Полёт мотылька

Глава 15

Наверное, это лучшее, что могло со мной случиться: Париж, я и он — мы вместе. Не жалела ни одной секунды, что прилетела сюда с ним.

Артём с Мартой редко попадались нам на глаза. Разные режимы дня: мы с Давидом просыпались рано утром, когда ребята спали, а они возвращались глубокой ночью, когда мы уже спали.

С самых первых лучей солнца, мы шли с Давидом навстречу новым ощущениям. Я не знаю, внушили нам это с самого детства или так и есть на самом деле, но это место обладало особой романтичной атмосферой. Это невероятно красивый, живописный город. И даже пасмурная погода не могла испортить моих чувств. Разве можно удивить и расстроить петербуржца сыростью и дождями?

Мы без устали гуляли по сказочным улицам Парижа, завтракали в кофейнях, а ужинали в каком-нибудь красивом ресторане, наслаждаясь спокойной музыкой и общением друг с другом. Моя ладонь вечно тонула в его крепкой руке, а его губы неустанно дарили ей поцелуи.

Днём мы посещали самые знаменитые достопримечательности города. И я, как зачарованная, изучала каждую архитектурную деталь, в то время, как Давид, постоянно фотографировал меня на свой телефон. Я смущалась этому, прикрывая лицо руками или пряча себя за поля шляпки, но не смела запретить ему делать это. Наверное, потому что мне нравилось, с каким чувством он ловил каждый кадр. А возможно, потому что мне нравилось, что он не сводит с меня глаз.

Вечером одного дня, смотря сверху на Париж глазами Нотр-Да́ма, я невольно стала задумываться о своём переезде в этот город. Настолько он зачаровывал и восхищал.

— Не всегда страшное — ужасно, — вымолвила я, разглядывая статуи химер и горгулий, установленных на храме.

— Готика в искусстве — шедевр, — поддержал мои мысли Давид.

— Взгляни на вид этих животных. Складывается ощущение, что они удивлены и шокированы нашим человечеством, — задумалась, но не сочла свои мысли истиной.

— Не удивлюсь, если так.

— Как ты считаешь, — взглянула на него. — Люди испортились, стали хуже?

— Меняется время, происходит эволюция технологий, но люди остаются теми же. Порой читаешь классику прошлых столетий, а ощущение, будто пишут о нас.

Я улыбалась, слушая его. До трепета мне было приятно, что все мои мысли и вопросы важны для него и интересны. Для меня это казалось удивительным.

Мой образ жизни, моё поведение, мои мысли — абсолютно все, нисколько не смущало Давида. Наоборот, мы будто плыли с ним в одной лодке жизни, к одному источнику.

Я прошла чуточку вперёд, чтобы разглядеть то, чего ещё не увидела. Стоя и изучая новые элементы архитектуры храма, я вдруг почувствовала, как мужские крепкие руки коснулись моей талии, а в последующие секунды сжал в своих объятиях. Я затаила дыхание и взглянула себе через плечо, чтобы посмотрела на обладателя таких уже родных мне рук.

Встретившись с ним взглядом, мгновенно прижалась к нему ещё сильнее, боясь, что сейчас он отпустит меня, что я перестану чувствовать его. Но мои мысли, как и моя душа, были открыты для него. Поняв мой позыв без слов, Давид прижал меня ещё крепче, зарывшись лицом мне в волосы и медленно спускаясь к шеи. С уст вырвался тяжёлый вздох, и я отвернула голову обратно к Парижу, но от накативших эмоций, закрыла глаза.

У меня перехватывало дыхания. Нежные касания его рук и губ, подарившие один жаркий поцелуй в шею, сводили с ума, заставляя задыхаться от переизбытка чувств.

Дни пролетали хоть и быстро, но ярко и красочно. Мы провели один прекрасный вечер в невероятной Опере Гарнье. Где я, разинув рот, разглядывала каждую деталь роскошного Театра, обладающего завораживающей архитектурой и необъяснимо сильной энергетикой.

Другой вечер посвятили лодочной прогулке по Сене, где вкушали красоту ночных огоньков Парижа. Мы побывали в Версале, насладившись великолепием скромной буржуазии. Посетили Лувр и убедились, что это не музей, а отдельный мир совершенного искусства. А так же, успели увидеть десятки других достопримечательностей, что кружили голову своей богатой историей и красотой.

Мне не хотелось спать, хотелось, как никогда раньше, использовать каждую минуту жизни, проводя её в разных уголках города с единственным мужчиной.

Это было на закате. Мы сидели с Давидом на холме Монмартра у Базилика Сакре́-Кёр. После посещение храма на душе было невероятное чувство спокойствия и, прижавшись к груди родного человека, ни о чем не думая, я наблюдала за Парижем, который погружался в сумрак.

— Остаться бы здесь навсегда, — прошептали мои губы то, о чем кричало сердце. — С тобой.

— Давай останемся! — обнимая меня сзади, прошептал в ответ.

— Давид… — не сумела продолжить, задыхаясь воспоминаниями о Альберте.

— Только не говори мне о нем!

— Свадьба через месяц, — от боли стала прятаться в его объятиях.

— Ты считаешь, что я отпущу тебя? — он напрягся и тяжело вздохнул. — Нет, Амели!

Глаза наполнялись слезами. Я повернулась к нему, и мы встретились взглядом. Наверное, я схожу с ума, ведь не имею представления, как буду дальше жить без него. Так глупо, по-детски, но от чистого сердца, которое никогда не испытывала даже маленькой крошки подобных чувств.

— Не стоит, — коснувшись пальцем щеки, он вытер слезинку, что, не удержавшись, скатилась из глаз. — Ты у меня такая красивая, когда улыбаешься.

«Ты у меня» — слова, повторяющиеся эхом в моей голове, заставили сердце биться сильнее, приводя к дикому восторгу.

Моё сердце. Оно перестало принадлежать мне, всецело отдавшись во власть Давиду.

И что-то мне подсказывало, что лучшего хранителя моих чувств, мне не встретить.

— Спасибо тебе. Спасибо за всё, — прижавшись к его груди, я вдохнула чарующий запах, доносившийся от него, стараясь запечатлеть этот аромат в своей душе навсегда.

Мы долго сидели на холме. Но разве время имеет счёт, когда вокруг ничто не важно, кроме нас двоих? Не хотелось даже шевелиться, будто бы боялась, что от одного лишь движения может испортиться волшебный миг единения.

Последний вечер мы решили провести в ресторане на Эйфелевой башни.

Наблюдать за вечерним Парижем с высоты сто двадцати четырех метров — захватывающее представление. Огни садов Трокадеро и дворца Шайо завораживали и на мгновение я забыла, что нахожусь не одна.

— Не люблю я эту башню, но вид отсюда великолепный! — отвлёк меня от пейзажей голос Давида.

— Ты прям, как Ги Де Мопассан, — рассмеялась ему в ответ.

— Не понял? — он нахмурил брови, но улыбки сдержать не смог.

— Я читала статью, где говорилось, что его раздражала Эйфелева башня. Но он ежедневно обедал в ее ресторане, руководствуясь тем, что только отсюда не видно башни.

Давид, не сдерживая эмоций, рассмеялся:

— Я то думаю, почему мне так нравится этот вид. Наконец-то, будучи в Париже, не вижу этот треугольник.

— Давид! — строго взглянула на него. — Это прекрасное сооружение, — широко улыбнувшись, я ударила его по руке.

— Жаль, что сейчас, вместо тебя, не сидит Мопассан! — он продолжал весело смеяться и успел поймать мою руку быстрее, чем я её убрала.

Хотела сделать вид, что обиделась, но его смех не смог оставить меня равнодушной. И я, вместе с ним, поддалась веселью. Как же улучшает настроение улыбка того, в кого ты так влюблена.

Нам принесли наш заказ, Давид взял бокал и приподнял его.

— За нас? — с чувством произнёс он и потянул бокал к моему.

— За эти чудесные дни — добавив, коснулась кончиком бокала его фужера.

Он словно целый мир, в котором я так люблю без остатка растворяться, не замечая никого вокруг. Он словно луна, среди которой меркнут звёзды. Он идеал. Мой идеал.

Утонув в его обаянии, я не заметила, как Давид протянул мне маленькую бирюзовую коробочку, обвёрнутую белой лентой. Я растерялась и не сразу поняла, что происходит.

— Это мой небольшой подарок тебе, — уточнил он. — На память.

Я взглянула на него и смутилась, вспомнив его подарок в Каннах.

— Давид, не стоит, правда.

— Говоря это, ты надеешься, что я заберу и верну его обратно? — он повёл бровью и улыбнулся. — Открой.

Я поняла, что выгляжу со стороны крайне абсурдно, поэтому, взяв за хвостик ленты, развязала бантик.

От увиденного я улыбнулась, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать нахлынувшие эмоции. Это была простая нежная подвеска в виде бабочки. Без вычурности, вульгарности и броскости. В моей жизни было много красивых вещей и драгоценностей, искрящихся миллионами лучей. Но эта подвеска, подобно Давиду — с первого взгляда влюбила в себя.

Он так тонко чувствует мои пристрастия, безошибочно выбирая то, что сердцу моему мило. Ромашки, скромная бабочка. Искусство — видеть многогранность в простоте. И этим искусством Давид владеет мастерски.

— Спасибо, — прошептала, подняв глаза на него.

— Нравится?

— Очень, — шире улыбнулась в ответ.

— Той ночью на пляже, ты напомнила мне мотылька, что так безустанно порхает в воздухе.

Я благодарно взглянула в его глаза, а он протянул свою руку к моей и запечатлел мимолётный, сводящий с ума, поцелуй.

«Если я мотылёк, то ты пламя, сжигающее мои крылья.» — прозвучал немой ответ моей души.

Раздался звонок на телефон Давида, встав изо стола, он отошёл поговорить.

Я взглянула ещё раз на подвеску и тяжело вздохнула:

— Но почему тогда, только сгорая дотла, я чувствую себя такой счастливой? — прошептала себе под нос, сжав в руках золотую бабочку.

Мы посидели ещё немного в ресторане, и Давид, как всегда, провёл меня к моему номеру, и мы попрощались. Он ушёл и вместе собой забрал все существующее тепло. Я не могла найти себе места, не могла принять факт того, что уже утром следующего дня нам нужно будет расстаться. Не могла, не хотела, сходила с ума, разрываясь на части от чувств.

Артём написал, что они приедут только утром, что стало для меня причиной для улыбки и грусти одновременно. Я была искренне рада за ребят, которые казались такими влюблёнными друг в друга, но сегодня мне не хотелось оставаться в одиночестве даже на минуту. Я стояла у распахнутого балкона и наблюдала за мерцающей башней.

— Треугольник, — усмехнулась, вспоминая слова Давида.

Этот город останется местом моего счастья. Неважно с кем и сколько раз я ещё сюда прилечу, в одном убеждена точно — Париж навсегда пропитался для меня только им и чувствами, что зародились между нами. Даже сейчас тень любимого мужчины казалось стоит рядом. Но она неосязаема.

Глубоко вдохнув, взяла телефон и набрала мужчину, чей голос теперь дороже всего на свете.

— Да? — прервал гудки его бархатистый голос.

— Дав, вернись, — произнесла отчаянно.

— Я что-то забыл?

«Не забыл. Просто покой мой украл»:

— Да, — вымолвила глухо. — Остаться.

— Амели, я… — замолк на полуслове.

Давид закончил разговор, пообещав прийти.

Я не особо понимала, что делаю. Да и думать особо не хотелось. Я признала поражение разума перед сердцем. И полностью отдалась во власть эмоциям. Во власть ему. Стук в дверь заставил меня встрепенуться.

«Так скоро?» — пронеслось в голове и с трясущими руками я прошла и открыла дверь.

Теперь, когда он снова рядом, я опустила глаза, смутившись своего порыва.

Я боялась своих желаний, заключённых лишь в нем одном. В желаниях быть рядом и никогда не расставаться.

— Проходи — отошла, пропуская его в номер.

Он молча вошёл и прошёл к балкону.

— Никогда раньше не совершала подобного, — вымолвила тихо, подойдя к нему сзади и желая оправдаться перед самой собой.

— Я на это надеюсь, — он развернулся ко мне, наградив нежным взглядом, и аккуратно коснулся моего лица. — Надеюсь, что никому и никогда не доводилось видеть тебя в бликах лунного света.

— Ты первый, — призналась и отвела взгляд.

Медленно притянув меня к себе, он уткнулся губами в шею.

Я сломалась. Сломалась внутри себя, под натиском неизведанных чувств нежной страсти.

Его губы неспешно стали тянуться к моим. И я испугалась происходящему. Не хотела этого, боялась. Понимала, что если мои губы почувствуют на себе его поцелуй, я навсегда потеряю рассудок. И не сумею собрать себя заново.

И будто почувствовав моё состояние, его губы замерли, подарив маленький, но чувственный поцелуй моему подбородку. А после, он просто обнял меня, обвив мою шею руками и уткнувшись лицом в волосы.

Позже, мы включили фильм, — лёгкую мелодраму на фон. А сами удобно устроились на раскрытом диване и вечно отвлекались друг на друга.

— Веришь в любовь с первого взгляда? — улыбнулась, играясь пальцами с его рукой.

— Что это на тебя нашло? — рассмеялся Давид.

— В кино все так просто — пришёл, увидел, полюбил — указала на экран телевизора, где шёл фильм, который мы смотрели.

— В жизни бывает всякое. Порой одного взгляда хватает, чтобы понять, что это тот самый человек — говоря это, Давид изучал каждую чёрточку на моём лице.

— Получается. ты веришь в любовь? — спросила, удивлённо всматриваясь в родные глаза.

Он заулыбался и, взяв мою играющуюся руку в свою, поцеловал в неё:

— А ты? Веришь в любовь?

— Для начала ты мне ответь — рассердилась наигранно.

— Я и ответил — вымолвил чуть тише.

Мурашки по телу пробежали от тепла, что излучал его взгляд.

— Веришь? — повторил свой вопрос.

— Да, — перевела дыхание, так как не хватало воздуха. — Знаешь, я верю, что абсолютно каждый человек способен на любовь.

— Это слегка наивно — хмыкнул Давид, гладя мои волосы.

— Я серьёзно. Просто не всем выпадает такой шанс на счастье; не каждому дано встретить того, кого он сможет полюбить. Понимаешь?

— Понимаю — улыбнулся шире.

Я расплылась в улыбке и потянулась к его груди.

Магия, сказка, волшебство — это можно назвать как угодно, но ни одно слово не сумеет передать того, что я испытывала в его объятиях.

— Отец однажды сказал мне, что каждое столетие рождается девушка необыкновенней всех на свете.

Встретив и узнав тебя, я убедился в подлинности его слов. Ты невероятная, Амели.

Эти слова. Они прошли через всю меня и просочились в самую глубь души.

Я не сумела ничего ответить, слова были излишне. Я таяла в его руках, подобно восковой свечи, и знала точно, — мои чувства прозрачны перед ним.

Он и без слов все понимал. В этом весь Давид.

Мы шептались, смеялись и укрывались объятиями друг друга до самой глубокой ночи. Я не вела счёт времени и не заметила сон, который тихонько подкрался ко мне, заставив уйти в своё царство.

Утром мы все собрались в аэропорту, где каждый разлетался по разным уголкам.

На душе скребли кошки, не желая расставаться с Давидом. Настроение у всех было слегка подавленным, но каждый старался разбавлять обстановку веселыми шутками и историями.

Миг расставания был неизбежен, как бы не хотелось, он наступил.

Я впервые дала волю своим эмоциям и позволила себе обнять Давида так, как не обнимала никогда раньше.

— Спасибо — прошептала ему на ухо, обвивая его шею руками.

— До встречи в Петербурге, — он сжал одной рукой мою талию, доводя меня до оцепенения.

— Я прилечу не скоро, прям перед…

— Замолчи, — зло перебил меня.

— Давид, это наша последняя встреча? — вымолвила жалким голосом.

Утверждения в моей фразе не было, скорее вопрос, на который хотелось получить твёрдое: «Нет».

— Ты моя, Амели. И теперь этого никто не изменит, — уверенно произнёс мужчина.

«Твоя» — вторил разум.

Их самолёт взлетел первым.

Я старалась скрыть эмоции от друга, не желая его расстраивать, но это ведь Артём, он и без того все чувствовал. Просто обнял меня и пообещал, что все будет хорошо. И мне так хотелось в это верить. Верить им, моим до боле родным мужчинам.

Вернулась в Эз я полностью опустошенная, словно цветок зачахший без воды. Спряталась в комнате и, свернувшись в постели, наконец, позволила слезам скатиться с моих глаз.

Минуты, часы и дни проходили с трудом. Просыпаясь и засыпая, я постоянно думала о нем. И ни о чем другом думать не могла. Находясь в пустой комнате, я слышала его голос, а в темноте видела его глаза.

Все стало пресным, безвкусным. Яркая Европа превратилось в одно сплошное серое пятно. Давид будто улетел, забрав с собой все краски мира.

Оставались последние три недели до нашего возвращения в Петербург. Мы реже стали куда-то выезжать с Тёмой, и все чаще я запиралась в комнате, желая разобраться в самой себе.

Особенно часто это происходило после разговоров с Давидом, когда он уверял, что он все придумает для нашего воссоединения.

И как бы я не хотела ему верить, но чувство опасности и невозможности разрешения сложившейся ситуации, не позволяло мне до конца успокоиться.

С каждым днём все чётче понимала, что Альберт — это не тот мужчина, с которым я хочу быть рядом. Мысль, что я смогу полюбить его теперь казалась мне абсурдной. Как полюбить, если сердце отдано другому?

Я очень хотела раньше времени вернуться обратно в Петербург. Меня стали душить берега и рассветы, любые красоты, что были вокруг. Душили дни, проведённые без него и его общения.

— Тём — начала разговор в один из вечеров.

— Да?

— Может хватит с нас путешествий? — я взглянула на него, желая увидеть в его взгляде понимание.

— Возвращаемся? — сделал паузу. — Амели ты решила как быть дальше?

— Я ничего не знаю. Но мне так плохо здесь, Тём, — тяжело вздохнув, положила голову ему на грудь, — Я так надеюсь, что он знает.

— Пойду позвоню твоему отцу. Скажу, что прилетаем.