Глава 16

Прошла неделя, а на Жуже ничего не изменилось. Те же негры, но на других креслах, смотрели футбол по телевизору, распивая пиво. Араб с лотком «драгоценностей» предлагал крупной жилистой даме с мужской стрижкой длинную нить кораллов, подставляя зеркальце. Черные глаза смотрели на покупательницу с профессионально выраженным восторгом.

— Ой, королева, красавица, одалиска! Вы еще бирюзу примерьте! Постойте… Куда делась бирюза, что чернявая девчонка примеряла и пошла подружке показывать? Ну и осел ты, Ахмет! — Он сильно ударил себя ладонью по лбу. — Такой доверчивый стал! Сплошные убытки.

— Одно ворье вокруг, — согласилась толстуха, наблюдавшая от своего прилавка эту сцену. — Работать стало невозможно. Вчера Леду с лебедем стащили! Килограммов шесть. Муранское стекло!

Обойдя навязчивого араба, Вера подошла к продавщице:

— Добрый день, мадам Переньи.

— Добрый! Я вас узнала. В прошлое воскресенье мы беседовали под дождем. Знаете, я ведь специально берегу для вас этот старинный валлийский лубок. Смотрите, какие синие лебеди и зеленые русалки! Красотища сказочная! — представила она деревяшку, разрисованную в стиле российских лебединых ковриков.

— Спасибо. Но меня интересует портрет… — Вера огляделась, ища глазами овальную рамку. — В сандаловой рамке. Помните?

— Его купили. В тот же вечер. Мсье солидный такой очень заинтересовался рамкой. Я же говорила — уникальная резьба. Не огорчайтесь, милая, я обязательно подберу для вас что-нибудь подобное. Вы ведь пока не собираетесь уезжать? Я могла бы позвонить вам, как только появится интересная вещица. Оставьте свой номер, мадемуазель! Да куда же вы!.. Вот припустилась.

— А ты проверь, все ли на месте, — посоветовал толстухе араб.

К вечеру, разумеется, пошел дождь. Вылезать из квартиры вовсе не хотелось. Но обещание, данное дочери, погнало Веру в кафе, расположенное за углом. Она заказала томатный суп и не без удовольствия наполняла густой пряной жидкостью поднывавший желудок. По окнам кафе бежали струйки, мокрый асфальт отражал огни витрин. Парочка мимов, певших на Жуже о Венском лесе, стояла под навесом обувного магазина в прозрачных целлофановых плащах — как куклы в упаковке, споря о приглянувшейся паре обуви. Они еще не сняли грим и, видимо, не завершили рабочий день, но погода требовала сухой обуви. Люди под зонтами торопливо шли мимо, кто-то выбегал из дверей магазинов прямо к собственным авто и спешил удалиться в теплые, полные семейного уюта дома. Зябко кутаясь в вязаную шаль, Вера остро ощущала сырость, неустроенность, собственное одиночество. Может, и впрямь все это чушь. Расписать стену по-быстрому и рвануть в Москву под надежный бок Феликса?

— Извините, такой ливень. Придется переждать за чашечкой кофе. Позволите? — К ней, не дождавшись разрешения, подсел мужчина с большой дымящейся чашкой, распространявшей приятный кофейный аромат. У донжуана, как она прозвала незнакомца на озере Женваль, темнел под глазом приличный синяк.

— А, это опять вы, любитель рыжиков и приключений. Что это там под глазом? Дрались? — Вера отлично помнила, как схватился донжуан с «кожаным».

— Ненавижу ублюдков! Черт знает, откуда это у меня, — как услышу немецкий марш, кулаки чешутся. А ведь в Германии частенько бываю и друзей хороших имею. Прекрасных, уверяю вас, людей! А тут — завелся как мальчишка. Вломил пацану по-крупному. Ну и меня, чертяки озверелые, задели…

— Полагаю, отвели душу, размялись. Драки я, увы, не застала.

— А вот я вас — застал. Новая встреча на новом месте. Случайность ли, а?

— Разумеется, нет. Вы намерены поведать мне очередной ресторанный анекдот. Только из меня плохая слушательница. Извините, мне хочется побыть одной.

— Понял, открываю карты — дело не в дожде и не в случайной встрече. Дело в вас. Только не уходите! — торопливо выпалил он. — Я заметил, как вы смотрели на портрет. Там, на рынке. Женское лицо в сандаловой рамке.

— Смотрела. Интересное лицо. — Вера насторожилась, точно услышала тайный пароль.

— И дикая роза в волосах. Белая, с глянцевыми бутонами. Мишель Тисо сфотографировал Анну Грас в лесу. Вас притягивал портрет. Да и понятно: ведь вы смотрели в зеркало…

— Откуда… откуда вы все это взяли?… Кто вы?

— Охотник за необычными впечатлениями.

— Я ем горячий томатный суп. Так велела моя дочь. У меня гастрит, сегодня я плохо спала и выгляжу безобразно. Это вы называете интересными впечатлениями? — Вера пыталась скрыть охватившее ее волнение.

— Отнюдь. Несколько забавных фактов. Первый — мы сограждане. Я русский. Второй — я тоже, знаете ли, отчасти сочинитель, или… как вы это сформулировали — «зачарованный странник».

— Понятно, были у гадалки на рю Вермель. Узнаю ее терминологию. Что вам от меня надо?

— Я знаю, что Персела Самандрос отдала вам некие письма.

— Интересуетесь письмами Анны? Вот что, господин «зачарованный», давайте начистоту: на кого вы работаете? Ведь если вы россиянин и гоняетесь за необычными, как изволили выразиться, впечатлениями, значит, за эти впечатления хорошо платят. Я знаю одного такого «охотника».

— Согласен с ходом мысли. За нужную информацию платят. Покоем, совестью, иногда жизнью.

— Что вы имеете в виду? — Вера давно забыла про суп. А сердце стучало так, что его удары мог услышать странный собеседник. Что-то надвигалось — что-то чрезвычайно важное.

— Декабрь 1944 года. Анна и Мишель… Вы думаете, они догадывались, чем все это кончится? — спросил мужчина, не пытаясь больше отшучиваться.

— Я не совсем понимаю…

Мужчина достал из сумки фотоаппарат.

— «Лейка» 1943 года выпуска. Приобрел в антикварном магазине. Отличная немецкая камера, с него скопировали наш незабываемый «Зоркий». Уверены, что этот предмет вам ни о чем не говорит?

— Уверена, что суп я уже не доем. Пойдемте. Я живу за углом. Временно. Такое впечатление, что разговор затянется. Как и дождь.

Они вышли на улицу.

— У меня есть зонт. А вы, похоже, зонтами пренебрегаете. Кстати, меня зовут Глеб. — Донжуан раскрыл зонтик над головой Анны.

— Только не обольщайтесь — грабить у меня нечего.

Вера зажгла кривоногий дряхлый торшер, включила чайник и доложила нерешительно остановившемуся в дверях гостю:

— Я здесь не живу. Я здесь работаю. Продаю настенное вдохновение. Кофе у меня растворимый, чай в пакетиках. Как видите, обстановка творческая. Можете сесть вон на ту козетку — она драная, но крепкая. Кресло совсем старенькое, вас не выдержит.

— Сесть на это? Попытаюсь. — Глеб с сомнением пододвинул к столу изящно изогнутый диванчик, осторожно сел, осмотрелся:

— Н-да… Пустовато…

— Что вы имеете в виду?

— Обычно напряженность творческого процесса определяется количеством пустых бутылок… Боже избавь! На вас я не намекаю. Видно же, что вы трезвенница. Вернее — не злоупотребляете. Я, знаете, тоже, пью только по случаю.

Вера разлила в чашки кипяток.

— Творческий процесс пока не идет, вы верно заметили. А пью я в основном чай. Вам кофе? Мы играем на моем поле, и первый вопрос мой. — Откуда вам так много известно? Ведь я это все придумала! Их встречи, их любовь, даже белый шиповник. Вы нашли способ проникать в чужие мысли или в мое отсутствие стащили записи из диктофона? Впрочем, если вы оттуда, я имею в виду «контору», то возможно все.

— Похоже, «греческая» гадалка не рассказала вам про реинкарнацию.

— Об этих буддийских и индуистских заморочках я достаточно знаю сама. А что, теперь у сотрудников ФСБ в моде такие аргументы, как переселение души в кармическом цикле?

— Я не разведчик… По профессии. — Он взял упаковку с чаем. — Можно мне положить три пакета?

— На гостях не экономлю.

— Но меня лично весьма интригует версия реинкарнации. Забавно воображать, что уже был когда-то, кем-то. Даже «воспоминания» какие-то вдруг прорезываются. Галчонок, упавший в траву… Вальсок. Вот этот… — Сорвав с пианино скатерть, он стоя наиграл «Сказки Венского леса».

Из рук Веры выскользнула чашка.

— Разбилась! Это к счастью. Не обожглись? — Глеб нагнулся за осколками и вдруг застонал: — Черт! Радикулит прихватил, теперь не разогнусь…

— А вот массаж я делать не умею, — с вызовом улыбнулась Вера. — И мазей разогревающих у меня нет. И вообще — я вовсе не жалостливая. Вы меня с кем-то путаете. Стойте кочергой, если нравится.

— Невинная шутка! — Глеб быстро разогнулся.

— С большим намеком?

— Ну как же! Вы жалостливая, милосердная. Я ни с кем вас не путаю. Не могу! Не могу!

Повернувшись к стене, он осатанело замолотил кулаками. Потом затих, тихо стукаясь о стену лбом. Видимо, напряженно думал и наконец решился! Вернулся к столу, сел напротив Веры.

— Хорошо. Выкладываю все начистоту. Только не перебивайте, только не перебивайте вы, ради Бога! Исповедь странника… Бред идиота. Господи, с чего начать? Сколько раз я представлял этот разговор и теперь растерялся, как прогульщик на экзамене. Не смотрите на меня так… Я не преступник. Не аферист. Хотя… Решайте сами! — Он нахмурился, закрыл ладонью глаза и заговорил, словно сам с собой: — Бывает так, что события нагромождаются в некий хаос. Ну знаете, когда проявляется фото, то сначала выступают наиболее затемненные детали. И ничего понять невозможно. Изображение проступает медленно, позволяя постепенно угадывать знакомые черты… Вначале я не понимал ничего. Потом приехал в Брюссель и нашел вас. Понимаете?

— Нет, — чистосердечно призналась Вера. — С какой стати вас заинтересовала моя персона?

— Не торопите меня, умоляю… Я и так запутался. Дело в том, что некий Феликс Бобров, небрежно порывшись в лубянских досье, оболгал моего деда. Он предъявил ему самое страшное обвинение — в предательстве. Я решил выследить вас — женщину Феликса… И купить или украсть добытые вами для него документы. Документы по этому делу.

— Документы для Феликса?! Я ничего для него не добывала! Никогда!

— А письма Анны, хранившиеся за портретом? Я поселился над вашей головой — да-да, в мансарде этого дома. И мое распахнутое окно расположено как раз над вашим. Здесь тихие ночи, а русский язык звучит так загадочно. Никто не поймет — можно говорить не таясь. Вы не боялись чужих ушей.

— Подслушивали… Подслушивали то, что я сочиняла про Анну… Как гадко. Я-то думала, что на чердаке ремонтируют крышу, когда слышала шаги… Вы шпионили за мой.

— Не только. Не мог же я сутками караулить у окна ваше летучее воображение. У вас приятнейшая манера не запирать двери комнаты.

— Ага! Вот, значит, как… Вы воровски пробирались сюда? И включали мой диктофон… Отвратительно! — Вера еле сдерживалась, чтобы немедля не выгнать этого распоясавшегося наглеца. — Вы нечистоплотны.

— Согласен. Ради торжества истины я способен на многое. Кажется, ваш Феликс тоже не стесняется в средствах — какие-то сведения купит, какие-то украдет, а что-то и присочинит.

— Я пустила вас сюда не для того, чтобы обсуждать моего друга.

— Справедливое замечание. Прошу прощения. Постараюсь не отклоняться от нашего дела. Итак, я попытался собрать информацию по «Делу Тисо» — назовем его так. И самое странное, что она фантастическим образом совпала с вашим вымыслом! Совпала! Отчасти понятно, ведь вы «сочиняли» на основе подлинных документов. Описывали их историю, прочитав письма…

Вера достала пачку листков и положила перед своим гостем.

Глеб в недоумении перебрал бумаги:

— Что это?

— То, что вы назвали «письмами Анны». Здесь только одна записка, написанная в ожидании Мишеля. Он часто уезжал на задания, и Анна старалась подавить тревогу.

— «Тебя нет, тебя нет, тебя нет…» — прочел Глеб. — Нечто лирическое. И куча листков с цитатами из Библии! Откуда они? Объясните, если вы уж такая ясновидящая.

— Представьте поздний дождливый вечер. Брюссель, осень 1944-го. Дождливая, страшная ночь. Анна ждет. Она не имеет права доверять свои чувства бумаге. Она открывает Евангелие…

Загрузка...