Покоренная судьбой

Книга: Покоренная судьбой #4

Автор: Кора Рейли

Серия: Грехи отцов

Перевод группы: https://t.me/ecstasybooks

Амо

Верите ли вы в любовь с первого взгляда? В любовь настолько сильную и яркую, что она зажигает вас даже в самые темные времена? Верите ли вы, что где-то в этом мире есть человек, которому суждено стать вашей второй половинкой? Вашей родственной душой?

Я не верил.

Пока не встретил ее.

Грету Фальконе.

Самая защищенная принцесса мафии от безумцев Лас-Вегаса, она запретна для меня.

Грета

Любовь к моей семье и моим животным — это все, что мне было нужно. Я никогда не думала, что влюблюсь.

Пока не встретила его.

Амо Витиелло. Будущий капо Фамильи. Жестокий и холодный. Улыбки, которые он дарит только мне, успокаивают хаос в моей голове.

Что делать, если вы нашли вторую свою половинку не в подходящее время?

Я знала самых жестоких людей, но ничто не может быть более жестоким, чем сама судьба.

Предупреждение о триггере:

Эта книга затрагивает несколько мрачных тем или тем, которые могут быть триггерными для некоторых людей.

Пытки, чрезмерное насилие, бесплодие, измена, смерть, жестокое обращение с животными.

1

Грета

Двенадцать лет

Я была совсем маленькой девочкой, одетой в свою любимую балетную пачку, когда поняла, что мужчины в моей семье были похожи на монстров из страшных фильмов, которые любил смотреть Невио.

И часть моего сердца разбилась.

Крики и смех раздавались, заполняя наш задний двор, и стойкий запах древесного угля щекотал мне нос.

Мама привлекла мое внимание, расположившись на шезлонге рядом с нашим огромным бассейном, где мой близнец Невио, кузены Алессио и Массимо устраивали водные баталии с сыном Фабиано Давиде и моим дядей Савио. Женщины семьи расположились на шезлонгах вокруг них, попивая напитки. Только Аврора, которая была на три года младше меня, стояла на краю бассейна, наблюдая за боем, как будто хотела присоединиться к нему. Я сидела на террасе, нуждаясь в пространстве, но даже здесь звуки стали слишком сильными. Это был долгий день, наполненный подарками, тортом, пением и объятиями, когда мы с Невио праздновали наш двенадцатый день рождения.

Если бы это был только мой день рождения, я бы вообще не стала праздновать, но это был еще и день Невио, поэтому я отважилась на празднование.

Я послала маме извиняющуюся улыбку и поднялась со стула. Она кивнула, несколько светлых прядей выпали из ее беспорядочного пучка. Она знала, что мне нужно уйти и найти покой в своей комнате до конца вечера. Я огляделась вокруг, ища папу, чтобы пожелать ему спокойной ночи, как я всегда делала и нашла его, Нино и Фабиано в общей зоне нашего особняка. В большинстве дней здесь было многолюдно. Поскольку под одной крышей жили три семьи, все всегда собирались здесь — праздновали и спорили. И Фабиано, который был как брат для моего отца и дядей, хотя и не был кровным, тоже часто приходил сюда.

Они разговаривали тихими голосами. Я могла бы сказать, что что-то случилось. В воздухе витала нервная энергия, которая заставляла мою кожу покрываться мурашками, и мне хотелось спрятаться в темном углу. Отец замолчал, когда заметил меня. На мгновение в его темных глазах — таких же темно-карих, как и моих — появился блеск, который я не могла прочитать, а затем они стали ласковыми. Я подошла к нему и коротко обняла его за плечи.

— Я иду спать.

— Иди, — он поцеловал меня в макушку, прежде чем я отстранилась и одарила Нино и Фабиано улыбкой, которая сегодня казалась немного натянутой от чрезмерного использования, затем я направилась в крыло моей семьи и в свою комнату.

Еще пару лет назад мы с Невио жили в одной комнате, но, когда я была перегружена событиями, я часто искала абсолютной тишины, а Невио не был тихим типом. Его комната была зоной боевых действий, в то время как моя была организованной и безупречно чистой. Тем не менее, наши комнаты были соединены дверью, так что мы могли легко посещать друг друга.

Я готовилась ко сну несмотря на то, что было только восемь, но я чувствовала себя усталой и предпочитала читать в постели.

Близилось к одиннадцати, когда я поняла, что мой разум и тело не скоро обретут покой. Я все еще была слишком подавлена прошедшим днем. На улице стало тише.

Я встала с кровати и надела свой любимый белый купальник, трико, пачку и балетные туфли, после чего направилась вниз. Через французские двери я увидела маму, жену Нино — Киару, жену Савио — Джемму и жену Фабиано — Леону, которые все еще разговаривают и пьют вино.

Еще ниже я могла различить движение, вероятно, других детей.

Я решила отказаться от своей балетной комнаты в маленьком садовом домике. Мне не нравилось танцевать там, когда в саду было так много людей.

Вместо этого я направилась в подвал. Папа не хотел, чтобы я спускалась туда. Но с тех пор, как Невио узнал код от стальной двери, я часто ходила туда, когда не могла найти уединения в другом месте.

Я всегда любила темноту. Я искала закоулки и щели нашего особняка, чтобы спрятаться, когда мир вокруг меня становился слишком тяжелым, когда звуки и запахи теснились в моем мозгу, как лавина, угрожая похоронить меня под собой. Бесчисленными ночами я бродила по разветвленным туннелям и комнатам под нашим особняком и двумя соседними домами.

Один из них принадлежал Фабиано и его семье, а второй пустовал. Отец купил его, потому что не хотел иметь прямых соседей. Мой дядя Адамо и его семья жили там, когда приезжали в Лас-Вегас.

Сегодня вечером в подвале что-то изменилось. Моим глазам понадобилось мгновение, чтобы привыкнуть к темноте, и тогда я поняла, что свет исходит откуда-то дальше по коридору. Я следовала за ним, пока не достигла первого коридора под соседским особняком. Он был освещен. Мои брови сжались, когда я услышала низкие голоса из-за одной из дверей.

Дальше по коридору послышалось шарканье, словно обувь тащили по камню, и я проскользнула в комнату рядом с камерой. Там тоже не было темно, и когда я повернулась, то поняла почему.

В комнате было окно в пол, выходящее в соседнюю камеру. Отец и Невио были внутри, но, похоже, не видели меня. Это было как одностороннее окно. Я подошла ближе, гадая, что происходит. Волосы Невио были еще мокрыми, и он был босиком.

Дверь в камеру открылась, и вошли Нино и Фабиано, таща за собой очень высокого, но худого мужчину.

Они подтолкнули его к носилкам в центре комнаты, а затем пристегнули наручниками.

— Наслаждайся своим подарком на день рождения, — сказал Фабиано, покачав головой, его улыбка была немного неправильной, и ушел.

Невио посмотрел между папой и Нино, облизнув губы.

— Подарком?

Я вздрогнула от нотки нетерпения в его голосе.

— Он твой, — сказал папа, указывая на мужчину, который выглядел испуганным, его широкие глаза метались между моим братом и отцом.

Невио мрачно усмехнулся, наклонился и вытащил свои ножи. Он всегда носил два в кожаных кобурах на икрах. Никакой обуви или носков, только оружие.

Я сделала шаг назад, качая головой. Что происходит?

Невио практически прыгнул на человека на носилках, как кошка, набросившаяся на раненую мышь, и режущим движением провел лезвиями по его щеке. Раздался крик, и я крутанулась на месте, мое сердце заколотилось, а зрение помутнело.

Я не переставала бежать, пока не достигла темного коридора. Мне было тяжело дышать. Я пыталась осмыслить увиденное, понять смысл всего этого. Отец подарил Невио человека, с которым нужно было разобраться...

Знала, что отца боялись в Лас-Вегасе. В конце концов, он был капо Каморры, но он всегда следил за тем, чтобы я не слишком много знала о его работе. Поскольку я не ходила в школу и не общалась с людьми за пределами нашего мира, я никогда не слышала подробностей слухов.

Но даже с моими ограниченными знаниями я могла только предположить, что отец бросил Невио этого человека, чтобы тот мог пытать его.

Я досчитала до семидесяти пяти, прежде чем вернуться в камеру, движимая любопытством и страхом в равной степени. Папа всегда говорил, что мы должны смотреть в лицо своим страхам, иначе они будут управлять нами. Я проскользнула в соседнюю комнату. Мурашки пробежали по коже, когда я подошла к стеклу.

За ним Невио все еще стоял на коленях рядом с человеком на носилках, но все остальное резко изменилось. Кровь залила лицо Невио, его одежду и пол вокруг него — даже его ноги. Мужчина представлял собой жуткое месиво, и на первый взгляд я была уверена, что он мертв, но потом его глаза открылись на окровавленном лице с обвисшей кожей. Он хныкал.

Невио жестоко улыбнулся и снова опустил нож на лицо мужчины. Раздался пронзительный крик. Я обернулась, тяжело дыша. На коже выступил холодный пот, а сердце колотилось так быстро, что я была уверена, что у меня скоро произойдет остановка сердца. Мне нужно было проверить в одной из медицинских книг в нашей библиотеке, возможна ли остановка сердца в молодом возрасте, если у тебя нет порока сердца.

— Если ты всегда так сдаешь контроль при пытках, то ты не получишь от них никакой полезной информации, — неодобрительно сказал папа.

— И приступ такой сильной боли за такой короткий промежуток не так мучителен, как дозированная агония в течение более длительного времени, — проворчал Нино.

Я задрожала.

Мне нужно было уйти. Мне нужно было прекратить это. Мне нужно... мне нужно.

— Что здесь происходит? — пронзительный голос мамы пронзил мое ухо.

— О, черт, — пробормотал папа.

Я повернулась, чтобы увидеть маму в другой камере. Она выглядела совершенно пораженной, разъяренной и напуганной. Она смотрела на Невио расширенными от ужаса голубыми глазами. Когда я видела ее в последний раз, она была подвыпившая и веселая, ничего этого не осталось.

Он только усмехнулся. — Папа сделал мне самый лучший подарок на день рождения.

Мама сглотнула, на ее лице отразилось недоверие, словно она не могла поверить в то, что видит. Папа подошел к ней, схватил ее за руку и потащил из камеры, несмотря на ее сопротивление. Я быстро бросилась под стол, придвинутый к стене, и спряталась в тени, сделав себя как можно меньше.

Мгновение спустя дверь распахнулась и ударилась о каменную стену. Папа втащил маму внутрь. Он закрыл дверь и нажал кнопку на панели рядом с дверью.

Внезапно звуки из соседней камеры прекратились, и я предположила, что Нино и Невио тоже больше не смогут нас услышать.

Мама вырвалась из папиных объятий. — Как ты мог это сделать? — кричала она, ее кожа покраснела, а по лицу текли слезы. — Что с тобой не так?

Я никогда не слышала, чтобы мама повышала голос на отца.

Она начала бить кулаками по его груди. — Что. С. Тобой. Не. Так? Как ты мог сделать двенадцатилетнему мальчику такой подарок?

Папа схватил маму за запястья, выражение его лица было страшным.

Я не понимала, что происходит. Я никогда не замечала, чтобы мои родители ссорились, никогда не видела, чтобы мама так выходила из себя. Она всегда была такой спокойной и понимающей.

— Ты действительно хочешь, чтобы Невио стал таким же беспорядочным, как ты?

Мама! У меня перехватило дыхание, и мне пришлось заставить себя оставаться неподвижной.

Папа прижал маму к своей груди, улыбаясь так, что мое сердце забилось очень быстро.

— Может быть, ты и слепа к правде, Ангел, но не я . Может быть, ты не видишь или не хочешь видеть, что наш сын — чудовище. Мне не нужно делать из него монстра. Он испорчен, и я пытаюсь обуздать его монстра, пока он не разбушевался так, как никто из нас не хочет. Ради всего святого, посмотри на него.

Невио с любопытством провел кончиком лезвия по животу мужчины.

— Прекрати это. Прекрати это сейчас же! — резко прошептала мама.

Папа долго смотрел на нее сверху вниз, прежде чем его рот сжался в жесткую линию. — Иди наверх. Я прекращу это. На сегодня. Ты не можешь остановить то, кем становится Невио, кем он был всю свою жизнь. Это в его генах.

— Может быть, мы сможем ему помочь.

— Мы — его помощь. Больше ему ничего не нужно. А теперь поднимайся, — прорычал папа.

Он никогда так не приказывал маме, и я вздрогнула.

Мама вырвалась из его рук и рванула на улицу. Папа резко выдохнул и вышел из комнаты. Я выползла из-под стола и, спотыкаясь, встала на ноги, затем подошла к панели и нажала на ту же кнопку, что и отец. Через мгновение он появился в соседней камере.

— Представление окончено, — приказал он.

Невио покачал головой, продолжая ранить мужчину своими ножами. — Я еще не закончил.

Он звучал так нетерпеливо, так... неправильно.

Отец схватил Невио за плечо и рывком поставил его на ноги. — Я сказал, что все кончено. И тебе лучше помнить, кто устанавливает законы в этом доме и на Западе.

Невио на мгновение уставился на отца, прежде чем опустить ножи и кивнуть.

Нино оттолкнулся от стекла и похлопал Невио по плечу. — Тебе нужно научиться, когда остановиться, когда контролировать себя.

— Контроль — это не весело, — сказал Невио с ухмылкой.

Папа обменялся с Нино взглядом, который я не поняла, и покачал головой. — Ты должен научиться контролировать себя.

— Почему? Тебе никогда не приходилось контролировать себя как Капо.

— Мне не нужно, но я должен.

Он вытолкнул Невио из комнаты, а Нино подошел к истекающему кровью человеку. — Я вернусь. Это еще не конец, — затем он вышел вслед за папой и Невио.

Некоторое время я ничего не делала, только дышала, а потом заставила свое тело двигаться. Я вышла из комнаты и стояла в коридоре, пока не досчитала до пятидесяти пяти, прежде чем почувствовала, что снова способна двигаться. Я должна была вернуться в особняк. Вместо этого я вошла в камеру. Я никогда не чувствовала себя такой грустной и отчаянной, чем в этот момент.

Пол в камере был залит кровью, ножи и щипцы лежали в луже крови на полу рядом с тяжелораненым мужчиной на носилках. Это сделал мой брат.

Папа и Нино показали ему, как это делается.

Я не могла понять, как люди, которые защищали и любили меня, были способны на такое.

Я сделала шаг ближе к мужчине, и его глаза открылись. Один из них был поврежден.

Его потрескавшиеся, окровавленные губы раскрылись, и он что-то сказал, но я не могла разобрать его хрип. Я подошла ближе, хотя в животе поселились паника и тошнота. Мои балетки коснулись крови и впитали ее, когда я остановилась рядом с ним.

— Помоги мне, — прохрипел он.

Я забралась на носилки и опустилась на колени, охваченная ужасом. Что я могла сделать для него? Я не могу помочь ему сбежать. Что, если это навредит моей семье?

Слезы давили мне на глаза.

Мужчина смотрел умоляюще. — Помоги мне, пожалуйста, — он хрипло вздохнул, — Убей меня.

Я замерла, глаза расширились.

Его лицо было обращено к ножам, которые Невио бросил на пол.

— Зарежь меня, — умолял он.

Мои брови нахмурились, когда я спрыгнула вниз и дрожащей рукой потянулась к ножу, лежащему ближе ко мне. Я обхватила пальцами окровавленную рукоятку. Лезвие было покрыто кровью мужчины от бесконечных порезов, которые нанес ему Невио. Я избегала смотреть на тело мужчины, не могла вынести доказательства чудовищности моей семьи. Я уставилась на прозрачную ткань моей пачки, которая медленно становилась красной от крови вокруг меня.

— Быстрее. Пока они не вернулись, — прохрипел мужчина.

Я посмотрела на его умоляющее лицо, или то, что от него осталось.

Слезы текли по моим щекам.

— Прояви милосердие, девочка, и убей меня.

Как убийство может быть милосердием?

Я поклялась никогда не причинять вреда живым существам, не ела мяса, молока и яиц, а этот человек просил меня покончить с его жизнью.

Мои пальцы сжались вокруг рукоятки ножа, но я не могла пошевелиться. Несмотря на отвращение, я протянула другую руку и очень осторожно коснулся плеча мужчины.

Я никогда не прикасался к незнакомым людям. Но этот человек нуждался в утешении, поэтому я должна была преодолеть свою тревогу. — Не могу, — слова были прерваны. Я снова отодвинула руку.

Мужчина попытался перевернуться, ближе ко мне, но наручники удерживали его на месте. Он застонал и лег обратно на спину.

— Тогда отдай мне нож. Не позволяй мне страдать.

— Я могу поговорить с отцом. Он пощадит тебя.

Мужчина захрипел, и кровь хлынула у него изо рта. — Твой отец и его братья делают это каждый день. Они пытают людей ради бизнеса и ради забавы. Они не знают пощады.

Я боялась, что так оно и есть, после того, что услышала ранее. Мое сердце билось все быстрее и быстрее, и стук в висках был уже почти невыносим. В ушах звенел далекий свист. Мне нужна была тишина. Мне нужна была темнота. Мне нужно было сладкое забвение.

Глаза мужчины расширились из-за чего-то у меня за спиной, и он начал трястись, а потом заплакал.

— Грета, — сказал Нино осторожным голосом.

Я не повернулась к нему, только смотрела на ужас на лице мужчины, на его отчаянный плач. Я никогда не испытывала такого ужаса, как он. Ужас из-за мужчин, которых я любила всем сердцем.

— Спускайся немедленно, — сказал Нино. Затем он появился рядом со мной, — Если ты хоть на дюйм приблизишься к ней, ты пожалеешь об этом, — сказал он совсем другим тоном, который он никогда не использовал в отношении меня, и не использовал сейчас. Мужчина закрыл глаза, его плечи сотрясались от рыданий. Мои собственные слезы усилились при виде его страданий.

— Дай мне нож, Грета.

Я крепче сжала руку, не отрывая взгляда от мужчины.

Нино потянулся к моей руке с ножом, но я отшатнулась от него, крутанулась на месте и прижалась спиной к стене и тяжело дышала.

Брови Нино нахмурились. Он поднял руки, обратив ладони в мою сторону. — Я не собираюсь причинять тебе боль. Ты это знаешь. Дай мне нож и поднимайся наверх, — он сделал шаг ближе, и я поднесла лезвие так, что оно прижалось к месту под моими ребрами. Я достаточно наблюдала за боевыми тренировками, чтобы знать, что именно в это место нужно целиться, когда хочешь убить, и я всегда слушала, когда Нино объяснял анатомию.

Нино рассматривал нож, затем медленно кивнул. — Хорошо.

— Что за хрень здесь сейчас происходит? — пробормотал отец, войдя внутрь и застыл, когда заметил меня.

Суровость сползла с его лица, и его выражение стало таким, которое я не могла понять.

Слишком много эмоций промелькнуло в его чертах.

По моему лицу потекли слезы, сотрясая мое тело своей силой.

Отец посмотрел на Нино, затем на нож в моих кулаках, нацеленный в мягкое место под ребрами.

— Что ты делаешь, mia cara? — его голос был нежным, как ласка. Это был комфорт и любовь. Это было все, что я любила.

Он придвинулся ближе, но я сильнее прижала нож к груди, и он остановился. — Что ты видела?

Я посмотрела ему в глаза и сглотнула. Все. Слишком много. Я не могла ничего сказать, но он должен был увидеть это в моих глазах. Папа умел читать других.

Он еще раз посмотрел на Нино, потом на человека на земле. — Он заслужил это, понимаешь?

Я всхлипнула, качая головой, и не хотела слышать больше ни слова. Я просто хотела уйти, уйти отсюда, хотела темноты и тишины. Но я не могла уйти сейчас, не раньше, чем сделаю то, что должно быть сделано.

Несмотря на то, что каждое слово словно шрапнель в горле, я прохрипела. — Не делай ему больше больно.

— Почему бы тебе не подняться наверх? — сказал отец, протягивая руку. Он еще раз обменялся взглядом с Нино, который переместил свой вес. Может быть, они думали, что я не замечаю, но я замечала. Я замечала все, каждую мелочь, неважно, насколько она была незначительной. В этом была проблема, а теперь мое спасение.

Я отступила еще дальше и вдавила нож в свою плоть. Острие пронзило кожу, и я застонала, не привыкшая к боли, но готовая ее терпеть.

Нино снова поднял руки.

— Mia cara, брось нож.

— Прояви милосердие.

Отец коротко взглянул на мужчину, и по его глазам было ясно, что он этого не сделает. Отец никогда не лгал мне, не солгал и сейчас. — Я не буду. Даже ради тебя. Это то, что ты еще не можешь понять.

Мужчина открыл глаза и посмотрел на меня. Он хотел смерти. — Тогда убей его. Только не делай ему больше больно.

Отец посмотрел на меня, потом на мужчину, и выражение его лица снова стало жестким. Нино покачал головой, как будто его раздражала вся эта ситуация, подошел к мужчине, схватил его за голову и сильно дернул. Я услышала, как сломалась его шея, как свет покинул его глаза, но вместе с ним ушли ужас и страдание.

Я с грохотом выронила нож. Папа и Нино смотрели на меня так, будто я вот-вот сломаюсь.

Я бросилась вон, ускользая от отца, и побежала быстрее, чем когда-либо прежде. Я знала эти коридоры наизусть, даже в темноте, которая скрывала их сейчас. За последние несколько лет я слишком часто бродила по ним ночью.

Свет преследовал меня, когда папа и Нино пытались поймать меня и включали лампы, свисавшие с низкого потолка. Но я сворачивала за угол, не сбавляя скорости.

Их крики эхом отдавались в подвале, когда они бежали за мной.

Слезы жгли глаза, ослепляя меня. Но мне не нужно было их видеть. Я следовала за своей памятью, пока не добралась до подвала под особняком Фабиано и не спряталась в кладовой в большой коробке, которая была заполнена выброшенной одеждой лишь наполовину.

Я свернулась в клубок и закрыла коробку с головой, уставилась в темноту, борясь с тошнотой и пытаясь заглушить гул в ушах.

Вскоре темнота и тишина возымели действие, и мой пульс замедлился, а затем и гудение в ушах утихло. Сладкое забвение.

2

Грета

Голоса разносились по комнате.

— Это гребаный беспорядок, — пробормотал Фабиано.

— Можете себе представить, как она напугана? — сказала Леона с болью в сердце.

Услышав ее голос, мое собственное сердце сжалось. Затем я поняла, о ком она говорит — обо мне.

Она переживала за меня, беспокоилась, что я испугалась. Боюсь ли я? Должна ли я бояться?

Отца? Всех мужчин в моей семье? Своего родного брата? Я не знала, что чувствую. В основном, я не хотела чувствовать, прост хотела быть в темноте и тишине, в полном одиночестве.

— Сомневаюсь, что это все, что она теперь будет чувствовать. Увидев что-то подобное, ты меняешься, — сказал Фабиано. Они не думали, что я здесь, потому что не знали, что у меня есть код к их части подвала.

Их голоса исчезли, вероятно, чтобы помочь моей семье искать меня.

Восемь часов спустя — в какой-то момент я начала считать, как мягко стучит секундная стрелка моих наручных часов — мне пришлось покинуть свое убежище. Мне нужно было в туалет, а ноги и спина болели от того, что я так долго лежала калачиком. Когда я убедилась, что осталась одна, я открыла крышку и вылезла наружу. Кровь на моей одежде сделала ткань жесткой, но я больше не чувствовала медного запаха. Мой нос уже был к нему невосприимчив.

Я задрожала. В подвале было холодно даже в это время года. Я не замечала раньше, но мои пальцы рук и ног окоченели от холода. Я огляделась в поисках места, где можно было бы пописать, но каждый угол казался мне хуже другого. Мне было стыдно за то, что я так оскверню подвал Фабиано.

В голове всплыло воспоминание о луже крови в камере, и я снова содрогнулась. Может быть, я смогу продержаться еще несколько часов... но что потом? Я не могу вернуться в свой дом, пока не могла.

Я обняла себя и задрожала еще сильнее.

Что же мне теперь делать?

Я посмотрела направо и пошла в угол. Меня вырвало, когда я коснулась окровавленной ткани своего купальника, чтобы отодвинуть его в сторону и пописать. Присев на корточки в углу, я поспешно опустошила мочевой пузырь, затем оделась так же быстро, как и разделась, и поспешила обратно в свое убежище. Мне нужна была тишина, нужна была темнота, еще более темная, чем в кладовке, достаточно темная, чтобы отключить мою слишком точную память, воспроизводящую каждую деталь страдальческого лица мужчины. Я даже не знала его имени. Вспомнит ли кто-нибудь его? Я хотела забыть, но разве это неправильно с моей стороны — желать чего-то подобного? Я свернулась калачиком, поверх одежды в коробке, затем закрыла крышку.

Я не спала, хотя устала и не спала уже больше суток и просто продолжала считать секунды, пытаясь успокоить себя знакомым звуком.

Прошло одиннадцать часов с тех пор, как я убежала, когда снова услышала голоса, но на этот раз это были не только Фабиано и Леона. С ними были папа, Нино и Невио.

Я стала еще меньше и дышала очень медленно и тихо, чтобы они меня не услышали.

Они были не в кладовой, а в коридоре перед ней. Я напрягла слух, чтобы услышать их разговор.

— Ты уверен, что она не знает чертовы коды, чтобы покинуть помещение? — рычал отец.

— В это трудно поверить, учитывая, что ты постоянно ускользаешь.

— Может, и знает. Грета наблюдательна, — сказал Невио. Несмотря на то, что я видела, как он поступил, какая-то часть меня хотела пойти к брату. Он всегда был человеком, который утешал и защищал меня. Теперь я пряталась от него и от своей семьи.

— Ее нет в нашем подвале и нет в подвале второго дома. Остается только этот подвал, — сказал папа.

— С нашей стороны она еще не покидала помещение. Я проверил журнал последних двенадцати часов, — проворчал Нино, — Единственный код, который был введен с нашей стороны, был код двери, ведущей в твой подвал, Фабиано.

Я не знала, что они могут видеть ввод кода.

— У меня нет журнала введенных кодов, — Леона посчитала, что это слишком по-сталкерски. Сигнал тревоги есть только в том случае, если введен неправильный код, а этого не было.

— Значит, она могла выскользнуть из вашего особняка, — сказал отец сдавленным голосом.

— Я сомневаюсь в этом.

— Ты не можешь основывать свои сомнения на фактах, — сказал Нино.

— К черту, — прорычал отец, — Мы должны найти ее. Если с ней что-то случится...

— Может, тебе стоит предупредить своих солдат на случай, если она снаружи, — предложил Фабиано.

— Нет, не хочу, чтобы кто-то знал. Я никому не доверяю Грету. Мы найдем ее.

— Давайте обыщем ваш подвал, особняк и задний двор, если мы не найдем ее там, то подумаем о дальнейших действиях, — сказал Нино.

Их голоса удалялись и я сглотнула. Это был лишь вопрос времени, когда они найдут меня. Убедившись, что их нет поблизости, я снова вылезла из коробки и на цыпочках направилась к двери. Я не была уверена, чего я жду. Просто знала, что пока не могу встретиться с ними лицом к лицу.

Я заглянула в коридор, который был пуст, но в конце свет лился из двух комнат, я посмотрела на другую сторону, где крутая лестница вела в дом. Сделав глубокий вдох, я бросилась к ней и поднялась наверх и выскользнула из подвала. Я слышала, как Фабиано и Нино были где-то на втором этаже.

Выскочила на улицу и помчалась по лестнице на второй этаж. Я несколько раз была в доме Фабиано и помнила его планировку. Я приложила ухо к двери Авроры. Внутри было тихо, только она тихонько напевала. Не постучавшись, я проскользнула внутрь.

Аврора сидела на полу в окружении своих Барби и играла, повернувшись ко мне спиной.

Она повернулась, и ее глаза в тревоге распахнулись. — Грета?

— Шшшш, — я прижала палец к губам, — Можно я спрячусь в твоей комнате?

Она медленно поднялась на ноги, глядя на меня.

— Что это на твоей одежде?

— Кровь, — сказала я.

Она побледнела. — Правда?

Я кивнула и услышала голоса, которые приближались. — Могу я спрятаться? Мне очень нужно спрятаться.

— Ты сделала что-то плохое? — спросила Аврора, не подходя ближе.

В этот момент я уже не была уверена. — Не знаю. Ты поможешь мне?

Аврора нерешительно кивнула и указала на свой стенной шкаф. Я проскользнула внутрь и опустилась на землю, спрятавшись за ее платьями. Я не знала, почему у нее их так много. Она никогда их не носила. Аврора закрыла ставни, ее лицо было вопросительным.

Она вернулась к своим барби и опустилась на пол за секунду до того, как раздался стук. Сквозь щели в ставнях я увидела, как в комнату вошли длинные ноги. Я узнала белые кроссовки Фабиано, и через мгновение раздался его голос.

— Все в порядке?

— Да, — ответила она, все еще склонившись над своими Барби, занятая раздеванием одной из них, — Я в своей комнате, как ты и просил.

Он не пошевелился. — Это хорошо. Ты что-нибудь слышала? Или, может быть, видела Грету?

— Грету? — спросила Аврора, ненадолго подняв голову.

— Она убежала. Возможно, она что-то не так поняла и немного растерялась.

Я прикусила губу. Я не запуталась. Он сказал это, чтобы Аврора рассказала обо мне, если она что-то знает.

— Хорошо, — медленно сказала Аврора. — Что она видела?

— Не о чем беспокоиться. Ты бы сказала мне, если бы увидела ее, не так ли? — он придвинулся ближе к ней и сел на корточки рядом. Я напряглась, потому что теперь могла видеть его лицо и сомневалась, что он мог видеть мое через ставни, так как я не была освещена, как они.

Аврора возилась со своей куклой Барби. Если она и дальше будет вести себя так, он может заподозрить неладное. — Ты хочешь мне что-то сказать? — тихо спросил он.

Я затаила дыхание.

— Мы с Гретой не близки. Я пыталась, но она все время с мальчиками, а не со мной и Карлоттой.

Фабиано коснулся ее плеча. — Грета немного другая. Дело не в тебе, хорошо?

Аврора кивнула. Фабиано оставил поцелуй на ее лбу, затем поднялся на ноги. — Оставайся в своей комнате, пока твоя мать или я не позовем тебя на обед.

Он вышел из комнаты.

Грета другая.

Я не двигалась. Я знала, что я другая. Мне не нравилось находиться рядом с людьми, которые не были моей семьей. Слишком много людей вызывали у меня тревогу. Я никогда не возражала против того, чтобы быть другой. Но сейчас я задумалась, не причинила ли я Авроре боль тем, что была такой, какая я есть.

Она встала, подошла к шкафу, открыв его и посмотрела на меня с нерешительной улыбкой.

— Спасибо.

Она кивнула. — Ты можешь оставаться в моей комнате столько, сколько захочешь. Я могу попробовать пронести что-нибудь с обеда позже.

Я покачала головой. — Я не голодна, но я хотела бы остаться здесь.

— Хочешь принять душ и надеть что-нибудь из моей одежды?

Я посмотрела вниз на свой окровавленный купальник, пачку, трико и балетные туфли. — Нет.

По какой-то причине я не хотела пока избавляться от крови. Мне казалось, что этим я пренебрегу страданиями человека.

— О, хорошо. Но я уверена, что некоторые из моих вещей тебе подойдут, даже если они не в твоем стиле.

Я нахмурилась. Не в моем стиле? У меня не было стиля. Мне нравилась удобная одежда, а Аврора часто носила комбинезоны, которые были воплощением комфорта. Я ничего не сказала, потому что не знала, как объяснить Авроре свои доводы. Я знала, что ее одежда подошла бы мне. Хотя она была на три года младше, мы были почти одного роста, а я была слишком худой, о чем постоянно беспокоилась мама.

— Я просто хочу посидеть здесь, — сказала я в конце концов.

Аврора сглотнула и кивнула. — О, конечно. Тогда я закрою дверь и продолжу играть со своими куклами.

Преимущество пряток в комнате Авроры заключалось в том, что там была ванная, если мне нужно было в туалет. Прошло тридцать восемь часов с тех пор, как я сбежала, и Аврора уважала мое желание не общаться. Несмотря на ее предложение спать с ней в ее кровати, я предпочла остаться в шкафу или лечь под ее кроватью и смотреть на раму из реек. Я знала, что от меня, должно быть, уже ужасно пахнет засохшей кровью, но она не жаловалась.

Я не спала и не ела более двух суток и уже начала ощущать последствия. Глаза жгло так, будто в них попал песок, а желудок сильно болел. Аврора ушла на обед семьдесят пять минут назад. Скорее всего, она снова принесет мне еду. Еду, к которой я не могла прикоснуться. Не потому, что она не была вегетарианской, а потому, что сама мысль о еде после того, что я видела, казалась невозможной.

Дверь открылась, но я осталась на месте на случай, если это не Аврора.

— У меня сейчас действительно нет времени играть в куклы, — пробормотал Невио, следуя за Авророй в комнату.

Я замерла под кроватью, где лежала уже два часа.

— Прости, но я должна была позвать его. Он сходил с ума от беспокойства за тебя, — сказала Аврора, звуча абсолютно несчастным голосом.

— Что? — сказал Невио, затем замолчал, — Черт.

Невио подошел к кровати и опустился на колени, затем заглянул под кровать, его лицо наполнилось облегчением, и меня охватило чувство вины. Беспокойство о брате всегда заставляло меня чувствовать себя плохо. Он потянулся ко мне, но я напряглась и отползла. Его выражение лица изменилось от осознания и боли, что было похоже на удар в мое сердце. Он опустил руку и растянулся на спине на полу, наклонив ко мне лицо.

— Дай нам минутку, Рори, и убедись, что никто не помешает.

Аврора ушла без колебаний, почти неслышно закрыв дверь.

Невио положил свою вытянутую руку ладонью вверх между нами. Приглашение, которое я не приняла.

Я смотрела на Невио, на темные глаза, которые были такими же, как мои, только взгляд в них был другим. Там, где мое лицо было мягким, лицо Невио было суровым. Там, где я была худой и маленькой, он был высоким и уже накачанным мускулами от тренировок по борьбе и паркуру.

Там, где я презирала насилие, Невио нуждался в нем.

— Мы искали тебя без остановки. Все волнуются, Грета. Мы думали, что с тобой что-то случилось.

Что-то случилось, что-то, что я пока не могла объяснить. Мой язык прилип к небу. Мохнатое ощущение на языке напомнило мне, что я слишком давно не чистила зубы. Мой пульс участился при мысли о том, что это может сделать с моими зубами.

— Грета?

Я просто посмотрела на брата. Встреча с глазами других людей стоила усилий, но не с ним.

— Теперь ты меня боишься? — спросил он придушенным тоном. Слезы наполнили мои глаза. В глубине души я всегда знала, кем был Невио. Я чувствовала это. Но я не понимала всей его огромности, того, насколько черной была тоска Невио. То, что я видела, как он, папа и Нино делали, открыло мне глаза на жестокую правду, с которой мне было трудно справиться.

— Грета, — сказал Невио, придвинувшись чуть ближе. Я посмотрела на его ладонь с пересекающимися шрамами. Боль мало что значила для Невио, он любил чувствовать ее, причинять ее.

— Я не боюсь тебя, — выдавила я. Невио заметно расслабился, и на его губах заиграла безрадостная улыбка, — Я боюсь того, на что ты способен, боюсь за людей, которые перейдут тебе дорогу в неудачный момент.

— Так устроена природа, понимаешь? — пробормотал он, — Есть темное и светлое, так и должно быть. Может быть, с близнецами то же самое, но между нами это не делилось поровну. Мне досталась вся тьма, а тебе — весь свет.

— Это слишком большой груз, чтобы нести его, столько тьмы, — прошептала я, мое сердце болело за него.

Он сардонически улыбнулся. — Мне нравится тьма, Грета. Я принадлежу ей.

Я хотела бы поспорить с ним, но после того, как увидела его выражение лица в камере, не смогла.

— Очень немногие люди могут вынести то, чем я есть, — тихо сказал он.

— Я могу.

Невио посмотрел мне в глаза. — Ты сбежала от этого.

— Не от твоей тьмы. От... — я вздрогнула, вспомнив все. Слезы снова застилали мне глаза.

Невио кивнул, как будто понял. Как он мог, если даже я не понимала?

— Я никогда не убегу от тебя, Невио. Я всегда буду рядом с тобой, несмотря ни на что.

— Ты клянешься?

— Клянусь, — я протянула руку и коснулась своей ладонью его ладони. Его прикосновение не взбудоражило меня.

Может быть, должно было. Почему после того, что я видела, я могла выносить его прикосновения, в то время как близость большинства людей я переносила с трудом? Возможно, мой свет был не таким ярким, как думал Невио.

— Нам нужно идти домой. Отец собирается послать кавалерию, чтобы обыскать город в поисках тебя.

В животе заныло, но я позволила Невио вытащить меня из-под кровати.

Он осмотрел мою окровавленную одежду, но ничего не прокомментировал.

Меня трясло, потому что я давно не ела. Невио крепче прижал меня к себе, ведя к выходу.

Он возвышался надо мной, его пальцы сплелись с моими. Аврора прислонилась к стене в коридоре, выпрямилась, увидев нас, и бросила на меня извиняющийся взгляд, а затем улыбнулась Невио.

Он кивнул ей. — Я твой должник.

Он протащил меня мимо нее и повел по коридору. Когда мы уже почти дошли до лестницы, я оглянулась через плечо, поблагодарив Аврору, которая все еще стояла там, где мы ее оставили. Затем она исчезла из виду, и Невио повел меня вниз по лестнице. Вскоре мы пересекли коридоры подвала и вошли в особняк. Невио не останавливался, пока мы не оказались в общей комнате, где собралась большая часть моей семьи. Алессио и Массимо расположились на диване, а Нино и Савио сидели напротив них на другом.

Папа метался по комнате, а Киара утешала маму, которая выглядела ужасно.

— Где тебя носило? — пробормотал отец, затем его взгляд остановился на мне, когда я вышла из-за спины Невио и в комнате воцарилась тишина.

Мама вышла из объятий Киары, ее голубые глаза сканировали меня с ног до головы, ужас смешивался с облегчением. Она бросилась ко мне и прижала меня к своей груди в сокрушительном объятии. — О, Грета, — всхлипывала она, — Грета.

Я приняла ее объятия, но мои глаза были устремлены на остальную часть комнаты. Невио направился к папе, по пути хлопая по руке Массимо и Алессио. Он что-то сказал папе, вероятно, о том, как он нашел меня.

Глаза отца остановились на моих, и я почувствовала глубокую печаль. Я отвела взгляд и вырвалась из маминых объятий. Я не смотрела ни на кого в комнате, не в силах вынести этого.

— Нам нужно привести тебя в порядок, хорошо? — сказала мама осторожным голосом.

— Нет, — твердо сказала я.

— Грета, — мама обхватила мое лицо, — Нам действительно нужно снять с тебя эту одежду. Тогда ты будешь чувствовать себя лучше.

Я отступила назад, но мой отказ есть и пить догнал меня, и мои ноги подкосились.

Мама задыхалась, протягивая руку, чтобы остановить мое падение, но мои колени ударились об пол прежде, чем она успела схватить меня за руки. Папа в мгновение ока пересек комнату и опустился на колени рядом со мной.

Я напряглась, когда он поднял меня на руки. — Когда ты в последний раз ела? — спросил он низким голосом.

Я коротко взглянула ему в глаза, затем отвела взгляд и пожала плечами.

— Она обезвожена. Я вижу это по ее коже, — сказал Нино, остановившись рядом с нами. Он потянулся к моему запястью, но я отдернула его. Хватка отца на мне усилилась, но он ничего не сказал.

— Я хочу пощупать твой пульс, Грета, — спокойно объяснил Нино.

— Не хочу, чтобы ты ко мне прикасался, — сказала я.

Нино взглянул на папу.

— Сейчас я отведу тебя в твою комнату, mia cara, где ты позволишь маме помочь тебе привести себя в порядок и одеться, а потом Нино осмотрит тебя, и ты будешь есть и пить, поняла?

Я моргнула, глядя в его темные, серьезные глаза, затем опустила взгляд под себя и кивнула.

— Ты останешься здесь, — сказал папа.

— Почему? — простонал Невио.

— Останешься.

Папа понес меня наверх, за ним последовали мама и Нино. Он опустил меня на мраморный пол моей ванной, но не разжал моих рук.

— Теперь я могу взять все на себя, — сказала мама сдавленным голосом. Они напряженно переглянулись, но папа наконец отпустил меня и вышел из комнаты.

Мама ненадолго закрыла глаза, затем повернулась ко мне с притворной улыбкой.

Она не пыталась заговорить со мной, пока помогала мне раздеться. Если ее и беспокоила кровь на моей одежде и коже, она этого не показывала. Я полагала, что, будучи замужем за папой, она за эти годы видела и не такое. Когда мы стянули колготки, я поморщилась от резкой боли в подошве.

У меня был порез, который выглядел так, будто он воспалился.

— Нино придется взглянуть на это, — сказала она нейтрально, — Или ты предпочтешь, чтобы я вызвала врача?

Я тут же покачала головой. Нино всегда лечил меня, когда я болела. Я не хотела, чтобы кто-то, кого я не знаю, заботился обо мне.

— Хорошо. Я так и знала, просто подумала, что должна спросить, учитывая все, что произошло.

Я могла сказать, что мама сердится.

— Ты злишься на меня?

Она издала резкий смешок и покачала головой, ее ладонь скользнула по моим волосам, когда она начала заливать их водой.

— Нет, с чего бы мне злиться?

— Но ты злишься.

— Да.

— На папу.

Она протянула мне душ, я взяла его и смыла грязь и кровь, пока мама брала пушистый халат.

— Почему они такие, какие есть?

— Не знаю, — мама протянула мне халат. Я не была уверена, говорит ли она правду.

Ее голубые глаза были мягкими, когда они остановились на мне, но ее рот был напряжен от беспокойства.

Она не накрасилась, а ее светлые волосы были в беспорядке.

— Я бы хотела, чтобы ты не видела этого, хотела бы взять это бремя на себя.

— Почему ты думаешь, что сможешь нести его лучше, чем я? — спросила я, искренне любопытствуя.

Мама улыбнулась. — Я так не считаю, но думаю, что должна. Я твоя мама и хочу защитить тебя.

— Мне не нужна защита от Невио, папы и Нино.

Мама коснулась моей щеки. — Нет, не нужна. Я рада, что ты это понимаешь. И я не это имела в виду.

Я кивнула, потому что поняла, что она имела в виду. — В конце концов, я бы узнала.

— Может быть. Но это был очень жестокий способ. Этого слишком много, чтобы легко принять.

Я не стала отрицать. В конце концов, я не осмелилась заснуть. Когда я обсохла, я надела свою пушистую пижаму с зайчиком, ища в ней привычный комфорт. Мама взяла что-то с полки и протянула мне моего плюшевого кролика. Он был у меня всю жизнь, но в последнее время я больше не обнималась с ним. Я взяла его у нее.

— Что я могу сделать? — прошептала я, прижимая к груди своего плюшевого кролика. Он был мягкий и белый.

Мама вздохнула, выглядя измученной. Вероятно, она тоже не спала последние два дня.

— Любить их.

Когда мы с мамой вышли из ванной, папа и Нино ждали нас в моей спальне. Папа изучал мое лицо, нахмурив брови, его темные глаза были настороженными, как будто он боялся, что я снова сбегу.

Мама проигнорировала их обоих и помогла мне забраться в кровать. Она поцеловала меня в лоб, затем выпрямилась.

— Иди в постель и отдохни немного. Я присоединюсь к тебе, когда поговорю с Гретой, — сказал папа маме.

Она не смотрела на него, только на меня. — Ты хочешь, чтобы я осталась?

Гнев наполнил глаза отца.

— Нет, иди спать.

Мама колебалась, но потом кивнула и повернулась. Папа схватил ее за запястье, когда она попыталась пройти мимо него. Мама послала ему язвительный взгляд. Он отпустил ее, и она выскользнула, но оставила дверь приоткрытой.

Нино бросил на отца взгляд, который я не поняла. Они часто обменивались такими взглядами. Папа подошел ко мне и опустился на кровать, затем указал на стакан с водой и тарелку с омлетом тофу и тостами на тумбочке. Я опустошила половину стакана и откусила от тоста. — Нино сейчас тебя посмотрит.

Я кивнула, потому что знала, что отец не примет отказа в этом случае, и в любом случае это было разумное решение. Я не хотела, чтобы в мои раны попала инфекция. Если бы моя нога помешала мне танцевать, это было бы непостижимо и я знала, что мне придется провести много ночей в одиночестве в своей балетной студии, чтобы справиться с этим.

Нино опустился на другую сторону кровати. — Я начну с пореза под ребрами.

Я приподняла пижаму, чтобы он увидел небольшой порез, который я сама себе нанесла. Нино был осторожен, очищая и заклеивая его. — Мы проверили мужчину на возможные заболевания, так как нож, который ты использовала, был загрязнен его кровью, но он был чист.

Его голос был фактическим, профессиональным, что я обычно ценила. Всякий раз, когда мне нужно было нейтральное мнение или я хотела что-то понять, я спрашивала Нино, но сегодня я не могла вынести его безэмоциональный тон. Он перешел к порезу на моей ноге, не пропуская ни одного удара.

— Каково это — причинить кому-то такую боль, что он просит о смерти, в то время как ты мог бы спасти его своими умениями? — тихо спросила я.

Пальцы Нино остановились на моей ноге. Он посмотрел на меня, потом на отца.

Что бы ни происходило между ними, они, очевидно, решили, что отвечать должен папа.

— Он заслуживал смерти.

— По чьим меркам? — спросила я.

— По моим. Это единственные стандарты, которые имеют значение.

Я уставилась в непоколебимые глаза отца. В них не было ни намека на вину. Я знала, что он был Капо всю свою жизнь. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что это значит, и я до сих пор не уверена, что знаю все. Никогда не понимала людей, которые предпочитают забвение информации, которых не толкает сильное любопытство узнать все. Может быть, я медленно приближалась к этому.

— Ты хочешь, чтобы я объяснил, почему?

— Нет, — твердо сказала я, — Это не изменит ход моих мыслей.

— Ты не можешь этого знать, — вмешался Нино.

— У меня есть свои убеждения.

Нино поднялся на ноги и начал укладывать все обратно в свою аптечку. — Это роскошь, которая не каждому позволительна.

В комнате воцарилась тишина. Нино закрыл аптечку и на мгновение посмотрел на моего отца, выражение лица которого было маской контроля. Их молчаливое общение часто напоминало мне о нас с Невио, но мыслительный процесс папы и Нино был более схож, чем мой и Невио.

Я сглотнула, вспомнив мамины слова. — Спасибо, Нино, что обработал мою рану. Я ценю это.

Он наклонил голову. — Не за что.

— Я не боюсь тебя, ты знаешь, — сказала я, прежде чем он успел выскользнуть за дверь. Он с любопытством посмотрел на меня, затем его рот растянулся в улыбке.

— Тебе не нужно бояться никого из нас, — он ушел и закрыл дверь.

— Ты должна попытаться заснуть, — сказал папа низким голосом, все еще сидя на краю кровати и не прикасаясь ко мне.

Он уже собирался встать, но я поднялась и прижалась к нему. Я не хотела, чтобы он подумал, что мои чувства к нему изменились. Сначала он был напряжен, потом его руки обхватили меня, и он испустил долгий вздох. — Я люблю тебя, папа.

Папа прижался поцелуем к моему виску. — Я люблю тебя больше самой жизни, mia cara. Никогда не забывай об этом.

Я кивнула, потому что я и не собиралась. Я никогда не сомневалась в его любви, даже в подвале.

— Вокруг тебя тьма, кромешная, как сам ад, и как бы я ни старался защитить тебя от нее, часть ее неизбежно коснется тебя, потому что ты часть этой семьи. Но я клянусь, я сделаю так, что никакая другая тьма даже близко не коснется тебя.

Я закрыла глаза, слушая его ровное сердце.

Мне было интересно, что чувствовали мама и Киара, зная, кем были папа и Нино. Они выбрали их, несмотря на то, кем они являются. Не думала, что когда-нибудь смогу быть с кем-то подобным. Я всегда любила свою семью. Я не выбирала их. Но выбрать кого-то, кто был способен на такие ужасы, на акты величайшей жестокости? Я не могла этого сделать.

Мужчины в моей семье были плохими людьми. Невио, моя вторая половина, был, возможно, худшим из них. Но эта любовь была неизбежна.

Вполне логично, если я влюблюсь в человека, который будет таким же плохим, таким же грубым, таким же жестоким, как и те, кто меня вырастил.

3

Амо

Семнадцать лет

Я нанес сильный удар в живот Максимуса. Он закрехтел и попытался нанести удар в свою очередь, но я заблокировал его боковой джеб. Мы тренировались вместе много лет и хорошо знали друг друга. Максимус был одним из немногих парней почти моего роста. Бой с ним иногда оказывался сложной задачей, что было приятно.

— Тренировка окончена, — крикнул папа, входя в спортзал Фамильи. Мы с Максимусом остановились и обменялись растерянными взглядами. Папа, похоже, был очень зол.

Максимус приподнял одну темную бровь, схватив полотенце, наброшенное на его угол.

— Что ты сделал? — нас с ним иногда принимали за братьев, потому что у нас обоих были черные волосы, но если мои глаза были серыми, как у моего отца, то Максимус унаследовал янтарные глаза своего. Я был старше его на год, и мы были лучшими друзьями на протяжении десяти лет.

В прошлом Примо, младший брат Максимуса, присоединялся к нам большую часть времени, но теперь у него была своя компания друзей.

Я пожал плечами. Список возможных промахов был слишком длинным, чтобы выбрать один. Его отец, Гроул, встал со скамьи для жима лежа, кивнул моему отцу в знак приветствия и пригласил Максимуса подойти к нему. Максимус вылез из боксерского ринга и трусцой побежал к своему отцу, а я направился к своему.

— Нам нужно поговорить, — сказал папа, выражение его лица было прищуренным. Что я сделал на этот раз?

Я последовал за ним в раздевалку. Дядя Маттео уже был там, что означало, что это дело Фамильи, а не простая семейная неразбериха, и когда он не поприветствовал меня своим обычным подмигиванием и ухмылкой, я понял, что обречен. Отец приказал одному из своих солдат оставить нас наедине. Тот не колебался.

Я взял свежее полотенце с полки у стены и вытер голую грудь.

— Сегодня мне звонил Антоначи.

Фамилия Крессиды была Антоначи, и это единственное, что связывает меня с ним. Я сохранял нейтральное выражение лица и не собирался ни в чем признаваться, вдруг это все-таки другое дело.

Отец скрестил руки, прислонившись к шкафчикам. Хмурый взгляд, которым он меня одаривал, многих довел бы до нервного срыва. Маттео бросил на меня взгляд, который говорил о том, что я должен записать свое последнее желание, прежде чем он подошел к маленькому зеркалу, чтобы проверить, в порядке ли его прическа. Я чуть не закатил глаза. В какой-то степени я был тщеславен, но Маттео всегда выглядел так, словно вышел из журнала Vogue.

— Он рассказал мне о тебе и Крессиде.

Черт.

— Нет никакой Крессиды и меня, — сразу же сказал я. Это была правда. Крессида и я были никем. То, что произошло, было в прошлом. Да и вообще, вряд ли это было что-то, заслуживающее упоминания.

— Нет? — спросил отец убитым голосом. Язык его тела говорил о том, что ему трудно оставаться на месте, — Так ты не спал с девушкой?

Я ничего не сказал. Некоторые из моих прошлых решений были неудачными и были продиктованы едва сдерживаемым гневом. Я все еще чувствовал, как он опасно кипит у меня под кожей.

Отец поднял брови, недовольный моим ответом.

— Настоящий джентльмен никогда этого не расскажет.

Папа ударил кулаком по шкафчику, выражение его лица пылало от ярости. Я напрягся. Дребезжание шкафчика, вероятно, было слышно на всей улице.

— Клянусь, я выбью из тебя все чертовы слова, если ты сейчас же не откроешь рот.

— У нас был секс несколько раз. И все.

Отец направился ко мне, словно намереваясь сломать мне шею. Я не отступил. Я и раньше сталкивался с папиным гневом, но никогда он не был таким сильным, как сейчас, но и я был закален, чтобы слишком переживать по этому поводу. Он схватил меня за плечи, прижав к себе так, что мы оказались нос к носу. Его горячее дыхание обдало меня.

— И ты называешь себя джентльменом?

— Не то, чтобы ты не трахал других женщин до того, как женился на маме. Вы с Маттео трахали всех женщин, которые попадались вам на пути, как я слышал.

— Осторожно, — рыкнул отец, его пальцы сжались еще сильнее.

Маттео прищелкнул языком. — У нас с твоим отцом осталось достаточно крови в наших возбужденных мозгах, чтобы трахать только чужаков.

Папа отпихнул меня и ударил кулаком по другому шкафчику, оставив вмятину, после чего встретился взглядом с Маттео. — Не могу даже смотреть на него. Я действительно хочу его убить.

— У меня был с ней секс, по обоюдному согласию. Я не подталкивал ее к этому, так что перестань так бурно реагировать.

Отец знал об этом раньше, чем я понял, что происходит. Я винил свою ослабленную защиту вокруг моей семьи. С кем-то другим я бы не был застигнут врасплох. Он прижал меня к шкафчику. Затылок ударился о металл, в ушах зазвенело.

Мои мышцы напряглись, желая отступить, как я привык, но я подавил непреодолимую потребность своего тела действовать. Это были мой отец и Капо.

Глаза отца выглядели безумными. — Если бы ты ее изнасиловал, у нас был бы совсем другой разговор, сынок.

Я держал рот на замке. Моя сестра Марселла всегда обвиняла меня в необдуманности, но я знал, когда нужно молчать, по крайней мере, иногда.

— Она благородная итальянка, дочь одного из моих капитанов, а ты, блядь, лишил ее девственности.

— Действительно, блядь, — возразил я, — Поверь мне, она вела себя совсем не благородно. И то, как она бросилась на меня, я бы не назвал жестоким лишением невинности. Она практически умоляла меня освободить ее от этого бремени.

Отец посмотрел на Маттео и жестом пригласил его занять свое место. Маттео шагнул вперед и занял место отца, который повернулся ко мне спиной.

— У тебя было слишком много ударов по голове за эти годы, или ты специально прикидываешься дурачком? — спросил Маттео с жесткой улыбкой.

Под белой футболкой отца вздулись мышцы плеч, а руки сжались в кулаки.

— Ее семья ничуть не веселится. Девушка определенно сказала так, будто ты пообещал ей весь мир, и она практически не смогла отказаться.

Я сузил глаза. — Это чушь. Я ничего ей не обещал. Она лепетала о том, как ей хотелось бы увидеть меня снова и как наши семьи были бы замечательными вместе. Я проигнорировал ее слова и показал ей, как правильно сосать член, чтобы она заткнулась.

— Зачем ты это сделал? — спросил папа очень низким голосом, снова повернувшись ко мне. Выражение лица мамы в таком случае отражало бы разочарование, но папа был в ярости.

— Чтобы доказать свою точку зрения.

— И что же это было?

— Что она не имеет права судить Марси. Она назвала ее шлюхой.

— Ты вел себя как гребаный идиот. Ты должен был подумать о последствиях, — пробормотал Маттео.

— Дай ее отцу денег и побольше солдат, я уверен, он примет их с радостью.

Маттео захихикал. Отец не выглядел веселым, и его ответная улыбка была хищной.

— Есть только одна вещь, которую он примет в качестве компенсации. Брак.

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что отец имел в виду. Я рассмеялся. — Верно.

Папа покачал головой, как будто не знал меня. — Это не шутка. Я сказал ему, что рассмотрю возможность брака между тобой и Крессидой.

Мое лицо вытянулось. — Это не может быть всерьез. Ни за что на свете я не женюсь на этой суке.

Отец снова ударил по шкафчику. Это был уже третий шкафчик, который он так сильно помял, что я сомневался, что кто-нибудь снова достанет из него свои вещи.

— У Антоначи хорошие связи среди традиционалистов. Я отменил эти чертовы проклятые простыни, что вызвало бурю и почти восстание. Ты понимаешь, что произойдет, если я позволю тебе обесчестить дочь капитана, не надев ей кольцо на палец?

— Ну и что? Мы сделаем кровавое заявление и заставим их следовать нашему приказу. Мы Витиелло, мы не подчиняемся ничьим прихотям.

— Ты хочешь, чтобы я убил верных людей, основу нашей Фамильи, потому что ты не смог удержать свой член в штанах? Я был слишком снисходителен к тебе. В этот раз тебе придется нести бремя своих поступков.

Я недооценил Крессиду, ее амбиции и хотел заставить ее съесть свои слова.

Но она повернула все вспять, и теперь я застрял с ней.

— Должен быть способ обойти это, — пробормотал я.

Папа глубоко вздохнул, проведя рукой по своим темным волосам. — Традиционалисты и так чувствуют себя обманутыми. Связь Марселлы с байкером, окровавленные простыни и наша связь с Каморрой — все это было для них непосильной ношей. Это должно стать переломным моментом. Я не стану ослаблять Фамилью кровавым заявлением только потому, что ты терпеть не можешь свою будущую невесту. Крессида станет твоей женой. У тебя есть годы, чтобы свыкнуться с этой мыслью, и ты, черт возьми, свыкнешься, или, клянусь, ты испытаешь на себе весь мой гнев.

Я взглянул на отца. — Да, Капо.

По дороге домой мы молчали. Я пытался найти выход из этой ситуации. Как сказал отец, у меня еще были годы до женитьбы. А до тех пор я должен был найти выход из этой чертовой ситуации. Идея остаться с Крессидой до конца жизни была слишком суровым наказанием за несколько паршивых трахов.

Когда мы вошли в наш особняк в Верхнем Ист-Сайде, мама была в гостиной с Валерио, помогая ему с домашним заданием. Один взгляд на ее лицо сказал мне, что она знает, что происходит.

Папа сказал Валерио, чтобы он ушел. Он поворчал, но послушался. — У тебя большие неприятности, — пробормотал он, проходя мимо меня.

— Спасибо, что предупредил... — я попытался взъерошить его непокорные светлые волосы, но он уклонился от моей попытки. Его рефлексы становились все лучше.

Мама разжала руки, когда папа направился к ней. Он коротко поцеловал ее, и они обменялись несколькими тихими словами. Мама кивнула, но я мог сказать, что она была недовольна.

Мама едва доставала папе до груди, но тем не менее она была его опорой. Она была рядом с ним и поддерживала его решения, даже если не одобряла их. По крайней мере, в присутствии других, даже нас, детей, так было всегда.

Она никогда не противоречила папиным решениям, но ее лицо, когда она смотрела на меня, говорило о ее беспокойстве. Она волновалась за меня. Она всегда хотела, чтобы я женился по любви.

Папа еще раз покачал головой, а затем направился к выходу, очевидно, все еще слишком злой, чтобы долго находиться со мной в одной комнате. Мама проследила за ним взглядом, а затем снова посмотрела на меня. Она тихо вздохнула и направилась ко мне. Остановившись передо мной, она коснулась моей щеки и посмотрела на меня затуманенными беспокойством глазами. — С тобой все будет в порядке?

— С женитьбой на Крессиде?

— Да.

— Конечно. Я всегда знал, что женюсь по тактическим соображениям, а не по любви, — солгал я. По какой-то причине я не мог заставить себя использовать ее как выход из положения. Она была единственной силой на этой планете, которая могла изменить мнение отца, если он был чертовски настроен на что-то, но я слишком восхищался их браком, чтобы вбить клин между ними, — Любовь — для мечтателей или слабаков. Я не являюсь ни тем, ни другим.

— Твой отец — много кто, но не мечтатель и не слабак.

— Отец — исключение из правил. Твоя история — не норма, мама. Многие супружеские пары едва терпят присутствие друг друга. Это то, на что я могу рассчитывать с Крессидой. Если повезет, через пару лет нашего брака она возненавидит меня настолько, что накажет молчанием, и тогда мне не придется с ней разговаривать.

Мама молча смотрела на меня. Я видел, что она задается вопросом, куда делся мальчик, которого она вырастила. Она почти смотрела на меня так, словно я мог быть самозванцем или словно мальчик все еще был где-то внутри. По правде говоря, я был уверен, что этот покладистый мальчик и был самозванцем. С учетом папиных генов все остальное было бы большим сюрпризом.

Мама по-прежнему беспокоилась о моем эмоциональном благополучии. Если бы она могла заглянуть внутрь меня, она бы знала, что ничто не может ранить мои чувства или разбить мое сердце. Похищение Марселлы и его последствия закалили меня, сделали меня тем, кем я должен был стать. Мой дед сформировал из отца закаленного человека, который железным кулаком правил семьей. Папа сделал то же самое со мной не из любви к маме.

Байкеры, похитившие мою сестру, доказали, что он был слаб.

Я наслаждался резней. Это было в моей крови. Возможно, в прошлом я сдерживался только из-за мамы. Я похлопал ее по плечу, когда она не перестала смотреть на меня затуманенными тревогой глазами. — Со мной все будет хорошо, мама. Мне не нужна любовь.

Я поднялся в свою комнату, но Марселла уже была внутри, просматривала журнал, скрестив ноги на высоких каблуках у лодыжек. Я подозревал, что она придет сегодня на ужин, потому что Мэддокс был на охоте за своими бывшими приятелями-байкерами. Ее темные волосы были зачесаны назад, обнажая искалеченное ухо, которое все еще заставляло мою кровь кипеть несмотря на то, что мы с отцом жестоко отомстили многим байкерам.

Марселла подняла глаза и покачала головой. — Я же говорила тебе держаться подальше от Крессиды.

Я закрыл дверь, прошел через комнату к своему столу и опустился на стул. Мой телефон пискнул еще одним сообщением и я положил его на стол, отвечу на сообщения Максимуса позже. — Я сделал это для тебя. Чтобы отплатить ей за то, что она говорила о тебе гадости.

Ее голубые глаза сузились. — И я говорила тебе, что ты навлечешь на себя неприятности. Ты понимаешь, что она сейчас, наверное, злорадствует как сумасшедшая, потому что она будет твоей женой, будущей женой капо. Заплатить за это ее девственностью — небольшая цена за то, что всю жизнь все будут поклоняться земле, по которой она ходит. Если я подумаю об этом, то благодаря тебе мне теперь придется быть с ней милой, так что ты действительно оказал услугу не только себе, но и мне.

Я бросил на нее раздраженный взгляд. Я знал, что облажался. Женитьба на Крессиде была на первом месте в списке самых ненавистных вещей. Не хотел, чтобы она была рядом со мной. Она и так вела себя как королевская особа, потому что ее отец был капитаном. Я мог только представить, насколько хуже она будет относиться ко всем вокруг, как только на ее пальце окажется мое кольцо.

— Теперь уже слишком поздно. Отец ясно дал понять, что у меня нет права голоса. Я должен жениться на ней, чтобы Фамилья была счастлива. Мой поступок был слишком бесчестным.

Марселла пожала плечами. — Бесчестным? Я не знаю. Полагаю, Крессида более чем охотно легла с тобой в постель.

— Так и есть. Убеждать и не пришлось.

— Тогда это ее проблема, что она потеряла свою девственность до замужества. Но твои действия все равно были глупыми. Есть причина, по которой большинство мужчин спят с аутсайдерами до брака, чтобы избежать этой неприятности.

Мысль о том, что я застряну с ней, была ужасна. Я полагал, что у нас будет брак только на бумаге. — У женитьбы на Крессиде есть свои преимущества. Мне плевать на ее чувства, поэтому я могу трахаться с кем хочу, даже когда мы женаты.

Марселла вздохнула. — Ты собираешься сделать еще худший беспорядок, я чувствую это в глубине души.

— Это говорит девушка, которая привела домой байкера.

Она встала и ударила меня по плечу, но она знала, что я был прав. Ничто из того, что я мог сделать, не могло вызвать большего скандала, чем тот, который устроила Марселла.

Месяц спустя наши семьи встретились за ужином, чтобы уточнить детали нашей связи. Марселла нашла слабую отговорку, чтобы не присутствовать. Я хотел бы сделать то же самое. Она, наверное, трахалась с Мэддоксом на его мотоцикле, а мне приходилось терпеть самодовольное лицо Крессиды.

После ужина я встал с вынужденной улыбкой. — Я бы хотел показать Крессиде окрестности.

Ее мать поджала губы от чрезмерного беспокойства. — Вы еще даже не помолвлены.

Ее отец, казалось, не был так обеспокоен тем, что я остался наедине с Крессидой. Я уже сорвал ее вишенку, и именно поэтому мы были здесь в первую очередь. Он благосклонно кивнул, что чуть не заставило меня ударить его. Крессида встала с наигранной застенчивой улыбкой. Она положила свою руку на мою и хихикнула, когда я повел ее к выходу. Я молчал, пока мы не дошли до библиотеки, затем я сбросил руку и рыцарский поступок.

— Амо, в чем дело? — спросила она, как будто не знала.

— Прекрати это притворство. Ты знаешь, что я тебя не выношу. Неужели ты хочешь строить брак на этом?

Крессида пожала плечами. — Мне все равно. Ты изменишь свое мнение обо мне, когда узнаешь получше.

Я сильно сомневался в этом. Она говорила гадости о моей сестре в один из самых тяжелых периодов ее жизни. Она относилась ко всем, кого считала ниже себя, как к дерьму, и была тщеславна, как блядь. — Найди парня, который купится на твою чушь и будет поклоняться земле, по которой ты ходишь, потому что это буду не я.

Ее лицо сжалось, но потом она мило улыбнулась и, подойдя ближе, коснулась моей груди.

— Я подарила тебе подарок, свою девственность, разве это не считается за что-то?

— Я бы вернул ее, если бы мог, — прорычал я. Мне было все равно, что сказать это тоже бесчестно. Я был современным человеком, а не британским джентльменом.

Она покраснела. — Но ты не можешь. Ты обесчестил меня. Тебе повезло, что никто, кроме моей семьи, еще не знает об этом. Это бросило бы на тебя дурной свет.

— И на тебя, — сказал я. Но она была права. Хотя это и не погубит меня, но вызовет много дурной крови и заставит многих традиционалистов требовать, чтобы я не становился капо.

Она снова прижалась ко мне, ее нижняя губа выпятилась. — Не будь таким, Амо. Я знаю, что нам будет весело, — я стиснул зубы. Она опустилась на колени прямо в библиотеке и расстегнула мою ширинку. Покачал головой, не в силах поверить, что она собирается отсосать мне, когда наши семьи в коридоре. Я был «за» интересные места, но не тогда, когда туда могла зайти моя мать.

Она вытащила мой член, который твердел, несмотря на мою неприязнь к ней, снова хихикнула и облизала губы.

Моя досада взяла верх над гормонами, и я схватил ее за руку, потянув к себе.

На ее лице мелькнуло замешательство. — Ты не можешь ожидать, что я снова уничтожу твою честь, — в моем голосе звучал сарказм.

Она пожала плечами, когда я засунул член обратно в штаны и застегнул ширинку.

— Твоя потеря.

Я усмехнулся, покачав головой. — Крессида, я не говорил, что стану монахом. То, что я не буду прикасаться к тебе, пока мы не поженимся, потому что не вижу ни одной чертовой причины, не означает, что я не буду трахать всех остальных женщин, которые бросаются на меня.

— Могу сделать то же самое, знаешь? Позволить другим парням иметь меня.

Я ничего не сказал, только дерзко посмотрел на нее. Она сделала бы мне величайший гребаный подарок всех времен, если бы позволила парню трахнуть ее до того, как я официально прикоснусь к ней. Тогда я буду свободен от нее.

4

Амо

Шесть лет спустя

Я подавил стон, когда взглянул на свой телефон.

Я не могу сделать это одна. Хороший жених был бы здесь.

Я пытался настроиться на нужный лад для предстоящей чертовой встречи, а Крессида не придумала ничего лучше, чем потрепать мне нервы репетиционным ужином номер два. Единственная причина, по которой я подшутил над Крессидой и посетил репетиционный ужин номер один, заключалась в том, что мой отец настоял на том, чтобы я исправил свои ошибки прошлого. Мне было абсолютно все равно, подадут ли нам копченого марлина или копченого тунца. У меня были куда более важные дела. Конечно, Крессида не понимала.

Я плохой жених и не буду хорошим мужем. Ты еще можешь все отменить.

Крессида всегда вызывала во мне самые худшие чувства, и сейчас было не самое подходящее время для того, чтобы раззадоривать меня. Будет достаточно сложно держать себя в руках.

Ничто из того, что ты можешь сделать, не заставит меня отменить эту свадьбу.

Этого я и боялся. Последние несколько лет я игнорировал ее существование, ни разу не прикоснулся к ней, потому что ни один фибр моего тела не желал ее. Но она все равно цеплялась за меня и наше совместное будущее.

Конечно, не по эмоциональным причинам. Мы оба знали, что единственное, что заставляло ее сердце биться быстрее, это перспектива стать будущей женой капо. Даже маме она не нравилась, а она была самым добрым человеком из всех, кого я знал, и всем давала шанс. Отец же ее категорически презирал. Я видел это в его глазах всякий раз, когда она оказывалась рядом, и все же он настаивал на этой нелепой связи.

Черт. Часть меня понимала это. Фамилья все еще была разделена на традиционалистов и более либеральных солдат. Так было всегда, но с тех пор, как Марселла вышла замуж за Мэддокса, байкера из враждебного MК, с которым мы сражались десятилетиями, и стала частью семейного бизнеса, традиционалисты стали слишком громкими, чтобы их игнорировать. Наступал переломный момент, и нам с папой нужно было убедиться, что нас не унесет в неумолимый океан. В конце концов, нам придется сделать чертово заявление, без этого никак не обойтись, даже если папа не хотел этого делать. Может быть, потому что он чувствовал, что это будет одно из самых кровавых заявлений в истории Фамильи. У меня было ощущение, что он выжидает время, пока мой брат Валерио не станет достаточно взрослым, чтобы сражаться на нашей стороне. Учитывая, что ему недавно исполнилось шестнадцать лет, я очень надеялся, что это чудесным образом произойдет до нашей с Крессидой свадьбы.

Но до нашей свадьбы оставалось всего шесть недель, а у меня уже был плотный график необходимых дегустаций, репетиций, встреч и мозговых штурмов, который не позволял притворяться, что я не попал в коварные лапы Крессиды.

Где ты?

Я проигнорировала ее вопрос. Она знала, что я в Лас-Вегасе по делам, и ей не нужно было знать больше. Я не доверял ей, и это никогда не изменится.

Засунув телефон в карман, я поднял голову и увидел, как мы остановились перед огромными стальными воротами особняка Фальконе. Их венчала назойливая буква Ф в дополнение к десяткам острых как бритва шипов.

— Судя по твоему взбешенному виду, это была Крессида. Эта встреча очень важна. Нам нужно убедиться, что мы восстановили контроль над нашими маршрутами наркотиков. С нынешним настроением в Фамильи мы не можем рисковать, зарабатывая меньше денег. Даже традиционалисты будут меньше говорить, если их карманы набиты. Не устраивай сцену.

— Она заставляет мою кровь кипеть, и не в хорошем смысле.

— Мне все равно. Не облажайся.

Я одарил его ленивой улыбкой. — Я больше не вспыльчивый подросток. Тебе не нужно напоминать мне об этом. Сегодня речь идет о бизнесе, и ни о чем другом.

Отец коротко оглядел меня и удовлетворенно кивнул, хотя я уловил на его лице намек на сомнение. Последние несколько лет мы с ним хорошо работали вместе, несмотря на наши периодические разногласия. Возможно, дело в возрасте, который сделал отца более осторожным и не склонным к насилию. Когда он был в моем возрасте, он, наверное, вырвал бы Антоначи горло за то, что тот что-то требовал. Он должен считать, что ему повезло, что мой отец отменил традицию кровавых простыней, иначе у Крессиды осталось бы очень плохое впечатление на следующее утро после нашей брачной ночи. В конце концов, он был лидером традиционалистов. Никто из них не стал бы воспринимать его всерьез, если бы его собственная дочь совершила такой поступок перед брачной ночью.

Отец нажал на кнопку, опускающую окно, чтобы позвонить в колокольчик и предупредить Фальконе о нашем приезде. Конечно, они знали о нас благодаря многочисленным камерам наблюдения с того момента, как мы подъехали.

Ворота распахнулись внутрь без единого слова из динамиков. Мы подъехали по длинной подъездной дорожке. — Мне не нравится, что мы встречаемся у них дома. Это всегда ставит нас в невыгодное положение.

— Нам нужно кое-что от Римо, и он пригласил нас к себе домой. Отказав ему, мы бы задали неправильный тон, — затем выражение лица отца стало более жестким и опасным, — Мы в меньшинстве, это правда, но в доме полно людей, которых Римо хочет защитить. Это ставит его в более невыгодное положение по сравнению с нами.

— Тогда зачем приглашать нас в его дом?

— Власть играет, как всегда. Я уверен, что женщины и дети семьи хорошо спрятаны и защищены.

В последние годы поддерживать мир становилось все труднее. А ведь совсем недавно наша связь была настолько крепкой, что Римо разрешил своему брату Адамо провести с нами год в Нью-Йорке...

Папа припарковал арендованную машину, и мы вышли из нее. Римо, Нино и Невио появились на верху лестницы.

— Черт, скажи мне, что этот сумасшедший ублюдок тоже не собирается присоединиться к собранию, — выдавил я из себя, когда мы подошли к дому, камешки хрустели под нашими ботинками.

— Он будущий Капо. Вам с ним придется найти способ терпеть друг друга.

— Мы оба знаем, что война разразится в тот момент, когда мы с Невио станем Капо. Не нужно притворяться, что это не так.

Папа бросил на меня предостерегающий взгляд, когда мы поднимались по нескольким белым ступеням. Папа пожал руку Римо, но между ними тоже не было любви. Я пожал руки Римо и Нино, прежде чем столкнулся лицом к лицу с Невио Фальконе, маленьким дерьмом, которое дало новую славу названию «Безумцы Лас-Вегаса». Он уже не был тем маленьким засранцем, которого я видел в последний раз несколько лет назад. Сейчас, в свои почти девятнадцать лет, мы были почти на одном уровне, тогда как раньше я всегда возвышался над ним на пару дюймов.

Его улыбка растянулась, обнажив белые зубы, а темные глаза сверкали обещанием, которое я с радостью вернул. Ты мертвец.

Некоторые люди верят в любовь с первого взгляда. Чушь.

Ненависть с первого взгляда? Определенно. Когда мы с Невио впервые увидели друг друга, мы возненавидели друг друга с пламенной страстью. Я не знал почему, только то, что наша ненависть была мгновенной и что она переживет все обещания и контракты, данные нашими отцами.

Когда-нибудь я отрежу его ухмыляющуюся голову и насажу ее на верхушку несносного забора Фальконе, чтобы все видели, даже если мне придется помириться с «золотым мальчиком» из Наряда.

Мы не пожали друг другу руки, не сделали ничего, только смотрели друг другу в глаза. Я хотел только одного — дать этому сумасшедшему ублюдку попробовать его собственное лекарство.

— Невио, — сказал Римо низким голосом, и отец очень явно коснулся моего плеча, его пальцы предупреждающе впились в него.

Я улыбнулся Невио. Он посмотрел на своего отца, затем повернулся ко мне спиной и направился внутрь.

Ударить кого-то в спину было бесчестно, и я никогда не собирался этого делать, но в этот момент я думал иначе. Мир стал бы лучше без его сумасшедшей задницы.

Я полагал, что, будучи ребенком Римо Фальконе и внуком Бенедетто Фальконе, невозможно сохранять здравый рассудок. Я еще не встречал братьев и сестер Невио, но они не могли быть более здравомыслящими, чем он.

Мы с папой шли за Фальконе по длинному коридору, мимо того, что выглядело как большой общий зал, пока наконец не оказались в большом офисе. Жалюзи были задернуты. Я бегло огляделся. Стол не был местом, которым часто пользовались. На нем не было никаких следов использования, но на диванах и боксерском мешке они были. Я проглотил комментарий.

— Вы хотите обсудить маршруты наркотиков через нашу территорию, — сказал Нино, примостившись на краю стола. Мне нравился его стиль, когда он говорил, как есть. Это избавляло нас от фальшивых любезностей, которые мы все презирали.

— Действительно. Но Техас вряд ли можно считать вашей территорией в настоящее время, — сказал отец.

Губы Римо растянулись в жесткой улыбке.

— Он больше мой, чем чей-либо еще.

— Изгои МК — результат неудачного развития событий в Фамильи, а не в Каморре, — сказал Нино.

Я стиснул зубы. Он был не совсем неправ. Марселла, влюбившаяся в байкера, который ее похитил, без необходимости все усложнила, но...

Невио ухмыльнулся, прислонившись к стене со скрещенными руками.

— Вот что случается, когда женщины раздвигают ноги не перед тем парнем, а семья не расчленяет этого засранца, как положено.

Я сделал шаг вперед, моя рука дернулась к ножу в тот самый момент, когда отец прорычал. — Осторожно.

— Невио, — предупредил Римо голосом, от которого даже у меня по спине пробежала дрожь.

Нино встал между нами и своими братом и племянником. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать прошлые решения. Речь идет о поиске решений на будущее.

— Говоря о будущем, как поживает твоя прекрасная невеста? — небрежно спросил Невио. В его глазах была насмешка, — Не могу дождаться, когда смогу присутствовать на свадьбе века, чтобы стать свидетелем величайшей истории любви всех времен.

Я жестоко улыбнулся. — Когда же ты собираешься похитить бедную женщину в качестве своей собственной жены, как того требует семейная традиция и единственный способ, которым женщина когда-либо будет терпеть твою сумасшедшую задницу?

Невио бросился на меня, но я предвидел это движение. Однако это не помешало мне потерять опору от силы его удара. Никто из Фальконе не любил, когда им напоминали о том, что Римо похитил Серафину в день ее свадьбы.

Мы ударились о стену, и кровь наполнила мой рот, когда я проткнул зубами язык. Я выхватил нож из кобуры, увидев знакомый блеск в руке Невио. Рука обхватила мое горло, оттягивая меня назад в то же самое время, как рука Римо обхватила горло его сына и поставила его на колени.

Меня снова отбросило к стене, и отец прижал предплечье к моему горлу, тяжело дыша, его глаза горели от едва сдерживаемой ярости.

Римо повалил Невио на колени и держал его там, что-то бормоча ему на ухо. Невио опустил взгляд с моих глаз и сделал один отрывистый кивок, прежде чем опустить нож с безумной ухмылкой. Если бы на нем был правильный грим, он мог бы быть Джокером в каждом фильме о Бэтмене.

— Амо, — прорычал папа, и я тоже опустил свой нож. Он поймал мой взгляд своими глазами, заставляя меня сосредоточиться только на нем, — Отойди, понял?

Я неохотно кивнул. Отец медленно отпустил мое горло, все еще наблюдая за мной, как будто думал, что я могу снова потерять контроль. По правде говоря, я был не так уж далек от этого. Единственное, что меня остановило, это то, что Невио повернулся ко мне спиной. Если бы я увидел его лицо, я бы потерял дар речи.

Отец повернулся к Римо, который выглядел не менее убийственно, чем его сын. Нино был единственным, кто, казалось, не был впечатлен всем этим зрелищем. Но я не позволил его спокойному поведению обмануть меня. Он был смертельно опасным противником, если его правильно стимулировать.

Отец прочистил горло. — То, что мой сын сказал о твоей жене, было неуместно.

— Твой сын не выглядит так, будто сожалеет о своих словах. Оскорблять Капо на его территории — странный способ поддержания мира.

— Я не оскорблял тебя, только твоего сына, а он еще не Капо.

— Если бы я был им, ты был бы мертв, — тихо сказал Невио, его темные глаза снова обратились ко мне.

Римо жестом указал сыну на диван и опустился на него, положив ногу, обутую в боевой сапог, на колено, а затем начал чистить профиль кончиком ножа.

Отец бросил на меня взгляд, который ясно дал понять, что он хочет, чтобы я немедленно убрался отсюда.

— Мне нужно отлить, — сказал я настолько вежливо, насколько был способен.

Глаза Римо сузились. — Не потеряйся по пути.

Я вышел, злясь на это слащавое дерьмо, которое вот-вот должно было произойти. Нам незачем было поддерживать перемирие с Каморрой, если они не могли гарантировать наши наркомаршруты. Они были обузой теперь, когда Невио взял на себя больше задач.

Я глубоко вздохнул. Мне нужно было взять себя в руки. Отец хотел мира, и пока мы находились на территории Каморры, мне нужно было успокоиться. Поскольку мне не нужно было в уборную, я пошел по коридору в общую зону, с любопытством оглядываясь по сторонам. Все вокруг было пустынно. Как и сказал отец, Римо привел уязвимых Фальконе в безопасное место.

Я хмыкнул, покачав головой. Доверие и мир, что за чушь. Мой взгляд привлекли французские двери, выходящие на просторный задний двор. Небо было затянуто тучами, моросил дождь, что по меркам Невады, вероятно, было равносильно ливню. Я ненавидел бесплодный пейзаж и отчаянную жажду города. Я вышел на улицу, глубоко вдыхая свежий воздух. Может быть, это поможет мне успокоиться.

До моих ушей донесся отдаленный звук. Я не мог определить, где это, и поэтому пошел по дорожке из гладких белых мраморных плит вниз по пологому склону к маленькому дому. Он был похож на домик у бассейна, но у меня было ощущение, что это не то, для чего он был предназначен. Мелкий дождик намочил мою белую рубашку, отчего она прилипла к груди, а мои кожаные туфли вскоре покрылись пятнами грязи, но я шел на звук, пока не добрался до стеклянной двери, которая была приоткрыта на крошечную щель, достаточную для того, чтобы через нее доносилась классическая музыка.

За запотевшим стеклом шевельнулась фигура. Движимый любопытством, я просунул руки в щель, приоткрыл дверь и замер.

Девушка в светло-розовой пачке танцевала под музыку. Она казалась невесомой и пребывала в своем собственном мире. Ее черные волосы были собраны на макушке, но несколько завитков обрамляли лицо. Она была похожа на куколку. Губы в форме сердечка, фарфорово-гладкая кожа и сказочные черты лица. Что-то показалось мне знакомым в этой девушке, но я не мог точно определить, что именно.

Она была так погружена в музыку, что, казалось, не замечала меня. Ее глаза были закрыты. Я никогда не думал, что мне понравится балет, но, наблюдая за этой девушкой, я не мог представить, как оторву взгляд от нее.

Мой разум опустел, сердцебиение замедлилось, и все жестокие мысли покинули меня, когда я медленно прошел дальше в комнату, притягиваемый к ней.

Где-то раздалось тявканье, вырвавшее меня из задумчивости. Глаза девушки открылись, и она повернулась ко мне. Глаза темные, как горький шоколад. Эти глаза напомнили мне о человеке, который был на верхушке моего списка убийств, если мир между Фамилией и Каморрой когда-нибудь закончится. Невио, мать его, Фальконе.

А это был не кто иной, как его близнец. Грета Фальконе.

Ужас исказил ее лицо. — Нет!

Я напрягся, подняв руки. Она не дала мне шанса что-либо объяснить. Вместо этого она промчалась мимо меня на расстоянии вытянутой руки, оставляя за собой лишь запах ванили, когда убегала из домика. Я обернулся и увидел, как она бежит вверх по склону, ведущему к особняку, со скоростью, которую я не считал возможной при ее маленьком росте.

— Черт! — неужели я только что так напугал Грету Фальконе, что она с криками убегает?

Римо Фальконе не дал бы мне шанса объясниться. Он просто всадил бы мне пулю в голову. Если отец не убьет меня первым.

5

Амо

Я бежал за Гретой. С моими гораздо более длинными ногами я вскоре снова увидел ее, когда она спускалась по лестнице в подвал.

Даже не останавливаясь, я погнался за ней. Возможно, она вела меня в подземелье, где ее злой близнец мог пытать меня по своему желанию.

— Стой! — крикнул я.

Но она не остановилась. Вместо этого она свернула за угол, потом еще за один, а потом исчезла в комнате. Я бросился за ней, но она уже снова была на выходе. Я не мог остановиться, и она налетела на меня, отскочив от моей твердой груди, как мячик. Мои руки вырвались и схватили ее, чтобы остановить падение. Мои пальцы полностью сомкнулись вокруг ее тонких запястий. Ее тело напряглось, как тетива, глаза расширились, рот раскрылся, и она с силой отпрянула. Я отпустил ее, и она, спотыкаясь, попятилась назад, а затем упала на пол.

Раздался громкий сигнал тревоги, и я резко обернулся. Носок моего ботинка ударился о деревянный клин, но я был занят тем, что пытался понять, как остановить вой.

— Нет! — крикнула Грета, указывая на тяжелую стальную дверь, которая с громким лязгом захлопнулась.

Электронная панель рядом с ней один раз засветилась красным, затем погасла, и через несколько мгновений сирены прекратились.

— Что это за дерьмо? — прорычал я. Неужели это был план Фальконе с самого начала? Заманить меня в камеру в его подвале? Это была ловушка?

И тут я вспомнил кое-что, вернее, кое-кого.

Я отвернулся от стальной двери и опустил взгляд на девушку, скорчившуюся на земле.

Огромные темно-карие глаза смотрели на меня, я уставился в самое красивое лицо, которое когда-либо видел, обрамленное темными волосами. Девушка была невысокого роста, но ее аура была настолько сильной, что усиливала ее физическое присутствие.

Ее брови сошлись, когда глаза впились в меня, и она отпрянула назад, увеличивая расстояние между нами, на ее лице промелькнула острая нервозность. Она определенно знала меня.

Я не мог перестать смотреть на ее лицо в форме сердца.

Если это был план Фальконе, то он серьезно провалился. Я мог только представить, как он отреагирует, если узнает, что я остался наедине с его дочерью.

— Ты можешь отпереть дверь? — спросил я. Мой голос был грубым, от бега, от адреналина, от предыдущей драки, и руки Греты начали дрожать. Она боялась меня? Это казалось нелепым, учитывая, что она выросла среди безумцев Лас-Вегаса. Жестокие мужчины были ее постоянными спутниками.

Но в отличие от них, она не знала меня, кроме моей репутации, и, вероятно, поэтому ее брат так меня ненавидел. Я иногда крал его шоу в отделе жестокости.

— Ты не должна меня бояться, — тихо сказал я, смягчая голос, чего я никогда не делал ни для кого, и я не был уверен, почему, черт возьми, я сделал это для нее, но я просто не хотел, чтобы она боялась меня.

Она наклонила голову, спокойно глядя на меня. Напряжение не покидало ее тело.

— Я знаю, кто ты, — сказала она просто. Она дотронулась до уха, перевела взгляд на клавиатуру, затем снова на меня.

— А я знаю, кто ты, Грета, так что ты в безопасности по умолчанию. Не говоря уже о том, что я никогда не причиню вреда женщине. Тебе не стоит беспокоиться.

— Я не боюсь тебя, — сказала она, в чем я сильно сомневался, учитывая ее реакцию на мою близость до сих пор, но я позволил ей солгать, — На твоем лице и рубашке кровь.

Я потянулся к своему рту, и мои пальцы стали красными. Мой язык. Взглянув на свою рубашку, я увидел несколько капель крови на белом материале, которая растеклась из-за того, что ткань была влажной.

Неудивительно, что она убежала с криками. Вероятно, она подумала, что я пришел убить ее или даже хуже. Я мог только представить, какие ужасы рассказывал ей Невио обо мне.

— Черт, — мои глаза метнулись вверх и увидели, что Грета все еще смотрит на меня, — Прошу прощения, я не должен был ругаться при тебе, — неужели я действительно только что это сказал?

— Я ежедневно слышу и похуже, — сказала она, ее тело слегка расслабилось.

— Не сомневаюсь.

Она показала на мои губы, поднимаясь на ноги. — Это был Невио?

— Нет, — я не был уверен, почему я это сказал, но по какой-то причине я не хотел, чтобы она знала, как сильно мы с ним ненавидим друг друга. Как только она увидит нас вместе, скрыть это будет невозможно, не говоря уже о том, что я не знал, зачем вообще беспокоиться.

Шелковая лента одной из ее балетных туфель развязалась и обмоталась вокруг другой ноги, в результате чего она потеряла равновесие. Я протянул руку, чтобы поддержать Грету, которая споткнулась. Ее глаза расширились, она смотрела на мои пальцы на ее руке, как будто они могли ее задушить и отпустил ее, как только она обрела равновесие. Отец будет в бешенстве, если я из-за этого недоразумения вызову войну с Каморрой. Бьюсь об заклад, Римо и Невио были бы рады, понять неправильно то, как я дотронулся до руки Греты.

— Я серьезно, ты не должна бояться.

Она смущенно улыбнулась. — И я говорила тебе, я не боюсь тебя. Я нервничаю рядом с малознакомыми людьми, особенно в обстановке, которая вызывает у меня беспокойство.

Я вспомнил слухи о ее социальной фобии. Я никогда не задумывался об этом, никогда не задумывался о Грете Фальконе. Я кивнул. — Есть только одно решение нашей проблемы: ты должна ввести код, который держит нас взаперти.

Она покачала головой, затем наклонилась вперед, чтобы еще раз обмотать ленту вокруг своей стройной лодыжки и икры, совершенно сбив меня с толку этим движением и тем, как ее задница выпирала в воздухе.

— Я не могу. Кто-то включил сигнализацию, введя неправильный код где-то в доме, и тем самым заблокировал все электронные двери в доме.

Она, казалось, совершенно не замечала, что смотрит на меня. Я сглотнул и перевел взгляд обратно на клавиатуру и занялся тем, что нажимал на ее кнопки, но кнопки оставались темными.

— Как долго мы будем здесь в ловушке?

Она появилась в моем периферийном зрении, но на расстоянии более чем в длину руки от меня. — Моя семья будет систематически проверять каждую запертую комнату в особняках и подвалах, — она замолчала, пожевав нижнюю губу, — Я не могу рассказать тебе больше.

Я могу заставить тебя. Это была важная информация по безопасности. Я просто кивнул.

Мои глаза еще раз пробежались по ее телу, не в силах остановиться. Она едва доставала мне до груди, и холод здесь, в подвале, очень явно отразился на ее теле, и меньше всего это касалось мурашек на ее коже. Ее соски под купальником затвердели до твердых камешков.

Оторвав взгляд от ее лица, я прочистил горло, которое казалось сухим и шершавым. — Ты будешь в порядке в этом замкнутом пространстве, пока кто-нибудь нас не вытащит?

Она благодарно улыбнулась мне. — Я сомневаюсь, что у меня есть выбор, так что да, я буду в порядке.

По какой-то причине мои губы растянулись в ответной улыбке, которую я быстро оборвал. Что, черт возьми, со мной было не так?