Полёт мотылька

Глава 22

Пустошь памяти заполнилась яркими обрывками, и теперь нет сомнений, что слова Давида в тюрьме были ложью. Я ощущаю облегчение, но в тоже время, и тяжесть души.

Перебирая в голове каждый фрагмент своей жизни, я набираюсь всё больше смелости перед разговором с мамой, который должен состояться с минуты на минуту.

Сейчас именно с ней мне хочется поделиться всем тем, что у меня на сердце. Не с Артёмом, не с Сандрой и не с Мартой, а с мамой. Я нуждаюсь в ней, в её присутствии в моей настоящей жизни. Пусть осудит, разозлится и не поймёт, но главное узнает свою дочь с истинной стороны.

— Мам, — войдя в её комнату, обращаюсь к ней.

— Амели? Как хорошо, что ты приехала, — улыбается она, собирая волосы в пучок. — Думала, ты после Артёма сразу домой поедешь.

— Нет, хочу и сегодня остаться с тобой, — подхожу к ней, обнимаю и целую в щеку.

— Альберт скоро начнёт ревновать, — смеётся мама.

Я криво улыбаюсь и прохожу к дивану, сажусь и прячу взгляд.

— Как раз о Альберте я бы и хотела с тобой поговорить!

— Что-то произошло?

— Да, мам, — поднимаю взгляд. — Я хочу развестись, — произношу, как на духу, пока решимость непоколебима.

Её лицо искажается, словно на замедленной съёмке, и я замечаю, как она медленно приближается ко мне, находясь в потрясении.

— Что случилось? Он обидел тебя? — интересуется с трудом.

— Нет-нет.

«Скорее, я обидела» — с грустью отмечаю для самой себя.

К горлу подступает ком, и говорить становится слишком сложно.

— Не молчи! Объясни мне, — взволновано продолжает мама.

— Я поняла, что совершила ошибку. Не должна была выходить замуж за него без любви, — я перевожу взгляд на неё и беру за руки. — Мам, он чужой для меня человек. Каждый его взгляд и прикосновения для меня смерти подобно. Я не могу так.

— Доченька, ты живёшь эмоциями, а они непостоянны. Альберт прекрасный парень, он бережет тебя, заботится. А это ведь так важно, когда рядом с тобой надёжный мужчина.

— Важнее, чем любимый мужчина?

— Родная, откуда тебе знать, возможно уже завтра твои чувства к нему изменятся. Думаю, тебе нужно дать время вашей семье.

— А если я люблю другого? — срывается с уст.

— Ч-что? — с ужасом в глазах мама смотрит на меня.

— Я думала, что смогу вырвать эти чувства из сердца, — на миг сжимаю губы, стараясь совладать с эмоциями. — Но, клянусь, чем больше дней я проживаю, тем глубже все становится.

— Амели, — теряется и запинается. — Господи, родная, ты сведёшь меня в могилу с таким заявлениями. Что происходит?

— Мам, умоляю тебя, — глаза наполняются слезами. — Умоляю, пообещай, что сумеешь понять меня и простить за ошибки.

Она слегка отстраняется и некоторое время старается понять суть мною сказанного.

— При условии, что сейчас ты объяснишь мне все и не станешь ничего скрывать, — произносит с трудом.

Сглотнув ком, я киваю в ответ и, совладав с эмоциями, приступаю к рассказу.

Мама не перебивает меня, слушает внимательно, и лишь в её глазах я читаю настоящую боль от каждого моего слова. Но я рассказываю ей всё, потому что понимаю, что однажды причиню ей намного больше боли своим несчастьем.

— Ты должна была нам тогда всё рассказать, Амели.

— Я испугалась, подумала, что причиню слишком много боли вам своим поступком. Не хотела терять вашего доверия, не хотела поступать с вами так же, как сестра. Тогда я была уверена, что смогу усмирить свои чувства. Но я ошиблась. Не смогла.

— Ты, и в правду, хочешь развестись с Альбертом, с достойным парнем, ради человека, который сидит в тюрьме? Амели, слышала бы ты, что люди говорят о Давиде.

— Я хочу развестись с Альбертом, потому что мне тяжело быть и жить рядом с ним, — исправляю её. — А что касаемо Давида… то я не верю в то, что говорят люди. Я не знаю, почему он в тюрьме, но точно не потому, за что его обвиняют. Но это все вторично. Я не могу с нелюбимым. Не могу.

Мама тяжело вздыхает и тянется меня обнять. От её жеста, я не могу сдерживать слез и кидаюсь к ней в объятия. Даже и думать не могла, что разговор окажется настолько благоприятным, без лишних вопросов, упреков и осуждений.

— Подождём папу с командировки, хорошо?

— Конечно, — прижимаю её сильнее.

— А ты пока ещё раз хорошо подумай. Альберт замечательный мужчина, боюсь, чтобы потом ты не жалела о том, что все потеряла.

— Я буду жалеть, если останусь с ним, испортив этим себе и ему жизнь.

— Наверное, я плохая мать, раз не заставляю тебя сделать все так, как вижу правильным. Но я не могу идти против твоих чувств, и за это, заранее, прошу у тебя прощение.

— Ты лучшая на этом свете. И мне жизни не хватит отблагодарить вас с папой за все, что вы делаете для меня!

* * *

Закрывая глаза, вижу Давида, — его улыбку и глаза. Слышу бархатный голос и ощущаю на себе прикосновение родных рук. Его образ всегда преследует меня, но только сейчас я принимаю свои чувства к нему со спокойной душой.

Мне везёт, Альберт уезжает на несколько дней по рабочим делам, и я спокойно собираю вещи для ночевки у мамы. Говорить с мужем о разводе оказывается бесполезно. Как только я начинаю разговор, где есть хоть малейший намёк на наше расставание, он заставляет меня замолчать, а после уходит. И вот из-за таких попыток поговорить с ним, наши с ним отношения изрядно ухудшаются, и теперь не проходит и дня без подозрений и контроля с его стороны.

Собирая вещи в сумку, я вдруг замечаю висящее чёрное платье с открытой спиной. То самое платье, которое подарил мне Давид в Каннах. Я расплываюсь в улыбке и тянусь снять его с вешалки. Подхожу к зеркалу, приставляю его к телу и мыслями возвращаюсь в тот день.

Как же здорово помнить. Помнить взгляды, слова и чувства, что так греют душу. И так хочется вернуться туда, к нему, в те беззаботные дни, когда мы оба так отчаянно влюбились друг в друга.

Услышав вибрацию звонящего телефона, я возвращаюсь в реальность и иду за телефоном. Звонит Марта.

— Алло, — принимаю вызов.

— Привет, принцесса.

«Принцесса» — теперь Марта усмешливо величает меня только так. Мол, недотрога и больно ранимая. Но говорится это с добрым посылом, ведь после моих искренних извинений, наши с ней отношения сдвинулись с мертвой точки.

— Привет, Марта, — улыбаюсь, игнорируя её издевательства.

— Слышала у тебя скоро день рождение?

— Да, — отвечаю бесцветно, так как не жду этого праздника совсем.

— Ну мой подарок готов, — произносит с интригой.

— Подарок? Мне? — удивляюсь я.

— Да-а. Я сумела договориться о вашей встрече с Давидом.

— Ты сейчас шутишь?

Не верю своим ушам, ведь уже столько дней я пытаюсь пройти к Давиду, но все безуспешно — мне закрыт доступ к нему.

— Я бы с радостью поиздевалась над тобой, но, думаю, твоё хрупкое сердце не выдержит такой шутки, — девушка улыбается. — Я серьёзно. Сегодня вечером сможешь поехать к нему и остаться с ним, а утром я тебя заберу.

— Остаться? — дыхание начинает спирать от подобной новости. — Наедине?

— Наедине, — отвечает мягко.

Я прикрываю рот рукой, чтобы уменьшить громкость своей радости, что вырывается из моих губ.

— Марта, спасибо тебе огромное! — радостно благодарю девушку.

— Не за что. Давид не знает ни о чем, решила сделать и ему сюрприз.

Я улыбаюсь, ещё раз благодарю девушку за её неравнодушие к сложившейся ситуации и спешу собираться. Долго думала, что надеть на встречу, и в итоге прихожу к решению, что подаренное им платье будет лучшим вариантом из всех. Именно оно без слов сумеет сказать ему о возвращении моей памяти.

Марта вызывается отвезти меня к нему, и я не сопротивляюсь. Оставляю сумку с одеждой у неё в машине, а Маме, в очередной раз, приходиться соврать и сказать, что остаюсь у подруги. Просто не могу сказать так, как есть. Она не поймёт, ведь моё поведение далеко от нормы морали. Осознаю это, но иначе поступить просто не могу. Я должна поговорить с Давидом, должна понять его поведение и извиниться за своё. И просто должна увидеть его, обнять перед тем, как моя жизнь снова начнёт крушиться, как карточный домик.

Меня ведут по коридору вдоль сырых омраченных стен. Внутри все содрогается от волнения. Сколько прошло времени с нашей последней встречи? Месяц, два? Я давно потеряла счёт времени. Для меня оно не имеет никакого значения, с тех самых пор, как ко мне пришло понимание, что время не является лекарем для душевных ран.

Остановив у железной двери, мужчина осматривает меня, а после открывает дверь.

— К тебе пришли! — объявляет он и пропускает меня в помещение.

Давид сидит спиной ко мне и, кажется, наблюдает за небом в небольшом окне. Он неохотно смотрит себе через плечо, будто бы не желает пришедшего гостя, но, увидев меня, меняется в лице.

Я замираю, встретившись с ним взглядом. Эмоций испытываю в стократ больше тех, что испытывала при первой нашей встрече в тюрьме. Сейчас все намного острее. Сердце, при виде него стучится так, что кажется оно просто хочет вырваться из груди и пасть к его ногам.

Он отворачивается, тушит сигарету и встаёт с места. А я подбираюсь и с волнением жду его действий.

— Зачем ты здесь? — спрашивает сдержано, продолжая стоять спиной.

— Пришла к тебе, — отвечаю дрожащим голосом.

Я уверена, что теперь помню все. Но что если я ошибаюсь? Что если есть что-то, что разум противиться вспоминать? И тогда, Давид, и в самом деле, не испытывает ко мне чувств? И именно это пугает меня. Пугает вероятность того, что я снова могу быть им отвергнута.

— Я ведь говорил не приходить, — он резко оборачивается, испугав меня, и твёрдым шагом направляется ко мне.

По телу пробегают мурашки, а земля начинает медленно испаряться из-под ног. Я не вижу в нем того Давида, который стоял у ворот моего дома с букетом цветов и одурманивал меня. Он теперь крупнее, грубее. Кажется очень уставшим и обозлённым.

И лишь одно остается неизменным в этой вереницы изменений — потеря моего полного контроля над сердцем в его присутствии.

Давид останавливается недалёко от меня и тяжело вздыхает:

— Я бы не хотел снова доводить тебя до слез. Тебе стоит просто сейчас уйти.

Не хочу слышать и слушать его. Отключаю звук его голоса и медленно тянусь рукой к его левой груди. Единственное, что сейчас мне нужно — это почувствовать биение его сердца. Почувствовать его. Ведь я так скучала. До боли, до оцепенения.

— Прошу, только не отталкивай меня. Дай насладиться любовью.

Он хочет убрать мою руку, но я, сделав настойчивый шаг вперёд, оказываюсь слишком близко к нему.

— Я люблю тебя, — шепчу очень тихо, так, что сама еле слышу.

В ответ тишина. Режущая слух тишина. И его взгляд, пропитанный насквозь тоской и болью.

— Я знаю, Амели… — тяжело вздохнув, произносит он. — Знаю.

Его учащенное сердцебиение и глаза не могут соврать мне. Теперь, даже если тысячу раз он отречётся от своих чувств ко мне, я буду в тысячу первый раз подходить и прикасаться к нему.

Медленно обвив его шею руками, встаю на носочки и прижимаюсь к нему всем телом.

— Я так нуждалась в этих объятиях, — шепчу ему все так же тихо на ухо.

— Хватит, ты должна уйти, — холодно произносит вновь.

— Я не уйду, — зарываюсь носом в его шею. — И не должна была уходить никогда. Не должна была выходить за него замуж и не должна была уезжать тем вечером от тебя. И может быть тогда наше "завтра" не было бы таким протяженным…

Не дышу, с страхом ожидая его реакции. Каждая секунда для меня кажется часом. И я боюсь, что мне вновь и вновь придётся испытать боль от его попыток оторвать меня от себя. Но когда его рука касается моей талии и прижимает к себе, с моих уст вырывается лёгкий стон облегчения, а глаза наполняются слезами счастья.

— Я люблю тебя, — признаюсь вновь, обняв сильнее.

Все черно-белые картинки жизни вдруг обретают новые краски. А мир начинает играть мелодией любви и глушит в себе всю боль моих страданий.

Давид слегка отстраняется от меня и касается рукой моего лица. Нежно проходится пальцем по щеке и стирает капли, скатившиеся из глаз.

— Где? — хрипло спрашивает он, касаясь кончиков моих коротких волос.

Криво улыбаюсь и кусаю нижнюю губу, вспоминая ту ночь, когда пыталась отомстить ему.

— Решила избавиться от лишнего груза, — отвечаю двусмысленно.

Он с грустью улыбается в ответ, будто понимает, о чем речь.

— Ты ничего не хочешь сказать? — спрашиваю с нажимом, желая обсудить произошедшее.

Он запускает руку в мои волосы и прижимается лбом к моему лбу.

— Зачем ты только пришла, — произносит с отчаянием, игнорируя мой вопрос.

— Хочешь снова прогнать меня?

— Нет, — шепчет он и касается лёгким поцелуем моих губы. — Просто не представляю, как снова тебя сумею отпустить, — молвит, слегка отстранившись.

И вновь касается моих губ. Делает со мной пару шагов и прижимает меня к стенке, заставляя меня задыхаться. И пока я утопаю в пламени проснувшихся чувств, его губы начинают медленно спускаться по шее, а руки избавлять меня от накидки, скрывающего под собой то самое платье.

Я еле держусь в сознании от невесомости испытываемых чувств. Неужели это происходит со мной? Неужели я испытываю удовольствие от поцелуев и объятий? Неужели все то, что пришло ко мне в воспоминаниях о нем является настолько красочной правдой?

Заметив на мне свой подарок, он поднимаю взгляд и маняще улыбается.

— Вы ведёте нечестную игру, миледи, — шепчет он, разглядывая меня с жадностью.

— Мы в стенах тюрьмы, о какой честности может идти речь? — улыбаюсь шире.

Пальцем задев за декольте, притягивает меня к себе и, запустив руки в волосы, впивается губами в шею. Чувствую, как все мышцы его тела напрягаются, от чего все действия кажутся ещё более жаркими. Каждое касание обжигают меня, оставляя за собой шрамы невиданных чувств. Желание говорить и обсуждать что-либо улетучивается. И я, жадно хватая воздух, лишь наслаждаюсь каждым его движением. Давид, как оказывается, умеет объяснять и без слов. И объяснять доходчиво.

Всё, что таится внутри, подавляется и сдерживается теперь мощным ударом вырывается наружу и поглощает нас в бездне наших чувств. И нет больше нас. Мы вне временного пространства. Где-то за пределами галактики.

Его пальцы касаются молнии на платье и медленно, будто бы ожидая моей реакции, спускаются её вниз. Дыхание учащается, и я лишь сильнее прижимаюсь к холодной стенке, в надежде, что она сумеет охладить горение тела. Расстегнув платье и стянув с меня тонкие лямки, он вдруг останавливается. Отстраняется от меня и смотрит, словно дикий.

— Скажи, что ничего не изменилось с той ночи? — шипит, схватив меня за талию.

Прижимаюсь сильнее к стене, вспоминая прикосновения и поцелуи Альберта.

— Скажи, что ничего не изменилось! Что не засыпала с ним в одной постели! — отчаянно шепчет он, уткнувшись мне в шею.

— Я принадлежала и принадлежу лишь тебе, — произношу с трудом.

И хоть говорю ему правду, от чего-то чувствую себя предавшей. Он вздыхает с облегчением, услышав мой ответ, и прикасается губами моих губ, снова растворяя меня в себе. Растворяя и опьяняя. Каждая секунда в его власти окрыляет и заставляет забыться обо всем. Рядом с ним я теряю разум и следую лишь зову собственного сердца.

Утро бывает добрым. Я лежу в объятиях любимого мужчины и наблюдаю за тем, как он внимательно изучает меня, пока его пальцы нежно скользят по изгибам моего тела, доводя до дрожи.

— Боялся, что никогда больше не смогу находиться так близко к тебе, — произносит тихо, поглаживая мои волосы.

«Зачем было тогда отталкивать?» — мысленно задав этот вопрос, хочу повторить его вслух, но не успеваю.

— Боялся, что, в конечном итоге, твоя мечта сбудется.

— Мечта? Какая?

— Ты так хотела выйти замуж, влюбиться в мужа и построить с ним крепкую, счастливую семью. Именно в этом порядке и именно с Альбертом.

— Эта мечта была обречена на провал, как только я встретила тебя, — улыбаюсь и, потянувшись к нему, нежно касаюсь его губ. — Каждая моя секунда, Давид, пропитана мыслями о тебе. И мечты мои давно уже связаны только с тобой.

И, как и моя мечта, наш поцелуй обрекается на провал. Нас прерывает вибрация, идущая из под матраца. Я удивленно смотрю на Давида, он улыбается, встаёт и достаёт телефон. Принимает вызов и отходит. Отвечает он тихо, чтобы я не слышала, о чем идёт речь.

Я встаю, прикрываюсь простыней и решаю осмотреть комнату. Она совсем не похожа тюремную камеру, скорее на обычный номер трёхзвездочной гостиницы. В ней есть все удобства и отдельная душевая комната. Эта обстановка успокаивает меня, и я перестаю переживать за то, что ему приходится жить в диких условиях тюрьмы. Но вопрос, почему он здесь находится, продолжает меня тревожить.

Я прохожу мимо красного пятна на стене и останавливаюсь. Кажется, это кровь. И, судя по разбитым костяшкам Давида, кровавые узоры принадлежат ему. От представления, как он голыми руками бил эту бетонную стену, становится не по себе. Хочется проникнуть в его разум, узнать, что он чувствует и попробовать хоть немного разделить его боль.

Я слышу, как он прощается с собеседником и уже в следующие секунды стоит позади меня.

— Кто это был? — не сдерживаю любопытства и лёгкой ревности.

— Помощник.

— Поэтому так тихо разговаривал? Чтобы я не услышала, как ты разговариваешь с помощником?

Он смеётся и обнимает меня сзади. Открывает вызов и показывает имя звонящего. «Денис».

— Я ведь говорил, что люблю, когда ты меня ревнуешь? — целует меня в щеку.

— Не зли! — бубню себе под нос и улыбаюсь.

— Ну скажи мне, кому я сейчас нужен то такой? — усмехается и носом утыкается в мои волосы.

— Мне, — шепчу и разворачиваюсь к нему лицом. — Мне нужен, Давид! — говорю серьёзнее.

Он улыбается ещё шире, но грусти в его глазах это не скрывает.

— Как тебе удалось со своей статьёй жить в таких условиях? — обвожу взглядом всю комнату.

— Как бы прискорбно это не звучало, но сейчас всё решают деньги.

— Если это так, то почему ты не купишь свободу?

— Потому что есть вещи, которые важнее свободы, — отвечает твёрдо и запечатлеет поцелуй на моем лбу.

— Тебя что-то здесь держит?

— Да, Амели, держит.

Сердце сжимается от его ответа. Не ожидаю, что моё предположение окажется правдой.

— Поделись со мной, — касаюсь ладонью его щеки.

— Тебе не стоит об этом думать, — натянуто улыбается и бьет пальцем по кончику носа.

— Я хочу знать, что происходит.

— Ты сейчас должна знать только одно, — прижимает к себе. — Я люблю тебя.

Мир замирает от этих слов и, вместе со мной, затаивает дыхание. Возможно, Давид прав, мне достаточно знать только это, чтобы иметь силы идти вперёд и ждать его.

— У меня к тебе одна просьба, обещай выполнить её — говорит, поглаживая пальцем мою щеку.

— Какая?

— Обещай, что больше не приедешь сюда.

— Ч-что? Почему?

— Так надо, Амели.

— Давид, я ведь все вспомнила, — хмурю брови. — Мне казалось, что раньше ты доверял мне.

— И сейчас ничего не изменилось.

— Тогда почему я не могу приходить к тебе?

— Поверь, так нужно.

Его серьёзность и настойчивость лишает меня желания спорить с ним. Я не хочу становится для него проблемой и нежеланным гостем. Пусть будет так, как просит он. Ведь он прав, главное, я знаю, что он меня любит.

Встав на носочки, обвиваю его шею руками и утыкаюсь лицом в неё.

— Тогда и ты пообещай мне кое-что! — говорю решительно.

— Что же?

— Обещай, что не заставишь меня долго ждать тебя на свободе, — поднимаю взгляд на него. — Я устала, Давид, устала терять тебя.

— Обещаю! — отвечает уверено.

Я улыбаюсь и в ответ обещаю отказаться от посещений в тюрьму.

Мы проводим с ним ещё несколько часов беззаботного времени. Я говорю без умолку и наслаждаюсь тем, с каким интересом Давид слушает меня. Мы смеемся, обнимаемся и целуемся — стараемся заполнить новыми эмоциями предстоящие дни друг без друга. Но, кажется, и целой жизни не хватит, чтобы суметь насытить любимым человеком.