После третьего звонка

9

Утром они встретились на вокзале. Был на редкость тихий теплый светлый день, один из тех, что осень, уходя, иногда вдруг дарит на прощание.

Гера появился подтянутым, выбритым и одетым, хоть и спортивно, но так продуманно и аккуратно, словно рассчитывал на асфальтовые дорожки в парке "Сокольники" вместо распутицы и непролазной грязищи глинистого леса. Возле Георгия терлось прелестное создание в светлой курточке. Виктор увидел их издалека. У Геры премилая крошка, отметил он про себя.

Таня поправила съехавшую набок пуховую шапочку и важно, церемонно протянула Гере руку. Он руку поцеловал. Виктор искренне восхитился, хотя знал Георгия далеко не первый год. Да, силен мужик, ничего не скажешь! Это врожденное, никуда от природы не денешься. Дал же Бог человеку! Ручонки целует запросто, будто всю жизнь только сему и обучался. Крошка по имени Ниночка несколько смущенно жалась к Гере. Интересно, что друг наплел ей про Виктора и Таню?

Очевидно, помня вчерашние наставления Виктора, Таня тотчас взялась развлекать гостей. Она моментально разболталась, как любимое Витькино радио, которое на сей раз не выключишь, и говорила бесконечно, выложив уже через пятнадцать минут немалые подробности о себе, Викторе, подругах и о даче. Конечно, что могла. Крашенинников слушал запоем, с наслаждением, вытянув длинные ноги и терпеливо дожидаясь, когда она наконец перейдет от пустого трепа к животрепещущим интимным деталям, время от времени с интересом поглядывая то на Геру, то на Ниночку. Гера был привычно вежливо-внимателен и непроницаем, — даже надоело! — а Ниночка проявляла очевидное любопытство.

Может, взять да и жениться на Таньке? Будет болтать вечерами всякие глупости… Научится, в конце концов, готовить и делать все остальное, что женщине положено. Заодно и в постели тоже. Да, кстати… Виктор покосился на Геру и приглашающим жестом вытащил из кармана сигареты. Пойдем выйдем?

В тамбуре Виктор без всякого вступления и околичностей предложил:

— Тебе не оставить теремок до понедельника? Мы с Танькой можем умотаться вечером в город. К сожалению, в доме всего один диван…

Гера взглянул спокойно и невозмутимо.

— Спасибо, но сегодня не стоит. Я скажу, если будет надо.

Ну как же, от него дождешься! На нем сломались бы лучшие следователи мира!

— Это вряд ли, — Виктор с удовольствием затянулся. — Я тебя чересчур хорошо изучил. Деликатность, Георгий, это болезнь, от нее лечиться надо. С хамством то же самое. Две стороны одной медали. Лечению поддаются с трудом и бесследно не проходят. Но делать попытки необходимо. Иначе каюк.

Гера задумчиво выслушал рассуждения друга и ничего не ответил. Потом они покурили молча. Виктор рассматривал мило беседующих девушек. У Таньки опять съехала набок шапка… Хоть бы в стекло на себя полюбовалась, дуреха… А Нина очень подходит Гере. По всем параметрам. Ему только такая и нужна: маленькая и тихая. Послушная, как кролик.

— Иначе хана, — повторил Виктор и наклонился к Гере. — Послушай, Герка, я давно собираюсь тебе сказать, но все никак не решался… Но теперь, когда мы ввязались в сомнительную аферу с дачей, ты должен быть в курсе дела. Видишь ли, Таткины родители, которые тебя обожают… Ты хоть об этом знаешь, приятель?

Гера сдержанно кивнул.

— Ну, слава Богу, не совсем темный!.. Так вот, они давно мечтают одну мечту, а именно: женить тебя на Татке. Усек? Поэтому ключики, выданные тебе, рассматриваются там несколько иначе… По их сценарию на дачке проживаешь ты вместе с Таткой. К общему удовольствию и восторгу.

Гера не отрывал от Виктора серых красивых глаз. И ни малейшего в них замешательства.

— Я что-то заподозрил, когда был у них в последний раз, — сказал он. — Нечто странное промелькнуло… Неощутимое, почти неосознанное… А как ты об этом узнал?

— Случайно, как же еще… — неохотно отозвался Виктор. — Мать встречается иногда с Крохиными, фиг ее знает зачем, по работе вроде. Ну и бросила в разговоре пару фраз… Между прочим.

Мать Крашенинникова, художница, ученица самого Фалька, родила Виктора очень поздно и растила одна, рано предоставив его самому себе и занимаясь в основном своими картинками и делами. Еще писала воспоминания о Фальке.

— Учти, Таткины предки запросто могут и на дачу ненароком наведаться, — в раздумье продолжал Виктор. — И нас с Танькой засекут. Вариант непросчитанный, но реальный. А могут просто вдруг позвонить тебе ни с того ни с сего и спросить невзначай про Татку: как, дескать, любимая доченька, не проведывает ли юного художника на даче? Или начать допытываться у Татки о твоем времяпровождении в лесу. Нателла даже не задумывается об этом.

— Я знаю, — сдержанно сказал Гера. — Она задумывается совсем о другом.

Не слабо! Неймется Герке, что ли?

Виктор дернулся и покраснел.

— И очень напрасно! Ты когда-нибудь прекратишь? Это уже подлянка, не улавливаешь? Запрещенный прием. Мы так не договаривались!

— Ты слишком часто меняешь привязанности, — сказал Гера. — Вот теперь Таня… Очень приятное существо.

Какого хрена ему надо?! Никто не нуждается в его характеристиках и проповедях.

— А ты не напрягайся! — закричал Виктор, вминая недокуренную сигарету в стенку. — И не суйся не в свое дело! Моя личная жизнь тебя не касается! Ты едешь себе на дачу и езжай дальше спокойненько! Лирические отступления к теме не относятся!

— Относятся, Виктор, — спокойно возразил Гера. — Еще как относятся! Ты просто не желаешь признавать этого.

— Да, не желаю! — Крашенинников вытащил вторую сигарету. — Куда я их на свой страх и риск отнесу, там они и будут! По щучьему веленью, по моему хотенью! Непонятно говорю?

— Да нет, почему же, очень даже понятно, — вздохнул Георгий. — Было бы понятно тебе самому…

Расфилософствовался! Надоели все до смерти!

— "Поучают, поучают, поучают… — пробормотал Виктор. — Поучайте лучше ваших паучат!"

Гера отвернулся к окну. Поезд набирал ход, так жутко громыхая на поворотах, что приходилось сильно сомневаться в его надежности. Таня и Нина мирно беседовали.

— Опять меня занесло черт знает куда, — с досадой проворчал Виктор и виновато взглянул на Георгия. — Плюнь и забудь, ладно? Я тебе уже стольким обязан, а веду себя как скотина последняя…

Гера усмехнулся.

— Никак не получается, Витька, ни плюнуть на тебя, ни тебя забыть. Ну ладно, я, но вот что девушки в тебе находят?

— Если б я знал! — пожал плечами Виктор. — Может, их просто длинные прикалывают, они всегда торчат на виду. А потом, со временем, сильно втягиваешься в ситуацию, сживаешься с ней, здорово ею проникаешься, и уже кажется, что должно быть только так и не иначе.

— А от них ты не устаешь? — поинтересовался Гера.

— Я тебя умоляю… Чего нет — того нет! Во всяком случае, пока, — Виктор мельком взглянул через стекло на беспечно болтающую Таньку. — Вероятно, не устаю…

И он странно замолчал.

— Почему вероятно? — спросил Георгий, выбрасывая окурок.

— Да нет, ничего! — Виктор открыл дверь из тамбура. — Ничего особенного! Мы уже почти приехали…

Станция встретила их тем же поздним осенним солнцем и тишиной. Танька опять заблаженствовала и размякла. Ей сегодня так нравился окружающий мир, что Гера начал чересчур внимательно посматривать то на нее, то на приятеля и улыбаться куда-то в сторону.

День проплыл как в сказке. На удивление теплый, задумчивый и нереальный, неземной день.

Татьяна оголтело носилась по дому, словно ею выстрелили из пистолета, поспевая повсюду: и на кухне, и за столом. И Виктор был в полном недоумении от ее резвости, проворности и ловкости, а Гера продолжал улыбаться стенкам. Ниночка вела себя тихо, как далекая звезда, но когда вечером мнимые хозяева проводили гостей на станцию и вернулись обратно, Виктор громко вздохнул с откровенным облегчением.

— Уф, надоели! Наконец слиняли! — сказал он, усаживаясь, закуривая и вытягивая длинные ноги. — "Ох, нелегкая эта работа"… И ты совсем избегалась. Гоняла на манер атома, потерявшего электрон. А чего ты теперь никак не уймешься? Присядь хоть на минутку, не колготись!

Он схватил Таньку на ходу в охапку и зажал между коленями.

— В конце концов, имею я право остаться наедине с любимой женщиной?

— Имеешь, имеешь, — быстро согласилась Таня. — Только мне так очень неудобно. Дай мне сесть по-человечески.

Нет, она никогда ничему не научится! Виктор со вздохом выпустил ее и безразлично спросил:

— Ну, как тебе Георгий? Не показался?

— Почему не показался? Даже очень! — оживленно отозвалась Таня. — Элегантный, галантный, просто удивительно, что вы с ним дружите, — такие разные! Но Нина ему совершенно не подходит, вот ни чуточки!

Виктор иронически прищурился.

— Ох, и умна! Разные, одинаковые… Что ты в этом смыслишь? И почему же она ему не подходит? Они как раз замечательная, прекрасная, редкая пара! Герка сильно телепатнул, вычислив Нинку в толпе.

— Что значит "пара"? — возмутилась Таня. — Как пара туфель, что ли? А любовь?

— Ну, наконец-то мы с тобой добрались до любви! Я давно ждал, когда ты о ней все-таки вспомнишь. Перпетуум-мобиле каждой девицы… Чтоб ты поняла, родная, ни любовь, ни материальный расчет к добровольному соединению двух людей не имеют ни малейшего отношения! И никакой роли здесь не играют! Важно и нужно лишь одно: чтобы была пара. Все остальное по фигу! Да, если тебе угодно, пара туфель: правая и левая. И два сапога — пара! Слыхала? Чтобы у них обязательно был одинаковый фасон и размер. Чтобы их выпустила из одного и того же материала одна и та же фабрика и чтобы они лежали в одной коробке. И во всем соответствовали друг другу, подходили по всем параметрам, по вкусу, цвету и запаху.

Он внимательно взглянул на Таню.

— Вот это и есть пресловутая гармония взглядов, привычек и принципов, а не твоя обслюнявленная графоманскими стишатами и дилетантскими песенками любовь. Захватанная миллионами грязных пальцев. На рождение пары не влияют ни деньги, ни собственные машины, ни чувства. Просто пара — и все! И ничего больше! Ты двигай своей бестолковкой, шевели! Природу не наблюдаешь? А там, как известно, "утки все парами и с волной волна". Самый простой и естественный процесс. Я бы сказал, примитивный. И Герка со своей милашкой очень друг другу подходят, связанные уже одной ниточкой или веревочкой, шут ее знает…

— Ты все чересчур упрощаешь, — не слишком уверенно сказала Таня. — И почему бы тебе не поучиться у приятеля вежливости? Ты ведь даже не умеешь нормально разговаривать с женщиной!

Крашенинников положил ноги на спинку соседнего стула и допил оставшуюся водку.

— Никогда и ни у кого не собираюсь ничему учиться! — отчеканил он. — Полюбите нас черненькими… Пойди-ка сюда! Я соскучился по тебе, Танька!

— Не пойду! — закапризничала Таня. — Сначала нужно выяснить, пара мы с тобой или нет!

— Ну и как ты будешь это выяснять, умница-разумница? — Виктор полюбовался синеватой антенкой дыма, медленно поднимающегося к потолку. — И как долго? А что ты будешь делать, если обнаружишь ненароком, что мы все-таки не пара?

— Пока не знаю, — заявила Танька. — Ни того, ни другого, ни третьего! Но это не имеет никакого значения.

— Как мало ты знаешь… — Виктор задумчиво погладил ладонью синий дымок. — Просто ни хрена… А что вообще, по-твоему, имеет значение? Боюсь, что до этого ты тоже пока еще не додумалась.

Таня ничего не ответила, вдруг притихнув и печально опустив подбородок на руки. Виктор бросил на нее беглый взгляд. Смешная, беззащитная, глупая сыроежка осенняя…

— Ты сидишь, как Аленушка у пруда… О чем ты сейчас думаешь?

— О тебе, Витя, — неожиданно сказала Таня. — О тебе я могу думать?

— Да что ты говоришь? — Виктор с интересом повернулся к ней, резко крутнувшись на стуле и едва не опрокинув его вместе с собой. — И что ты обо мне надумала?

Таня еле сдержалась от смеха.

— "Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места?" — радостно закричала она. — Витька, ты сейчас упадешь!

Виктор тоже засмеялся и вдруг с тоской осознал, что не знает, как ему себя вести и что делать… Что теперь он, здоровый мужик и порядочный балбес, жутко, просто панически боится ее, страшится до нее дотронуться и снова ненароком повредить ей, маленькой и нежной, что-то опять сломать и нарушить в слабом и нестойком, ранимом существе, в этом худеньком теле… Он вообще не умеет с ней обращаться. Вариант непросчитанный.

Как свободно и легко было ему всегда с его девками, не доставляющими ни забот, ни хлопот, ни большого удовольствия… Если уж честно. Разбитные, шумные, веселые, они запросто входили в самые разнообразные компании и подошли бы любому и каждому. И ни одна из них ему бы не подошла. Никогда, ни за что. Ни за какие коврижки!

— "Знать не можешь доли своей", — промурлыкал Виктор.

— Это не факт, — передразнила его Таня и глянула своими странными, одновременно веселыми и грустными глазами. Она одна умела так смотреть. — А если обратиться к гадалке?

Виктор осторожно вытянул длинную руку и потрогал ее за нос. Ничего, не развалилась. Даже не отодвинулась. Можно попробовать еще… Сидит тихо и молчит. Словно ждет чего-то. Да чего от него дождешься, от идиота необструганного? Склеил чувиху, валенок!..

— Таня… — глухо и быстро заговорил Виктор, опуская ноги на пол. — Понимаешь, какая вышла история… Только ты, пожалуйста, не смейся, хотя я, конечно, ужасно смешон и все такое прочее… Но теперь я сам начал бояться… И ничего не могу с собой поделать. Я боюсь тебя!

Танины глаза сделались размером с медные пятаки. И по цвету похоже.

— Кажется, ты слишком много сегодня выпил, — озадаченно заметила она. — Может быть, тебе сделать крепкого чая?

— Да, чефира бы недурно! — одобрил предложение Виктор. — Хотя ты снова ни фига не поняла! Я боюсь к тебе даже прикасаться после всего, что случилось, а ты со своим чаем! Он что, поможет? Если поможет, то давай!

Таня тихонько хмыкнула, потом засмеялась, а потом громко захохотала, откинув назад голову. В милой ямочке между ключиц Виктор снова увидел эту коричневую круглую родинку, которую там на редкость удачно нарисовали…

Он встал.

Танька заливалась так, что абажур над столом зашевелился бахромой в такт незнакомой мелодии, отбрасывая пугающие, неестественные тени.

— Ты надолго? — спросил Виктор, наклоняясь к ней.

— Сейчас… — с трудом выговорила она, давясь от смеха. — Подожди чуточку, скоро отсмеюсь…

Виктор с досадой махнул рукой.

— Я не об этом! Опять не поняла, бестолкушка! Ты здесь, со мной, надолго?

Он едва справлялся с захлестывавшей его нежностью к Таньке. Она совсем залилась в хохоте.

— Очень… своевременный… вопрос! — прорвалось у нее. — Навсегда!

— Навсегда? — Виктор рывком поднял ее со стула на руки. — Повтори, что ты сейчас сказала?

— Отстань! — завопила Танька, болтая ногами. — Ты же… меня… боишься!

— С этим не поспоришь! — вновь согласился с ней Виктор. — "Давай бояться вместе!" Но я хорошо запомнил твой ответ. И при случае я тебе его напомню!

— А такого случая тебе не представится, Витя, — вдруг перестав смеяться, серьезно сказала Таня.

Разве Виктор мог тогда предполагать, что она окажется столь страшно, зловеще права?..

Они прожили на Таткиной даче до самого мая, пока, наконец, Крохины не начали собираться что-то сажать на огороде. Зимой ходили на лыжах до абрамцевского музея, постоять у врубелевской скамьи, как говорила Таня.

Заметенные снегом маленькие здания музея казались затерянными и забытыми в этом мире, лишними и никому не нужными. Спрятанная под ненадежной охраной стеклянного купола врубелевская скамья возвышалась на холме над снеговыми просторами странным, непонятным сооружением. Танька стояла рядом с Виктором, положив подбородок на лыжную палку, и задумчиво молчала. Ветер косматил и выбивал волосы из-под ее пуховой шапочки.

Несмотря на свою природную гибкость и пластичность, Таня оказалась невыносливой и быстро уставала, с трудом поспевая за Виктором по лыжне. Но характер при этом проявляла удивительный. Крашенинников посмеивался, оборачиваясь и ожидая, что она вот-вот попросит остановиться отдохнуть или возвратиться назад. Иногда из вредности, для проверки, он умышленно наращивал темп, но Таня упрямо шла сзади, стиснув зубы, выбиваясь из последних силенок, и пощады не просила. "Из чего только сделаны девочки", ухмылялся про себя Виктор.

Вернувшись на дачу, Таня останавливалась перед крыльцом и застывала, совершенно измученная, беспомощно повиснув на палках и не в состоянии даже снять лыжи. И Виктор, проклиная в душе и себя, и ее, расстегивал ей крепления, развязывал шнурки на ботинках и втаскивал на руках в дом, маленькую, слабую, беззащитно прижавшуюся к нему всем телом…

— Ну что? — спрашивал он, искоса поглядывая на нее и накрывая на стол. — Завтра с утра побежим?

— Обязательно, — бормотала Танька, прилипая к стулу. — Я только посижу чуть-чуть, ладно?.. А ты порежь нам колбаски-альбиноски…

— Как водится, — согласно кивал Виктор. — Тренируйся, бабка! К весне свободно сдашь на мастера спорта!

По утрам он будил ее, напевая "а была она солнышка краше". Танька открывала сонные глаза.

— Что там передавало твое радио? — спрашивала она.

— Так, информировало, — отвечал Виктор, прижимаясь к ее плечу. — Болтало всякие разности… Вещало. Надеюсь, нынче я тебе приснился?

— Не-а, — отзывалась, потягиваясь, бесчувственная и чересчур честная Танька. — Ты ведь знаешь, мне никогда не снятся сны.

Иногда их навещали Гера с Ниночкой, разок приехал Алексей, от которого Таня пришла в такой же восторг, как от Геры.

— У тебя замечательные друзья, — сообщила она.

— Есть такое дело, — охотно согласился Крашенинников. — Сказочные, былинные. Три богатыря с картинки. Ведь Алеша у нас по фамилии Попович, а Гера по отчеству — Никитич, один только я сбоку-припеку…

— Правда что ль? — повторила озадаченная Танька его любимый вопросик. — Или так плохо врешь на ходу?

— Святая истина, — заверил ее Виктор. — Для выдумки больно примитивно, да и у меня с этим делом слабовато, правильно говоришь. Окромя всего, Геркина фамилия — Сумнительный. Ну разве такое придумаешь?

Танька расхохоталась.

Однажды без всякого предупреждения заявилась Татка.

"Сразу здорово поплохело, — подумал Виктор. — И чего ей неймется? На дачу намылилась… Делать нечего… Проветриться решила, подышать свежим воздухом…"

— Без хозяина и дом сирота, — доброжелательно поведал он Татке и поинтересовался: — Чем порадуешь?

Татка неопределенно и вяло пожала плечами. Она без конца терзала и мучила цепочку на груди и выглядела весьма неважно: скучная, унылая, неулыбающаяся. Царевна-несмеяна. Но Таня подруге очень обрадовалась и защебетала, зачирикала, словно не замечая Таткиного настроения. Она водила Татку за собой в лес, закармливала дрянными консервами и тщетно пыталась разговорить. Получалось плохо.

Виктор угрюмо таскался за девчонками, размышляя над тем, как сильно стали тяготить и обременять его в последнее время люди. Сплошняком не в кайф. Все, кроме Таньки. Это диагноз. Она неслабо колданула, видать. Присухой такое дело в народе зовется. Простодушная вроде на вид, бесхитростная, а вот подишь ты! Облапошила мужика и радуется. Вон как заливается!

Таня звонко смеялась, усиленно развлекая Татку. Далась ей эта любимая подруга! Ну что с ним опять происходит? Татка, подарившая ему ключи от лесной избушки… Безотказная Татка, которая без колебаний бросится грудью на амбразуру, если Витюшке понадобится… И даже на нее он понес! Но справиться с собой Виктор не мог: его снова круто заносило. Только с отъездом Таты вечером в город тяжелый груз свалился с его плеч.

— С Таткой что-то неважно! — объявила ему, проводив подругу, Таня. — Она стала совсем неозвученная. В чем дело, как ты думаешь?

— Не драматизируй, Таня, — посоветовал ей Виктор и пристально осмотрел пустую бутылку: неплохо еще выпить! — Ты бы лучше поговорила с ней мягко, по-женски, если уж тебе так чешется все разузнать. Глядишь, она бы и раскололась!

— Ты нечуткий! — заявила Таня. — И невнимательный!

— С этим не поспоришь! — с готовностью подтвердил Виктор. — У меня с чуткостью давно напряженка. Мрак! А сейчас я очень паршиво себя чувствую…

Таня посмотрела недоумевающе.

— Перепил, что ли? — неласково поинтересовалась она.

— У тебя только одно на уме, бестолковая! — не выдержал и озлобился будущий художник. — Молчала бы лучше, больше бы толку было! Перепил, перепил! Сиди и не выступай! Я, может, давно тяжко хвораю, а ты и не видишь ничего, шибко внимательная!

— Чем это? — с некоторой тревогой спросила Таня. — Вроде непохоже… Ты прости, я действительно ничего не заметила.

— Как водится… — мгновенно остывая, буркнул Виктор. — Ладно, не бери в голову! Проехали! Это я так, сдуру ляпнул. Здоров, как дикая зверюга!

— Скорее, как твой художественный прототип Илья Муромец, — хитро поправила его Танька.

Крашенинников засмеялся.

— Правильно говоришь! Ох, и умна! А теперь просвети меня насчет своего творчества: я до сих пор в глаза не видел ни одного твоего даже самого куцего сценария. Или какого-нибудь рассказенка. Ты бы доверила мне свои творения!

— Не-а! — отрицательно помотала головой Танька и скорчила недовольную гримасу. — Лучше потом, как-нибудь в другой раз. Ты ведь тоже не показываешь мне своих картинок!

Виктор вздохнул.

— Да я пишу сейчас очень мало… Уже разучился, поди, начисто, так что хвалиться нечем.

— А почему мало? — удивилась Танька.

— Какая вы недогадливая, сударыня! — Виктор подхватил ее со стула и усадил к себе на колени. — Когда ты, наконец, начнешь хоть чуток думать? Это ведь ты мне свет застишь, разве тут с тобой может быть нормальная работа?! Но лучше быть без ума от женщины, чем без женщины — от ума…

Таня очень смутилась и растерянно провела ладонью по лицу.

— Я ни при чем… — прошептала она. — Я вовсе не хотела тебе мешать…

— С этим не поспоришь! — покладисто согласился с ней Виктор. — Но все приключилось без вашего хотения, мадам! Такое случается. И не слишком редко. Можете рассматривать мое заявление как официальное признание в любви!

Танька вдруг снова сильно закосила, левый глаз заторопился к переносице, и у Виктора нехорошо застучало в висках.

— Ты что, бестолкушка? — он зажал ее между колен. — Ну что ты, глупая? Я вроде никаких гадостей тебе на сей раз не говорил.

— А как же тогда поступить с твоей теорией о парах? — ловко сориентировалась и поймала его на слове Танька. — Ведь любовь не нужна, помнишь? Что мы теперь будем с ней делать, Витя?

— Ты молоток, — перебирая ее волосы, отозвался Виктор. — И вовсе не промах, опять я с тобой лопухнулся… В который раз! Что это никак у меня ничего не выстраивается, а раньше все бежало так гладко, как по ниточке… Может, без тебя я и прожил бы жизнь на халяву, без всяких тормозов… Фиг его знает, было бы мне лучше!

Он задумался и замолчал, уткнувшись носом в Танькины лохмушки. Витя на распутье…

— А вот что я вспомнила, — сказала она, — почему ты не прочитал мне ни одного стишка про зиму? Неужели не знаешь?

— Такого не бывает, Танюша, — отозвался Виктор. — О зиме так о зиме, пожалуйста:

Могу еще:

— Ну, ты даешь! — восхитилась Таня. — Откуда ты столько знаешь?

— Я ничего не знаю, — медленно ответил Виктор. — Абсолютно ничего и ни о чем… Просто ловко пускаю пыль в глаза, создаю имидж, видимость. Шибко выгодное дело! Хотя в башке у меня одна только дурь. Поцелуй меня, Танька!

— И это тоже дурь? — спросила она, прищурившись. — Насчет поцелуя?

— А вот это как раз не факт, — пробормотал Виктор. — За фигом на тебе вечно столько тряпок? В доме ведь африканская жара… Начхали, Танька, мы с тобой на советы классика, заклинавшего "не ходите, дети, в Африку гулять!" И ничем хорошим наше непослушание не кончится…

Кто ему тогда подсказал эту вещую мысль?..