Последняя из рода Болейн

Глава двадцать седьмая

Ликующие возгласы и неумолчный смех множества людей на парадном дворе лишь на мгновение привлекли к себе внимание Марии. Ее слишком взволновало и захватило то, что она видела перед собой в окне: брат и его приспешники, всегда такие невозмутимые Вестон и Норрис, самозабвенно бросали друг в дружку снежками и пригибались за обледенелым мраморным фонтаном. Изо рта у них то и дело вылетали клубы пара. Мария радовалась тому, что снег лег на землю слоем всего в два-три дюйма: этого довольно, чтобы придворные резвились во дворе, но не задержит на дороге всадника, спешащего по важному делу. От ее дыхания оконное стекло запотело, Мария отвернулась и продолжила свой путь по коридору в покои новой королевы. Ей вспомнилось, что Его величество венчался с Анной здесь, в холодном Гринвичском дворце, ранним утром такого же морозного и снежного дня. Венчался тайно, поспешно — всего через два дня после того, как узнал, что его леди Анна ждет ребенка.

Марию, однако, все это мало занимало. Перед нею наконец-то забрезжила слабая надежда ускользнуть из полного скрытых угроз лабиринта придворных обязанностей, семейного долга и от неусыпного ока соглядатаев — как утверждал Стафф, соглядатаев Кромвеля. Сегодня, возможно, воплотится в жизнь давняя заветная мечта — уехать от двора, тайком обвенчаться с Вильямом Стаффордом и провести несколько дней в Банстеде, а уж потом возвращаться снова к своим обязанностям при дворе и надевать привычную маску притворства.

Она небрежно кивнула двум телохранителям, стоявшим у входа в покои королевы, и те широко распахнули двойные двери. Стафф три дня назад отправился в Уивенго, но сейчас он должен ожидать Марию в одной лондонской таверне. Теперь все зависит от того, будет ли ей позволено отлучиться из дворца на несколько дней. Все, чем она жила эти последние тяжелые месяцы, даже долгие-долгие годы — с тех пор, как полюбила Стаффа, — свелось теперь к одному: разрешит ли ей Анна на время покинуть дворец.

Анна полулежала на своем массивном ложе с балдахином, откинувшись на атласные подушки (на каждой был вышит ее нынешний герб). Длинные волосы распущены, а из глаз на бледном лице так и брызжет самоуверенность; в них не осталось и следа былых страхов оказаться брошенной или стать игрушкой Тюдора, который — в этом она была теперь уверена — стал ее покорным слугой. В углу, бездельничая, сидела Джейн Рочфорд, а несколько придворных дам стоя вышивали на больших пяльцах, расставленных по углам опочивальни. Томный Марк Смитон пристроился на дальнем конце ложа, меланхолично перебирая струны искусно расписанной и позолоченной лютни.

Мария слегка присела в реверансе, Анна кивнула ей, не улыбнувшись. Обрамленные черными бровями и ресницами глаза казались очень большими, блестящими.

— Лучше ли ты чувствуешь себя нынче утром, сестра? — спросила ее Мария.

— Нет, Мария, клянусь всеми святыми. Потому-то я до сих пор и не встала с постели, сама видишь. Все эти вопли, как я понимаю, означают, что придворные снова играют то ли в догонялки, то ли в снежки. И Джордж там?

— И он, и многие другие. Свежий снег выпал.

— И в такое время меня тошнит по утрам из-за беременности! Я теперь прихожу в себя только к полудню, а Его величество впадает в гнев, если ему кажется, что я встала слишком рано. Ну ничего, это все окупится, когда родится он. А весь двор, — добавила она, и ее лицо озарилось улыбкой, — гадает, не носит ли уже королева под сердцем дитя короля. Надеюсь, французские шпионы успели донести об этом Франциску и его заносчивой королеве. Мне нравится дразнить их всех, однако очень скоро все и без того перестанут сомневаться. А моему пригожему лютнисту я дала ясно понять: если он разболтает все, что ему известно, висеть ему на крепостной стене Тауэра. — И лягнула под одеялом Смитона, одарив его улыбкой.

— Ничего-ничего я им не скажу, королевское величество Ваше, — пропел он в такт своему наигрышу.

— Как хорошо, что ты мне объяснила, Мария, что эта кошмарная тошнота и головокружения — всякий раз, как я поднимаюсь с постели, — прекратятся месяца через три, не больше. Не то я бы не выдержала. Я чувствую, как стремительно раздается моя талия, такая тонкая! — Она опустила глаза на живот, лишь едва округлившийся. — Однако сын, наследник престола, стоит таких мук.

— Как раз о сыне я и собиралась спросить, Ваше величество. — Мария преодолела порыв заломить руки и постаралась говорить ровным голосом.

— О моем сыне, Мария?

— Нет, Ваше величество. О Генри Кэри, сыне Вилла Кэри и моем. Понимаете, я почти не вижусь с мальчиком, а он так быстро растет! Вы же по утрам долго не встаете с постели, а после полудня проводите время с Его величеством, вот я и подумала, что теперь вам как раз удобно дозволить мне поездку в Хэтфилд. — Миндалевидные глаза Анны были прикованы к лицу старшей сестры. — Так печально, что мальчик растет не только без отца, но и без матери.

— Надеюсь, ты не собираешься идти дальше в своих благочестивых рассуждениях и предлагать, чтобы Марии, незаконной дочери короля[138], было дозволено повидать свою мать-испанку, принцессу Уэльскую, которая этой зимой так занемогла?

— Разумеется, нет. — Сквозь бархат корсажа Мария ощутила, как неистово заколотилось у нее сердце. — Вчера я не хотела этим сказать ничего особенного. Сейчас я говорю только о своем сыне, который находится под вашей опекой. Я прошу, Анна, Ваше величество, — для меня ведь так важно повидать его, хотя бы денек-другой!

— Что ж, если это ненадолго, то я, полагаю, смогу обойтись без твоих услуг. Временами, сестра, — она наклонилась ближе к Марии и понизила голос, — у меня возникают сомнения: на чьей стороне ты в действительности, пусть Болейнам и удалось почти совершенно одолеть изменнические силы, которые поддерживают принцессу-испанку. И, как не раз говорили мы с Его величеством, ее дочери, у которой так плохо сгибается шея, позволят возвратиться ко двору лишь после того, как она склонит голову перед законным наследником престола, а он должен родиться осенью. Право же, после того как в июне меня коронуют в Аббатстве[139] — а Его величество это обещал, — никто не посмеет усомниться в том, кто есть законная королева. И на улицах перестанут шептаться: «Вот едет сожительница короля, его блудница».

— У тебя, сестра, множество верных сторонников, а будет еще больше, — успокоила ее Мария.

— Это так, Мария. Отец, король и Кромвель позаботятся, чтобы так и было. Да только мне хотелось бы знать наверняка, что ты не просто сестра мне, но и одна из верных моих подданных. — Анна вздохнула, в задумчивости разгладила нежными руками шелк одеяла. — Я-то понимаю, что тебе стало скучно при дворе сейчас, когда твой воздыхатель Стаффорд уехал в Уивенго. — Она подняла руку и погрозила Марии пальцем, словно укоряла непослушного ребенка. — Ты уж постарайся не забрести случайно в его скромное поместье после того, как повидаешь своего ребенка.

Мария глубоко вздохнула и изо всех сил постаралась, чтобы на ее лице не отразилась страшная тревога.

— Я еду отнюдь не в Уивенго, Ваше величество. По правде говоря, я никогда там и не бывала.

Рядом с Марией у ложа возникла Джейн Рочфорд, подала Анне кубок сдобренного пряностями вина.

— Тебе что, плохо слышно со своего места? — язвительно бросила ей Анна, но вино приняла. Джейн промолчала.

— Вот и прекрасно, Мария. Поезжай, коль тебе хочется, только не задерживайся там. Что же до твоего дружка из Уивенго, то король намерен женить его летом на девице Дорсет. Ты же, как сестра королевы, обвенчаешься с человеком куда более знатным, это понятно.

Мария едва не вскрикнула от радости. Еще завтрашний день — а потом уж родственники не смогут осуществить, что задумали. Она быстренько попятилась от ложа и присела в реверансе. Через какой-нибудь час ее здесь не будет, вместе со Стаффом они поскачут в Хэтфилд, а завтра — венчание в Банстеде, и они свободны — на время свободны от всех.

— Наша сестра Мария отваживается путешествовать в такую ужасную погоду, — сладеньким голоском заметила Джейн, обращаясь к Анне, и Марии захотелось дать ей пощечину. — Значит, отец это одобряет, Мария?

— Должно быть, одобряет, — начала Мария, но Анна резко перебила ее.

— Помолчи, Джейн, не лезь в наши с Марией дела! Лорд Болейн — не король и не королева. Это я решила, что Мария навестит сына Вилла Кэри, вот она и навестит. Можешь нашептать отцу, если тебе так хочется, только потом держись от меня подальше. А Кромвелю я и сама скажу, пусть знает, где она. Надеюсь, дорогая Джейн, ты не задохнешься, если придется такие интересные новости держать при себе.

Джейн открыла было рот, но затем лишь сделала неуклюжий реверанс, попятилась от ложа и молча вернулась в свое кресло в углу опочивальни. Сестры остались удовлетворены: Мария вздохнула с явным облегчением, а Анна победно улыбнулась.

— Благодарю вас, Ваше величество. Я не забуду вашей доброты.

— Да уж постарайся не забыть, Мария. И передай пареньку привет от меня. Возможно, когда он достаточно подрастет, я помещу его в школу законников, пусть там постигает королевскую службу. Ему сейчас одиннадцать?

— Да, скоро уже двенадцать.

— Значит, в один прекрасный день он сможет служить моему сыну как доверенный советник. Тебя это радует, Мария?

— Дети Кэри почтут за честь служить королевской фамилии, — тихонько произнесла Мария. Неужто ей никогда отсюда не выбраться? Он ведь подумает, что она не сумела убедить королеву в необходимости своего отъезда. Может, не станет дожидаться ее, а то и вернется сюда!

— Можно ли мне теперь идти, Ваше величество? Вам утренний отдых пойдет на пользу.

— Это точно. Силы мне очень нужны, ибо тот факт, что я ношу его ребенка, никак не сдерживает пыл Тюдора по ночам. Что ж, до свидания.

Мария резко развернулась и с трудом заставила себя выйти из комнаты медленным шагом. Со двора по-прежнему неслись возгласы, а в коридоре, к радости Марии, почти никого не было. Его величество, вероятно, заперся с Кромвелем, ибо отныне не желал позволять канцлеру бесконтрольно править королевством, как было много лет при Уолси. Не успеет никто и хватиться ее, как Мария уже будет в седле и поскачет прочь со Стивеном и конюхами.

Нэнси, завидев улыбающуюся госпожу, просияла.

— Так она вас отпустила?

— Отпустила, да к тому же не назначила точного срока возвращения, Нэнси. Все ли готово? Давай-ка, помоги мне снять это платье.

Нэнси расшнуровала и сняла с нее платье, помогла облачиться в коричневый костюм для верховой езды. Девушка знала, что госпожа собирается к Стаффу, но ни ей, ни Стивену ничего не было известно о готовящемся венчании.

— А вы не откажетесь, госпожа, поцеловать мальчика за меня, когда будете в Хэтфилде? А как вы думаете, он меня еще помнит?

— Его отослали от нас таким юным, Нэнси. Но я все равно передам ему твои добрые слова. А что же до поцелуя, то в последний раз я попробовала поцеловать его два года назад, и он сразу после этого вытер губы.

— Ой, это так похоже на молодых парней, госпожа, я знаю!

— Надеюсь, не на Стивена, Нэнси, — пошутила Мария, и лицо горничной расплылось в широкой улыбке. Мария в сильном возбуждении крепко обняла служанку, они вышли из комнаты и зашагали к конюшням. Слава Богу, Анна не догадалась спросить, кого из конюхов или стражей она берет с собой. Ведь Стафф старательно отобрал их сам, а во главе маленького отряда стоял его слуга Стивен.

Иден радостно пофыркивала в ожидании предстоящей прогулки на свежем бодрящем воздухе; Стивен помог Марии взобраться в седло и обернул ее ноги полами тяжелого плаща и плотными юбками. Двое других слуг вскочили в седла, а Стивен задержался на минутку рядом с Нэнси, неловко комкая в руках полотняный картуз.

— Поцелуй же девушку на прощание, Стивен. Мы отправляемся в город, — подбодрила его Мария, улыбаясь влюбленным.

— Будет исполнено, миледи, — серьезно ответил Стивен. Потом вскочил на лошадь, Нэнси замахала рукой, и они выехали из-под защиты уютных гринвичских стен красного кирпича на занесенную снегом дорогу, шедшую вдоль реки до самого Лондона.

Узенькая, крытая соломой таверна, которую Стафф выбрал для встречи с Марией, называлась «Голова королевы»; над входом красовалась грязная вывеска, призванная изображать лик королевы Екатерины, которая с высоты взирала на кривой переулок. «Голову королевы» с обеих сторон тесно обступили другие двух- и трехэтажные строения, скучившиеся в тени Тауэра, на улочке Куперс-роу. Единственное, что могло напоминать Анну в лице, изображенном на вывеске, если бы владельцу пришлось переделывать «портрет», подумалось Марии, пока она спешивалась у ворот, — это пристальный взгляд.

Нос у нее так замерз, что она закрыла его перчатками и дышала в них, как делала и всю дорогу в седле. Щеки горели, а пальцы ног совсем онемели от холода, но все это ее не волновало. Главное — завтра венчание! Венчание с мужчиной, которого она сама выбрала и к которому стремилась всем сердцем.

— Сюда, госпожа, — сказал Стивен, придерживая дверь под вывеской. Внутри было темновато, и глаза Марии вгляделись в эту полутьму в поисках рослой фигуры Стаффа. Казалось, в зале никого не было. Позади Стивен захлопнул дверь, с улицы перестало тянуть холодом.

Стафф вскочил на ноги — он сидел, согнувшись, на скамье у пылающего очага.

— Мария, любимая! Слава Богу! — Он заключил ее в теплые объятия и подвел к огню. Она отпила из его чаши теплого эля и протянула руки ближе к пламени. Стафф наблюдал за ней, придерживая ее сзади за талию.

— Она без малейших затруднений позволила мне уехать, — услышала Мария свой торопливый доклад. — Дуреха Рочфорд попыталась было вмешаться, но Анна такого не терпит. Теперь уж если она что решила, то на всякого, кто посмеет перечить, изливается буря гнева. А ты так молчалив, мой господин! Как там, в Уивенго?

— В усадьбе уютно, прибрано, она ожидает свою хозяйку, Марию Буллен, если только нам придется там жить. Я вчера по дороге в Лондон все размышлял об этом — а не отказаться ли от намеченного и не обвенчаться ли в Колчестере, а потом дать им знать, когда мы уже устроимся в Уивенго как следует? Может, мы скажем им, что там полно привидений, и тем отвадим их от Уивенго? — Он взял ее холодные руки в свои и согрел, осторожно растирая. — Мне очень хотелось поступить именно так, но я понимал, что этого делать нельзя, иначе на нас спустят всех собак. — Он опустил глаза на свои сапоги. — И мне впервые за долгое-долгое время захотелось стать мятежником.

— Пожалуйста, Стафф, не нужно так говорить.

— Да нет, не пугайся, девочка. Я же не всерьез, просто мне очень хочется увезти тебя подальше от их любопытных взглядов, от жадных рук, и оттого я временами теряю осторожность. Если не чертов Кромвель пожирает тебя своими похотливыми глазками, так твой отец делает мне завуалированные намеки на то, что имеет виды на твое замужество, — чтобы не выпускать меня из-под контроля.

Мария повернулась к нему и взяла руками его худощавое красивое лицо.

— Стафф! Посмотри на меня.

Он поднял на нее взгляд темных глаз и улыбнулся.

— Этот приказ я готов выполнить всегда, милая моя.

— Я говорю серьезно. Послушай. Больше нам незачем их бояться. После завтрашнего дня они уже не смогут нас разлучить. Нас обвенчают, и уж тогда никакой другой мужчина не посмеет согласиться на брак со мной. А коль и придется вытерпеть их гнев, то мы будем рядом друг с другом. И если нас подвергнут опале и прогонят от двора, тем лучше — я с удовольствием стану жить в Уивенго.

Он заглянул в глубину ее сияющих глаз.

— Вот эта Мария, которую я возьму себе в жены, гораздо сильнее той, к которой я стремился когда-то. Что бы ни случилось, любовь моя, ты будешь жить в Уивенго, и скоро. Это я тебе обещаю. А сейчас нам пора пускаться в путь в Хэтфилд, чтобы завтра с первыми лучами рассвета повернуть Санкторума и Иден в направлении постоялого двора мастера Уитмена и той сельской церквушки. Но сначала я потребую поцелуя от моей суженой, ибо ее уста уже достаточно согрелись, на мой вкус. — Медленно-медленно он притянул ее к себе и сомкнул руки сзади на тяжелых складках теплого плаща. Поцелуй был нежным, потом он стал крепче и настойчивее. Когда Стафф поднял голову, Мария увидела в его глазах знакомое пламя страсти. — Пойдем, милая девочка. Вперед, в Хэтфилд, не то свадьбу нам придется играть здесь, в этой грязной таверне. — Он подхватил свой черный плащ и шапку, и они вдвоем, держась за руки, поспешили к двери.

К тому времени, когда в ранних сумерках чисто-белый снег стал выглядеть серым, они уже добрались до Хэтфилда, и Мария провела с Генри Кэри два часа. Худенький, усыпанный веснушками мальчик с золотисто-каштановыми волосами был учтив и горячо любил мать. Он читал для ее удовольствия греческие и латинские стихи, рассказывал, как хорошо ладит с наставником и с сыном Его величества, Фицроем. Он высказал горячее желание повидать свою тетушку, новую королеву, которую совсем не помнил, покинув двор едва не в младенческом возрасте. Дважды он просил мать кланяться от него дорогому дедушке. Когда мальчик упомянул о дедушке во второй раз, в душе Марии шевельнулось какое-то пугающее подозрение. Она постаралась спокойно во всем разобраться.

— А часто ли тебе доводится видеть дедушку Болейна, Гарри?

— Ой, матушка, очень часто! С последнего раза две недели прошли. Он привозит такие чудесные подарки, часами рассказывает мне о жизни при дворе, пообещал, что когда-нибудь я тоже там окажусь. Он мне сказал, что я смогу с его помощью занять высокое место у трона Его величества.

— Ну конечно, конечно. Теперь, когда твоя тетушка — королева, ты можешь достичь высокого положения. Она мне говорила, что ты можешь стать наперсником ее детей, когда те родятся.

— Но дедушка сказал, что я мог высоко подняться уже давно, матушка, даже прежде, чем новая королева заняла место… ну, стала королевой.

«Чтоб отцу к чертям провалиться, — вспыхнула в ее мозгу отчетливая мысль. — Он ни разу не говорил мне об этих визитах. Еще бы! Ему же не хочется, чтобы я знала, как он регулярно отравляет сознание мальчика. Когда вернусь, надо обязательно сказать ему, чтобы прекратил все это, иначе я скажу Его величеству именно то, чего драгоценный папенька так страшится. У него не выйдет использовать мальчика на тот случай, если потерпят крах остальные расчеты, как удержаться у власти!»

— Матушка, у вас такой сердитый вид! Что-то случилось? — К ней склонилось бледное открытое лицо Гарри.

— Нет-нет, милый Гарри, все хорошо. Ну, довольно нам говорить о дворе. Он отсюда достаточно далеко.

— Всего двадцать миль, матушка, так дедушка сказал.

— Это верно. А теперь расскажи-ка мне лучше, как мастер Гвинн учит вас географии. Раньше думали, что земля плоская, так ты сказал?

«А я думала, — звенело у нее в голове, — что можно доверять отцу. Ему и раньше удавалось подчинять себе юные души, маскируясь притворным дружелюбием, но с Гарри это больше не пройдет! Ах, если б только официальным опекуном Гарри не была теперь Анна!»

— Вы меня слушаете, матушка? — Он улыбнулся своей златовласой красавице матери, у которой были такие голубые глаза и такое озабоченное лицо. А ведь когда она только увидела его сегодня, то была такой счастливой! Может, это он что-нибудь не так сказал и огорчил ее? Или она считает, что он не столь далеко продвинулся в науках, как ей хотелось?

— Да, миленький мой, я слушаю. Ты рассказывай дальше, а потом следует поесть и ложиться спать — на рассвете мне надо уезжать.

— Так, может, лучше мне пересказать для вас, матушка, родословную нашего любимого короля? — спросил мальчик, не сводя с ее лица честных глаз.

В лучах клонившегося к закату солнца крытая соломой «Золотая чайка» сверкала, будто перевитая алмазными нитями. Путь от Кентской дороги до Банстеда занял у них больше времени, чем рассчитывал Стафф: выпал свежий снег, и всадникам приходилось ехать медленно, внимательно направляя коней, потому что под снежным покровом таилось множество выбоин. Несмотря на сильный мороз, они оживленно болтали, время от времени останавливались, чтобы поцеловаться и вместе восхититься красотой заснеженных хвойных лесов, обледенелыми коричневыми стволами вязов и берез, а тем временем Стивен и два конюха отставали от них все больше.

Перед ними открылся притихший Банстед, лишь тонкие струйки дыма поднимались в зимнее ясное небо да на снежной целине то там, то тут виднелись следы ног. Чета Уитменов ожидала гостей, поскольку Стафф дал им знать еще несколько дней тому назад, и вскоре путешественники уже отогревали руки и ноги у жарко пылающего очага.

— Здесь все такое же, как вам запомнилось, миледи? — спросил мастер Уитмен, видя, как Мария снова и снова обводит взглядом помещение.

— Нет, мастер Уитмен, здесь куда красивее, чем мне помнилось, — ответила Мария. — Я смотрю очень внимательно, так что теперь уж запомню наверняка.

— Ах, да ведь день свадьбы — он особенный, как же его не запомнить-то? — вставила свое слово и мистрис Уитмен. — Вот мой Джон, так он привез меня из Дувра прямо сразу на следующий день после нашей-то свадьбы. Но я прекрасно помню тот маленький постоялый двор на самом берегу моря, где мы провели первую ночь. У нас-то матрац был соломенный, но в соседнем номере была настоящая пуховая перина, так я и это помню. — Она вспыхнула, поймав предостерегающий взгляд мужа и усмешку Стаффа. — Уж я все помню, Джон, и расскажу, если только захочу!

— Ну да, только нынче день их свадьбы, и не желают они тут рассиживаться и слушать про твою! — сердито оборвал ее муж.

— Послушай, Джон, — вмешался Стафф, не давая разгореться семейной перепалке, — мы здесь уже довольно пробыли, согрелись, пора нам идти. Ты точно знаешь, что священник там, в церкви?

— А как же, милорд! Весь день, пока вы не приедете, он сам так сказал.

— Тогда, если мистрис Уитмен поможет леди Кэри переодеться, мы можем отправляться. Зимой ночь наступает рано, а мне хочется, чтобы нынешняя ночь была целиком в моем распоряжении, а, мистрис Уитмен?

Она рассмеялась и пошла вместе с Марией наверх.

— Я-то понимаю, что вы насмехаетесь над нами обеими, милорд, — крикнула она, оборачиваясь на ходу, — а я и не против!

Мария достала платье, которое надевала на майский праздник, белое с розовым, расшитое крошечными розочками, разгладила складки. Ей хотелось сшить новое платье специально к этому дню, но при дворе в ближайшее время не ожидалось никаких грандиозных торжеств, а возбуждать подозрения она побоялась. «А надеть именно это меня просил сам Стафф», — думала Мария, пока мистрис Уитмен зашнуровывала платье. Для хорошей прически ей очень не хватало уверенных рук Нэнси, но в пути ветер так спутал ее длинные локоны, что Мария махнула рукой и решила не подбирать волосы, а мистрис Уитмен просто расчесала их гребнем. Жаль только, золотая сеточка, давным-давно купленная ей Стаффом здесь, в Банстеде, никак не идет к сегодняшней свадьбе: сегодня Мария чувствовала себя свободной, как никогда в жизни.

У Стаффа загорелись глаза, когда он увидел ее. Сам он надел бархатный дублет, белый с желтым, отлично гармонировавший с ее платьем. Набросил на плечи Марии теплый плащ. Придерживая юбки, чтобы не замочить в снегу, она позволила Стаффу забросить ее на спину Санкторума. Стафф повел коня на поводу: до готического шпиля, высоко вознесшегося над деревенскими домиками, было совсем недалеко; Уитмены шли следом за ними. Отряхнув снег с обуви, вошли внутрь, мистрис Уитмен забрала их плащи, а мастер Джон пошел искать священника.

— Ты сегодня такая красивая, какой я тебя еще никогда не видел, Мария, милая, а ведь я уж столько лет внимательно смотрю на тебя, мечтаю о тебе. — Он быстро поцеловал ее и выпрямился. — Я никогда не сомневался, что этот день обязательно настанет, но вот он настал — и, по правде говоря, мне даже с трудом верится.

— А ты не жалеешь?

Он запрокинул голову и коротко рассмеялся.

— Это тебе, любовь моя, придется пожалеть, если попробуешь хоть на минуту отдалить меня от того, что по праву принадлежит мне с того самого мига, как меня покорило это красивое личико. А уж когда я обнаружил, что за личиком скрывается прекрасная женщина, то был покорен окончательно.

— Как странно ты делаешь комплименты, Стафф!

— Так, может, нам затеять спор, любовь моя? — Он легонько ущипнул ее за локоть и широко улыбнулся, глядя с высоты своего роста. — Вот и священник.

— Отец Роберт, милорд и миледи, — неуклюже подсказал Джон Уитмен.

Священник посмотрел на Марию, и, кажется, узнал.

— Да, я припоминаю: вы проезжали здесь в то ужасное лето, когда свирепствовала потница, — проговорил он. — Мы немного побеседовали тогда, правда?

— Да, отче, я это помню. Значит, вы нас обвенчаете?

— С радостью, с радостью. А позволено ли будет спросить: лорд и леди прибыли от двора из Лондона? Вы не из тех семей, что живут в окрестностях, но все же хотите венчаться в маленьком Банстеде…

В этом утверждении содержалась просьба просветить его насчет необычной свадьбы. В тишине раздался ясный голос Стаффа, стоящего рядом с Марией.

— Мы прибыли из Лондона, отче, и по причинам сентиментального свойства хотим обвенчаться сегодня. Совершите ли вы обряд?

— Вот как. Значит, вы оба утверждаете, что никаких препятствий к такому союзу не существует?

— Ни малейших, отче.

— А что скажет леди?

— Никаких препятствий, отче. Господин мой и я оба свободны, вольны вступить в брак и желаем этого.

— Что ж, тогда пойдемте, дети мои, пойдемте. — И они медленно, чинно зашагали по узкому центральному нефу, прошли между немногими скамьями и креслами, расставленными только в ближней к алтарю части церкви, под высоким сводом. Витражи на окнах накладывали на их наряды и лица узоры ярких и нежных оттенков.

— Какими именами вас называть и записывать? — ровным голосом спросил отец Роберт, поворачиваясь к ним лицом. В руках он держал потертый требник в черном переплете.

— Я — Вильям Стаффорд, а это — Мария, леди Кэри, — сказал Стафф, опередив Марию. Потом взял ее за руку и посмотрел прямо в лицо священнику.

— Тогда начнем обряд, — просто сказал тот и начал читать по-латыни.

Мария вперилась взором в золотое распятие, висевшее поверх черных одеяний священника. Оно очень походило на то, которое много лет назад носила во Франции ее дорогая подруга Мария Тюдор. Нет, сейчас надо думать не об этом. И оно не такое массивное, как то, что всегда покачивалось на полной груди королевы Екатерины, впавшей теперь в немилость. Королева была так добра к Марии, хотя имела все основания относиться к ней совсем иначе.

Она повернула голову и встретила глаза Стаффа, ласково смотревшего на нее. Он надел ей на палец золотое обручальное кольцо, и Мария опустила глаза на их сплетенные руки. Кольцо придется, конечно же, куда-нибудь спрятать. Носить на цепочке на шее не получится — его будет видно, ведь Анна ввела в моду при дворе платья с очень низким вырезом. Бедная обозленная Анна! У нее тоже венчание было тайным. Но когда она родит королю ребенка, ей не придется беспокоиться, что король к ней охладеет, как много лет назад он охладел к Марии.

Стафф наклонился и поцеловал ее. Они обнялись, потом обняли сияющих Уитменов. Все это казалось сном. Она стала его женой, а у малышки Кэтрин появился любящий отец, хотя может пройти много времени, пока ей можно будет об этом сказать. Никому не удастся отнять у нее Стаффа, как отняли ее первенца, ее гордость и ее тело. Теперь же — теперь все принадлежит только ей!

Они расписались в огромной приходской книге с титулами «лорд» и «леди» и присели в крошечной комнате, служившей священнику кабинетом, пока отец Роберт, устроившись за колченогим столиком, вписывал чернилами их имена в официальный пергамент, подтверждающий брак.

— Я испытываю великий страх за святую церковь, милорд, — обратился он непосредственно к Стаффу, неожиданно прервав обмен ничего не значащими фразами. — Понимаете ли вы меня? Можете ли успокоить хоть чем-нибудь?

— Увы, отче, — ответил Стафф, глядя в глаза бледному священнику. — Недавно принятый парламентом закон, который запрещает прямые обращения к Риму, — это лишь начало. Мне очень жаль, но вы, без сомнения, правильно уловили дух перемен.

— Да-а, — только и сказал отец Роберт и снова склонился над документом. Помолчал и еле слышно добавил: — Я молился о том, чтобы ужасные события, кои сейчас происходят, указали на второе пришествие Господа нашего. Но, боюсь, земной наш царь всего лишь слушает дурных советников, вряд ли он Антихрист. А правда ли, что та, кого называют королевской Великой Блудницей, так отравила душу короля, что он готов уничтожить святую церковь, лишь бы удержать эту женщину? Испанка Екатерина — помазанная королева, и истинное духовенство об этом не забывает.

Мария на миг задохнулась, и священник тотчас встретился с ней глазами.

— Извините меня, леди Стаффорд. Я не ведал, на чью сторону склоняется ваше сердце, и потому не стоило мне так говорить. Но я всего лишь деревенский священник, а потому не страшусь говорить то, что подсказывает мне моя душа.

— В этом ваше счастье, право же, отец Роберт. Я вам желаю благополучно пережить грядущие времена, — ответил ему Стафф.

— Благодарю на добром слове, но сие — промысел Божий. Я буду хранить святые реликвии, читать молитвы над могилами и заботиться о своей немногочисленной пастве, а все остальное — в том числе и короля, и двор — предоставляю судить Богу. Сие также промысел Его.

— Верно, отче. Мне приятно думать об этом вот так, — от души сказала Мария. — А вы можете совершенно увериться, что король наш не Антихрист.

— Должно быть, так, миледи, но всякое зло ведет к падению. Запомните мои слова: зло бесконечно пожирает себя самое, и в конце концов оно должно быть выдернуто с корнем. — Он встал, опираясь худыми руками о стол. — Ступайте же ныне своею дорогою и pax vobiscum[140].

— Благодарю, отче, — ответил Стафф и положил на шаткий столик мешочек с монетами, отчего столик едва не рассыпался.

Когда они вышли, зимнее солнце садилось за горизонт. Могилы дедов-прадедов жителей села напоминали маленькие домики, занесенные снегом, а в резных дверях засвистел первый порыв вечернего ветра. С покрытых резьбой карнизов свешивались в изобилии сосульки, словно острые зубы какого-то каменного чудища, готового пожрать первого, кто осмелится войти в церковь. Мария обернулась, запечатлевая в памяти маленькую церковь, но та вдруг показалась ей мрачной и заброшенной, и Мария отвернулась, плотнее запахивая свой теплый плащ.

Уитмены собирались подать Стаффу и Марии прекрасный свадебный ужин в их уединенную комнату, однако молодожены настояли на том, чтобы ужинать вместе с самими Уитменами у очага в общем зале. Они поднимали один тост за другим, шутили и смеялись, вспоминали былое, а четверо детишек Уитменов сидели у ярко горящего огня, широко раскрыв глаза: они не могли надивиться тому, что такие блестящие лорд и леди сидят за одним столом с их родителями. Мария усадила к себе на колени трехлетнюю Дженнифер, вспоминая, какой была в этом возрасте Кэтрин, и мечтая о том, каких ребятишек она родит когда-нибудь Стаффу — надо надеяться, не раньше, чем можно будет сообщить родственникам и двору об их браке, а затем ехать в Уивенго. Ей больше не хотелось растить ни сына, ни дочь в душной атмосфере королевского двора.

— Ну что же, предлагаю последний тост: за здоровый сон в зимнюю ночь, — провозгласил Стафф, снова подняв свой кубок. Он подмигнул Марии, и та, к своему неудовольствию, почувствовала, как румянец покрывает ее шею и лицо. Вообще-то очаг пылал слишком жарко, да и от вина она разрумянилась; ей то и дело хотелось смеяться.

Они вместе поднялись наверх, и Мария смущенно обернулась на лестнице, помахала рукой небольшому семейству мастера Уитмена. Она чувствовала себя по-настоящему молодой новобрачной, хотя и слишком много мужчин обладало ею. Уитмены не поверили бы, если бы узнали о ее несчастном прошлом.

— Мне куда больше нравится здесь, чем при дворе с его вечными громкими возгласами и суетой, — тихо заметила она, когда Стафф распахнул перед ней дверь.

— Ты никогда не поймешь, как я страдал в ту ночь, девочка.

— В какую ночь?

— В ту, когда тебя выдавали замуж при дворе. Я слышал, как они все носились по залу и хохотали, а я пошел на конюшню и напился вдрызг в компании конюхов и мальчиков на побегушках. Да и в кости проигрался изрядно.

— Правда, любимый? Ты никогда мне не рассказывал.

Он закрыл дверь и решительно заложил засов.

— Есть много такого, о чем я тебе никогда не рассказывал — о том, как я страдал без тебя, любовь моя. Но теперь это все осталось позади, и дела, дай Бог, пойдут на лад в нашем общем будущем.

Он широко, беззаботно улыбнулся и ласково подтолкнул Марию ближе к огню. В комнате пахло свежими травами, деревянный пол был устлан шуршащим камышом. Стафф ловко расшнуровал платье, и оно розовым облаком упало к ее ногам. Он заключил ее в объятия, и так они стояли, окутанные теплом камина и своей любви.

— Хочешь вина, любовь моя? — прошептал он, зарываясь в ее волосы.

— Кажется, я выпила уже больше чем достаточно, мой Стафф.

Он легко поднял ее на руки, она и сообразить не успела.

— Я полагаю, что ты получила всего больше чем достаточно, кроме меня и той любви, которую я намерен подарить тебе, Мария Буллен, леди Стаффорд.

Он осторожно положил ее на кровать, а сам выпрямился, стал раздеваться. Пока он стягивал с себя дублет и рубашку разом, из-под них доносился его приглушенный голос.

— Обещаю тебе, милая, что если ты полночи будешь лежать на этой кровати без сна, то уж вовсе не в томительном ожидании, коснусь я тебя или нет, — как в последний раз, когда мы здесь были.

У Марии от удивления расширились глаза.

— Откуда ты знаешь? Ты же к тому времени давно уже спал!

Стафф рассмеялся глубоким горловым смехом и наклонился развязать штаны.

— Я же говорил тебе, золотая Мария: в истории моей страсти к тебе есть много такого, о чем ты не ведаешь. Лучше понаблюдай за мной внимательно не один год, не два — тогда, возможно, ты поймешь, что я имею в виду.

— Я так и намерена поступить, господин мой. Ах, если бы мы могли жить вместе не таясь!

— Так и будет, милая моя. Мы этого добьемся, как только сможем себе позволить. Если Анна родит сына, я прямо попрошу короля. Но довольно о том, другом, мире. Сейчас перед нами — наш собственный мир.

Глава двадцать восьмая

Никогда еще на памяти Марии весна не начиналась так рано: сады с прихотливым, похожим на лабиринт узором дорожек оживали, из-под земли пробивались крошечные желто-фиолетовые крокусы, а по тонким ветвям форситий струились молодые жизненные соки, питая нежные золотистые почки. Мария осторожно погладила свой плоский живот под розовато-лиловым бархатом платья. Пока еще ничего не заметно, но весьма скоро он станет увеличиваться, ибо в ней растет первое дитя Стаффа. Они ожидали этого целый год, а теперь она может ему сказать. Его это немного обеспокоит, потому что ясно: предстоящее рождение ребенка вынуждает их открыть свою тайну королю и королеве и просить либо уволить их от службы при дворе, либо позволить им жить здесь вместе как супругам. Но Мария и Стафф так счастливы быть вместе, даже встречаясь под покровом тайны, что переживут и немилость.

Мария полной грудью вдохнула весенний запах влажной земли и села на мраморную скамью в пустынном сейчас розарии, рядом с их укромной беседкой. Здесь они часто встречались — ближе к вечеру, когда удавалось ускользнуть из дворца. Мария подумала, что они женаты уже больше года, и на губах ее снова заиграла улыбка. Ах, если бы только удача Болейнов не повисла в последнее время на волоске, а Анна сумела бы сохранить здравый смысл и не впадать по каждому поводу в истерику! Вот тогда они со Стаффом давно бы уже открыли свою тайну.

Мария подняла взгляд на то крыло детских покоев дворца, которое выходило прямо на парк. Где-то за этими окнами, без сомнения, спит или же играет принцесса Елизавета, шести месяцев от роду — то дитя, которое, как уверяли Анну и короля их личные астрологи, должно было оказаться принцем-наследником. Белолицая рыжеволосая девочка, на крещении которой король не пожелал присутствовать. Оно проходило в Гринвиче. Семейство Болейн столпилось позади архиепископа Кранмера, пока он благословлял дитя — их самую большую надежду на то, чтобы удержать корону. А хуже всего то, что у Анны совсем недавно случился выкидыш. Теперь Болейны были повергнуты в страх и смятение, и даже в мечущих молнии глазах отца Мария видела отчаяние. Сейчас было совсем не время сообщать им о замужестве и беременности Марии, белой вороны в семье. Вот если бы король перестал поглядывать на сторону, как он взял в привычку делать в последнее время, и возлег бы со своей королевой, Анна снова могла бы понести. Вот тогда можно было бы все им сказать, а затем…

Гравий дорожки заскрипел под чьими-то шагами, и Мария быстро отодвинулась поглубже в беседку. Листья и цветы пока еще не скрыли ее совсем от постороннего взгляда, но плети виноградной лозы и колючие побеги шиповника были достаточно густыми. Появился Стафф, его голова и плечи закрыли от нее весь сад.

— Нэнси сказала Стивену, что ты хочешь повидаться со мной. Что-то случилось? — Он шагнул к Марии, обнял ее за талию.

— Ничего дурного, любимый, я только хотела кое-что тебе сказать. Тебе трудно было выбраться сюда?

— Да нет. Его величество занят с гонцом от сестры, из Суффолка, а Кромвель затворился с твоим отцом. В последнее время Кромвель стал всякий раз при встрече воздевать одну бровь и желать мне добрых снов ночью, поэтому я думаю, он знает или подозревает, что я часто с тобой встречаюсь.

— Но ведь он не может знать о том, что мы женаты!

— Ты знаешь, иногда я теряюсь в догадках, что именно знает и о чем думает этот тип. Зато я ясно ощущаю, что он на удивление заботится о тебе — ведь Его величеству совершенно точно ничего о нас не ведомо. У меня сложилось впечатление, что король потерял малейший интерес к тому, чем я занят, он лишь неизменно желает, чтобы я был под рукой, когда он занимается физическими упражнениями. Во всяком случае, нелепую затею женить меня на Дорсет он оставил. — Он задорно улыбнулся и сделал еще шаг вглубь беседки. — Я не представляю, как смогу ублажать двух жен.

Мария притворно надула губы.

— Мне уже начинает казаться, ты вовсе не заслуживаешь услышать то, что я должна тебе сообщить.

— Да? Значит, это нечто важное? Скажи же мне! — Он слегка сжал ее талию.

— Что ж, милорд, дело просто в том, что нам в ближайшее время придется пережить бурю и открыть им, что мы муж и жена.

— Да твоя сестрица до потолка подпрыгнет, милая моя, а Его величество постоянно не в духе с тех пор, как подписал смертный приговор своему другу сэру Томасу Мору[141]. — Вдруг Стафф изменился в лице, глаза широко раскрылись. — А почему ты говоришь, любовь моя, что мы должны сказать им об этом в ближайшее время? На что это ты намекаешь?

Мария улыбнулась и обвила руками его шею.

— Дорогой мой лорд Стаффорд, вы же всегда все про меня знали, хоть я и ничего не говорила. Что же, вы так сильно изменились? Женитьба так притупила ваше чутье?

— Мария! — Он, еще не до конца поверив, окинул ее взглядом. Потом подхватил и хотел было закружиться с ней вместе, но ее ноги и платье запутались в деревянной решетке и плетях лозы.

— Отпусти меня, Стафф! Здесь ничего не получится! — Они обнялись, изнемогая от смеха.

Он крепко прижал обе ее руки к груди своего бархатного дублета.

— Так ты ждешь ребенка, любовь моя?

Она кивнула, распахнув глаза и вбирая в себя его не высказанную словами радость.

— И давно? Ты только что обнаружила?

— Я не только что обнаружила, милорд, я теперь уже совершенно в этом уверена. Насколько могу судить, это случится в конце сентября или в самом начале октября. Наследник Уивенго, любовь моя.

— Да, наследник Уивенго и наше освобождение от двора и всех его распроклятых интриг. Но, девочка моя, в отличие от некоторых я буду счастлив иметь красивую дочку, у которой будут мамины глаза. — Он наклонился и поцеловал Марию бережно, словно вдруг испугался, что может разбить ее.

— Я буду сильной, Стафф, не сомневайся. Даже когда располнею. И я не хочу, чтобы ты думал, будто тебе необходимо…

— Этого ты не бойся, любимая. — Он наклонился было поцеловать ее еще раз, но тут же поднял голову. — Ну что за черт там орет в такую торжественную минуту? Я так рад слышать эту замечательную новость, Мария!

— А ты уж думал, это никогда не случится? Ты же понимаешь: в тридцать лет женщины еще прекрасно рожают. — И она игриво ткнула его пальцем в грудь, а он заулыбался, как мальчишка. Потом Мария тоже услыхала: где-то далеко в саду голос кого-то звал. Нэнси зовет ее?

— Ой, нет, только бы меня не вызвали в покои Анны! Стафф, я не вынесу ее напыщенных тирад и неистовых причитаний. Она теперь совсем не в себе. Даже хуже, чем тогда во Франции, когда вы все уехали вместе с Франциском, а она пять дней подряд не переставала вопить и бушевать. Я понимаю, что она в отчаянии, что она до смерти перепугана, но любые попытки утешения она тут же отметает, не слушая.

— Да, милая, это Нэнси и леди Вингфилд. Ступай пока, а ночью я, возможно, приду поздно, но, если ты будешь спать, я разбужу тебя, и уж тогда мы отпразднуем твою добрую весть как положено. — Он быстро поцеловал ее и скрылся в направлении реки — в сторону, противоположную той, откуда спешила сюда Нэнси. Мария вдруг пожалела о том, что не подождала и не сообщила ему новость, когда они будут действительно наедине и никто не сможет помешать их радости. Но ведь и с этой беседкой связаны приятные воспоминания, и Мария давно хотела сказать Стаффу о ребенке — когда это произойдет — именно в этом месте.

Мария подобрала юбки и понадеялась на то, что леди Вингфилд не обратит внимания на нитки, вылезшие кое-где из материи, — следствие попытки кружить ее среди вьющихся стеблей шиповника. Она помахала рукой Нэнси, когда обе женщины заметили, что она спешит к ним.

— Я старалась как можно громче звать вас, госпожа, — успокоила ее Нэнси, заговорщицки подмигивая.

— Спасибо тебе, девушка, — вмешалась леди Вингфилд. — Тебе и впрямь хорошо известно, где любит прогуливаться твоя госпожа в послеобеденный час. Леди Рочфорд, вас зовет к себе королева, и, если вы не явитесь к ней тотчас вместе со мной, тяжесть ее гнева падет на других.

— Тогда мы пойдем прямо к ней, леди Вингфилд. Вы знаете, с чем связан этот вызов?

Они спешили по весеннему саду, вдруг изменившемуся — только из-за того, что Марии пришлось возвращаться в темную, со сводчатым потолком, опочивальню Анны, где всего две недели назад та родила мертвого младенца.

— С чем связан, миледи? С обидой, с дурным расположением духа, со страхом. Только, умоляю, не говорите ни королеве, ни младшей Рочфорд, что я вам так сказала.

Они уже поднимались по лестнице. Мария посмотрела на миловидное лицо седовласой матроны.

— Да, леди, я не скажу ей о том, что дорогая компаньонка ясно понимает происходящее.

— Я знаю, что вы это тоже понимаете, леди Рочфорд, — прошептала та, когда они пробирались среди немногих придворных, толпившихся у входа в покои королевы. — Вы почему-то отличаетесь от остальных Болейнов.

— Где тебя черти носят, Мария, куда ты провалилась? — послышался из глубины опочивальни пронзительный голос Анны, прежде чем Мария сумела разглядеть вперившиеся в них глаза и заострившееся бледное лицо сестры.

— Я была в парке, Ваше величество. Я же не знала, что понадоблюсь вам, иначе я никуда бы не отлучилась.

— Наверное, грезила, что ты дома, в Гевере. Ладно, впредь постарайся далеко не отлучаться. По сути, поговорить с тобой хотим и я, и отец.

У Марии что-то сжалось внутри. Весь последний год они с отцом фактически не разговаривали — после того как она возразила против его поездок в Хэтфилд. Отец даже стал использовать Кромвеля как посредника, когда хотел о чем-то спросить Марию или дать ей распоряжение.

— Садись ко мне на постель, сестра. — Анна махнула ей тонкой рукой, унизанной перстнями. — У меня голова кружится, когда кто-нибудь стоит надо мной или ходит по всей комнате.

Мария деликатно присела в ногах кровати. Телесно Анна уже полностью оправилась от выкидыша, но, несмотря на советы врачей, почему-то не желала встать с постели.

— Прежде всего я хочу услышать правду, а от тех притворщиц, которые меня окружают, я ее точно не услышу. Джейн Рочфорд поведала мне — по моему настоянию, — что супруг мой король посещает по ночам других женщин. Я не сомневаюсь, что раз он посещает их по ночам, то и ложится спать с ними. Мне давно известно, что при дворе есть завистливые шлюшки, которые позволят ему все, что угодно. Так это правда — то, что говорит Джейн? Вот до чего уже дошло? Скажи же мне, Мария, я желаю знать! Кромвель, отец и Джордж меня обманывают. Так это правда?

— Я очень редко вижу короля, сестра, и тебе это известно. И я не бываю при нем, чтобы видеть…

— Это правда, Мария? Ты-то, может быть, и не бываешь, зато бывает Стаффорд, а я знаю, что вы с ним по-прежнему видитесь. Так что?

Мария набрала воздуха, потом выпалила на одном дыхании:

— Я слышала, что сведения Вашего величества совершенно верны.

— Тогда надо мне встать и собраться с силами. Отец задумал какой-то решительный шаг, и меня он при этом в расчет не берет. Мне необходимо хорошо выглядеть и снова смеяться — а тогда посмотрим, кто сумеет удержать короля. Я могу зачать снова, Мария. То дитя неправильно развивалось, моей вины в этом нет. Шепчутся, что во всем я виновата, но это неправда… Это не может быть правдой! Говорят, что я околдовала короля, а мой крошечный шестой пальчик указывает на то, что я ведьма! — Голос ее дрогнул, и Мария сжала тонкую руку сестры в своих ладонях.

— Кто передает тебе такие злые сплетни, Анна? Джейн Рочфорд?

Анна продолжала, не обращая внимания ни на вопрос сестры, ни на ее ласковое прикосновение:

— У Болейнов замечательные здоровые дети — Елизавета, твои Генри и Кэтрин. У меня будет еще ребенок — мальчик! — Королева подползла к краю ложа и свесила вниз ноги, все еще покрытые одеялом. — Нет-нет, ступайте прочь все, оставьте нас на время. Сестра мне поможет. Рочфорд и леди Вингфилд могут остаться. Все же прочие — ступайте, оставьте меня!

— Так, Мария, давай я обопрусь на тебя. Через неделю я снова буду с ним, и на его ложе перестанут залетать всякие бабочки-однодневки. Имена я выясню, и коль среди них окажутся мои фрейлины, прогоню их взашей. — Анна вновь посмотрела на Марию, теперь уже осмысленным взглядом, и, кажется, немного остыла. — Вот что, сестра, должна тебе сообщить кое-что о твоем юном Гарри. Его величество торжественно отправляет Елизавету в Хэтфилд, где она будет воспитываться со своей собственной свитой. Поэтому Генри Фицроя и твоего сына пошлют на обучение и воспитание в какой-нибудь другой замок.

С помощью Марии Анна встала и сделала несколько неуверенных шагов.

— Право же, Мария, не огорчайся так. Мальчику все равно недолго оставаться с Фицроем, поскольку незаконный сын Бесси Блаунт старше годами и скоро его следует послать в школу правоведов. А твой Гарри — только племянник короля по браку.

— Да, Ваше величество, это я понимаю. Куда же его пошлют?

— Я еще сама не знаю. Подходящее место подыскивает Кромвель. Вот уж не предполагала, что несколько шагов так утомят меня.

— Кромвель? А разве вы не можете решить сами, Ваше величество?

— Да, разумеется, окончательное решение за мной. Кромвель лишь помогает мне в работе, ты же знаешь.

— Скорее уж, он служит королю, — вырвалось у Марии прежде, чем она успела хорошенько подумать.

— А этим ты что хочешь сказать? Помоги мне снова лечь в постель. Я не желаю выслушивать твои благочестивые поучения о чем бы то ни было, в том числе и о том, что надо бы позволить маленькой приблуде Марии Тюдор видеться со своей матерью-испанкой. Она должна служить Елизавете фрейлиной и компаньонкой. Не смотри на меня так горестно. Для нее это послужит хорошим уроком. Им с ее жалкой мамашей пора понять, кто в нашей стране королева, а кто — только принцесса. Я могу отправить в Хэтфилд твою Кэтрин, ведь герцогиня Суффолк болеет, живет в Уэсторпе[142] и не может возвратиться ко двору. Елизавета должна иметь свою кузину при себе. Ты ведь хочешь, чтобы Кэтрин была достойно обеспечена, разве нет?

— Да-да, конечно. Спасибо тебе, сестра. — Слезы облегчения брызнули из глаз Марии. Она давно уже беспокоилась о том, что ожидает Кэтрин, по мере того как здоровье ее дорогой подруги Марии Тюдор, милой герцогини Суффолк, ухудшалось с каждым днем. Всему двору было известно, что сестра короля последние недели пребывает на пороге смерти.

— Я возношу хвалу всем святым за то, что не ты стала королевой, Мария. Мало толку было бы Болейнам от твоего мягкосердечия и податливости. А меня, хоть я и сильна и не стану потакать их капризам, народ и двор все же полюбят, когда получат своего принца. И… я произведу его на свет, как только поправлю здоровье. — Она села — скорее, бессильно рухнула — на ложе. Мария уложила ее в постель, накрыла одеялом. — Скажи, пусть Джейн позовет Кромвеля.

Личико Джейн тут же возникло у плеча Марии, словно она подслушивала каждое слово, сказанное ими — хоть громко, хоть шепотом.

— Я сейчас приведу его, Ваше величество, — произнесла она и, слегка присев в реверансе, помчалась прочь.

— И ничего не говори ему, Джейн! Просто приведи, да так, чтобы Его величество не знал, — крикнула ей вдогонку Анна, не сводя глаз с Марии.

— А я тогда пойду узнаю, чего хочет отец, Ваше величество, — сказала после ухода Джейн Мария, слегка наклоняясь над Анной.

— Подожди, подожди! Сядь. Я хочу еще кое-что сказать. — Мария села. — Обещаю, что позабочусь о твоих детях, обоих, и по-прежнему буду закрывать глаза на твою интрижку с Вильямом Стаффордом, по крайней мере пока мы с Его величеством не подыщем тебе мужа, но ты должна быть мне другом, Мария! Непременно должна! — Ее пальцы впились в руку Марии.

— Я всегда твой друг, Анна.

— Значит, ты прощаешь мне то, что я заставила тебя во Франции спать с Франциском?

Мария опустила голову, и огромный рубин на большом пальце Анны подмигнул ей своим кровавым глазом. Она не сомневалась, что Франциск, как и грозил, угостил их своей чудовищной ложью. Воспоминание о той ночи было противно ей теперь, когда она, жена Стаффа, чувствовала себя чистой и возродившейся. Так какой смысл разубеждать Анну?

— Мария, ты прощаешь мне?

— Да. Конечно, прощаю.

— И ты поможешь мне? Поклянись!

— Обещаю, что помогу, сестра, если только ты не рассчитываешь снова заставить меня спать с кем-нибудь, выйти замуж или любить кого угодно, кроме человека, которого я выберу сама.

— Замуж ты выйдешь за того, за кого велим мы с королем, а что касается остального — обещаю, что не буду заставлять. Когда дойдет дело до венчания, мы выберем, конечно же, такого мужчину, которого ты сможешь полюбить, как говорится. А вот «спать с кем-нибудь», так именно этого я и не желаю. Ты понимаешь, Мария, — она зашептала чуть слышно, и Марии пришлось наклониться ближе, — я слышала, как отец говорил Джорджу, какая ты все еще красивая. Такое впечатление, что ты в последнее время заново расцвела, и я боюсь… ну, я так хорошо изучила отца… боюсь, что он может использовать тебя, чтобы удержать короля для нашей семьи.

Мария отшатнулась, поднесла руку к открывшемуся от неожиданности рту. Темные глаза Анны не отрывались от широко распахнувшихся глаз Марии.

— Так, Мария, я рада видеть, что ты об этом ничего не знала; он еще не успел тебя об этом попросить. Но, боюсь, попросит, и ты должна поклясться, что не станешь в этом участвовать.

— Ваше величество, Анна, как ты могла подумать, что я способна на такое? Да к тому же с королем я не была уже давным-давно, с тех пор как его сердцем завладела ты. Нет, на это я ни за что не пойду, как бы ни грозил мне отец.

— Я, в общем-то, так и думала. Но мне доводилось видеть и прежде, как ты склоняешься перед ним, вопреки своим желаниям. И, в отличие от меня, ты все еще любишь его.

— Нет, сестра. Это тоже прошло давным-давно.

— Не обманывай себя, Мария. Я же вижу, какие у тебя печальные глаза всякий раз, когда он причиняет тебе боль или использует в своих интересах. И не позволяй ему подкупить тебя детьми или Стаффордом. Здесь я — королева! И еще, Мария… — Ее рука метнулась вперед, ухватила складки платья Марии. — Ты должна поклясться, что расскажешь мне, если он попросит тебя о таком. Я могу держать его в руках, только зная, какие козни он против меня затевает.

— Анна, отец никогда не станет строить козни против тебя. Ты же самая драгоценная его надежда, это он хорошо понимает.

— Видишь ли, Мария, когда-то его надеждой была ты, а стоило нитям, привязывавшим короля к тебе, порваться, и он отвернулся от тебя. Станешь это отрицать?

— Не стану.

— А я всегда училась на твоем примере, сестра. Теперь ступай. Ты должна повидаться с ним, а потом доложить мне, что он тебе сказал.

— Я не хочу оказаться в роли соглядатая, между отцом и тобой. Я уже побывала в слишком многих западнях, больше не хочу.

— Ну хотя бы в этот раз, один-единственный, ты же обещала, Мария. Мне необходима твоя сила. Пожалуйста.

— Ладно, хорошо. Я понимаю тебя.

— Иди сейчас, пока Джейн не притащила сюда Кромвеля. Я еще не решила, что скажу ему. — Она отвернулась от Марии, легла на бок и вздохнула. — Я послала ее с этим заданием для того только, чтобы избавиться от слишком любопытных ушей. А все-таки в этом деле для меня польза и от нее есть. — Голос Анны постепенно затихал, будто ей хотелось спать, и Мария тихонько встала с ложа. Потом обернулась.

— Анна!

— Что?

— Ты могла бы поговорить с Кромвелем о том, чтобы он не отсылал Гарри слишком далеко? Мальчику надо иметь напарника в учебе. Мне не хочется, чтобы он рос отшельником.

— Будь по-твоему. Договорились, только ты и сама, знаешь ли, могла сказать об этом Кромвелю. Он изо всех сил добивается твоего расположения. Ну, поспеши, Мария. А потом приходи прямо ко мне — расскажешь.

Мария предположила, что отца легче всего отыскать в его обширных покоях, немного дальше по коридору. Своих же секретарей и писцов он разместил даже в покоях Джорджа: тот был назначен губернатором Пяти портов[143] и проводил теперь много времени в замке Бьюли, в девяноста милях от Лондона. Всякий раз, когда брат возвращался из очередной поездки по делам службы, у Анны был настоящий праздник. Если бы сейчас Джордж оказался здесь, он сумел бы успокоить Анну и помог бы ей восстановить силы.

Мария уже подходила к дверям в покои отца, когда оттуда чинно вышли Кромвель и Джейн. Кромвель застыл на месте, взмахнул черной бархатной шляпой и поклонился Марии. Она заставила себя улыбнуться — почувствовала, что в грядущем этот холодный человек с квадратной фигурой может скорее помочь, чем повредить ей. Он имел сильное влияние и на короля, и на королеву, а им со Стаффом понадобится каждый союзник, какого только удастся найти, — когда они объявят о своем супружестве и предстоящем рождении ребенка.

— Вы направлялись повидаться со своим отцом, леди Рочфорд? — Кромвель неизменно облекал свои утверждения в форму зловеще звучащих вопросов, это Мария давно заметила.

— Верно, мастер Кромвель. А вы направляетесь повидаться с королевой?

Он улыбнулся, глаза, как обычно, оглядели ее с головы до ног. Впрочем, Мария теперь уже не боялась, что он пойдет дальше и станет обнимать ее.

— Возможно, я скоро вернусь и застану вас у лорда Болейна, — заметил Кромвель учтивым гоном. — В последнее время королева никого долго не задерживает, хотя я уверен, что она приложит все силы, дабы поскорее встать на ноги, ведь весна наступила. А вы, я вижу, прогуливались в парке.

На лице Марии отразилось удивление. Он что, видел их? Или это ему уже соглядатаи донесли?

— Колючки кое-где порвали платье, а на туфельках у вас остались пятна от травы, миледи, — объяснил ей Кромвель. — Если бы только мне не приходилось так много работать во дворце, я бы с большим удовольствием сопровождал вас иногда на прогулках. Быть может, во время прогулки мы могли бы обсудить, куда следует перевести вашего сына Генри? Желаю вам доброго дня. Пойдемте, леди Джейн. — Он кивнул Марии и двинулся дальше по коридору, а Джейн — за ним вслед.

Мария постучала в дверь, удивившись тому, что поблизости нет ни единого стража. Она бы чувствовала себя куда увереннее, если бы удалось поговорить со Стаффом, прежде чем входить в это львиное логово. Однако теперь она научилась быть сильной. Она не та, что раньше. А отца она уже точно не любит и готова выстоять, что бы он там ни вздумал предлагать.

Дверь ей отворил незнакомый человек, а оба стража и гонец стояли вместе с отцом у громадного письменного стола. Отец заметил Марию, лишь когда она подошла близко, а она тем временем думала: приметят ли и его острые глаза, что она гуляла в парке?

— Подойди, Мария, и сядь. Эти люди сейчас уйдут. — Он махнул им рукой, усадил Марию. Она с тревогой отметила, что испытывает ту бессмысленную радость, которая всегда вскипала в ней, когда отец уделял ей все свое внимание.

«Не нужно, — одернула она себя. — Будь настороже. Не доверяй этой улыбчивой ласковой маске».

— Мы в последнее время почти не беседовали, — начал он. — А ты так помогла Анне, когда она потеряла второго своего ребенка. Я уж собирался послать за ее матерью, но думаю, теперь она понемногу приходит в себя.

— Вы правы. Я только что от нее и могу подтвердить ваши слова. Она хочет поскорее встать на ноги — я думаю, скоро это получится. Когда Его величество увидит, что она снова улыбается, он очень быстро вернет ей свою милость.

— Вот на это, Мария, давай будем смотреть трезво. Она перестала быть светом его очей. Я не раз видел, как это бывает.

— Да, отец. Я тоже.

Он сердито прищурился.

— Верно. Ну что ж, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы Анне, по крайней мере, были предоставлены новые возможности родить сына Тюдоров, который станет государем после Его величества — как бы ни сложились отношения короля с Анной в будущем.

Мария сидела, не шевелясь, и не сводила с отца пристального взгляда, пока он не опустил глаза на свои сложенные руки.

— Его величество, как ты, дочка, можешь знать, а можешь не знать, со времени этой несчастной потери второго ребенка ударился в страшный разгул, укладывая в постель фрейлин одну за другой. Эти женщины лишены всяких понятий о нравственности и лелеют надежды увести Его величество от законной супруги.

— Другими словами, отец, в этом отношении все как всегда.

— Помолчи и послушай меня, Мария. Это дело очень серьезное для Болейнов, включая тебя и твоих детей.

— Моих и Вилла Кэри.

— Мы не станем спорить об этом снова, дочка. — Отец поднялся и стал расхаживать туда-сюда перед окном в глубокой нише; оттуда в комнату лились потоки тепла и света, а отец, расхаживая, отбрасывал на Марию свою тень. — Он волен сколько угодно спариваться с этими сучками — мне до того дела нет. Но одна из них отличается от всех, она опасна. Числится сейчас одной из фрейлин Анны, по просьбе Его величества, хотя сама Анна ее, вероятно, ни в чем не подозревает.

— О ком вы говорите?

— Есть такая притворщица, вечно улыбающаяся Джейн Сеймур из Вулфхолла в Уилтшире. У нее полно очень бдительных братцев, и пока она отказывает королю, а мы уже видели, к каким катастрофическим последствиям это может привести. Так вот, нужно либо избавиться от Джейн Сеймур, либо отвлечь внимание короля от нее. Ты понимаешь мою мысль?

— А что, разве Анна не может отослать юную Сеймур назад в Вулфхолл?

— Боюсь, такой шаг был бы непростительной глупостью. Это все равно что отобрать у короля мишень, когда он стреляет из лука, или сломать его любимую ракетку. Ответные действия могут оказаться… э… неприятными.

— Тогда остается лишь вторая возможность — отвлечь короля от этой девушки, — сказала Мария спокойным голосом, понимая, что глаза и дрожащая верхняя губа выдают ее волнение.

— Вот именно, Мария. — Он перестал шагать по комнате, остановился перед Марией, глядя прямо на нее, опершись о заваленный бумагами стол.

— Это напоминает мне шахматы, отец, а я никогда не была сильна в этой игре, хотя очень хорошо представляю себе роль пешек.

— Что? Послушай, Мария, все зависит единственно от милости Его величества, а ты знаешь, как ее добиться.

— Разве? Скорее уж, как впасть в немилость: я ведь давным-давно стала бесполезной и для него, и для вас, отец. Теперь я, пожалуй, пойду, пока вы не сказали ничего такого, что вызвало бы окончательный разрыв между нами.

— Сядь, Мария! Ты сделаешь это ради Анны, ради Джорджа, ради своей матери и меня.

— Не смейте впутывать сюда имя матушки, а если уж на то пошло — то и Анны тоже! Пойдемте в ее опочивальню и обсудим это дело с ней вместе, раз уж вы полагаете, что именно ради нее вы поступаете как содержатель притона разврата, как сводник!

Она увидела, как заходили желваки у него на скулах, а глаза грозно блеснули. И все же он сдержался и заговорил по-прежнему тихим голосом:

— Анна не в себе, в последнее время она многое не может понять правильно. Мы должны это сделать ради нее, не спрашивая у нее самой.

— При том настроении, в котором она пребывает в последние дни, она отправит нас всех в Тауэр, на плаху, и не посмотрит, что мы ее родственники.

— Власть Анны иной раз ударяет ей в голову, но, коль дойдет до дела, она поступит так, как ей говорят.

— Нет, отец, я решительно отказываюсь. Я не стану ни помогать вам, ни поощрять этот гнусный замысел.

— А ты что же, больше уже не любишь Стаффорда? Ты подчинишься, иначе я добьюсь, чтобы его отослали прочь или женили на ком-нибудь. Кромвель со мной заодно, а он как раз сейчас решает, в какое аббатство или замок определить Гарри для завершения образования. Вам и вправду хочется, чтобы это оказалось где-нибудь на границе Уэльса, мадам?

Мария поднялась из кресла, но прислонилась к нему ногами, чтобы коленки не дрожали.

— Попробуйте только, отец, и я пожалуюсь королеве. А Кромвель, как я сама не раз от вас же слышала, заодно прежде всего с королем. Гарри же находится официально под опекой Анны, пока не войдет в возраст. Кроме того, стоит отослать его подальше, и вам станет куда труднее вливать ему в уши яд лживых сказок о его происхождении. Вы не сможете разжечь ни слухи, ни мятеж, прикрываясь моим сыном, иначе король услышит, как все эти годы вы втайне посещали Хэтфилд. — Она едва не бегом бросилась к двери, но у порога обернулась. — Делайте, что считаете нужным, отец, только меня оставьте в покое. И детей моих не трогайте.

Он спокойно сидел за столом, будто и не слышал ее страстного монолога. Холодным тоном он заговорил, глядя ей в спину, когда она уже взялась за ручку двери:

— Мне, право же, следовало отдать тебя Кромвелю, чтобы он поучил тебя послушанию. Он уж сколько лет стремится обладать тобой, и я склоняюсь к мысли, что ты этого заслуживаешь. Ты растрачиваешь свою красоту и роскошное тело на этого изменника Стаффорда, тогда как могла бы иметь короля или по меньшей мере герцога, который спешил бы исполнить малейшую твою прихоть. Как горячо я жалел много лет подряд, что у тебя нет и половины такого ума и такой сообразительности, как у Анны. Ты так и не научилась скрывать свой страх и свою любовь, даже когда это тебе крайне необходимо.

— А если я не научилась скрывать свое отвращение и свое презрение к вам, отец, — уж простите меня! — Она рывком распахнула дверь.

— Между прочим, дочка, твоя дорогая подруга Мария Тюдор, герцогиня Суффолк, умерла вчера в Уэсторпе, так что мы можем организовать тебе брак с герцогом. Герцог, разумеется, крайне опечален, но я готов поспорить: и года не пройдет, как он женится снова. Такова вот истинная любовь.

Мария замерла, пораженная, у полуоткрытой двери. Ее красавица подруга умерла! Такая молодая! Веселая малышка Маргарет осталась без матери, а Кэтрин — там, в доме смерти.

— Кромвель собирается послать сопровождающих для твоей дочери. Его величество, несомненно, месяц будет в трауре, так что его любовные приключения, надеюсь, на время приостановятся. Он так сильно любил сестру, что дважды прощал ей глупейшие и непозволительные выходки. Всего месяц назад он через Суффолка передал, что прощает ей упрямство, с каким она поддерживала испанскую принцессу, навязанную ему в жены, когда он был еще юнцом.

Поток слов вливался в уши Марии, но она не успевала уловить их смысла. Черноволосая Мария умерла. Та Мария, которая отправилась во Францию и стала женой старика короля, лишь бы потом получить любимого ею Суффолка. Мария, напуганная, запертая Франциском на шесть недель в темный особняк Клюни, дабы удостовериться, что она не носит под сердцем ребенка. Мария, которая так сияла в день своего бракосочетания с герцогом в Париже, столько лет назад. Мария, мертвая, остывшая.

— Ты что, весь день будешь так стоять, дочка? Твоя дочь будет здесь завтра, живая и невредимая. Кромвель собирался сказать Анне, что она должна надеть двойной траур — и по своей царственной золовке, и по мертвому младенцу, — так что тебе нет нужды спешить к ней с новостями. Ступай к себе в комнату. На тебя смотреть страшно.

Мария даже мельком не взглянула на него. Желание кричать, как она его ненавидит, прошло. Оно растворилось в горе по умершей подруге, которая впервые показала ей, как можно любить человека, который, по общему мнению, тебе не пара. Мария с трудом переставляла одеревеневшие ноги по коридору, украшенному спиральными резными узорами и искусно вышитыми гобеленами, и думала: нет, она оплакивает не только Марию Тюдор. Она грустит обо всей семье, дошедшей до опасной и ужасной черты: об Анне, королеве Англии — от сестры осталась одна оболочка из страха и злости; о Джордже, которому вскружили голову новые игрушки в виде земель и чинов; о матери, вечно одинокой в Гевере, и об отце… Дальше в своих мыслях она не пошла. Толкнула дверь в свою комнату. Нэнси там не было, но это и к лучшему. Марии хотелось побыть одной.

Она порылась в деревянной шкатулке с драгоценностями. Там лежала громадная жемчужина бабушки Говард, ожерелье из кроваво-красных гранатов и другие подарки от Стаффа, драгоценности, принадлежавшие его покойной тетушке, которые она хранила здесь, не осмеливаясь надеть их на глазах обожающих посплетничать придворных. Под всем этим она нащупала пальцами маленькую шахматную пешку, вырезанную из мрамора, — из тех, которыми они играли во Франции целую вечность назад. Мария всмотрелась в эту пешку, сжала ее в ладони и, осев на пол рядом с покрытым бархатом ложем, разрыдалась.

Глава двадцать девятая

По мере того как дитя росло и живот у Марии округлялся все больше, она старалась все меньше быть на виду у других придворных. Совсем недавно это не составляло труда: король с королевой отправились в увеселительную летнюю поездку по зеленым равнинам Центральной Англии. Его величество даже отменил важную дипломатическую встречу во Франции, только бы попутешествовать с Анной. Всем было известно, что королева снова ожидает ребенка: Генрих Тюдор еще раз дал ей возможность произвести на свет наследника престола. Но теперь король с королевой вернулись в Уайтхолл, и мирному уединению Марии вот-вот должен был настать конец. Либо окажется, что она слишком нужна сестре, и та оставит ее при себе, даже зная, что Мария ждет ребенка и состоит в законном браке с человеком, которого не Анна ей подобрала, либо ее ожидает изгнание, а может, и что-нибудь похуже.

Стафф был вынужден сопровождать царственную чету, ибо, когда король занимался любыми воинскими или спортивными упражнениями, он любил, чтобы Стафф обязательно был поблизости. Эти три недели для Марии тянулись целую вечность. Она проводила это время в прогулках, размышлениях, беседах с Нэнси или кузиной Болейнов Мэдж Шелтон, которую лорд Болейн недавно привез ко двору в качестве одной из новых фрейлин Анны. Девушка была обаятельна и миловидна: безукоризненный овал лица, вьющиеся золотистые волосы — почти такие же, как у Марии. В зеленых глазах Мэдж плескался восторг оттого, что она служит при дворе, пусть даже его царственные хозяева и находятся сейчас в отъезде. Король собирался взять очаровательную новенькую фрейлину в путешествие, однако уважил резко возражавшую против этого супругу, когда обнаружил, что его королева снова беременна.

Мария чувствовала себя немного виноватой из-за того, что ей так нравится эта семнадцатилетняя девушка. Если уж быть до конца откровенной, то лорд Болейн привез мистрис Шелтон ко двору для того, чтобы удержать внимание короля к раздражительной и все более сварливой королеве Анне. Одним махом, как он и рассчитывал, Томас Болейн убил двух зайцев: зеленоглазая Мэдж стала и фрейлиной своей царственной кузины, и новой возлюбленной короля. Мария горячо надеялась, что трехнедельное отсутствие и новая беременность Анны притупят ее злобу и враждебность к девушке. А еще Мария молилась, чтобы радость в предвкушении рождения наследника позволила им со Стаффом благополучно поведать Анне о своем браке и просить отпустить их на жительство в Уивенго.

Прошло без малого полчаса после того, как по парадному двору Уайтхолла процокали копытами кони многочисленной королевской свиты, и Мария стала нетерпеливо расхаживать по своей комнате, гадая, много ли времени понадобится Стаффу, чтобы освободиться от обязанностей и прийти к ней. Как только он увидит ее талию, то сразу поймет, что та пора, когда они могли все держать в тайне, уже миновала — теперь уж ничего не скроешь ни плащом, ни платьем с высокой талией. Мария бросила взгляд на залитый ярким солнцем столик у окна, где лежало законченное, нелегко давшееся ей письмо. Стала быстро проглядывать его, хотя помнила наизусть от слова до слова; к ней вернулось старое чувство, не раз преследовавшее ее в прошлом. Этакая смесь вины, ненависти и любви, сплавленных в одно целое невыносимой болью.

Распахнулась дверь, Мария обернулась, готовая увидеть Нэнси с очередным докладом о возвратившихся путешественниках, ведь ничьих шагов в коридоре она не слышала. Но вошел Стафф, такой высокий, красивый, с улыбкой на устах — он вернулся к ней.

— Любовь моя, я так ждала, так ждала… — начала она, но он тут же закрыл ей рот крепким-крепким поцелуем. Потом положил руки ей на плечи и отодвинул немного от себя; на лице было выражение не столько тревоги или заботы, сколько благоговения.

— Леди Стаффорд, мне думается, что теперь о твоей беременности пора узнать не только твоей сестре, но и всему свету. Больше нельзя откладывать объяснение с ними. Это совершенно ясно. Кто бы подумал? Я даже не представлял, что всего за три недели это станет так заметно, однако же, милая моя, дитя подрастает, а значит, нашей тайне приходит конец. Слава Богу, они в весьма благоприятном расположении духа, возлагают большие надежды на новую беременность королевы. Отец твой знает, что ты ждешь ребенка? А Кромвель?

— Драгоценного своего отца я не видела, Стафф. Он все время был здесь, Мэдж с ним виделась, но от меня он держится подальше.

— Значит, Мэдж должна знать. А ты проводила с ней много времени? Не уверен, разумно ли это, потому что на эту девушку может обрушиться самый яростный гнев королевы.

— Но ведь, любовь моя, — возразила Мария, глядя на его встревоженное лицо, — эта девушка приходится мне кузиной, пусть мы и не встречались, пока отец не впутал ее во все эти интриги. Она здесь новенькая, никого не знает, а я хорошо помню, как это ужасно — оказаться одной при таком обширном дворе.

Стафф расположился на ложе, снял сапоги и вздохнул, пошевеливая пальцами ног.

— Я в восторге от твоих благих побуждений, девочка, но эта девчонка здесь далеко не одинока. Еще весной — она и недели не пробыла при дворе — король уложил ее в постель, королева накричала на нее, а Норрис не перестает сходить по ней с ума, когда поблизости нет Его величества. Ты позаботься о том, чтобы не быть рядом с ней, если королева все же обрушит на нее свой гнев. Готов побиться об заклад: Ее величество сделает так, что через неделю и духу этой малышки Мэдж Шелтон при дворе не будет, пусть они и кузины. Но, как бы там ни было, Мэдж должна была понять, что ты ждешь ребенка. А что Кромвель?

— Я его видела два раза, но оба раза на мне была накидка. В отсутствие короля он был очень занят, но один раз подошел ко мне в парке, на берегу реки, а я не осмелилась убежать, хотя и хотелось. Мы немного прогулялись вместе.

— Как я понимаю, он вел себя пристойно — если не считать масленых глазок, которыми он тебя ощупывает всегда, как только увидит.

— Не сердись, Стафф. — Она присела на ложе рядом с ним. Он обхватил ее плечи, мягко притянул к себе.

— Я не сержусь, любимая. Просто ненавижу себя, чуть только подумаю, что оставил тебя в этом змеином гнезде. Моя Мария в последнее время научилась и сама за себя неплохо постоять, но мне нестерпимо думать о том, что никак не удается увезти отсюда тебя и дитя в спокойное и надежное место.

— Но теперь мы должны будем все им рассказать, так что скоро увидим.

— Да, милая моя. Скоро мы все узнаем. Я устал до предела, Мария, и мне надо непременно быть к ужину. Ты приляжешь со мной?

Они устроились на середине ложа: Мария на спине, а Стафф — на боку, глядя на нее и подложив ей руку под голову. Она положила его ладонь себе на живот.

— Посмотри, любимый, он теперь почти все время бьет ножкой.

— Или она, — сонным голосом вставил Стафф. — Я по-прежнему не возражаю против маленькой копии твоей Кэтрин. Ей хорошо в Гевере? Я знаю, как рада твоя матушка, что девочка нынче летом снова с ней.

— Да, у нее все хорошо. Но ведь мужчины всегда хотят сына, Стафф.

— Конечно, и я хочу. Но у нас есть время родить по крайней мере еще одного ребенка, прежде чем ты станешь ходить с клюкой, — пошутил он. Открыл один глаз, потом другой, посмотрел на ее тонкий профиль. — А не беспокоит ли тебя, Мария, что-нибудь еще помимо необходимости предстать перед ними? Надеюсь, ты не дала отцу себя уговорить и не согласилась участвовать в его последнем злополучном замысле — использовать тебя в качестве приманки?

— Да нет, Стафф, совсем не в этом дело. Но мне действительно не дает покоя одна мысль. Мне даже во сне это снилось, Стафф.

— Расскажи. — Лицо было усталым, но глаза открыты, совсем не сонные.

— Когда двор путешествовал — в первую неделю после вашего отъезда, — здесь стало известно, что после казни сэра Томаса Мора на Тауэрском холме королевская стража водрузила его голову на кол на Лондонском мосту, а семье выдали для погребения одно туловище, без головы.

— Послушай, Мария. Это лишний раз показывает, какие страшные настали времена и как глубоко увяз король в трясине коварства. Столько лет сэр Томаса Мор был верным советником и другом Его величества, и все же король расправился с ним беспощадно, когда Мор осмелился не подписать Акт о верховенстве, в котором король провозглашается главой новой церкви. Нисколько не сомневаюсь, что или сам король, или Кромвель дали прямое указание своим палачам обойтись с Мором так, чтобы другим неповадно было. Не страшись того, что его голова так и останется разлучена с телом. Господу Богу в день Страшного Суда весьма потребуются люди с такой силой духа, как у Томас Мора, — не важно, похоронены их головы вместе с телами или отдельно от них. Так что выбрось весь этот ужас из головы.

— Не могу. Как выбросить? Ты же не выбрасываешь. Я знаю, ты не можешь себе простить того, что мы все покорно, как овцы, подписали этот документ[144]. Однако это еще не все.

— Что же еще? — Стафф сел на постели, скрестив ноги и глядя Марии в лицо.

— Так вот, его голова торчала на колу целую неделю, потому что ее охраняли стражники, и к тому времени вороны уже выклевали глаза и…

— Мария, не мучай себя всем этим.

— Я должна рассказать тебе до конца, Стафф. Через неделю это уже не было похоже на человеческую голову. А потом, когда сняли стражу, его старшая дочь, Мэг Ропер…

— Да, высокая такая. Она вышла замуж за одного королевского правоведа.

— Стафф, дочь так любила его, что ночью на лодке подплыла к Лондонскому мосту и подкупила тамошнего смотрителя, чтобы он сбросил ей голову. Завернула ее в подол и так привезла домой, чтобы похоронить вместе с телом. Она пошла на это, потому что любила его очень сильно!

Стафф протянул свою большую руку и накрыл сжатые ладони Марии. Она смотрела на него глазами, полными слез от собственных слов о Мэг Ропер.

— Мне очень жаль, Мария. Это страшные вещи, но ты не должна все время о них думать. Хотя бы ради младенца.

— Я молилась за Мэг Ропер, Стафф. Я даже написала ей письмо, написала, что восхищена ее смелостью и любовью. И попросила прощения — ведь семья Болейн тоже виновата в том, что Мэг потеряла горячо любимого отца.

— Девочка, ты не можешь бродить по всему королевству и вымаливать прощения Болейнам. Не бери на себя такую ношу. Ты к ним не относишься, а скоро и вовсе от них избавишься. С твоей матушкой мы сохраним самые теплые отношения. А с остальными будет чем дальше, тем хуже. На горизонте твоего отца всегда маячит какое-нибудь страшное несчастье, и я хочу, чтобы ни тебя, ни ребенка оно не коснулось.

— Куда ты уходишь?

— Я передумал. Спать нет времени. Они ведь только что вернулись из триумфальной поездки по центральным графствам, и даже вспыльчивая Анна сейчас в добром расположении духа. Возможность родить ребенка вернула ее щекам румянец, и в пути она почти не брюзжала. Его величество снова лелеет мечты о законном сыне, а пока он ожидает наследника своего престола, милейшая Мэдж удовлетворяет все его прихоти. Мы скажем им все до ужина, пока никто не увидел тебя и не началась свистопляска. — Он поспешно заправил бриджи в сапоги.

— И все же я хочу отправить письмо для Мэг Ропер, Стафф.

— Прекрасно, любимая. Отправь письмо. Но ты больше не должна нести бремя вины за то, что делают твои родственники; не стоит огорчаться и тем, что делает отец, которого ты любишь. Не забудь набросить накидку. Я вовсе не желаю, чтобы твоя сестрица разорвала нас на части прежде, чем мы успеем объяснить им все спокойно.

Хотя день стоял очень теплый, Мария набросила просторную голубую накидку и старательно расправила складки. Стафф поцеловал ее и отправил вперед, через кишащие людьми коридоры в личные покои королевы, сказав, что скоро присоединится к ней — когда расскажет обо всем королю и испросит его снисхождения.

— Постарайся избежать разговора с сестрой на эту тему, пока я не приду. Не старайся совершать геройские поступки — надо, чтобы там был я. И не пугайся, если вдруг вместе со мной придет король, — так наставлял ее Стафф всего минуту назад. Она снова и снова слышала в ушах его последние слова. «Не пугайся. Я буду там с тобой».

Путь до покоев Анны был недолгим, но Марии он показался бесконечным. Время настало. Время всегда бросает человека в водоворот событий, и тогда приходится действовать. Время приведет ее на ложе, чтобы родить Стаффу ребенка. Время принесет нового младенца Анне. Время принесло смерть горячо любимой подруге. Время разлучило ее с Гевером. Время заставило дочь, горячо любившую отца, в подоле привезти домой его окровавленную голову.

В опочивальне Анны столпились все Болейны, а что хуже всего — там же был разъяренный чем-то король. Мария в ужасе готова была бежать, но стражи затворили за ее спиной дверь и загородили ее. Хорошо, что Стафф должен скоро прийти, раз он не найдет короля там, куда отправился. «Для полноты картины не хватает только бесстрастного Кромвеля», — подумала Мария, однако все остальные отнюдь не выглядели бесстрастными. Мария боязливо закуталась в свою накидку и прислонилась к стене, и тут же немая сцена перед ее глазами ожила, да еще как!

— Должен ли я понимать так, мадам, что вся эта поездка, когда мне пришлось проскакать через Дерби, Рэтленд и Шропшир, была всего лишь жестоким розыгрышем, обманом? — Румяное лицо короля покрывалось мертвенной бледностью, по мере того как он все больше повышал голос. — Она не ждет ребенка! Вы что, хотите, чтобы я поверил, будто женщина, уже родившая дитя и беременевшая после этого, не может понять, беременна она или нет? Вы неправильно истолковали признаки? Клянусь всеми святыми, мадам, это типичная уловка в духе Болейнов! Мой народ прав, когда кричит: «Ведьма! Ведьма!»

— Умоляю вас, милорд, были же все признаки! И если я не беременна сейчас, то могу скоро забеременеть снова. Мы совершили такую чудесную поездку, такую приятную, веселую, мы…

— И я не дотрагивался до вас, а вас это вполне устраивало, мадам. Уж как вы собираетесь зачать дитя от короля — это выше моего понимания!

— А разве тот факт, что королева не стремилась к телесному общению с Вашим величеством, не доказывает, что она искренне полагала себя беременной и опасалась повредить себе в таком деликатном положении? — раздался в зловещей тишине, повисшей в опочивальне, тихий голос Томаса Болейна.

Генрих Тюдор повернул голову на этот голос и ожег говорившего сердитым взглядом, но быстрый разум его уже работал: король заколебался.

— Но ведь это правда, милорд, все так и есть, — быстро сказала Анна. — Только теперь тряска в пути к Уайтхоллу вызвала у меня обычные женские истечения, и все мои мечты пошли прахом. Я не предполагала этого, Ваше величество. Не предполагала, ибо все затмевала высшая радость — я верила, что снова ношу ваше дитя. Я не предполагала. Я сокрушаюсь об этом всей душой.

— Еще бы вам не сокрушаться! Я отложил важный государственный визит в Кале ради этой… этой игры в шарады! — Король тяжело опустился в кресло поблизости от Анны, но, когда та попыталась дотронуться до его плеча, он отодвинулся.

— А вы уверены, что кровь не из-за выкидыша? Ведь беременность была недолгой? — тихим голосом спросил король, не сводя глаз с ее напряженного лица.

— Нет, в этом я вполне уверена. Мне очень жаль, что я так подвела вас, мой дорогой государь. Теперь я просто должна зачать. Вот увидите! — воскликнула она и заставила себя улыбнуться.

— Может быть и так, что отдых без плода, растущего в ее утробе, придал ей новые, столь необходимые силы, Ваше величество, — снова заговорил Томас Болейн успокоительным тоном. — Сперва красавица дочка, настоящее дитя Тюдоров с волосами червонного золота, а там и красавец сынок.

— Вот что я вам скажу, мадам, — тихо проговорил король, явно пропуская мимо ушей слова лорда Болейна. — Лучше вам поскорее родить сына, и сына живого. У меня есть сын, Генри Фицрой, а возможно, и другие, так что, если у вас нет сыновей, это не моя вина.

У Марии чаще забилось сердце, когда король упомянул, что у него могут быть и другие внебрачные сыновья; она со страхом посмотрела на озабоченное лицо отца. Никто из присутствующих явно даже не заметил ее прихода, ибо все внимание было поглощено средоточием их вселенной.

— Итак, если вы потеряете еще одного ребенка, станет ясно, чья это вина… чей грех. Я сейчас отправляюсь на верховую прогулку. А вы ужинайте в кругу своего малого двора: Болейны, Рочфорды, Норфолки. Я от всего этого устал.

Он поднялся, за спиной взлетела короткая пурпурная пелерина. Уже подойдя к двери, он впился глазами в широко открытые лазурные глаза Марии.

— Ваше величество, — раздался позади вкрадчивый голос Анны, и король, стоя рядом с Марией, обернулся к остальным. — Я не пожалею сил для того, чтобы обеспечить Ваше величество здоровым наследником, таким же красивым, как Елизавета, которая столь справедливо пробуждает в вас отцовскую гордость. Я выполню все, чего пожелает мой король, но взамен я прошу вас о пустячной услуге.

— Да?

Анна взглянула на встревоженное лицо отца и отчетливо произнесла:

— Я умоляю Ваше величество отослать мою кузину Мэдж Шелтон прочь от двора — в Эссекс, к ее родителям. Мне донельзя докучает ее постоянное присутствие, ибо она вовсе не друг королеве, как и некоторые иные из моих фрейлин, которые мне не верны. — Она выпрямилась, гордо вскинув голову, не сводя глаз с короля, стоявшего по другую сторону необъятного роскошного дамасского ковра.

Мария из-за спины короля ясно видела, как вздулись мышцы на его бычьей шее, как дернулись огромные руки. Она задохнулась и прижалась к стене.

— Вас сделали королевой, мадам, но не обольщайтесь: это не дает вам права указывать господину своему королю, как он должен — или не должен — поступать. Вы научитесь молча сносить такие вещи, как… как делали до вас особы и более знатные.

При приближении короля стражи распахнули двойные двери, и Мария отступила от стены, чтобы ее не раздавили. Король едва не налетел на нее и протянул руки, готовый грубо оттолкнуть ее с дороги. В этой суматохе откуда-то из-за плеча короля возникло лицо Стаффа, а его сильные руки водворили Марию обратно в опочивальню.

— Вот видите, мадам, — бросил сквозь зубы король Анне, — ваша сестра рожает живых сыновей. Берите пример с нее. Стаффорд, ступай за мной.

Все глаза устремились на застывшую у растворенных дверей Марию, позади которой маячил Стаффорд. Все уставились на нее: Джордж с беспокойством, отец с гневом. Джейн Рочфорд с трудом подавила довольную улыбку при виде растерянности семейства Болейнов, а Анна просто повернулась ко всем спиной. Стафф, уже готовый последовать за разгневанным королем, развеял наваждение, шепнув Марии на ухо:

— Плотнее запахни плащ. Я успокою Его величество и скажу ему одно: что мы обвенчаны и просим дозволения удалиться в Уивенго. Об остальном сейчас говорить небезопасно. Я быстро обернусь. А на выручку тебе пришлю под каким-нибудь предлогом Кромвеля.

— Нет, только не Кромвеля, — начала было она, но Стафф уже умчался, а ей безумно захотелось побежать ему вслед.

— Как славно, что вся семья смогла собраться вместе, дабы получить выговор от Его величества, — нарушил тишину голосок Джейн Рочфорд.

— Закрой рот, Джейн, не то окажешься на улице вместе с остальными любительницами сплетничать и рассказывать небылицы! — сердито бросила ей Анна, не удостаивая взглядом. — Хватит и того, что мне пришлось терпеть тебя все эти три недели; спасибо, хоть твой Марк Гоствик довольно много занимал тебя — уже какая-то передышка.

— И ты терпишь, чтобы с твоей женой говорили в таком тоне, Джордж? — укорила мужа Джейн.

— Прекратите эту дурацкую пикировку, — вмешался Томас Болейн. — А ты, Джейн, или слушай все то, что говорит тебе королева, или уходи с ее службы и убирайся отсюда. Тут такое дело, что нам всем надо постоять друг за друга.

— Мы уже давно не стоим друг за друга, отец, если такое вообще когда-нибудь было, — выкрикнула Анна. — Именно вы привезли ко двору эту Мэдж с глазками наивной простушки. Так вот, говорю вам: придумайте, как ее прогнать, если не хотите увидеть на троне вместо своего внука проклятого доходягу Фицроя.

— Увы, Анна, это твоя забота. Здесь я тебе ничем помочь не смогу.

— Да нет, отец. Вы мне вообще ничем помочь не можете. Ладно хоть Джордж и Мария сохранили мне верность во всех этих неурядицах. Джордж всегда таков, но вы должны признать, что и Мария выстояла против вашего недавнего отчаянного плана — добиться, чтобы она соблазнила короля. А что касается этой коровы Сеймур с такими невинными глазищами, то я весьма скоро сумею прогнать ее отсюда.

— Ты не осмелишься, Анна.

— Не осмелюсь? Ступайте прочь с моих глаз, отец! Королева приказывает вам удалиться!

— Ухожу, дочка… Ваше величество… чтобы дать тебе возможность прийти в себя и понять наконец, что время настало другое и твое влияние при дворе уже не то. Повторяю: ты не осмелишься тронуть крошку Сеймур. Все, что ты можешь, — это бороться за место на ложе короля да надеяться, что Бог пошлет тебе сына. Я потом еще приду сюда. Когда король вернется с охоты, позаботься о том, чтобы выглядеть неотразимой, и встречай его на парадном дворе. Борись за него, Анна. Это единственное, что теперь в твоих силах. — Он зашагал к двери, и Мария отодвинулась подальше с его дороги. — А ты заметила, Мария, как Его величество заинтересовался твоим сыном? — бросил он на ходу.

С уходом со сцены второго важного действующего лица оставшиеся в комнате персонажи задвигались, занимая новые позиции. Анна опустилась в кресло, где прежде сидел король, а Джордж, совсем сбитый с толку, переминался с ноги на ногу. Джейн настороженно бродила на заднем плане. Мановением руки Анна подозвала Марию. Та выступила на сцену, запахнув свою накидку.

— Как хорошо видеть тебя снова, сестра, после стольких недель — все такую же. Да не смотри ты так испуганно. Уверяю тебя, сама я ничуть не пугаюсь, — произнесла Анна тусклым голосом.

— Я восхищена вашей смелостью, Ваше величество. — Мария села рядом с ней в кресло, на которое Анна указала рукой, унизанной множеством перстней.

— Это приходит, когда можешь потерять все на свете. Действовать боятся лишь те, кому терять нечего. Это мое новое кредо. У тебя есть какие-нибудь известия из Гевера? Матушка здорова?

— Здорова. Там все благополучно. С моей Кэтрин матушке не придется скучать все лето. У Симонетты подагра, но она старается держаться. Только двигаться стала медленнее.

Анна откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза.

— Ах, как спокойно в Гевере — никто не кричит, не сплетничает, ничего от тебя не требует. — Она вдруг открыла глаза. — А ты пришла только поздороваться с нами после разлуки, Мария? Ты ведь пришла по делу, разве нет? Если я сама не вызываю милую свою Марию, то она предпочитает здесь не показываться.

— Так и есть, сестра. Я пришла просить тебя о великой милости. Думаю, что послужила тебе честно, а твоим другом я останусь навсегда. Теперь я крайне нуждаюсь в твоей любви и доброжелательстве.

— Что такое? Давай говори. — Глаза Анны непроизвольно метнулись к плотно укутанной талии Марии, и та почувствовала, как ее смелость убывает.

— Как хорошо известно Вашему величеству, мы с лордом Стаффордом уже много лет любим друг друга…

— Состоите в любовниках, ты хочешь сказать. Это подарок, который я тебе сделала, Мария, когда ты потеряла все. Я знаю, что он чуть ли не каждую ночь проводил в твоей спальне. Я рада, что это доставляло тебе удовольствие, но не проси у меня позволения венчаться с ним. Ты теперь — сестра королевы, а не нищая вдова мелкого помещика, у которого ни копейки за душой не было. И не смотри на меня так, Мария. Извини, но ты же прекрасно видишь — у меня своих забот хоть отбавляй. Я не стану предлагать Его величеству, чтобы сестра королевы взяла себе в мужья кого-то, кто столь ниже ее по положению.

Мария встала и отступила на несколько шагов от кресла Анны. Джейн Рочфорд за спиной королевы слушала так напряженно, что у нее даже рот открылся. Джордж переводил встревоженный взгляд с одной своей сестры на другую.

— Мне жаль огорчать или сердить тебя, сестра моя, но я никого не любила и не полюблю так, как Стаффа. Некогда я, подобно сестре самого короля, вышла замуж по королевской воле, дабы служить королю так, как он того пожелает. А когда меня отвергли, я стала жить своей собственной жизнью и решения стала тоже принимать самостоятельно — совсем как вы, Ваше величество. С гордостью я извещаю Ваше величество, что лорд Стаффорд и я обвенчались уже больше года назад. Еще никогда я не была так счастлива, и ни единой минуты я не жалела о своем решении и об этом браке.

Тут уж Анна утратила дар речи. Темные глаза ее блеснули, потом сузились.

— После всего, что я для тебя сделала, — тихо выговорила она, — ты вот так решила мне отплатить? За твоим сыном хорошо ходят, он всем обеспечен, у него прекрасный наставник, и оплачиваю все это я. Это я просила отца дать тебе денег, чтобы ты могла одеваться не в лохмотья, которые оставил тебе Вилл Кэри после смерти, и ты осмеливаешься… ты смеешь… выходить замуж за мятежника, у которого всей земли — жалкие угодья в Богом забытом Уивенго? Не знаю даже, где оно там находится.

— Его величество издавна благоволит лорду Стаффорду, а тот хорошо служит королю. Буллены вознеслись столь высоко совсем недавно, сестра, держась за твою юбку. Так что я, на мой взгляд, и по своему рождению, и по положению отлично подхожу для того, чтобы быть леди Стаффорд.

— Дура несчастная! Мария, я тебя всегда любила, но ты была дурой и осталась. Женитьба Джорджа — другое дело. То было задолго до взлета Болейнов — запомни, Мария, не Булленов. Так что брак Джорджа — это другое; но чтобы ты устроила такое?! Ты могла бы получить по меньшей мере герцога. Норрис всегда засматривался на тебя.

— Думаю, — вмешалась Джейн Рочфорд, — теперь Норрису больше по душе ваша кузина Мэдж Шелтон, хотя соперник у него серьезный. Я же преклоняюсь перед храбростью Марии. Стаффорд всегда был красавцем, а по Марии он просто сходил с ума. Не дождусь, когда же лорд Болейн услышит эту новость!

— Прочь с глаз моих, ослица! — завопила Анна, повернулась и метнула в Джейн пустой кубок. — Прибереги свои сплетни для чьих-нибудь других ушей. Вон! И чтоб ноги твоей больше не было в апартаментах королевы!

Джейн стремительно уклонилась от летящего в нее кубка и была уже у самой двери, когда тяжелый сосуд с грохотом упал на пол. В дверях она едва не столкнулась со Стаффом, который, казалось, испытал огромное облегчение, когда понял, что и проклятия, и сосуд летели в Джейн, а не в Марию.

— Сегодня прямо сплошные исповеди, верно, Джордж? — бросила через плечо Анна, когда увидела на пороге Стаффорда.

Стафф вошел в опочивальню и отвесил поклон. Он осмелился остановиться всего в трех-четырех шагах от кипевшей злостью Анны, тогда как Мария осталась на месте, чуть в отдалении.

— Ваше величество, Мария поведала вам нашу новость? Я только что рассказал обо всем королю.

— И что же?

— Если говорить грубо и прямо, Ваше величество, он с большой неохотой дал нам свое благословение.

— Жаль, что он не отправил вас в Тауэр, хотя это пока и мне не поздно сделать, Стаффорд. Как вам вообще удалось получить его благословение? Он благоволит вам, я знаю, но готова поспорить, что в данном случае им двигало более простое чувство — желание досадить отцу и мне, показать, что Болейнам не взлететь так высоко, как они мечтают.

— Я именно так и понял его, Ваше величество.

Анна подошла на шаг ближе; Стафф не шевельнулся, возвышаясь над ней.

— Вы всегда говорили правду в глаза, Стаффорд. Что мне больше всего в вас нравится — вы единственный, кому каким-то образом удается влиять на короля. Единственный — теперь, когда я больше не имею над ним власти. Меня это весьма забавляет, Стаффорд. Вы всегда имели какую-то власть над королем, хотя ничто не дает вам на это права.

— Я всегда был и всегда буду верен королю, и ему это хорошо известно.

— Вот как? А мне кажется, этот умный ход с женитьбой говорит о том, что вы так и остались мятежником, милорд. Но таким, который предпочитает вести игру благородно. Это уж совсем плохо. Хуже некуда. Его величество еще что-нибудь вам говорил? — уточнила она.

— Я ему говорил о своей любви к Марии, Ваше величество. Под внешней оболочкой самодержавной власти в нем таится романтик.

— О да, я хорошо помню, как он представляет себе романтику. Письма, медальоны, страстные клятвы, заверения в вечной любви. Но ведь ее в действительности просто не существует. Это всего лишь еще одна общепринятая ложь.

— Вечная любовь? Наверное, ее не бывает, сестра, — сказала Мария, подходя и становясь рядом со Стаффом. — Но, насколько я понимаю, на человеческую жизнь ее хватит.

— А теперь еще один щекотливый вопрос, лорд и леди Стаффорд. Почему вы нынче решились все нам рассказать? Отчего вы мешкали так долго? Вы просили Его величество позволить вам удалиться на свою ферму, ибо на вас угнетающе действуют затхлая дворцовая атмосфера и мой брак, или же есть какая-то еще важная причина?

— Я действительно просил Его величество позволить нам удалиться в Уивенго.

— Продолжайте.

— Он ответил, что на время можно, но он не хочет отпускать нас насовсем. За это я был ему благодарен.

— Дальше, дальше, — настаивала Анна. Она так резко повысила голос, что поперхнулась. С Марии она не сводила тяжелого взгляда, брови под чистым лбом грозно нахмурились.

— Да, сестра, — спокойно проговорила Мария, распрямившись рядом со своим мужем, но не решаясь взять его за руку, как ни хотелось ей это сделать. — Да, я ношу дитя.

Анна закружилась, увлекая за собой кресло с высокой спинкой; кресло бешено завертелось и поехало к Джорджу. Из ее горла вырвалось рыдание, она взмахнула кулаком, попав в челюсть Стаффу. Тот даже не шелохнулся, Анна же отступила от него и бросилась к Марии.

— Дай мне поглядеть на твой грех! — завизжала она, вцепившись в Марию. И Стафф, и Джордж устремились к ней. Мария отпрыгнула, спрятавшись за спиной Стаффа, а он сильными руками обнял Анну раньше, чем успел подбежать Джордж. Стафф прижимал ее к своей груди, а она изворачивалась, вопила и рыдала.

— Как вы посмели! — выкрикивала она снова и снова, прижатая к рубашке Стаффа. — Это несправедливо! Чтоб вам обоим провалиться!

— Да, Ваше величество, это несправедливо, и мне, право, очень жаль, — мягко проговорил Стафф в ее черные как вороново крыло волосы; Мария и Джордж стояли по обе стороны от них. — Вы заслуживаете второго ребенка, Ваше величество, и он у вас, конечно же, будет. А если и нет, то у вас уже есть красивая и умная дочь Тюдора, чистокровная англичанка, в отличие от дочери испанки Екатерины. Не тревожьте себя. Ничего не страшитесь, и все еще будет хорошо.

Анна перестала вырываться и кричать, на минуту молча приникла к Стаффорду. Потом подняла залитое слезами лицо и долго смотрела на Марию. Стафф отпустил королеву.

— Когда родится дитя? — спросила она без всякого выражения.

— Осенью, сестра. Я люблю тебя, Анна, я хотела бы твоего благословения.

— Вот этого я тебе дать не могу, Мария. Нет, никак не могу. Ты ужасно обманула меня — говорила, что ты мне друг, а я тебе верила. Довольно и того, что я отпускаю тебя. А Его величество знает о ребенке?

— Нет, Ваше величество, — тихо ответил Стафф.

— Ну, можете не сомневаться: ни я, ни Джордж ему об этом не скажем. — Ее глаза метнулись поверх плеча Марии, к двери. — Но, возможно, скажет мастер Кромвель.

Кромвель проскользнул мимо них на середину комнаты.

— Прошу простить, что не смог явиться сразу же, как только вы дали мне знать, что я нужен здесь, лорд Стаффорд. Я уезжал, барка уже отчалила, мне пришлось добираться до берега на лодке. Чем могу служить?

— Вопрос вот в чем, мастер Кромвель, — заговорила Анна, подходя к нему ближе. — Что вам уже известно? Что обо всем этом вам уже давно ведомо? Готова спорить, вы знаете ничуть не меньше, чем сам лорд Стаффорд.

— Об их связи, Ваше величество?

— Ну конечно! А вы что думали — я о стрельбе из лука говорю или о турнирных поединках?

— Я уже некоторое время подозревал, что леди Стаффорд беременна, Ваше величество, но о том, что они обвенчаны, мне не было известно.

— Чтобы не уводить беседу в сторону, будем считать, что ответ правдивый, — сказала на это Анна. — В таком случае вас двоих можно поздравить. Вы посрамили хитрых доносчиков Кромвеля, а у него их целая армия. Это даже забавно, разве нет, Кромвель?

Он ничего не ответил, и королева, которой с большим трудом удавалось держать себя в руках, снова взорвалась.

— Убери их с глаз моих, слуга короля! Прогони их от двора, отправь поскорее в дорогу, пока мой отец или король не проведали о беременности — не той дочери, у которой сама жизнь зависит от этого, нет, а дочери-красавицы, пошедшей в Говардов, простодушной и рожающей живых сыновей! Убирайтесь вон отсюда, все! У меня и без вас дел хватает!

Марии хотелось крепко обнять Анну на прощание, но сейчас она чувствовала себя донельзя усталой и разбитой; не было даже страха, которого она сама ожидала. Она сделала реверанс и попятилась, но Анна уже отвернулась к окну, а Джордж, добрый верный Джордж, обнял ее рукой за плечи — и так они стояли, не говоря ни слова, пока не закрылась дверь.

В передней по-прежнему толпились придворные, словно ждали от королевы каких-то милостей. «Сегодня милостей не будет», — печально подумала Мария, взяла под руку Стаффа, и вслед за Кромвелем они проложили себе путь между похожими на лабиринт группками придворных. Из ниоткуда молнией выпрыгнула Джейн Рочфорд — несомненно, она слонялась здесь, ожидая узнать, в чем же был смысл воплей, которые она слышала через дверь.

— Лорд Стаффорд, Мария! Я так рада за вас! — воскликнула она, старательно изображая восторг.

— Спасибо тебе, Джейн, — тихонько сказала Мария. — Будь добра, не обижай королеву, постарайся быть ей другом.

— Для дружбы ей вполне хватает Джорджа и красавчика музыканта, Смитона, — язвительно ответила Джейн. — Как я вижу, Джордж не ушел оттуда вместе со всеми остальными.

Супруги Стаффорд пошли дальше, оставив Джейн позади, однако Мария все еще слышала ее ехидный голосок, обращавшийся к кому-то. Что ж, теперь они с мужем почти на пути в Уивенго, скоро многие мили отделят их от двора с его сплетнями. Их ждет дорога к свободе от всех интриг и, дай Бог, они пробудут вдали от двора долго-долго.

— Вы и впрямь будто заколдованный, Стаффорд, — проговорил наконец Кромвель, когда они оказались у порога комнаты Марии, далеко от любопытных взглядов придворных. — Мало кто может так явно ослушаться власть имущих, игнорировать общепринятые условности — и при этом так благополучно покинуть двор. Вам потребуется в пути охрана?

— Нет, благодарю, мастер Кромвель. У нас с Марией четверо слуг, этого будет вполне достаточно.

— Тогда позвольте мне добавить одно, — продолжал Кромвель, переводя взгляд на Марию. — Я буду не врагом, а союзником, если вам потребуется малейшая помощь в… где вы станете теперь жить?

— В Уивенго, близ Колчестера, мастер Кромвель.

— Да-да. Быть может, я когда-нибудь заеду к вам в гости. Мне бы очень хотелось посмотреть на тамошние привидения. — Он деревянно повернулся и посмотрел на Стаффа. — Давайте говорить без обиняков, лорд Стаффорд. Мы с вами — умелые шахматисты. Вы один из немногих, кому удалось выиграть у меня. А сейчас вы отправляетесь навстречу приключениям, которые пробудили мое любопытство. — Он снова бросил взгляд на Марию. — Болейнам, всему семейству, могут понадобиться друзья, и я просто сам предлагаю свою помощь. Вы мне верите, Стаффорд?

— Да, Кромвель, верю, и по многим причинам. Только запомните: моя жена больше не будет пешкой в чьих бы то ни было шахматных партиях. Скорее я умру.

— Значит, мы отлично поняли друг друга — как и всегда, мне кажется. Удачи вам обоим. Коль захотите узнать, каковы настроения при дворе, просто напишите мне.

— Благодарю вас, мастер Кромвель, — проговорила Мария и заставила себя улыбнуться ему. — Если вы, сэр, имеете хоть какое-то влияние на мою сестру, то уговорите ее, пожалуйста, покрепче держать себя в руках. Тогда король снова будет милостив к ней.

Кромвель посмотрел Марии прямо в глаза.

— Я полагаю, на это мы можем лишь надеяться, леди Стаффорд, а надежда, как известно, умирает последней. — Он поклонился обоим и быстро ушел, оставив их в пустой прихожей.

— Мы отправляемся в Уивенго, девушка, — сказал Стафф сонной Нэнси, входя в комнату Марии. — Теперь всему свету известно, что мы с твоей госпожой — законные супруги, а скоро узнают и о том, что мы ждем ребенка. Собери немного одежды, остальное вышлют нам вслед. День клонится к вечеру, но нынче ночью мы уже не станем спать под этой крышей.

— Ой, я так рада! — Нэнси крепко обняла Марию и повернулась к Стаффу. — Стало быть, вас отправили в опалу, прочь от двора?

— Ну, примерно так, — ответила за мужа Мария, решительно выдвигая верхний ящик комода. — Давай за дело, Нэнси. Наговоримся в дороге.

— Видишь ли, девочка, — шутливым тоном сказал Стафф, которого с головой затопило чувство неожиданно обретенной свободы, — Стивен едет вместе с нами, а в усадьбе Уивенго тесновато. Поэтому мы с твоей хозяйкой были бы только рады, если бы ты согласилась жить с ним в одной комнате. И, хотя ваши хозяева подали вам не слишком хороший пример, нам все же хотелось бы, чтобы сначала вы поженились. Если, конечно, вы оба согласитесь оказать нам такую изрядную услугу.

Недоверие, крайнее изумление, радость, смущение поочередно отразились на лице Нэнси.

— Стафф, а ты не мог подождать с этим сюрпризом? Надо было прямо сейчас? Ну просто как маленький мальчик, который никак не может потерпеть до обеда, — упрекнула Мария. — А ты, Нэнси, давай пакуй вещи, не то мы окажемся где-нибудь в темнице, и тогда наше предложение пропадет даром. — Она от души улыбнулась Стаффу, когда служанка наклонилась над сумками и стала энергично набивать их вещами.

Через час кони уносили их всех в Уивенго, подальше от Уайтхолла — сперва вдоль Темзы, затем на восток; солнце светило им в спину. Мария опасалась, что явится Томас Болейн, дабы разбранить их или попытаться удержать, но этого не случилось. Она обрадовалась, что он не пришел, но ведь это говорило и о том, что ему совершенно нет до нее дела. Когда проехали мимо Тауэра, оставили позади районы Уайтчепел и Спитлфилдз, Мария снова представила себе, как храбрая и преисполненная любви Мэг Ропер везет в подоле голову своего казненного отца. Санкторум, громадный жеребец Стаффорда, захрапел, будто учуял далекое-далекое Уивенго, а Иден не отставала от боевого коня; и так, стремя в стремя, они скакали в направлении Колчестера.

Глава тридцатая

Минувшее лето было самым чудесным в жизни Марии.

А теперь деревья, кусты и цветы Уивенго в своем осеннем великолепии сияли всеми цветами радуги. Мария думала: смеет ли она надеяться, что это прекрасное уединение будет длиться и длиться? Она готовилась к родам, а та радость, которую доставляли ей близость мужа и дочери, их новый дом, помогала справляться с тяжелыми думами. Даже здесь, в мирной тиши Уивенго, она не переставала думать о Лондоне и молиться, чтобы сестра обрела покой и любовь, родила наследника своему супругу. Она молилась и о том, чтобы Анна простила ей тайное венчание и беременность, простила то, чего так и не простил ей Вилл Кэри, — любовь, которую Мария питала к Стаффорду. А когда она молилась за отца, то слов уже не могла найти, лишь осколки надежд и обрывки чувств.

— Вы вправду полагаете, матушка, что сегодня наступит срок? — спросила ее девятилетняя Кэтрин, уже в третий раз за последний час. — Я так рада, а вы обещали позволить мне ухаживать за ним, когда он родится. — Девочка подняла взгляд от своей вышивки и улыбнулась матери.

— Да, милая, мне очень понадобится твоя помощь. Только не забывай, что это может оказаться и твоя маленькая сестричка.

— Но почему-то, матушка, я чувствую, что будет мальчик. Мы ведь почти никогда не видим Гарри, вот малыш и займет его место.

— Для любящих родителей, Кэтрин, один ребенок никак не может заменить другого. Придет время, и ты сама это поймешь. — Мария старалась выпрямиться на каменной скамье в маленьком садике, где высажены были всевозможные травы, но спина нестерпимо болела, поэтому толку было мало. Ей придется прилечь и попросить Стаффа или Нэнси помассировать спину. Ее беспокоило, что накануне родов она чувствует себя такой усталой, ведь скоро потребуются все силы. Уже девять лет она не рожала.

— Но ведь если королева родит королю сына, то он точно займет в их сердце место моей кузины Елизаветы, — настаивала на своем Кэтрин. — А ей, когда она вырастет, будет очень грустно видеть, что отец ее не любит. Мне Бреннан говорила, что…

— Ты бы поменьше слушала Бреннан, миленькая, — мягко сказала Мария, стараясь, чтобы ее слова не звучали укором. — Бреннан всего лишь кухарка в маленькой сельской усадьбе, а о Лондоне и королевском дворе ничего толком не знает. Да к тому же Елизавета вырастет по меньшей мере английской принцессой, красавицей. Ты должна подбадривать ее и быть ей добрым другом, если королева возьмет тебя, как обещала, в свиту принцессы.

— А может быть, у королевы так много дел, что она и забыла, матушка. Я ведь уже целых два месяца здесь, с тех пор как уехала из Гевера, от бабушки.

— Ладно, давай пока не будем об этом, хорошо, малышка? Сбегай позови сюда Нэнси. Стаффа нет в усадьбе — он в полях, договаривается там о чем-то со своими арендаторами. Скоро должен вернуться. А я пока могу подремать.

— Но ведь сейчас еще рано, разве нет?

— Верно, моя маленькая. А теперь сбегай за Нэнси.

Кэтрин умчалась, только гравий захрустел под быстрыми ножками. Она была уже за каменной оградой, и Мария видела лишь золотистые кудряшки, подпрыгивающие на макушке девочки; потом дочь скрылась за дверью, ведущей на кухню.

Увитые плющом стены дома отражались в маленьком пруду, где разводили рыбу, и казалось, что в тихой воде стоит второй Уивенго, а узоры темного дерева резко выделялись на фоне чисто выбеленных стен. Мария влюбилась в Уивенго, как и в Гевер: и там, и здесь она чувствовала умиротворение. А на тихой воде маленького пруда нескончаемой чередой покачивались водяные лилии — совсем как в «Золотой чайке» в Банстеде. Даже фамильные призраки совсем не беспокоили их, хотя по ночам Мария слышала, как поскрипывают половицы, и неясное беспокойство охватывало ее. Стафф убеждал, что беспокойство проистекает из ее собственных мыслей и чувств, а привидения до сих пор ни разу не показывались, когда в доме находится он сам. Да и вообще все это просто почудилось пожилой тетушке, которая так и осталась старой девой, а под конец жизни впала в слабоумие. Так утверждал Стафф, но у Марии на этот счет было свое мнение.

Как-то за ужином она втянула его в обсуждение вопроса, кто бы это мог по ночам скрипеть половицами и бродить по лестнице.

— Тетушка Сюзанна всегда настаивала на том, что это дядюшка Хэмфри, ведь его повесили в Тайберне, а привидениями, по общему мнению, становятся те, кто умер насильственной смертью, — сказал ей тогда Стафф.

— Но что думаешь об этом ты сам, любовь моя? — не отставала от него Мария.

— Я так рассудил: если это вообще не чудится, то это мой отец, — признался Стафф. — Ты понимаешь, эта усадьба по праву наследования принадлежала ему от рождения, а у Хэмфри была усадьба Стонхаус, ближе к Колчестеру. После восстания ту усадьбу конфисковали. Более того, мой отец умер от лихорадки в этом самом доме и, насколько я могу судить, призрак никак не проявляет себя, если в доме нахожусь я. Моя мать умерла тоже здесь, давая жизнь мне, однако о привидении не было слышно, пока не умер отец. Похоже на то, — заключил Стафф, и его глаза сделались какими-то отстраненными, а голос зазвучал мягче, — что отец не находит себе места, пока я при дворе, во власти короля, так сказать; когда же я приезжаю сюда, он успокаивается, а сейчас тем более — мы же поселились здесь. Это, понимаешь, просто рассуждение, если уж верить всем россказням и страхам старушки тетушки. Может быть и так, что ступени на лестнице скрипят от старости, я-то ведь ничего такого никогда не видел, пусть старушка и рассказывала мне, что двери ни с того ни с сего распахивались, а мебель двигалась сама собой. Ну, если такое произойдет теперь, — шутливо закончил он, — то единственно из желания призрака посмотреть, каких красавиц, жену и дочку, я привез в Уивенго. Только ты лучше не рассказывай эти сказки малышке Кэтрин. И сама не слишком переживай — к нам призрак настроен весьма дружески.

— Откуда ты это можешь знать? — бросила Мария, которой все-таки становилось не по себе при мысли о том, что в усадьбе живут привидения.

— Он же скрипит половицами не только по ночам, но и днем тоже, а лучшие народные сказители подтвердят тебе, что злые духи не осмеливаются давать знать о себе при свете дня.

Мария в конце так и не поняла, шутит Стафф или нет, а потому прекратила разговор. Он же настаивал, что призраки населяют ее собственные мысли, и в этом, возможно, был прав.

Впрочем, в тот радостный день, когда они прибыли в Уивенго, чтобы поселиться здесь, никаких привидений не было вовсе, и при воспоминании о том дне на губах Марии заиграла улыбка. Стафф перенес ее через порог, усталую с дороги, забрызганную грязью, и стал громко сзывать растерянных слуг, дабы они приветствовали своего господина, который бывает здесь так редко, и новую госпожу, которой они еще не видели. Наконец-то она оказалась в объятиях уютного Уивенго, его оштукатуренных дубовых бревен. Стафф, Мария, Нэнси и Стивен смеялись и обнимались, радостно приветствуя самих себя на новом месте. Прислуга усадьбы, состоявшая из восьми человек, поначалу ощутила беспокойство и даже некоторый страх, когда узнала, что их новая хозяйка — сестра королевы Анны Болейн, супруги великого Генриха, но вскоре все к этому привыкли и полюбили ее.

Гордый Стафф, охваченный энтузиазмом, показал ей симпатичный уютный дом в три этажа, с фронтоном. На первом этаже — светлица, парадный обеденный зал, кухня из нескольких помещений, включавших кладовую, маслодельню, а также сусеки, где просеивали и хранили муку. На втором этаже, куда вела лестница из резного дуба, помещались опочивальня хозяев, гостиная и четыре небольшие спаленки. А на самом верху, под высокими балками крыши, находились комнаты прислуги и чуланы для всевозможных вещей. В плане дом напоминал огромную букву «Н», окруженную садами и огородами, с тем чудесным прудиком, у которого Мария сидела сейчас.

Почти вся мебель в доме была старой, средневековой — резные тяжелые шкафы и комоды, столы, кресла и сундуки. Стафф говорил, что со временем они все это поменяют, но Марии мебель сразу же понравилась. Здесь все напоминало ей Гевер: такие же гладкие, словно покрытые лаком веков, предметы из дуба, клена и вишневого дерева, так же свободно проникают в дом ароматы садов, а в комнатах тепло и уютно. А больше всего ей понравилось просторное ложе из темного дуба; вокруг всех четырех тяжелых столбиков вились искусно вырезанные виноградные лозы и цветы; на столбиках покоился деревянный навес с резными завитками и хозяйским гербом. Даже сейчас, в самом начале осени, Мария представляла себе холодные зимние ночи, которые не заставят себя долго ждать. Вот тогда они смогут задергивать вышитые бежевые занавеси по сторонам ложа и уединяться в собственном мире, надежно укрытом от соглядатаев Кромвеля и от внезапных вызовов к королю.

— Малышка Кэтрин сказала, что вы желаете вздремнуть, госпожа, — прервал ее размышления голос Нэнси.

— Да, Нэнси. Помоги мне встать. Если только ты поможешь мне взобраться по крутым ступенькам и уложишь в постель, я буду весьма тебе признательна. Что-то темнеет на дворе, правда? Скоро хозяин должен вернуться. Если пойдет дождь в пору уборки урожая и вымочит собранное зерно, он будет в мрачном настроении.

— У вас уже начались схватки, госпожа?

Мария вместо ответа покачала головой.

Они миновали узкую кухоньку с открытым очагом; Бреннан, которая старательно месила тесто на огромной деревянной доске, подняла голову и увидела, как Нэнси ведет хозяйку в холл. У нее расширились глаза.

— Нет, Бреннан, — ответила Нэнси на невысказанный вопрос. — Пока еще рано посылать Стивена в деревню за повитухой, но ты не уходи отсюда — может, нам понадобится кипяток.

— Она хорошая кухарка, Нэнси, вот только посплетничать слишком любит, — заметила Мария, когда они вышли с кухни. — Готова поспорить — если бы мы взяли ее ко двору, то Джейн Рочфорд сочла бы ее опасной соперницей по части распространения скандальных новостей.

За парадным входом, за узкой прихожей находилась гостиная, пустынная и полутемная. Женщины стали подниматься на второй этаж. На лестнице из темного дуба было мрачновато (сегодня из окон лился не такой уж яркий свет), но сработана она была на совесть и никогда не скрипела, даже под тяжелыми шагами Стаффа. «Вот, — с невольной дрожью подумала Мария, — хотя бы одно доказательство того, что призрак Уивенго бродит по этой лестнице».

В опочивальне стояло высокое квадратное супружеское ложе, а рядом уже была приготовлена колыбелька из украшенного резьбой орехового дерева. Мария села на ложе, Нэнси помогла ей лечь.

— Нет-нет, укрывать не нужно. И так тепло. А если приедет господин, разбуди меня, разве что чуть-чуть дай поспать.

— Будет исполнено, госпожа. — Нэнси задернула тяжелые занавеси на двух окнах с ромбовидными переплетами и повернулась к двери, собираясь оставить хозяйку.

— Нэнси! Я в последнее время не слишком резковата с тобой, нет?

— Нет, леди Мария. Да если б даже вы и посердились, я бы это поняла — вы же младенца ждете и забот хватает.

— И забот. Да, Нэнси, дело не только в младенце. Я так часто думаю о королеве — она так далеко, она несчастлива. Кажется такой ужасной несправедливостью, что я здесь со Стаффом, все кругом так покойно. Вы со Стивеном счастливы. Я знаю это, я же вижу.

— Ой, я еще никогда не была такой счастливой, госпожа. Бог даст, рожу моему Стивену сына, когда время придет. Я ему сказала сегодня, чтоб он никуда не отлучался, и господин ему так же сказал. Он в любую минуту отправится за повитухой, госпожа.

— Да, спасибо тебе, Нэнси. А теперь ступай. Если я усну, разбудишь меня к ужину.

Нэнси тихонько притворила за собой дверь.

Тихо было в барском доме. Патрик, грум Стаффа, вероятно, повез Кэтрин кататься верхом, как обычно бывало, если Стафф уезжал по хозяйственным делам или проводил послеполуденные часы с Марией. Бреннан месит тесто — хлеб всем нужен. А вот Марии нужен Стафф, а Анне нужен ребенок. Иной раз Мария так уставала к середине дня, что едва не засыпала сидя, и мысли при пробуждении путались с тем, что грезилось ей в полудреме. И сейчас она чувствовала то же самое, будто плывя на перине, где они с такой радостью предавались любовным утехам, пока этому не положила конец чересчур раздавшаяся талия Марии. «К черту все дворцы и замки, — думалось ей. — Я буду жить в Уивенго, здесь и умру». Комната плыла в слабом свете, сейчас и сон придет. Может, она уснула уже? Да нет, тогда она бы не осознавала, что младенец в ее чреве бьет ножкой. Он уже сдвинулся так низко, что скоро должны начаться роды. Наследник Уивенго, который займет место мятежного Хэмфри, взятого прямо из убежища у алтаря и повешенного. А быть может, он заменит отца Стаффа, рано умершего в Уивенго, в этой самой комнате.

В ее убаюканный разум врезался резкий скрип половиц, и глаза тут же широко открылись. «Нэнси!» — услышала она собственный голос, а сердце забилось чаще, словно ведало о чем-то, не известном разуму. Дверь в комнату была приоткрыта. Да разве Нэнси не закрыла ее плотно? Застонала половица у самого ложа. Мария села в постели. Она ощутила леденящий холод, но день ведь был теплый, даже душный, сквозь занавеси не проникало ни единого дуновения ветерка.

— Нет, — произнесла она вслух, придвинулась к краю ложа и свесила ноги. Нетвердо встала на ноги и медленно обошла комнату по дуге, держась у самой стены. Когда рука легла на ручку двери, Мария не осмелилась оглянуться. Ручка на ощупь была теплой, Мария потянула ее на себя. В тишине даже ее вдох показался громким, и она потянула сильнее, отворяя дверь широко. На лестничной площадке облокотилась на резные перила и открыла рот, намереваясь позвать Нэнси, Стаффа или кого удастся дозваться. Лестница уходила вниз, там никого не было; вокруг стояла тишина. И тут… Мария отчетливо ощутила прикосновение чьей-то теплой руки к своей спине, между лопатками, и хотела закричать. Но ощущение сразу пропало, и она резко повернулась лицом к стене, широко раскрыв глаза. Ничего там не было, ровным счетом ничего, лишь глаза застлала пелена — то были ее слезы.

И тогда страх оставил ее. Для чего она хотела кричать, звать тех, кто работает внизу? Ей стало тепло и покойно — прикосновение было нежным, в нем ощущалась любовь. «Это отец Стаффа», — не то подумала, не то прошептала она. Он только хотел посмотреть на нее, прикоснуться, ведь она любит его сына; а может быть, он знал, что король Тюдор сломал жизнь и ей тоже. Она потом обязательно расскажет об этом Стаффу, хотя он опять может решить, что это пригрезилось ее встревоженному рассудку. Вероятно, она так устала, что все это ей просто привиделось. Никто никогда не поверит в то, что покойник отец может оказаться теплее, чем настоящий, живой человек.

— Госпожа, с вами ничего не случилось? Как это вы здесь оказались? И лицо у вас такое… ну, в общем, я шла сказать вам, что ваш брат только что приехал.

Мария застыла, как каменная, стараясь отвлечься от своих дум и постичь смысл слов Нэнси.

— Джордж здесь? Интересно, какие он привез вести — или распоряжения? А лорд Стаффорд вернулся? Мне надо причесаться! — Она быстро вернулась в комнату, Нэнси — за ней. Дверная ручка уже утратила прежнюю теплоту, если, конечно, та теплота вообще не была плодом ее воображения. Постель была в том виде, как Мария ее оставила; по простыням видно, где она, стараясь встать, переползла через половину Стаффа. Нэнси делала вид, что не обращает ни на что внимания, она старательно закрепляла тяжелые локоны госпожи в прическе.

Широкая улыбка осветила лицо Джорджа, когда он увидел сестру; он даже не пытался скрыть своего удивления тем, как она изменилась.

— Я уж и позабыл совсем, Мария, как ты расцветаешь в ожидании ребенка, — шутливым тоном обратился он к ней. — Я тебя не видел такой с тех самых пор, как ты ожидала малышку Кэтрин, когда жила при дворе. Тебе это очень идет. А во время первой беременности, когда ты родила Гарри в Гевере, я тебя вообще не видел.

Мария нежно поцеловала его в щеку.

— Так тебе кажется, Джордж, что я уже долго-долго живу вдали от двора, в опале за то или иное прегрешение? А я в жизни не была еще так счастлива! — Она указала ему на кресло в гостиной, они сели рядышком. — Наверное, тебе лучше не докладывать при дворе, как я довольна жизнью здесь. Скажи отцу, например, что я никогда не чувствовала себя такой несчастной; может, он тогда оставит меня в покое.

— Ты все еще злишься, Мария, но я тебя не осуждаю. Ты так и не научилась ни безропотно смиряться с неизбежным, как я, ни нападать на отца, как делает Анна.

— А ты всегда смирялся с неизбежным, брат?

— Всегда — с тех пор как мне пришлось жениться на Джейн и я понял, что мое желание быть вместе с Марго Вайатт для отца не значит ровным счетом ничего. Да, Мария. С тех самых пор я предаюсь удовольствиям так, чтобы никто из них ничего не видел, да и черт с ними. Конечно, кроме матушки и Анны.

— То есть ты хочешь сказать, что некто помог тебе заполнить ту пустоту, которую Джейн заполнить не способна? — спросила Мария с неподдельным интересом.

— Не то чтобы «некто», как Стафф для тебя, Мария. Можно сказать, что за долгие годы таких «некто» было несколько. Есть сейчас некая дама в Бьюли, которая согласна дожидаться тех редких дней, какие мне удается урвать для встреч с нею. Анна знает об этом, конечно, но готов держать пари, что ни отцу, ни Кромвелю об этой даме ничего не известно. — Он довольно заулыбался, как мальчишка, которому удалось безнаказанно стащить цыплят у крестьянина. — А если не считать этого, я слишком занят на королевской службе. Да, кстати, раз об этом зашла речь: я так понимаю, что вы переписываетесь с мастером Кромвелем.

— Переписываемся. Именно это привело тебя сюда — необходимость сообщить, что мы должны оборвать последнюю ниточку, связывающую нас с королевским двором?

— Да нет, что ты! Я прежде всего хотел повидать тебя, узнать, как идут дела. Насколько могу судить, поместье невелико, но дает немало продуктов.

— Не надо хитрить со мной, Джордж. Я прожила при дворе побольше твоего и хорошо знаю, как там делаются дела. Тебя послал Кромвель или отец? Не смею даже надеяться, что Анна.

— Прости меня, Мария. Нет, не Анна. По правде говоря, Кромвель шлет самый горячий привет. А вы, стало быть, доверяете Кромвелю?

— Господин мой лорд Стаффорд не настолько простодушен, чтобы верить Кромвелю, но они, кажется, заключили что-то вроде взаимовыгодной сделки: помогать друг другу. Джордж, ты можешь отвезти ему письмо, которое я написала? Обычно мы ждем, пока он пришлет своего гонца, и с тем же гонцом отправляем свой ответ.

— Если ты просишь, я отвезу ему письмо. А ты написала его одна? По секрету?

— Нет там секретов. Я просто хочу, чтобы он и всякий, кому он сочтет нужным о том сказать, знали и понимали, что я чувствую здесь на самом деле. Анна меня не простила, это печально, но сожалеть мне не о чем. Письмо там, на камине. Если подашь, я тебе часть его зачитаю. Спасибо. Я не желаю никаких тайн, Джордж. Если хочешь, можно сказать, что это мое письмо ко всем и каждому.

И она начала читать пергаментный свиток:

— «Видите ли, мастер Кромвель, свет не имеет большой ценности ни для меня, ни для господина моего лорда Стаффорда, и я сама предпочла вести вместе с ним простую жизнь честных людей. И все же мы по-прежнему стремимся вернуть себе благосклонность короля и королевы. Ибо я вполне могла выйти замуж за человека гораздо более знатного по рождению и занимающего более высокое положение, но, уверяю вас, никогда не нашла бы такого, кто любил бы меня больше, не нашла бы и более честного человека. Лучше уж я стану побираться вместе с ним, нежели соглашусь быть самой великой королевой крещеного мира. От всей души верю, что и он не променял бы меня даже на королевский венец».

— Я бы хотел получить копию этого письма, любовь моя, — раздался за ее спиной голос Стаффа. — Оно прекрасно, а глупые придворные этого не сумеют оценить. Пропадет даром. — Он склонился над креслом и поцеловал Марию в щеку. — Джордж, добро пожаловать в Уивенго! Ты приехал посмотреть, стал ли уже снова дядей?

Они тепло пожали друг другу руки, и Стафф устроился на скамеечке у очага, рядом с креслом Марии. Он сегодня потрудился на славу: волосы разлохмачены ветром, сапоги густо забрызганы грязью.

— Так ты приехал, чтобы сообщить нам что-то? — Взгляд Стаффа впился в настороженные глаза Джорджа.

— Полагаю, Стафф, ты из тех мужчин, с кем лучше всего говорить прямо и по делу, — решился Джордж.

— А я полагаю, Джордж, ты скоро убедишься, что твоя сестра из точно таких же женщин. Говори, только не забудь: все, что касается Марии, имеет для меня первостепенную важность.

— Да, разумеется. Я приехал с просьбой от отца.

— А сам он не мог приехать? — резко спросила Мария.

— Погоди, любимая, — остановил ее Стафф. — Не нападай на Джорджа, он лишь гонец, а не сам Томас Болейн во плоти.

— Дела и в самом деле так плохи, как сообщил вам, без сомнения, Кромвель, — медленно начал Джордж. — Анна никак не может зачать нового младенца от короля, хотя король все лето только и делал, что возлежал с нею. Теперь он переходит от одной возлюбленной к другой, как у него в привычке, но отец опасается, что король все больше попадает под влияние одной дамы и ее алчной семейки.

— Итак, по-прежнему Джейн Сеймур, — подумала Мария вслух. — Она все еще не хочет уступить ему? В таком случае она, похоже, переняла и амбиции, и тактику действий у королевы.

— Именно, Мария. Именно так и говорит отец. Болейнам необходимо удержать короля, перетащить его от Сеймуров, пока Анна не родит наследника престола. А если не сможет — тогда, боится отец, и Елизавете не удастся взойти на трон. Корона достанется бастарду Фицрою или же… — Фраза осталась незаконченной, и Мария испытала страх — она давно уже научилась испытывать это чувство всякий раз, когда отцу требовалась ее помощь. Ни Стафф, ни Мария ничего не ответили, и Джордж, откашлявшись, продолжил:

— Помнишь ли, сестра, как король назвал тебя женщиной, которая рожает живых сыновей? Это было в тот день, когда они ужасно повздорили, ибо он выяснил, что на самом деле Анна вовсе не ждет ребенка.

— Я хорошо это помню. Ужасная была сцена. Но если это касается моего сына Гарри, скажи отцу, Джордж, чтобы он об этом и не думал. Королю отлично известно — и он не вчера об этом узнал, — что Гарри не плоть от плоти его. — Мария с трудом поднялась на ноги. — Отец зря столько раз тайком ездил в Хэтфилд, чтобы заморочить мальчику голову. Что бы отец себе ни думал, я отвечу ему «нет». Нет, нет и нет!

Стафф встал рядом с ней, погладил плечи, словно призывал сохранять выдержку.

— Я прекрасно себя чувствую, господин мой, право же, — заверила она мужа, но голос ее при этом дрогнул.

— Думаю, ты ошибаешься, сестра, — не унимался Джордж. — Я видел парня несколько месяцев тому назад. Он с головы до пят — вылитый Тюдор.

Мария шагнула к Джорджу, не желая замечать, что Стафф нежно прикоснулся к ней и попытался вернуть ее в кресло.

— Он с головы до пят — вылитый Кэри! Он всем похож на Вилла Кэри!

— Ну, это говорит лишь о том, что люди вольны спорить на сей счет, а уверенности-то нет, сестра. Парень рослый, крепкий, умный, тогда как Фицрой — кожа да кости и частенько хворает. Его величество охотно ухватится за возможность признать Гарри своим сыном, если только ты об этом заявишь.

— Мария, — чуть слышно обратился к ней Стафф, но она уже не в силах была сдержать поток охвативших ее чувств.

— Я не останусь бесстрастной и не буду молчать, милорд. Не могу! — Она старалась не кричать, но голос плохо повиновался ей. — Скажи своему отцу, что Гарри — сын Вильяма Кэри и стал бы наследником отца, если бы Его величество не отобрал у мальчика зЕмли и положенные ему по праву привилегии и не отдал бы их своей возлюбленной Анне Болейн и своему холопу Кромвелю.

— Кое-кто полагает, Мария, что король отобрал то, что он пожаловал Кэри, чтобы все видели: мальчик не является сыном Вилла Кэри, — настаивал на своем Джордж.

— Я уже слышала это довод раньше. Он лжив. Если отец хотя бы намекнет королю, что Гарри — сын Его величества, я пешком, если надо, отправлюсь прямо в Лондон и опровергну это перед лицом государя! Так и скажи отцу. И еще скажи: когда-нибудь не мешало бы ему испытать любовь хоть к кому-то, кто бесполезен для утоления его бесконечной жажды власти семьи Болейн! Скажи, пусть съездит в Гевер, потому что неразумная наша матушка все еще любит его, хотя я совершенно не представляю, как ей это удается. Скажи ему…

В следующую минуту руки Стаффа обвились вокруг нее, всего через миг после того, как она ощутила первый приступ режущей боли. Это давал знать о себе ребенок, однако Мария настолько вышла из себя от гнева и обиды, что ей могло снова просто почудиться.

Стафф, увидев, как исказилось от боли ее лицо, бережно поднял ее на руки. Джордж стоял рядом, явно растерянный, а Стафф понес жену через гостиную и дальше, по ступенькам тихой лестницы.

— Я видела призрака. Он дотронулся до меня, — сказала она Стаффу в промежуток между схватками. Стафф громко кликнул Нэнси, а сам склонился над Марией, отвязывая от корсажа длинные рукава.

— Видела, милая моя? Сегодня? И где?

Она хотела ответить, рассказать ему, каким теплым и умиротворяющим ей запомнилось это прикосновение, но тут острая боль пронизала все ее существо. Стафф снимал с нее туфли, приговаривая, как сильно он ее любит, а рядом с Марией возникло лицо Нэнси.

— Стивен уже поехал за повитухой, леди Мария. А я все время буду рядом с вами.

— А можно послать за матушкой, Стафф? — неожиданно услышала Мария собственную просьбу. — Пусть Джордж съездит, привезет матушку.

— Я попрошу его, любовь моя, но мне думается, он должен будет вернуться ко двору. — На мужественном лице Стаффа была написана тревога, и Мария крепко сжала его руку, когда на нее накатила новая волна боли. — Мы отправим Стивена, и он привезет твою матушку к нам в гости, когда ребенок уже родится; мы ведь так и договаривались. Согласна?

— Отцу не понравится, если она приедет к нам сюда, в Уивенго, Стафф.

— К черту твоего отца, любовь моя. А леди Элизабет приедет обязательно.

К этому времени Нэнси и Стафф облачили ее в чистую просторную сорочку; Мария почувствовала себя гораздо лучше, и сил вроде прибавилось. Но ведь Отец Небесный, несомненно, даст ей силы вынести это испытание. Теперь она уже ничего не боялась.

— Ты ведь не боишься рожать ребенка здесь, правда, Мария?

— Здесь, в Уивенго, милорд? Конечно, не боюсь.

— Я хотел сказать, в этой комнате. Тебе кажется, что ты здесь встретила привидение?

— Откуда ты знаешь, Стафф? Разве я тебе говорила?

— Нет, милая моя. Я просто догадался. Нэнси мне сказала, что ты стояла на площадке, сама не своя, а когда ты упомянула, что видела призрака…

— Он отворил дверь и вошел, чтобы посмотреть на меня, а я в это время задремала, — перебила Мария его осторожные расспросы. — Я услышала его уже на лестнице, а потом он прикоснулся к моей спине. И тогда я перестала бояться, Стафф, и сейчас не боюсь.

— Вот это хорошо, любовь моя. Тогда все идет как надо.

— Ты думаешь, я грезила или выдумываю, Стафф? Скажи мне, что веришь!

— Конечно, я тебе верю. Разве я сам не говорил тебе, что он захочет взглянуть на мою красавицу жену?

Она засмеялась его шутке, но тут ее снова скрутили безжалостные лапы боли. Мария прикусила губу, чтобы не закричать. Потом Нэнси прогнала Стаффа из комнаты, а для Марии настали часы мук, нужных, чтобы дать жизнь наследнику Уивенго.

Сын родился почти в полночь, и они назвали его так, как решили заранее — Эндрю Вильям. Им хотелось, чтобы у малыша было свое собственное имя, выбранное свободно, а не в честь кого-либо из сильных мира сего, как Генри и Кэтрин. Вильям — второе имя — было дано в память покойного отца Стаффа и в честь самого Стаффа. Мария снова и снова повторяла шепотом имя сыночка и, уже засыпая, гадала, придет ли призрак посмотреть на своего тезку. Стафф от радости и гордости чуть не потерял голову. Позднее Нэнси рассказала Марии, что он даже всплакнул, а Стивена отправил в винный погреб — принести целый бочонок дорогого вина, чтобы отпраздновать торжественное событие.

На следующее утро, когда солнце поднялось уже высоко, Джордж пришел взглянуть на малыша перед тем, как отправиться в сопровождении своего слуги назад в Гринвич. Марии он показался встревоженным, а глаза были воспаленными, словно он не спал всю ночь.

— Джордж, мне очень жаль, что ты вернешься во дворец с такими вестями. Одна — что я не желаю иметь ничего общего с гнусным замыслом ввести Его величество в заблуждение, утверждая, будто Гарри — его сын. Но еще именно тебе придется сообщить о том, что у нас со Стаффом родился сын, а ведь как раз сын так остро необходим там.

— Я ведь трус, сестра, и я буду помалкивать об этом, пока Кромвель кому-нибудь не проговорится, а вот Анне, наверное, лучше всего узнать об этом от меня. Я ей теперь необходим все больше и больше, Мария. Я изо всех сил стараюсь смягчать ее страдания, но временами она просто выходит из себя, и тогда никто не в силах терпеть то, что она делает и говорит.

— Каждой женщине необходим мужчина, который смягчал бы ее страдания, Джордж. — Мария потянулась и взяла за руку Стаффа.

— Джейн, конечно же, бушует и возмущается, что я провожу слишком много времени с Анной. Похоже, она чуть ли не ревнует — а что ей ревновать? Анна же сестра, не какая-нибудь любовница.

— Я примерно так же терпеть не могла Элеонору Кэри. У них с Виллом были родственные души, а мне это страшно не нравилось. Поэтому я способна понять, что не нравится Джейн.

Мария подумала, что Джордж сейчас начнет спорить, но он вдруг смешался и пробормотал:

— Прости, что так огорчил тебя, сестра. Боюсь, из-за этого и схватки у тебя начались.

— Да нет, Джордж, со мной все хорошо. Ребенок родился как раз вовремя.

Джордж кивнул и, неловко переступая с ноги на ногу, еще раз посмотрел на колыбельку, в которой спал новорожденный.

— Что ж, у этого рыжих волос нет, — заметил он ни с того ни с сего, но Мария не стала огорчаться его словам. — Ну, я, пожалуй, отправлюсь в путь. Спасибо вам, Стафф и Мария, за гостеприимство. Здесь, в Уивенго, на удивление тихо. Не представляю, как я себя чувствовал бы, поживи я здесь немного.

— Именно эта тишина, это спокойствие нам и нравятся, Джордж. Прощай. — И Мария слабо улыбнулась брату.

Джордж наклонился, поцеловал Марию в щеку, пожал руку Стаффу. Тот проводил его до самого крыльца. Их голоса замерли вдали, а в комнате вновь воцарилась тишина. Половицы не скрипели, и Мария понемногу задремала.

Стафф вернулся как раз тогда, когда новорожденный захныкал, требуя молока. Он подал Марии русоволосого малыша, а сам осторожно прилег рядом с ними. Смотрел, как жадно сосет грудь его сынишка, а Мария чувствовала, как нити любви протягиваются от нее к ним обоим. Когда младенец снова уснул, Стафф неожиданно заговорил:

— Мне хочется еще раз поблагодарить тебя за нашего сына, любовь моя. Кэтрин потеряла голову от радости, не так-то легко будет удержать ее, чтобы она не брала малыша на руки каждую минуту. Она готова не выпускать его из рук, как куклу.

— Я тоже, любимый, хотя он не кукла, совсем не кукла. Это первый плод моей любви, хотя, видит Бог, я и двух других люблю всей душой. Но ради него я готова умереть.

— Я молю Бога, чтобы этого никогда не потребовалось, милая моя. Лучше просто меняй на нем одежду, вытирай носик, отстегивай помочи.

— А что говорил тебе Джордж, когда вы оказались наедине, Стафф, после моего столь драматического ухода со сцены?

Он протянул руку и лениво погладил ее распущенные золотистые волосы, потом ответил на вопрос.

— Вот, например: твоя кузина, юная Мэдж Шелтон, выходит замуж за Генри Норриса.

— Анна так и не сумела избавиться от Мэдж? Даже это ей не удалось?

— Не удалось, хотя Его величество и не спит больше с этой девушкой. Что же до прочих сплетен, то тебе они не слишком интересны.

— А что он еще говорил о положении Болейнов, о королеве, Стафф? Расскажи, пожалуйста, я хочу это знать. Тогда я буду не так сильно волноваться, правда.

— Не забывай, милая моя, что здесь ты со мной, тебе ничто не грозит. А дела плохи и идут все хуже. Если Анне не удастся каким-то чудом зачать ребенка, то на стене королевы рука начертает зловещие слова[145].

— Что ты хочешь сказать?

— То, что король, как ты и сама догадываешься по краткому визиту Джорджа, стремится во что бы то ни стало иметь сына. И если сына не родит Анна, он постарается, чтобы родила другая женщина. Твой отец, как всегда, правильно понимает обстановку — он не зря хочет подсунуть Его величеству Гарри Кэри. Только король хочет иметь бесспорного наследника, законного сына.

— Но если останется одна Елизавета, а королева так и не родит сына… что тогда?

— Страшно подумать. Болейны взобрались столь высоко, что удалиться тихо они уже не в силах, с такой высоты их можно лишь столкнуть — тем или иным способом.

— Ты думаешь, он решится развестись с Анной, как до этого с Екатериной? Станет утверждать, что их брак не благословлен небесами, потому и дети рождаются мертвыми? Нет, Стафф, на это он пойти не может. Он будет очень глупо выглядеть — после того как развалил церковь, казнил множество друзей и советников, таких, как сэр Томас Мор.

— Вот и я так рассуждаю, милая моя. И правда, что же ему делать? Боюсь, что-нибудь хорошо продуманное и страшное. Анна умна, она это тоже понимает. Джордж рассказал, что на прошлой неделе она застала в своих покоях Джейн Сеймур — та устроилась на коленях у короля. Анна набросилась на нее и потом еще два дня неистовствовала.

Неожиданно малыш на руках Марии беспокойно задвигался во сне. Она стала укачивать его, баюкать.

— Он чувствует, что идут плохие времена, Стафф. А теперь тетя Анна станет его ненавидеть, хотя он ни в чем и не виноват; просто она еще больше ненавидит родившую его мать.

— Не стоит так думать, девочка. Анна в совершенном отчаянии.

— Я знаю. Понимаю. И прощаю ее, но как же мне хочется, чтобы и она меня простила! Меня охватывают грусть и чувство вины за то, что я родила такое прекрасное дитя именно теперь, когда у Анны вся жизнь зависит от того, родит ли она сына.

— Только не нужно чувствовать себя виноватой из-за того, что ты родила моего сына, Мария, какие бы времена ни наступали. Пора, милая моя, оставить бесконечные переживания об Анне, об отце и о короле. Ты больше не их игрушка, ты женщина, которая принадлежит самой себе — и мне.

Она прижалась лицом к его ладони, и он стал поглаживать ей щеку. Мария поцеловала его ладонь.

— Ты хочешь этим сказать, что у меня в голове живут призраки, Стафф? Станешь ли ты отрицать, что носишь в себе многое из своего жестокого прошлого? Мятеж. Жизнь при дворе, в капкане короля, годы, которые ты предпочел бы провести здесь. Просто ты не так открыто показываешь своих призраков, господин мой.

Он вздохнул, опустил руку и погладил согнутым пальцем бархатистую щечку Эндрю.

— Вы правы, леди Стаффорд. Вы теперь хорошо узнали своего господина, и я надеюсь, не разлюбили его.

— Не разлюбила, лорд Стаффорд? Да я с каждым днем люблю его все больше и больше — так, что и представить нельзя. Только сейчас и уснуть бы неплохо. Не будешь ли ты любезен положить своего сына в колыбельку?

Стафф поднялся, осторожно поднял малыша, который целиком утонул в его ладонях. Опустил в колыбель и укрыл одеяльцем.

— А я лучше спущусь вниз, любовь моя, посмотрю, как там управляющий подсчитывает доходы и расходы, — сказал он, склоняясь над постелью. — Ты сможешь уснуть здесь в одиночестве?

— Да, конечно. Но я ведь не одна, даже если ты уйдешь. Здесь Эндрю и тот, другой. Мне здесь вовсе не страшно, Стафф. Наверное, эта комната — моя самая любимая.

Стафф запечатлел на ее устах долгий поцелуй и выпрямился.

— Приятно это слышать, мадам, ибо так или иначе, а деваться вам некуда — предстоит провести много времени там, где вы в данную минуту находитесь. — Усмехнулся и вышел, оставив дверь приотворенной.

Мария улыбнулась его привычной уже дерзости. Да, рождение ребенка вызвало у нее прилив восторга, независимо от чувства вины перед Анной. Вероятно, сестру она теперь потеряла окончательно. Но Мария очень утомилась; надо поспать до того, как малыш снова проснется и станет требовать, чтобы его покормили. И если послышится скрип на лестнице, то она не станет ничего бояться здесь, в Уивенго, где чувствует себя так хорошо и привольно. А если б еще удалось избавиться от тревожных мыслей, то настоящие, вселяющие страх привидения остались бы далеко за пределами ее убежища — этой усадьбы и окружающей ее любви Стаффа.

Глава тридцать первая

Почти два года Мария спокойно жила в Уивенго, растила сына и дочь, была любимой женой одного из самых видных в округе помещиков. И вот однажды, теплым зимним днем, когда за окном таяли сосульки, капая вразнобой на уже совсем раскисшие клумбы, это спокойствие нежданно пошатнулось. В короткой записке от мастера Кромвеля, доставленной обычным гонцом, говорилось только, что главный министр короля собственной персоной прибудет к ним завтра к полудню с важными вестями. Мария протянула записку Стаффу, который, едва войдя в гостиную, сразу же подхватил на руки учившегося ходить Эндрю.

— Мастер Кромвель собственной персоной, — холодно проговорил Стафф, возвращая хрустящую записку Марии. — Не думаю и не надеюсь, что ему просто вздумалось отдохнуть в деревенской глуши.

— Быть может, королева, которая снова носит ребенка, прощает нас и желает нашего возвращения?

— Сомневаюсь, — ответил Стафф, улыбаясь Эндрю и качая его на колене, чем тот был страшно доволен. — Она едва на третьем месяце. А прощение может последовать лишь после рождения наследника, никак не раньше. — Он посмотрел на встревоженное лицо Марии. — До сих пор так горюешь, что Анна проклинала тебя, когда мы уезжали? Ты давно об этом не вспоминала, я уж стал надеяться, что ты успокоилась на этот счет. А если королева захочет увидеть тебя, ты поедешь?

— Мне бы хотелось повидаться с ней, Стафф, но оставаться там я не хочу. Мой дом в Уивенго. А без тебя я ко двору не отправлюсь, даже просто в гости.

— Да уж не отправишься, особенно в компании этого черного ворона Кромвеля.

— Но мне казалось, что между вами все эти годы существовал какой-то уговор.

— Уговор существует и честно соблюдается обеими сторонами, как я понимаю. И все же это не значит, будто я не вижу Кромвеля насквозь.

— Да, «надо уметь видеть» — целую вечность назад мне пытался это втолковать во Франции мастер да Винчи.

Стафф как-то странно посмотрел на нее и даже перестал качать сына, пока тот не закричал:

— Лошадку, лошадку, папа!

— А ты, милая моя, предупреди лучше Бреннан и Нэнси — с ним ведь явно приедет несколько человек, а вежливость требует предложить ему ночлег.

— Да, — обернулась она, стоя уже у двери, — возможно, королева наконец вспомнила о своем обещании учить и воспитывать Кэтрин в Хэтфилде, вместе с принцессой Елизаветой.

— Сомневаюсь, чтобы ради такого пустяка Кромвель скакал прямо в Уивенго, Мария. Нет, думаю, нам надо взять себя в руки и держаться того, что дорого нам обоим.

Мария поспешила на кухню, чтобы дать распоряжения Бреннан и Нэнси, а Стафф снова стал качать на колене их наследника с волосами песочного цвета.

— Материнство и свежий деревенский воздух сделали вас еще красивее, леди Стаффорд, — сказал Кромвель, кланяясь и целуя ей руку.

— Материнство и Уивенго, во всяком случае, сделали меня счастливее, мастер Кромвель, — спокойно ответила она.

— Вы, Стаффорд, как всегда, выглядите хозяином жизни, — заметил коренастый министр, когда они провожали его в гостиную, куда были поданы вино и свежий сыр. — Очень милое пристанище, — сказал он, быстро обежав глазами комнату.

— В каком-то смысле пристанище, Кромвель, но для нас это родной дом. У нас с Марией нет ни малейшего желания вернуться ко двору и жить там постоянно, — сказал на это Стафф, сразу ощетиниваясь, как только увидел чопорное, непроницаемое лицо ближайшего советника короля.

— В таком случае будем надеяться, что это и не потребуется, лорд Стаффорд. Но я доставил вам весьма печальную весть и надеюсь, что она не оставит равнодушной сестру королевы.

— Печальную весть? Анна здорова? Только бы ничего не случилось с ее младенцем! — У Марии перехватило горло.

— Увы, как ни горестно, но у королевы случился выкидыш, и…

— Нет-нет, этого быть не может! — вскрикнула Мария, а Стафф склонился над нею, обняв за плечи своими могучими руками. Кромвель впился в эту трогательную сцену своими пронизывающими глазками.

— Мне очень жаль, миледи, но не было возможности смягчить для вас эту весть. Представляется, что выкидыш был вызван ужасным происшествием с Его величеством. На пятнадцатой неделе беременности королевы Его величество, в полном доспехе, участвовал в турнире в Гринвиче. Когда противник выбил его из седла, боевой конь всем своим весом рухнул на короля. Страх сковал придворных, ибо он почти два часа пролежал без сознания — мы уж подумали, что государь умирает.

Мария теперь сидела, отстранившись от Стаффа и не сводя залитых слезами глаз с Кромвеля.

— Когда ваш дядюшка Норфолк принес эту печальную весть королеве, у нее начались преждевременные схватки, и она родила мертвого младенца. Мужского пола.

— Господи, спаси и помилуй нас в таком случае, — пробормотал Стафф, Мария же не сказала ничего, ей не хватало слов.

— Когда Его величество очнулся и услышал о мертвом сыне, он ворвался в покои королевы и закричал что было сил…

— Разумеется, Кромвель, мы вполне представляем себе, что мог сказать Его величество, — перебил его Стафф.

— Да-да, конечно. И вся эта ужасная сцена произошла как раз в тот самый день, когда хоронили Екатерину Арагонскую, принцессу Уэльскую. Король еще до того застал королеву Анну и ее фрейлин, когда они веселились, нарядившись в платья самых веселых расцветок — желтые, в основном, — как только услыхали о том, что принцесса умерла в Кимболтоне. И теперь, после утраты сына-наследника, король обвинил ее в колдовстве. Многим придворным он говорил, что Бог наказывает его за то, что он столько лет поддавался ее чарам.

— Да как он смеет говорить с ней подобным образом — после того как столько лет преследовал ее, как бык во время гона! — взорвалась Мария. — Колдовство! Он что, берет пример с тех невежественных простолюдинов, которые в день коронации плевали ей вслед и кричали: «Ведьма! Ведьма!»? Как он смеет?

Кромвель подался вперед, упершись локтем в колено, старясь не пропустить ни мига этого взрыва ее возмущения.

— Но ведь хорошо известно, миледи, как ни старается это скрыть королева, что на одной руке у нее есть крошечный шестой палец, а народ уже давным-давно признал бы это верным знаком дьявола.

— Мастер Кромвель, если бы мы с господином моим лордом думали, что вы верите в эти жуткие небылицы, мы просили бы вас покинуть наш дом, несмотря на доброту, которую вы проявляли к нам столько лет.

Кромвель улыбнулся и медленно поднял раскрытую ладонь, словно желая остановить поток ее гневных излияний.

— Умоляю вас, милая леди, успокойтесь. Я прибыл сюда по личному делу, дабы помочь вашей сестре и исполнить просьбу, с которой она ко мне обратилась. Король сейчас на зимней охоте в Элтгеме, загоняет кабанов и не ведает, что я приехал сюда по поручению королевы. Будете вы слушать меня дальше?

Мария ничего не сказала, лишь кивнула утвердительно, но Стафф впился глазами в лицо Кромвеля и крепче сжал руки Марии в своих.

— Верят ли люди тем слухам о колдовстве, которые распускают глупые и завистливые придворные, меня не интересует. Мой долг состоит в том, чтобы служить своему повелителю — королю. Следовательно, чего желает король, то я и должен исполнять. Но я многим обязан Болейнам, ибо впервые попал на королевскую службу именно благодаря большому делу о разводе. А затем, на протяжении многих лет, ваш отец помогал мне ничуть не меньше, чем я ему.

По всему телу Марии непроизвольно пробежала волна ледяной дрожи, и Стафф положил руку ей на плечо. Кромвель, продолжая говорить, не спускал с Марии глаз.

— Королева умоляла меня привезти вас к ней в Гринвич. Она ручается, что вам ничего не грозит, и молит, чтобы вы пришли к ней в час величайшей нужды. Мне она поручила сказать вам, что время стремительно уносится, а ей хочется взглянуть на ваше милое лицо. Вас она просит верить мне как ее посланнику, она потому и не решилась послать кого-то другого, кому вы могли бы и не поверить. Разумеется, Джорджу и ее ближайшим друзьям — Норрису, Вестону и Бреретону — пришлось сопровождать короля в Элтгем и не отставать от него.

— Но когда же ожидается возвращение Его величества в Гринвич, мастер Кромвель? — расслышала сквозь свои смятенные мысли Мария тихий вопрос Стаффа.

— Сейчас его поступки трудно предвидеть. Не могу обещать, что он не вернется неожиданно. Он увлекся изысканными маскарадами и турнирными поединками, даже в сильный мороз, поэтому любой каприз может привести его назад в Гринвич. Короче говоря, не знаю. Но королева очень нуждается в вас, и, кажется, никому другому ее успокоить не удастся. Само собой разумеется, леди Мария будет в полной безопасности, если нанесет краткий визит своей царственной сестре.

— Я еду с ней, Кромвель. Вы, надеюсь, понимаете меня?

— Конечно. Зимой на этих дорогах чем больше компания, тем спокойнее.

— А королева должна понять, что мой дом здесь, с моим супругом и двумя детьми, которых я воспитываю. Надолго я там не останусь. Вы ей это передадите?

— Да, миледи. Об этом не тревожьтесь.

— Тогда я позову Нэнси и начну собираться в дорогу, милорд. — Она посмотрела в бесстрастное лицо Стаффа. Тот же, не мигая, все смотрел и смотрел на Кромвеля.

— Да. Прекрасно. А я останусь с мастером Кромвелем. Надо познакомить его с Уивенго, прежде чем мы сядем за ранний ужин и отправимся на покой, чтобы завтра пораньше выехать в дорогу. Нэнси, разумеется, должна будет присматривать за Эндрю.

Мария поднялась. Колени так ослабели, словно она уже проделала весь путь до Лондона верхом. Выходя из гостиной, она услыхала, как Стафф говорит Кромвелю:

— А теперь доскажите мне все до конца, Томас. Я хочу знать все, иначе сестра королевы останется здесь со мной, а вы вернетесь назад в полном одиночестве. — Мария остановилась в полутемном холле и затаила дыхание. Ей снова пришло на память, как много лет назад в Гевере она подслушала страшные тайны, о которых родители заговорили в пылу спора.

— До конца, Стаффорд?

— Хотя вы и не упомянули об этом, у меня сложилось впечатление, что вы в последний раз оказываете услугу бедняжке королеве. Вы чувствуете, что за вами остался еще малый должок, и теперь платите последний взнос.

— Право, Стаффорд, вы чересчур проницательны. Королева, которой я верно служил как советник короля, желает во что бы то ни стало повидаться с сестрой. Чего именно она ждет от этой встречи, мне неведомо, ибо она решительно не хотела мне сказать.

— Но нам обоим известно, кому вы станете служить через неделю или через месяц, если он решит от нее избавиться. Совершенно ясно, что ни о каком разводе и речи быть не может. Эту королеву не станут высылать с небольшой свитой в какое-нибудь отдаленное поместье в сельской глуши и не станут навсегда воспрещать ей видеть свою дочь. Как вы думаете устроить для него это дело, Кромвель? От этого ведь зависит ваша жизнь.

— Анна Болейн все еще королева Англии, лорд Стаффорд, и я как главный министр короля даже слушать не стану подобные измышления. Покажете ли вы мне свое очаровательное Уивенго или же мне остается просто ожидать в своей комнате, пока мы не тронемся в путь завтра на рассвете? Я захватил с собой некоторые документы и донесения, мне надо будет с ними поработать.

— Я покажу вам эту маленькую ферму, которая мне так нравится, мастер Кромвель. Покажу для того, чтобы вы имели возможность впоследствии поразмыслить, как здесь мирно и безопасно. Вы вспомните об этом, когда сами будете в этом нуждаться, как нуждается сейчас отчаявшаяся бедняжка королева.

Мария услышала, как заскрипело отодвигаемое кресло, и стремглав бросилась на кухню: неожиданный отъезд задавал немало работы и ей, и слугам. Спасаясь от монотонного голоса Кромвеля, она едва не споткнулась о бревнышки, сложенные малышом Эндрю у самого входа.

Последнюю часть пути в Лондон они проделали на барже, которую тянули лошади: Кромвель заранее оставил ее под Лондонским мостом. С неба падали снежинки, и сквозь их негустую пелену Мария вгляделась в каменные опоры моста, вспомнив, что именно отсюда храбрая Мэг Ропер некогда увозила голову казненного отца. Погода стояла теплая для февраля, ледок на реке был тонкий, ломкий, и держался он лишь на отмелях у самого берега. Холодные серые воды Темзы плавно убегали назад, и вот уже впереди, за голыми деревьями, стала вырисовываться громада Гринвичского дворца. На Марию нахлынули воспоминания: сюда она приехала в качестве молодой жены Вилла, здесь впервые соблазнил ее король, здесь Стафф поцеловал ее в первый раз, здесь же Стафф доказал ей всю силу своей любви, когда они с Виллом вернулись из Плэши. Здесь…

— Мария, хорошо ли ты себя чувствуешь? — прошептал ей Стафф в самое ухо.

— Хорошо, любовь моя. Мне всегда хорошо, если ты рядом.

— Я буду рядом с тобой, Мария. К королеве тебе придется идти одной, но я буду поблизости.

Кромвель торопил их по дорожке, которая вела в крыло, отведенное королеве.

— Мы сразу же увидимся с ней, мастер Кромвель? — спросила Мария, вдруг осознав, что события надвигаются на нее слишком стремительно.

— Сперва я должен доложить о вашем прибытии, леди Стаффорд, а вы и господин ваш можете пока немного передохнуть и выпить подогретого вина.

— А моего отца здесь не окажется случайно, мастер Кромвель? Я ведь не для того приехала, чтобы встречаться с ним.

— Это я вполне понимаю, миледи. Не тревожьтесь. Он теперь старается не отставать от короля и сейчас находится в Элтгеме.

— Джейн Сеймур тоже?

— Сеймур, миледи?

— Да. Она тоже в Элтгеме?

— Насколько мне известно, король приглашал ее, но она отклонила приглашение. Сейчас она в Вулфхолле со всей семьей и не вернется оттуда до тех пор, пока не получит заверений короля, что он не станет более требовать от нее запретной любви. В последнее время она, похоже, встала на сторону Болейнов.

— С трудом верится! Я ведь не юная фрейлина, только что прибывшая ко двору, мастер Кромвель. Из всего, что вы сказали, следует один вывод: она метит очень высоко, и вам, как и господину моему Стаффорду, это отлично известно. Не думайте, что я ничему так и не научилась при дворе.

— Приношу свои извинения, леди Стаффорд. Так редко случается, чтобы столь ослепительная женщина, как вы, мыслила… э-э… подобно политику. А вы, я вижу, этим овладели. — Он отворил двери. — Входите. Отдохните у огня, а мой слуга подаст вам любые напитки, какие прикажете. Я же скоро вернусь.

Мария со Стаффом сняли теплые плащи. Слуга Кромвеля налил им вина и вычистил сапоги.

— Ты чувствуешь, господин мой? — тихонько сказала Стаффу Мария, усаживаясь ближе к пылающему очагу. Стафф, за спиной слуги, быстро поднес к губам палец и покачал головой.

— Чувствую — что, милая моя?

— Ну, каким здесь все кажется знакомым. — На самом деле она хотела сказать ему, как атмосфера дворца давит на нее и приводит в трепет. Как подавляюще действуют на нее сами стены и тяжелые гобелены после простых бревенчатых оштукатуренных стен Уивенго. Но Стафф, конечно, не зря призывал ее говорить обдуманно. Кромвель развел множество доносчиков, и Мария со Стаффом накануне ночью долго лежали без сна, договариваясь, насколько осторожными им следует быть, если они хотят благополучно обойти расставленные Кромвелем ловушки и выйти невредимыми из интриг двора в столь несчастливые времена.

Кромвель вернулся буквально через несколько минут.

— Ее величество в совершеннейшем восторге от вашего приезда, леди Стаффорд, и желает видеть вас без промедления. Не изволите ли последовать за мной? Господина вашего призовут, если того пожелает королева, пока же пусть он побудет здесь.

Мария дотронулась до плеча Стаффа и пошла вслед за Кромвелем. Необходимые ей силы и ту любовь, которую она выкажет при этом свидании, она черпала из своего естества, укрепившегося в тихом убежище Уивенго, но и в своем муже станет она черпать силы и любовь.

Когда Мария вошла в покои королевы, из всех фрейлин там была одна лишь леди Вингфилд, и ту Анна тотчас отпустила мановением руки. Какой пустынной, покинутой выглядела эта комната без привычной свиты фрейлин, занимающихся вышиванием или беседами! Не было даже музыканта Смитона, прежде неизменно восседавшего то на столе, то в кресле, а то и на краешке необъятного ложа королевы. Но ведь не мог же король, даже в гневе, уменьшить свиту королевы, да и вспыльчивый характер Анны не мог заставить их всех покинуть ее в трудную минуту!

— Сестра! Мария! Подойди ко мне. Как я рада, что ты приехала повидаться со мной! Мы давно не виделись.

Мария прищурилась, стараясь разглядеть Анну в полутьме занавешенного ложа. Занавеси на окнах были задернуты, несколько слабо горевших свечей освещали огромный стол рядом с ложем.

— Садись сюда, рядом со мной, чтобы я могла тебя видеть. А ты не изменилась, совсем не изменилась, Мария.

— Я изменилась в душе, Ваше величество. А когда я услышала о потере ребенка, меня это очень огорчило, сестра.

— Не надо говорить об этом. С тем покончено. Теперь уже всему конец. — Анна совсем похудела, на вытянувшемся лице под миндалевидными глазами залегли черные тени. Марии вспомнилось, как плясали эти глаза, какое лукавство, какое пламя горело в них. Она взяла в теплые ладони тонкую руку Анны.

— Я так рада, что вы захотели повидаться со мною, Ваше величество. Я скучала о вас все эти два года, часто думала о вас и молилась за… за ваше счастье.

— В последнее время Бог не слышит молитв Болейнов, Мария, но за добрые слова я тебе признательна. И, пожалуйста, называй меня сегодня просто Анной. Джордж всегда называет меня так, когда мы одни. Он мне рассказывал о твоем ребенке, о твоем доме. Я велела ему рассказать о тебе все-все. По его словам, там что-то вроде маленького Гевера, а тебе как раз это и должно нравиться.

— Верно, Анна. Мне на самом деле там очень нравится.

— Тебе так хорошо-хорошо там со Стаффордом? А он по-прежнему любит тебя?

Умоляющие нотки в голосе Анны, ее возбужденное лицо напугали Марию. Анна была такой ласковой, так отчаянно молила о любви, что это вселяло даже больший страх, чем неистовство и бурные вспышки гнева, которые врезались в память Марии и которые пугали ее прежде. По щеке Марии скатилась одинокая слеза.

— Это так, я же знаю. Не бойся сказать мне. У тебя есть мужчина, который любит тебя по-настоящему, да еще и два сына. Я теперь со всем этим смирилась, Мария. Не бойся, здесь тебе ничто не грозит.

— У тебя, Анна, есть Елизавета, а Кромвель говорит, что она красавица, и Его величество очень ее любит.

— Он не может не любить ее, ведь она такая умненькая. И рыжеволосая, как он сам. Но в мнении королей дочери не многого стоят, такие вот дела. Поскольку это будет зависеть от короля, принцесса Елизавета так и проживет всю жизнь и умрет принцессой. Но нам с тобой сейчас необходимо позаботиться об одном деле, а уж потом можно просто поболтать. Пожалуйста, подай мне документ, который вон там лежит. Я повинна в том, что слишком долго пренебрегала членами нашей семьи, нуждающимся в моей любви в награду за ту добрую службу, которую они мне сослужили.

— Значит, вы прощаете меня, Ваше… Анна? А я так мечтала об этом все годы!

— Да, Мария, не плачь. У тебя на лице всегда написаны все твои мысли и чувства, ты и не старалась этого скрывать. Хотя думаю, что в такой деревне, как Уивенго, тебе скрывать их нет нужды, не то что в этом змеином гнезде. Этот документ возвращает тебе все права по опеке над своим сыном Генри Кэри после моей смерти, и…

— Твоей смерти?! Не нужно, Анна, прошу тебя…

— Помолчи и послушай, Мария. Королева привыкла к тому, что ее все слушают: придворные, доносчики, кто угодно, — кроме ее супруга, разумеется. Его величество дошел до последней крайности, а я стою ему поперек дороги.

— Прошу тебя, не надо говорить о смерти, Анна. Ты же так молода!

— А чувствую себя совсем старухой, Мария. Так вот, до самой моей смерти мальчик будет получать ежегодное содержание, равное доходам от тех земель, которые Его величество отобрал у него в свое время, после смерти его отца. — Анна оторвала взгляд от документа и перевела его на напряженное лицо Марии. — Я стала гордиться тобой, когда ты велела Джорджу передать отцу, чтобы он держался подальше от твоего сына, Мария. Уж можешь поверить, я заставила Джорджа передать это все отцу слово в слово.

— И что сказал на это отец?

— Он, кажется, списал все на то, что ты рожала и не могла отвечать за то, что говоришь, но вообще-то его это немало обескуражило. Он, должно быть, полагал, что год отлучения от придворных гнусностей послужил тебе достаточным наказанием… Да, так вот, что касается Гарри. Два месяца в году он может жить у вас со Стаффордом в Уивенго или в любом месте, где вы будете.

— Ах, Анна, я так тебе благодарна за это! Лучшего подарка ты и сделать мне не могла! — Мария обняла хрупкое, напряженное тело Анны и вздрогнула, обнаружив под пышным шелковым платьем, что та совсем исхудала. Анна медленно обвила руками плечи Марии.

— Отпусти меня, Мария, — сказала она всего через минуту. — Есть другой вопрос — твоя дочь Кэтрин. Принцессе теперь три года, ей не помешает время от времени иметь компаньонку в Хэтфилде. А потом, когда ее отец будет призывать Елизавету ко двору, Кэтрин сможет возвращаться к вам в Уивенго. У нее будет приличное содержание, а наставник — лучше, чем она имела, когда жила у принцессы Марии с ее Маргарет.

— Мы с господином моим супругом не знаем, как и благодарить тебя, сестра, милая.

— Послушай, ты должна сохранить эти документы в целости — на случай, если отец или кто другой вздумает оспаривать твои права, а меня поблизости не будет. Еще одно дело, последнее. Подай-ка мою шкатулку с драгоценностями. Она там, за резной панелью, я всегда ее там держу.

Мария взяла тяжелую шкатулку и поставила на ложе рядом с Анной.

— Поверишь ли, Мария, здесь лишь одна десятая моих драгоценностей, не считая еще коронационных. Остальное хранится под замком, но очень скоро я прикажу прислать их мне сюда — небольшими частями. Есть вещи, которых он никогда не сможет получить назад, чтобы украсить тощую шейку Сеймур или еще кого-то. После меня они по праву должны перейти к Елизавете. Понимаешь?

Мария, с широко открытыми от удивления глазами, кивнула, недоумевая, что еще затеяла Анна. Позволит Стафф Марии участвовать в этом? Мария Тюдор некогда взяла самоцветы у Франциска, а потом, когда это открылось, ей пришлось жестоко поплатиться.

— Я послала некоторые украшения матушке, чтобы она сохранила их до совершеннолетия Елизаветы. Матушка поклялась ничего не говорить об этом отцу. Я хочу, чтобы кое-что другое хранилось у тебя, а вот эта вещица — для малышки Кэтрин. — Анна выпустила из тонких пальцев тяжелую нитку жемчужин, крупных, как турецкий горох. — Я не сомневаюсь, что могу тебе доверять. Ты сохранишь все это для моей дочери, если сама я по тем или иным причинам сделать этого не смогу.

— А как же иначе!

— Кромвель не должен об этом знать. Можешь спрятать их в платье? Нет, нет, я дам тебе вот эту ладанку с благовониями. Такие ладанки вошли сейчас в моду, никто ни о чем и не догадается.

— Да я ведь и не знаю, что теперь в моде при дворе, а что нет, сестра.

— В моде жестокость и предательство, Мария, но так всегда и было. Из записки, которую отец прислал из Элтгема, я узнала, что король завтра возвращается, желает устроить очередной пышный турнир. Я хочу там присутствовать. Мне нельзя выказывать ни малейшего страха, иначе он меня съест с потрохами. Ты можешь остаться и отправиться туда вместе со мной? И Стафф тоже? Это придаст мне немало сил, чтобы выдержать все смешки и перешептывания после… после смерти моего маленького сына. Прошу тебя, Мария. Его величество на нас и внимания не обратит, так что не бойся его. Так ты останешься со мной, Мария?

— Я с радостью пойду рядом с тобой, Анна.

— Тогда ступай, спрячь где-нибудь эти драгоценности. Пусть господин твой спрячет их в свои сапоги или еще куда. Он всегда отличался умом и изобретательностью, а нашего отца с королем вовсе не боялся. И я не испугаюсь.

— А вам и нечего бояться, Ваше величество. Вы же королева.

Мария наклонилась и поцеловала Анну в щеку, теперь приобретшую болезненную желтизну. Щека была холодной, словно радость и огонь жизни покинули Анну.

— Приходи ко мне на ужин, Мария, и Стаффа возьми. Я потом пришлю за тобой леди Вингфилд. Ей я доверяю. Она не принадлежит к числу подхалимов Кромвеля.

— Но ведь Кромвель послужил и Болейнам, Анна, хотя прежде всего он, разумеется, служит королю.

— Кромвель прежде всего служит Кромвелю, милая моя глупая сестра. В этом можешь ни минуты не сомневаться.

Марии хотелось сказать что-то еще, утешить хрупкую женщину, которая сидела на огромном ложе, украшенном фамильными гербами Болейнов и Тюдоров, и смотрела на нее. Но слова не шли с языка. Она сделала короткий реверанс и отворила дверь в переднюю. К ее удивлению, там снова толпилось множество придворных, но ни Стаффа, ни Кромвеля она среди них не обнаружила. Мария крепко сжала шелковую ладанку, которую дала ей Анна, и стала пробираться сквозь толпу к той комнате, где остался Стафф. Вдруг прямо перед ней, откуда ни возьмись, возникли в толпе Норрис и Вестон. Она улыбнулась им и сделала легкий реверанс, и тут за их спинами появился сам король. Мария быстро отступила назад, к гобелену, висевшему на стене. Король выглядел могучим, более высоким и значительно отяжелевшим, с тех пор как она видела его в последний раз. Квадратные челюсти сердито сжаты, а голубые глаза отыскивают ее. Мария снова поспешно присела в реверансе, ударившись спиной о стену, когда увидела, как сапоги короля замерли прямо перед ней. Крупная рука, сплошь унизанная перстнями, метнулась к ее запястью. Король помог ей распрямиться и вперил в нее взгляд.

— А я подумал было, что это только красивое видение из прошлых времен, — проговорил он, и голоса вокруг них смолкли; все жадно прислушивались. — Вас снова позвали ко двору, леди Мария? — напрямую спросил Генрих.

Мария подняла взгляд и посмотрела в его глаза, затененные густыми рыжими бровями и песочными ресницами.

— Всего лишь на день-другой, повидаться с сестрой, Ваше величество. Мы с господином моим совсем скоро возвращаемся к себе домой.

— Если вы приехали дать королеве совет, как надо растить сыновей, мадам, то вы уже опоздали, — сердито проворчал король. Потом покрутил головой, озирая круг придворных. — Идите за мной, леди Стаффорд, — сказал он тихо. — Я буду говорить с вами.

Проходя вслед за королем сквозь толпу, она поймала встревоженный взгляд Джорджа. Если он расскажет Анне, та, несомненно, будет обеспокоена. И Стафф тоже. Она покрепче перехватила шнурки ладанки, сжала в руке. Король всегда шагал широко, так что идти вровень с ним было невозможно. У Марии не было иного выхода, как только следовать за ним, стараясь сохранять спокойствие, а если потребуется, заморочить королю голову. Она молилась в душе, чтобы у короля не оказалось никаких видов на шестнадцатилетнего Гарри, который сейчас проходил подготовку в школе правоведов Линкольнз-Инн, недалеко отсюда.

Уединенный покой, в который король привел ее, находился почти рядом с крылом королевы — та самая комната, где ей было велено дожидаться его после маскарада в честь королевы Екатерины. Тогда он впервые соблазнил ее, а его супруга почивала совсем недалеко. Разумеется, сейчас он не собирается…

— Изволите присесть, миледи? — спросил он резким тоном, захлопнув дверь перед носом Норриса с Вестоном.

— Если Ваше величество того пожелает, — ответила Мария, продолжая стоять.

— Я только прошу, я не приказываю вам, миледи. Располагайтесь, как вам удобно. — Он сел на краешек большого резного кресла; Мария не отводила от него взгляда, и голова короля оказалась как бы в самом центре маленькой кровати, стоявшей в этой комнате.

Как забавно, подумалось Марии: они с королем одеты в одни и те же цвета, точно так, как одевались много лет тому назад по глупому капризу; и сейчас на обоих были костюмы и сапоги для верховой езды. Могучие мышцы на груди и плечах Генриха бугрились под дублетом и надетом поверх него испанским кожаным камзолом. Штаны, как и дублет, были темно-бордового оттенка, в тон ее теплому платью цвета темного вина.

— Вы говорите, вас вызвала королева, леди Стаффорд?

— Да, Ваше величество.

— Вы выглядите прекрасно, как и раньше. За столько лет вы, пожалуй, и не изменились.

— По правде говоря, государь, я очень изменилась. Только эти изменения — в душе, во внешности они незаметны.

— Вы так изменились? Вопиющий роман и тайный брак со Стаффордом — столько времени, прямо у меня под носом! А до того, как я припоминаю, вы с усердием послужили в постели королю Франциску — в Кале, к его неописуемому удовольствию.

Мария крепко сжала кулаки, стиснула ладанку.

— Король Франциск солгал вам, Ваше величество, как и королеве. Я отвергла его домогательства, и он удалился, проклиная меня и англичан вообще, и поклялся сказать вам, будто я исполняла все, чего только ему ни хотелось.

Странная усмешка озарила лицо Генриха, он отвел взгляд.

— Вы можете поклясться в этом? Франциск солгал?

— Да.

Король грубовато расхохотался.

— Я так и знал, что вы не пожелаете возлежать с этим коварным шакалом, после того как принадлежали мне.

Эти слова больно ударили Марию, но она продолжала спокойно стоять, подавляя желание бежать отсюда.

— Вы сказали ему, что любите другого короля, миледи? Вы ведь и поныне любите своего короля, разве не так?

— Все добрые верноподданные любят своего короля, государь, а я всегда была вашей доброй верноподданной.

Раскрытой ладонью король хлопнул по столу.

— Клянусь всеми святыми, Мария! Не виляйте, когда говорите с королем! Да, вы и вправду изменились. Все умные детки Болейнов меняются, и все к худшему. Сядьте, мадам. Я не хочу усаживать вас силой, потому что бить, конечно, надо другую. Сядьте.

Мария огляделась, потом медленно опустилась в кресло — не рядом с королем, а напротив него.

— Красивые женщины при дворе — это просто чума! Потрудитесь уехать отсюда к завтрашнему утру. — Неожиданно его голос потеплел. — Я бы хотел, чтобы вас здесь не было — так для вас безопаснее. Вы до сих пор невинны, по сравнению с остальными, и не причинили мне никакого вреда.

— Вреда? Я не понимаю, государь. — «Он, конечно же, имеет в виду утрату сына и винит в этом Анну», — подумала Мария.

— Как поживает ваш сын, Мария? — миролюбиво поинтересовался король, словно прочитал ее мысли о сыновьях.

«Который из сыновей?» — хотела было уточнить она, но это звучало бы дерзко, да и так понятно, о ком он говорит, а вызывать его гнев было слишком опасно.

— Он весьма старательно учится в Линкольнз-Инн и делает успехи в науках, Ваше величество. Высокого роста, много занимается физическими упражнениями. Ему уже почти шестнадцать с половиной, государь.

— Я знаю, сколько ему лет, мадам. Говорят, — тут король подался вперед, пристально вглядываясь в ее лицо, — что волосы у него рыжие.

— Они рыжеватые, государь, с золотисто-каштановым отливом — такие, как у Вилла Кэри. Вы, наверное, помните.

— Это я хорошо помню, золотая Мария. Я вообще многое помню, в том числе и то, что ваш отец не раз и не два намекал: мальчик не является сыном Вилла Кэри. Я ему не очень-то верю, а потому хочу раз и навсегда узнать правду из ваших прелестных уст, мадам. Действительно ли это сын Вилла Кэри? Вилл Кэри не отличался в физических упражнениях, да и особым умом не блистал, а у мальчика ведь эти качества есть… короче говоря, я желаю слышать от вас правду.

Мария изо всех сил старалась не утратить власть над своим голосом и лицом. Настала минута, когда она одним словом может спасти Гарри или погубить его. Отец был бы ей навеки благодарен, если бы она со слезами поклялась королю, что это его ребенок. В таком случае Болейны смогли бы усидеть в седле непостоянного скакуна — королевского благоволения. И были бы обеспечены наследственные права Гарри на доходы и власть, особенно если учесть, что Фицрой, и без того болезненный, в последнее время и вовсе слег.

— Разумеется, я бы сказала Вашему величеству, если бы дитя было вашим. И сказала бы уже давным-давно — ради блага мальчика и вашего, государь. — Мария затаила дыхание и смотрела на короля глаза в глаза. Ей необходимо убедить его сейчас, пока он еще не отлучил Болейнов от двора и не оставил себе ее ребенка, дабы удовлетворить свое тщеславие и горячее желание иметь живого и здорового сына, как много лет назад он поступил с сыном несчастной Бесси Блаунт. Если Генрих когда-нибудь догадается, что мальчик с равной вероятностью может быть как сыном Вилла Кэри, так и его собственным (а об этом знал один только Стафф), король может отбросить всякую осторожность и оставить Гарри при себе.

— Именно так я и думал, — проговорил наконец король. — Однажды я попытался все высчитать: возлежали ли мы в то время? Да. Но тогда я уделял много внимания и другим женщинам, а Кэри в те месяцы был дома — да и вы к тому же сказали бы мне непременно.

— Истинная правда, государь. Я тогда была с Виллом, а вы как раз уделяли много внимания другим.

— Упреков от вас я не потерплю, хотя вы всегда были куда милее своей сестры и меня понимали куда лучше. Она же только и делает, что упрекает меня.

— Я вовсе не упрекаю вас ни в чем, государь.

— А теперь у вас есть еще один сын, от Стаффорда?

— Да, Эндрю, — ответила она, чтобы что-нибудь ответить.

— Почему той из Болейнов, кому удалось удержаться, оказались не вы, Мария, а ваша вечно недовольная и злобная сестрица? Ладно, что прошло — то прошло. Я не зря тратился на вас, пока… пока не начались все эти хлопоты. — Он встал из кресла, в один шаг оказался рядом с Марией, поднял на ноги и ее. Мария оказалась в ловушке между королем, столом и креслом.

Он взял ее голову в свои большие ладони и всмотрелся в ее испуганное лицо.

— Вы не родите сыновей Генриху Тюдору, Мария. Это сделает одна славная барышня, такая же миленькая и светленькая, как и вы. Забирайте своего супруга-мятежника и завтра же уезжайте отсюда. Я не хочу, чтобы вы крутились возле королевы и ее родичей. Потом спасибо мне скажете. Езжайте, спрячьте свою хорошенькую головку в Колчестере, рожайте Стаффу сыновей, но не забывайте, что некогда вы принадлежали самому королю. — Он едва не касался губами ее лица, жарко дышал гвоздикой и мускатом. — Уходите из этой комнаты сейчас же, иначе я свершу первую сладкую месть Болейнам так, как никогда и не думал. Сладкую-сладкую месть. А впрочем, я ведь не держу зла на господина вашего лорда Стаффорда. — Он все еще крепко сжимал ладонями ее голову, смотрел ей в глаза, а их губы едва не соприкасались.

— Прошу вас, Ваше величество.

— Да, ступайте, пока я силой не уложил вас вон на ту кровать и не повторил первую ночь, которую мы провели здесь так давно! Помните? — Он наклонился, хотел поцеловать ее в губы, но она вырвалась и попятилась, изобразив намек на реверанс.

— По вашему повелению, мой государь, я удаляюсь. — Слова с трудом шли из перехваченного спазмом горла, а ноги держали Марию с трудом. Она потянула ручку двери, не сводя глаз с короля. — Я передам ваши лестные отзывы лорду Стаффорду, — услышала она свой голос. — Он неизменно будет вам верным слугой, так же, как и я.

Генрих все смотрел на нее, словно колеблясь между гневом и восхищением. Мария попыталась выдавить улыбку, но у нее это не вышло. Оказавшись в широком коридоре, она зажала онемевшими пальцами шнурки ладанки, огляделась вокруг и увидела, что к ней издалека, с того конца коридора, спешат Джордж и Стафф. Не обращая внимания на взволнованные лица Вестона и Норриса, она нетвердыми шагами двинулась навстречу Стаффу.

Вместе со Стаффом они решили, что невозможно пренебрегать королевским повелением и задерживаться дольше завтрашнего дня, но все же отправились утром вместе с Анной и ее свитой на турнир. Уехать они рассчитывали прямо от турнирного поля, их кони стояли, полностью снаряженные в дорогу. Они и минуты не просидели на своих местах, когда одна из служанок Анны протолкалась через толпу и прошептала что-то на ухо королеве. Лицо Анны сделалось белым как полотно, она жестом подозвала к себе Вестона. Мария сидела рядом с королевой, Стафф — рядом с женой, так что она отчетливо слышала все, что говорилось испуганным голосом.

— Новости о Смитоне, Ваше величество, как вы просили, — прошептала девушка, встревоженно глядя мимо королевы, на Марию.

— Так что, Джоанна? Его отыскали? Где же был этот негодяй?

— Он пошел на обед к мастеру Кромвелю — вчера, после того как Кромвель воротился и привез вашу сестру. После этого Смитон исчез.

— Марка Смитона пригласили на обед к Кромвелю? — Анна цепкими пальцами ухватила запястье девушки. — Ты недоговариваешь. Выкладывай все до конца!

Девушка надула губки и захныкала.

— Ну-ка, прекрати и давай рассказывай, не то я прикажу бросить тебя под копыта коней! — злобно зашипела Анна. — И говори потише.

— Поздно ночью люди Кромвеля доставили несчастного парня в Тауэр. Удалось подкупить стражника, и тот сказал, что Кромвель сам допрашивал беднягу под пыткой, Ваше величество.

— Под пыткой? Милого, нежного Смитона? Что же они хотят от него услышать? Ступай, ступай отсюда! И язык держи за зубами! — Вестон, слыша все это, позеленел от страха. Анна повернулась, встретилась с широко открытыми глазами Марии и поняла, что Стафф тоже все слышал. — Обратили внимание? Кромвель дошел до последней крайности, если уж ему приходится пытать моего лютниста, чтобы тот поведал, как якобы я что-то выведывала, плела заговоры — да мало ли какие обвинения состряпает против меня Его величество! Но, когда Кромвель доходит до крайности, он становится очень опасен и внимательно следит за всем и за всеми.

Король в полном доспехе восседал на своем громадном боевом коне в дальнем конце поля, и Анна смело помахала ему рукой, словно они были самыми нежными влюбленными. Он лишь коротко кивнул в ответ. Мария и Анна повернули головы — посмотреть, как проведет первый поединок Джордж, когда Мария краем глаза заметила отца: тот только что занял место прямо за ними. Он сильно постарел, гораздо больше, чем на те два года, пока они не виделись.

— Не разглядывай меня, будто впервые видишь, Мария, — сердито проворчал Томас Болейн. — Я рад, что ты вернулась к своей семье, где тебе и надлежит быть. — Он немного приподнялся с сидения, чтобы лучше видеть первую схватку Джорджа. — Однако ты и твой деревенский лорд запоздали немного. Вы уже ничем не поможете. Над нами нависла нешуточная опасность, Ваше величество, — тихо проговорил он, наклоняясь над ухом Анны. — Король приказал утроить количество телохранителей.

— А Кромвель, этот двуликий Янус, вчера оказывает мне услугу, а затем похищает и пытает моего музыканта. За это он головой поплатится!

— Не думаю, Анна, — возразил на это отец. — Боюсь, что Кромвель показал тем самым свое истинное лицо. Болейнам он помогать больше не станет. Я послал за твоим дядей Норфолком. Нам надо немедленно все обсудить. Черт, мне бы хотелось видеть Джорджа лучшим бойцом, да и не пойму, кой черт Норфолка так долго нет!

На трибунах раздались радостные клики: приветствовали соперника, который выбил из седла Джорджа Болейна. Усталые лошади потрусили прочь с поля, а служители заново устанавливали пострадавший барьер.

— Мне сказали, Мария, что король приказал вам со Стаффордом сегодня же уезжать. Ты ведь не ожидала, что он примет тебя с распростертыми объятиями?

— Мы уезжаем, отец, но Анна выразила желание, чтобы мы сопровождали ее сюда, поскольку она снова вышла в свет.

— Понятно. Значит, обратно в деревню, а ее бросаете в этой жуткой атмосфере ожидать Бог знает чего.

— Это я велела, чтобы они уезжали, отец. У них уютный домик, маленький сынишка — есть куда возвращаться. Оставь Марию в покое! — приказала Анна резким тоном, не поворачивая головы.

В самом начале следующего поединка королева встала со своего места, улыбнулась и помахала рукой странно притихшим зрителям. По какому-то капризу она выдернула из пышного атласного рукава золотистую ленту и бросила своему рыцарю, Генри Норрису, который склонил голову в тяжелом шлеме, шутливо приветствуя ее. Пока он и его противник лорд Вингфилд разъезжались, чтобы занять исходное положение, на галерею королевы ворвались королевские телохранители в ярко-красных дублетах и штанах, с алебардами наизготовку. Несколько дам завизжали от испуга, а Стафф резко потянул Марию в сторону от королевы, прямо на себя. В дальнем конце турнирного поля сэр Энтони Вингфилд, сняв с себя шлем, молча наблюдал, как королевская стража, выбежавшая на поле, смыкается вокруг Норриса. А позади все так же невозмутимо восседал на коне Генрих Тюдор, наблюдая за происходящим.

Анна встала и оперлась на предложенную отцом руку.

— По какому праву вы мешаете игре короля? — далеко разнесся ее чистый и твердый голос.

Тогда через толпу стражи протолкался дядюшка Норфолк, и Мария вздохнула с облегчением, но тут же с ужасающей четкостью услышала, как шепчет ей на ухо Стаффорд:

— Вот Иуда!

— Дядюшка, я рада видеть вас, — обратилась к нему королева. — Могу ли я узнать причину этого вооруженного вторжения?

— Боюсь, причина кроется в вас, Ваше величество, и кое-ком из тех, с кем вы сговаривались.

Анна ушам своим не поверила. Ее истерический смех прорезал воздух, а отец сурово обратился к Норфолку:

— Послушай, дружище, что за ужасная сцена! Неужто король и вправду требует…

— Я весьма сожалею, Томас, лорд Болейн, но вот его письменное повеление об аресте королевы. Она будет законным порядком допрошена обо всех своих преступлениях.

Томас Болейн побелел как мел и едва не согнулся пополам от внутренней боли.

— Преступлениях! Преступлениях! Каких преступлениях? Назови!

— Не здесь, прошу вас, лорд Болейн. В свое время публика все узнает. Будьте добры следовать за нами, Ваше величество.

— Следовать куда, дядюшка?

— Сегодня во дворец, завтра — в Тауэр. На допросы. — Он подал приказ об аресте Томасу Болейну, и все ясно увидели, какой болью исказилось у того лицо. — Я действую не по собственной прихоти, Ваше величество, но по повелению Его величества короля. Нет, милорд, на сей раз вы ее сопровождать не можете. Требуются ее собственные показания. — Норфолк протянул руку в латной рукавице и преградил путь Томасу Болейну.

— Но, быть может, мне будет позволено сопровождать сестру? — услышала Мария свой голос и встала, опираясь на руку Стаффа, но не желая обращать внимания на его предостерегающий взгляд.

— Нет, леди Мария. Вам со Стаффордом лучше всего поспешить в Колчестер и не вмешиваться во все это. — Норфолк слегка поклонился, глядя в лицо потрясенной Марии, а затем кивнул королевским телохранителям, которые сомкнули ряды, отсекая арестованных — королеву и Вестона — от толпы зрителей.

— Все будет хорошо, милая сестра. Просто кто-то распустил вздорные небылицы. Так и можете записать, дядя. — Рот королевы кривился в презрительной усмешке, но в ее широко открывшихся глазах плескались отчаяние и растерянность. Ее голос еще доносился до них, но сама королева отвернулась, пошла за Норфолком, и Марии теперь видна была лишь вуаль на самом верху усаженной жемчугом красной шапочки, венчавшей черные как вороново крыло волосы Анны. Турнирное поле вдруг разом опустело, исчез и король. «Чтоб его больше никогда и не видеть!» — лихорадочно подумала Мария.

— Здесь ты уже не в силах ничего сделать, Мария, — тихо сказал ей Стафф. — Сама сядешь на коня или мне тебя отнести? Идем отсюда. Пойдем же, милая моя.

Но Мария замешкалась, все оглядываясь на жалкое, растерянное лицо отца. Тот поднял на Стаффорда невидящие глаза, перевел взор на Марию.

— Здесь написано, — стал читать он, — что королева Англии Анна Болейн подлежит аресту по обвинению в измене и прелюбодеяниях со своим музыкантом Смитоном, лордами Норрисом, Вестоном и Бреретоном, а также со своим братом Джорджем Болейном, виконтом Рочфордом. Смитон уже во всем сознался, а Джейн Рочфорд дала письменные показания о том, что муж изменял ей с королевой. — Его голос прервался, и до Марии дошло, что это она сама завизжала. Она инстинктивно протянула руку и хотела прикоснуться к отцу, но тот отодвинулся от нее, смял бумагу и отшвырнул. — Ложь! Ложь! — Губы у него задрожали, по морщинистым щекам потекли слезы.

Стафф перестал удерживать Марию, и она двинулась, как лунатик, в сторону отца. Разум ее пока еще не мог объять весь ужас того, что заключалось в этой бумаге. Но отец был повержен и смят, ему было больно — это она ощущала всей душой. Она положила руку ему на плечо, он же продолжал смотреть прямо перед собой, словно и не замечал Марию.

— Отец, — нежно промолвила она. — Отец, вы все думаете о своих мечтах, о Джордже и об Анне. Поезжайте в Гевер, к матушке. Там вы найдете успокоение.

Глаза отца наконец сосредоточились на ее заплаканном лице.

— Уезжай отсюда вместе со своим мужем, Мария, — выговорил он измученным голосом. Она едва могла разобрать, что он говорит. — А я останусь здесь. Все это сделано по приказу короля, но надо что-то делать, чтобы спасти, что можно. Несомненно, что-нибудь можно же сделать. Мне теперь только нужно поразмыслить об этом. — Он отвернулся, сгорбился, пошел прочь, и рука Марии соскользнула с его плеча. Она боролась с желанием побежать вслед, обвить руками его шею, но тут Стафф снова крепко обнял ее и чуть ли не на руках снес вниз по дальнему выходу с галереи, разукрашенной веселыми бело-зелеными полотнищами. Она не сопротивлялась, когда Стафф отвел ее через парк к конюшням. И только когда она уже села верхом на Иден и обернулась в последний раз на дворец, спокойствие покинуло ее, началась истерика, и Стаффу пришлось везти ее до самых окраин Лондона перед собой, на седле Санкторума.

В маленькой таверне на краю Ламбета[146] Стафф усадил ее на колени и дал выплакаться вволю. Пока Стивен с грумами, встревоженные, сторожили на улице лошадей, Стафф напоил ее вином, заставил съесть немного фруктов и сыра.

— Ты сможешь держаться в седле, любовь моя? Если не сможешь, Санкторум выдержит двойной вес до самого Банстеда.

— До Банстеда? — Она медленно перевела на него распухшие от слез глаза.

— Да, девочка. Я привезу нашего сына из Уивенго после того, как мы доберемся до Гевера. Я хочу, чтобы мы оказались как можно дальше отсюда, и не стану сожалеть, если мы больше никогда не увидим прекрасных дворцов Его величества. Сейчас ты необходима своей матери и сама нуждаешься в ней. Из Банстеда мы доберемся до Гевера завтра к полудню.

Мария медленно кивнула головой, соглашаясь. У нее раскалывалась голова, и она не сомневалась, что ее стошнит, лишь только она сядет в седло.

— Я продержусь до Банстеда, Стафф, милый. Если ты будешь рядом.

— Я ни разу тебя не отпущу ни на шаг от себя, любовь моя, — успокоил он ее, прижимаясь губами к ее волосам.

Что же будет с Джорджем и Анной? Марии очень хотелось спросить об этом, но она боялась, что Стафф скажет правду, а вовсе не то, что ей так отчаянно хочется услышать.

— Значит, мы направляемся в Банстед и в Гевер. — Он подхватил ее на руки и понес к двери. — Нам не придется страшиться того, что наши мечты вот так же развеются в прах, милая моя. Потому что у нас совсем другие мечты.

Мария, изумленная и потрясенная, снизу вверх заглянула в его озабоченное лицо. Душевные муки исказили его черты, избороздили морщинами открытый лоб.

— Я не забуду этого, господин мой, что бы ни случилось дальше, — сказала Мария мужу. Он плечом отворил дверь и посадил ее верхом на заждавшуюся Иден.

Глава тридцать вторая

Они подъезжали: на фоне серого неба Кента вырисовался Гевер — голый, замерзший. Накидка плюща, укрывавшая обычно замок, зимой исчезала, лишь то здесь, то там прижимались к стенам тонкие ниточки виноградной лозы. Высоко вздымались обнаженные деревья ближнего леса, а в глазах окон не отражалось ничего, кроме угрожающе нависшего низкого неба. Мария выплакала уже все слезы и теперь застыла в седле Иден, словно закрывшись броней спокойствия. Время от времени ей казалось, что вот-вот накатит новый приступ истерики, но пока все обходилось. Конечно, когда она увидит лицо матушки, весь ужас и страдания прорвутся наружу с новой силой. Ах, если б можно было проснуться в своей постели в Уивенго и стряхнуть с себя приснившийся кошмар!

Вот уже подковы лошадей зацокали у въезда во внутренний дворик замка, всадники скучились, натянули поводья и приготовились спешиться. Мария опухшими от слез глазами обшаривала окна верхнего этажа — не покажется ли знакомое лицо: матушки, Симонетты или кого-нибудь из старых, хорошо знакомых слуг? Но тут отворились парадные двери, над которыми гордо красовался фамильный герб Болейнов, и навстречу прибывшим выбежала матушка, одетая в черный бархат.

— Мария! Стафф! Я молилась о том, чтобы вы приехали. Спасибо вам, милорд, за то, что привезли Марию домой. — Она бросилась между Санкторумом и Иден, хрупкими руками крепко обняла Марию, и слезы обильными потоками хлынули из глаз обеих женщин.

— Вы знаете, матушка, вы уже знаете о том, что Анну арестовали, — больше Мария ничего не сумела вымолвить, лишь прижалась щекой к посеребрившимся волосам матери. Пошел слабый снежок, в воздухе закружились редкие снежинки, и Стафф уговорил их войти в замок.

У самого входа, опираясь на резной посох, стояла Симонетта, сгорбленная, как никогда; на лице застыло выражение неприкрытого страдания. Мария обняла ее — сперва нежно, потом отчаянно приникла к ней, а затем мать и дочь Болейн помогли старой гувернантке, словно она была членом их семьи, дойти до светлицы. Стафф тем временем отдавал распоряжения слугам. На них всех смотрел с портрета немигающим взором король.

— Садись вот сюда, Симонетта. Я так рада видеть, что ты снова на ногах. Матушка писала, что ты почти не встаешь с постели, — сказала Мария, сама поражаясь тому, что может так щебетать, когда все глаза жадно устремлены на нее.

— Я заставила себя встать только сегодня, когда лорд Болейн прислал нам страшную весть: вчера королеву Анну арестовали. Поблизости не было никого, кто так хорошо знал бы и нашего Джорджа, и нашу дорогую Анну, а леди Элизабет необходимо было поговорить с кем-нибудь.

— Да, это я хорошо понимаю. — Мария присела на подлокотник кресла матери и приникла к ней, обняв одной рукой хрупкие материнские плечи.

— Понимаете, дети мои, — начала Элизабет Болейн, подняв руку, когда Мария со Стаффом попытались заговорить одновременно, — я уже много лет ожидаю какой-то трагедии, с тех пор как сама увидела короля и он предложил мне стать его возлюбленной. Тогда, как вам известно, он был еще только принцем Уэльским. Когда же я отказалась, потому что была недавно замужем и горячо любила господина своего супруга, король пришел в ярость. Ну, это я могу понять, но когда господин мой лорд Томас рассердился на меня… Правду говоря, во мне тогда что-то умерло, и с тех самых пор я не сомневалась, что над Булленами нависла неминуемая угроза. Король так миролюбиво сказал: «Я не приказываю вам, я всего лишь прошу», — но я понимала совершенно ясно, что у него на уме, и понимала, что служить ему — опасно само по себе. Однако я и представить себе не могла, что все обернется таким ужасом. Нет, Стафф, подождите. Я еще не все сказала.

Говарды никогда не были такими, как Буллены — по крайней мере, в старые времена. Но вскоре я родила здесь детей, полюбила их и стала растить — сперва Джорджа, потом Марию и крошку Анну. — Она вытерла мокрые щеки и глаза, сидя по-прежнему прямо; ни Мария, ни Стафф, ни Симонетта не посмели перебить ее, даже словами утешения. — То были для меня золотые годы в Гевере, ибо господину моему нечем было торговать, кроме своих талантов и способностей; он поднимался все выше, гордился этим, он только отведал вкус власти. А потом он забрал Марию и использовал в своих целях — сначала в далекой Франции, после этого здесь, при английском дворе. Потом забрал Анну и Джорджа… Он, Боже правый, он сломал жизнь всем своим детям, теперь он двоих убьет, а я все еще люблю его!

Она разрыдалась на плече у Марии, а та оросила своими слезами ее голову. Вдруг, на удивление быстро, она гордо выпрямилась и произнесла так, как будто обращалась к одному только Стаффу:

— Видите ли, милорд, когда сестра Марии стала королевой, мне показалось, что теперь — возможно, возможно! — она будет в безопасности. Ведь мой супруг не мечтал взобраться еще выше! И тут я ошиблась. Этого короля не останавливает ничто: ни любовь, ни чувство признательности, ни брак. Он просто бросает всех себе под ноги и топчет.

— Законный сын — вот единственная защита от него, какую может получить любая женщина или семья, миледи, — проговорил Стафф срывающимся голосом. — Но я полагаю, он может оказаться неспособен иметь здорового сына. А если случится так, то остается ваша маленькая тезка, рыжеволосая принцесса Елизавета. Теперь, если угодно, послушайте Марию — она хочет сказать вам что-то важное. — Он кивнул Марии, и та лихорадочно порылась в уме, отыскивая те слова и целые фразы, которые повторяла на каждом отрезке дороги от Банстеда до Гевера.

— За те два дня, что мы провели в Гринвиче, матушка, я увидела, что Анна сильно изменилась. Она смирила гордыню, окрепла душой и ничего не боится. Это вселяет некоторые надежды. А со мной она была ласкова и так добра! Распорядилась, чтобы старший сын находился под моей опекой в случае, если… если королева умрет… и чтобы он мог гостить у нас со Стаффом в Уивенго — а я обещаю, что он и сюда приедет, если вы пожелаете его принять. Кэтрин предстоит воспитываться вместе с принцессой Елизаветой, а когда принцесса будет при дворе, Кэтрин станет гостить у нас. Анна просила меня передать Кэтрин и Елизавете кое-что из драгоценностей, если… ну… когда они подрастут и смогут все понять. Но кто и что сможет понять, если король осуществит свою ужасную месть?

— Как раз об этом я и думаю все время, Мария, — ответила Элизабет Болейн ласковым и в то же время твердым голосом. — Если король раздавит их всех, если он осмелится заточить Анну и Джорджа или нанести им иной вред, если эти лживые обвинения станут известны в народе, то это многие годы будет отравлять сознание крошки Елизаветы. Мы же, особенно те, кто моложе меня, обязаны рассказать девочке правду, донести до нее добрые слова о ее матери и нашей семье. Вот о чем я не перестаю думать все сегодняшнее утро — с той минуты, когда прискакал гонец.

— Да, матушка. А Гарри и Кэтрин уже достаточно взрослые, им можно сказать правду, и они эту правду запомнят. Они расскажут об этом Елизавете. Малыш Эндрю когда-нибудь тоже узнает. Стафф съездит, привезет его завтра сюда — мы собираемся погостить в Гевере, если вы не возражаете.

— Не возражаю? Ну конечно, дитя мое, не покидайте меня. Я уже устала казаться сильной. Вы, Стафф, должны откровенно сказать нам, чего ждать в грядущем. Мне кажется, до сих пор вы всегда говорили только правду.

Карие глаза Стаффа обеспокоенно отыскали глаза Марии в поисках поддержки, а затем он встретился с бестрепетным взглядом своей голубоглазой тещи.

— Предстоит суд, леди Элизабет, и король всеми силами постарается избавиться от Болейнов раз и навсегда, чтобы иметь возможность снова жениться. В лучшем случае Анну и Джорджа ожидает ссылка и…

— Ах, вы правда верите, что возможен такой исход? — Леди Элизабет возбужденно сжала своей худой рукой запястье Марии. — Анна очень хотела бы жить во Франции, если ей удастся уехать из Англии. А мы когда-нибудь могли бы навестить ее там.

— Это в принципе возможно. Но полагаю, Анна при ее взрывном характере и недюжинной силе воли, понимая, что в случае ссылки ей уже нечего терять, кроме самой жизни (а она станет думать именно так), будет до последнего настаивать на том, что она королева, и Его величеству придется это учитывать.

— Она абсолютно не виновна в том, в чем он ее обвиняет!

— Конечно, миледи. Это известно и Марии, и мне, и большинству придворных, но Его величество желает уверить самого себя в противном, дабы избавиться от укоров нечистой совести. — Говоря это, Стафф беспокойно сжимал и разжимал кулаки. Мария никогда прежде не видела его в таком состоянии, хотя лицо его казалось совершенно спокойным.

— Все это помогла подстроить злобная и жестокосердная Джейн Рочфорд. Она осмелилась клятвенно подтвердить лживые и нечестивые обвинения против Анны и собственного супруга! Однако же это выходит наружу отрава того брака, к которому они были принуждены. И мой господин тоже должен ответить за это. Единственное, в чем Анна и Джордж истинно виновны, — это любовь к власти, и ей они научились от своего родителя. Скажите же нам, Стафф, ибо и я, и Мария в состоянии это перенести, — какого удара нам ждать в худшем случае?

— Наиболее зловещий знак я усматриваю вот в чем: король зашел столь далеко, что готов погубить вместе с королевой двух своих самых близких друзей — Норриса и Вестона. Кроме того, он позволил своему лакею Кромвелю вытащить из пучин забвения несуразные обвинения в колдовстве — стало быть, отступать он не намерен. А хуже всего то, миледи, что невиновные будут объявлены преступниками и заплатят королю за его собственные грехи. Слава Богу, мы с Марией от этого избавились! — В глазах Стаффа стояли слезы; Мария прошла разделявшие их несколько шагов и прикоснулась к мужу.

— Что ж, дети, идет весна, а она неизменно приносит в Гевер красоту и утешение. Много раз мне пришлось это повидать. А вам теперь требуется отдых. Вы ведь даже в комнате своей еще не были. Мы с Симонеттой подождем вас здесь, я велю подать сюда вино и закуски. Мне хочется еще поговорить с Симонеттой.

Они неловко поднялись со своих мест, и Мария переборола порыв подойти к матери, обнять ее — стало совершенно ясно, что матушка вдруг полностью взяла себя в руки. По широкой лестнице они поднялись в комнату, которая издавна принадлежала Марии. Двери во все три комнаты, когда-то в детстве служившие им спальнями, стояли распахнутые настежь, и Марию вдруг посетила странная мысль: то ли здесь хозяйничали призраки, то ли они еще когда-нибудь появятся. Слуги были наготове, одежда гостей была разложена на кровати, а на массивном столе их ожидали тазы со свежей водой и чистые холщовые полотенца. Стафф облокотился о подоконник и долго смотрел из окна на голый парк, а Мария тем временем поспешно распаковала кошель с драгоценностями Анны и развернула официальный документ, дающий ей право распоряжаться своими детьми.

— Она не задала тебе еще один вопрос, Стафф.

— Да, потому что ответ на него она сама знает.

— Но он же не осмелится отрубить голову королеве Англии!

— Для того-то он и постарается доказать, что ее нельзя считать законной королевой. Станет упирать на колдовство, или на то, что некогда сожительствовал с тобой, или же на любые другие доводы морали, лишь бы избавиться от Богом данной супруги, законной и коронованной королевы.

Мария медленно подошла к нему, прижимая к груди жесткий свиток пергамента.

— Он ни за что не прикажет мне явиться в суд и свидетельствовать, что мы были любовниками, дабы он мог утверждать, что нынешний брак является кровосмесительным.

— Я думал об этом. Полагаю, ты права. Он не может пойти на это, раз обвинил в подобном гнусном преступлении твоего брата. Ах, Мария, я просто не знаю. Мне тошно думать обо всем этом, и душа болит! — Он потянул Марию к себе, и пергамент, который она держала, зашуршал о его плечо. — Я совсем измучился, пытаясь заблаговременно разгадать все его возможные маневры и тем защитить тебя, чтобы мы жили в Уивенго и никто нас не трогал.

Его признание в собственной слабости и страхе повергло Марию в ужас: она и думать никогда не думала, что этот открытый, уверенный в себе, иной раз даже циничный мужчина, которого она любит, способен испытывать усталость и страх.

— Но ведь я с тобой. Ты всегда можешь опереться на меня, любовь моя, — проговорила она тихо. — Какая бы участь ни ждала Болейнов, они отчасти сами в ней повинны, а к нашим с тобой стремлениям это не имеет никакого отношения. — Мария обвила руками его пояс и крепко прижалась к нему.

— Кажется, это я от тебя уже слышал, милая Мария. Теперь моя сила в тебе, в тебе и Эндрю. Поэтому мы поможем твоей матери и как-нибудь пройдем через все, что будет.

— Наша сила в том, что мы вместе, — пробормотала она, прижимаясь к его груди, и они долго простояли так у окна.

Потянулись недели, в течение которых Анна и Джордж томились в Тауэре, потом несколько дней заседал суд. Все это время гонцы лорда Болейна носились в Гевер и обратно. Обитатели Гевера пришли в отчаяние, когда трое дворян скромного происхождения, высоко вознесенные в свое время королем, а также скромный лютнист Анны были признаны виновными и приговорены к смерти. Но они воспрянули духом при известиях о том, как разумно Анна отстаивала перед судьями невиновность Джорджа и свою собственную. Джейн Рочфорд и их кузен сэр Фрэнсис Брайан благополучно уцелели в поднявшейся буре — лишь потому, что полностью отреклись от каких бы то ни было связей с семейством Болейн, хотя именно благодаря Болейнам они попали ко двору и добились там первых успехов. Дядюшка Норфолк окончательно предал своих кровных родственников — он на этом суде председательствовал и, как передавали, глаза его не просыхали от слез. Стафф каждые две недели ездил в Уивенго, и после возвращения из одной такой поездки Мария попросила его сжечь все письма, которые им писал за последние два года Кромвель: ведь именно Кромвель был и действующим лицом, и творцом тех жестокостей и унизительных обвинений, с которыми был связан судебный процесс над Анной.

Даже после того, как суд вынес Анне обвинительный приговор, в Гевере все еще не теряли надежды, ибо король созвал особый суд, которому надлежало объявить, что Анна Болейн никогда не состояла с Генрихом Тюдором в законном браке: у нее была добрачная связь с Гарри Перси, которого она когда-то любила. Но даже постановление этого суда о том, что король никогда не состоял в законном браке с королевой-ведьмой, не могло спасти Анну. Согласно приговору она подлежала обезглавливанию в Тауэре — за государственную измену, кровосмесительство и прелюбодеяния. Ее брату Джорджу, а также Норрису и Вестону предстояло умереть днем раньше.

Наступил рассвет безоблачного и теплого майского дня, на который была назначена казнь Анны. Мария встала, подошла к окну спальни и смотрела, как первые лучи солнца золотят цветущие сады Гевера. Она не могла припомнить, удалось ли ей нынче ночью уснуть хоть на минуту, а Стафф лишь ненадолго впадал в дрему и вновь просыпался, это она знала. Оба всю ночь нервно шагали по комнате или заглядывали в соседнюю — посмотреть на спящего Эндрю. Один раз Мария встретила у дверей детской матушку и обняла ее без единого слова.

Стафф скатился с ложа, босиком прошлепал по полу и встал у окна за спиной Марии.

— Я вот думала, — призналась она, — каково это, легче или тяжелее, умирать в такой чудесный день.

Он прижался теплым телом к ее спине, распахнул окно настежь и глубоко вдохнул сладкий свежий воздух.

— Мне думается, легче, — проговорил он тихо. — Это нечто такое, что приятно унести с собой. Она уносит с собой твою любовь, Мария. В этом она не сомневается. А ты пробовала снова передать ей свои мысли, свою силу?

— Да, любовь моя, а как же! — Мария заплакала и спрятала лицо на груди мужа, как часто делала в минуты слабости за последние месяцы. Он крепко обнял ее, защищая и вселяя уверенность.

— Я люблю тебя, моя золотая Мария. И всегда любил. — Он не мог справиться со своим голосом. — Но мне кажется, слово «любил» не может передать всего — того, какое сильное чувство я испытывал к тебе все эти годы. Бог свидетель, я убил бы короля, если бы он тронул тебя, когда мы были при дворе в последний раз… когда Анна призывала тебя. — Он снова помолчал, потом заговорил хрипло, жестко. — Мог свернуть голыми руками королевскую шейку Франциску, черт бы его побрал, — за то, что он так грубо с тобой обошелся.

Мария непроизвольно сжала руками горло, а мысли метнулись от Франциска назад к Анне. Нежную шею Анны перерубит меч палача[147], и это в такой солнечный день.

— Милая моя, — обратился к ней Стафф, обнимая талию Марии теплыми руками, — отойди-ка от окна. Я не собирался говорить об убийствах. Их уже и без того было достаточно, — прошептал он, лаская губами ее волосы. Потом поднял ее на руки — так же легко и уверенно, как когда-то в обширном парке Гринвича. Тогда она была женой Вилла Кэри и полагала, что ей нечего ждать, а впереди — один сплошной мрак. Стафф бережно положил ее на простыни, залитые струившимся через окно ярким утренним солнцем. Потом лег рядом и привлек Марию к себе. Она вздохнула и судорожно прильнула к нему, вся дрожа; однако слез не было — она выплакала их все за долгие недели суда и ожидания казни Джорджа и Анны.

Она крепко прижалась лицом к его плечу, отгоняя мысли о том, как Анна и Джордж стоят у плахи. Но вдруг ее глаза широко открылись, она ясно представила себе, как несчастная Мэг Ропер получает изуродованную голову своего отца, только что торчавшую на колу, и нежно сжимает в своих руках. Сэра Томаса Мора обезглавили по велению бездушного короля, как и Анну сегодня. А теперь, несомненно, отец самой Марии скачет где-то по дороге в Гевер.

Они лежали молча, а в окно вместе с солнцем вливался щебет птиц, смешивался с тихим дыханием Марии и Стаффа. Мария смотрела на белый потолок, который помнил ее еще совсем маленькой девочкой, и тут на нее снова нахлынули воспоминания. Отец увозил ее в Брюссель, а ей, восьмилетней, было очень страшно. Потом он забрал ее во Францию, а Джордж и Анна после ее отъезда по-прежнему вместе играли и смеялись в летних садах Гевера — это казалось несправедливым. Любил ли все это время хоть кто-то из Булленов кого-то из своих близких, ясно сознавая это чувство? А у них со Стаффом все было по-другому. У ее детей будет еще лучше. Остаток жизни она посвятит тому, чтобы именно так и было.

Раздался быстрый, частый стук в дверь спальни, и голос Нэнси заставил их резко приподняться на постели.

— Господин ваш отец приехал в замок, миледи! Сейчас он в светлице. Малыш Эндрю играет с вашей матушкой. Можно, я войду, помогу вам одеться?

Пока она говорила, они уже встали, а Стафф успел натянуть штаны и почти заправить в них рубашку. Мария бросилась надевать свою рубашку и расчесывать волосы.

— Входи, Нэнси, входи быстрее!

Нэнси одела ее и готова была уложить волосы в прическу, если бы Стафф не стоял рядом, уже полностью готовый, а сердце Марии не так сильно билось — ей не терпелось увидеть отца. Наконец-то он был здесь, он вернулся домой в Гевер, время слишком раннее — значит, не мог присутствовать при казни Анны. Он не сумел спасти свой мирок, зато вернулся домой — к ним в Гевер.

Нэнси беспомощно махнула рукой, оставив длинные волосы своей хозяйки распущенными, только быстро провела по ним гребнем. Мария, опираясь на руку Стаффа, спустилась по лестнице. Все ее тело охватила дрожь, совладать с которой не удавалось. Ей страшно было услышать привезенную им новость, а еще страшнее — то, что она может и на сей раз не увидеть в его глазах понимания. А у подножия лестницы наткнулась на холодный жесткий взгляд короля с портрета.

— Не бойся, любовь моя, — подбодрил ее Стафф и распахнул дверь.

Отец неровными шагами расхаживал перед незажженным камином, а матушка бессильно откинулась на спинку кресла. В ярких лучах утреннего солнца комната выглядела неуместно веселой, а цветные стекла окон разрисовывали ковер и стены красными и синими узорами.

Томас Болейн остановился на месте, заметив прищуренными глазами Марию со Стаффом. Марии показалось, что внешне он как-то весь съежился, а взгляд шел из каких-то самых темных глубин его существа.

— А ты не плачешь, Мария. Как часто я видел твои слезы, но по Анне ты не плачешь?

— Я плакала и молилась за милых сестру и брата в те долгие месяцы, когда вы этого не видели, отец, потому что вас не было здесь. А теперь все слезы, какие остались, — у меня в душе.

Отец уставился на нее тяжелым взглядом и начал загодя заготовленную речь.

— К этой минуте королева уже умерла — убита королем, как и ее брат вчера. Мне сказали, что Джордж принял смерть мужественно, и я не сомневаюсь, что королева тоже не дрогнула. Я не в силах был оставаться, чтобы услышать об этом самому. На суде Анна держалась великолепно. Как бы там ни было, они оба передавали свой привет тебе, Мария, а Анна также и супругу твоему. У меня где-то была записка к тебе от Анны, но при поспешном отъезде я, кажется, положил ее не туда. Должно быть, она найдется где-то в моих вещах, когда их доставят сюда. Анна велела передать, чтобы ты рассказала о ее любви — и всю правду о ее несправедливой смерти — принцессе Елизавете, когда та вырастет и сможет это правильно понять. Анна хотела, чтобы об этом побеспокоились и ты, и малышка Кэтрин.

Мария отошла от Стаффа, который стоял за креслом матери, положив руки ей на плечи, и на два шага приблизилась к отцу.

— Я исполню это как свой святой долг, отец. Анна, кроме того, передала Генри Кэри под мою опеку, хотя и оставила дополнительные средства на его образование.

— Да, об этом она мне говорила. — Больше отец ничего не сказал, но продолжал как-то странно смотреть на нее, словно на незнакомку.

— А вы, отец? — Мария осторожно протянула руку и положила пальцы на его стиснутую в кулак руку.

— Я, Мария? — Он отстранился и стал снова расхаживать по комнате. — Я потерпел поражение, полное поражение.

— Но мы с матушкой любим вас, как и прежде, отец, — решилась сказать Мария дрогнувшим голосом. — И у вас есть Гевер.

— Гевер? Любовь? Я же говорил о наших стремлениях! На освободившуюся должность лорда-хранителя печати, которую прежде занимал я, теперь назначили это злобное пресмыкающееся, Кромвеля. Предатели, кругом одни предатели! Норфолк был ее судьей, а эта сука скулящая, Джейн Рочфорд — их главным обвинителем. Неудивительно, что Джордж так и не смог полюбить ее или иметь от нее ребенка! А с какой радостью твой дорогой кузен Фрэнсис Брайан помчался к Джейн Сеймур, чтобы сообщить ей о смертном приговоре королеве! Чтобы черт забрал их всех! Крысы всегда бегут с тонущего корабля, каким бы великим или ценным ни был этот корабль. Бегут, если даже его можно было еще спасти.

— Господин мой сообщил мне, что нам не выдадут их тела для погребения, — скрипучим голосом сказала вдруг Элизабет Болейн, глядя на Марию невидящими глазами. — Страже было велено зарыть их под полом маленькой церквушки внутри Тауэра, где молятся тюремщики. Слава Богу, освященная церковь, хотя это отнюдь не место для одного из Говардов и для королевы. Как, вы сказали, называется эта церковь, милорд?

— Святого Петра в оковах[148], Элизабет.

— Да-да. По крайней мере, название подобающее. Я молюсь, чтобы головы погребли вместе с телами, дабы в день Страшного Суда они воскресли невиновными в очах Господа Бога.

— Быть может, и не совсем невиновными, дорогая моя, но уж не повинными в тех ужасных преступлениях, которыми королю вздумалось заклеймить их. Кингстон обещал мне позаботиться о том, что волнует вас, мадам.

— Спасибо, Томас. Для меня это немаловажно. А Елизавете не будет вреда от короля?

— Не будет, я ведь уже говорил тебе. Елизавету объявили теперь незаконной дочерью, но она дочь короля, и он это хорошо знает. Достаточно взглянуть на нее — вылитый Тюдор.

— Но кожа у нее материнская, как и глаза, и нежные тонкие руки, отец, — вставила слово Мария, и отец вновь обратил на нее внимание. Томас Болейн не желал садиться, вместо этого он тяжело облокотился на резную каминную полочку и поставил одну ногу (сапоги он так и не снял) на железную подставку для дров.

— Мальчик с песочными волосами, который играет у ворот, — твой новый сын, — неожиданно сказал он.

— Не такой уж новый, отец. Осенью ему исполнится три года.

— А он, похоже, станет настоящим Говардом.

— Он Стаффорд, отец. Не Болейн, не Говард — Стаффорд.

Отец склонил голову набок и посмотрел на Марию поверх рук, сложенных крест-накрест на каминной полке. Потом повернул голову чуть дальше и взглянул на ее мужа.

— Моя жена за последние годы не раз говорила мне, поверь, Стаффорд, о той доброте и верности, которые ты проявлял к ней, и о той заботе, которой ты ее окружил в последние месяцы. Прими за это мою благодарность.

— Я ни в малейшей степени не стремлюсь заслужить вашу благодарность, милорд. Все, что я делал, проистекает из моей любви к жене и ее матери.

Поверх головы стоявшей между ними Марии они смерили друг друга взглядами.

— Я весьма сожалею, Стаффорд, что теперь, когда Джорджа нет, Гевер после нашей смерти отойдет к короне. В более благоприятное время он достался бы Марии как единственной оставшейся наследнице дяди Джеймса. Не могу взять в толк, почему Его королевское величество оставил Гевер в моем владении до конца жизни. Иногда мне кажется, что он пошел на это ради Марии. Ты понимаешь меня, Стаффорд? Гевер отойдет к короне.

— Это Мария очень дорожит Гевером, но не я, милорд. Мне всегда будет хватать Уивенго.

— Понятно. А согласишься ли ты оказать мне одну услугу — лично мне?

— Соглашусь, милорд, — ради любви, которую питаю к вашей дочери, горячо любящей вас всех.

Томас Болейн первым отвел взгляд, посмотрев в сторону двери.

— Мария часто делала глупости — впрочем, как и ты, Стаффорд. Не мешай, Элизабет, я скажу то, что хочу. Ты ведь имел возможность получить от короля немалое состояние и земли.

— Я не хотел от него ничего, кроме свободы, лорд Болейн, как хотим мы с Марией быть свободными от вас.

— Что ж, может, ты и прав, что не верил ему. Никому нельзя верить. Кромвель оказал Анне последнюю услугу, когда привез к ней Марию, а потом обрушился на всех нас. Я попрошу тебя об одном одолжении, прежде чем вы отправитесь в Уивенго.

— Милорд, они вольны оставаться в моем доме столько, сколько сами пожелают, — заявила Элизабет Болейн, поднимаясь из кресла.

— Их дом в Уивенго, жена. Они предпочитают жить там. Он сам так сказал.

— В таком случае мы уедем сегодня же, но можем иногда навещать леди Элизабет. Насколько я понимаю, вы готовы с радостью принимать здесь своих внуков, когда они пожелают навестить бабушку. Если же это вам не по нраву, то мы станем приглашать ее в Уивенго на лето или в любое другое время, когда ей будет угодно.

— О, конечно. Это пожалуйста. — Лорд Болейн указал на двери светлицы, и Мария испугалась, что он тотчас выставит их из своего дома. Простертая рука отца дрожала. — Я просил бы вас, лорд Стаффорд, снять портрет короля со стены в моей передней и закопать где-нибудь в саду, не сообщая мне, где именно. Закопайте и изрежьте его на куски, если захотите, ради нас обоих, ради нас всех! Мне бы хотелось собственным кулаком протыкать его снова и снова, да только, черт меня побери, сил у меня уже не осталось!

Элизабет Болейн подошла к нему, обняла своими тонкими руками, словно ограждая от всего мира, пока его тело сотрясали глухие рыдания без слез. Стафф направился к двери, потом вернулся и потянул Марию за собой. Тихонько он притворил за ними дверь светлицы.

— Я такими никогда еще их не видела, Стафф. Матушка утешает его, — прошептала Мария, когда они оказались в холле под огромным портретом.

— Может быть, они начнут все заново, попытаются наверстать потраченные годы, Мария. — Он повернулся, потянул портрет на себя, заглянул за раму. — Грязь, пыль и дохлые тараканы, — подвел Стафф итог. Он ухватился за тяжелую раму и высоко поднял картину, снимая с державших ее крюков. — Ты знаешь, мне кажется, — тихо сказал он жене, — что он смягчился бы, если бы мы стали умолять о позволении остаться и жить в Гевере. — Стафф обернулся к ней с тревожным ожиданием на лице.

— Ему следует знать, что мы на это никогда не пойдем, любовь моя. Наш дом в Уивенго.

Счастливая улыбка озарила утомленное лицо Стаффа, а его взгляд ласкал Марию.

— Тогда покончим с этой последней задачей, заберем Нэнси, Стивена и малыша да и отправимся восвояси, жена.

Они забрались далеко за пределы регулярного парка, за клумбы, покрытые тугими бутончиками роз, к ивам, росшим у пруда.

— Ты могла бы прислать ко мне садовника с заступом? — попросил он Марию, наклоняясь над картиной и вытаскивая из ножен кинжал. Она посмотрела под ноги, на покрытый масляными красками холст, на лицо, которое так хорошо знала когда-то. Ветви ив отбрасывали тени на суровые черты волевого лица. Казалось, прищуренные глаза бегали, а огромные руки скрывались в тени.

— Когда Анна была еще маленькой, она всегда пугалась этого портрета, — высказала Мария свои мысли. — Однажды она сказала, что руки у него чересчур большие, а глаза похожи на отцовы. — Она отвернулась и поспешила на поиски Майкла, садовника, который жил в Гевере всю жизнь. У Майкла посветлело лицо, когда он увидел ее, и по ее слову он сразу поторопился к Стаффу с заступом в руках. Мария присела на скамью у солнечных часов, вокруг которых вскоре пробьются молодые побеги мяты и укропа, и смотрела, как сперва Майкл, а потом Стафф копают землю. Мария вспомнила: здесь она сидела как раз перед тем, как начались родовые схватки; она тогда родила Гарри, а Майкл оказался рядом и донес ее до замка. И тут на нее снова нахлынуло болезненное осознание произошедшего. Тогда Анна как раз покинула ее, оставила в одиночестве, потому что Мария не чувствовала в себе сил рассказывать ей о том, что делается при дворе. Слезы, вызванные этими воспоминаниями, застлали ей глаза — ведь Анна уже никогда не будет порхать, смеясь, по садам Гевера.

Она не пыталась подойти ближе, пока двое мужчин по очереди копали под ивой глубокую яму, чтобы похоронить там портрет короля; мыслями Мария была далеко отсюда. Интересно, удалось ли в итоге Мэг Ропер похоронить голову своего отца? А Стафф всегда так запросто держал себя со слугами, что ее это удивляло. Да ведь того же Стивена можно было считать его лучшим другом!

А потом, когда она смотрела, как они поднимают громадную раму и опускают в могилу, забрасывают ее землей, Марии пришло в голову, что вместе с тем хоронят, возможно, и все ее страшное прошлое. Ей показалось, несмотря на всю скорбь об Анне и Джордже, что прошлое вместе с ними свалилось с ее плеч и покинуло ее мысли, в которых оно жило так долго и неотвязно.

— Подожди, Стафф! — воскликнула она и опрометью бросилась к ним. — Погоди, господин мой, не засыпай могилу до конца. Я хочу кое-что прибавить от себя.

Она пустилась бегом через парк в замок, пробежала мимо все еще закрытой двери в светлицу. Взбежала по ступеням лестницы, с которой некогда спустилась, чтобы предстать перед королем, и встретила тогда взгляд темных глаз Стаффа, ожидавшего ее. У себя в комнате она отложила в сторону нитки жемчугов, полученные от милой Анны, порылась под гранатовым ожерельем, которое много лет назад подарил ей в Уайтхолле Стафф. Вот, нашла! Мария не осмеливалась смотреть на эту вещицу два года, со дня смерти любимой подруги, от которой этот сувенир был получен. Выглядела фигурка точно так же, как в ту минуту, когда «роза Тюдоров» протянула ее Марии через шахматную доску, за которой они играли.

Стафф с Майклом дожидались ее возвращения, и Майкл не мог скрыть изумления, когда Мария показала Стаффу на раскрытой ладони бело-зеленую позолоченную пешку.

— Экая маленькая штуковина, — заметил Майкл.

— Да нет, Майкл, это очень-очень большая штука, — сказал озадаченному Майклу Стафф, а Мария погрузила пешку в свежевскопанную землю, и Стафф засыпал ее.

— Я любовался твоими чудесными садами, Майкл, — похвалил он садовника, когда они полностью засыпали яму. — Не раз за эти годы я восхищался ими. Ты женат, Майкл?

Долговязый садовник виновато улыбнулся, обнажая, как всегда, щербатые зубы.

— Нет, милорд. Так и не попалась мне девчонка, какую я бы полюбил, тогда бы и женился. А так жениться, только чтоб завести ораву ребятишек, — нет, это не по мне.

— Ты мудрый человек, — сказал Стафф серьезно и похлопал просиявшего Майкла по плечу. — Вот что я тебе, Майкл, скажу, а ты постарайся мои слова запомнить.

— А как же иначе, милорд!

— Когда настанет такой день, что Гевер будут продавать, а тебе не захочется здесь оставаться, купи-ка ты лошадку и поезжай в Уивенго близ Колчестера, в усадьбу леди Марии. Через несколько лет сад у нас там разрастется и потребуется твоя уверенная рука. Даже если пройдет много лет, не забудь — приезжай к нам в Уивенго.

— Спасибочки, милорд, — только и выговорил Майкл, и на его зеленые глаза навернулись слезы.

— Пока прощай, Майкл. Ты всю жизнь был Булленам верным другом, — добавила от себя Мария и улыбнулась ему, несмотря на усталость, на смятенные мысли.

Стафф взял ее за руку, и они медленно пошли через парк к нарядно раскрашенному фасаду замка.

— Я не стал закапывать портрет, Мария, — поведал он ей наконец, когда они проходили под железными зубьями решетки за подъемным мостиком. Я вырезал его, а закопал одну лишь раму. Портрет надо сохранить для Елизаветы. Что бы там ни было, он ее отец, а ей достанется наследство из Гевера — замка, которого она вполне может и не увидеть никогда. — И он засунул под дублет туго свернутый рулон полотна.

— Ты хорошо сделал, мой Стафф, — откликнулась Мария. — Только пока не нужно вешать его в моем доме.

— Обещаю, что запрячу его подвале, на дне самого глубокого сундука.

Парадные двери были распахнуты настежь, впуская в холл потоки свежего воздуха, а на залитом солнцем полу Эндрю играл резной деревянной лошадкой и тяжелой золотой цепью. Мария наклонилась поближе, чтобы рассмотреть цепь внимательно.

— Что это у тебя, миленький мой? — спросила она, и Стафф остановился на первой ступеньке лестницы. — Стафф, это нагрудная цепь отца, на ней висела королевская печать. Только откуда…

— Это я подарил мальчику, Мария. Мне она не нужна, — послышался из-за двери светлицы голос отца. — У меня есть еще одна, и, если хочешь, я отошлю ее Гарри. Пусть малыш играет. Он с большим удовольствием колотит ее деревянной лошадкой, хотя на меня смотрит так, будто я тролль из страшных сказок.

— Спасибо за подарок, отец. Эндрю просто немного робеет, когда встречает… э… незнакомых людей. Я буду гордиться, если за предстоящие годы он познакомится с вами получше.

— Годов осталось не так уж много, дочка. Я чувствую. — Он кивком указал на пыльный прямоугольник, куда до сих пор не пробивались солнечные лучи. — Вижу, портрета больше нет.

— Его больше нет, — подтвердил Стафф.

— Значит, мы с тобой в расчете, Стаффорд. У тебя есть Мария, а услугу ты мне оказал по доброй воле.

Стафф молча кивнул, стоя рядом с мирно играющим сынишкой на залитом солнцем полу. К открытой двери светлицы подошла леди Элизабет, а позади нее тяжело опиралась на свой посох согнутая годами Симонетта.

— Вы должны полдничать с нами, а уж потом отправитесь в путь, — четко прозвучал в тишине голос Элизабет Болейн.

— Конечно, леди Элизабет, спасибо, — сказал Стафф, не отводя взгляда от Томаса Болейна, словно еще чего-то ожидал.

— Мы… я желал тебе добра, Мария, — сказал тогда отец. — И вот, все наши стремления и мечты — все он разрушил своим коварством, и из трех прекрасных детей одна только золотая Мария и осталась. — Он говорил нараспев, словно в трансе. Рывком опустил голову, бросил взгляд на малыша, который играл в потоке света его сияющей цепью, повернулся и ушел назад, в светлицу.

Мария провожала его глазами, пока отец не скрылся за дверью. На какой-то миг ей почудилось, что он сейчас появится оттуда снова, молодой и сильный, спросит, что там у нее в ее комнате, потом скажет, что она отправляется с ним в Брюссель, ко двору эрцгерцогини. Но нет — то время прошло и быльем поросло, а здесь вот сидит ее сыночек, ее и Стаффа.

— Матушка, не могли бы вы позвать Нэнси, чтобы она присмотрела за Эндрю, пока мы будем собираться в дорогу? — попросила Мария.

— Наверное, дедушка и я поиграем с ним в светлице, пока вы не будете готовы полдничать, — ответила мать, в голубых глазах которой стояли слезы. Она наклонила свою покрытую серебром голову и подняла малыша на ноги.

Стафф, стоявший за спиной Марии, тронул ее за плечо, и она обернулась, улыбнулась ему. А потом они рука об руку поспешили вверх по лестнице — собираться в дорогу.