После третьего звонка

11

Как выяснилось позже, Татка категорически отказалась отправить Виктора в больницу, а Гера и Алексей молчаливо с ней согласились. Знакомого врача приводил Алеша.

Сквозь густой молочный туман, опутавший Виктора как пеленкой и не дававший двигаться и дышать, он изредка с трудом различал Таткин большой рот, Нинкины беленькие, низко спадающие на лоб кудряшки, серые глаза Геры… Чьи-то руки часто переворачивали его, меняли повязки и простыни, что-то кололи… Кто-то поил его из ложки: жидкость была кислой и очень приятной. Один раз из молока выплыло вдруг лицо Надежды Николаевны, но, возможно, это ему померещилось.

Виктор пришел в себя вечером: комната приняла свои привычные очертания неожиданно, из-за стены доносились приглушенные голоса Алеши и Геры.

— Эй! — попробовал крикнуть Виктор. Получилось что-то слабое, противоестественное. — Эй, там, на палубе! Придите кто-нибудь!

Они появились оба как по команде.

— Наконец-то! — сказал Алексей с видимым облегчением. — Думали, жив не будешь.

— Совсем на ладан дышал? — заинтересовался Виктор. — Значит, "как я выжил, будем знать только мы с тобой?" Сейчас встану, погоди!

— Да ты обалдел! — кинулся к нему Алексей. — Я тебе встану! Быстро у меня схлопочешь!

— Грешно бить такого лядащенького, которого соплей зашибить запросто, — объявил Виктор, с трудом пошевелив левой рукой. — Где это я так здорово гвозданулся?

— А ты разве ничего не помнишь? — с тревогой спросил Гера.

— Пьян был в дымину, — откровенно признался Виктор. — Шибко нализался где-то на халяву… Собирался на дачу… Но, видно, не доехал… По башке чем-то саданули и по морде съездили. А поезд ушел, платочками помахали.

Он врал, презирая себя и себя ненавидя. Но что-то мерзкое, гнусное, гаденькое в его душе, вроде того маленького человечка в лесу, диктовало ему свои жесткие условия, заставляя лгать, изворачиваться, выкручиваться… Только бы не дознались правды… Теперь он уже ее не хотел и боялся.

Гера и Алексей переглянулись.

— Виктор, — нерешительно начал Георгий.

Алексей отвернулся к окну.

— Мы должны сказать тебе, Виктор… Ты очень долго болел. Таню убили недалеко от дачи, в лесу… В тот самый день, когда ты… В общем, тебя там тогда почему-то не оказалось…

А был ли мальчик-то? Может, мальчика и не было…

"Я был! — хотел закричать Виктор. — Я как раз был там, и это я, я, своими руками, вот этими самыми грязными лапами убил ее, задушил, потому что на мгновение сошел с ума и подумал, что так будет для нее лучше! Но это невозможно теперь никому объяснить! Да и, наверное, не нужно…"

— А листики? — спросил он, забыв, что упоминание о них может его выдать.

Алексей и Гера снова беспокойно посмотрели друг на друга.

— Какие листики? — осторожно спросил Георгий.

— Желтые… Ну, те самые, что она так любила всегда собирать… Кленовые, кажется… Где теперь эти листочки? Куда они подевались?

Серый взгляд Геры стремительно потемнел, а Алексей присел на стул возле дивана.

— Витя, — тихо попросил Алеша, — постарайся взять себя в руки. Наверное, не нужно было тебе сразу говорить… Тебя действительно ударили по голове?

— Без понятия, — пробормотал Виктор. — Вероятно… Видишь, вся морда опухла. А может, это я сам за камень зацепился…

И он снова начал бредить, пролежав пластом еще несколько дней.

Таню похоронили без него: молчаливые и сумрачные друзья Виктора сделали все, что необходимо. Следствие быстро зашло в тупик, и ничего выяснить не удалось. Ни Алексей, ни Гера, ни Тата не сказали следователю, что Таня жила на даче с Виктором. Тата просто объяснила, что ее лучшая подруга детства иногда брала у нее ключи.

Виктору трудно было до конца понять, почему они так поступили: то ли смутно догадывались о чем-то, что-то подозревали и не хотели ворошить зловещую, темную тайну, то ли невероятно устав, стремились уберечь его и себя и поскорее освободиться от тягостных подробностей, выяснений, допросов. Да, никто не хотел ничего выяснять: значит, так распорядилась судьба, так она пожелала, жесткая и своенравная во всех отношениях. И возражать и спорить бесполезно.

Виктор встал только в октябре, когда на улице уже начиналась ранняя зима с первым мокрым, ласковым снегом и слякотью под ногами. Он даже не пошел к Тане на кладбище. Виктор сразу запил, страшно, по-черному, отказавшись от всяких контактов, встреч и знакомых. Словно отрезал прошлое, обрубил.

Пил он беспробудно до самой весны, и лишь усилиями Геры, Татки и их родителей Виктору разрешили в порядке исключения сдавать сессию позже. Впрочем, в институте довольно охотно пошли навстречу: приближалась защита диплома, и Крашенинникова — этот подающий большие надежды талант — старались вытянуть как могли.

Почерневший, обросший, с отеками под глазами, Виктор целыми днями валялся на диване, потягивая из бутылки водку и не поднимая телефонной трубки. По ночам его мучили тяжелые сны. Налетали, как комары, стайками, и каждый норовил укусить побольнее, до крови. Долгие, до того терзающие сны, что ложиться спать вечером иногда было страшно.

Проснувшись посреди ночи после кошмара, Виктор вставал и долго бродил босиком от окна к дивану и обратно. Как тогда на даче… Почему-то в этих бредовых сновидениях он кричал, долго, упорно в чем-то обвиняя Таню, размахивал кулаками и грозил убить. Сам себя во сне он очень жалел: бесприютный, несчастный, оборванный, с незаконченными работами, отчего-то голодный и постоянно мечтающий выпить. Он плакал ночью некрасивыми, пьяными, тоскливыми слезами и все обвинял Таню и спрашивал без конца, почему она ушла и не хочет вернуться, ведь он пропадет без нее, как она не понимает этого?..

В одном ее имени, если произнести его медленно, нараспев, всегда таилось для Виктора что-то необыкновенно милое, притягательное, редкое. Ну, послушайте сами — Та-а-ня-я! Целая музыкальная фраза — Та-а-ня-я! А точнее — ударившая громом симфония, целая прожитая жизнь, нераскрытая настоящая тайна — Таня, Таня, Таня!..

Виктор терзался и мучился воспоминаниями, как зубной болью, понимая, что его больной зуб нельзя ни вылечить, ни удалить.

Как-то вечером зашла Тата.

Виктор пожалел, что открыл ей.

Она неслышно разделась в передней, сняла сапоги и вошла в комнату. Мельком взглянув на Виктора и ничем не выдав своего впечатления, уселась, широко, безмятежно улыбаясь во весь рот, и аккуратно расправив вокруг себя юбочку.

— А где мама? — спросила Татка как ни в чем не бывало.

— Не выдерживает моего вида, — объяснил, снова укладываясь на диван, Виктор. — Она ведь уже совсем старенькая. А посему часто сбегает от меня к родственникам и знакомым. В данный момент пребывает у тетки. Ты как-то слишком быстро добралась ко мне после лекций, Кроха! Разве что перелетела сюда на крыльях любви…

Его откровения всегда доставались окружающим очень больно.

— Ну, к чему это, Витя! — спокойно сказала Татка, стараясь не обращать ни малейшего внимания на его тон.

— Так, ни к чему! Ни к чему особенному! Сдуру ляпнул! — с досадой сказал Виктор. — Сигарет захватить не догадалась? Тебе чего от меня нужно, Нателла?

Он не особенно следил ни за своими речами, ни за мыслями.

— Ты бы посещал иногда любимое учебное заведение, — осторожно посоветовала Татка.

— Ништяк, "отряд не заметил потери бойца!" — заверил Виктор, но на всякий случай поинтересовался: — Чем еще порадуешь?

— Там все скучают без тебя, — хладнокровно продолжала Тата. — Особенно нежный привет передавала Рита.

— А-а! Это мы уже сто раз проходили! — поморщился Виктор. — Так ты притащилась сюда ради ее привета? Не слабо! Самое оно!

— Не только, — сказала Тата. — Мне захотелось тебя повидать. Имею я, в конце концов, на это право или нет? Выглядишь чудненько… Знаешь что, давай я на время останусь у тебя! Мамы нет… Уберу тут все, вымою. Приведу в порядок. Буду тебе готовить… Я умею.

Тоном и обликом Татка живо напомнила Крашенинникову жену декабриста. Лицо ее сияло.

— Не напрягайся! — тут же предал Татку Виктор, разом обесценив эту редкую верность и убив охватившее ее вдохновение. — Устал я от знакомых, Кроха… Мне все обрыдло. Валяюсь тут — и лафа! Не боись!

Татка снова бережно пригладила пеструю юбочку. Не дай Бог, сомнется…

— Диплом на носу, — сообщила она.

— Неужели?! Улет! — изумился Виктор. — Как это я все начисто перезабыл? Хорошо, что хоть ты мне напомнила! — Он опустил руку и достал из-за дивана недопитую бутылку. — Пить будешь?

Тата отрицательно покачала головой.

— Надо полить цветы, — сказала она. — Они у тебя совсем завяли…

Виктор сделал несколько глотков и запустил в Татку пустую бутылку. Она пролетела в нескольких сантиметрах от головы Крохи и благополучно приземлилась на пол, с жутким звоном разлетевшись на множество осколков. "Жаль, — злобно подумал Виктор. — Неплохо бы еще одну укокошить".

Татка не шевельнулась.

— Уйди, не отсвечивай! — неласково попросил Виктор. — Пустышку тянешь! А если бы я тебе сейчас заехал по кумполу? Ухайдакал бы запросто! Сплошная дурь в башке…

— К тебе завтра собираются Гера с Ниной, — тихо сказала Тата, не глядя на Виктора.

— Пусть застрелятся! — порекомендовал он. — Еще и Нинка в придачу! Они меня совсем затрахали! Давно пора на меня начхать, никак не доходит?

— Когда ты болел, — с маниакальным упорством гнула свое Тата, — Нина не одну ночь провела в Алешиной квартире. Мы с ней чередовались, потому что мальчики не справлялись.

— А я просил вас об этом? — взвился Виктор. Он сел и посмотрел на Татку с откровенной ненавистью. — Просил?! Лучше бы вы дали мне сдохнуть от пневмонии и заражения крови, чем теперь цепляться и лезть со своей хреновой заботой и ненужными разговорами! Вы мне все осточертели, надоели до смерти! Видеть вас не могу! Идите на фиг! Так Герке и передай! Спекся я, соображаешь? Башкой-то ведь звезданулся! Далась вам эта опека над убогим, о которой я вовсе не мечтаю!

— Хватит! — закричала вдруг Татка и вскочила. — Я тебя уже полчаса выслушиваю! — Она подлетела к Виктору и яростно, бешено заколотила костлявыми кулачками по его плечу. — Ты негодяй, Витька! Просто настоящий мерзавец и сволочь! Хочу погибнуть и погибну! Нечего со мной возиться!

Татка очень похоже передразнила интонацию Виктора, и он машинально отпрянул и замолчал, ошеломленный и подавленный ее натиском.

— Что ты тут бесконечно изображаешь Наташу Ростову, отказывающую князю Андрею? В истерика превратился, в тряпку! В бабу ненормальную! Сцены всякие разыгрываешь! Ему, видите ли, все надоело! Чего ты этим добьешься? Да нам тоже уже все до смерти надоело, заметь, как ты любишь говорить! Нельзя так распускаться, Витя! И тебе никак нельзя бросить сейчас институт, ну нельзя, понимаешь?!

— Можно, нельзя… Огорошила! — проворчал притихший Виктор, снова ложась. — Мне все давно можно… На мне плохо сказывается пристрастие киностудий всего мира к мелодрамам. И что ты колотишь по плечу, дура, оно у меня только недавно зажило! Опять изувечишь, и снова лечить придется. Ты этого хочешь?

— А ты чего хочешь? — спросила разумная и догадливая Татка.

Крашенинников ничего не мог ей ответить. Чего он хочет? Да ничего, пожалуй… Впрочем, нет, водчонки неплохо… И горячего чая.

— Чефира бы, — пробормотал он. — Похвалялась, что умеешь готовить…

— Ну ладно, — чуточку остывая, сказала хмурая Татка. — Чефира так чефира! Только пить его ты будешь на кухне, поэтому с дивана придется встать.

— Заметано, — буркнул Виктор. — Встану. И пойду. Чего еще от меня требуется?

— Пока ничего, — Татка повернулась и пошла на кухню.

Вскоре оттуда донеслись позвякивание посуды и свист закипающего чайника, поплыли вкусные запахи. Виктор поднялся и посмотрел на себя в зеркало. Ну и рожа! Риточка передавала привет? Ишь ты, не забыла…

Он пригладил пятерней волосы и вышел на кухню. Татка наливала чай.

— Откуда дровишки? — спросил хозяин, оглядывая неплохо сервированный стол. — Неужто это все было у нас в доме?

— Заглядывать иногда в холодильник надо, — посоветовала Татка. — И в шкаф.

— Раз уж ты пришла, давай с тобой обсудим, Татусик, один шибко занимающий и волнующий меня в последнее время вопрос, — сказал Виктор, придвигаясь поближе к столу. — Ты, как живописец и женщина, должна в этом прекрасно разбираться. Объясни мне, наконец, для чего бабам тщательно продуманная система лифчиков и кофточек? У них и без того довольно приятные округлости, заметь!

Татка с большим удовольствием прожевала конфету и поощрительно посмотрела на Виктора. Положительные сдвиги налицо!

— У кого как, — трезво оценивая свои данные, сказала она.

Виктор засмеялся.

— Правильно говоришь, Кроха! Но система распространяется на всех без исключения!

— На то она и система, — философски заметила Татка. — Что собираешься создать для диплома?

Крашенинников не имел об этом ни малейшего представления.

— Без понятия! — буркнул он. — С трепетной и хрупкой надеждой жду, когда ты мне что-нибудь предложишь.

Татка прищурилась.

— Я подумаю, — пообещала она. — Ты можешь еще посоветоваться с Герой.

— Не нуждаюсь! — проворчал Виктор. — Со всеми советоваться… "Жираф большой — ему видней". О надеждах сдуру брякнул. По закону жанра! Все равно создам очередную нетленку, которая навсегда прославит меня в веках и обессмертит мое имя у восхищенных потомков. Я потрясаю любое воображение!

— Есть такое дело, — охотно согласилась Татка, снова передразнив Виктора. — Ты потрясный всегда и во всем. Хочешь еще чаю, Витюша?

— Ну, давай, — Виктор подвинул к ней свою пустую чашку. — Говоришь, завтра заявится Герка со своей половиной?.. И как они там живут-поживают?

— Замечательно! — сообщила Татка. — Весной у них должен кто-то родиться.

Виктору стало мучительно стыдно. Значит, Нинка, беременная, возилась с ним почти два месяца, как проклятая, а он… Нет, он действительно негодяй! И Татка… Добрая, бескорыстная, ничего для себя не требующая Татка с глазами, как у затравленного зверя…

— Я постиг, наконец, чего я хочу, осознал! — объявил Виктор, не желая сдаваться самому себе. — "Лечь бы на дно, как подводная лодка…"

— Неоригинально! Да еще столько думал! — критикнула Татка и тут же великодушно обнадежила. — Но ты не тушуйся, жизнь переменчива. Глядишь, головенкой оклемаешься!

Назавтра с утра Виктор постарался пить поменьше: все-таки придут гости, и не просто гости — любящие его и преданные ему люди. А вот он давно уже не похож на человека…

Гера, как показалось Виктору, стал за это время еще красивее и сероглазее. Зато Ниночка здорово подурнела, вся пошла коричневыми пятнами и часто, словно невзначай, украдкой, думая, что никто не видит, прикладывала руки к животу и ласково к нему прислушивалась. Выражение лица у нее было совершенно отсутствующее.

— Отпускаешь бороду? — невозмутимо спросил Георгий, увидев заросшего Виктора. — А тебе пойдет, правда, Нина?

— Да, очень хорошо, — тотчас радостно поддержала его Ниночка, явно не заметившая никакой бороды. — Все девушки будут без ума.

Неожиданно подсказанная идея понравилась Крашенинникову.

— Они уж и так давно без ума, — пооткровенничал он. — Я очень рад, что вы пришли, только… — Виктор помолчал, — только угощать мне особо вас нечем. Разве вот этим… — и он помахал в воздухе очередной бутылкой и объяснил: — Спускаюсь вниз лишь за водярой да еще в почтовый ящик.

— Ждешь писем? И откуда? — поинтересовался Гера, доставая из сумки какие-то пакеты.

Идеальный муж! Жене настоящая везуха! Не сомнительная.

— С того света, — брякнул Виктор и неловко закурил, обжигая пальцы и не думая о Нинкином пузе.

В комнате наступила напряженная, неестественная тишина. Нина отвела глаза. Георгий достал из шкафчика посуду и молча поставил на стол тарелки и чашки. Виктор побарабанил пальцами по подоконнику.

— Я хотел посоветоваться с тобой насчет диплома, — смущенно пробормотал Крашенинников. — Я напрочь к нему не готов… Кисть в руке полгода не держал…

Гера поднял на него серый спокойный взгляд.

— Это не забывается, как велосипед. Возьмешь и поедешь. Вопрос только в теме. Здесь, как сам понимаешь, без конца возникают сложности: постарайся ни с кем не конфликтнуть, а найти компромиссное решение.

— Обтекаемый вариант, — подытожил Виктор. — Например, улыбающийся дворник с метлой на фоне утренней розовой зари или молодой токарь у станка с ослепительными брызгами искр из-под обтачиваемой детали. Еще краше строительница БАМа с куском сияющего под летним солнцем рельса на могучем плече. Частушку я тут недавно сложил, завлекалочку:

Нина залилась смехом.

— Рабочий и колхозница… Девушка с веслом… — продолжал Крашенинников. — Ну, мы все это уже давно проходили! Хочется чего-то новенького.

— Придумай, — Гера спокойно повел плечами. — Тебе ли искать темы и спрашивать совета!

— Конечно, мне, а кому же еще? — проворчал Виктор. — А давай я напишу тебя вместе с пузатой Нинкой! Назовем "Будущее страны"! Потянет на "отлично".

Нина покраснела.

— Тоже не ново, — совершенно бесстрастно отверг предложение Георгий. — От тебя просто стыдно слышать такое!

— Ну, тогда голую Ритку с подписью "Портрет комсомолки"!

Нина хихикнула.

— Форма не соответствует содержанию, — хладнокровно возразил Гера.

— Да что это на тебя никак не угодишь? — возмутился Виктор. — Сыскался критик на мою голову! При чем тут форма? Главное — идея! Кстати, форма там вполне ничего. Всему соответствует! И что ты вообще понимаешь в формах? Это как раз моя основная специальность!

Нина снова засмеялась.

— Ну вот и займись! — строго посоветовал Гера. — Займись хоть чем-нибудь, Витя, с валянием на диване пора завязывать! Я абсолютно серьезно.

Виктор взглянул на него: да, все правильно. Пора завязывать…

— Кажется, "опять весна на белом свете"? — неуверенно, почти робко, спросил он. — Я догадался по одному верному признаку: в квартире, наконец, стало работать отопление. К маю батареи обязательно раскалятся до предела: будут гореть сэкономленные за зиму лимиты.

— Ты угадал, — сказал Гера. — Действительно, весна. Я думаю, мы завтра сходим втроем в кино. Не возражаешь?