Порочный святой

2 3

ДЖЕММА

Когда я просыпаюсь от того, что солнце проглядывает сквозь ветви деревьев за окном, становится тепло.

Голова на секунду плывет, и я борюсь с дезориентацией, обнаружив, что нахожусь в чужой кровати и в чужой комнате. Полка с футбольными трофеями заставляет меня в спешке вспомнить прошлую ночь. Я втягиваю воздух и плюхаюсь на синие простыни.

Все мои мышцы дергаются в знак протеста.

Солнце ярко светит, выглядывая из-за горизонта, а грозовые тучи ушли в ночь.

Ланселот свернулся калачиком у моего бедра и храпит. Улыбка вырывается на свободу, когда я тянусь погладить его по спине. Он потягивается и снова засыпает.

Другая сторона кровати теплая и неухоженная, но пустая. На краю кровати висит выброшенная футболка Rocky Mountain State Park.

Я прикусываю губу, помню, как проснулась в какой-то момент, когда было еще темно. Не знаю, был ли это один из тех снов, которые кажутся реальными или нет, но сильные руки окружили меня, прижимая к твердой голой груди.

Лукас спал со мной?

На мне все еще все, что он дал мне прошлой ночью. Я скольжу ногами по мягким простыням и тревожу зубами губы.

В моем теле все еще что-то колючее. Это беспокойство, которое ищет удовлетворения. Даже простыни на моей коже приятны.

Прошлой ночью было много всего.

Я не знаю, что заставило меня остановиться. В тот момент мне было хорошо. Глубокая потребность поселилась в моем нутре, и я хотела поддаться ей, но когда Лукас озвучил это... я не знаю, это было похоже на то, как если бы мы снова попали в бурю, когда на нас обрушился дождь.

Ланселот ворчит, когда я встаю с кровати.

— Я бы обнималась с тобой весь день, если бы могла, дружище. — Я вытягиваю руки над головой, и мой позвоночник выпрямляется с удовлетворительным хлопком. В моем теле задерживается нежная боль. На самом деле я спала очень хорошо для такой безумной ночи. Кровать действительно удобная и я могла бы спать и дольше, но не здесь. — Мне пора домой.

На минуту замираю на краю кровати. Моей одежды нет на полу в ванной, я вижу голую плитку через открытую дверь и не знаю, стоит ли мне спускаться вниз в том, что на мне есть, или попытаться найти что-то другое.

Мое внимание привлекает зеркало в другом конце комнаты. Я решаю, что, черт возьми, да, мне нужно больше одежды прямо сейчас. Боже, я даже не хочу думать о том, как я выгляжу в безразмерной футболке и боксерах Лукаса.

Мало того, на моих бедрах и руках видны легкие синяки.

Мои ладони все еще красные, но уже не так болят, как вчера вечером, когда царапины были свежими. Я не знаю, какие из синяков — от попытки перелезть через поваленное дерево или от того, что Лукас впился пальцами в мою кожу.

Пока я ищу, что надеть, я осматриваю его комнату. Она такая же большая, как главная спальня в моем доме, с кедровыми акцентами и в деревенском горном стиле. Деревянные полы в основном покрыты большим серо-голубым плюшевым ковром, а под большим окном стоит скамейка, на которой лежит несколько книг.

Рядом с окном, под полками с трофеями, стоит письменный стол. Там лежит несколько блокнотов для набросков. Я наклоняюсь, чтобы поближе рассмотреть снимки Instax, прикрепленные к пробковой доске. На одном из них Лукас на своей лодке с Девлином и Коннором, Бишопом. Есть и несколько других — Лукас и Ланселот на вершине во время похода, Лукас и Марисса в спортивной форме на пляже у озера.

Во мне проскакивает скручивающее чувство. Нахмурившись, я читаю таблички с трофеями, чтобы отвлечься. На всех написано Лукас Сэйнт, квотербек и год. Они датируются тем временем, когда он был ребенком.

В углу я нахожу большую толстовку, чтобы натянуть ее вместе с парой серебристых баскетбольных шорт. Мне приходится туго завязывать шнурок и несколько раз подворачивать их, чтобы они не спадали. Большинство синяков скрыты. Толстовка доходит мне почти до колен и свисает над руками, но она теплая и приятно пахнет. Поскольку я одна, я прижимаю вырез к носу и нюхаю, улыбаясь.

Чувствуя себя на сто процентов лучше, когда на мне больше одежды, я спускаюсь вниз и иду на кухню за кофе. В доме тихо и спокойно.

Я люблю утро. Тишина, которая наступает, когда мир просыпается, умиротворяет.

Люди спят повсюду в щенячьих кучках. Я спускаюсь с нижней ступеньки и рассматриваю остатки вечеринки. Это похоже на картину Тициана, изображающую вакханалию.

На цыпочках я прохожу через комнату и останавливаюсь, когда за углом оказываюсь у открытой кухни. Лукас там, без рубашки. Он единственный, кто поднялся, и он держит перед лицом кружку с паром, наблюдая за мной.

Кажется, что мир вокруг нас замирает, когда я смотрю на него, а мое сердце бьется в такт.

Аромат свежесваренного кофе зовет меня.

Собравшись с силами, я шаркаю на кухню. Внимание Лукаса переключается на его толстовку SLHS Coyotes, которая на мне. Его толстовка.

Совсем другое дело, когда мне приходится смотреть ему в лицо в его одежде. Мое лицо наполняется жаром.

Когда я проскальзываю мимо него в поисках кружки с кофе, он играет с кончиками моих волос.

Поиски кружки прекращаются, когда Лукас со звоном ставит свою чашку и прижимает меня к стойке. Я поворачиваюсь к нему лицом, он кладет руки по обе стороны гранита, его предплечья сгибаются, когда он наклоняет голову.

Лукас смотрит на меня, прикрыв глаза капюшоном, и издает грубый, сонный гул, который проникает в мой живот и вызывает там тепло.

Благодаря капюшону и тому, что Лукас находится рядом со мной, его запах окружает меня. Я потерялась в туманной воде, не имея выхода. Единственный путь вперед —прижаться к Лукасу и надеяться, что он не утопит меня.

Сон-воспоминание, витавший на грани реальности, проясняется. Он точно держал меня в своих объятиях прошлой ночью.

— Доброе утро, — говорю я в тишине. — Ты взял мою одежду?

Он ворчит и прижимает свои бедра к моим, прижимая меня к стойке. Голова и сердце тянут меня в разные стороны.

— Мне нравится, как надуваются твои губы, когда ты спишь.

Он следит за моим ртом, когда говорит мне это. Одно — это маленькое прикосновение вызывает пульсацию между ног.

Стук моего сердца отдается в ушах, моя кожа все еще жива от этого неудовлетворенного ощущения, и все вокруг словно подзаряжено. От этого у меня немного кружится голова.

— Ты моя? — спрашивает Лукас низким звенящим голосом. — Я хочу, чтобы ты отдала мне всю себя.

Дыхание покидает меня так быстро, что скребет в горле, кажется, что я заперта в притягивающем луче, который тянет меня все ближе и ближе к поцелую Лукаса.

Это идет вразрез со всем моим планом. Я не знала, что будет так трудно бороться с Лукасом. Я не знала, что он может так сильно повлиять на меня.

На секунду представила, как его губы накроют мои в очередном приступе собственничества, если сдамся, если бы я была с Лукасом, это прекратило бы эти нелепые издевательства. Меня бы втянули в его круг.

Картер Бернс не сможет со мной связываться, потому что я буду неприкасаемой. Под защитой Лукаса.

Я была бы его.

На эту короткую секунду я счастлива, когда представляю. Пока не наступит реальность.

— Нет, — отвечаю я хриплым шепотом.

Лукас напрягается, его большой палец все еще проводит по моим губам. На его щеке дергается мышца.

От него волнами исходит дикость, которая заставляет меня напрячься. Я не знаю, что он собирается делать.

Высокое напряжение между нами разрывается громким звонком телефона.

Некоторые люди в гостиной ворчливо стонут, протестуя против того, что их сон прерван, и их тянет на поверхность, чтобы встретиться с похмельем.

Лукас отходит от меня, чтобы ответить на звонок, и я остаюсь одна, пытаясь успокоить бешеный ритм своего сердцебиения.

Его голос глубокий и прямой, когда он говорит по телефону. Я поворачиваюсь и краду его недопитый кофе, вместо того чтобы найти кружку в многочисленных шкафах, наполняю кружку кофе из модной кофеварки и налетаю на его холодильник в поисках сливок.

— Спасибо. Я пошлю людей, как только ты сообщишь мне, что все благополучно убрано.

Лукас кладет трубку и автоматически тянется за своей кружкой, но вместо этого она оказывается в моих руках, когда я делаю глоток. Его глаза сужаются. Без слов он достает новую из шкафа над кофеваркой и наливает кофе, запивая его черным.

— Они работают над расчисткой дороги. Кто-то позвонит, когда по ней снова можно будет ездить.

— Значит... все застряли здесь до тех пор?

Его рот дергается.

— Ага. — Лукас произносит «р» и смотрит на меня поверх ободка своей кружки, пока пьет. — Ты застряла здесь со мной.

Тот побег в стиле Беара Гриллса через дикую местность, о котором я подумала вчера вечером в горячке, сейчас выглядит очень неплохо.

24

ЛУКАС

Дорога расчищается примерно за восемь часов. Новизна вынужденной остановки быстро прошла для большинства людей. Кроме Девлина, который всегда болтается поблизости, пока мне не понадобится переправить его обратно через озеро.

По крайней мере, когда это происходит после метели, есть очарование свежего снега и бои снежками, чтобы занять себя.

Прием сигнала в горах может быть нестабильным. В поселке есть усилители сотовой связи, но я не раздаю свой WiFi всем, кто устраивает вечеринки у меня дома.

Большинство людей весь день толпились вокруг моего участка. Около пятидесяти человек застряли, болтаясь возле тех, где был лучший прием, чтобы связаться с родителями и развлечься в социальных сетях. Местный хэштег стал трендом: #SOSatSaints.

Моя лента Instagram пестрила множеством постов с этим тегом.

У меня не было достаточно еды в доме, чтобы накормить всех. В лодке тоже закончился бензин, поэтому я не мог поехать к Девлину за добавкой. У нас есть гребная лодка, но я ее ненавижу.

Люди действовали мне на нервы. В собственном доме, когда не было вечеринки, мне было труднее держать маску на месте.

Все, чего я хотел, это вернуться в свою комнату к Джемме, но она вместе со своим братом оставалась вне поля зрения.

К тому времени, как они разобрались с оползнем и поваленным деревом, все разъехались по машинам.

Рад, что все они уезжают. Все, кроме одного человека.

Я обнимаю Джемму за талию, когда Алек говорит, что у него все готово, они здесь последние двое, даже Девлин ушел.

Она все еще в моей толстовке и шортах, когда солнце поздним вечером прорезает озеро. Мы сидим на задней террасе и едим замороженную пиццу, которую я засунул в духовку час назад. Алек откусывает еще кусочек.

— Это уже устарело, — бросает Джемма через плечо.

— Не для меня. — Я затаскиваю ее к себе на колени в кресло Адирондак и предлагаю ей кусочек своей пиццы, она вздыхает, но соглашается. — Я думаю, тебе стоит остаться.

Брови Алека взлетают вверх. Джемма последовала его примеру. Забавно, что у них обоих иногда одинаковые выражения.

— Эм, — тянет Джемма. — Сумасшедший, что ты сказал?

Она выглядит как возмущенный мем парня, моргающего в неверии.

— Оставайся здесь со мной.

— Почему?

Я бормочу ей на ухо, чтобы Алек не услышал. — Потому что, если ты этого не сделаешь, я просто пойду за тобой домой и притащу тебя обратно сюда. Я не готов тебя отпустить. Держи свое окно незапертым для меня, хорошо?

Джемма ударяет меня по плечу без особой силы, и я погружаю пальцы в штанину баскетбольных шорт и провожу по ее коже.

Когда она вздрагивает от моего прикосновения, на кончике моего языка появляется возбуждение от успеха.

Джемма пытается молча возразить, и я отвечаю ей тем же. У нас целый разговор, в котором нет ничего, кроме наших лиц и рук.

— Ого. — Алек обращается к нам с обвинительной интонацией. — У вас, ребята, молчаливое общение. Как давно ты трахаешь мою сестру, чувак?

— Алек! — Джемма пытается вырваться из моих коленей, хмурясь на меня, когда я не отпускаю. Я отпускаю ее, подняв руки вверх. Она бросается на брата, отталкивая его назад, несмотря на то, что он выше ее. Она — маленькая вертихвостка, и это заставляет угольки гореть в моей груди. — Я не буду с ним спать, мы просто целовались.

Это не все, но я не собираюсь признаваться в этом ее брату. Я точно не расскажу ему о том, как ласкал ее пальцами на студенческой стоянке, я уже чувствовал себя дерьмово из-за того разговора с Картером в присутствии Алека.

— После того, как мы доставили тебя в комнату вчера вечером, Джемма ушла. — Мое внимание на секунду переключилось на нее. Я все еще хочу знать, что, черт возьми, произошло, что привело ее в состояние ужаса. — Я пошел за ней под дождем. Так мы узнали о перекрытой дороге. Джемма чуть не врезалась в дерево на твоей машине.

— Ты мне ничего из этого не рассказывала, — говорит Алек Джемме, положив руки ей на плечи. — Святое дерьмо, ты в порядке?

— Я в порядке. Это было... да. Лукас привез меня сюда.

Джемма замолкает на секунду, погрузившись в размышления. Она проводит рукой по синяку на ноге, выглядывающему из-под шорт и смотрит на меня.

Вот оно. Она не знает, как объяснить это своей семье. Я поймал ее.

Я едва заметно киваю ей.

Она нахмурилась и зажмурила глаза. — Хорошо. Алек, скажи маме и папе, что ты подбросил меня к Блэр на выходные.

— Что? Почему? — Алек отшатнулся от нас. — Они прочтут тебе лекцию о твоем безумном вождении, но пока ты не пострадала, они не будут слишком строги к тебе. — На его лице промелькнуло предчувствие ревности. — Кроме того, они больше никогда на тебя не кричат.

Интересно. Может быть, именно поэтому он сначала согласился с тем, что мы преследуем Джемму. Если бы у меня была сестра, я уверен, что умер бы за нее, прежде чем позволил бы парням домогаться ее так, как это делали парни из школы Сильвер Лейк.

— Просто сделай это! Прикрой меня, и я буду у тебя в долгу.

Алек бросает на Джемму подозрительный взгляд и переводит его на меня. — Если ты обидишь мою сестру, ты труп. Ты ведь знаешь это, верно?

Я чуть не фыркнул. В Джемме достаточно огня, чтобы раздавить мои яйца, прежде чем Алек узнает о чем-либо. Я бы никогда не причинил ей вреда, в любом случае, по крайней мере, ни в коем случае, если она меня об этом не попросит.

Джемма закатывает глаза и подталкивает его к ступенькам, ведущим вниз, на открытый двор.

— Ладно, мистер неуместное рыцарство. Хватит ходить вокруг да около, убирайся отсюда.

Она наклоняется и что-то бормочет ему, чего я не слышу.

Когда Алек уезжает, Джемма оборачивается. Я похлопываю себя по коленям, и она проходит мимо меня, чтобы рухнуть в другое кресло Адирондак.

— Дай мне еще пиццы. — Она возится с нитками капюшона и двигается в кресле. Солнце отражается от воды внизу и окрашивает ее в золотистые оттенки. — Я не могу тебе поверить, это похоже на ловушку.

— Ты сама выбрала это.

— Только потому, что ты угрожал вломиться в мое окно, чтобы снова похитить меня, как психованный монстр, которым ты и являешься.

— Критическое повреждение. — Я прижимаю руку к груди и притворяюсь, что умираю.

— Да, да. Ты как последний босс. Ты никогда не падаешь духом.

Мы обмениваемся легкомысленными препирательствами, пока солнце опускается ниже.

Следующие два дня Джемма принадлежит мне.

Мы не спим допоздна.

Я не выпускал ее из виду весь день, даже когда она спустилась вниз, чтобы посидеть на конце причала и сделать фотографии после того, как мы закончили пиццу. Ланселот следует за ней, прислонившись к ее боку.

Весь вечер я постепенно ослаблял ее настороженность, пока она не разрешила мне свободно прикасаться к ней. Джемма позволила мне осмотреть ее исцарапанные ладони, чтобы нанести еще мази. Они выглядят хорошо, краснота исчезает вместе с заживающими ссадинами. Синяки, усеивающие ее тело, потребуют больше времени, некоторые из них имеют сердитый фиолетовый цвет с желтыми краями. Там, где я ее схватил, есть синяки в форме пальцев.

Я приготовил ей блинчики поздно вечером. Это одно из немногих блюд, которые я умею готовить. Она сидела на столе, свесив ноги, и танцевала под плейлист Spotify, который я включила на заднем плане. Моя требовательная малышка требовала каждый маленький блинчик, который получался из лишнего теста, разбрызгивающегося по сковороде, когда я наливал его. Я скользил между ее раздвинутыми коленями и кормил ее, дразня своими пальцами ее губы, пока держал зрительный контакт.

Она выглядела чертовски мило, сидя на столешнице в моей толстовке, ее волосы цвета меда были собраны в беспорядочный пучок, и она покраснела, потому что облизала мои пальцы, когда я предложил ей детские блинчики.

Чувство правильности поселилось в моей груди, когда она здесь. Как будто что-то встало на место, чего не хватало.

Уже за полночь. Мы удалились в мою спальню после того, как я гонялся за ней по дому, ухмыляясь ее протестам и блеску в ее глазах перед тем, как она вынырнула из-под контроля. Ей нравилась эта игра так же, как и мне. Ей нравится, когда я охочусь за ней. Я выиграл, когда поднял ее и перекинул через плечо, она вскрикнула, когда я шлепнул ее по заднице, когда нес ее к лестнице.

Джемма ничего не сказала о ситуации со сном. Если она попытается спорить о том, чтобы провести еще одну ночь в моей постели, то окажется привязанной к столбикам кровати моим школьным галстуком.

От этого мысленного образа у меня в паху поднимается жар. Боже, как я люблю ее связывать. Это ее лицо, упрямый подбородок.

После того, как я усадил ее, я рухнул на пол перед телевизором и включил игровую систему, она переступает босыми ногами по комнате, и я хватаю ее за запястье, чтобы затащить к себе на колени.

Джемма поворачивается и смотрит на меня через плечо. — У тебя есть какой-то фетиш, когда я сижу у тебя на коленях?

На ней все еще моя одежда, и это сводит меня с ума, руки обвивают ее талию, проникая под толстовку, чтобы прижаться к теплой коже ее живота.

— Ты скажи мне. — Рисую узоры на ее коже, и ее ресницы трепещут, я прижимаюсь лицом к ее плечу. — Call of Duty или Mario Kart?

— Mario Kart. Приготовься к тому, что тебе надерут задницу, — ворчит Джемма. — Я действующий чемпион в семье Тернер.

— Это мы еще посмотрим.

Я вручаю ей один из контроллеров и начинаю игру. Оказывается, она знает, что делает, о расставляет ловушки, получает удары, от которых моя машина разлетается на куски.

— О, так вот оно как, да?

— Ты знаешь это.

Джемма играет всем телом, смещаясь на моих коленях, следуя движениям своего плеера.

Это. Блядь. Пытка.

Я решаю, что мне нужно играть грязно, чтобы выиграть и обхватываю ее руками, опираясь подбородком на ее плечо, пока поворачиваю тумблер, чтобы перевести машину в режим увеличения скорости.

— Черт возьми, — бормочет Джемма.

Мои губы изгибаются, и я пытаюсь отвлечь ее, целуя заднюю часть ее шеи. Она извивается, издавая слабый звук.

— Это нечестно.

— Кто сказал, что я забочусь о справедливости, — говорю я, касаясь ее кожи. Мой язык щелкает мочку ее уха, и она задыхается. — Я сделаю все, что потребуется, чтобы выиграть.

Марисса никогда не хотела играть со мной во что-нибудь. Ближе всего она подходила к игровым системам, когда сосала мой член, пока я вполсилы играл в Battlefield.

Это заставляет меня возбуждаться. Джемма поглощена игрой и не огрызается, чтобы я перестал ее трогать.

Я впиваюсь в нее, царапая зубами стык ее шеи и плеча, пока смотрю на телевизор, чтобы следить за происходящим. Мой член напрягается в моих трениках, и я прижимаюсь к ее заднице.

Она все еще пересекает финишную черту первой.

Я издаю стон и отбрасываю контроллер в сторону, чтобы обхватить ее за талию.

— Что? — Джемма насмехается. — Ты думаешь, девушки не играют в видеоигры?

— Нет, я знаю, что играют.

Я кладу еще один поцелуй на ее шею.

— У нас с Алеком было ограниченное время для игр, поэтому мы собирали его вместе и договаривались с родителями о том, сколько времени нам разрешат. — Джемма откидывает голову назад, чтобы лечь на мое плечо. Это дает мне лучший доступ для того, чтобы атаковать ее кожу своими губами. Она издает тихий звук, и ее руки накрывают мои на ее животе. — Мы часто играли вместе, разрабатывали стратегии и по очереди выходили против больших боссов.

— Мило. — Я покусываю ее кожу. — Пора бы уже перестать говорить о твоем брате.

— Ага.

Я двигаюсь к ее попке и скольжу пальцами по внутренней стороне боксеров, чтобы коснуться бедер, она выгибается, когда между нами нарастает жар. Мои прикосновения блуждают по ее телу, и она теряет бдительность.

Я подчинил ее своим чарам, повелевая ее удовольствием.

— Хочу заставить тебя кончить снова. — Мой голос полон гравия и темных обещаний. —На этот раз я хочу заставить тебя кричать обо мне.

Джемма вздрагивает, раздвигая ноги, когда я подталкиваю ее колени, чтобы они опустились по обе стороны от моих коленей. Мои руки ныряют под пояс баскетбольных шорт и дают то, что ей нужно, крепко потирая. Не теряя времени, я скольжу пальцами по ее скользким складочкам и ввожу один в нее.

— Ах! — Она кивает, выгибая спину. — Хорошо. Да.

Мне нравится, что ее тело послушно распласталось передо мной, на моих коленях и во власти того, сколько я хочу ей дать. Я кусаю ее шею, всасывая зачатки синяка в ее кожу, когда погружаю палец глубже.

— О Боже!

— Вот так, детка. Расскажи мне обо всем. Тебе приятно?

Джемма улавливает придушенный полувскрик и я обхватываю другой рукой ее горло, наклоняя ее голову к себе. Моя рука замирает, и она бьется о мое запястье, безмолвно умоляя о большем.

— Не сдерживайся. Здесь только ты и я. Не скрывай от меня ничего. Я хочу все.

Дыхание Джеммы сбивается, и она слабо кивает. Я целую ее в щеку.

— Хорошая девочка. Вставай на кровать.

Джемма встает, нерешительно присаживаясь на край кровати. — Эм...

Я ползу к ней через всю комнату, словно большая горная кошка в поисках добычи. Когда я достигаю ее, я раздвигаю ее ноги и проскальзываю между ними, упираясь коленями в пол.

Глаза Джеммы расширились.

— Ты будешь кричать из-за меня, милая.

Цепляюсь пальцами в края шорт и тяну их вниз, и она позволяет мне подтолкнуть ее на место и устроиться между ее ног. Я удерживаю ее взгляд в течение минуты, впитывая ее очевидное желание, затем переключаю свое внимание на ее влагалище. Она обнажена для меня, и это великолепно. Я слегка касаюсь ее влажных складок.

— Кто-нибудь еще пробовал тебя здесь?

Надо мной раздается хныканье. Я смотрю на нее сверху. Она качает головой в ответ.

Всепоглощающая потребность владеть каждой ее частью, стереть все прикосновения, кроме моих собственных, поднимается.

— Хорошо. Это, — я медленно взял ее в руки, — все мое. Теперь ложись, чтобы я мог полакомиться твоей киской.

— Ох, — вздыхает Джемма, прикусив губу.

Ее лицо пылает красным и ей требуется некоторое время, но она делает то, что я говорю. При первом прикосновении моих губ к ее губам, она приподнимается на локтях и смотрит с непоколебимой бдительностью. Я облизываю ее длинным мазком, и ее губы размыкаются на вдохе. Мой взгляд устремляется на нее, пока я лижу и сосу ее киску.

После этого ноги Джеммы раздвигаются без сопротивления, расширяясь, чтобы вместить мои плечи. Я закидываю ее ноги на них и свожу ее с ума своим ртом, просовываю руки под нее и хватаю за задницу, чтобы дать рычаг, пока я терзаю ее клитор.

Меня удивляет, как она принимает удовольствие. Она не борется с ним, как это делают другие, стесняясь того, что ей хорошо. Вместо этого Джемма с наслаждением овладевает им, когда я поднимаю ее все выше и выше.

Она потрясающа во всех отношениях.

Брать на себя ответственность, требовать ее удовольствия и склонять ее к подчинению —это просто рай, когда я разрываю ее на части своим языком.

Не думаю, что она осознает это, когда она начинает двигаться, ее бедра бьются о мое лицо в плотской мольбе дать ей то, что ей нужно. Я сжимаю ее задницу, наслаждаясь ее ртом.

Джемма звучит дико, ее стоны и крики достигают такого накала, что мой член пульсирует. Мне нравится вот так брать ее на части. Она впивается когтями в кровать, раздвигая ноги шире, умоляя со стонами: медленнее, подожди, еще, вот здесь, прямо здесь, и, о боже, да, сильнее. Я узнаю, что ей нравится, и то, как безудержно она говорит мне, что приблизит ее к оргазму, разжигает во мне огонь.

— Черт, о боже, Лукас, я кончаю!

Джемма выгибается на кровати с резким криком, прижимаясь к моему лицу. Я щелкаю языком и глажу ее бока, натягивая балахон повыше, чтобы я мог обхватить ее сиськи, когда она кончает в беспорядке дрожащих конечностей и прерывистых вздохов. Ее бедра сжимаются вокруг моей головы, и я продолжаю, отстраняясь, чтобы помочь ей справиться с этим.

Ввожу два пальца в ее киску, и ее тело замирает, ноги сжимаются на моей голове, а затем раздвигаются шире, когда я медленно ввожу их глубже, выгибая их. Я нависаю губами над ее клитором, переводя дыхание. Тело Джеммы содрогается, и я вижу, что очередной оргазм нарастает.

Он наступает быстро, вздымание ее груди говорит о том, что он приближается. Ее киска сжимается на моих пальцах, и я посасываю ее клитор.

— О Боже, — стонет Джемма, когда она снова кончает в меня.

Я высвобождаю пальцы и вжимаюсь лицом в ее живот, задыхаясь и так чертовски сильно, что у меня немного кружится голова. Ее дрожащие руки зарываются в мои волосы, держась за них, пока ее тело бьется на волнах наслаждения.

— Боже, боже, боже, — шепчет она сдавленным, разбитым голосом.

Ленивая ухмылка растягивается по моему лицу. — Это то, что мне нравится слышать. Можешь называть меня так с этого момента.

Джемма беззлобно хлопает меня по плечу, ее рука падает обратно на кровать. Я поднимаюсь, чтобы забраться на кровать, падаю рядом с ней и закидываю ногу на ее бедра, упираясь членом в ее бедро. Опираясь на локоть, я наклоняюсь, чтобы глубоко поцеловать ее.

Я знаю, что она чувствует вкус себя на моем языке.

Пока мы целуемся, я хватаю ее за запястье и тяну ее руку через мои треники к своей эрекции. Джемма толкает меня спиной к кровати и садится. Ее взгляд сосредоточен, и она пожевывает уголок губы. Она переводит взгляд с моего лица на промежность.

Я скрещиваю руки за головой и даю ей возможность разобраться.

Джемма спускает мои брюки и смотрит на мой член. Она видела его в душе, но мне нравится решительный наклон ее рта. Она обхватывает его пальцами, и я издаю вздох, мои веки закрываются.

Когда ее губы касаются кончика, мои глаза распахиваются и из меня вырывается стон.

Джемма выглядит идеально, ее волосы взъерошены, зеленые глаза яркие, губы припухшие, когда они целуют мой член. Мне требуется все, чтобы не ворваться в ее рот.

— Только если ты этого хочешь. — Мои слова не соответствуют тому, как сильно я хочу ее рот на моем члене. — Я не собираюсь заставлять тебя делать это.

— Я бы не предлагала, если бы мне это не нравилось. Я хочу, — пробормотала Джемма, затем взяла мой член в рот и стала сосать.

Блядь.

Влажный жар ее рта восхитителен, и я хочу жить в нем вечно.

Втягиваю воздух через нос и кладу руку ей на затылок, мои пальцы копаются в эластичных завязках, пока ее волосы не освобождаются, чтобы я мог за них ухватиться. Я держу свое слово и не трахаю ее лицо в своем темпе, но все время держу пальцы в ее волосах, пока она работает моим членом.

Когда она смотрит на меня сквозь ресницы, я стону, крепче сжимая ее волосы. Она стонет вокруг моего члена, и это разжигает спираль огня.

— Черт, вот и все, детка, почти у цели. — Я слежу за ее губами, которые растягиваются вокруг моего члена, и, черт возьми, она раздвигает их еще больше, чтобы принять его полностью — член и пальцы. — Боже, посмотри на себя. Ты собираешься проглотить всю мою сперму, когда я заполню твой рот?

Она кивает.

Мои бедра начинают трястись, когда я опрокидываюсь на край и кончаю ей в рот. У меня нет времени предупредить ее, кроме как сжать кулак в ее волосах. Она издает изумленный звук, когда моя сперма попадает на ее язык, но хватает меня за бедра и глотает.

— Хорошая девочка, — прохрипел я, когда мой член запульсировал.

Мой оргазм наэлектризовывает меня, рассыпая искры по коже в ярком свете раскаленного удовольствия.

Когда я возвращаюсь на землю, я делаю рваный выдох и хватаю Джемму, притягивая ее к себе. Наши губы смыкаются, и я переворачиваю ее на спину, накрывая ее тело своим. Пока мы целуемся, я раздеваю ее, снимая с нее топы.

Когда мы оба обнажены, мы сталкиваемся, как соединяющиеся звезды.

Между нами ничего нет, наша кожа скользит друг по другу. Ее соски затвердели на моей груди, и я закидываю ее ногу себе на бедро. Мне нужна вся она, голод еще далеко не утолен.

Поцелуй — это уже не я, пожирающий ее, а стремительная река, которая топит нас обоих, пока мы не уничтожим друг друга.

Я принимаю разрушение, которое приносит Джемма.

Нет ничего лучше, чем это.

Мой член твердеет для очередного раунда, и я провожу головкой по ее складочкам. Она становится такой жёсткой, что я боюсь, как бы она не разлетелась на мелкие кусочки.

Если я сломаю ее, эти кусочки уже никогда не соберусь вместе. Сила уничтожить и защитить одновременно сидит в моих руках, взвешенная на каждой стороне, как на весах.

— Подожди. — Джемма впивается ногтями в мои плечи, и я хриплю. — Подожди, Лукас. Я не хочу. Я не готова к этому.

Я прижимаюсь лбом к ее лбу и рычу, двигаясь к ее киске еще минуту.

— Лукас, — резко говорит Джемма.

— Расслабься. Я не буду, просто чувствую себя чертовски хорошо. — После последнего движения моих бедер к ней, я падаю на бок. — Когда ты позволишь мне, ты получишь это. Я собираюсь трахнуть твою киску так хорошо.

— Уверенна, — замечает Джемма, когда я откидываю одеяло.

Она скользит в кровать, а я иду выключать телевизор, впускаю Ланселота в комнату, а затем ухожу в ванную, чтобы успокоиться. Когда я выхожу обратно, Джемма держит Ланселота на спине, поглаживая его живот.

Моя девочка и моя собака вместе в моей постели. Будет ужасно, когда ей придется вернуться домой. Я бы хотел навсегда запереть ее в своей комнате.

— Ты заставляешь меня ревновать, — говорю я.

Джемма поднимает голову и ухмыляется. — И это все? Ух ты, какой ты хрупкий.

— Загладь свою вину и дай мне голову снова. Мне тебя сегодня не хватило.

Она фыркает и обращается к Ланселоту. — Ты слышишь этого парня?

Выключив свет, я скользнул в постель и притянул ее к себе. Она теплая, а ее кожа мягкая. Ланселот перемещается в нижнюю часть кровати, обходит ее несколько раз, прежде чем лечь.

— Спасибо, — шепчет Джемма.

Я прижимаюсь губами к ее плечу. — За что?

— Я думала, ты сошел с ума, заставив меня остаться здесь на выходные. Но все оказалось не так плохо, как я думала. С тобой весело проводить время, даже если в школе ты полный мудак для всех, кто не спрашивает, как высоко ты прыгаешь.

Я глажу ее грудь и прижимаю ее к себе поудобнее, просовывая ногу между ее ногами, я мог бы спать с ней вот так вечно.

— Ты так думаешь только потому, что не знаешь меня, но ты становишься теплее.

— Ну, ты не такой как я думал. Прости, что обвинила тебя. Ты выводишь меня из себя своим нахальным поведением и чрезмерной навязчивостью, но, когда это имеет значение, ты знаешь, что не стоит переходить все границы.

— Поверь мне, милая, — улыбаюсь, шепча ей в волосы, — я хочу, чтобы ты умоляла меня трахнуть тебя. Я беру только то, чего, как я знаю, ты хочешь. И не трудись отрицать это, я знаю, что ты меня возбуждаешь.

— Я… — Джемма задыхается. — Может быть. Но ты не прощен за то, что украл мой первый поцелуй.

Признание прозвучало глумливым шепотом, но оно не могло бы быть громче, если бы Джемма прокричала его в мегафон. Первый поцелуй.

Ошеломленное возбуждение пробегает по моему позвоночнику при этом признании. Если я ее первый поцеловал и первый, кто почувствовал ее вкус на своем языке, то меня ждут и другие первые поцелуи. Мой член пульсирует, когда я бьюсь о ее задницу, фантазии о траханье ее девственной киски заполняют мой разум.

Это возбуждает во мне звериное желание обладать ею во всех отношениях. Похоже, я уже владею ею. Мои мысли скользят к тому времени, когда я ласкал ее пальцами на парковке, к тому, как она всегда отвечает так красиво и открыто.

Так будет и впредь. Никто больше не получит Джемму.

Она моя. Я буду требовать каждую ее частичку и никогда не отпущу ее.

Джемма ерзает в более удобной позе, не замечая моих стремительных мыслей. — Но ты все равно меня бесишь.

— Вот что делает это забавным. — Я провожу кончиками пальцев по ее телу, пока они не задевают мягкие завитки между ее бедер. — Но скоро ты перестанешь сопротивляться. Ты отдашь себя мне, и когда ты это сделаешь, тебе лучше подготовиться.

2 5

ЛУКАС

— Лукас, подойди на секунду, — зовет папа из своего домашнего кабинета, когда я прохожу мимо него по лестнице.

Я останавливаюсь на ступеньке со своей поздней ночной закуской из хлопьев. Он сияет в оранжевом свете лампы, папки разложены на его бюваре, очки для чтения опустились на нос.

Позади него висит в рамке футболка с автографом команды «Бронкс» — подарок одного из клиентов его фирмы.

— Я нашел рейсы на две недели вперед. — Отец смотрит вверх через оправу очков. Его галстук брошен на портфель, две верхние пуговицы рубашки расстегнуты. — Мы можем поехать на длинные выходные в Сиэтл. В понедельник у «Хаскис» игра, мы можем сходить на нее. Звучит неплохо?

— О, эээ... — Я чешу затылок и пожимаю плечами, зависнув в дверном проеме. —Наверное.

Избегание идет мне на пользу. Теперь у меня нет веревки. Скоро мне придется сделать выбор.

Мой этюдник лежит открытым на столе в моей комнате, полузаконченная концепция в процессе.

Папа сидит, сняв очки. Он приглашает меня войти двумя пальцами.

— Что у тебя на уме?

— Ничего, папа.

— Тогда где же твой энтузиазм? Это потому, что ты услышал, что скауты «Утеса» будут на твоей следующей игре?

Я выдохнул. Я не знал этого. Тренер держит нас в неведении на этот счет. Он считает, что, если мы узнаем о скаутах, это расшатает наши нервы и выбьет нас из колеи. По его мнению, мы должны играть каждую игру так, чтобы произвести впечатление на скаутов.

Папа кивает мне мудрым кивком, как будто мой вздох подтверждает это. — Я могу проверить доступные рейсы в Юту. Тебе не обязательно ехать в мою альма-матер только потому, что я болею за их команду.

— Папа...

Он не слышит мой слабый протест, покачивая беспроводной мышью, чтобы разбудить монитор, снова надевает очки и делает лицо старого человека с технологиями — слегка щурится, откидывает голову назад, поджимает губы и беззвучно повторяет слова на экране.

Я крепче сжимаю миску с хлопьями. Она, наверное, уже размокшая и портит мое поздневечернее лакомство. Если не начать есть хлопья в течение первых нескольких минут после насыпания в миску, они превращаются в заурядное, пропитанное молоком месиво.

— Вот! — Папа с энтузиазмом стучит по экрану. — Рейс в четверг вечером. Мы осмотрим кампус в пятницу.

Я сажусь него папы, осторожно отодвигая его папки в сторону, прежде чем поставить свою миску.

Однажды он злился на меня целую неделю, когда мне было десять лет, и пролил газировку на ходатайство о прекращении дела, которое стоило ему клиента. Я не знаю, правда ли, что из-за моего несчастного случая он потерял дело и клиент его уволил, или у окружного прокурора просто было более сильное дело, но с тех пор я с осторожностью обхожу его кабинет. Даже в восемнадцать лет эта привычка сохранилась.

— Папа.

На этот раз я привлек его внимание. Я делаю вдох и вскакиваю.

— Ты всегда говоришь мне следовать за своей мечтой.

— Это верно. — Папа улыбается. — Я хочу, чтобы ты гордился тем, что добиваешься того, чего хочешь.

Дергая себя за мочку уха, я продолжаю. Мои внутренности пульсируют, как лодка, игнорирующая знаки «не будить», взволновавшая воду неровными волнами.

— Дело в том, папа... — Я сглатываю, чтобы смочить пересохшее горло. — Ты поощряешь меня к этому, но футбол — не моя мечта.

Вот так. Я сказал это, ясно как день. Никаких отговорок.

Я опускаю глаза и пристально смотрю на деревянную поверхность его стола. Ненавижу, что не могу смотреть на него. Как будто у меня едва хватает смелости честно признаться в том, чего я хочу. Мне кажется, что мое сердце сейчас выскочит из груди. Это первый раз, когда я говорю об этом вслух.

Заявление на поступление в колледж Оук-Ридж было заполнено и пряталось в ящике моего стола уже несколько месяцев.

Отец складывает пальцы на столе. — Продолжай.

Мои ладони липкие, я вытираю их о свои треники. Это намного сложнее, чем я представлял, когда продумывал, как должен пройти этот разговор.

— Это мечта, которую все остальные навязали мне. Все ждут, что я буду играть в футбол. — Я провожу пальцами по волосам и дергаю их. — Я пытаюсь сказать тебе об этом с лета, не хочу продолжать играть. Я даже не хочу получать спортивную стипендию.

Когда я собираюсь с силами, чтобы поднять глаза, остатки изумленного выражения омрачают лицо отца.

— Лукас, — печально говорит он. — Я не знал, что твое сердце не в игре, сынок.

Мое горло перехватывает от неприятного привкуса вины, и я опускаю взгляд на свои колени, невидяще глядя на свои пальцы, закручивающие шнурок на брюках.

Если отец прочтет мне лекцию о том, что нужно доводить дела до конца и брать на себя обязательства, я не знаю, что мне делать. Признаться, ему, что его мечта обо мне не совпадает с моей, достаточно сложно. Я не сказал ему, что хочу изучать.

— Я горжусь тобой.

Тихий звук вырывается из моих легких, когда мое внимание переключается вверх. Папа обходит стол, чтобы сжать мое плечо. Накопившаяся тревога выплескивается, как из сита, при облегчении, которое приносят эти слова.

— Ты... ты?

— Конечно. Я горжусь тем, что ты поговорил со мной начистоту. Я всегда хочу, чтобы ты следовал своим мечтам и верил в себя.

Мне кажется, что я могу взлететь к потолку, потому что с моих плеч сняли груз. Все то время, что я беспокоился о предположениях, которые сыпались на меня со всех сторон, теперь кажется глупым.

— Спасибо, папа.

Он еще раз сжимает мое плечо и опускается в свое кожаное кресло и собирает свои файлы с задумчивым выражением лица.

— Помоги мне убедить твою маму приехать в Сиэтл на выходные. Если ты не будешь играть, она будет строгой. — Он поглаживает свой заросший седой щетиной подбородок. — Было бы проще представить это как поездку, чтобы навестить и поболеть за тебя.

Мой смех эхом отдается в комнате. Я боялся, что отец будет странно реагировать на то, что я не хочу идти в тот же колледж, в котором учился он.

— Это зависит от тебя. Просто сбалансируй это с классным вечером свидания, и она будет согласна. — Я зачерпнул свою размокшую кашу и направился к двери. — Спокойной ночи, папа. Удачи тебе в твоем деле.

Папа машет в знак благодарности, когда я выскальзываю из дома.

Есть огромное удовольствие, которое приходит с положительным результатом от долгого беспокойства, которое тебя мучило. Я не могу стереть свою глупую улыбку.

В своей комнате я бросаю миску с хлопьями на стол и беру свой альбом для набросков.

Теперь проблема только в том, что я не могу оправдаться тем, что все остальные давят на меня, заставляя соответствовать ожиданиям.

Я смотрю на ящик, где лежит мое заявление, которое ждет, когда я подам его в колледж моей мечты. Я заполнил его по собственной прихоти, потратив несколько часов на виртуальную экскурсию по кампусу и просмотр учебных программ. Теперь, когда шанс отправить свое портфолио стал реальностью, я должен решить, хочу ли оставаться в своей зоне комфорта или выйти из нее.

Мне предстоит набраться смелости и выбрать то, чем я хочу заниматься. Если я смогу это сделать, я стану тем, кто я есть в своем сердце. Маска, которую я постоянно ношу, спадет.