Портрет в сандаловой рамке

Глава 23

— Поль был связным в Сопротивлении. За бутылкой виски он рассказал мне про последний день Анны… О смерти Михаила поведали вы. — Глеб встал, подошел к окну. — Вот такая сложилась картина. Но ведь это не вся правда. Я не был документалистом, добывавшим факты, я был там, на зимнем шоссе… Я поднял тебя на руки, и эта беззащитная шея, которую я так любил целовать… Алая, такая алая кровь на волосах… — Он посмотрел на свои руки. Вера встряхнула головой, отгоняя наваждение, и заговорила спокойным голосом:

— Понимаю, вы взволнованы, вам тяжело было слышать про своего деда. Простите, я не придумывала… Да какое, собственно, это теперь имеет значение, когда мы знаем так много страшного… Забудьте. Считайте меня психопаткой, Боброва мерзавцем, а деда — невинно оболганным. Рассказ старика алкоголика Перцваля можно не принимать всерьез. Ваше видение — разыгравшаяся фантазия… А других доказательств нет. — От усталости Вера едва держалась на ногах, глаза слипались.

— Знаете, Вера, что в этой истории самое странное? Я! Те ступеньки, по которым я карабкался в поисках истины. — Он хмыкнул и достал газетную вырезку. — Феликсу я верить не хотел. Вот что он написал: «…и тогда Николай Гаврилович Косых, полковник, офицер советской разведки, выполнил приказ Центра — он совершил двойное убийство. Жестокой была борьба за счастье Родины…» Как же я осатанел! Даже ходил на могилу деда — Героя Советского Союза — и клялся там восстановить справедливость… Примчался сюда, выследил вас, купил портрет… Подслушивал, ловчил… А потом этот состарившийся Поль что-то лепетал, заливаясь пьяными слезами. «Бред», — решил я. Но ведь не успокоился, не вернулся в Москву. Воровским образом прослушал ваш диктофон… Психовал, проклинал все на свете, ненавидел себя. Но на последней ступеньке восхождения к истине случилось нечто… Нечто несовместимое с моими убеждениями… Невероятное…

— Вы стали странником.

— История Анны и Мишеля, рассказанная вами, стала подлинным фактом моего сознания — неопровержимым документом… Я уже и сам начал видеть прошлое! Я предчувствовал финал. Но сопротивлялся изо всех сил. Простите, что так резко отзывался о Феликсе… И вообще — простите. За деда, за все…

— Сожалею, что так получилось. Дети не ответственны за грехи родителей. Но… послушайте, мы ведь взрослые люди. А вдруг, вдруг я в самом деле ошибаюсь? Вдруг мы оба немного…

— Свихнулись? Но ваш рассказ… Это не фантазия, не бред. Все было так, Вера! Косых был опытным чекистом. Он заранее готовил пути к устранению Михаила, подбрасывая полиции компрометирующие факты на некоего маньяка-убийцу. На его счет можно было списать много жертв.

Феликс по сути прав. Мне горько, но я сам искал правду. И сейчас я должен навсегда исчезнуть из вашей жизни. Должен! Непременно должен!.. Но именно этого я сделать не могу! Не могу!.. Оказывается, я искал не только доказательства невиновности деда. Я искал вас.

Вера молча смотрела на него, не понимая, послышались ли ей последние слова или прозвучали в самом деле. Слишком многое запуталось, и вовсе не осталось сил развязывать затянутые судьбой узлы.

— Простите, уже очень поздно… Был нелегкий день. Мне надо отдохнуть. — Она направилась в другую комнату.

— Постойте! Сядьте и молчите. — Взяв ее руки, Глеб усадил Веру в кресло. — Я должен договорить главное, иначе не решусь… — Он отвернулся, мучительно задумался и наконец решился: — Я не совершал бы всех этих подвигов во имя спасения чести далеко не безгрешного разведчика, если бы однажды… Однажды в моей недопроявленной картинке возникли новые детали.

Мне позвонила некая женщина, с которой я не виделся много лет. Вы давно не общались со своей двоюродной сестрой Маргаритой Вишняковой?

— Рита защитилась и сразу вышла замуж за японца. Они познакомились на каких-то спортивных соревнованиях. Мы ведь с ней не очень дружили после одного… глупого случая.

— Недавно она развелась, вернулась в Москву и разыскала меня. Мы выпили, простили друг другу прошлое… Я узнал, что Ритина кузина Вера живет с неким известным журналистом. Тем самым Феликсом… Вот тут я взбесился по-настоящему. Будто меня молнией шарахнуло! И надо же было, чтобы Верочка любила именно его! Моя Верочка! — Он рванул воротничок рубашки и схватился за сердце.

— Может, нам выпить немного вина или… я не знаю… Что-то от давления? — предложила Вера.

— С головой у меня все в порядке. Но выпью с удовольствием, — перевел дух Глеб.

Вера достала початую бутылку бордо.

— Вот, я лишь немного отпила.

— Сойдет.

Они выпили молча, боясь взглянуть друг на друга.

— Но… но почему… почему вы сказали «моя Верочка»?…

Он с трудом снял с безымянного пальца серебряное кольцо и протянул Вере.

— Это о чем-то говорит вам?

— Здесь инициалы Маргариты Вишняковой.

— И дата — 1985.

— Декабрь 1985-го… Иногда все кажется каким-то странным. Между бредом и… и мечтой…

Распахнув окно, она облокотилась на подоконник, вдыхая ночной воздух.

— Тебе плохо? — не на шутку испугался Глеб. — Где здесь кровать? Где в этом доме кровать, черт побери! Тебе надо прилечь.

Вера послушно прилегла на козетку.

— Мы на ты?

Глеб вздохнул:

— Как-то старомодно «выкать» матери собственной дочери.

…Дождь все сыпал по веткам каштана, отбивал чечетку на жестяном подоконнике. В комнате было тихо и как никогда — покойно. Никто не спал, но и разговоры иссякли. Мысли накапливали силу, чтобы прорваться неудержимым потоком. У ног Веры сидел Глеб, не выпуская ее руку.

— Я арестована? — Вера пошевелила рукой. — Пожизненное заключение.

— Вцепился намертво — боюсь упустить. Мне ведь тогда все время мерещилось, что я не туда попал — не в свои сани, не в свою жизнь. Маргарита — такая активная, обволакивающая. А рядом с ней — смешной пингвиненок в черно-сером неуклюжем лыжном костюме. Ты не заметила — однажды мы почти столкнулись в библиотеке.

— Я брала Франсуазу Саган.

— Ты листала книгу, и отсвет от бумаги ложился на твое лицо. Я аж задохнулся — таким родным показалось мне оно… И затаился, заслонившись пудовым словарем. Но было поздно — вспомнила тебя душа моя. Тогда еще вспомнила смутно, но все перевернулось, все пошло не так. Марго стала совсем чужой. Когда вы с ней стояли на веранде, я посылал воздушные поцелуи тебе. Тебе. Думал, а вдруг каким-то чудом догадается? И выцарапал на кольце твои инициалы, словно заклинал судьбу.

— Когда ты пришел в метель… Ты знал заранее?

— Я в самом деле ошибся дверью. Но не ногой! Когда поцеловал твою щиколотку, нежную, тонкую, пахнущую чем-то невинным — бисквитом или цветами…

— Детский крем от воспалений. Лыжные ботинки были похожи на «испанские сапоги». Для меня — пытка, натирались водянки…

— Пойми, я не мог уйти! Я точно знал, что нашел тебя. Я был уверен, что мы никогда не расстанемся. Я найду тебя! Но… пф… На следующее утро наша группа улетала, а в Шереметьево на таможне в моем багаже нашли валюту. Следствие тянулось долго. Потом выяснилось, что ее подбросил мне некий штази, числившийся в тургруппе банковским служащим. Ну, там была особая история, идущая от деда… Я потерял тебя.

— Мои родители пришли в ужас, когда я сообщила им, что беременна и не собираюсь делать аборт. Жду ребенка невесть от кого, с пузом явлюсь на выпускные экзамены! Как же я злилась на себя! Как ненавидела свои идиотские мечты, наивные фантазии… Оттого и резко поумнела: едва закончив школу, вышла замуж за папиного аспиранта, командированного в Париж. Там училась живописи и растила Машку. Потом началась перестройка… Я постаралась стать образцовой супругой скучного человека и забыть о том, каким странным образом появилась на свет моя дочь.

— А я гонялся за каждой миниатюрной блондинкой, надеясь узнать тебя в чертах чужого лица. Пробовал и ошибался не раз… И тут Марго говорит, что Верочка в Брюсселе! Здесь, на месте этой давней истории, — все сошлось! Я как с цепи сорвался. Ходил за тобой, глаз не спускал. И все не решался… Чуть не забыл — вот. Эта вещица принадлежит тебе.

Пошарив за пазухой, Глеб достал сафьяновую коробочку и положил у Верочкиной подушки.

— Ты же не только Анна Грас, ты Вера из «Гранатового браслета» и та единственная, для которой родился я. Только не смейся — во время твоего рассказа я ощущал себя Мишелем. Мишелем Тисо. Как-нибудь я напрягусь и расскажу о нем побольше.

— Гранатовый браслет… — ахнула Вера. — Выходит, круг замкнулся?

— Ты окольцована, Зачарованная. — Глеб защелкнул серебряный браслет на ее тонком запястье. — Похоже на обручение?

Вера не успела ответить — соловьиная трель мобильного телефона ворвалась в ночь.

— Мам, я уже свободна!.. Только не волнуйся — завершила работу досрочно. Правда, гонорар пока не заплатили. Ужасно хочу к тебе. Но у меня обратный рейс через неделю. Буду гулять по Нью-Йорку, глазеть и присматривать крошечные сувениры.

— Машенька… Постой, на какие деньги ты будешь жить? Где? Не надо дожидаться обратного рейса. Ты должна поменять билет, сколько бы это ни стоило. Я займу и вышлю немедленно…

Глеб взял у Веры трубку с уверенностью человека, имеющего на это полное право.

— Здравствуй… Гм… Здравствуй, Мария. Меня зовут Глеб. У тебя есть пластиковая карта? Так, диктуй… Сегодня ты получишь деньги, купишь билет на ближайший рейс в Брюссель и сообщишь матери. Да, пройдись по Пятой авеню, бери все, что тебе понравится. Мне так надо. Идет? Все поняла?

— Вы кто — мафиози или полицейский? — съязвила девушка.

— Странник. Подрабатываю волшебником.

Вера перехватила трубку:

— Детка, Глеб не волшебник. Он… Только без паники, заяц. Это твой отец. Мы ждем тебя. Ждем!

Отключив связь, она подошла к портрету.

— Ничего не понимаю… Мистика какая-то…

— Никакой мистики! Знаешь, что вырезано на этой рамке? Я ведь кончал Институт восточных языков и факультативно долбил санскрит. Санскрит, понимаешь? Кому он нужен! А тут разглядываю рамку на Жуже и вижу — в орнамент вплетены слова. На санскрите! Вот ведь тоже — случайность? Еле прочел — такая заковыристая резьба. Прочел и почесал репу: «Все сходится!» Смотри, он показал вязь, идущую по центру рамки: «Память о прошлых воплощениях всегда с нами. Она прячется глубоко внутри. Но если проявляется на поверхности — ты не должен пугаться и прогонять ее. Сумей понять: с тобой произошло чудо, странник».