Последняя из рода Болейн

Глава девятнадцатая

Единственное узкое окно супружеской опочивальни Марии и Вилла выходило на опустевшую теперь лужайку для игры в шары, за которой катила свои серые воды Темза. Мария испытывала признательность к расположенной к ней Марии Тюдор, которая позволила маленькой Кэтрин жить в обширной королевской детской вместе с Маргарет, любимой своей дочерью от любимого своего герцога Суффолка. Мария обернулась, оперлась о подоконник и окинула взглядом извилистый тесный двор, находящийся в дальнем северо-западном углу похожего на лабиринт Гринвичского дворца, рядом с дворцовыми кухнями. Это убогое жилище было жалкой пародией на те роскошные покои, которые они занимали, когда Мария была возлюбленной короля. И отдаленным подобием заброшенного замка Плэши в Нортгемптоне, где они встречали праздник Рождества год назад.

Мария присела за маленький столик, прислонила к кувшину из-под вина зеркальце. В этой комнатке не было места для изящного туалетного столика, на котором рядами выстраивались бутылочки из граненого стекла и стояло большое зеркало в полированной раме. Отец говорил, что в силу должности Вилла, дворянина свиты Его величества, им позднее, возможно, выделят апартаменты получше, но ей в это не верилось. С той минуты, как они приехали сюда вчера поздно вечером, она не видела никого из королевских приближенных, кроме Марии Тюдор и своей матушки — та находилась теперь при дворе как спутница Анны. А нынче вечером на рождественских праздниках ей придется гордо вскинуть голову и предстать перед ними всеми: надменной Анной и королем, у которого оказалась такая короткая память. И перед Стаффом. Она изо всех сил прикусила губу, чтобы удержать поток слез, который смыл бы только что нанесенный макияж. Несомненно, Стафф будет там, и с ним об руку очередная воздыхательница.

Ее глазам предстала не эта крошечная комнатка, а зал скромной усадьбы в Плэши, с крепкими потолочными балками, всего через месяц после того, как они бежали от монаршего гнева. Стафф приехал в Нортгемптон навестить их, и Марии пришлось потрудиться, чтобы держать себя в руках, — такую бурную радость она испытала, снова находясь рядом с ним. Он поужинал с хозяевами, сидя близко от нее, по другую сторону узкого стола; пересказал последние дворцовые новости: гордый король уложил в постель одну за другой трех придворных дам. Потом им вновь овладело беспокойство, и он поскакал охотиться в Элтгем. Но они-то отлично знали: от Элтгема можно за одно утро доскакать до Гевера. Возобновились его ухаживания за очередной Буллен, однако Анна, вопреки советам отца, твердо стояла на своем.

Для Марии, впрочем, главным событием того далекого солнечного дня, когда Вильям Стаффорд приехал в Плэши, были не новости об Анне и короле. Главными были его ироническая усмешка и запах кожаного камзола, который Мария улавливала, наливая ему вино.

Вилл же был начеку, и во второй приезд Стаффа его провести не удалось. На этот раз на ее лице и в глазах он прочитал любовь к Стаффу. Со Стаффом он держался холодно, Марию же откровенно третировал. Кто знает, что бы он с ней сделал, если бы Стафф не удерживал ради него должность в его отсутствие и если бы Вилл не знал: Стафф не настолько честолюбив, чтобы продвинуться самому, используя выгодный момент. Оттого-то все месяцы, пока Мария жила в Плэши с недовольным мужем и подрастающей дочерью, она внимательно следила за своим лицом и прятала поглубже в сердце свою мучительную любовь.

После того случая Вилл перестал спать с ней. Он перебрался в другую опочивальню — дальше по извилистому узкому коридору, напротив комнаты малышки Кэтрин, — и там распалял себя горькими думами о крушении надежд на возвышение рода Кэри. Он винил Марию в том, что она не сумела удержать внимание короля. Однажды он на целых три недели уехал гостить к своей сестре, в монастырь. Стафф, однако, больше их не навещал, а у Марии не было возможности послать ему весточку. Не знала она и того, сколько времени проведет муж вдали от дома, у единственной женщины, которую он любил и которой по-настоящему доверял.

Так дни без Стаффа, без вестей от двора тянулись, слагаясь в недели и месяцы, и взлелеянная ею любовь стала уступать место сомнениям, разочарованию и даже гневу — много времени спустя после того, как возвратился Вилл, как пролетела весна, а за ней и лето. Они ждали вестей от отца — когда же им позволят воротиться. По ночам, лежа одна в постели, Мария мучилась тем, что Стафф ее покинул. Она в мыслях видела, как он целует Мод Дженнингс среди роз в Гемптоне, как он предается любви с черноволосой Фицджеральд, как он смеется с другими… и любит тех, других.

— Мария, ты меня слышишь? Ты готова уже? Твоя сестра прислала сказать, чтобы мы по пути на празднество зашли в ее покои. Думаю, это правильно: там твой отец, он, должно быть, скажет, дадут ли нам другие покои и что с моей должностью. Мне хотелось бы это выяснить до того, как я увижусь с Его величеством. Сегодня я нигде не встречал твоего милого дружка Стаффорда, но он меня заверил, что должность остается за мной — когда я… ладно, когда мы вернулись сюда.

В голосе Вилла звучали обычные злые нотки, но Мария давно уже перестала пугаться его ледяных взглядов и его безразличия к ней.

— Да, Вилл, я вполне готова.

— Что бы ни произошло между нами, Мария, я рад видеть, что ты выглядишь по-прежнему чудесно. Немного бледная, усталая, но твое прекрасное лицо и великолепная фигура тебя не подводят. А знаешь, твоя премудрая младшая сестрица может огорчиться, что ты ее так явно затмеваешь, и добиться новой ссылки.

— Меня это ничуть не страшит, Вилл. Говорят, она получила от него великолепные дары, самые роскошные покои в крыле королевы, в Гевер он пишет ей каждый день, и к ее услугам сердце Тюдора, которое она может попирать ногами, если ей вздумается.

Мария прошелестела своим небесно-голубым платьем мимо супруга и сама отворила дверь их комнаты. Даже арка, ведшая в главный коридор, была здесь очень узкой, и Мария прошла через нее с большой осторожностью, придерживая обеими руками свои пышные юбки с многочисленными шелковыми бантами и прорезями. Платье было сшито по прошлогодней моде, с низким квадратным вырезом и тугим корсажем, сжимающим талию, однако Мария Тюдор заверила ее, что оно еще не совсем вышло из моды и его вполне прилично надеть. Голубые шелковые туфельки были слегка потерты — из-за лихих гальярд, которые она отплясывала давным-давно в Уайтхолле. Туфелькам выпадало нелегкое испытание, когда она всю ночь напролет танцевала с королем, но Мария подумала, что никто не обратит внимания на ее туфельки сейчас, когда она в толпе будет танцевать с Виллом.

Вилл провел ее по многочисленным извилистым коридорам Гринвича в крыло, отведенное королеве и ее свите, а там — к просторным апартаментам Анны. Первой, кого увидела Мария, когда перед ними распахнулись расписные двери, была Джейн Рочфорд, хлопотавшая над Анной и старательно расчесывавшая золотым гребнем ее черные локоны. Анна, смотревшая в великолепное зеркало, увидела в нем отражение Марии.

— Мария, дорогуша! — Лицо Анны оживилось, в глазах зажглись искорки. — Вот теперь это праздник! Мне сказали, утром ты видела матушку. Теперь мы здесь все вместе. А какой замечательный нынче будет праздник! Я буду дамой Владыки буянов[107], а тебе-то известно, кто всегда выбирает себе эту роль!

Они обнялись, довольно церемонно, потом Анна коснулась губами щеки Вилла. Выглядела она прелестно, и слова сами собой полились из уст Марии.

— Да, Анна, я много раз видела, с каким жаром Его величество играет эту веселую роль. Однажды, — продолжила она, уже больше для самой себя, — он споткнулся и окунул руку в пунш[108] по самый локоть.

— Я помню, — вставила Джейн Рочфорд, едва кивнув Марии и тут же вернувшись к незаконченной прическе Анны.

— Вилл думал, что здесь наш отец, Анна. — Мария отступила в сторону и смотрела, как Джейн суетливо хлопочет, надевая на Анну шапочку и драгоценные украшения.

— Ах, он где-то здесь, Мария. Сама понимаешь, он всегда где-нибудь поблизости. — Анна хихикнула, снова отыскала в зеркале глаза Марии. — Он бушевал и ругался целые дни напролет, сестра. Угрожал избить меня, да так и не собрался. И не мог — когда увидел, что Его величество не потерял ко мне интерес, а все карты остались у меня на руках.

— А сейчас эти карты все еще у вас, Анна? — полюбопытствовал Вилл.

— Погодите немного, сами увидите, мастер Кэри, — насмешливо ответила Анна. Она наклонилась, взяла ароматический шарик[109] в ладанке на бархатной ленте и продолжила: — Он дарит мне драгоценности, присылает письма и цветы, дает щедрые посулы, так что отец теперь пляшет под мою дудку — погоди, Мария, сама увидишь, если не веришь. Я же по-прежнему отказываюсь делить ложе с Его величеством и твердо объявила ему, что прибыла сюда лишь на святки. А после я вернусь в Гевер и стану обдумывать следующий ход, как бы ни кипятился отец.

«Свой следующий ход», — механически повторила про себя Мария. Ей хотелось закричать: «Анна! Да ведь ты говоришь и поступаешь в точности как отец!» Снова вспомнилась ей маленькая бело-зеленая пешка, которую некогда подарила сестра короля; пешка до сих пор хранилась в шкатулке с драгоценностями. Мария частенько смотрела на нее долгими днями в Плэши, пока маленькая Кэтрин играла в саду под окном.

— А, вот и вы, Мария, Вилл. Чудесно выглядите. Как славно, что вы оба вернулись! — Томас Буллен погладил Марию по плечу, пожал руку Виллу. — Да, Мария, ты прекрасно выглядишь, как всегда. Разве что похудела немного.

— Я и постарела, отец. И поумнела.

Он внимательно гляделся в ее лицо и повернулся к Анне.

— Черное с красным на Святки, Анна? Да и прорези на платье слишком глубокие.

— Я еще не готова предстать в тюдоровских цветах, белом и зеленом, отец. А платье отлично идет к моим черным волосам и карим глазам, так и Джейн считает.

— Да, уж Джейн с тобой согласится. — Он резко повернулся к Виллу, и Мария заметила, что на тяжелой цепи, пересекавшей грудь бархатного, отделанного горностаевым мехом дублета отца добавился новый массивный золотой медальон.

— Твоя должность, Вилл, остается за тобой. О ней не беспокойся, и, разумеется, земли и усадьбы, пожалованные Его величеством, остаются в неприкосновенности. Как тебе известно, это Стаффа надо благодарить за то, что он сохранил твою должность, а теперь по доброй воле возвращает ее. Я не перестаю поражаться цинизму этого человека и полному отсутствию у него честолюбия, естественного при дворе, — а ведь король так явно ему благоволит! Как бы то ни было, я два-три месяца тому назад предложил ему несколько сотен фунтов за то, что он хранит твою должность, сказал ему, будто выиграл эти деньги в кости, — так он не захотел взять. Такого малого нечасто встретишь, он дурак, но, несомненно, преданный тебе друг.

— Несомненно. Преданный. — Голос Вилла прозвучал так зловеще, что даже Анна оторвала взор от зеркала. Томас Буллен прищурился, и Мария затаила дыхание.

— Ну, пора идти. Нельзя заставлять Владыку буянов ждать. Идемте, идемте! — Томас Буллен замахал унизанной перстнями рукой в сторону двери и выгнал их, словно кур из курятника, в зал, где уже толпились придворные.

Мария подивилась его спокойствию и благожелательности: она ожидала скорее безудержного гнева. Может статься, Анна усмирила отца и на самом деле была хозяйкой положения. Но, как сказал когда-то Вилл, их королем нельзя вертеть. Это он всеми вертит, как сам хочет.

С обеих верхних галерей, где помещались музыканты, грянули флейты, лютни, скрипки, барабаны, тромбоны. Вокруг толпились люди в ярких дорогих одеяниях, притопывали ногами, но никто не смел танцевать, пока не появился король. Марии было интересно, появится ли нынче вечером королева Екатерина. Невзирая на постоянное невнимание короля и возвышение им своего незаконного сына в обход дорогой дочери Марии, королева всегда участвовала в празднествах на святки. Мария представила себе маленькую фигурку королевы, трогательной в своем горе: она по-прежнему жила во дворцах своего супруга, больше ее не любившего. Потом на другом конце переполненного зала она мельком увидела Вильяма Стаффорда.

Мария застыла, весь зал словно отдалился от нее. Где-то вдалеке она еще слышала музыку, но зал, дрожащий от гула голосов, перестал для нее существовать. Вилл потянул ее за руку, и Мария пошла вперед. Стафф стоял далеко от них, на другом конце празднично украшенного, залитого светом факелов зала, а с обеих сторон от него, словно стражи в шелках, стояли две красавицы. Вилл направлял Марию прямо к ним. И вдруг на нее снова нахлынула вся горечь, испытанная в долгие месяцы, когда он перестал заезжать к ним в Плэши. Пять бесконечно долгих месяцев Стафф не появлялся, и Мария была уверена, что он забыл ее, а любит и дразнит кого-то другого.

— Вот не могу понять, отчего такой красивый дьявол не женится. Может, ты знаешь, жена? Ни за что не поверю, что он сохнет по той, которая ему никогда не достанется, не такой он дурак.

Ноги у Марии стали деревянными, она еле передвигала их по полу. Проходя мимо доброй герцогини Суффолк, Мария заметила ее приветливое лицо и кивнула, но улыбка не получилась, как она ни старалась. Ей было совершенно безразлично, что все окружающие думали: вот идет отставная возлюбленная короля, которую вернули ко двору после позорной ссылки.

Пусть они завидуют Анне и жалеют ее, Марию. Пусть жалеют, ибо ей никогда не быть с единственным человеком, которого она любит по-настоящему. Пусть все думают, будто она горюет из-за того, что лишилась внимания их ужасного короля.

Стафф с Виллом похлопали друг друга по плечу, а Мария стояла, словно приросла к полу. Насколько она могла видеть, он даже не взглянул в ее сторону. Обе дамы в малиновых платьях улыбались и, по всей видимости, ожидали, когда их представят пришедшим. Мария стояла ни жива ни мертва и старалась сохранить спокойствие на лице, удерживаясь от того, чтобы сжать в обеих руках складки своего небесно-голубого платья.

Стафф был совершенно неотразим, и после стольких месяцев разлуки она едва сдерживалась, чувствуя его всем своим существом так близко. На нем был темно-бордовый бархатный дублет с золотой каймой, в тон наброшенной на широкие плечи короткой накидке. Сквозь декоративные разрезы на могучей груди виднелась рубашка из богатой, расшитой золотом материи, а тяжелый кожаный пояс, усаженный блестящими металлическими бляшками, наглядно опровергал предположение, будто он всего лишь придворный щеголь, ни о чем, кроме развлечений, не думающий. Он выглядел еще более рослым и статным, чем помнила его Мария; бедра туго обтянуты малиновыми чулками, меж бедрами бугрится малиновый с золотом гульфик — безжалостное напоминание о том, чего она от него никогда не получит.

— Мария, — обратился наконец Стафф к ней и поцеловал в щеку — просто слегка коснулся губами. — Она выглядит прекрасной, как всегда, Вилл. А что, после долгого пребывания в тихом Плэши не ожидается нового младенца?

— Нет, и похоже, больше не будет, — ответил Вилл, чеканя каждое слово. — Теперь черед ее сестры рожать детей.

Стафф поднял черную бровь. Глазами он быстро обежал лицо Марии и, казалось, вобрал в себя ее всю. Под его взглядом она почувствовала себя совершенно обнаженной. Он ведь всегда безошибочно читал с ее лица. Он поймет, как отчаянно и безнадежно она его любит, и, вероятно, станет насмешничать.

Он отвел взгляд и снова обратился к Виллу:

— Его величество весьма желает, чтобы ты вернулся к исполнению своей должности. За последнее время он дважды пытался передать ее Джорджу Буллену в качестве нового подарка Анне, но сама она хочет, чтобы Джордж служил гонцом между Гевером и двором. Как ты сам вскоре убедишься, если леди Анна чего-нибудь желает, то она этого добивается. — Продолжая говорить с Виллом, он понизил голос, и следующие его слова Мария едва расслышала: — Эта дурочка настаивает на том, что не останется здесь надолго и возвратится вскоре в Гевер вместе с матерью, которая ее опекает. Мне достоверно известно, что наш царственный жеребчик так и не добился ее. Поневоле изумишься, какой наглостью обладает эта девчонка.

Стафф с Виллом несколько отдалились от остальных, наступило неловкое молчание.

— Лорд и леди Кэри, позвольте мне представить вам Элеонору и Дороти Кобгем, очаровательных дочерей лорда Шеффилда. Они совсем недавно прибыли из Дербишира ко двору, дабы служить Ее величеству. Кроме того, — заговорщически понизил он голос, — их назначение состоялось через епископа Рочестерского, а не через короля, хотя, поверьте, Его величество с тех пор должным образом их приметил.

Вилл засмеялся, однако Мария не уловила юмора в этом замечании. Муж потянул Марию в сторону, прошептал что-то еще на ухо Стаффу, и они пошли через зал назад; оглядываться она не посмела.

Запели фанфары: в зале появилась королева Екатерина с несколькими своими фрейлинами. Все ее дамы, как и сама Екатерина, были облачены в черное. Королева не изменилась за это время. Жесткий лиф корсажа по-прежнему был почти закрыт огромным тяжелым золотым распятием, украшенным самоцветами. Зато как выросла дочь, Мария Тюдор! Не иначе, у Его величества по случаю праздника очень приподнятое настроение, если уж он допустил сюда отвергнутую дочь вместе с ее матерью Волосы у девочки, раньше отливавшие рыжеватым, стали теперь совсем темными, она очень вытянулась, а лицо было серьезным-серьезным. Она шла среди перешептывающихся придворных, гордо вскинув голову, ее черные юбки прошелестели совсем рядом с Марией. Марии стало интересно, не выражают ли эти мрачные наряды своего рода протест: они темным пятном выделялись в калейдоскопе великолепных ярких шелков, непрестанно двигавшихся по всему танцевальному залу. «Подождите, — вдруг сообразила она, — сейчас появится Анна — Анна в сияющем наряде из черного шелка с кроваво-красными прорезями!»

Снова грянули фанфары, и догадка Марии подтвердилась. Вошел Его величество в маске Владыки святочных буянов, на его руку опиралась смеющаяся Анна, тоже в маске, а следом целая процессия великанов в причудливых костюмах, с громадными дымящимися чашами пунша в руках. За ними шла другая группа ряженых в пестрых накидках и изысканных костюмах, украшенных бесчисленными лентами и бантами; они несли на серебряных блюдах сладкие пироги со специями. Рядом скользили, едва касаясь пола, восемь хорошеньких девушек в полосатых платьях, с плетенными из ивовых прутьев корзинами, наполненными веточками омелы[110]: быстрыми движениями они щедро бросали веточки в толпу. Все поклонились королеве и принцессе, которая сумела наконец улыбнуться в ответ, а ряженые обошли всю толпу, раздавая пироги, пунш и веточки омелы.

Мария долго не отрывала взгляда от Генриха Тюдора и своей блистающей, смеющейся сестры. И ничего не чувствовала. Ни малейшего огорчения или сожаления из-за потери любовника, с которым провела пять лет, — только кто этому поверит? Может, Стафф и поверил бы, только его это теперь вряд ли интересует. А Анна пробивает себе дорогу сама, в одиночку, даже без помощи отца. Что ж, Марии с Виллом придется отныне жить при дворе, но эта мысль только пугала ее; разве что верный друг, герцогиня Суффолк, будет поблизости.

Да и Вилл, возобновляющий нынче ночью свою службу дворянина при королевской опочивальне, будет часто отсутствовать на узком ложе, которое минувшей ночью им поневоле пришлось делить. У нее была малышка Кэтрин, нуждавшаяся в ее заботе и любви. Но прежде всего, чтобы не лишиться разума, она должна всячески избегать Вильяма Стаффорда и стараться не обращать внимания на женщин, которых увидит с ним рядом; вот и сейчас он стоял на том конце зала, рядышком с Дороти Кобгем.

После многих часов танцев и иных увеселений Его величество покинул зал, и Вилл удалился в его свите, предоставив Марии самой отыскивать дорогу к их комнате в дальнем крыле кирпичного Гринвичского дворца. Когда-то ей казалось, что она хорошо знает этот дворец, на самом же деле знала лишь королевские покои и большие апартаменты знакомых придворных, но отнюдь не убогие комнатки того крыла, что выходило на задворки. Усталая, дважды сворачивавшая не туда, она в конце концов добралась к себе, толкнула дверь и обнаружила преданную Нэнси, которая, дожидаясь ее, подогрела над печкой ночную рубашку для госпожи — в этой холодной и сырой комнатке не было камина.

— Рада видеть твое милое лицо, дорогая Нэнси, — обратилась Мария к девушке. — Завтра вечером надо будет попросить тебя подождать меня у большого зала, чтобы проводить в эту запрятанную нору.

— Господин говорит, что вам, без сомнения, предоставят другие апартаменты, леди Мария. Не годится лорду и леди, которые служат королю, жить в такой каморке. — Она передернула плечами и поплотнее завернулась в шерстяную шаль. — Где-то с час назад я оставила малышку Кэтрин. Она так разыгралась, что едва уснула. Кажется, она скучает по своей комнатке в Плэши, но с леди Маргарет они подружились. Маргарет подарила ей маленькую кожаную куколку, и Кэтрин уснула, прижимая ее к себе.

Рассказывая это, служанка начала расстегивать и развязывать платье Марии.

— Она маленькая, ко всему быстро привыкает, Нэнси. Быть может, эта куколка заменит ей ту, которую она уронила в пруд, катаясь на лодке. В тот раз она проплакала три ночи подряд. — Мария быстро избавилась от парадной рубашки и завернулась в меховую накидку. Ее так разгорячили танцы, что она пока не чувствовала холода в комнате. Сейчас она ляжет в постель и крепко уснет прежде, чем ледяной холод заползет во все углы на долгие часы до самого рассвета.

— Госпожа, ничего, что хозяин сегодня дежурит у опочивальни короля? А то я могу остаться с вами.

— Благодарю тебя, Нэнси, все будет прекрасно и без этого. Я так утомлена после всех этих увеселений и тряски по раскисшим дорогам до самого Лондона, что мне просто необходимо побыть одной. Ты же знаешь, что я не могу без тебя обойтись, но сейчас мне надо побыть одной.

— Конечно, госпожа, — кивнула Нэнси, словно и впрямь все поняла. — Если я вам понадоблюсь, я в общей спальне вместе с моей сестрой, Меган. Осмелюсь предложить: вы всегда можете меня позвать через мальчика-посыльного. — Она открыла дверь в темный коридор, откуда сразу же потянуло сквозняком. Мария услышала, как она бормочет, закрывая дверь за собой: — Если в таком глухом и холодном закутке дворца сыщется посыльный.

Мария согрела руки над печкой, расчесала волосы, слыша, как потрескивают под гребнем длинные золотые пряди. Теперь она ощутила промозглый холод — он потихоньку вползал в нее. Скоро Анна возвратится в Гевер — быть может, удастся перебраться в ее апартаменты. И сама посмеялась над этой глупой мыслью.

— Да ведь эти покои находятся в крыле, отведенном королеве, дурочка, — произнесла она и вздрогнула от звуков собственного голоса в мертвой тишине комнаты.

Когда они переедут в Уайтхолл, в Ричмонд или в какой иной дворец, Вилл как дворянин свиты уж позаботится, чтобы в ее комнате хотя бы камин был.

— Эта комната холодна и мрачна, как тот взгляд, что подарил мне нынче Его величество, когда заставил себя выдавить: «С возвращением, дорогая Мария», — укоризненно сказала она, обращаясь к промозглой каморке.

Оказавшись под ледяными простынями, она пожалела, что здесь нет жаровни, в которую можно было бы насыпать горячие уголья и поставить в ногах. Она с минуту полежала, свернувшись калачиком, потом встала и снова набросила меховую накидку. Тут-то она и услыхала короткий стук в дверь. При этом резком звуке, раздавшемся в полной тишине, у нее екнуло сердце.

— Кто там?

— Это Стафф, Мария. Я хотел бы поговорить с вами.

Она натянула меховую накидку на бедра, но ноги не шли, они будто приросли к полу.

— Мария! — Он легонько нажал на дверь, и та отворилась, показались его плечи и голова — гораздо выше того места, куда был направлен ее взгляд. Она забыла заложить дверь на засов. А еще она забыла, какой Стафф высокий.

Он не стал дожидаться ее разрешения, переступил порог и тихо притворил за собой дверь.

— Мне необходимо было повидать вас, Мария. Уж простите, что напугал.

— Вы, по крайней мере, не забыли, как меня зовут, — услышала она как бы со стороны свой дрожащий голос.

Его лицо сразу осветилось улыбкой.

— Я помню не только это, Мария Буллен.

Она быстро отвернулась, чтобы он не заметил на ее лице страха, тоски, горечи и гнева.

— Вам прекрасно известно, что я не ношу имя Буллен, и уже давно. Я так полагаю, что мой супруг, лорд Кэри, приходится вам ближайшим другом. — Глаза Марии опустились на маленькое зеркало, забытое ею на раскладном столике.

— Все это, Мария, я делал для вас… для нас — сохранял эту должность.

— Сколь это любезно и благородно! — Голос у нее прервался, словно она была готова вот-вот разрыдаться. Она резко обернулась к нему и ужаснулась тому, насколько ближе к ней он успел подойти. — Весьма любезно, как и все ваши приезды в Плэши в последние пять месяцев нашего пребывания там. — Она не сводила глаз с жилки, часто бившейся в основании его загорелой шеи. Как он вообще сумел разыскать эту заброшенную каморку?

— Когда я увидел, что Вилл ожесточился, заподозрив нашу любовь, — продолжил Стафф, — я понял, что глупо причинять вам боль своим присутствием там, а еще больше того — после моих отъездов. Я же понимал, что он станет вымещать все на вас, вот и сделал единственное, что мог, дабы вас защитить хоть немного. Я тоже очень грустил без вас.

— Я не сказала, что грустила без вас.

— А этого и говорить не нужно, любовь моя. — Он сделал еще шаг вперед, и она, как последняя трусиха, вжалась в грубо оштукатуренную стену. — Я так обрадовался, когда узнал, что Его величество дает вам позволение возвратиться! А когда увидел вас нынче вечером вместе с Виллом, то подумал: чему радоваться-то? Сладкой пытке видеть вас ежедневно и не иметь возможности прикоснуться к вам, предаться с вами любви?

— Пожалуйста, Стафф, вам надо уйти.

— Уйду. Но не сейчас. Потом я подумал: надо забыть о вас и жениться, согласно воле короля…

— Король хочет вас женить? На ком?

— На девушке из рода Дорсей, которую собирается взять ко двору. Я только раз ее и видел. А потом сообразил, что не в моих силах забыть вас, ведь я стремился к вам все время с тех пор, как увидел в Париже, в старой пыльной Бастилии. Я тогда сразу почувствовал, что эта светловолосая красавица с огнем в глазах, который она пытается погасить, создана для меня. И почти с тех самых пор я люблю вас, Мария. — Он склонился к ней, не дотрагиваясь до напряженного тела, но упершись руками в стену с обеих сторон от ее головы с растрепавшимися волосами.

Она закрыла глаза, смакуя каждое его слово, глотая целебный бальзам его голоса, который так отчаянно хотела услышать во все долгие часы, проведенные вдали от него. Почувствовала, как с ресниц закапали слезы. Он стоял так близко, что она отчетливо слышала его дыхание с ароматом сладкого вина.

— Я сберег для Вилла его должность, Мария, и держался на расстоянии от его жены, которую я люблю, а он не любит, дурень чертов, так что теперь он в долгу передо мной. Он должен мне то, что я могу теперь быть подле вас, и я непременно буду. — Он носом взъерошил ей волосы и наклонился поцеловать ее в шею. Когда он нежно склонился к Марии, она чуть слышно вскрикнула. Стафф поднял голову и сверху вгляделся в ее широко раскрытые глаза. Губы его опустились на ее уста. Он был таким теплым, таким сильным! Одиночество и боль до капли ушли из ее души, когда она ответила на его ласковый, осторожный поцелуй. Но поцелуи становились все более настойчивыми, жадными, и на щеке она ощутила его обжигающее дыхание. Мария позабыла, что прижимается спиной к холодной стене в жалкой каморке на задворках огромного Гринвичского дворца, что ее не любит собственный муж, что она давно впала в немилость своего короля. Все, что было для нее важно, было перед ней.

Она положила руки на его широкие плечи и в свою очередь крепко прижала его к себе. Накидка распахнулась, но Мария уже не нуждалась в согревающих мехах. Она отодвинулась на полшага, медленно распахнула накидку и положила его руки на свою талию, прикрытую теперь одной тонкой ночной сорочкой. Его большие ладони охватили ее талию почти целиком. Он погладил пальцами ее слегка покатый живот. Потом Стафф подхватил ее, обвив руками, будто стальными тросами. Тяжелая накидка свалилась с плеч на пол. Не разжимая теплых объятий, он уложил Марию на ложе, прошагал к двери и заложил ее на засов. Сапоги затопали по полу рядом с кроватью, он содрал с себя дублет и рубашку, словно они были одним целым.

— Стафф, нельзя же. А вдруг Вилл…

Он запечатал ей уста огненным поцелуем, а руки снова обхватили ее талию.

— Помолчи, любимая. Вилл думает только о короле и славе имени Кэри. Нас ни то ни другое не касается.

Ноги и руки у Марии ослабели, только внизу живота горячо пульсировала кровь. Она так желала его, столько лет желала! Все в ней занемело, когда руки Стаффа коснулись напряженных сосков, а колено раздвинуло ее ноги.

— Когда-то я говорил тебе, Мария, что я не слишком терпелив. Я… мы ждали слишком долго, но, если ты не захочешь мне подчиниться, я сам все сделаю, а утром можешь меня ругать сколько хочешь. Я желаю тебя, любовь моя, я хочу возместить долгие часы одиночества, бесчисленные советы, переживания о том, что твои короли и отец могут вконец сломать тебе жизнь; а также твои собственные язвительные слова. Возместить потерянные годы. Этой ночью мы начнем догонять, и нам потребуется много-много времени, чтобы уравнять счет.

Его голос завораживал Марию, а колеблющееся пламя свечей, отражавшееся в его карих глазах, действовало на нее, словно колдовские чары. Она прижималась к нему, а его руки скользили по всему ее телу. Это не было похоже на грубоватые ласки Генриха Тюдора или холодное стремление Вилла к быстрому обладанию. Здесь было безумие. Сколь часто все эти годы, на широком ложе Генриха и на узкой кровати Вилла, она мечтала, что Стафф обнимет ее и предастся с нею любви. И вот теперь это произошло наяву.

Он стягивал штаны, а она тем временем улыбалась в душе от чистой радости, что он смотрит на нее вот так. Его тело накрыло ее сверху теплой надежной крышей, отгораживая от окружающего холодного мира. Она обвила руками его шею.

— Лицо твое всегда прекрасно, любимая, — прошептал он. — Оттого-то мужчины так и желают тебя. Но оно, кроме того, еще и честное. Честное и громко говорящее о красоте внутренней. Вот почему тебя так долго любит и желает этот мужчина. Я намерен предаваться любви с тобою до поздней зимней зари, я стану смотреть на твое лицо и буду видеть, что ты тоже меня любишь. Ты теперь моя, Мария Буллен, и моей останешься с этой минуты, что бы нас ни постигло в дальнейшем.

Прошло время — несколько минут, а может, часов, а может быть, веков, — и Стафф, без сил опустившийся на нее, поднял растрепанную голову и вгляделся в ее глаза, почти в упор. Он улыбался.

— Я близок к тому, любовь моя, чтобы сказать: за эти немногие минуты стоило заплатить семью годами ада. — Он протянул руку, поднял с пола ее меховую накидку и накинул на их разгоряченные тела. Мария прижалась головой к его подбородку, и он нежно поглаживал ее волосы. Одна ее рука покоилась на его груди, поросшей курчавыми волосами.

— Никогда прежде я не чувствовала себя так спокойно, так умиротворенно, — вздохнула Мария. — Но я уже не девочка и понимаю, что настоящий мир лежит там, за этой дверью.

— Верно, моя Мария. Но во дворцах Его величества дверей предостаточно — быть может, когда-нибудь у нас будет своя дверь. — Голос его прервался, он не был уверен, продолжать ли. — Когда-нибудь такой день настанет.

Марией овладела радость, какую трудно передать. Если бы сейчас в дверь заколотили король, ее сестрица и бушующий отец, она бы не придала этому ни малейшего значения и даже не пошевелилась бы.

Глава двадцатая

Вопреки опасениям Марии, ей не только не пришлось скучать и прозябать в одиночестве, но каждая неделя, каждый день и каждый час стали для нее драгоценными: за каждой трапезой, на любой прогулке длинными, отделанными деревом и увешанными гобеленами коридорами Гринвича, Уайтхолла, Нонсача, Гемптона в любой миг она могла увидеть Стаффа.

Чаще всего их свидания были быстротечными, наполненными одновременно и радостью, и печалью, но каждое из них Мария хранила в тайниках своего сердца. Ей вовсе не досаждали постоянные взгляды придворных, грубоватые насмешки, а то и явные оскорбления в ее адрес как надоевшей королю любовницы. Эгоизм Анны, отсутствие отцовской ласки, по которой она некогда так тосковала, — какое значение имело все это теперь, когда ее любил Вильям Стаффорд, а она принадлежала ему одному, душой и телом?

Стафф поддразнивал ее, говоря, что они стали хитрыми, как королевские соглядатаи. Изредка служанка Нэнси, которой Мария полностью доверяла, сообщала то ей, то Стаффу, что один из них свободен и можно встретиться, но чаще всего они обходились без посторонней помощи. Иной раз Стафф отваживался приходить прямо к ней, когда Вилл, исполняя свою должность дворянина свиты, прислуживал королю и спал в соседнем с монаршей опочивальней покое, однако обычно они встречались в ночной тиши в какой-нибудь свободной опочивальне или ином не занятом покое, какой только удавалось найти в том дворце, где пребывал король со своим двором. Казалось, Стаффу известно все на свете: дежурства Вилла, в каком крыле и коридоре есть не занятые покои, когда можно рисковать без оглядки, а когда надо ждать много дней, тянувшихся бесконечно, не отваживаясь на свидание. Мария всецело полагалась на Стаффа, так же, как всецело отдавалась его желаниям и своей любви к нему.

Но теперь минула уж неделя, самый долгий период осторожности, и сырая прохлада этого апрельского дня в Гемптон-Корте стала заполнять все существо Марии. Всякий раз после свидания она жила приятными воспоминаниями о каждом его объятии, о каждой страстной ласке, снова и снова ощущала его нежные прикосновения, пока воспоминания не остывали, а сама она не воспламенялась жаждой нового любовного свидания с ним.

Было раннее утро. Мария прислонилась пылающей щекой к холодному свинцовому переплету окна, за которым сквозь пелену дождя виднелись бесчисленные крыши Гемптона с целыми зарослями кирпичных труб. Покои, которые ей здесь достались, были, по правде говоря, не так уж плохи: просторная комната с камином, к ней примыкала миниатюрная гостиная. Насколько лучшим стало жилище семьи Кэри всего за три месяца после того дня, как они вернулись из своей длившейся целый год ссылки! Да и провианта им теперь доставалось больше — из тех запасов хлеба, вина, пива и свечей, что ежедневно рассылались, сообразно должностям, по сотням покоев, занимаемых придворными. Проистекало это, скорее всего, из какого-то намека, брошенного великому Генриху ее сестрой, а вовсе не из высокой оценки Его величеством заслуг мастера Кэри. Впрочем, сегодня по красному кирпичу Гемптона струился холодный дождь, а от реки наплывал серыми волнами густой туман и душил своими цепкими холодными руками драгоценные для Марии воспоминания.

Она услышала, как вошла Нэнси, обернулась и увидела ее с охапкой выстиранного белья, за которым та ходила, и тюком розового, как морская ракушка, атласа.

— Добрые новости, леди Мария. — Миленькое личико девушки, обрамленное русыми волосами, сияло, когда она бережно раскладывала свою ношу на столе. — Прачки выстирали все белье, а вы вот на это посмотрите!

Мария с изумлением и восхищением смотрела на толстый тюк светло-розового атласа, который протягивала ей Нэнси. Не хотелось в том признаться, но она давно уже мечтала о новых платьях — ведь она больше года не была при дворе, а растущее влияние ее сестры на короля и придворных повлекло постепенные перемены в моде, так что ее собственные старые платья совершенно никуда не годились. Теперь все носили длинные, расширяющиеся кверху рукава и похожие на колокол юбки, а не старые, с пышными турнюрами, к каким по-прежнему тяготела королева — испанка Екатерина. В этом отношении Мария не страдала гордыней. Не разделяла она и ревностной заботы отца о славе рода Буллен. Но для Стаффа ей так хотелось выглядеть красивой и нарядной, а принять деньги или подарки от него она, разумеется, не могла, иначе ее скаредный супруг тотчас догадался бы обо всем.

— Он великолепен, Нэнси, и цвет очень нежный.

— Тут достанет для платья на майский праздник, если взяться без промедления, госпожа. Давайте-ка посчитаем: значит, четыре дня осталось, но, если взяться вдвоем, да еще сестру свою, Меган, я попрошу нам помочь маленько — ну там со сборками всякими хитрыми, с вышивкой…

Тонкими пальцами Мария погладила розовую, отливающую серебром материю. Даже в скудном свете, лившемся из окна, ткань мерцала, как живая, стоило ее повернуть или пошевелить.

— Однако же, Нэнси, откуда это взялось, ради всего святого? Уж конечно, не от господина моего лорда Кэри, а лорд Стаффорд не осмелится на такое.

Из светло-карих глаз служанки брызнули слезы восторга, она едва не подпрыгивала на месте от нетерпения, так ей хотелось все рассказать.

— Вот же, ей-богу, леди Мария, я все ждала, когда вы спросите, а вы все смотрите да смотрите. Ко двору на майский праздник приехала госпожа ваша матушка с вашей сестрой. Она и привезла это для вас.

— Сестра?

— Нет, госпожа ваша матушка.

— Почему же мне не сказали, что они едут? Я и сама должна была бы догадаться, что король станет добиваться приезда Анны на увеселения по случаю майского праздника, но — ах! — отчего же мне теперь никто ничего не сообщает? И матушке не следовало бы входить ради меня в такой расход. Отец теперь выделяет ей совсем мало на содержание Гевера, там ведь, кроме нее и Симонетты, никто больше не живет постоянно. — Мария опустилась на стул у маленького столика, развернув на коленях мерцающий розовый атлас.

— Боже правый, леди Мария! Я-то думала, вы от радости до потолка станете подпрыгивать, а вы будто хмурое небо за окошком. Леди Буллен велела вам передать, что она с вами повидается, как только они с леди Анной устроятся здесь и когда она поговорит с лордом Булленом.

— Удачи ей в этом деле, — невесело заметила Мария.

— Я вот, значит, тут подумала, госпожа, — нерешительно начала Нэнси, а потом слова полились из нее без остановки: — Раз уж теперь в самой моде полосатые корсажи со вставочками, можно вырезать клинышки белого атласа из вашего подвенечного платья, которое вы все равно хотели перешивать. А может, даже обшить низкий квадратный вырез корсажа этого майского платья крошечными красненькими розочками с вашей старой, вышедшей из моды свадебной юбки с прорезями.

Мария от души улыбнулась хлопотавшей над ней худенькой девушке и смахнула пальцем с ресницы непрошеную слезу.

— Верно, Нэнси, это прекрасная мысль. Милой матушке не стоило бы этого делать, но она, должно быть, знает, как я здесь несчастна, если не считать… ну ладно, о лорде Стаффорде ей ничего не известно. — Они с Нэнси обменялись заговорщицкими улыбками, словно пустая каморка так и кишела соглядатаями. — Что ж, тогда за работу, Нэнси. Заодно и настроение у меня поднимется, несмотря на такой хмурый день.

— И вы тогда будете самой нарядной леди, а уж самой прекрасной — это как всегда, — хмыкнула довольная Нэнси, убирая со столика выстиранное белье, чтобы освободить место для работы. — Вот же, ей-богу, госпожа, мы в жизни не сможем кроить и шить это все на таком столике, а на пол здесь так точно класть нельзя. Может, пойдем вниз в большой зал или поищем стол побольше, где работать можно?

— Нет уж. Никому там не надо видеть, как Мария Кэри шьет и кроит свои платья сама. Так не делается, вот и все. Ну-ка, давай, помоги мне убрать отсюда стулья и столик. Ковер чистый, просто нам надо работать осторожно. Если вдруг появится матушка, в чем я сомневаюсь — она скорее вызовет меня в покои Анны, — то она, конечно же, поймет.

— А лорд Кэри?

— Сказал, что должен находиться при короле, когда тот будет принимать французских послов, уж не знаю, когда вернется. Во всяком случае, пока что лорд Кэри беспокоит меня меньше всего.

— Оно-то так, госпожа, — согласилась Нэнси, с минуту вглядывалась в лицо хозяйки, а потом обе с натугой стали передвигать тяжелую резную мебель в углы комнаты.

Опустившись на четвереньки, они ползали по берегу волнистого розового моря атласа, расстилавшегося перед ними, измеряли, резали. Рассмотрели покрой старых платьев Марии; она даже легла рядом с отрезом атласа, чтобы прикинуть длину расширяющихся рукавов, прежде чем кроить.

Снаружи хлестал дождь, заливая оконные стекла, а то и попадая в каминную трубу, шурша там золой. У Марии и Нэнси заболели спины, руки и плечи, но на ложе росла горка раскроенных деталей.

— А вот, посмотри, Нэнси. По-моему, этого хватит на платьице для малышки Кэтрин. Не годится, что она всегда одета по прошлогодней моде: она ведь все время рядом с Маргарет, дочерью герцогини Суффолк. А теперь мы выкроим полосы из подвенечного платья и срежем эти чудесные розочки. Тебе бы, Нэнси, портнихой быть! Как ты это здорово придумала — вырезать полоски из старого платья!

Девушка просияла от слов хозяйки, гордость от похвал осветила ее честное миловидное лицо, покрытое россыпью побледневших веснушек. Но они всего несколько минут успели поработать над подвенечным платьем восьмилетней давности, когда раздался стук в дверь. Нэнси распахнула дверь — мальчишка, совершенно им не известный, изумленно взирал на двух женщин, которые сидели на полу над роскошным платьем и кромсали его на кусочки.

— Лед-ди К-кэри? — спросил он, заикаясь.

— Да. Не бойся сказать, что тебе поручено. Я — леди Кэри.

— Я это, значит, Саймон, посыльный оттуда, с восточного крыла, — проговорил он и показал рукой вдоль коридора.

— И что же, Саймон?

— Леди Кэри желает видеть госпожа ее матушка, леди Буллен, которая здесь, во дворце, миледи. Видите, значит, один из королевских джентменов вот тут все мне написал. — Он протянул Марии маленький кусочек пергамента, который старательно донес, скомкав в горячем кулачке. Мария поднялась и взяла у него записку.

— Спасибо тебе, Саймон. Можешь передать моей матушке, что я незамедлительно к ней явлюсь.

— Слушаю, миледи, — ухмыльнулся мальчишка. — Только мне не велено бежать назад. Мне уже тот джентмен дал за все медячок. — И с тем он исчез.

— Только представь себе — мальчишкам-посыльным теперь платят за доставку записок, — возмутилась Мария, разворачивая записку. — Раньше они делали это gratis[111], да еще и факелы зажигали в коридорах, когда стемнеет.

В записке говорилось: «Ко двору прибыли ваша матушка и Анна. Поскольку они заняты, а вы нет, я предлагаю вам сейчас навестить свою лошадку в восточных конюшнях, сразу за огородом. Не обращайте внимания на дождь, Иден без вас томится».

Стафф, конечно же. Он что, совсем с ума сошел — посылать ей такие записки? Хотя, да, она же не подписана. Здесь сказано: «сейчас». Что, прямо сейчас?

Она наклонилась к маленькому зеркальцу, и сердце бешено заколотилось. В зеркальце она увидела, что щеки у нее уже пылают в предвкушении свидания.

— Нэнси, достань мое зеленое платье для верховой езды и шаль, побыстрее.

Девушка метнулась стрелой, достала одежду из громадного сундука, стоявшего в ногах кровати.

— Кататься верхом под таким дождем, в тумане, леди Мария? — осторожно возразила она, разглаживая юбки. — Боже правый, да оно все измялось. Ваша матушка и леди Анна хотят, чтобы вы скакали верхом в такую погоду?

— Пожалуйста, Нэнси, поторопись. Когда вернусь, я помогу тебе с платьем на майский праздник; если понадобится, всю ночь будем сидеть. Если же за мной пришлют матушка или сестра, ты лишь скажи посыльному, что я вышла ненадолго и скоро буду у них.

Нэнси проворно помогла хозяйке переодеться.

— А эта записка? — пробормотала она, потом ее лицо расплылось в широкой усмешке. — Ах, вот какая матушка! — рассмеялась она, подмигнула, и они с Марией крепко обнялись, а затем Мария выбежала в длинный, обшитый деревом коридор. И только спускаясь к восточным конюшням по закрытой винтовой лестнице, она сообразила, что так и сжимает во вспотевшей ладони маленькую записку.

Дождь немного ослабел. «Не обращайте внимания на дождь», — написал он. Да, теперь Мария могла поступить так, и охотно. Но ведь близ конюшен наверняка будут еще люди — конюхи, оруженосцы. Впрочем, это не страшно, если они со Стаффом просто погладят Иден и обменяются словами любви, наклонившись над лошадкой, — на сегодня и этого достаточно.

Она прикрыла голову вязаной темной шалью и обогнула огород. Совсем скоро здесь все потянется вверх, зазеленеет — грядки зеленой спаржи, пастернака, гороха, лука, свеклы. Из пелены дождя показались конюшни, сложенные из красного кирпича. Над главными воротами красовался выбитый в камне герб Тюдоров, но Мария выбрала посыпанную гравием дорожку, которая вела вдоль торца конюшен, и нырнула под навес, стряхивая с шали капли дождя.

Она вошла в тепло огромных конюшен и сразу вспомнила о конюшне дома, в Гевере. Кузнец Ян ухаживал за геверской конюшней старательно и горделиво, несмотря на их скромность; поскольку ни отец, ни Джордж не жили в замке постоянно, отпала необходимость держать так много лошадей, как когда-то.

Король любил своих лошадей и гончих, за теми и другими в этом обширном помещении ухаживали как следует. Здесь пахло сыростью, но и свежестью — сеном, солодом, кожаной сбруей; раздавались легкое ржание, храп и удары копыт лошадей, нетерпеливо переступавших в стойлах. Мария вгляделась в проход между длинными рядами и не увидела никого. Она и раньше не раз навещала здесь свою Иден — ее стойло было гораздо дальше.

— Простите меня, прекрасная дама, — вы, наверное, желаете оседлать какого-то скакуна? Возможно, я смогу вам помочь? А вы уверены, что сумеете сегодня справиться с большущим горячим жеребцом?

Она круто повернулась и увидела Стаффа, небрежно стоящего между двумя могучими боевыми конями, которые несли на себе рыцарей во время турнирных поединков. Ей хотелось броситься и повиснуть на нем, но он поднял руку, и она улыбнулась, предвкушая безумную возможность.

— Стафф, — шепнула она, — здесь, похоже, совсем пусто. Я хочу сказать, людей нет.

Он с озорством улыбнулся в ответ и поднял бровь.

— Это мне ведомо, любезная дама. Большинство придворных Его величества сейчас находятся в Большом тронном зале, а дамы взбудоражены приездом вашей сестры.

— А вы? Вам-то как удалось ускользнуть?

— Я солгал, — тихо ответил он и подошел ближе, свернув в проход между стойлами. — Сказал, что меня мучит изжога после пира со множеством деликатесов, которыми Его величество потчевал вчера этих французиков. На самом деле, не так уж я и солгал, девочка, только у меня внутри все горит вовсе не от острых блюд Его величества.

Она хихикнула, довольная его шуткой, а он уже вполне серьезно окинул проход внимательным взглядом и крепко взял ее за локоть.

— Ты грустила без меня? — спросил он чуть слышно, пока они шагали между двумя рядами конских крупов и хвостов.

— Конечно! Ведь мы целую неделю не виделись, Стафф, милый.

— Да, любовь моя. Мне вообще претит вызывать тебя таким вот образом, в самое необычное время, в самые неподходящие места.

— Но мы же вместе решили так поступать ради того, чтобы встречаться.

— Решили, да. Ш-ш-ш! Просто я мечтаю о том, чтобы дать тебе собственный дом и конюшни… и опочивальню. А чем ты занималась, когда мальчик пришел с запиской от «матушки»?

— Негодяй! Если тебе так хочется знать, я резала на кусочки свое старое подвенечное платье.

— Значит, вот до чего дошло, да? То есть ты, Мария, шьешь из него себе новое. Я ведь говорил тебе раньше и повторю снова: ты самая красивая женщина при английском дворе; тебе здесь нет равных, что бы ни было на тебе надето — или не надето вообще.

У Марии комок подступил к горлу от его слов и ласкового голоса. Всякий раз, когда Стафф говорил с ней, просто смотрел, впечатление было такое, словно он обнимает ее, поглаживает обнаженную кожу, даже обладает ею.

— Если ты думаешь, что мы пришли сюда просто прогуляться среди лошадок Его величества, милая моя, тогда тебя ожидает небольшой сюрприз — надеюсь, приятный, — говорил между тем Стафф. — Я уж тебя предупреждал, что терпением не отличаюсь, и сейчас, боюсь, тебе придется убедиться в справедливости этих слов. Заходи вот сюда, Мария.

Она доверчиво последовала за ним в маленькую дверцу в конце конюшни. Они оказались в узкой длинной комнате с низким потолком и целым рядом топчанов, посыпанных толстым слоем соломы. В комнате стоял стол со скамьей, на полу — плетеный коврик, а в задней стене — несколько открытых решеток, пропускавших в помещение свет и воздух. Впрочем, здесь царила полутьма. Стафф закрыл за ними дверь на засов и, подвинув тяжелую скамью, оперся о нее.

— Здесь обычно находится смотритель конюшен, которому подчинены конюхи. Он мне обязан, — объяснил Стафф. — Ему известно, что я здесь с дамой, и он на время удалился отсюда и конюхов увел. Им хватает хлопот в западных конюшнях со скакунами французов. Солома на топчанах совсем свежая, любовь моя. Нынче утром я сам натаскал ее с чердака. Вот, посмотри.

Мария шагнула вперед и увидела, что три топчана на низких толстых ножках сдвинуты вместе, посыпаны толстым слоем соломы и покрыты длинным и широким черным бархатным плащом Стаффа. Она чувствовала, что он внимательно наблюдает за ней, одной рукой все еще придерживая за локоть.

— Понимаете, дорогой лорд Стаффорд, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, — под дождем можно совсем загубить добротный бархат. Рада, что вы сумели найти для этого плаща такое теплое сухое место. А я как раз люблю ощущать бархат спиной.

Над Гемптон-Кортом, над зазеленевшими по весне берегами широкой реки Темзы занялась чистым золотом заря праздничного майского дня. Все утро воздух был наполнен стуком молотков и возгласами работников, воздвигавших майские шесты и прикреплявших к ним перемежающиеся ленты тюдоровских цветов, белого и зеленого, длиною двенадцать футов каждая[112]. На свежий воздух вынесли раздвижные столы, покрытые длиннейшими белоснежными скатертями, — вскоре их уставят блюдами для тысячи с лишним участников празднества. Возле самого розария были сооружены два временных фонтана, в которых журчали струи двух любимых вин короля — оссе и комполе, — ожидая, когда жаждущие гости подставят под них свои кубки или просто истосковавшиеся по влаге губы.

В одиннадцать часов утра лужайки, парк и затейливый лабиринт огласятся веселыми голосами и беззаботным смехом придворных. Пока же все оставались в своих покоях, наряжались и прихорашивались, готовясь достойным празднеством отметить приход весны и возвращение ко двору (ненадолго) леди Анны Буллен. Без конца обсуждаемые темы: сколько новых земель, титулов и доходов будет пожаловано леди Анне и долго ли она продержится в фаворе у короля, — на этот единственный день уступили место торопливым перешептываниям о модах и увеселениях.

— Платье вышло на славу, просто-таки на славу, леди Мария, — ворковала Нэнси, сидя на корточках и разглядывая плод их четырехдневного труда. — Готова поспорить, даже о леди Анне не будут говорить сегодня так много, как о вас!

Мария медленно обернулась кругом, а Нэнси держала их единственное зеркальце, чтобы госпожа могла хоть краешком глаза увидеть, как она выглядит. Приходилось признать, что платье вышло превосходное. Переливающиеся оттенки нежно-розового и белого на корсаже выгодно подчеркивали цвет лица — молочно-персиковый — и аккуратно уложенных золотистых прядей волос. Над кружевами и розовыми бутонами, окаймлявшими низкий квадратный вырез тугого корсажа, немного выступали нежные полные груди цвета густых сливок. Стоило слегка качнуть бедрами — тут же надувались колоколом, по изысканной французской моде, шуршащие атласные юбки. Сквозь прорезные буфы внешних рукавов виднелись бельгийские кружева, также похищенные с подвенечного платья, а на узкой талии позвякивал поясок из серебряных звеньев, которые раньше служили цепочкой для кулона. Светло-розовым атласом мастерицы обернули даже пару стареньких потертых туфелек для танцев. Обе прекрасно понимали, что танцы на лужайках безнадежно погубят эти туфельки, но сегодняшний день стоил такой жертвы.

Из коридора в комнату вошел Вилл — в своем лучшем бежевом дублете, таких же чулках и белой, в кружевах и вышивке, рубашке. Он был изумлен.

— У тебя новое платье, Мария? От тайного поклонника или же это твоя скаредная сестрица прислала завалящий наряд из своих сундуков?

— Вилл, воздержись сегодня от ехидных замечаний. Этот розовый атлас привезла мне на минувшей неделе из Гевера матушка. Если бы ты удосужился заглянуть сюда хоть разок за последние четыре дня, то увидел бы, как Нэнси и я трудимся над ним, словно невольницы.

— Что же, очень красиво. Смотрится на тебе отлично. Все так и ахнут, когда увидят, какова леди Кэри, а?

«Только ты тут ни при чем», — хотела сказать Мария, но раздумала — не портить же перебранкой с Виллом такой чудесный, радостный день.

— Тогда, жена, ты совсем готова идти на праздник. Да, вы с Нэнси славно здесь потрудились. Вот эти крошечные розочки по вырезу корсажа и на шапочке напоминают мне одно твое старое платье, только убей — не припомню, какое именно. Ну, пойдем. Скоро одиннадцать, не годится, чтобы Его величество ждал. Я ведь уже говорил тебе, что мне предстоит сегодня, ближе к концу дня, ехать вместе с Джоном Аштоном, Томасом Дарси и небольшим отрядом телохранителей за принцессой Марией, чтобы доставить ее к отцу, говорил ведь, Мария?

— Нет. Вы ничего об этом не говорили, господин мой. — Она оперлась на его руку, и они вышли в коридор, по которому все больше и больше придворных спешили к лестнице, ведущей во двор. — Да ведь она же в Бьюли, Вилл! Вам никак не обернуться раньше завтрашнего дня.

— То-то и оно, мадам, — процедил он сквозь зубы. — Вот и подумайте, как использовать это время.

Мария, опустив ресницы, искоса метнула на него взгляд. Ей вдруг стало не по себе. Может, он что-то узнал про нее и Стаффа? Да нет, просто их брак с Виллом не получился, вот он и намекает, что она не станет без него скучать. Кроме того, он больше ничего не сказал, а они со Стаффом всегда были так осторожны!

И все же, впервые за долгое время, она испытала легкие угрызения совести. Разве не было первой ее мыслью, когда он сообщил о своем отъезде, как-нибудь дать знать об этом Стаффу?

Едва они вышли через боковую дверь, напротив сада, окаймлявшего пруд и примыкавшего с юга к лужайкам парадного двора, как яркое солнце буквально ослепило их. Мария долго моргала и щурилась, пока глаза привыкали к свету. Придворные, в одеждах нежных весенних расцветок, текли красивыми лентами к столам, на которых появлялись все новые блюда, и к майским шестам, ожидавшим их на берегу реки. Здесь все было пронизано пряным запахом самшита и сладким ароматом майских ландышей.

Мария быстро обежала глазами группки гуляющих и беседующих людей, отыскивая Стаффа. Его всегда было до смешного легко заметить, разумеется, благодаря высокому росту, но сейчас она нигде его не увидела. Возможно, в последнюю минуту король включил его в число своих сопровождающих, а крупная, живая фигура государя, очевидно, еще не появлялась здесь, среди немного робеющих придворных. «Не тревожься и не теряйся, — предупреждал ее Стафф, — если увидишь, что я сопровождаю Дороти Кобгем и Изабеллу Дорсет. Было бы в высшей степени подозрительно, если бы я явился на майский праздник в одиночестве, словно олень-одиночка среди ланей, и стал бы весь день бросать душераздирающие взгляды на замужнюю даму — леди Кэри». Она понимала, что он прав. Во всяком случае, с ним будут две женщины, а это неизмеримо лучше, чем одна.

— Добро, жена, готовь свои укрепления к осаде, — ухмыльнулся Вилл, и она совершенно глупо обшарила глазами тропинку, ожидая увидеть Стаффа с его двумя дамами, пока не сообразила, что Вилл никак не может знать о том разговоре. Потом она поняла, что он имел в виду: прямо у них за спиной смеющаяся Анна Буллен, в изысканном наряде ярко-зеленой и бледно-желтой расцветки, украшенном вышивкой и множеством оборок, тянула за руку Генриха Тюдора, облаченного в ослепительно-белые и золотые одежды, а за ними широким полукругом следовали остальные Буллены.

Вилл сжал руку Марии, и они оба низко склонились перед приближающимся королем. Анна хихикнула. Джордж кивнул и попытался отделаться от льнувшей к нему супруги, Джейн Рочфорд. Леди Буллен восхищенно всплеснула руками и кивнула Марии, отдавая должное совершенству ее платья. Король же вместе с Томасом Булленом смотрели на Марию, широко открыв глаза.

— Так-так, — донесся до Марии необычно хриплый голос короля. — Томас, прохвост ты этакий! Как тебе это удалось? Две дочки, и обе несравненные красавицы! Леди Мария, мои поздравления с этим прекрасным майским праздником — вам и, конечно же, Виллу, которого я вижу куда чаще. — Его затуманившиеся глаза внимательно ощупали Марию с головы до ног, но тут Анна резко повернулась к нему и решительно взяла за белый атласный рукав.

— Мой драгоценный государь, вас все ждут, — промолвила она и потянула его за руку. Генрих виновато отвел взгляд от Марии, как школьник, пойманный за списыванием задачки, и проследовал дальше, пробормотав что-то неразборчивое.

Томас Буллен приотстал от удаляющегося короля и заговорил сперва с Виллом, как будто Марии здесь и не было.

— Ты все понял, Вилл? — настойчиво спросил он тихим голосом. — Я бы посоветовал тебе и твоей даме поладить между собой и глядеть повеселее. Анна очень капризная, взбалмошная — не знаешь, чего и ждать от нее. А ты, Мария, милая моя, и впрямь выглядишь на диво хорошо. Присматривай за ней, Вилл.

Мария из-под полуприкрытых век наблюдала, как отец повернулся и быстро зашагал прочь, догоняя короля.

— Вам есть что сказать, мадам? — поинтересовался Вилл, как только их уже не могли слышать ушедшие.

— О чем это, Вилл? О загадочных указаниях отца или о голодном взгляде Его величества?

— Не надо говорить так громко, Мария. Я имел в виду осведомленность твоего отца о… ну, о том, что у нас не все благополучно.

Мария направилась к лужайке, где должно было проходить празднество, и Виллу пришлось ее догонять.

— Откровенно говоря, Вилл, тебе пора бы уже привыкнуть к тому, что отец всегда обо всем осведомлен. Вряд ли для кого-нибудь при дворе такая уж тайна, что ты ночуешь где угодно, только не в опочивальне леди Кэри.

Рука Вилла метнулась вперед и ухватила ее за запястье, развернув лицом к нему.

— А вы, мадам?

Она спокойно выдержала его взгляд, не давая испугу и презрению отразиться на лице. Чуть позади Вилла, на тропинке, она краем глаза заметила Стаффа в светло-коричневом с золотом дублете. На каждой руке его повисло по красавице. Если он подойдет к ним с Виллом в эту минуту, когда Вилл настроен столь подозрительно, она погибла…

— Вилл! Вилл Кэри! — Вилл отвернулся и прищурился от яркого полуденного солнца. К ним спешил запыхавшийся сэр Фрэнсис Вестон, одетый весьма неудачно для такого атлета и воина, каким он был, — в желтое. — Вилл и Мария! Его величество просил меня пригласить вас прямо к его столу. Сказал, что ради удовольствия леди Анны вся семья Буллен должна сегодня собраться вместе.

Они сошли с тропинки и зашагали напрямик; спиной Мария ощущала, как Стафф сверлит ее взглядом. «Ну да, — сердито подумала Мария, — еще бы, “ради удовольствия леди Анны”». Она пять лет с перерывами была возлюбленной короля и до сих пор могла весьма ясно читать его мысли. На тропинке ему удалось бросить на нее лишь мимолетный жадный взгляд, теперь же он хочет либо использовать ее, чтобы поставить на место Анну, а заодно и их хитроумного отца загнать в тупик, либо… Нет, другое «либо» не могло состоять в том, что после столь долгого перерыва он смотрел на нее с неподдельным мужским интересом. Нет. Этому больше не бывать. Она лучше убежит и утопится в мутной Темзе! Потом, когда начнутся танцы, надо как-то пробиться к Стаффу. Стафф всегда знает, что делать.

— Мария, ты хорошо себя чувствуешь? Я вовсе не хотел портить тебе такой счастливый день. Наконец-то Кэри полностью вернули себе расположение Его величества! Элеонора очень обрадуется, когда узнает об этом.

Мария лишь кивнула в ответ, поджав губы, когда их усаживали за королевский стол. Стаффа она не видела — он, несомненно, расположился где-то далеко позади, в толпе.

Майское солнышко скользило в золотых туфельках по синему-синему небу, а увеселениям и танцам не было видно конца. Каждый год принято было выбирать новых короля и королеву мая. Мария наблюдала, как нынче выбирают Изабеллу Дорсет, которую король прочил некогда в жены Стаффу (тот сам ей об этом говорил), и младшего сына Гилдфордов. Ей вспомнилось, словно во сне, как выбирали ее саму, когда она только прибыла сюда от блестящего двора Франциска.

Она плясала вокруг майского шеста со многими партнерами, свивая, затем развивая ленты, за которые держалась каждая пара, бегая вприпрыжку и кланяясь друг другу в немудреных фигурах танца. Первым танцевал с нею Вилл, потом Джордж, потом Вестон, потом Норрис, и даже сам король. Наконец ей достался Стафф.

Крепко придерживая ее одной рукой за талию, другой он обхватил ее руки, державшие ленту, и они двинулись по кругу.

— Вилл уезжает в Бьюли, — прошептала она.

— Знаю. Вы сегодня просто ослепительны, Мария, как весенний ангел, который встретился бы мне в саду, если бы только существовали весенние садовые ангелы.

— Много ли вина выпили вы и ваши очаровательные спутницы, милорд? — спросила Мария. Оба они совершенно запыхались. «Ох, только не это», — подумала она, потому что музыка затихла. Все закончилось слишком быстро. Все вокруг хлопали в ладоши и смеялись. Она понимала, что разочарование ясно написано у нее на лице, и тут Стафф посмел усмехнуться, глядя на нее сверху вниз. Они были вместе всего несколько мгновений, а он уже рад вернуться к этой невыносимой Дороти Кобгем и к ветреной королеве мая, бродить с ними по парку, а то и по лабиринту влюбленных.

— Любимая моя, ненаглядная Мария, неужели ты так и не научишься скрывать свои чувства? — стал он выговаривать ей, а в темно-карих глазах явственно прыгали чертики. — Я сказал ведь, что мне известно об отъезде Вилла. Как только тебе представится возможность сбежать от своей любящей семейки и от жадного взора короля, ты так и сделай. Только не возвращайся в свои покои и не соглашайся на поздний ужин в кругу семьи Буллен, от которой потом не отвяжешься. Ступай в комнаты лорда Аберганни на третьем этаже, прямо под южной башней. Если ты повернешь свою прекрасную головку, то сможешь сейчас увидеть окна нужной комнаты. Случилось так, — завершил он свои наставления шепотом, — что у лорда Аберганни умер в Йоркшире отец, и я пообещал присмотреть за его апартаментами, пока все домочадцы и слуги будут отсутствовать, — всю эту неделю.

— Ах, Стафф!

— Я же сказал: не показывайте, о чем думаете, мадам. Даже при вольных нравах двора нашего сорвиголовы Генриха здесь пока не вошло в моду предаваться любви с чужой женой возле майского шеста, под взглядами целой толпы. Иди пока к Виллу. Я буду ждать тебя.

Мария изо всех сил старалась спокойно идти к своему месту, не забывая кланяться и разговаривать с людьми, которых знала много лет, и не кричать при этом от радости. Нынче ночью у них будет свой уголок, своя постель, отчего ее сердце пело. Вдруг оказалось, что этот чудесный, столь желанный майский праздник тянется слишком уж долго.

Глава двадцать первая

«Страшное время» — так называли тогда эти длинные месяцы летнего зноя и духоты, июль и август, когда царственные особы и знать искали прибежища в сельских поместьях, а бедняки в городах молились, чтобы болезнь обошла их стороной. Вселявшая ужас потливая горячка снова проклятием нависла над тюдоровской Англией, а это нередко случалось в летние месяцы, начиная с тех пор, как она впервые поразила победоносных воинов Генриха VII на поле Босуорта[113]. Теперь это проклятие, вызывающее внезапную и неотвратимую смерть, было единственной причиной страхов могущественного государя Генриха VIII, унаследовавшего трон своего отца, — не считая того, что он по сию пору так и не имел законного наследника мужского пола, на которого мог бы оставить свою державу. В густых лесах Элтгема Его величество и избранный круг вельмож скрылись от длинных рук потливой горячки.

Но убежище в Элтгеме было невелико, совсем не то, что Гринвич с его протянувшимися далеко в стороны крыльями, Гемптон-Корт с его многочисленными строениями, раскинувшимися на обширной территории, или огромный Виндзор[114], окруженный высокими стенами. Опочивальни и залы деревянной охотничьей усадьбы могли вместить лишь небольшую часть многолюдной королевской свиты на те недели, когда дворцы, находившиеся неподалеку от Лондона, становились небезопасны. Поэтому служившие при дворе члены знатных фамилий, располагавшие поместьями в сельской глуши, поспешно перебирались в свои владения, а остальные придворные устраивались, как могли, в гулких помещениях опустевших дворцов. Они испытывали немалые волнения и страхи, ибо жизнь их, казалось, очутилась во власти невидимого злобного духа.

— Черт побери, Мария! Столько месяцев терпения и стараний — и вот, Его величество оставляет нас здесь, потому что он до сих пор не в силах выносить твое присутствие. Я знаю, что все дело в этом. Видел, как он на тебя смотрит. Он полагает, будто это из-за тебя его ненаглядная Анна постоянно уезжает от двора, хотя всем известно: он дал ей клятву покинуть всех прочих фавориток, если только она уступит его желаниям.

— Но ты-то, Вилл, знаешь, что это не так. Мы здесь вовсе не потому, что я удерживаю Анну вдали от него. Анне мое присутствие при дворе совершенно безразлично. Она считает, что коль жить при дворе, то и на ложе короля оказаться недолго. А ее пугает, что в таком случае она его быстро потеряет и лишится всякого влияния и власти.

— Этого страшится каждый из нас, дорогая супруга. А теперь все мои старания, все тщательно продуманные шаги к тому, чтобы добиться положенного роду Кэри места у трона, пошли прахом из-за происков ненасытных Булленов.

Марии хотелось швырнуть эти слова назад, ему в лицо, сорвать и растоптать вечную гримасу недовольства, но она умела держать себя в руках и лишь дотронулась до его опущенного плеча.

— Думаю, ты преувеличиваешь, придаешь слишком большое значение тому, что Его величество не стал брать тебя в Элтгем. Он взял ведь не больше одной пятой части придворных и всего четырех дворян свиты из десяти. Так что же, остальные шестеро все впали в немилость? Вот уж не думаю.

— «Вот уж не думаю», — передразнил он. — Это у тебя такие мудрые мысли или у Стаффа?

— Вилл, постарайся, пожалуйста…

— Я стараюсь, мадам. Но ведь Стаффорда он взял с собой, разве нет? Из двенадцати церемониймейстеров он взял шестерых, включая нашего дорогого Стаффа. Напрасно король расточает ему свои милости только лишь потому, что Стафф прекрасный атлет, а королю нравится состязаться с по-настоящему сильным противником, которого нелегко победить и на теннисном корте, и в стрельбе из лука и от которого можно услышать правдивые суждения.

Вилл стряхнул со своего плеча ее руку, поднялся и посмотрел Марии в глаза поверх высокой спинки стула.

— Когда я узнал, что Его величество решил взять Стаффа с собой, я было подумал: это потому, что у Стаффа нет поместья, куда можно было бы удалиться, как поступают другие, он полностью зависит от короля. Но Стаффорд сказал мне, что унаследовал ферму и вполне приличный дом в Уивенго, недалеко от Колчестера. Они достались ему от двоюродной бабки в прошлом году, когда мы прозябали в Плэши. Должно быть, это та жуткая усадьба с привидениями, о которой он рассказывал. Так что, как видишь, ему есть куда поехать. — Он прищурился, внимательно вглядываясь в лицо Марии. Было еще утро, но он успел так утомиться, что пот лил с него ручьями. — А ты знала, что у Стаффа теперь есть земли, Мария?

Она села на узкую скамью у окна и откинулась на выступающий деревянный подоконник.

— Он говорил мне об этом.

— Ну да, а как же иначе! Я, дурак, мог бы и не спрашивать.

— Королю хорошо известно, что, если мы действительно хотели бы уехать подальше от Лондона, у нас есть Плэши, а можно забраться еще дальше, в глухие сельские поместья. К тому же, Вилл, кардинал Уолси построил Гемптон именно на этом участке реки, потому что здесь такой полезный для здоровья воздух и чистая вода…

— Да-да, и поэтому в июле прошлого года здесь умерли от потницы четыре человека. Кому это не известно? Но тебе-то, как я понимаю, беспокоиться не о чем. Малышка Кэтрин в безопасности, она в Гевере с твоей матерью и с Анной. Стаффорд убыл в Элтгем, хотя, я уверен, ты скучаешь по нему, а что до тебя самой — Буллены в любом случае живут как в сказке. Кто бы сомневался?

Мария вздохнула, глаза защипало от слез, но ни одна не пролилась. Да, она скучала по Кэтрин, но та уже достаточно выросла, чтобы навестить бабушку в Гевере. В детстве они с Анной всегда с восторгом ездили в Эссекс, в Рочфорд-холл. Но вот без Стаффа ей было до смерти одиноко, без их бесед, без взаимных радостей, без жарких ночей любви почти до рассвета, когда удавалось урвать несколько часов наедине.

— Я не поеду прятаться в Плэши, Мария. Слишком похоже будет на ту горькую ссылку; если мы поедем туда, это все равно что признать свое поражение, а на такое я ни за что не соглашусь. Плэши я получил вследствие того, что породнился с Булленами. Не спорю. Но теперь мы должны жить здесь. Когда будет восстановлена слава имени Кэри, я получу другие богатые земли, на которых можно будет построить фамильный замок. И, быть может, когда-нибудь я смогу возвратить себе родовую усадьбу в Дареме. Там, в Дареме, никогда не бывает такой адской жары!

— Времена меняются, Вилл, меняются и люди. Наверное, невозможно возвратиться к тому, что было. — Она подняла голову и посмотрела на далекий парк, буйно заросший в эти жаркие дни, когда страх перед болезнью разогнал смотрителей подальше отсюда, а оставшиеся без надзора садовники не слишком-то усердствовали в трудах. Ей вспомнились дикие сады к северу от Гевера, за пределами его каменных стен — цветы росли там вольно, никто их не срезал.

— В любом случае мы не поедем в Плэши, не поедем и в Гевер — проживать денежки твоего отца и сидеть под боком у твоей премудрой сестрицы, которая плетет паутину своих интриг. Малышка Кэтрин может навещать бабушку, но мы туда не поедем, это даже не обсуждается. Я, однако, подумал, что мы можем навестить Элеонору в Уилтоне, хотя бы на несколько недель. Это не слишком далеко отсюда, и, если двор возвратится неожиданно, мы тоже успеем быстро вернуться, а мне все равно очень нужно поговорить с Элеонорой. Она меня понимает.

Мария прикусила губу, удерживаясь от едкой реплики. Элеонора, Элеонора. Если бы только не запрещалась кровосмесительная связь между братом и сестрой, Вилл охотно бы женился на своей обожаемой Элеоноре. А что — если род Кэри сумеет восстановить свое былое положение при дворе, они смогут просить у короля или у папы особого разрешения и пожениться. А Мария в таком случае получит свободу и сможет уехать куда-нибудь со Стаффом. Ах, как сильно ей этого хочется!

— Лично я не собираюсь уезжать в Уилтон. Если тебе так нужно, поезжай, я же останусь здесь, — заявила Мария, полностью совладав со своим голосом.

— Куда мы поедем, а куда нет, решаю я, мадам!

— Я никуда не поеду, Вилл. Поезжай сам, если хочешь.

— Это тебе так хочется. Тебе хочется, чтобы я уехал подальше. Может, тогда ты отправилась бы в одиночестве в Элтгем к папеньке, сама, без мужа, который тебя связывает. Ты мечтаешь о том, чтобы возвращению своей золотой Марии обрадовался король, не говоря уж о Стаффорде. А Стафф непременно ждал бы тебя там, Мария.

— Оставь меня в покое, Вилл! Я сыта по горло твоими злобой и ненавистью. Наш брак состоялся не по моей воле! И не я покинула супружеское ложе в Плэши. И не по своей воле я родилась с именем Буллен, однако же случилось именно так. Пожалуйста, будь любезен, оставь меня в покое!

— Полагаю, ты и Стаффорда полюбила не по своей воле, Мария? Стоит тебе его увидеть, ты вся загораешься, как факел, хохочешь над каждой его шуткой, улыбаешься ему, когда видишь на другом конце зала. — Вилл взялся рукой за дверь, но уходить не спешил.

Мария встала во весь рост у окна, и в лучах утреннего солнца, лившихся в комнату, ее густые золотистые волосы засияли, как нимб.

— Вы правы, милорд. Да простит меня Бог, это произошло не по моей воле. Просто так случилось. — Гордо вскинув голову, она смотрела через всю комнату прямо ему в глаза. Наступила удивительная тишина. Вилл все медлил уходить.

— В таком случае Бог да простит тебя, Мария, но Кэри не простят никогда. — Он, не оглядываясь, вышел из комнаты, но не стал громко хлопать дверью, как ожидала Мария. Дверь осталась широко распахнутой, и за ней не видно было ничего, кроме полутемного коридора.

Солнце поднималось все выше, а Мария не покидала своей комнаты. Хотя окно и выходило на юг, кирпичные стены не пропускали зной внутрь почти до конца дня. И, если бы Вилл не разгорячился так от злости, он бы заметил, что в комнате прохладно, и не стал бы жаловаться на невыносимо жаркий день. Мария поболтала с Нэнси, вышивая, а девушка тем временем штопала шелковые чулки, которые Мария больше не могла позволить себе выбрасывать, когда на пятках появлялись маленькие дырочки. Вместо ленча они съели немного фруктов и запили прохладной мальвазией. Мирно текла вторая половина дня, и Мария вовсе не думала о том, что Вилл отсутствует уже слишком долго, пока не пришел его лакей, Стивен, в поисках своего господина.

— А его конь, говоришь, на месте, Стивен?

— Ну да, миледи. Он грозился ускакать в Уилтон, в монастырь, только не ускакал — разве что украл у кого-то лошадь. Может, я его на берегу реки отыщу, хоть на него это не похоже. Да только здесь ему и поговорить-то не с кем: вся свита королевы в Бьюли, а короля — в Элтгеме. — Он поклонился, тряхнул волосами и, пятясь, сжимая в руках шапку, вышел из комнаты.

Мария подумала, что Вилл, должно быть, решил наказать ее, оставив в одиночестве. И напрасно. Она теперь сожалела о том, что сказала и сделала, да только изменить уже ничего нельзя. Наверное, он скорее возвратится, если она не будет находиться здесь, словно только и ждет его.

— Пойдем, Нэнси, посидим немного у фонтана.

— Но ведь он выключен сейчас. Забыли? Да к тому же там можно перегреться, госпожа, а вы знаете, что это опасно. В ящиках комода достаточно листиков мирта и розовых лепестков, а вот сапфиров, чтобы скрепить их, у нас совсем нет. Если хворь дойдет сюда, нам нечем защититься.

— Знаю, Нэнси. Но теперь вторая половина июля, а от заразного Лондона нас отделяет изрядное расстояние. Фонтан же — я и забыла, что он выключен. Тогда просто посидим в тени. Быть может, с реки повеет ветерок, как вчера.

— Хорошо, хоть река течет от нас к Лондону, а не наоборот, — смрада не слыхать. Гуртовщики говорят: там народ, что ни день, мрет сотнями.

Но не успели они начать неспешную прогулку под сенью аккуратно подрезанных ив, как в недвижном, душном воздухе услыхали голос Стивена. Мария уже успела понять, что сегодня слишком жарко, придется вернуться.

— Там Стивен, госпожа, вон он кричит и руками нам машет.

Обе женщины прищурились, всматриваясь в начало аллеи.

— Пойдем туда, Нэнси. Он зовет нас, однако не подбежал к нам. Должно быть, господин мой возвратился в крайне дурном расположении духа.

Чем ближе они подходили к Стивену, тем большая тревога охватывала Марию, и она наконец подобрала юбки и пустилась бегом, хотя по вискам и груди у нее потекли струйки пота. Когда они были уже совсем близко, Стивен повернулся и устремился назад, бросая отрывочные фразы через плечо.

— Господин, леди Мария. Перегрелся, я так понимаю. Да только дело-то в том, — он преградил ей путь, когда она потянулась за ключом от комнаты, — что он не просто сильно вспотел, его еще и трясет изрядно.

У Марии екнуло сердце.

— Боже правый! Только не это!

Нэнси с тихим вскриком отскочила назад. Мария сильным толчком распахнула дверь, словно хотела отогнать овладевающий ею ужас.

Вилл сидел за столом, согнувшись в три погибели, и мелкими глотками пил вино. В тишине комнаты отчетливо слышалось его неровное тяжелое дыхание. Он посмотрел на Марию невидящими, стекленеющими глазами.

«Как быстро все переменилось, — подумала она с нарастающим страхом и растерянностью. — Просто не верится!»

— Вилл! У тебя небольшая лихорадка? Вилл, пожалуйста, ложись в постель, а я оботру тебе лицо губкой. Поспишь немного, все и пройдет. Ты переутомился, а гнев лишил тебя последних сил. — Она взяла его за локти, помогая подняться. Рубашка на нем вся вымокла и прилипла к телу.

— В постель я не лягу. Мне надо отдохнуть… здесь… и выпить вина, холодного, а не этого горячего пойла. Скажи Стивену, пусть поищет в погребах.

Мария и оглянуться не успела, как Стивен схватил кувшин и умчался.

— Да, гнев совсем меня истомил, — проговорил Вилл, задыхаясь. — Надо было уезжать в Уилтон. Беда в том, что у меня и живот болит, в седле не удержаться. Завтра поеду в Уилтон. — Он сжал обеими руками ножку пустого кубка и застонал. — А можно поехать взглянуть на наш прежний дом в Дареме. Как мне хочется увидеть Дарем!

Мария намочила тряпочку в тазу и послала Нэнси за свежей водой.

— Никому ничего не говори! — прошептала она и предупреждающе сжала руку перепуганной девушки.

— Так это вправду потница, госпожа? — пролепетала та.

— Я молю Бога, чтобы не оказалось так. Ступай же, побыстрее! — Потом обратилась к мужу: — Вилл, давай! Надо уложить тебя в постель, тогда мы сможем за тобой ухаживать, и эта… эта лихорадка пройдет.

— Да. — Он уже уронил взлохмаченную голову на руки, но теперь с трудом поднял ее. — Да. У меня вдруг совсем не стало сил. Я слишком усердно трудился на благо Его величества. Однако, Мария, не давай мне уснуть, ни за что. Кто засыпает, тот уже не просыпается, если это потница. Только у меня не потница, этого быть не может. Я уже давным-давно не был в городе.

Он навалился на Марию всей тяжестью тела. Как глупо, что она услала с поручениями Стивена и Нэнси! Кое-как она доковыляла до ложа, почти неся Вилла на себе, и они оба рухнули на постель. Мария села и тут же поднялась на ноги, но он схватил ее за запястье.

— Ты же не дашь мне умереть, Мария, только из-за того, что любишь его? — Широко открытые глаза пытались сосредоточиться на ней, но это не удавалось: у Вилла в голове все плыло, глаза бессмысленно бегали туда-сюда.

— Ты не умрешь, муж мой. Я не дам тебе умереть. — Но его голова уже бессильно упала на подушку, открытым ртом он с усилием хватал воздух.

Мария положила ноги Вилла на ложе, достала из сундука одеяло и укрыла его. Потом на минуту застыла, лихорадочно перебирая в уме все слышанные за последние годы и передаваемые шепотом советы по лечению этой болезни. Такого быть не может — с Виллом этого не должно было случиться!

Она достала из сундука свою меховую накидку, пересыпанную на лето сушеными лепестками лаванды, рассыпала лепестки по всему полу. Она помнила, что больному нужно дать хорошенько пропотеть, чтобы вышли из тела все яды. Куда же слуги запропастились?

Сохраняя видимость спокойствия, Мария стала смывать с его лица липкий пот. Боже правый, это действительно была потница — запах от него исходил, как из давно запертой комнаты. Леди Вестон когда-то говорила, что это самый верный признак — запах спертого воздуха, запах смерти.

Вернулась Нэнси со свежей водой и фруктами, за ней вошел на цыпочках Стивен, неся вино, а подмышкой — охапку веток. Мария сразу же сообразила для чего.

— Правильно, Стивен, надо развести огонь, чтобы яды вышли наружу. Разведешь огонь, сходи поищи, не остался ли здесь кто-нибудь из лекарей, хотя я слышала, что всех, кто еще был, забрала себе Ее величество. Живее, Стивен!

— Да ведь он уже уснул, госпожа. Нельзя, чтобы он спал! — раздался из-за спины Марии голос Нэнси.

— Мне кажется, время еще раннее, а ему надо восстановить силы.

— Моя сестра говорит: кто уснул, тот уже больше не просыпается, госпожа.

— Помолчи, девочка, принеси лучше миртовые листья и розовые лепестки, ими надо посыпать простыни.

В последующие часы Мария изумлялась собственному самообладанию. Она покрикивала на слуг, но во второй половине дня, когда комнату залило жаркое солнце, а в камине ревел огонь, стало жарко, как в пекле; с них со всех уже ручьями лил пот, поэтому всякие разговоры прекратились. Она изо всех сил старалась не давать Виллу уснуть, однако он то и дело терял сознание, а голова и живот болели все сильнее.

— Комната так и вертится, — шептал он в бреду. — Что, Элеонора уже приехала?

— Элеонора, милорд? — В душе Марии отвратительным грибом-поганкой снова стал набухать страх. — Элеоноры пока нет здесь.

— Ты еще не посылала за Стаффом, венчаться с ним, нет? — почти прокричал Вилл, потом в изнеможении упал на подушки.

— Нет, конечно же, нет, Вилл. — По лицу Марии покатились слезы. — Отдыхай. Не тревожь себя. Я здесь, с тобой. Я ухаживаю за тобой.

Всю комнату заполнил смрад, забивая нежные целебные запахи мирта, розы и лаванды, шедшие от меховой накидки, в которую отчаявшаяся Мария закутала мужа. Наступила ночь. Стивен принес гусиное перо, и больной через каждый час потягивал через него особое целебное вино с порошками. Но, сколько бы он ни пил, вся жидкость выходила с потом, даже мочиться ни разу не пришлось. Мария велела Стивену и Нэнси ночевать в коридоре, чтобы их можно было позвать в случае необходимости, а сама поддерживала огонь в камине. Слугам можно не дышать сгустившимся в комнате смрадом, да и лучше им не слышать, как больной в бреду все сокрушается о потере прежнего положения его рода и обвиняет во всех грехах семейство Буллен и свою жену. Жара была нестерпимой; Мария разделась, оставшись в одной пропитанной потом сорочке, и снова стала протирать лицо мужа влажной губкой. Тут он неожиданно открыл глаза и слабо сжал ее запястье.

— Это Его величество зовет меня? Надо идти! Он желает, чтобы я явился к нему. — Слабой рукой Вилл тщетно пытался откинуть наброшенные на него женой покрывала. — Сейчас ночь, Мария?

— Да, мой дорогой господин. Сейчас ночь. — И она ласковыми движениями вытерла ему лоб.

— Значит, это он меня зовет. Он разгневается, если я не явлюсь, и тогда мы все потеряем, любовь моя ненаглядная.

— Тебе надо отдыхать, Вилл. Я здесь. Я тебя не покину.

— Ах, милая моя Элеонора, мы же потеряем все, ради чего трудились!

По щекам Марии покатились слезы, смешиваясь с потом, который уже щипал ей глаза. Всю свою любовь он отдавал сестре и своему делу. Марию он никогда не любил, и виновата в том она сама. Она была ему не просто плохой, а отвратительной женой. Он мог бы полюбить ее. Он подарил ей двух прекрасных детишек. Она обидела его тем, что пять лет позорила своей связью с королем имя, которым он столь дорожил, а его тем временем куда только ни посылали со всевозможными поручениями. А теперь — со Стаффом, которому он некогда так доверял и перед которым даже в какой-то мере преклонялся… Это тоже ее вина?

— Господи Боже, я тяжко согрешила, — прошептали ее губы, и она склонила голову, потеряв и силы, и надежду. Все говорили, что потницу насылает Бог как кару за грехи. Но почему же на Вилла, а не на грешницу?

— Ты так красива, Мария. — Она открыла глаза и сквозь пелену слез посмотрела на мужа. — Ты одинаково прекрасна что в праздничных нарядах, что в нижней сорочке. Быть может, нынче ночью король вызовет к себе тебя, а не меня. — На его дрожащих губах появилась слабая усмешка. — Тогда ты сможешь еще раз попытаться вернуть земли Кэри. — Больной попытался прочистить пересохшее горло, но изо рта вырвалось лишь тяжелое, с присвистом, дыхание. — А Элеонора уже приехала? — снова спросил он. — Она-то уж захочет поехать со мной в Дарем, а ты вот не хочешь.

Мария перестала мешать ему уснуть: голова и живот у Вилла болели все сильнее и сильнее, и это заставляло его просыпаться всякий раз, как он впадал в дрему. Но она все время вытирала ему губкой лицо, держала в своих руках его дрожащие пальцы, читала по памяти отрывки из Библии, утешая не только его, но и себя. Вилл беспрестанно перебивал ее, он то просил воды, то спрашивал о сестре.

Перед рассветом Мария позвала Стивена и велела принести еще дров, а растрепанную Нэнси послала за священником — ее слишком встревожило частое поверхностное дыхание Вилла и стоны. Девушке не удалось найти ни одного духовного лица, даже в монастыре за пределами Гемптон-Корта, где проводились обычно службы с участием короля. С первыми проблесками рассвета Нэнси, запыхавшаяся и вся в слезах, вернулась в серый полумрак комнаты.

— Никого нет, госпожа, ни единого монаха или священника. Уж вы простите меня. Кругом, кажется, ни одной живой души нет.

Вилл при звуках нового голоса открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Я знал, что она приедет. Знал, что откликнется на мой зов.

Мария сжала обеими руками его ледяную дрожащую руку.

— Да, — выдавила она, — да, милорд, она приехала. Отдыхайте теперь. Все хорошо.

Вилл сузил глаза, и они на миг сфокусировались на склоненной голове Марии.

— Мне очень жаль, Мария, — послышался его тихий голос. Вдруг голова его запрокинулась, а взгляд устремился куда-то мимо Марии.

— Мне тоже очень жаль, дорогой господин мой. Неужели вы меня не простите?

Она подняла руку с губкой — вытереть его лоб, но муж уже не слышал ее слов. Едва первый луч нового дня упал на его лицо, Вилл Кэри умер.

Когда помертвевшая Мария и молчаливая Нэнси обмыли и переодели покойника, Стивен вдвоем с дюжим конюхом положили обернутое в саван тело на снятую столешницу и отнесли на кладбище при часовне. Жертв потницы полагалось хоронить без промедления, дабы их тела, разлагаясь, не заразили воздух смертельными миазмами, особенно в жаркие летние месяцы, когда зараза была в самой силе. Некому было дать им разрешение хоронить Вилла на территории часовни, но Мария все равно приказала Стивену с двумя другими слугами рыть могилу. На следующий день Нэнси отыскала на окраине Кингстона доброго старичка-священника, который прошел с ней целых пять миль, чтобы прочитать над могилой положенные молитвы и провести соборование посмертно, как то дозволялось для всех жертв эпидемий. Через два дня после смерти Вилла они стояли тесным кружком у низкого холмика свежей могилы. Мария никак не могла поверить в случившееся. Ничего, кроме безграничной, гнетущей пустоты в душе, она не ощущала.

— Быть может, мы потом попросим короля перезахоронить его в Даремском монастыре, где Вилл сам хотел бы упокоиться. А возможно, сумеем найти и деньги на красивый бронзовый памятник, чтобы он почивал там вместе со своими предками, — без конца повторяла она в тот день то Стивену, то Нэнси, то старику-священнику.

Через три дня после смерти Вилла Мария настояла на том, чтобы спать прямо на голых веревках, раньше поддерживавших матрас на ложе. И матрас, на котором умер больной, и меховую накидку, и все постельное белье они сожгли на костре посреди двора. Шарахаться от них было некому, во дворце осталась лишь горстка слуг, брошенных своими бежавшими в спешке хозяевами; некому было и утешать Марию, кроме Стивена и Нэнси. Она никого и не хотела видеть. Ей казалось, что она тоже умерла, и долгие часы в тот третий день смотрела на побеленный потолок — безмолвного свидетеля смертных мук Вилла.

Ей казалось, что вечером она поспала, однако не сумела бы сказать, где и когда заканчивались сны и начинались грезы наяву. Нэнси старательно вымыла и выскребла полы, а теперь посыпала их свежими травами. Как смели другие так спокойно продолжать заниматься повседневными делами, когда Вилл умер, а его Богом данная жена так подло предала его? Все эти месяцы, когда он так нуждался в ее поддержке, она лишь ополчалась против него. Упивалась своей властью над королем за счет законного супруга, а когда уже не могла быть вместе с королем, нашла себе другого. Она всем сердцем, самозабвенно полюбила другого мужчину и спала с ним по собственной воле, испытывая радость от этого, а тем временем несчастный муж ее напрягал все силы, чтобы отвоевать себе место у королевского трона. Отвоевать и для себя, и для их детей.

Мария снова возблагодарила Бога за то, что Кэтрин в Гевере, в безопасности. Как ужасно будет объяснять все Кэтрин, а сыну уже семь лет, он быстро и сам все поймет. Она послала записку несчастной сестре Вилла Элеоноре, запертой в Уилтонском монастыре. «Теперь все мечты Элеоноры пойдут прахом», — рассуждала Мария сквозь пелену, окутавшую ее обессиленное тело и разум.

Одета она была по-прежнему в то, что надела на похороны. Черного у нее не было, но она где-нибудь раздобудет траурные одежды, пусть у них и нет наличных денег. Но белое платье у нее было. Во Франции вдовы носили белое. Возможно, удастся продать что-нибудь из того, что дарил ей король, или же одно из поместий, которые Вилл получил на их свадьбу. Ей хотелось бы так лежать и лежать, каяться в своих грехах, пока по осени не вернется сюда весь двор и не найдет ее, вот так распростертую. Набухшие веки снова сомкнулись.

Потом тьму ее мыслей прорезали птичьи трели где-то за окном, и Мария внезапно сообразила, что делать. Надо ехать в Гевер!

Она резко села на кровати, и сразу перед глазами все закружилось. Мария чувствовала слабость, ей стало очень страшно.

— Да нет, пота ведь нет, мне ничуть не жарко, и в животе никаких болей, только есть хочется, — вслух успокоила она себя.

— Госпожа, вы проснулись? Вам теперь лучше? Я смотрела на вас, как вы спали много часов, и видела, что вы не заболели, — проговорила Нэнси, низко склоняясь над ней и придерживая край передника с собранными травами.

— Да-да, Нэнси, мне уже лучше. Мне необходимо поесть, попить, подкрепить свои силы.

— И слава Богу! — Верная служанка истово перекрестилась.

— А после надо будет погулять в парке до самого вечера, потом как следует выспаться. Завтра, как только упакуем самое необходимое, мы с тобой и Стивеном отправимся домой, Нэнси. Домой, в Гевер.

— Но нам не проехать по дороге до самого Гевера — втроем, с такой знатной дамой, что за версту видать. На дорогах опасно, особенно во время чумы. Все дороги так и кишат разбойниками. Вам и Стивен то же самое скажет.

— Ничего не поделаешь, Нэнси. Если надо, я переоденусь мужчиной. Мы не можем никого нанять в сопровождающие, как бывало раньше. Отправляемся завтра, так что ты предупреди Стивена, пока я буду завтракать.

Рослая девушка открыла было рот, словно собиралась возразить, но вместо этого лишь бросила на стол травы из передника и быстро вышла из комнаты.

— Вот так. Один день быстрой скачки — и мы в Гевере. Дома, вместе с матушкой и Кэтрин. — И Мария поспешно впилась зубами в персик.

Мария проснулась гораздо позже, чем собиралась, и сразу же рассердилась на Нэнси, которая не разбудила ее, из-за чего большая часть утра пропала даром.

— Я не собираюсь останавливаться на ночлег в чьем-нибудь доме или на постоялом дворе, пока мы не доберемся домой, — сердито выговаривала она Нэнси, надевая коричневое платье для верховой езды. Мария хотела переодеться, но подходящей по размеру мужской одежды у нее не было, а надеть любой из костюмов Вилла она не могла себя заставить, хотя в этом случае проделала бы немалый путь действительно верхом, а не в досаждавшем ей дамском седле. Впрочем, никто и не подумает, что у них можно что-то отобрать, — они ведь поедут без единой вьючной лошади.

Она подробно объяснила Стивену, где он должен закопать ее драгоценности. Они будут надежно сокрыты под слоем травы у той увитой розами беседки, где давным-давно они со Стаффом нашли убежище от дождя, от Вилла и короля. Мария до боли закусила губу. Все это теперь в прошлом, а ей предстоит каяться и каяться. Пусть дело Кэри умерло вместе с Виллом, но она должна растить и воспитывать его детей, а о собственных неуместных страстях позабыть.

Она укладывала в чересседельную сумку два платья, когда дверь у нее за спиной отворилась.

— Ты закопал их там, где я велела, Стивен? — нетерпеливо спросила она. Упаковывать больше было нечего. Теперь можно ехать и позабыть обо всем остальном.

— Мария!

Этот звучный, нежный голос напугал ее. Она резко обернулась, открыв от изумления глаза, и увидела Вильяма Стаффорда. Только что обретенное выражение решимости исчезло с ее лица. Он подошел и осторожно притянул ее к себе, а она зарылась лицом в складки черного полотна на его груди.

— Слава Богу, с тобой ничего не случилось! Несмотря на всю мою любовь к тебе, меня очень огорчило известие о том, что постигло беднягу Вилла.

Несколько бесконечно долгих минут она стояла так, прижавшись к нему, не шевелясь, ни о чем не думая. Потом отступила на шаг назад.

— Откуда ты узнал?

— Гонец, которого ты отправила в Уилтон, остановился на обратном пути в Элтгеме. Его рассказ всколыхнул и напугал весь двор, ведь потница снова посетила Гемптон и унесла жизнь одного из людей. Его величество выразил сожаление, что при своем отъезде не имел возможности оставить во дворце ни одного лекаря. Последнего, кто остался, он отправил к твоей сестре, да к тому же не думал, что Вилл останется здесь: у него же была сельская усадьба.

— Лекаря к Анне? Она что, больна? Там же Кэтрин!

— Да нет, не больна, как я понимаю. Просто король очень боится потерять ее из-за чего бы то ни было. Держу пари, твоя златовласая малютка в Гевере в полной безопасности, там над ней хлопочут твоя матушка и королевский лекарь. — Стафф окинул ее внимательным взглядом всю, с головы до ног. — Ты похудела, любовь моя, но прекрасна, как всегда. Я понимаю, как ужасно тебе было пережить все это.

Она медленно повернулась к нему спиной и глубоко вдохнула.

— Знаешь, именно это сказал и Вилл перед самой смертью. Он сказал, что я прекрасна. Ах, Стафф, я так его подвела, теперь я обязана как-то за это расплатиться.

— Ты его подвела? О чем ты говоришь? Основная часть его имения — это то, чем он был обязан тебе. Он, а не кто-то другой стал срывать на тебе злость; он оттолкнул тебя, вынуждая… искать поддержки у других. — Стафф положил обе руки на ее плечи, но поворачивать к себе лицом не стал.

— Он в бреду много чего говорил. Обвинял меня в том, что я послала якобы за тобой, а в тот день, когда он заболел, мы повздорили, и я призналась, что люблю тебя. Именно это он унес с собой в могилу, а не ту любовь, которой я ему так никогда и не дала. А теперь… теперь все это так гнетет меня. — Рыдание сотрясло ее тело. Стафф медленно притянул ее к себе и положил подбородок на ее голову.

— Со смертью смириться трудно, но живые не должны чувствовать вину за то, что живы, Мария. Да, Вилл Кэри был во многих отношениях добрым человеком, а западню, в которой он очутился с Булленами, он соорудил не сам. Он был пешкой в руках короля, любимая, но ведь он принял это. Он упивался этим, пока не понял, что плата уязвляет его фамильную гордость. Но тогда он излил всю свою желчь на тебя, а не на тех дьяволов, которые устанавливают правила этой игры.

— Ему необходим был король, чтобы отвоевать свое место.

— В таких делах короля можно и не послушать, надо только проявить осмотрительность. И за все те грязные сделки, от которых страдали вы с Виллом, я хотел бы упрекнуть твоего отца не меньше, чем короля.

— Анна ведет себя крайне осмотрительно, отвергая домогательства короля и весьма красиво выпутываясь из возникающих затруднений. Ты это имеешь в виду?

— Я говорил о себе, Мария, о том, как отказался жениться по воле Его величества. Теперь уж я не женюсь на барышне Дорсет, и король с этим смирится. Вот подожди, увидишь.

Марию, вопреки всем рассуждениям, пронзила неожиданная радость от осознания того, что Стафф не женится. Втайне она горевала все эти шесть месяцев, с тех пор как он сказал ей о желании короля. Но теперь это не должно иметь для нее никакого значения. Она обязана держаться с ним твердо.

— Твоя служанка Нэнси сказала, что вы уезжаете в Гевер, — заговорил он о другом в наступившем неловком молчании. — Я вполне понимаю твое желание возвратиться домой, к матери и дочери, однако лорд Буллен не потерпит, чтобы ты путалась под ногами, когда король ездит туда ухаживать за леди Анной.

— Я непременно поеду! — воскликнула Мария резко, высвобождаясь из его объятий. — И вы все — ты, Стивен, Нэнси — не остановите меня. Если приедет Его величество, я спрячусь в своей комнате или оседлаю лошадь и скроюсь в лесу. Я еду домой! Теперь я сама решаю, что мне делать, Вильям Стаффорд! И не думайте, что сумеете смирить меня своей улыбкой и своим терпением, — добавила она, уперев руки в бока.

— Меня только радует, девочка, что твой огонь не угас. Прекрасно, коль отныне ты сама решаешь, что делать, независимо от отца. А вот независимо от меня — это уж другой разговор, и у нас есть на него довольно времени.

— У меня нет времени для вас, милорд. Я уезжаю. — Она попыталась прошмыгнуть мимо него, но Стафф усадил ее на стул, а сам сел напротив, так близко, что их колени соприкасались.

— Твоя девушка сказала, что тебя предупредили: на дорогах небезопасно, особенно сейчас, когда заболело так много шерифов и бейлифов[115], а в городах воцарился полный беспорядок. И самостоятельное решение гордо пускаться в путь в таком отлично скроенном платье и в сопровождении всего одного парня да своей горничной кажется мне не слишком разумным. — Густые брови нависли над его карими глазами, и Марии захотелось накричать на него, лягнуть ногой и расцарапать лицо.

— Ты теперь моя, Мария, моя по праву нашей любви, как и я — твой. И подобной глупости ты не совершишь. Все минувшие годы мне приходилось гладить тебя по шерстке, потому что и по закону, и фактически ты не была моей. Теперь все изменилось. Я не допущу, чтобы ты пострадала из-за чего бы то ни было, в том числе и из-за собственных рискованных решений.

— Я поступлю, как сама найду нужным. Я вдова Вилла Кэри, а не ваша жена.

— Не жена, но ты моя женщина, и ты будешь слушать меня, пока у тебя в голове не прояснится достаточно и ты сама не поймешь, что затеяла. И чего ты хочешь от жизни теперь, когда обрела свободу.

— Нет! — взвизгнула она, страшась не столько Стаффа, сколько самой себя. — Теперь никто не будет распоряжаться моей жизнью. — Она царапнула ногтями его запястье и вскочила, готовая бежать из комнаты. Он легким рывком усадил ее к себе на колени, заключил в свои железные объятия, крепко прижал ее голову к своей шее. Мария отчаянно брыкалась, хотя ей мешали тяжелые юбки, и пыталась вырваться из его мертвой хватки. Вне себя от злости — на то, что умер Вилл, на его обвинения, на себя и на Стаффа, — она укусила его за шею. Он тихонько ругнулся и разок встряхнул ее как следует. Мария перестала брыкаться, замерла, застыла в его руках, а сквозь овладевший ею панический страх пробивались слова Стаффа.

— Скажешь мне, когда ты будешь готова слушать, а не вести себя, как маленькая капризная Буллен, которую я знал когда-то. Мне куда больше нравится целоваться с тобой, чем мериться силами. Черт побери, Мария, всю дорогу от Элтгема я только об одном и думал — чем тебе помочь. Я не сержусь на то, что тебе не хочется попадать во власть другого мужчины. Да только этот мужчина любит тебя, счастье мое. Так отчего не довериться этому? А уж потом мы решим, следует ли нам связать себя друг с другом навсегда. Этого решения я тебе навязывать ни за что не стану, как и вообще ничего такого, что тебе не понравилось бы.

Она судорожно кивнула. Стафф разжал руки и помог ей встать. Мария перешла к другому стулу и рухнула на него, ухватившись руками за сиденье, чтобы не упасть: комната кружилась перед ее глазами. Ноги едва не касались ног Стаффа в большущих сапогах. Он же скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и продолжил:

— Я отвезу тебя в Гевер, раз уж тебе так хочется туда попасть. Не виню тебя в том, что у тебя душа не лежит оставаться среди этой кучи кирпичей, нагроможденной кардиналом Уолси, среди печальных воспоминаний. Но сперва надо раздобыть для тебя мужскую одежду, волосы уложить под шапку и…

— Но я не могу надеть вещи Вилла. Просто не могу!

— Конечно, не вещи Вилла. Я найду для тебя штаны небольшого размера, рубашку и короткий камзол. Что сапожки дамские — на это никто не обратит внимания. А поскольку выезжаем мы поздно, ты сильно взволнована, а я слишком долго был без тебя — к тому же я человек эгоистичный и куда сильнее тебя, если вздумаешь спорить, — мы заночуем на полдороге, в Банстеде, на известном мне маленьком постоялом дворе, и проведем завтрашний день вместе. А потом отправимся дальше.

— Банстед, — продолжал Стафф, — исключительно красивая деревушка, Мария. Отдохнуть там денек будет полезно для нас обоих. Стивена и твою горничную мы отправим вперед, в Гевер — сообщить, что через день приедем и сами. Пусть твой отец поломает голову. Не сомневаюсь, что он уже этим занят. Он ведь обвинял меня в том, что я заглядываюсь на тебя, — когда я не захотел брать предложенную им взятку за то, что держал Виллу должность, пока вы были в Плэши. Как я ни был осторожен, но это, возможно, было написано у меня на лице. Наша любовь была написана. Так, как она написана сейчас на лице у тебя.

— Сейчас нет, Стафф. Обстоятельства изменились.

— Как я уже сказал, мы обсудим это, девочка. Моя девочка. Я жду хотя бы одного поцелуя до того, как мы отправимся в путь, — в награду за то, что я доставлю тебя в Гевер в целости и сохранности, если уж тебя больше ничего не трогает.

— Я не стану целовать тебя, потому что ты обошелся со мной грубо. И ты мог бы, хотя бы ради приличия, пойти на могилу Вилла у часовни. Если помнишь, он когда-то был твоим другом.

— Я попросил Нэнси отвести меня на могилу еще до того, как пришел сюда, Мария. Я скорблю о его кончине и о том, что дети остались без отца, но не стану делать вид, будто это хоть на йоту уменьшает мою любовь к тебе.

Она продолжала упрямо молчать, устыдившись того, что незаслуженно упрекнула Стаффа в подобной черствости. Но в душе она должна быть настороже, должна сделать так, чтобы он доставил ее в Гевер без остановки на постоялом дворе, где она окажется с ним один на один. Она слишком сильно любит его, ей тогда с собою не справиться.

В дверь постучали, и в комнату вошел Стивен, прервав поток ее мыслей.

— Эти вот сойдут, милорд? — спросил он и протянул коричневые штаны и небесно-голубую рубашку.

— Молодец, Стивен. Это прекрасно ей подойдет. А рубашка удачно оттеняет затуманенную голубизну глаз твоей госпожи.

Стивен ухмыльнулся во весь рот и пошел разыскивать Нэнси. Стафф поднялся и отправился за лошадьми.

Глава двадцать вторая

Ближе к полудню Стафф нанял паром, который переправил их с лошадьми на южный берег Темзы, в Лондон, где им предстояло свернуть на Большую Кентскую дорогу, ведущую к Геверу. Яркое июльское солнце уже выпило всю густую росу на окрестных полях, и путешественников окутал зной.

— Улицы Лондона, скорее всего, пустынны, — говорил Стафф, обращаясь к Стивену. Мария и Нэнси внимательно слушали. Их пугало то, что он отважился привести их прямо в Лондон, где потница нынешним летом, как утверждали, уносила сотни и тысячи жизней. Но Стафф стоял на том, что это самый короткий и самый безопасный путь. Мария не стала спорить и держала свои страхи при себе. Ей невыносимо было провести еще одну тяжкую ночь в стенах дворца, в комнате, где умер Вилл, обвиняя ее в свой последний час.

В то утро мало кто из крестьян трудился на полях и крошечных огородах, спускавшихся к самой реке. Случайные прохожие, подняв глаза, с интересом разглядывали направлявшийся к городу паром с четырьмя лошадьми и шестью людьми на борту. Редкая лодка проплывала по Темзе, всегда такой оживленной, да и по берегам было почти безлюдно. Паром проплыл мимо башен Ричмонда, теперь покинутого. В окнах опустевших покоев, как в пустых глазницах, отражались солнце, дворцовые причалы, турнирные поля, лужайки для игры в шары. Кругом стояла мертвенная тишина. Пока баржа упорно продвигалась к лондонскому берегу, где царил страх, путники больше молчали, чем говорили.

Потом за полем показался сам город с гордо вознесшимися шпилями церквей и жмущимися друг к другу под беспощадными лучами полуденного солнца убогими хижинами, крытыми соломой. Стафф уговорил своих спутников выпить немного вина и съесть взятые с собой фрукты: по дороге он собирался скакать быстро, без передышек. Мария бросила сливовую косточку в темные воды Темзы, и косточка тут же исчезла в глубине. Липкие пальцы она вытерла о штаны, подражая Стаффу, и на губах у нее заиграла улыбка.

— Возможно, вы чувствуете себя в штанах непривычно, Мария, но скоро убедитесь, что в этом есть свои преимущества. А кроме того, на мой взгляд, из вас и вашей Нэнси получились прелестные парни — верно я говорю, Стивен? И шпаги придают должный вид. А вот выбившиеся кудри, я думаю, лучше убрать под шапку. Конечно, шея у вас станет черной от дорожной пыли, но я не имею ни малейшего желания привлекать разбойников и всякий сброд на такую наживку, как молодые девушки.

Стивен рассмеялся его словам, но сам Стафф держался совершенно серьезно. Мария с огорчением заметила, что Стивен слишком живо реагирует на все, что бы ни говорил Стафф, повсюду таскается за ним, предупреждая малейшее желание. Своему собственному господину он никогда не служил с такой собачьей преданностью.

— Значит, это так опасно? — застенчиво спросила Нэнси. — Стивен говорит, что да.

— Стивен умен и готов ко всему, девочка. Мы помчимся в Банстед резво, а четырех спешащих всадников, уж поверь моему слову, никто не станет трогать.

Некогда оживленные набережные и пристани были безлюдны, и Стафф велел паромщикам причалить под Лондонским мостом. По обеим сторонам моста жались друг к другу жилые домики и лавки, и в их тени путники свели на берег лошадей, а Стафф расплатился с перевозчиками. Тем не терпелось поскорее убраться отсюда, оказаться подальше от проклятого города, и, едва получив плату, они сразу стали грести против течения, в сторону Гемптона.

— Не могу сказать, что упрекаю их за такую спешку, — признался Стивен. — Я вот и сам не подумал бы, что окажусь прямо в чумном Лондоне.

— Ну, потница все же не чума, парень, хотя от этого не намного легче. Впрочем, кресты на дверях ты все равно увидишь, не сомневайся. Крепись! Скоро мы выедем за город и поскачем средь полей и лесов. Мне случилось как-то быть здесь в разгар эпидемии потницы, и ничего со мной не приключилось.

Казалось, слуг, садившихся в седла, это сообщение несколько ободрило. «Что ж, — сказала себе Мария, — если Стивен и Нэнси этому верят, пусть так оно и будет». Ей же самой все это представлялось чистейшей бравадой. Несомненно, ей предстоит еще узнать о Вильяме Стаффорде много такого, что позволит поменьше восхищаться им. Они поехали через Саутуорк[116]: повсюду брошенные прямо на улице телеги, роющиеся в отбросах свиньи и куры, за которыми никто не смотрит. Над сточными канавами, тянущимися посередине узеньких улочек и полными гниющих овощей и всяческих нечистот, повисли под палящими лучами солнца густые зловонные испарения. Путники быстро миновали громаду Саутуоркского собора, который молчаливым стражем высился среди всеобщего запустения. У стен церкви штабелями стояли грубо выструганные гробы, ожидая, когда придет очередь и им быть закопанными на кладбище, где уже почти не осталось свободного места. При виде такого чудовищного человеческого бедствия у Марии слезы навернулись на глаза. Хоть Вилла удалось похоронить сразу. А Стафф, должно быть, сошел с ума, если привел их сюда. Теперь они все заразятся потницей и умрут, так и не доехав до Гевера. Нет, ничем он не сможет вынудить ее заночевать с ним вместе на каком-то постоялом дворе в крошечном Банстеде. Она сумеет настоять на том, чтобы ехать самой со слугами семьи Кэри.

Саутуорк был районом жутких трущоб, и раньше Марии никогда не доводилось видеть его вблизи: обычно группы путешествующих аристократов далеко объезжали самые неприглядные его кварталы. Всюду теснились вонючие полуразвалившиеся хибарки да трактиры с матросами купеческих кораблей и королевского военного флота. Несомненно, прожорливая потница собрала здесь обильный урожай, ведь люди так теснились, что несколько покойников неизбежно вызвали бы гибель всех остальных. То там, то тут грязные дощатые двери были испятнаны кроваво-красными крестами. Все кругом напоминало город призраков, лишь изредка встречались одинокие фигуры да чье-то лицо выглядывало из окошка второго или третьего этажа. В обычное время здесь все бы кипело от оживленного движения с берега реки в город и дальше — к большой дороге, ведущей на юг страны, но сейчас движения не было почти никакого. Они ехали резвой рысью, и топот их коней гулко разносился по опустевшим улицам.

Вскоре — правда, не так скоро, как хотелось бы — город остался позади, нависая своей громадой над полями, освещенными горячим солнцем и окутанными, словно мантией, дымкой разогретого воздуха. Перед путниками раскинулись парки, яблочные и персиковые сады Кента. Теперь Мария вздохнула свободно, полной грудью: пока они ехали через Лондон, она старалась дышать неглубоко, прикрывая рот и нос ладонью. И пусть Стафф сколько угодно посмеивается — так, будто считает ее дурочкой.

— Я смеюсь не над вами, Мария. Просто мне пришло в голову, что из вас получился, черт побери, самый красивенький мальчишка, какого я только видел, — а меня, в отличие от некоторых утонченных вельмож Его величества, отнюдь не очаровывают юные мальчики.

Она не удержалась и улыбнулась ему в ответ. Стафф не заговаривал с ней после того, как они сошли с парома, и теперь его голос подействовал на нее успокаивающе.

— Ну, тогда я не вижу никакой для вас надобности проводить в Банстеде весь день и ночь с мальчиком, — бросила она. Стафф вскинул бровь, но отвернулся от Марии и вновь обратил все внимание на дорогу.

Чем больше они удалялись от Лондона, тем чаще встречались на дороге тележки гуртовщиков, крестьянские возы, расписные повозки угольщиков. Наблюдая привычную картину, Мария стала успокаиваться. Пусть она и везет грустную новость, матушка с Симонеттой будут рады видеть ее. А малышка Кэтрин завизжит от радости и бросится в материнские объятия, как бывало всегда, даже если они расставались ненадолго.

Путники уже подъезжали к Кройдону, когда строгий предводитель позволил им спешиться и отдохнуть на берегу ручья, под сенью развесистых старых дубов.

— Ах, как я хотела бы прилечь здесь, на берегу, и поспать, — с тоской призналась Мария, разминая затекшие мышцы. Бедра страшно болели, а шпага то и дело путалась под ногами. Раньше ей никогда не приходилось так долго скакать верхом, по-мужски. Нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Видно было, что и Нэнси страдает: бедняжка с трудом передвигала ноги, потом тяжело оперлась о ствол могучего дуба.

— Все болит, милая моя? — спросил Стафф, протягивая Марии флягу с вином из их запаса.

— Не настолько, чтобы я не смогла доехать прямо до Гевера сегодня же, милорд, — едко ответила она.

— Если ты, девочка, попытаешься доскакать до Гевера сегодня же, потом неделю не сможешь ходить. А вообще-то самое лучшее для тебя — отдохнуть, лежа на спине, а не бродить кругом.

Она повернулась и хотела наградить его за шутку суровым взглядом, но Стафф смотрел в другую сторону, задумавшись, и явно ни на что не намекал своими словами.

— Я думаю, что Нэнси и Стивену тоже придется задержаться на ночь в Банстеде. Парень-то продержится до вечера, до самого Иденбриджа, а девушка — нет. — Он поднялся на ноги, явно не собираясь советоваться с Марией, где должны останавливаться ее слуги и куда им надлежит ехать. Ее это задело, но она молча позволила ему подсадить ее в седло. Если уж придется остановиться на ночь в Банстеде вместе с ним, то неплохо иметь под рукой Нэнси. Тогда можно настоять, чтобы девушка спала с ней в комнате.

Фруктовые сады и поля пшеницы постепенно уступили место рощицам берез и вязов, и Мария почувствовала себя уже дома. Потом отдельные рощицы сменились знакомыми ей с детства густыми зелено-голубыми лесами Кента. Она отдыхала душой, пока ей в глаза не бросился придорожный знак: поворот с Кентской дороги на запад, в Банстед — так было написано. Стафф натянул поводья храпящего жеребца, и все остальные придержали лошадей, окружив Стаффа.

— Как чувствуете себя, мистрис Нэнси? — небрежно поинтересовался он, словно они выехали на небольшую прогулку из Гринвичского дворца.

— Устала, милорд, все болит. Но я могу еще ехать.

— Молодец, девочка! Но пошел уж, должно быть, четвертый час пополудни, поэтому я предлагаю, чтобы вы со Стивеном свернули вместе с нами на Банстед, заночевали там, а рано утром отправились в Гевер. Мы же с леди Кэри, вероятно, пробудем там еще завтра, а быть может, и послезавтра.

Нэнси широко открыла глаза от удивления. «Вот простая душа, — подумала Мария. — А раньше она не понимала, к чему он клонит? Ладно, она хоть теперь поняла, что к чему, и станет мне помогать, когда приедем на этот столь замечательный постоялый двор». Да, и еще: Стафф ведь посмел намекнуть, что они задержатся в Банстеде больше, чем на один день! Он что, думает, будто она готова бежать с ним, когда господин ее супруг всего пять дней как умер?

— Будет исполнено, милорд, — ответила Стаффу девушка. Тот кивнул, и они повернули коней на Банстед, лежащий в двух милях к западу.

Деревушка выглядела необычайно привлекательно, это Марии пришлось признать. Двери не обезображены ни единым крестом, люди спешили, как всегда, по своим обычным делам. Над деревушкой возвышались тонкие готические шпили средневековой церкви, сложенной из потемневшего от времени камня. На зеленой лужайке, начинавшейся у самой церкви, мирно паслись коровы. Постоялый двор заметно выделялся среди окружавших его беленых бревенчатых домиков. Строения его образовывали букву «Г», огибая сад, где сейчас буйно цвели поздние розы. На несколько облупившейся вывеске красовались надпись «Золотая чайка» и гордое изображение этой птицы, парящей в безоблачной небесной лазури.

Мария перебросила одну ногу через шею взмыленной Иден и позволила Стаффу бережно опустить себя на землю. Ноги ее, ступив на мощеный двор, стали дрожать и подгибаться, и до распахнутых настежь дверей она дошла лишь с помощью Стаффа, придерживавшего ее за локоть. В просторном общем зале царил полумрак. Большой стол раздвинут к ужину, но огонь в очаге не горел, никто не выбежал встретить гостей.

— Уитмен! — Стафф усадил Марию на скамью, рядом присела вконец измотанная Нэнси, едва не споткнувшись при этом из-за шпаги. Стафф подошел к крутой лестнице, которая вела на второй этаж. — Уитмен, старый пес, сейчас же выползай из своей конуры! К тебе гости, дружище, и платят они звонкой монетой!

Где-то в глубине дома громко хлопнула дверь, за стеной с очагом затопали вверх по лестнице быстрые шаги. Показалось лицо, заросшее рыжей бородой, и Мария поразилась, насколько этот человек похож на короля: такой же широкоплечий, румяный, огненно-рыжий, разве что ростом гораздо ниже.

— Стаффорд, чтоб мне провалиться на месте! — заорал он громовым голосом и стал радостно колотить Стаффа по спине — вместо того чтобы поклониться, как отметила Мария. — Вот уж не ждал, что тебя каким-то ветром занесет в наши края! А ты не забыл про те монеты, которые я проиграл тебе в кости, верно? Приехал забрать старый должок, а?

— Мне кажется, это дело можно уладить раз и навсегда: мы ночь-другую проведем под твоим гостеприимным кровом, дружище. Знакомься — леди Кэри и ее слуги, Стивен и Нэнси. Можно в этой глуши найти человека, который позаботится о нас самих и наших лошадях?

— А как же, милорд, с радостью и удовольствием! — Его глубоко посаженные глаза обежали всю усталую компанию и зажглись, когда он рассмотрел красавицу в мужском платье (длинные локоны Марии выбились из-под холщовой шапки и рассыпались по плечам).

— Там, наверху, всех вас ждут чудесные комнаты. Хватит трех — одной большой и двух совсем маленьких? Сейчас в Банстеде почти нет проезжих, но тех, кто заезжает к нам, мы обслуживаем с дорогой душой. В селе нынче небольшая ярмарка, странствующие торговцы живут в своих шатрах. Позвольте, я вам комнаты покажу. Скоро вернется моя жена — как только потратит на ярмарке все мои денежки. У нас двое малышей, милорд. Здесь мне славно живется с тех пор, как шесть лет назад я оставил службу на «Мари-Роз» — тогда мой родитель почил в бозе и оставил мне «Чайку».

Они все поднялись по лестнице, и лишь тогда Мария заметила на стенах зала и на лестнице переплетение корабельных снастей, детали судовой оснастки.

— Вы говорите, «Мари-Роз»[117], мастер Уитмен? «Мари-Роз», прекрасный корабль Его величества? Значит, вы служили на королевском флоте?

Стафф громко рассмеялся логическому развитию ее мыслей, но сияющее лицо Уитмена хранило торжественное выражение.

— Еще бы, миледи! Пятнадцать лет я прослужил матросом нынешнему королю, а до него — его царственному родителю. Мы на «Мари-Роз» охраняли пролив[118] — там-то я и встретил его сиятельство, когда он путешествовал во Францию. А прежде того я плавал на «Золотой чайке», где, осмелюсь доложить, у меня командир был куда мягче, верно, милорд?

— Мы все по порядку расскажем даме, Уит, когда она отдохнет.

— А я однажды плавала на «Мари-Роз», — сказала Мария, когда они остановились на маленькой площадке, куда выходили несколько скошенных дверей. — С ее высочеством принцессой Марией, когда она направлялась во Францию, чтобы стать супругой короля Людовика. Это было очень давно.

Мастер Уитмен вгляделся в нее внимательнее.

— Я был в том плавании, миледи, но вас, осмелюсь доложить, не припоминаю. Именно в честь принцессы и был назван наш корабль. Только вы-то, должно быть, тогда еще были совсем ребенком. А вот мне больше всего полюбилась «Золотая чайка». Изволите видеть, там есть свобода и нет такого жестокого и бессердечного командира, пусть и назначенного самим Его величеством, верно?

Мастер Уитмен и бровью не повел, когда Стафф поместил Стивена и Нэнси в двух маленьких комнатках, а Марию повел в большую опочивальню. Обменявшись с ним несколькими словами касательно ужина, Уитмен удалился и плотно затворил дверь. Стивен не спорил, Нэнси выглядела беспокойной, несмотря на всю свою усталость, а мастер Уитмен лишь подергал себя за краешек бороды. Мария сдерживалась, пока его шаги не затихли за дверью.

— Для меня это совершенно неприемлемо. Я лягу с моей горничной, раз вы так явно вознамерились расположиться на ночь здесь.

— Ты, я думаю, лучше бы умылась с дороги, любовь моя, а когда поедим, я тебе сделаю ванну.

Она стояла в нерешительности, а он тем временем сорвал с себя рубашку и полез в недра чересседельных сумок, брошенных перед тем на пол.

— Мне почему-то кажется, что в платье тебе будет не в пример удобнее, чем в штанах, хотя ты и в них отлично выглядишь. — Он сердито взглянул на нее. — Куда это, интересно, ты собралась?

Она остановилась, положив руку на щеколду двери.

— Я же сказала вам, что устроюсь с Нэнси.

— Послушай, Мария. Хватит спорить. Я весь грязный, усталый и голодный как волк. И ты тоже.

Это он в прямом смысле или намекает на что-то другое? Стафф стоял совсем недалеко, глядя на нее и встряхивая в руке коричневое платье для верховой езды. Спутанные пряди волос упали ему на лоб, а глаза, как всегда, пронизывали ее насквозь. Ноги у Марии дрожали, будто она все еще была в седле, покачиваясь в такт легкому галопу Иден.

— Ну хорошо, — выговорила она. — Пока я остаюсь здесь. Я знаю, что вы не станете принуждать вдову своего покойного друга к тому, чего она сама не желает. — Мария взяла у него свое платье, повернулась и стала наливать в таз воду из оловянного кувшина, чтобы умыться.

Еда, поданная им мастером Уитменом, была простой и грубоватой, однако они смаковали ее, словно изысканные дворцовые блюда. К облегчению Марии, Стафф после ужина остался в зале, беседуя с Уитменом и Стивеном, тогда как Нэнси помогла ей принять ванну в опочивальне. Такой учтивости и сдержанности она от него не ожидала, видя, как он ласкает ее каждым взглядом. Мария немного успокоилась. В конце концов, поблизости будут ее слуги. Она провела с Ним весь день, и он даже не пытался поцеловать ее. Несомненно, Стафф понимает ее положение и не станет усугублять его.

На темнеющем небе зажглись первые звездочки, когда она вышла со Стаффом на мощеный двор размять усталые руки и ноги. Такие ясные звездные ночи неизменно напоминали ей о бархатном потолке, разукрашенном мастером да Винчи. Только под тем небом не жужжали и не стрекотали насекомые. Стафф стоял за спиной Марии, не прикасаясь к ней, но она физически ощущала ласку от одного его присутствия. В свете висевших в зале ламп его фигура отбрасывала длинную тень, тянувшуюся через весь двор до самых кустов роз. В зале же Нэнси болтала с Маргарет, женой мастера Уитмена, а Стивен дремал у огня.

— Пойдем вместе на пруд, Мария? — раздался тихий голос прямо над ее ухом. — Позади постоялого двора есть маленький пруд, где разводят рыбу.

Вообще-то ей следовало сказать «нет», но она кивнула в знак согласия и пошла впереди. В небе сияли яркие звезды, а над крытыми соломой домиками только что взошла почти полная луна. От земли шел запах свежести, будто после недавнего дождя, и на душе у Марии, вопреки гнетущему чувству вины, воцарился покой. Гевер тоже поможет ей обрести душевный покой, такой же глубокий.

Ни одно дуновение ветерка не тревожило зеркальную гладь маленького пруда. Большие овальные листья водяных лилий, заботливо укрывавшие белоснежные цветы, казались камешками, по которым можно перейти на противоположный берег. Мария в задумчивости облокотилась о ствол подстриженной плакучей ивы. Подстриженной, вне всякого сомнения, для того, чтобы пруд был виден из окон постоялого двора. Ива закрывала их, как огромный зонт. Темную траву у кромки воды усыпали светлячки.

— Должен ли я понимать так, что ты не собираешься делить со мной ложе, поскольку бедняга Вилл умер, а ты получила действительную свободу и принимаешь такое решение по своей доброй воле? — спросил Стафф тихим голосом. Вопрос повис без ответа: Мария давно обдумала ответ, который надлежит дать в таком случае, но слова не шли у нее с языка. — Я не хочу стать тебе противен, как Франциск, не хочу, чтобы ты была безразличной ко мне, как к Его величеству, ибо для них ты была только вещью. Я слишком сильно люблю тебя, хотя мои глупые чресла болят и желают, чтобы ты распростерлась подо мною.

В тишине ее сердце стало стучать громче, громче. Слава Богу, хоть темно, и ему не видно ее лица.

— Они — короли, отец это одобрял, а меня никто ведь и не спрашивал, — услышала она наконец свой голос как бы со стороны. — А Вилла Бог неожиданно дал мне в мужья.

— Скорее, это король дал его тебе, — возразил Стафф.

— Понимаешь, меня всегда толкал отец — то в одну сторону, то в другую, а если не отец, то кто-нибудь еще. А теперь я вольна решать за себя сама.

— Это я одобряю, Мария, правда. Не могу даже передать, как страстно мне хотелось услышать от тебя что-либо подобное. Однако же, если ты в итоге решишь обходиться без меня, то первым моим желанием будет похитить тебя и никогда не выпускать на свободу. — Он бросил в пруд камешек, тот пролетел, четыре раза ударившись о поверхность и поблескивая в лунном свете, потом пошел ко дну.

— Тогда это будет снова то же самое: мужчина-властелин принимает решения за меня, — высказала вслух свою мысль Мария.

— Знаю. Знаю, черт побери! — Он повернулся к ней и бережно отстранил ее от ствола ивы. — Однако есть разница, моя Мария, — я люблю тебя и не сомневаюсь, что ты тоже меня любишь. Станешь это отрицать?

— Не стану, — медленно выговорила она, а тем временем в ее памяти всплывали воспоминания: как ей горько приходилось без него в Плэши, сколько радостей она испытала с ним. — Мне кажется, я люблю тебя, Стафф, но, понимаешь… жизнь у меня так запуталась, я так несчастна была с Виллом и с Его величеством, и поэтому, наверное, я…

Стафф сильно встряхнул ее, и она умолкла.

— Когда-то я спросил тебя, любишь ли ты Вилла, и ты ответила: «Кажется, люблю». Я сказал тогда: раз тебе кажется, то ты его не любишь. Помнишь? Я не желаю, чтобы тебе «казалось», будто ты любишь меня. Я буду владеть тобой и твоей любовью, девочка, и ты будешь точно знать, что это любовь, а иначе я могу с таким же успехом жениться по королевскому капризу или уложить первую придворную даму, какая подвернется под руку.

На глаза Марии навернулись слезы обиды, как всегда, когда речь заходила о его возлюбленных. От сжимавших ее крепких рук у нее заболели плечи. Мария подавила желание сказать, как сильно она его любит.

— Я понимаю, что ты пережила потрясение, Мария, и надеюсь, ты сама во всем разберешься, если сможешь удержаться подальше от когтей своего отца. Но раз ты сейчас немного не в себе и раз уж нам всегда приходилось пользоваться малейшей возможностью, чтобы побыть вместе, то я скажу тебе, что и как мы станем делать, пока находимся здесь.

Мария молча смотрела на его белую рубашку с открытым воротом. Казалось, что в темноте та мерцает в отблесках лилий, светлячков и сиянии звезд.

— Я не стану принуждать тебя отдаться мне на ложе, если ты сама того не пожелаешь. Но ты должна понимать: любящему мужчине нужно от тебя гораздо больше этого. У нас есть сегодняшняя ночь и завтрашнее утро, когда уедут Стивен и Нэнси. Потом я доставлю тебя в Гевер, как и обещал, в целости и сохранности. До тех же пор мы останемся вместе, и это само по себе может немало залечить твои душевные раны. Пойдем.

— Куда?

— Мне подумалось, что неплохо бы покататься по пруду в этой вот маленькой рыбацкой лодочке, — объяснил Стафф, подталкивая ее к берегу пруда. — После четырех часов, проведенных в седле, это будет отдыхом.

Мария побрела за Стаффом, держась за его руку. На берегу, подальше от воды, стояла маленькая лодка-плоскодонка. Стафф столкнул ее на воду и поддержал Марию за локоть, пока она, приподняв юбки, перебиралась в лодку. Как только Мария устроилась на одной из двух грубо оструганных досок, служивших сиденьями, Стафф прыгнул в лодку, и та закачалась под его весом. Потом он сделал несколько гребков и оставил весла свисать по бокам лодочки. Пруд был таким маленьким, что лодочка сразу оказалась чуть ли не на середине, медленно проплывая среди покрывавших зеркальную поверхность лилий. В лодочке было тесно, Стафф и Мария соприкасались коленями; Стафф вытянул длинные ноги, и ступни оказались под сиденьем Марии, по бокам ее юбок.

— Какая прекрасная ночь, — нарушила воцарившееся молчание Мария. — Плыть неспешно по пруду — сказка!

— Да, любовь моя, — вздохнул Стафф. — Ты можешь себе представить всю жизнь вот так, в своем распоряжении, не ожидая королевского зова? — Голос затих, словно он уже пожалел о сказанном.

Мария припомнила, как Виллу перед смертью все казалось, будто его вызывает государь. Значит, король обладает такой невероятной властью над всем, что бы они ни делали? Ее вдруг очень испугала мысль, что они так никогда и не будут свободны от его воли.

— Должно быть, для Джона Уитмена эта лодочка — жалкое подобие «Мари-Роз» или «Золотой чайки», — неожиданно сказала Мария. — А он очень скучает по морю, Стафф?

— Ему не хватает красоты и свободы морской стихии, но на «Мари-Роз» у него был суровый командир, с которым невозможно было поладить. Поэтому, когда ему представился случай вести такую жизнь, где он сам себе хозяин, он за этот случай ухватился. Возможно, он никогда больше не увидит ни океана, ни даже пролива, но отчаиваться от этого не станет.

Стафф вытянул руки и наклонился вперед, встав на колени; его лицо оказалось слишком близко от Марии.

— А можно, мы сорвем немного лилий? — спросила она, отворачиваясь в сторону. — Они видны даже в темноте.

— Ты права. — Он развернул лодку, направив ее к ковру, покрывшему воду, и Мария осторожно потянулась к стебельку.

— Ой, они такие скользкие и все время уходят под воду, — заметила она, выдернув один цветок, и подняла его над бортом, стряхивая капли. — А знаешь, они совсем не пахнут! — Она протянула цветок Стаффу, но тот даже не сделал попытки понюхать. Он лишь сжал рукой ее запястье, притянул Марию ближе к себе и наклонился, отыскивая губами ее губы. Поцелуй был нежным и теплым. Мария почувствовала, что летит с ним в пространстве и это мгновение так хрупко и трепетно, что его просто страшно потерять. Стафф приник к ее устам крепче, свободной рукой он провел по щеке Марии и нежно погладил выбившиеся пряди волос. Когда он отстранился, она в ясном лунном свете посмотрела прямо ему в глаза. Ей показалось, что у него дрожат губы, но это, должно быть, свет так отражался от поверхности пруда.

— Хочешь, насобираем еще немного этих скользких, ничем не пахнущих лилий? — предложил он. — Мы отдадим их мистрис Уитмен и будем считать, что вечер завершен. Думаю, мы оба уже без сил.

Мария выдернула из водной колыбели еще две лилии. Потом они прошли через опустевший общий зал «Золотой чайки» и тихо, на цыпочках, поднялись в свою комнату.

Когда он повернул ее к себе спиной и стал развязывать шнурки на платье, как часто делал, когда они предавались любви, Мария не стала возражать. Казалось, молчание и спокойствие лучше всего защищают ее от власти Стаффа, но поцелуй на пруду все еще горел у нее на устах. Она освободилась от платья и поежилась, однако он уже отвернулся, снял рубашку и, подойдя к столу, налил себе кубок вина.

— Хочешь вина, Мария?

— Нет, благодарю.

Он запрокинул голову и осушил кубок. Одеяло на ложе было уже отвернуто, можно ложиться. Нэнси или мистрис Уитмен? Этой ночью они все думают, что она спит со Стаффом, и все в это поверят. Но если бы ей только удалось провести эту ночь, не бросаясь в его объятия, то, возможно, она получила бы прощение за греховное нежелание быть Виллу хорошей женой? Она умолит Стаффа не прикасаться к ней, если он нарушит слово.

Он задул лампу, но в комнате все равно было светло, как днем. Стукнули об пол его сапоги, он подошел к постели, взялся за край одеяла.

— Ляжешь у стены? У меня нет ни малейшего желания ложиться на жестком полу или делить постель со Стивеном. Не бойся. Места здесь хватит. Не хочешь, чтобы я тебя трогал, я и не буду.

Она подняла на него удивленный взгляд. Вот так легко? И тут же рассердилась на себя из-за вспыхнувшего желания, чтобы он овладел ею насильно. Она легла, быстро натянув на колени ночную сорочку, а Стафф, внешне бесстрастный, смотрел на нее.

— Доброй ночи, любимая, — произнес он. — Когда ты будешь спать в Гевере — одна и в полной безопасности, — тебе, надеюсь, не придется так горько ругать себя за эти потраченные напрасно часы, как ругаю себя я. Но раз уж тебе надо какое-то время провести без объятий, будь по-твоему.

Они лежали в неловком молчании, усталые, ровно дыша. У Марии снова разболелись мышцы — оттого, что она напряглась на краешке постели, изо всех сил стараясь держаться подальше от него. Лунный свет из окошка протянулся полосой поперек ложа до самой стены, и все же Мария не могла уснуть, хотя глубокое ровное дыхание Стаффа показало ей, что он наконец спит. Мысли пролетали у нее в голове одна за другой, не давая покоя. И мучили ее вовсе не воспоминания о Вилле и его высказанных в бреду обвинениях, а та страсть, которую она питала к Стаффу, память о столь дорогих ей часах, проведенных с ним в постели, в его объятиях, где бы это ни случалось в последние месяцы. Пламя неудовлетворенного желания жгло и терзало ей низ живота. Она хорошо понимала, что стоит легко прикоснуться к нему, позвать по имени, разбудить — и все эти мучения закончатся. Но в этом случае она никогда не обретет свободу, при которой только и может убедиться в своей любви к нему; не сможет сама распоряжаться своей жизнью. Залитый лунным светом прямоугольник продолжал неутомимо двигаться по стене рядом с ней. Глядя на него сквозь слезы в полной тишине, окутавшей постоялый двор, Мария уснула.

Утром, когда она пробудилась, Стаффа уже не было, а сама она лежала на животе, разбросавшись и заняв добрую часть его половины ложа. Она рывком села на постели, раздумывая, не подвинулась ли так далеко, когда он был еще в постели. Да нет, она бы тогда наверняка проснулась. Комнату заливали яркие лучи солнца, стирая воспоминания о лунном свете минувшей ночи. Мария быстро оделась и пошла отыскивать Нэнси, чтобы та завязала ее кружева. Но дверь в комнату горничной стояла открытой настежь, как и в той комнате, где ночевал Стивен. Неужели они уже в дороге?

— Ваши спутники уже целый час как уехали, миледи, — послышался из комнаты Стивена голос мистрис Уитмен. Мария заглянула внутрь: жена хозяина застилала одну из двух узеньких коек, стоявших в комнате. — Оно и к лучшему — выехать пораньше, а то поблизости от Окстеда шалят целые шайки разбойников. Они нападают на тех путников, кто припозднился. А я уж, раз так, помогу вам одеться. Господин ваш завтракает с моим Джоном. Они всегда вспоминают прежние времена на «Мари-Роз», хотя господин ваш точно не моряк. Моряков сразу отличишь, в любой толпе. — И она весело засмеялась, заканчивая приводить в порядок кружева Марии.

«Он не мой господин», — чуть не сорвалось у Марии с языка, но она лишь поблагодарила добрую женщину и спустилась по узкой лестнице, придерживаясь за корабельные снасти, связанные хитрыми узлами и служившие здесь перилами.

У Стаффа загорелись глаза, когда он увидел ее. Он был в весьма добром расположении духа и, казалось, не держал на нее зла за минувшую ночь. Марии было стыдно того, как она проголодалась, однако же она съела без остатка горячую овсянку и фаршированную куропатку, закусила фруктами и запила все это изрядным количеством эля. Это развеселило Джона Уитмена, он сказал, что ест она, как заправский моряк, только что сошедший на берег. Она с удивлением узнала, что половина утра уже прошла, и стала выговаривать Стаффу за то, что он не разбудил ее раньше.

— Почему ты не стал будить меня? — снова и снова повторяла она, когда они отправились прогуляться по небольшой деревне.

— Ты нуждалась в отдыхе, Мария, к тому же у меня было ясное предчувствие того, что я ничего не выиграю, если разбужу тебя, пока сам еще в постели.

Она залилась румянцем, но тут же рассмеялась, поняв, что он шутит. Ей все никак не верилось, что этот страстный, зачастую нетерпеливый мужчина, с которым она не раз проводила такие жаркие ночи, сумел удержаться и не прикоснуться к ней. И никак не могла понять, что же перевешивает в ее душе: облегчение или обида.

Двойные двери готической церквушки были отворены, к ней весьма непочтительно прилегали с одной стороны кузница, с другой — площадка с позорным столбом и колодками. За церковью находилось кладбище с покосившимися и поросшими травой надгробьями, устремленными вверх в подражание столь близким шпилям.

— Может быть, зайдем, Стафф? Я поставлю свечку и помолюсь недолго.

Он кивнул, и они вошли вдвоем, онемев от восхищения этой маленькой жемчужиной в оправе простенького селения. Цветные витражи покрывали пол переливами всех цветов радуги, а распятие было украшено полудрагоценными камнями. Мария зажгла свечу, опустилась на колени близ исповедальни и удивилась тому, что Стафф преклонил колени рядом, касаясь ее локтем. Она горячо помолилась за упокой души Вилла, за себя и за здравие сына, который жил вдали от нее. Кто сумеет деликатно рассказать ему о смерти отца, утешить, если он заплачет?

Вдруг ей пришла в голову мысль. Быть может, Стафф, возвращаясь в Элтгем, заедет в Хэтфилд? Но смеет ли она просить о милости, когда сама отказывает ему в них? Когда она наконец повернула голову и посмотрела на него, Стафф сам уже смотрел на нее, а позади них стоял священник.

— Нам приятно, когда сюда приходят помолиться путники, — тихо произнес он. — Может быть, вам нужно что-нибудь еще? Я не заметил поблизости ваших лошадей. — Его лицо осветила хитрая улыбка.

— Мы остановились на постоялом дворе, отче. Едем в Иден-бридж, а здесь гостили у моего друга, мастера Уитмена.

— A-а, понятно. Сейчас мало кто ездит по дороге с запада на восток. Когда-то эта церковь привлекала к себе множество паломников, направлявшихся в Кентербери, но теперь этого уж нет. Время другое. На дорогах к югу бесчинствуют шайки разбойников. Боюсь, что проклятье, павшее на Лондон и наши края, — это кара Божья за грехи наши.

Мария была рада, что он не спросил ни как их зовут, ни куда именно в Иденбридже они едут. Если он предположил, что они муж и жена, тем лучше. Ей было бы стыдно сказать служителю церкви, что это не так. Однако он, несомненно, позднее расспросит о них мастера Уитмена, а потом помолится о прощении их грехов. Если б только он ведал, что супруг ее всего пять дней как умер от потницы, то уж точно решил бы, что она идет прямой дорогой в ад.

Стафф положил несколько монет в ящичек для пожертвований, и они с Марией вышли на залитую солнцем площадь, оставив позади и благолепную церквушку, и озадаченного священника. Ярмарка, расположившаяся на лужайке, выглядела убого после тех великолепных ярмарок, которые Мария повидала в Гринвиче и даже в окрестностях Гевера. Они шли мимо ларьков с дешевыми поделками, и она не возражала, когда рука Стаффа обнимала ее за талию или гладила ей волосы. Мария все оглядывалась, поминутно ожидая встретить неодобрительный взгляд отца или злой прищур Вилла. Ощущение того, что никто тебя здесь не знает, одновременно и смущало, и пьянило.

Они посмотрели моралите[119] в исполнении театра марионеток, прошли мимо шатров гадалок.

— Хочешь узнать свою судьбу, любовь моя, или же предпочитаешь теперь сама ее устраивать?

— Конечно, Стафф, теперь я предпочитаю сама устраивать свою жизнь.

— Это замечательно, — широко улыбнулся он. — Только не забывай, что и у меня такие же предпочтения. Так что принимай во внимание и это, и то, как я отношусь к тебе, когда станешь принимать собственные решения, Мария Буллен.

Мария и не взглянула на кипы шарфов и всяких безделушек, разложенные коробейниками на столиках, но Стафф наклонился и вытянул из пестрой груды блестящую сеточку для волос.

— Золотой силок! — воскликнул он, потряхивая сеточкой на солнце так, что ее тонкое плетение засияло, засверкало. — Я беру, друг, — это подходит к волосам моей дамы. — Он дал монету обрадованному парню.

Они зашагали в обратном направлении, медленно, никуда в сущности не стремясь.

— Не забывай, Мария, того, что я сказал, какой бы свободной ты сама себе ни казалась. Мне тоже нравится думать, что я свободен, но это неправда. Ты опутала меня так же крепко, как эта сеточка охватит твои непокорные локоны.

Мария посмотрела на него, слезы подступили к ее глазам.

— Благодарю, — и больше не смогла выговорить ни одного слова. Осторожно потрогала пальцами сеточку. Очень тонкая работа. Как она оказалась на этой убогой деревенской ярмарке? Что могла бы поведать о своей прежней владелице? Марии хотелось поделиться своими мыслями и чувствами со Стаффом, но она боялась, что голос ей изменит.

Они ступили на мощеный двор «Золотой чайки», и Стафф обнял ее за талию. Потом он наклонился и коротко поцеловал в щеку.

— Пойдем, золотая Мария. Мы отправляемся в замок Гевер, — сказал он.

И они вошли в полутьму зала под облупившейся вывеской.

Глава двадцать третья

Аллюр, который они взяли, выехав в Гевер, не напоминал вчерашнюю стремительную скачку: ехать было всего три часа. Всю дорогу они оживленно разговаривали и показывали друг другу то один открывшийся вид, то другой. Было заметно, что Стафф не в восторге от завершения их путешествия и предстоящей разлуки. Мария заметила это и была польщена. Она пригласила Стаффа заночевать в Гевере, а уж завтра пускаться в обратный путь в Элтгем. Она трезво рассудила, что ему придется согласиться: ведь вскоре после обеда стемнеет, а на дорогах по ночам слишком опасно. А тогда, после обеда, она попросит его сделать ей одолжение и навестить Гарри в Хэтфилде — рассказать ему о смерти отца, которого мальчик давно не видел и теперь уж никогда не увидит.

Мария ощущала себя отдохнувшей, голова была ясной, впервые со дня смерти Вилла; наверное, она чувствовала себя лучше, чем за все время с тех пор, как двор покинул Гемптон, оставив там ее с Виллом. День выдался жаркий, но в тени, на лесных дорожках и тропинках, было прохладно. Если не считать полей вокруг небольшой деревни Окстед, они будут защищены от палящих солнечных лучей до самого дома — до зеленой долины и заливных лугов на берегах Идена.

Они не стали делать привал в Окстеде, уединенном феодальном владении, почти не затронутом новыми веяниями. В тени нескольких домиков лежали тощие охотничьи псы, поминутно махавшие хвостами, отгоняя мух, а людей почти не было видно.

— А интересно, они знают, кто сейчас царствует или как выросла враждебность к французам со времен Поля золотой парчи? — обратилась Мария к Стаффу, повышая голос, чтобы он расслышал ее за цокотом копыт идущих легким галопом лошадей.

— Сомневаюсь, девочка. В этих краях люди все еще радуются, что Война Алой и Белой Розы не опустошила их поля. Эта деревня уже во владениях твоего отца?

— Нет, они начнутся через пять миль. Там будет хорошо заметный знак на лесной тропе.

— Ну да, конечно. Если бы эта земля принадлежала лорду Томасу Буллену, то об этом здесь было бы ясно написано. — Они вместе рассмеялись над тем, что скрывалось за шуткой, и вскоре оставили вырубки Окстеда далеко позади.

Эта дорога на Гевер была незнакома Марии: в поездках она привыкла держаться больших дорог и никогда не подъезжала с северо-запада, из лежащего в стороне Банстеда. Ей как-то случалось здесь проезжать, но дороги она почти не помнила. Лес был густой, а воздух напоен прохладой и влагой. Не раз олени, кормившиеся вблизи тропы, испуганно озирали их своими влажными карими глазами и уносились прочь. Дорога пошла чуть вверх, и тут-то все и произошло в один миг. Поперек тропинки лежали три поваленных дерева. Санкторум, жеребец Стаффа, одним прыжком преодолел первые два, а другим легко перепрыгнул третье, но Иден оробела, заупрямилась, выгнула шею дугой и едва не сбросила Марию наземь. Стафф круто развернул коня и, убедившись, что Мария держится в седле, со звоном выхватил шпагу из ножен. Тотчас же на тесной тропе появилось множество людей и лошадей, и Мария завизжала от неожиданности и испуга. Да нет, только три человека, из них двое верховых. Стафф со своим тонким клинком набросился на детину, державшего большой широкий меч. Пеший схватился за узду Иден, и Мария снова завизжала; Иден попятилась, сбив разбойника с ног.

Тот вскочил, рванулся вперед и повис на поводьях, пока Мария не успела развернуть кобылу; лошадь низко нагнула голову. Только тогда Мария спохватилась: у нее ведь была шпага, а одета она юношей, но теперь, после ее дурацкого визга, разбойники уже сообразили, что она не боец. Она попыталась вытащить шпагу, но плотный бородатый мужик, черноволосый и черноглазый, схватил ее за талию, выдергивая из седла. Мария вцепилась ему в лицо длинными ногтями и содрогнулась, почувствовав, как они впиваются в его глаза и кожу. Тот выругался и отпустил ее, закрывая руками глаза.

Казалось, она лишь на мгновение потеряла Стаффа из виду, но, когда снова отыскала его взглядом, ей предстала совершенно иная картина. Один из противников Стаффа уже лежал на земле, а сам он сошелся в отчаянной схватке с другим всадником, посылая Санкторума вперед. Шпор на Стаффе не было, но он колотил могучего жеребца по ребрам каблуками сапог и заставил коня своего противника попятиться к перегородившим тропу бревнам. Дальнейшего она не увидела: пеший разбойник резко дернул ее, и Мария упала в его окровавленные руки.

— Нет! — пронзительно завизжала она. — Нет! — Она лягалась и брыкалась, и оба полетели в траву. Она услышала, как вслед за ней шлепнулась на землю ее шпага. Волосы Марии рассыпались, накрыв ее вместе с разбойником.

— Девка! — зарычал тот. — Девка с желтыми волосами! — Он стал грубо лапать ее груди сквозь тонкую рубашку, а Мария вертелась и лягалась. Разбойник перекатил ее на живот и заломил руку. Она закричала от боли, а тем временем звон шпаг совершенно утих. Потом ей показалось, что сейчас ее растопчут копыта Санкторума, поскольку его топот неумолимо надвигался. Мария ткнулась губами в грязную землю и закрыла глаза.

Внезапно из спины и руки ушла боль. Она подняла голову, отвела пряди волос и увидела, как спешившийся Стафф вонзает в чернобородого свою окровавленную шпагу. Из горла разбойника фонтаном хлынула кровь, а ужас, застывший в его глазах, навеки отпечатался в памяти Марии. Она боком откатилась, отползла подальше от колющего Стаффа и хрипящего разбойника; Санкторум тихо стоял рядом, довольный, что на его спину не давит груз.

Стафф, похоже, был жив-здоров, хотя пошатывался и покачивался, когда к его ногам свалился поверженный разбойник. Мария бросила быстрый взгляд назад. Из двух верховых один удрал, погнав коня в чащу леса, из которой они вынырнули, а другой мешком валялся поперек упавшего дерева, одна нога застряла в стремени нервно вздрагивающей лошади. Мария бросилась к Стаффу. Стоя к ней спиной, он тяжело оперся о ствол дерева. У самых ног его распростерся ее неудачливый грабитель, уткнувшись лицом в раздавленные серые грибы и сырые листья.

— Стафф, извини, что не сумела помочь. Я и забыла, что у меня шпага.

Он не повернулся к ней, бессильно прильнул к дереву. Его что, тошнит после убийства? Мария ощущала сильный позыв к рвоте, но радость оттого, что им удалось избавиться от разбойников, быстро привела ее в чувство. Она протянула руку и хотела ласково повернуть Стаффа к себе лицом; пальцы тут же стали мокрыми и горячими. Она обежала Стаффа кругом и наклонилась к нему, не обращая внимания на свою измазанную липкой кровью руку.

— Стафф, ты ранен! Тяжело? Давай помогу. Я же не знала.

Он сполз по грубой коре дерева и сел на землю, Мария увидела, как на его темном камзоле — там, где плечо соединяется с могучей грудью, — расползается большое пятно. Она встала на колени, едва не касаясь Стаффа.

— Слава Богу, удар пришелся слева, — проговорил он. — Но печет, как в аду, и крови, должно быть, вытекло уже немало. От тебя, Мария, толку в этой схватке было, как от… впрочем, я ведь не нанимал тебя в солдаты. — Острая боль вынудила его зажмуриться, потом он снова открыл глаза и увидел ее перепуганное лицо.

— Не делай такие круглые глаза, милая моя. Я в состоянии держаться в седле, скоро ты будешь дома. Только помоги мне остановить кровь. Даже чуть повернуть голову, и то больно. Поэтому делай, как я скажу, и делай проворно. Не думаю, чтобы сбежавший негодяй привел подмогу, но мне все же хочется побыстрее отсюда убраться.

— Да, конечно, Стафф. Я сейчас наложу тебе повязку.

— Нет, повязка пропитается кровью, и только. Нужно сделать все, что можно в этих условиях. Собери мох, влажный мох вместе с приставшей к нему землей, побольше. Потом разрежешь мою рубашку и приложишь его к ране. Давай, девочка.

Она углубилась во тьму чащи, не теряя Стаффа из виду. Он скорчился рядом с жутким телом разбойника, который было схватил ее. Да, уж мох здесь рос в изобилии. Она пальцами выкопала и взяла в руки большой круглый кусок. Снизу он был покрыт сырой черной землей. Мария бегом бросилась назад.

— Разрежь рубашку и камзол моей шпагой. Я же не могу пошевелить рукой.

Она с дрожью подняла с земли его шпагу, покрытую коркой засохшей крови. Держа оружие за тяжелую рукоять, Мария не смогла бы направлять его и сделать нужный надрез, поэтому она, закусив губу, взяла испачканный клинок посередине, разрезала два слоя одежды в месте раны и попыталась растянуть края ткани.

— Рви, Мария. Поскорее. Я чувствую себя сносно.

Она рванула ткань в противоположные стороны, и глаза ее наполнились страхом и слезами. На груди зияла глубокая рваная рана, сочившаяся кровью. Стафф внимательно наблюдал за Марией, поэтому она старалась не обнаруживать своего отвращения.

— Не старайся ее вытереть. Засохшая кровь — это хорошо. Ты только прижми к ней покрепче мох, зеленью наверх.

Она сделала, как велено; Стафф застонал от сильной боли.

— А теперь посмотри — может, сумеешь чем-нибудь туго привязать этот мох к ране.

Мария перерыла седельные сумки в поисках единственной пары приличных шелковых чулок. «Ну почему здесь никто не пройдет, не поможет? — мелькнула растерянная мысль. — Боже милостивый, сделай так, чтобы рана оказалась неопасной. Боже милостивый, не дай ему умереть! Не наказывай меня снова, пожалуйста. Я же не виновата, что люблю его».

Она туго обвязала чулками живую моховую повязку, пропустив один у него подмышкой, а другой затянув справа на шее. Стафф обнял ее здоровой рукой и, опираясь на Марию, встал, свистнул Санкторуму. Огромный жеребец послушно подошел и встал как вкопанный. Мария попыталась помочь Стаффу взобраться в седло, но он кое-как справился с этим самостоятельно. От боли и напряжения пот лил у него со лба.

— Подбери обе шпаги, Мария, — простонал он, когда она вложила поводья ему в правую руку. Стафф скорчился в седле, склонившись к шее коня.

Она подняла с земли обе шпаги, Стафф тут же вложил свою в ножны. Мария неловко пристегнула свою и взобралась в седло. Они направили коней шагом в обход упавших стволов — несомненно, хитро заготовленной разбойниками ловушки.

— Давай, Мария, вперед — на полном галопе. Санкторум последует за Иден. — Потом пробормотал вполголоса: — Я чертовски сильно надеюсь, что лекарь Его величества все еще там, в заботах о леди Анне, — и больше не промолвил ни слова до самого Гевера.

Прошло не больше часа, и лес расступился, сменившись разбросанными дубовыми, вязовыми и березовыми рощами. Иден, почуяв запах реки, навострила уши. Глаза Марии наполнились слезами радости, когда они выехали из мрачного леса. Стафф по-прежнему ехал молча, сгорбившись в седле, но сознания не терял. В Гевере она будет ухаживать за ним как следует. Слишком многим она ему обязана. И лишь когда показался родной дом, ее охватила дрожь от всего пережитого: нападения разбойников, ранения Стаффа, смерти Вилла.

Они галопом въехали на парадный двор замка, к ним сразу подбежали услужить Симонетта, Стивен и садовник Майкл. По указанию Марии мужчины внесли Стаффа в замок и затем на второй этаж.

— Кто этот джентльмен, красивый, как дьявол, и что такое случилось с тобой? А Вилл где? И с чего это ты отправилась в путешествие в мужском костюме? — шептала без передышки Симонетта, пока Стаффа укладывали на ложе в комнате Джорджа. Мария пропускала все вопросы мимо ушей, она была сосредоточена только на том, как помочь Стаффу.

— Королевский лекарь все еще в замке? — резко спросила она, наклоняясь развязать наложенную не так давно повязку.

— Нет, Мария. Анна совсем выздоровела, и…

— Так Анна болела? А матушка и Кэтрин здоровы?

— Да, и ты понимаешь…

— Тогда позови матушку. А Майкл пусть сбегает в деревню за аптекарем. Матушка знает, что делать в таких случаях. Поживее!

Симонетта поспешно вышла. Мария склонилась над Стаффом, распростертым на ложе. Взяла его грязную руку своей, еще сильнее перепачканной. Грязь набилась под ее длинные ногти, а растрепавшиеся волосы накрыли голову Стаффа золотистым покрывалом. Он чуть приоткрыл глаза.

— Если у меня начнется от раны лихорадка, ты не бойся, Мария. Когда рана воспаляется, от этого всегда случается лихорадка.

— Да-да, Стафф, милый. Я останусь здесь, с тобой. И бояться не буду.

— Ты любишь меня хоть немного, Мария? — Голос его звучал еле слышно.

— Люблю, милорд. Я… Я очень люблю тебя.

— В таком случае, я полагаю, мне придется болеть очень долго. — Он попытался улыбнуться, но лицо исказила гримаса боли.

— Не разговаривай. Все будет хорошо, обещаю тебе.

— Все, милая? Я молюсь, чтоб это было так. — И сразу уснул, едва закончил фразу.

Тут вошла леди Элизабет и, ни слова не говоря, обняла Марию.

После возвращения домой прошло четыре дня. Мария думала, что в каком-то смысле то были самые долгие дни в ее жизни, но и самые замечательные. Стафф медленно возвращался к жизни, как и она сама. Много часов она провела у его постели. Сразу по возвращении, как ни просила ее матушка немного поспать, как ни говорила Анна, что глупо сидеть над ним — он же без чувств, — она сидела и смотрела на него всю ночь. Время от времени она выходила в соседнюю комнату и с удовольствием прислушивалась к легкому дыханию Кэтрин, но потом возвращалась и всматривалась в нахмуренное лицо Стаффа, вслушивалась в его неровное тяжелое дыхание.

Теперь все домашние облачились в траур по Виллу Кэри — кроме Анны, которая согласилась только повязать на рукав черную ленту. Матушка даже сама сшила темное платьице для Кэтрин. Марии не понравилось, что девочка в нем выглядит ужасно бледной, но было справедливо, что дочка должна его носить в течение месяца. Отец и Джордж пока оставались в Элтгеме, при короле. Они уже неделя как должны знать о смерти Вилла, но из Элтгема пока не пришло ни соболезнований, ни утешений. Сегодня, однако, день был чудесным. Сияло солнце, в воздухе ни малейшей сырости. И Стафф впервые сел на постели, опираясь на гору подушек.

— Получу я сегодня утром хоть один поцелуй, мадам? — поддразнил он Марию. Она радостно улыбнулась оттого, что голос его звучит так бодро и он снова стал шутить.

— За что? — спросила она, изображая святую простоту. — Это вы, милорд, задолжали мне за лечение, за стирку белья и за мою последнюю пару приличных шелковых чулок.

— Я куплю тебе кое-что получше шелковых чулок, если только ты мне разрешишь, милая. И с радостью отдам тебе все поцелуи, которые, по-твоему, с меня причитаются, если только мне удастся избавиться от щетины и найти место, где нас не увидит твоя грозная гувернантка.

— Я бы тебя побрила, — засмеялась Мария, — только у тебя, похоже, не осталось лишней крови, которую не жалко расходовать на порезы и царапины. Есть, правда, парень, который брил Джорджа, когда тот еще не обзавелся собственным лакеем. Я пришлю его к тебе.

— Посиди немного со мной, девочка. Времени вполне достаточно.

Она присела на краешек деревянного стула.

— Все это время, пока ты болел и спал, Стафф, я очень хотела что-то тебе сказать.

— Скажи. — Взгляд у него был, как у мальчишки, который собирается открыть мешок с подарком.

— Я хочу поблагодарить тебя — ты меня спас, когда на нас напали, а от меня не было никакого толку: я дала им понять, что я женщина, еще и визжала. Я прошу прощения. — Она остановилась, не уверенная, надо ли продолжать.

— Но ведь ты и есть женщина, Мария, и прежде никогда не бывала в такой переделке. Я и не ожидал от тебя ничего другого. И никто не обучал тебя орудовать шпагой. А кроме того, ты оказала мне неоценимую помощь после всего. Хочешь что-нибудь добавить?

— Да. Я хочу, чтобы ты знал: я очень ценю… берегу в душе… те часы, которые мы провели в Банстеде, все то, о чем мы там говорили. Да, и еще я благодарна тебе за то, что ты проявил тогда такую сдержанность.

— Не за что. Не слишком благодари. Сомневаюсь, чтобы я смог поступить так еще раз — то есть проявить сдержанность.

Она ожидала, что при этом он усмехнется, но Стафф был совершенно серьезен. Сердце у Марии екнуло и забилось учащенно, как всегда, когда он был рядом. Их глаза встретились. Она уже собиралась с силами, чтобы уступить своему непреодолимому желанию сесть на постель и поцеловать его, когда вдруг в комнату скользнула Анна, напевая вполголоса.

— Доброе утро, лорд Стаффорд. Вы выглядите почти совсем здоровым, только побриться бы не мешало.

— Вы правы, леди Анна. Я и сам думал об этом. — Он провел пальцем по густой щетине.

— A-а! Ладно, а чувствуете ли вы себя достаточно хорошо, чтобы рассказать мне, что на самом деле происходило в Элтгеме, когда вы оттуда уехали? В письмах отца сплошная политика, а записки от Его величества посвящены совсем другому. — Темные глаза Анны смотрели на Стаффа с определенным вызовом, и он спокойно выдержал этот взгляд.

— Я с удовольствием расскажу вам все, что пожелаете, леди Анна, но в эту минуту я просто умираю с голоду. Днем мне хотелось бы немного погулять, а вот за ужином нынче вечером, вероятно, будет самое время.

Анна подняла гладко зачесанную голову и взглянула на Марию.

— Да-да, разумеется, ведь вы же нездоровы, я знаю. Понимаете, мне так не терпится услышать от кого-нибудь, как обстоят дела на самом деле. Джорджа сейчас все время куда-нибудь посылают. Ну, быть может, поговорим за обедом. — Она помахала Марии и удалилась.

— Отчего ты так ответил ей, Стафф? После рагу с бисквитами ты вряд ли умираешь с голоду.

— Может, мне хочется побыть с тобой без посторонних, Мария, а она действительно нам помешала. К тому же я, возможно, получаю извращенное удовольствие, отказывая ей, когда все остальные так стремятся угодить. И будут стараться еще больше, когда осенью она вернется к королю. Не за горами то время, когда отказывать леди Анне станет и неразумно, и небезопасно.

— Ты предрекаешь, что она станет его возлюбленной? Анна утверждает, что никогда на это не пойдет.

— Увы, я начинаю в это верить. Кажется, Его величество предпринимает шаги к тому, чтобы удалить королеву Екатерину от двора, и тогда мы посмотрим, как поступит леди Анна. Должно быть, она чертовски хорошо играет в шахматы, а ты, любовь моя, никудышный игрок.

— Но, мне кажется, тебе нет нужды играть со мной в шахматы. Я…

— При прочих равных условиях, я предпочитаю в этой игре плохих игроков, Мария. Таких, кого я могу научить, а при необходимости побить. Иное дело, — продолжил он, — что Его величеству не очень-то нравится мысль, что его наследником станет мальчишка Фицрой. Сын Бесси Блаунт — как и худенькая, серьезная дочь королевы — не идет ни в какое сравнение с законным сыном.

— Екатерина еще вполне крепка, хотя детей она больше ему не родит, — тихо возразила Мария. — И, однако, он отнюдь не вдовец.

— Потому-то я и говорил о следующем ходе Буллен в этой игре, Мария. Поживем — увидим. А мне так хочется посидеть в саду, а может быть, и погулять. Надо восстанавливать силы, чтобы сесть в седло. Побреюсь-ка я лучше — все равно мы говорим о пустяках, а не о нашем будущем. А я должен быть готов скакать верхом. Не собираюсь сидеть здесь и ждать, когда твой отец приедет за Анной или вдруг заявится сюда Его величество.

Мария поднялась — идти за слугой, который его побреет.

— Мне больше не хочется бояться ни того, ни другого, — храбро заявила она.

— Бояться не стоит, наверное, милая моя, а вот осмотрительной быть нужно.

Уходя, Мария кокетливо погладила его по здоровой руке. Он попытался поймать ее запястье, но она увернулась и засмеялась.

— Кто дразнится, тот всегда получает по заслугам, Мария, — крикнул он ей вслед.

Она опять рассмеялась от радости: он становился таким, как обычно.

После полудня они вместе с Кэтрин проводили Стаффа до конюшен, навестили Санкторума. Мария не раз уверяла Стаффа, что Ян с любовью ухаживает за конем, но тот хотел убедиться сам. Стафф шел медленно — Мария знала, что его еще мучат головные боли и он слаб, как ребенок. Но как она была рада тому, что он снова на ногах! Малышка Кэтрин шла между ними, держа обоих за руки. Девочке всегда нравился Стафф, она помнила его с тех давних пор, когда он приходил в покои ее родителей, играл с ней и забавлял. Мать объяснила ей, что отец умер, а значит, ушел навсегда. Но с девочкой теперь был высокий друг Стафф. Кэтрин была бы счастлива, если бы он решил остаться здесь с мамой, бабушкой и тетей Анной. Она не сомневалась, что мама тоже будет этому очень рада.

А теперь он вел их показать своего громадного коня. Когда-то они вместе с мамой видели Стаффа верхом на Санкторуме в поединке на ристалище. Там был и король. Тогда она сидела и смотрела на них вместе со своей подругой Маргарет. Дядя Маргарет и был королем.

— А Сантор меня вспомнит, как вы думаете, милорд? — спросил Стаффа звонкий голосок.

И Стафф, и Мария улыбнулись тому, как девочка пыталась выговорить трудное имя.

— Я твердо уверен, что он ни за что не забудет такую красивую леди, как вы, мистрис Кэтрин, — серьезным тоном произнес Стафф.

— А его не ранили, как вас с мамой?

— Поцарапали немного. Мне сказали, что сейчас ему гораздо лучше. Вот как мне.

— Полагаю, не стоит переоценивать свои силы, Стафф, как бы вы ни клялись Кэтрин, мне или Санкторуму в том, что совершенно поправились, — предостерегла его Мария.

— Слушаюсь, госпожа сиделка, — шутливо ответил он. — Я с охотой исполню все, что вы велите.

— Тогда помолчите и не дразнитесь, — парировала она и взглянула на Кэтрин, которая внимательно смотрела на обоих.

Санкторум, почуяв хозяина и заслышав его голос, захрапел в своем стойле и стал бить копытом. Стафф здоровой рукой потрепал его по шее, погладил бока, тихо заговорил с конем. Мария помогла Кэтрин взобраться на перила стойла, чтобы та могла рассмотреть и погладить большого зверя.

— А он куда больше, чем Иден или Донетта, мама.

— А он и должен быть куда больше, чем наши лошадки, ангел мой. Ведь и Стафф куда больше меня.

— Стафф гораздо больше и папы тоже, — сказала девочка, поглаживая гладкие бока гнедого.

Мария бросила на Стаффа красноречивый взгляд. Девочка так мало понимает. Она пока еще ничего не теряла, кроме старой тряпичной куклы, да и ту быстро заменили другой.

— Если завтра мне удастся покататься верхом на Санкторуме, как я рассчитываю, Кэтрин, — сказал он, — я и тебя прокачу вокруг стен замка. Хочешь?

— А как же! А можно после полудня? Утром мне надо вышивать вместе с бабушкой и Симонеттой, но вы ведь все равно просыпаетесь поздно.

— В последнее время мне приходилось много спать, малютка. Но больше это не потребуется, я быстро поправляюсь.

— Я надеюсь, что вы останетесь с нами, милорд. И мама стала гораздо веселее теперь, когда вы поправились.

Стафф улыбнулся, глядя на Марию поверх золотых кудряшек Кэтрин, и Мария ответила ему виноватой улыбкой.

— Держу пари, девочка может поучить вас тому, как правильно смотреть на мир, Мария. Ну давай, милая Кэтрин, беги в сад, к бабушке. Мы еще увидимся сегодня. — Здоровой рукой он опустил ее на землю.

— А вы не станете без меня кататься на нем? — уточнила малышка.

— Без тебя, девочка, нет. Я же сказал: завтра.

Кэтрин неуверенно пробежала несколько шагов и вернулась.

— А почему вы дали Сантору такое удивительное имя, милорд? Что оно должно значить?

— Это долгая история, я расскажу ее вам потом, юная госпожа, когда поедем кататься. Завтра.

Она улыбнулась Стаффу и помчалась прочь, остановившись у двери и помахав им рукой.

В конюшне царили прохлада и полумрак, пахло свежим овсом и соломой. Ян был старательным конюхом, как и кузнецом. Мария хотела было пойти вслед за дочерью, но Стафф поставил ногу на нижнюю перекладину перил, загородив ей дорогу.

— Это дитя со временем разобьет не одно сердце, как и ее мама, — тихо произнес он. — Она похожа на тебя как две капли воды, только маленькая.

— Кэтрин, в отличие от меня, будет расти без отца и сможет сама распоряжаться своей жизнью. Я молюсь о том, чтобы это принесло ей больше счастья.

— Не нужно так сильно ополчаться против своего отца, любовь моя. Чтобы сладить с ним, ты должна быть твердой, а злость будет этому мешать. А девочке зачем же расти без отца? Уверяю тебя, ее мама все еще молода, красива и желанна.

— Благодарю вас, милорд, но ее маме уже двадцать четыре года, а чувствует она себя нередко гораздо старше. Кэтрин будет расти без отца. Ее отец умер.

— Во всяком случае, ты хоть стала трезвее смотреть на вещи, чем поначалу, — сделал вывод Стафф, переводя разговор с опасной тропки, по которой собрался было пойти. Он похлопал Санкторума по шее и заговорил с ним ласковым голосом, почти как с Марией, когда только прискакал из Элтгема в Гемптон-Корт.

— И правда, Стафф, отчего у коня такое имя? Необычное и возвышенное.

— Я ведь до сих пор ни разу не рассказывал тебе, Мария, печальную историю своей семьи.

— Только то, что твоего дядю повесили за участие в мятеже против государя — родителя Его величества, а отца помиловали по молодости лет. Значит, имя Санкторума как-то связано с твоим прошлым?

— Связано. Правда, Санкторум? В 1486 году, вскоре после того, как король Генрих VII силой оружия захватил страну, победив в гражданской войне, он отправился наводить порядок на севере. Хэмфри и Томас Стаффорды — мой дядя и мой отец — собрали в Колчестере отряд и попытались отвоевать Вустер[120] для йоркистов. Король немедля собрал армию во главе с герцогом Нортумберлендом и помчался обратно на юг, подавлять восстание. Стаффорды укрылись в церкви местечка Кулгем близ Оксфорда — святом, неприкосновенном убежище, у самого алтаря[121]. Но воины короля, Мария, выломали дверь и схватили обоих по обвинению в государственной измене. Они сказали, что для виновных в таком преступлении никакого убежища быть не может. — Он медленно повернулся, оперся спиной о перила стойла и продолжил:

— Кое-кто рассказывал потом, что король весьма горевал, узнав о подобном богопротивном поступке, который не оправдывается восстанием. Но к тому времени Хэмфри Стаффорд оф Графтон был уже повешен в Тайберне, а двенадцатилетнего Томаса отправили домой, к тетушке, в Уивенго близ Колчестера, где и начиналась смута. Король, однако, накрепко запомнил, что Стаффордам нельзя доверять, и впоследствии забрал у лорда Томаса первородного сына, чтобы тот рос при дворе.

— Этот первородный сын — ты?

— Я. Нынешний король просто унаследовал меня и до сих пор исполняет свой долг — присматривает, чтобы я не подался в мятежники.

— Но ведь ты же никогда не сделал бы такого, не стал бы собирать армию мятежников?

— Разумеется, нет, и Его величеству это отлично известно. Вся беда в том, что он мне по-настоящему симпатизирует, но, кажется, и побаивается немного. Он не в силах понять, отчего я не питаю к нему ненависти, но и не восхваляю за оказанные милости, как поступают все, кто окружает трон. Он так никогда и не поймет, что за пределами двора существует другой мир, и этот мир всегда был мне дорог.

— Фамильное имение в Уивенго, которое досталось тебе после смерти двоюродной тетушки?

— Да, Уивенго тоже, но главным образом все то, что оно олицетворяет: свобода от политических происков и придворных интриг. Это и есть для меня настоящая святыня и убежище, Мария.

— Наподобие того, какое нашел себе твой друг Джон Уитмен в образе маленького постоялого двора у большой дороги, подальше от жестокого командира «Мари-Роз»? — задумчиво проговорила Мария, скорее размышляя, чем спрашивая.

— Именно так. Для тебя таким убежищем, как я понимаю, служит Гевер. А для меня — ты, Мария Буллен. — Он слегка потянул ее к себе, и она сделала шаг, предусмотрительно прижавшись щекой к его здоровому плечу. Он погладил ее по волосам, а Санкторум в стойле захрапел и забил копытом.

— Санкторуму тоже нужна свобода. Он нуждается в искусном наезднике, который заботился бы о нем, и тогда он становится замечательно послушным. Я рассчитываю, что и у нас дела пойдут именно так, — заключил Стафф.

Руки Марии обвились вокруг его талии, оба они застыли.

— Теперь я поняла, что Санкторум — отличное имя, Стафф. А Его величество когда-нибудь слышал, как ты зовешь коня? Наверное, он был бы весьма обескуражен, если бы догадался о смысле.

— Король слышал, об этом я позаботился. А вот что меня действительно озадачивает — это как я сумею объяснить смысл имени «Санкторум» твоей златовласой малютке.

Мария рассмеялась, но он приподнял ее подбородок и прильнул к губам. Этот поцелуй не был ни страстным, ни нежным — он был решительным, он дарил и одновременно требовал. Наконец Стафф оторвался от Марии и заглянул с высоты своего роста в ее прикрытые небесно-голубые глаза.

— Пока не стемнело, нам лучше пойти в сад, как и обещали, к твоей матушке. Не сомневаюсь, что все заметят солому, застрявшую у нас и в одежде, и волосах, да и твоя сестра наверняка будет приставать с расспросами, «как там, при дворе». Уж лучше рассказать ей на словах, чем провожать туда. Пойдем.

Когда они выходили из конюшни, до настороженных ушей Санкторума долетел ее смех. Мария наконец поняла, как здорово, что Стафф здесь, в Гевере.

С тех пор как они с Марией прискакали в Гевер, один час каждое утро и один час в середине каждого дня леди Элизабет Буллен проводила в покоях, где залечивал свою рану Вильям Стаффорд. В первые дни она тихо беседовала с Марией, пока он спал, а в последние два дня вела беседы с ними обоими. Всякий раз, входя в комнату и уходя, она брала Стаффа за руку. Марию это озадачило: ни с одним гостем мать так никогда не держалась. Поначалу она решила, что матушка благодарна — ведь Стафф спас ее дочь от поругания, а то и смерти в руках лесных разбойников. Но теперь ей стало казаться, что дело не только в этом. Возможно, матушка интуитивно почувствовала к нему доверие, тогда как сама Мария с первого знакомства невзлюбила Стаффа, а доверие пришло лишь со временем.

Они беседовали, сидя на садовой скамье, а Мария наблюдала за ними из-под опущенных ресниц. По ту сторону живой изгороди Кэтрин перебрасывалась с Симонеттой кожаным мячиком, Анна же осмелилась сидеть здесь, рядом, и читать «Гептамерон», непристойное сочинение, вышедшее из-под пера Маргариты дю Алансон, сестры французского короля Франциска. Ходили слухи о том, что теперь, через три года после смерти несчастной королевы Клод, король обнаруживает свою любовь к сестре еще более открыто, чем прежде, — и этой-то любовью вдохновлена часть страстных историй, описанных в книге. Мария не очень стремилась прочитать эту книгу, где на всеобщее обозрение были выставлены некоторые похождения Франсуазы дю Фуа. Но Анна — умная, никогда не теряющаяся Анна — обожала французские книги.

— Вот я все надеюсь, что король вскоре позволит Анне выйти замуж, — говорила тем временем Стаффу леди Элизабет. — Неплохой партией был бы ее старый друг сэр Томас Вайатт, однако господин ее отец не проявляет ни малейшего интереса к землям близ Гевера, которые должен унаследовать отпрыск Вайаттов.

Анна оторвалась от книги и метнула на мать взгляд своих карих глаз.

— Я слышу, что вы там говорите, матушка. Не думаю, что я выйду замуж — по крайней мере в обозримом будущем. И если бы отец хоть на грош интересовался поместьями Вайаттов, он бы женил Джорджа на Марго Вайатт, о которой тот долго мечтал. — Анна снова склонилась над книгой. — А впрочем, мне говорили, что она сейчас рожает первенца Пирсу, лорду Эджкому из Девоншира, вот так-то. Ах, как здесь жарко сидеть, даже в тени. Готова поспорить, что в Элтгеме тени куда больше. — Она поднялась и прошлась перед остальными, при этом ее зеленые юбки красиво вздулись. — Быть может, Стафф, мне следует поехать вместе с вами, когда вы станете возвращаться в Элтгем. Это немало поразит отца. Его величество будет в восторге, вы же сможете по дороге спасти меня от нескольких шаек разбойников, которые насилуют всех встречных женщин. А то сидеть здесь и ждать, ждать — скука смертная!

Марии подумалось, что среди них, одетых во все черное, Анна выглядит прекрасным нежным цветком. Но она захвачена своими надеждами и расчетами, которыми ни с кем не делится, лишь намекает — совсем как отец. Да, она все больше и больше становится похожей на отца.

— Матушка, Стафф обещал пересказать мне все придворные новости, а вы с Марией постоянно держите его у себя в плену, хотя, держу пари, он и не возражает против этого. — Она грациозно повернулась к Стаффу, юбки изящно взметнулись безупречным колоколом. В голосе явственно звучали насмешливые нотки. — Вы мне, например, так и не сказали, как вам удалось уговорить Его величество отпустить вас из Элтгема, когда стало известно о смерти бедняги Вилла Кэри. Вы ему сказали, что хотите отвезти Марию сюда, и он сразу с вами согласился? Клянусь всеми святыми, хотелось бы мне на это посмотреть!

— Анна, сядь и прекрати говорить глупости, — сказала леди Элизабет, прежде чем Стафф успел ответить на вопрос. — Слава Богу, Его величество позволил лорду Стаффорду уехать из Элтгема, иначе Марии здесь не было бы, по любой из многих причин.

— А может быть, Анна, Его величество решил, что Стафф сможет проследить, чем ты тут занимаешься, а потом доложить ему, — предположила Мария, надеясь, что это заставит Анну прекратить докапываться до всего связанного с ней и Стаффом.

— Хорошо же. Я буду сидеть и молчать как каменная, коль так надо. Я не желаю, чтобы вы все вышучивали меня, не то мне придется удалиться в свою одинокую келью.

При этих словах все рассмеялись — столь заразительным было ее веселье под напускным брюзжанием. Мария послала улыбку Стаффу и поднялась — идти к Симонетте и Кэтрин. Но тут показался спешащий через лужайку долговязый садовник Майкл, а за ним следовал незнакомец. Мария снова села.

— Вот это — леди супруга лорда Буллена, — сказал Майкл, обращаясь к незнакомцу, и они оба почтительно поклонились Элизабет. Она протянула руку, и гонец, поклонившись еще раз, передал ей сложенный лист пергамента.

— А мне от отца ничего нет? — резко спросила Анна. Гонец оглядел всю компанию и поклонился в третий раз, теперь уже Анне.

— Королевский посланец скачет за мной по пятам, к вашей милости, миледи Анна. Он мне так сказал, что у него для вас письмо от короля и подарок. — Он неловко переминался с ноги на ногу, пока леди Элизабет не распорядилась, чтобы Майкл отвел его в замок и накормил.

— Наш государь возвращается через два дня, — прочитала она, склонившись над письмом. — Он надеется, что Мария благополучна в Гевере, а в сентябре возвратится ко двору в свите своей сестры, когда та переедет жить во дворец, исполняя «свое столь мудро данное Его величеству обещание». — Мать взглянула на Анну, которая сидела с невозмутимым видом, похлопывая себя по колену уже давно закрытой книгой. — Вот это и есть самое главное. Два дня, считая от сегодня. Интересно, надолго ли в этот раз?

— Нет, не надолго, леди, — уверил ее Стафф. — Чуть лишь в городе станет прохладнее, двор соберется там снова в полном составе, и лорд Томас окажется в самом центре событий. И леди Анна, конечно. — Произнося все это, он не сводил глаз с Марии, и она отозвалась сияющей улыбкой, несмотря на пристальный взгляд Анны.

— А я обещаю вам сразу, Стафф, даже раньше, чем скажу отцу, что привезу Марию с собой, как он о том просит. А ведь и вам, и отцу хочется того же самого, — хихикнула Анна, не обращая внимания на выразительный взгляд матери.

— Хотя ваше общество превосходно, а беседа, несомненно… весьма захватывающа, дорогие дамы, я завтра должен выехать на Санкторуме, испытать себя. А послезавтра надо отправляться в Элтгем, и я обещаю держаться более оживленных дорог — разумеется, если леди Анна не желает и в самом деле пережить такое приключение, какое выпало на долю Марии. — Он подался вперед и посмотрел на Анну, сидевшую по другую руку от леди Буллен. — Впрочем, не могу обещать, что стану проливать за вас кровь, леди Анна. Не сомневаюсь, вы меня поймете: довольно и крови, пролитой за одну из сестер Буллен.

Элизабет Буллен внимательно посмотрела на Стаффа, а Анна прищурилась, не в силах решить: то ли это шутка, то ли прямой выпад в ее адрес.

— Как бы то ни было, — продолжал Стафф ровным голосом, — я собираюсь по пути в Элтгем заехать в Хэтфилд, повидать Генри Кэри. Мария хочет, чтобы друг семьи деликатно сообщил мальчику о смерти его отца и передал нашейную цепочку с родовой эмблемой, принадлежавшую Виллу. Теперь она по праву принадлежит Генри.

Анна перебросила книгу из руки в руку и отступила на несколько шагов.

— Благодарю вас, милорд, за любезное обещание приключений на пути в Элтгем, но я уверена: на деле вы предпочитаете более мирные забавы. Что же до моего племянника, Генри Кэри, и его наследства, то как знать — не понадобится ли он в один прекрасный день Его величеству? Говорят, что Генри Фицрой совсем слабенький. Разумеется, в том случае, если Его величество сам не пожелает обзавестись сыном, после того как отправит в ссылку королеву Екатерину — он при всех обещал это отцу и мне. — И ее мелодичный смех напоследок разнесся в прозрачном воздухе.

— Нам с Марией будет очень не хватать вас, милорд, — мягко вставила леди Элизабет, — как и нашей малютке Кэтрин, которая, похоже, очень к вам привязалась. В первые дни, когда вы спали из-за большой потери крови, мне пришлось немало потрудиться, чтобы удержать ее и не позволить беспокоить вас. Я очень надеюсь скоро увидеть вас снова. Я уважаю честных людей, служат ли они при королевском дворе или нет.

Стафф склонился к ней и поцеловал руку.

— Обещаю, что вы увидите меня, миледи, — должно быть, здесь, поскольку ко двору вы не поедете.

— Да уж, не при дворе, если только не случится нежданно чего-то очень важного, а я молюсь, чтобы ничего такого не случилось. Жизнь всей семьи Буллен уже и без того осложнилась до крайности. Вам здесь всегда рады. Ведь правда, Мария?

— Правда, матушка. Конечно же. И Стаффу это известно.

— Ну, тогда я надеюсь, что он станет учитывать это в дальнейшем, — сказала седовласая дама, вставая со скамьи. За ней следом поднялись и Мария со Стаффом. — Пожалуйста, не допустите, чтобы острый язычок Анны отвратил вас от нее, милорд, — продолжала леди Буллен. — Ей очень нужны друзья, потребуется и ласковое внимание сестры, хотя мне будет очень грустно расставаться с Марией, когда ей придется возвращаться ко двору.

Она улыбнулась дочери, и глаза Марии наполнились слезами. Матушка, Кэтрин, Гевер — и Стафф, который так нравится им всем, — настоящий рай земной! Но Стаффу скоро надо уезжать.

— Я буду грустить без тебя, — сказала она, когда матушка ушла, а они стояли, разделенные узкой полоской зелени. На его загорелом лице заблестели в улыбке белые зубы, а глаза потемнели от удовольствия.

— Но я ведь пробуду здесь целый день и еще полдня, девочка, — посмотрим, что мы с тобой успеем за это время.

В обещанные Стаффом полтора дня время летело для Марии так, как еще никогда в жизни. Раны на груди и плече затягивались довольно быстро, ел он за двух здоровых, вернулась и его жизнерадостность. Еще в первый солнечный день, когда Стафф отделался от бесконечных расспросов Анны, Мария вместе с малюткой Кэтрин повели его на экскурсию по Геверу, показали покои и парадный двор замка, парк, фруктовые сады, луга, даже церковь св. Павла на опушке леса, к которой вела извилистая тропинка.

Вечером, после ужина, они все сели в светлице, почти как одна счастливая семья, беседовали, играли в глик. Анна добилась того, чтобы ее партнером был Стафф, да и карта ей шла неизменно. Однако она рано удалилась: чтобы сохранить красоту, надо рано ложиться. Вскоре и леди Буллен с улыбкой пожелала им доброй ночи.

Стафф с Марией минуту сидели за опустевшим большим дубовым столом, с удовольствием вдыхая напоенный ароматами августовский воздух. Стафф по своему обыкновению внимательно рассматривал Марию, не шевелясь, только вздымалась и опадала его широкая грудь, все еще забинтованная под рубашкой с развязанным воротом.

— Плачу пенни, если скажешь, о чем думаешь, Стафф.

— Не вижу смысла, девочка, продавать свои мысли за какой-то медяк, когда их столь высоко ценит леди Анна. Я бы еще подумал, впрочем, если бы ты предложила один сладкий поцелуй — мне их в последнее время так хочется, а они стали большой редкостью.

— Идет! — Она почувствовала, словно бабочка затрепетала крылышками у нее в животе.

— Тогда подойди и расплатись. Вы же не думаете, леди Мария, что беспомощный инвалид станет гоняться за вами по всей комнате.

В голосе Стаффа звучали привычные шутливые нотки, но он не улыбался. Мария поразилась тому, как он преобразился: ведь всего несколько минут назад, за картами, это был учтивый, непринужденно беседующий джентльмен.

Она отставила стул и подошла к нему. Стафф сидел, изрядно отодвинувшись от стола, но длинные руки позволяли ему легко перебирать карты. Он поднял голову, во внимательных глазах отражалось пламя горевшей на столе лампы. Мария наклонилась поближе к нему, ее дыхание вырывалось сквозь полуоткрытые нежные губы, которые через миг встретились с его губами. Губы Стаффа тут же приоткрылись, прильнули к ее устам, вобрали их в себя. Поцелуй закончился. В остальном Стафф к ней и пальцем не прикоснулся. Неужто он и впрямь не уверен в том, как она воспримет это — после той ночи в Банстеде, когда она воспротивилась близости с ним? Она хотела распрямиться, но Стафф здоровой рукой удержал ее.

— Поцелуй меня еще. У меня есть две мысли, которые, полагаю, тебе понравятся.

В колеблющемся пламени лампы их глаза встретились. Марией овладело желание, она уперлась руками в подлокотники кресла и потянулась поцеловать его еще раз.

Внутренний голос произнес: «Ты снова по уши влюблена в него. Снова — после того как Вилл умер в Гемптоне. Ты любила его, когда он спас тебя, когда вы были в Банстеде, когда оказались здесь, в Гевере, и любишь в эту самую минуту». Ей нечем стало дышать — близость Стаффа пьянила ее.

— Ты… я… — забормотала она, оторвавшись от его губ. Ей вовсе не хотелось, чтобы он видел, какую власть имеет над ней до сих пор. — Я просто боялась задеть повязку и причинить вам боль, милорд, — выговорила она, запинаясь.

После поцелуев Стафф казался невозмутимым, но на губах опять играла знакомая озорная улыбка. Мария выпрямилась и немного отошла, обогнув угол стола.

— Ты так и не поделился со мной теми двумя мыслями, за которые я заплатила, — возмутилась она.

— Одна состоит в том, что я все еще желаю твоей любви, желаю, чтобы ты была моей.

— Понятно, — сказала Мария, но отступила еще дальше вдоль стола. Стафф наконец встал и подошел к ней. Положил одну руку ей на плечо, повернул к себе.

— Не становись заносчивой и капризной, как твоя младшая сестрица, — проговорил он.

— Нет, просто мне нужно время, чтобы разобраться во всем по порядку.

— Чудесно! Только когда все будет сказано и сделано, я собираюсь принять участие в этом разборе. И не напрягайся так, словно я собираюсь взять тебя прямо здесь, на этом мягком кресле. Держу пари, твоя матушка и строгий воробышек — гувернантка — не одобрят поведения лорда Стаффорда, если застанут нас, хотя сестру, подозреваю, весьма заинтересовало бы, как это делается.

Мария улыбнулась и положила голову ему на здоровое плечо.

— Я понимаю, что время уже позднее, — продолжал Стафф спокойным тихим голосом, — а мы оба изрядно утомлены, но мне не хочется, чтобы этот день заканчивался: ведь тогда до моего отъезда останется всего лишь еще один.

— Знаю, Стафф, милый. — Голос Марии, прижавшейся лицом к его рубашке, прозвучал глухо.

— Тогда пойдем погуляем вдоль стен, совсем недолго. А выйдем черным ходом, через огород. — Его теплые пальцы переплелись с пальцами Марии, и она охотно подчинилась.

Кухня была погружена в полумрак, камин зиял темной раскрытой пастью, в которой не светился ни единый уголек, — вечер был теплый. Где-то рядом зашевелился пес, тихонько зарычал и уступил дорогу. Дверь, выходящая на огород, была распахнута настежь, и вместе с ночным воздухом внутрь вливались пьянящие ароматы разнообразных трав. Мария сразу почувствовала сквозь тонкие туфельки мокрую траву с ее невыразимо богатыми запахами.

Вслед за Стаффом она шла по краю огорода, по заросшей травой тропке, пока они не свернули за угол и не оказались на кромке внутреннего рва. С другой стороны узкой полоски воды целебный ночной воздух доносил до них крепкий аромат цветущих роз. Стафф остановился, не выпуская ее руки.

— Тут есть маленькая каменная скамья, — прошептала Мария. — Немного дальше — может, ты захочешь сесть?

— Да нет, только скажи: сюда случайно не выходит окно опочивальни Анны?

— Не выходит.

— Вот это прекрасно. Мария, вторая моя мысль заключается в том, что, поскольку теперь ты свободна, то есть не замужем, но можешь выйти замуж, а я ни на грош не верю ни королю, ни твоей сестрице с кошачьими глазками — они всегда могут выдать тебя замуж за кого-нибудь по своему усмотрению и ради своих собственных целей… — Он замолчал и сделал еще шаг к ней. — Я просто не выдержу этого: потерять тебя снова после стольких лет ожидания и в то время, когда мы так близки. Я не могу… я не допущу, чтобы ты принадлежала другому мужчине!

Мария прижалась к нему, обняла его за шею.

— У них это не получится, милорд. И не могут они этого сделать — я только что овдовела. И нельзя выдать меня замуж за первого встречного только потому, что Анна пользуется ныне столь горячим расположением Его величества. Пусть кто-нибудь посмеет лишь намекнуть, пусть даже отец, я твердо откажусь.

— Ах, милая моя Мария, — сказал Стафф, придерживая ее одной рукой за ягодицы и слегка раскачиваясь вместе с ней взад-вперед, — неужели ты прошла через столько испытаний и все еще полагаешь, будто все решается так просто?

— Не все, Стафф, но мои чувства к тебе — это теперь совсем просто.

Он перестал покачиваться и прижал ее к себе.

— А я было подумал, ты забыла нужные слова. Да черт его возьми, неужто я непременно должен истекать кровью, чтобы ты их произнесла?

— Я очень люблю тебя, господин мой. До безумия люблю, и уже давно, очень давно.

— Вот только слез не надо, и нижняя губа пусть не дрожит, Мария. Когда я уеду отсюда послезавтра, когда осенью мы встретимся при дворе, нам придется быть очень-очень осмотрительными и очень сильными. А сейчас — повтори.

— Я люблю тебя, Стафф.

Он положил подбородок на ее темя, и она вновь подивилась тому, как идеально помещается ее лицо на изгибе его шеи. И так, тесно прижавшись друг к другу, они стояли долго-долго.

Глава двадцать четвертая

Мария стояла на галерее, длинный ряд окон которой выходил на Темзу. Вид ей отчасти заслоняли ноги каменщиков, стоявших на лесах и старательно вырезавших вензеля на камнях облицовки карниза. Вот уже три недели, как они с самого утра до позднего вечера, в любую погоду, долбили и резали серые камни. Вензеля представляли собой затейливые буквы «Г» и «А» в обрамлении тюдоровских роз. Часть каменщиков вырезала соколиные головы — новую эмблему Анны. Геральдическая палата Его величества провела изыскания и составила для Анны замечательную родословную, восходящую к двенадцатому веку, поэтому и Джордж с Марией поневоле стали гордыми наследниками благороднейших предков. Анна объявила, что их фамилию следует теперь писать и читать «Болейн» — на французский лад, что куда лучше подходит для будущей королевы, нежели плебейская фамилия «Буллен»[122], указывающая на грубых северян-англичан. Мария знала, что отец был до глубины души возмущен этой переменой фамилии, однако язык придержал. А куда денешься: Анна вызывала Томаса лорда Болейна к себе и отдавала ему распоряжения — как, впрочем, и самому королю. Теперь отец признал невероятно мудрой политику младшей дочери, которая упрямо отказывалась делить ложе с ненасытным и своенравным Тюдором, как раньше признавал мудрость Марии, которая скромно всходила на королевское ложе в продолжение пяти лет, принесших лорду столько благ.

Мария потрогала толстое оконное стекло, чтобы проверить, холодно ли на улице. Кажется, сегодня так же тепло, как и всю последнюю неделю. Это удачно, потому что Анна собиралась в сопровождении своих дам сесть нынче вечером на барку и подняться по реке до Вестминстера, где находился двор короля, — там готовился пир. На реке могло быть очень холодно — когда их повезут от королевского двора, из Вестминстера или Брайдуэлла[123], назад в Уайтхолл, который король широким жестом выделил под резиденцию для Анны, пока не будет утвержден его развод и они не смогут жить вместе.

«Должно быть, снаружи действительно тепло, несмотря на хмурое серое небо», — снова беспокойно подумала Мария: работники не постукивали ногами по земле и не фыркали, как лошади, как это обычно бывает, если стоят морозы. Вот такие перемены. Вот такие крутые перемены для семейства Булленов, которые в мгновение ока превратились в Болейнов.

— Госпожа, я так и думала, что найду вас где-нибудь тут и что вы смотрите на реку. Вам тогда кажется, что вы ближе к своей дочке?

Мария подняла голову; перед ней стояла Нэнси, закутанная в теплую шерстяную шаль: девушка всю зиму страдала от холода, и даже сейчас нос у нее был красным.

— На этот раз я не тосковала ни по Кэтрин — правда, Нэнси, — ни по лорду Стаффорду, хотя ты мне не веришь, по глазам твоим видно. Сегодня вечером я увижу их обоих. Я очень скучаю по Кэтрин, но ей куда лучше с Маргарет, дочерью герцога и герцогини Суффолк, в королевской детской, да и наставник там отличный. А здесь что я могла бы ей дать, если даже не в состоянии сама прилично одеться? Девочка может гордо красоваться в старых платьях леди Маргарет, но я-то вряд ли смогу надеть ставшие ненужными наряды моей худенькой сестры, даже если их многие десятки! — Она пошла рядом с Нэнси по направлению к тому крылу дворца, где Марии были выделены опочивальня и гостиная, рядом с обширными покоями Анны — чтобы легче было вызывать Марию.

— А может, лорд Стаффорд сумеет привезти милую крошку сюда, в гости, как он поступал раньше, — подбодрила госпожу Нэнси.

— Да не тревожься ты обо мне, Нэнси. Я смирилась с этим, правда. Сожалею лишь о том, что тебя не могу одеть, как подобает. Слава Богу, Стивен так охотно пошел на службу к лорду Стаффорду. А вот насчет тебя я побаиваюсь, как бы в дополнение к насморкам и простудам у тебя еще и чирьи не пошли от холода, если мы не будем смотреть за тобой хорошенько. — Мария протянула руку и поплотнее натянула шаль на худые плечи девушки.

— А ты тоже скучаешь по Стивену, Нэнси? — поддела она горничную, зная, что той очень нравится этот парень.

— А как же иначе, госпожа? Только давайте лучше обсудим, что вам надеть-то сегодня на вечер.

— Да мне, в общем, все равно. Все мои платья давно вышли из моды.

— Леди Рочфорд!

Мария повернулась на окликнувший ее голос. Она никак не могла привыкнуть к новому титулу.

— Леди Рочфорд, к вам посетительница, которая настаивает, чтобы вы ее приняли. — Гонец был из новых слуг, которых предоставили Анне, и Мария даже не помнила, как его зовут.

— И кто же эта посетительница, сэр?

— Некая мадам Кэри, миледи. Она духовная особа, вся в сером[124].

— Это Элеонора, сестра Вилла, — вслух произнесла Мария. Нэнси вместе с гонцом смотрели с удивлением на ее озабоченное лицо. — Я встречусь с этой дамой сейчас же. Будьте любезны показать мне дорогу.

Когда Мария вошла в маленькую комнату, Элеонора встала со своего места. Они сухо обнялись и отодвинулись друг от друга на несколько шагов.

— Садитесь, Элеонора. Не ожидала вас здесь увидеть.

— Теперь, как я поняла, вас следует именовать леди Рочфорд, — растягивая слова, проговорила Элеонора. — Король в очередной раз приблизил к трону всю вашу семью. Отец ваш стал графом Уилтширским и лордом-хранителем печати. А сестра, говорят, получила титул маркиза Пембрука[125] с правом первенства над всеми прочими титулованными особами Англии. Буллены по-прежнему удачливы и… благословенны.

«Что ж тебе не сказали те, кто просвещал, что мы теперь стали Болейнами?» — подумала Мария, но вслух сказала: — Пожалуйста, сестра, садитесь. Очень любезно, что вы по пути не затруднились заехать ко мне.

— Я приехала специально повидаться с вами, леди Рочфорд. Возможно, вы думали, что больше не увидите меня после смерти несчастного Вилла, но теперь все наши фамильные земли утрачены, и я хочу вас о чем-то попросить.

— Стало быть, вам известно и то, что мой сын также потерял свое наследство. В известном смысле земли остались в нашей семье: после смерти Вилла Его величество передал их моему брату и сестре. Но усадьба в Плэши перешла к Томасу Кромвелю, новому королевскому советнику. А опекунство над моим сыном… — здесь голос ее задрожал, но она твердо посмотрела в ясные серые глаза Элеоноры: —…перешло к моей сестре до достижения им совершеннолетия[126]. Так что, уж извините, Элеонора, но если вам нужны деньги, то у меня, поверьте, совсем нет средств, ни копейки[127].

— Я бы ни за что этому не поверила. Но ведь семья, отец — они что, не помогают вам? Значит, вы уже потеряли всякое влияние на короля? Знаете, а Вилл предвидел, что когда-нибудь так и случится. Если бы он сегодня был с нами, он и сам бы добился милостей Его величества.

Марии очень хотелось нанести ответный удар этой женщине, которую она уж никогда не ожидала встретить, но Мария сдержалась. Из уважения к памяти Вилла, который в бреду, на пороге смерти, все звал эту женщину — единственную, кого любил, — она прикусит язык.

— Услуга, о которой я прошу, не связана с деньгами, леди Рочфорд. Уже много лет я монашествую и утратила интерес к мирским благам. Мой девиз — semper transit gloria mundi[128]; я следую ему с тех пор, как семья Кэри лишилась Дарема и всего связанного с ним.

— Тогда какой же помощи вы ждете от меня?

— В моем монастыре, госпожа, происходит борьба, очень важная. Я долго трудилась над тем, чтобы сделаться настоятельницей Уилтона — ведь вы, кажется, ни разу не гостили там у меня вместе с Виллом. Вы были слишком заняты при дворе.

— Я никогда не бывала в Уилтоне, сестра.

— Вилл хорошо понимал всю важность и влияние Уилтонского монастыря в наших краях, да и монастырь богатый — священными реликвиями и мощами, я хочу сказать. Вилл не мог вам об этом не рассказывать.

— Рассказывал.

— Скоро должно последовать новое назначение — старая настоятельница при смерти, а вместо нее должны назначить меня. Я знаю, что пред лицом Господа это место мое по праву!

— И вы хотели, чтобы я попросила короля помочь вам? Простите, Элеонора, но он больше не удостаивает меня бесед. Вот как обстоят дела. Вам придется поверить мне.

— Ах, я верю вам. Да только у вас остались такие связи! Не вы, так ваша сестра может попросить его. Люди говорят, она получает все, чего только ни пожелает.

— Да, наряды и дворцы, но в дела политические и церковные она не вмешивается.

— А вот Вилл говорил, что она ненавидит кардинала Уолси — с тех пор как тот забрал у нее любимого. Это, знаете ли, должно привлечь ее внимание к моему делу. Великий кардинал Уолси выдвинул в противовес мне свою кандидатку[129]. Не то чтобы он знал обо мне, просто эта кандидатка из его любимого Солсберийского аббатства. Ей до Уилтона и дела нет, и ее назначение будет так несправедливо! Ради памяти Вилла, ради детей Кэри — пообещайте, что вы мне поможете! — Длинные тонкие пальцы расправили на коленях серое монашеское одеяние. — Кроме того, леди Рочфорд, я слышала, что леди Анна, маркиз Пембрук, все же занимается делами политики, да и король неизменно оказывает ей высокие милости. Так вы поможете мне?

— Все, что в моих силах, Элеонора, — это попросить сестру. Что решит она или Его величество — этого мне знать не дано. Что смогу, то сделаю.

Элеонора Кэри вздохнула с видимым облегчением.

— Это будет неоценимая помощь в правом деле, уверяю вас. Я знала, что недаром стану мерзнуть в дороге.

— Вы переночуете в Уайтхолле? Думаю, об этом договориться будет несложно.

— Нет-нет, этого я не хочу. Я давно уже отвыкла от мирского окружения. Остановлюсь у сестер в аббатстве близ Вестминстера и сразу поспешу назад, в Уилтон.

— А я помню, что вы, бывало, гостили у нас в Гринвиче, при дворе, по целым неделям, — с улыбкой сказала Мария и тут же пожалела, что не сдержалась и поддела золовку.

— Нам с Виллом было необходимо посидеть, поговорить, — ответила та ледяным тоном. — У нас… у него были великие замыслы. А теперь его сына лишили наследственных земель. Как странно, что король отбирает у сына земли отца… если этот мальчик и впрямь наследник Кэри, госпожа.

У Марии в груди вскипела злость, и она скрипнула зубами, чтобы не накричать на эту холодную женщину в сером, которая сидела, подавшись вперед, пытаясь своим твердокаменным взглядом проникнуть в мысли Марии. Мария не отвела глаз, боясь только, что давняя неприязнь отразится на ее лице. «Она ненавидит меня с того дня, когда ее несчастный брат возвел меня на свое ложе», — в ярости подумала Мария.

— Его величество, как и ваш покойный брат, уверил бы вас, сестра Элеонора, что мальчик — наследник Кэри. Генри воспитывается в Хэтфилде вместе с единственным сыном Его величества как наперсник. Мой отец вместе с Виллом давным-давно договорились о том, какое воспитание он получит. — Мария встала, не надеясь более на свою выдержку и опасаясь выказать слишком явно кипевшую в ней неприязнь к золовке. Ей показалось, что она снова видит Вилла, снова испытывает из-за его жестокости огорчение и гнев. Возможно, после смерти Вилла она слишком идеализировала его. Да, Вилл не любил ее никогда, и каменный взгляд серых глаз его сестры напомнил Марии об этом.

Элеонора Кэри поднялась, зашуршав юбками. Закутала плечи в серую накидку из густого меха, у дверей остановилась и окинула Марию спокойным взглядом.

— Боюсь, я последняя из рода Кэри, кто несет бремя стремлений Вилла. Не подведите меня, леди Рочфорд, умоляю вас. В покаянии — спасение души.

Дверь за золовкой закрылась, а Мария осталась стоять с широко открытыми глазами и бессильно сжатыми кулаками. Вся злость, которая дремала в ней со дня смерти Вилла, пробудилась и обратилась против Элеоноры Кэри. Она всхлипнула и слабо, бесцельно заколотила по двери. Над мертвым Виллом она так не плакала, вообще не плакала. Взрыв этой долго сдерживаемой ненависти был, возможно, покаянием, которое ведет к спасению. Ее спасению со Стаффом. Да, она попросит Анну об этой услуге, но не более. А после этого она освободится от проклятого чувства вины перед Кэри, которое стояло между нею и Стаффом — даже в те минуты, когда она ощущала его неколебимую любовь к ней, еще более крепкую, чем обнимавшие ее руки.

— Отчего у вас покраснели глаза, госпожа? Что посмела сказать вам та женщина? У нее нет никакого права докучать вам, и не было никогда! — Нэнси взволнованно вскочила со скамьи под окном в покоях Марии.

— Ничего, Нэнси, успокойся. Со мной все хорошо. Она лишь просила меня об одолжении. А слезы — это от моих собственных мыслей.

— Ну, тогда вам лучше стереть их поскорее со щек и расчесать волосы. Его величество явился сюда, без предупреждения. — При этом сообщении девушка просияла.

— Сюда? Где же он?

— На барке, конечно же, приехал повидаться с леди Анной, да только дело в том, что… лорд Стаффорд тоже здесь! Я видела его в окошко, а вот он вряд ли приехал повидаться с леди Анной. — Нэнси подошла ближе и пытливо всмотрелась в глаза своей госпожи. — Что-то вы не очень рады повидаться с ним, леди Мария. Я все никак вас не пойму. Иной раз просто не понимаю, и все.

— Конечно же, я буду рада видеть лорда Стаффорда. А ты, если намерена делать мне выговоры или читать мои мысли, лучше сразу поди прочь.

Сказала и пожалела, потому что Нэнси, завернувшись в свою неизменную шаль, тут же выскользнула из комнаты. Трудно было хранить свои чувства в тайне от девушки, но Мария вовсе не была уверена, что сможет сейчас встретиться со Стаффом, сразу после беседы с ядовитой сестрицей Вилла. Стафф, как и всегда, прочитает ее мысли и узнает, что она согласилась помочь Элеоноре; а ведь ей уже почти удалось убедить Стаффа, что она избавилась от чувства вины за смерть Вилла. Черт, отчего Его величество не мог дождаться, пока они вечером приедут ко двору?

Едва она успела ополоснуть лицо и припудрить щеки, как послышался такой знакомый стук в дверь. Она улыбнулась и осторожно отворила дверь.

— Его величеству не терпелось повидаться со своей леди Анной, вот и я здесь. Уверяю, если бы я был королем, то королевская барка приплывала бы сюда в восемь часов утра, и вовсе не за тем, чтобы увидеть леди Анну с ее острым как бритва язычком. — Он наклонился поцеловать ее, и Мария холодно подставила губы. — Не слишком-то горячо ты отвечаешь на такую красивую речь, любовь моя. Ты здорова ли?

— Да, конечно, просто… — «Нужно сказать ему сразу и не заставлять догадываться по моему виду», — решила Мария. — Здесь только что была Элеонора Кэри. Просила моей помощи, чтобы ее назначили настоятельницей Уилтонского монастыря. — Мария выждала, но Стафф ничего не сказал, только взял с блюда на столе яблоко и вонзил в него зубы. — Я ей ответила, что не могу ничего сделать, только скажу об этом Анне.

— Ты могла бы посоветовать ей добиться своего, вступив в брак с тем, кто в милости у Его величества, как поступил в свое время ее брат. Могла добавить, что для такого брака вполне гожусь я, поскольку моя дама сердца явно ко мне не расположена. — Он рассмеялся с набитым ртом и чуть не подавился злополучным яблоком.

— Она заставила меня вспомнить те несчастья, которые я пережила с Виллом, — решительно выговорила Мария, пропуская мимо ушей его шутливое замечание. — Она заставила меня задуматься о том, что ты, возможно, был прав: после его смерти я не сумела трезво все оценить.

— Тогда я от всего сердца благодарен этой даме за ее посещение. — Он бросил в камин огрызок яблока, лицо его было совершенно серьезно. — Думаю, однако, что Анне, мягко говоря, безразлично, кто возглавляет монастырь в Уилтоне. Его величеству тоже. Они оба охотно разрушат Уилтон вместе со всеми прочими монастырями, если папский легат Кампеджо[130] и жирный Уолси не договорятся об этом разводе. Королева мобилизует свои силы, а поскольку Карл, император Священной Римской империи, приходится ей племянником, заполучить согласие папы на развод будет не так-то легко.

— Дело в том, Стафф, что Анна может заинтересоваться этим делом. Понимаешь, другую кандидатку на пост настоятельницы проталкивает Уолси.

Он тихонько присвистнул.

— Ты права, милая моя, хотя начинаешь мыслить, боюсь, как придворная особа. Да, Анна проглотит наживку, если этим можно досадить Уолси.

— Я, право, думаю, Стафф, что она потому и пожелала жить в Уайтхолле. Она приказала сбить эмблемы — кардинальские шапки — со всех окон. Ты же знаешь, что их здесь сотни. И выбить ее вензель рядом с вензелем Его величества.

— Это я знаю. Мы даже остановились полюбоваться ими. Ладно, хватит на сегодня про Его величество и леди Анну Болейн. Мне хочется знать, как чувствует себя леди Мария Буллен, которая два дня не видела своего любимого. — Он привлек ее к себе, и Мария охотно пристроила голову у него на груди, под подбородком — место было словно специально для того предназначено.

— С Кэтрин все хорошо, Стафф? Ты видел ее?

— Я почти каждый день вижусь с ней по несколько минут. Ее высочество принцесса Мария не раз видела меня там, и она всегда расспрашивает о тебе, если не встречалась с тобой сама. Она смотрит на меня своими ясными карими глазами и видит, что я люблю тебя, Мария.

Она подняла голову.

— Но ты не говорил ей об этом?

— В том не было нужды.

— Когда-то она сказала, что мне, возможно, удастся найти способ выйти замуж за того, кого я сама люблю, как она вышла за своего герцога. Вот только способа я пока не нашла. Да они все на дыбы встанут, ворвутся и в Уайтхолл, и в Вестминстер, и куда угодно, запретят нам видеть друг друга. — Стафф наклонился и поцеловал ее в нос, хотя она уже с готовностью подставила губы.

— Достаточно и того, девочка, что ты нашла человека. А способ мы непременно отыщем, и скоро. Если они действительно поженятся и у них родится сын, я напрямую попрошу короля. Вполне возможно, он будет только рад избавиться от тебя, однако твоя догадливая сестрица и ее союзник лорд Болейн ни за что этого не допустят, если сообразят, куда ветер дует. Меня одно беспокоит: если ты станешь сестрой королевы, они могут устроить тебе брак с членом какой-нибудь иностранной королевской фамилии.

— Но это же глупо!

— Для них — совсем не глупо, Мария. Ты, наверное, видишь их только вблизи, поэтому и не замечаешь, сколь высоко они вознеслись. Лондонцы проклинают «эту продажную девку Анну», клеймят ее «королевской Великой Блудницей». Простой народ любит законную королеву. Впереди большие потрясения, милая моя, и я иной раз думаю, что защитить тебя от всего этого можно одним путем: бежать от двора, похитить тебя и увезти в Уивенго, а уж оттуда вымаливать у них прощение.

— Стафф, ты не посмеешь этого сделать!

— А что? В Тауэр нас за это вряд ли посадят. А разве тебе не понравится быть пленницей в моем маленьком замке? Помнишь, как на маскараде я был шерифом Ноттингемским и держал тебя пленницей в своем замке?

— Еще бы я не помнила! Тогда, прямо во время представления, ты нагло сорвал поцелуй с моих уст!

— Слабая замена тому, чего я желал на самом деле, девочка. И король тогда ждал своей минуты, как, вероятно, ждет и сейчас. Однако сегодня я не дежурю у его опочивальни, так что вернусь, несмотря ни на дождь, ни на мокрый снег, ни на град. Как только удастся, мы со Стивеном пригоним лодку сюда. Позаботься о том, чтобы дверь была не заперта, а меня ожидали теплое питье и постель. — Он поцеловал ей руку и отстранился. — Черт побери, чуть не забыл! У меня же подарок для тебя.

Он порылся в маленьком кожаном кошеле и достал оттуда длинную цепочку, с которой в изобилии свисали гранаты. Они поблескивали и на фоне его бархатного дублета казались почти черными.

— Милорд, ожерелье прекрасно, но вы не должны делать мне подарки. — Мария посмотрела на Стаффа, не пытаясь даже взять ожерелье.

— Ты не желаешь принимать от меня деньги, милая, не захотела даже взять отрез шелка. А я не желаю, чтобы на тебя смотрели свысока лишь потому, что Буллены — Болейны или как там еще они теперь себя называют — чересчур прижимисты и не заботятся о том, чтобы прилично одевать Марию, которая первой доставила им нынешнее возвышение. — Он со звоном ссыпал цепочку на стол. — Можешь носить или не носить, как захочешь. Оно принадлежало госпоже моей тетушке. Если тебе кажется, что я таким образом покупаю нынешнюю ночь или любую другую, то ты ошибаешься. Это дар любви, чтобы лучше подчеркнуть вишневый цвет твоих губ, какими они становятся в свете свечей. Вечером мы увидимся в Вестминстере. И проследи за своим лицом, если увидишь меня с другими дамами. Пока мы с тобой не решим, что пора поговорить с родственниками, я не желаю давать твоей властолюбивой сестрице повод удалить меня от двора или каким-то другим способом разлучить нас. У нее и так капризов хватает. — Он поклонился Марии, открыл дверь и вышел.

Она взяла со стола ожерелье и внимательно рассмотрела его в скупом свете февральского дня. Вещица была изящная: аккуратные квадратики гранатов нанизаны на цепочку из тонких золотых звеньев. Она будет хранить ожерелье, как сокровище, а ведь приняла она его очень холодно и тем обидела Стаффа. Надо показать, что она ценит и подарок, и его любовь. Сегодня же она покажет это: облачится в темно-красное платье, пусть оно уж три года как вышло из моды, покроет волосы золотой сеточкой из Банстеда и наденет это гранатовое ожерелье из дорогого его сердцу Уивенго.

Мария была рада, что вечер выдался не слишком холодным для февраля: у нее не было другой теплой накидки взамен той, которую сожгли после смерти Вилла. Когда-то она очень ценила ту накидку, потому что она помогла Стаффу впервые проявить свою любовь во всей полноте. Но то было давно, а теперь сойдет и эта зеленая пелеринка.

— Тебе тепло, Мария? — За ее плечом возникло лицо Джорджа, словно свет маяка в наступивших сумерках.

— Спасибо, Джордж, мне так хорошо. А как остальные?

— Анна нервничает, а моя женушка, как всегда, невыносима. Да мне, в общем-то, наплевать — то есть на Джейн. Пусть она достанется Марку Гоствику, коль ему этого так хочется. Анна, чтобы досадить Джейн, отослала его прочь от двора, только мне нет дела до нее. Ничуть не удивлюсь, если эта сучка присоединится к королеве против нас.

— Джордж, не нужно так говорить, как бы она ни раздражала тебя, — она ведь твоя супруга, — как можно мягче укорила его Мария.

— Да ведь она может встать на сторону королевы, Мария! — воскликнул Джордж, истолковав ее слова по-своему. — Даже в нашем лагере Норфолков раскол из-за этого. Эта дура, наша тетушка, смеет отстаивать интересы Екатерины! Впрочем, я думаю, — он понизил голос, хотя их и без того никто не слышал, — она на это решилась только лишь потому, что — как всем известно — дражайший дядюшка Норфолк предпочитает ледяным простыням законной супруги горячую постель прачки их детей, Бесси Холланд. — Джордж ухмыльнулся, и Мария круто повернулась к нему.

— Так ты, выходит, не слыхала свеженькой семейной сплетни, Мария, — догадался Джордж. — Отец рассказал нам с Анной — я думал, он и тебе скажет.

— Я почти не вижусь с ним, брат, хотя и знаю, что в последнее время он бывает в Уайтхолле не реже, чем в Вестминстере. Думаю, он избегает меня, потому что я собираюсь просить его о денежной помощи, и он это понимает. К матушке я вряд ли могу обратиться. Она получает средства лишь на текущее хозяйство, и я не хочу, чтобы она заложила ради меня свои драгоценности. После того как умер Вилл, а Его величество решил раздать другим земли и доходы Кэри и даже поручить воспитание сына Кэри, я осталась без всяких средств. Можешь сказать ему об этом при случае, хотя не сомневаюсь, что он и без того отлично это знает.

— Мария, мне очень жаль, что так случилось, правда. Анне тоже жаль. Если мне повезет выиграть немного в кости, эти деньги станут твоими. — Против ожидания, она ничего на это не сказала, и он продолжал: — Но сегодня ты выглядишь просто великолепно, сестра; ты прекрасна, как всегда. У тебя на волосах такая красивая золотая сеточка, и ожерелье, кажется, совсем новое.

— Благодарю, Джордж, — ответила на это она, сделав вид, что не поняла мягкого намека, и не объясняя, откуда взялись сеточка и гранаты.

— Я, однако, тоже кое-что слышала, — сказала она, меняя тему разговора. — Герцог и герцогиня Суффолк также спорят из-за нынешних событий. Герцог, конечно же, поддерживает своего друга короля, но не могу себе представить, чтобы моя дорогая подруга принцесса Мария приняла сторону Его величества. Она неизменно выступала в защиту браков по любви, а тут может разрушить свое счастливое замужество, если станет упорствовать. Я лишь надеюсь, что это не повлечет изгнания малютки Кэтрин из детской ее дочери.

— Ты верно говоришь, что она может разрушить свой драгоценный брак по любви. Только согласись, что этот брак был всего лишь капризом. Они оба так сильно полюбили друг друга, и дама выбрала сама, за кого ей выходить замуж! Ха-ха! Это поистине было бы чудо, так что верится в него с трудом. К тому же — сестра короля и его лучший друг! При королевском дворе браки обычно заключаются не на небесах, а в аду. Я могу привести много тому доказательств. Ну, я вижу, мы уже почти на месте. Пойду назад — сопровождать Анну, для чего меня и послал Его величество, не то она рассердится. Мы еще увидимся с тобой, Мария.

— Увидимся, ненаглядный Джордж, — прошептала она едва слышно. Бедный Джордж! Его насильно связали с женщиной, которая никогда не родит ему детей, а Марго Вайатт принуждена быть женой какого-то неизвестного помещика-северянина. Несчастную, обозленную Анну всё преследуют призраки, от которых она не в силах избавиться. Теперь Мария в этом не сомневалась: Анна ухватилась за мысль сделать Элеонору Кэри настоятельницей Уилтона, как только сообразила, что Уолси будет весьма уязвлен, если король отвергнет его кандидатку. Как снедает ее ненависть к Уолси, а ведь прошло уже столько лет с тех пор, как ее разлучили с молодым Перси! Если бы сейчас Анна по-настоящему любила короля, ей было бы гораздо проще смириться с прошлым.

Мария поднялась и твердыми шагами прошла по палубе еще покачивающейся барки; от маленькой группы встречающих отделился Генри Норрис, подал ей руку. У Марии мелькнула мысль, что он выглядит неплохо для человека, у которого всего несколько месяцев назад умерла родами жена. Анна направлялась к дворцу, далеко опередив остальных; в колеблющемся свете факелов на пристани мерцала на ее темных волосах затканная серебром и украшенная самоцветами шапочка. Рядом с ней шагали Джордж и отец — единственные из семьи Болейн, которые ныне что-то еще значили. Стафф прав. Мария с матушкой так и останутся просто Булленами, как бы щедро ни награждал их титулами Его величество. «Буллены из Гевера, тем и горды», — подумала Мария, вскинула голову и посмотрела на Норриса.

Мария поступила, как велел ей Стафф, когда увидела его на противоположном конце зала вместе с великолепно одетой девицей Кобгем. С ее уст не сходила улыбка, она оживленно беседовала с кузеном, Фрэнсисом Брайаном, пока придворные стекались к обеденным столам. В конце концов, подарок Стаффа украшал ее обнаженную шею, она чувствовала тяжесть металла на своей груди. И ночью он будет в постели с ней, а не с этой кокеткой Дороти Кобгем.

— Ходят упорные слухи, что последует новый визит Тюдора ко двору короля Франциска, ведь напряженность в отношениях с Францией несколько смягчилась, — рассказывал ей Фрэнсис. — Я побился об заклад, что король возьмет Анну с собой. Лично мне думается, что Его величество хочет прощупать почву: удастся ли ему получить поддержку в заключении этого брака от других монархов, если ему откажет папа Климент?

— Право же, Фрэнсис, — тихо проговорила Мария, поглядывая через плечо собеседника на отца, который горячо обсуждал что-то с Анной и Джорджем на королевском возвышении, в ожидании появления Его величества. — Мне кажется, об этом разводе лучше и не помышлять, коль уж его святейшество не дает своего благословения. Возможно, это повлечет за собой окончательное падение Уолси, но вряд ли королю удастся обойти запрет самого папы.

— Но, значит, — Фрэнсис поднял брови в непритворном удивлении, — Анна и отец вовсе с тобой не советуются. Вот уж не ожидал!

— О чем это ты?

— У короля теперь новый советник, к зловещему, коварному голосу которого он внимательно прислушивается. Видишь низенького плотного человека в черном у королевского возвышения — того, что вошел вместе с твоим отцом?

— Вижу. И кто же это?

— Томас Кромвель[131], в прошлом — мелкий писарь, теперь хитроумный законник. А поднимется еще выше, гораздо выше. Был приспешником Уолси, а теперь подчинен непосредственно королю, и лишь ему одному.

— Так это и есть мастер Кромвель! Знаешь, это ему король отдал усадьбу в Плэши, усадьбу Кэри. Но я еще не видела его близ короля на приемах. Давай, Фрэнсис, говори все как есть. Я достаточно повидала в жизни, чтобы правильно понять все, что ты можешь сказать об этом королевском советнике Кромвеле.

— Знаю, милая Мария. Кромвель нашептывает Его величеству, что можно получить развод и без дозволения святейшего папы. Видишь ли, все, что нужно для этого королю, — и он широко взмахнул рукой, словно отгонял надоедливую муху, — стать самому во главе церкви в Англии, вместо папы, и тогда можно разводиться в свое удовольствие.

— Вот что он имел в виду, когда говорил, что Анна с Его величеством уничтожат Уилтон! — воскликнула Мария, вспомнив предостережения Стаффа во время их сегодняшней беседы.

— Кто имел в виду? И кто это вспоминал Уилтон?

— Один старый знакомый, милый Фрэнсис. А вот и король!

— Да здравствует наш следующий папа! — прошептал ей на ухо Фрэнсис и тихонько рассмеялся.

Не успели еще отгреметь фанфары, а Генрих уже подошел к сияющей Анне, широким дружеским жестом похлопал по спине Джорджа и Томаса Болейнов. Потом вдвоем с Анной они неспешно пошли меж гостей, а с боков, словно крепостные валы, их оберегали от напора толпы Джордж и герцог Суффолк.

— А где же сегодня герцогиня? — вполголоса произнесла Мария. — Я-то надеялась, что мы с нею поднимемся в детскую, повидаемся с детьми.

— Вестон сообщил мне, что теперь они повздорили из-за «Великого королевского дела» и не разговаривают друг с другом. Они всегда воркуют, как голубки, — даже не верится, что они поссорились, — но сейчас они, кажется, даже спать стали врозь. Вся эта канитель, несомненно, разделила двор на две партии, и дальше будет еще хуже, если только Уолси не сумеет сотворить чудо. Так славно нынче состоять в родстве с Булленами — ах, прости, Болейнами, — потому что никто и не спрашивает, что у меня на душе и что я обо всем этом думаю. Всем кажется, что это и так понятно.

— А это вправду понятно, милорд Фрэнсис? — осведомилась Мария сладким голоском.

— Я никогда не забываю, прекрасная моя кузина, что внешность обманчива.

— Я тоже, Фрэнсис, хотя и усвоила эту истину довольно поздно.

— Не поворачивай голову, Мария, к нам приближаются неприятности.

— Король с Анной? Вот уж не думала, что она его потащит сюда, — тихо сказала Мария, не поворачивая головы.

— Нет, миледи. Я имел в виду твоего отца. Точно самая грозная снежная буря, какую я только видел.

У Марии екнуло сердце, она повернулась и увидела Томаса Болейна. «Быть может, я должна преподать ему урок, как надлежит скрывать от придворных свои чувства?» — подумала она, едва увидев его мрачную физиономию. Возможно, Анна успела выболтать свое намерение помочь сестре Кэри и это так на него подействовало?

— Добрый вечер, Фрэнсис, — кивнул отец родственнику. — Дочка, я хочу с тобой поговорить. Его величество сейчас занят, а сесть за стол прежде него никто не посмеет. Пойдем, прогуляемся?

— Должно быть, вас неправильно уведомили, отец, — спокойно отвечала Мария. — Мне кажется, что Анна и король уже вдоволь наговорились с придворными и собираются садиться за стол. Однако же я охотно с вами пройдусь, если вы того желаете.

— Нет, нет, мне в таком случае надо спешить назад, но после обеда мы с тобой увидимся. Постарайся не уходить к дочке, пока я с тобой не поговорю.

— Я с нетерпением стану ждать нашей беседы, милорд. Мне так редко выпадает случай повидаться с вами. — Она улыбнулась, глядя на него снизу вверх, и набралась смелости не отводить взгляда, пока отец не сощурился грозно.

— Ты быстро присмиреешь, когда услышишь, что я скажу, — проговорил он тихо, чтобы не было слышно Фрэнсису. Потом снова загремели фанфары, и он резко вскинул голову. — Черт меня побери! — услышала Мария; лицо отца стало пепельно-серым. — Неужели королева? Она не посмеет прийти, ведь знает же, что ее здесь не желают видеть. — Он опрометью бросился к королевскому возвышению, подпрыгивая и расталкивая пораженных придворных.

Действительно, вошла королева Екатерина в сопровождении четырех своих фрейлин — все в черном, словно вестники у врат преисподней. Король побагровел и чуть не задохнулся от гнева, а черные глаза Анны метали молнии; она не отпустила руку короля. Стихли фанфары, и шепоток перешел в тихий гул.

— Но она все же осмелилась! — воскликнул стоявший подле Марии Фрэнсис. — Осмелилась же!

Королева низко поклонилась государю, подчеркнуто не обращая внимания на столпившихся близ него чванливых Болейнов и их сторонников.

— Я скучаю по моему супругу, — прозвенел ее чистый голос с характерным испанским акцентом. — Я невыразимо тоскую по нему, как тоскует и моя дочь Мария. — Она собрала тяжелые юбки и по двум ступенькам поднялась на возвышение. Медленно королева опустилась в огромное кресло справа от короля, где собиралась сесть Анна, а две фрейлины поспешили расправить ее юбки и придвинуть кресло ближе к столу.

Король застыл как статуя, живое олицетворение сдерживаемого с трудом гнева. Потом резко повернулся широкой спиной к притихшей толпе придворных и низко наклонился к жене над уставленным золотыми и серебряными блюдами и кубками столом. Но если он надеялся, что его слова прозвучат достаточно тихо, чтобы их никто не услышал, то в этом он не преуспел.

— Мадам, — четко выговорил он, — вас не приглашали сюда, и о приходе вашем не было возвещено.

— Но ведь по-другому мне не удается повидать вас, супруг мой, — твердо парировала королева. На мгновение глаза Марии встретились с глазами Анны, которая беспомощно оглядывала толпу. В них Мария прочитала старательно скрываемую растерянность и страх.

— Король встретится с вами, когда сам того пожелает, мадам. — Голос короля источал яд. — Сейчас он этого не желает. У вас есть собственный двор, и в его пределах вы вольны бывать, где пожелаете, но… не здесь! — Спина его затряслась, резкий голос эхом отражался от потолочных балок.

Мария до боли впилась ногтями в ладони. Ей самой было странно, что ее так трогает эта гордая королева, утратившая любимого мужчину и доведенная его безрассудством до отчаянного шага: она все поставила на карту. Мария попыталась разбудить в себе естественное сочувствие к родной сестре, но стройная девушка, которая стояла, гордо выпрямившись, между отцом и королем, не вызывала у нее никаких чувств. Удивительно ли тогда, что другие поддерживают королеву, рискуя навлечь на себя гнев Его величества и потерять все, о чем мечтали!

Послышался громкий скрежет — это королева отодвинула кресло и тяжело поднялась.

— Мне не так хотелось пировать, мой король, как снова увидеть вас. Я желаю подождать вас в личных покоях; когда вы завершите здесь пиршество со своими… друзьями, тогда мы сможем побеседовать. Я буду ожидать вас. — Она медленно поклонилась толпе придворных. Какой маленькой и хрупкой она казалась на возвышении, особенно в сравнении с королем и сомкнувшимися за ним Болейнами. И эти две силы сошлись в схватке за власть.

Екатерина спустилась с королевского помоста, и Мария глазами провожала фигуру, с головы до ног закутанную в черное, пока та не скрылась за огромной металлической ширмой, установленной, чтобы в зал не проникали зимние сквозняки. Мария с Фрэнсисом Брайаном все еще стояли совсем близко от этого выхода, от двери, ведшей из Большого зала в личные покои короля.

По сигналу распорядителя все уселись за столы — в молчании, чувствуя себя крайне неловко. Мария заметила, что король многословно извиняется перед Анной, с губ которой теперь совершенно исчезла улыбка. Обед длился целую вечность, а Марии со своего места было совсем не видно Стаффа. Они с Фрэнсисом вполголоса беседовали о всяких пустяках, как и остальные пирующие, пока не было дано разрешение встать из-за стола, после чего все радостно устремились на длинную галерею, танцевать.

Мария поднялась, выпрямилась и окинула толпу внимательным взглядом, отыскивая Стаффа и Норриса, которому обещала первый танец. Но не успела она даже близко подойти к двери, как рядом снова оказался отец.

— Пойдем сюда, в коридор, — обратился он к ней резким тоном. — Все спешат в обратном направлении, так что на нас никто и внимания не обратит.

— Я сомневаюсь, отец, что на меня вообще хоть кто-нибудь обратит внимание, — ответила Мария, когда отец увлек ее за ширму, в тот самый коридор, куда в начале обеда так печально удалилась королева со своими дамами.

— Послушай, Мария, — начал отец, когда они остановились в полутемном коридоре, — ты сердишься и ревнуешь, что король женится на Анне, — это я в состоянии понять. Но встряхнись, девочка! Прекрати дерзить и… э… проявлять неуважение, которое я в последнее время за тобой замечаю.

— Мы с Анной в лучших отношениях, отец, как и с Джорджем.

— Я говорил об отношении ко мне, Мария, и ты это прекрасно понимаешь. Я не мог ничего поделать, когда Его величество решил передать другим земли, прежде дарованные Кэри. Они принадлежат ему: он дал, он волен и забрать. Будь благодарна ему за то, что Гарри благополучно воспитывается вместе с Фицроем в Хэтфилде. Кое-кто даже говорит, будто король умышленно не позволяет парню унаследовать земли Кэри, чтобы показать всем: это не сын Вилла Кэри. Возможно, потом Его величество наделит его более обширными землями — королевскими землями, Мария.

— Кто бы ни утверждал подобное, они ошибаются. Гарри — сын Вилла, не заблуждайтесь на этот счет, отец. И если пойдут слухи об обратном, я их опровергну.

— Только посмей — я добьюсь, что сестра тут же лишит тебя своего расположения и ты окажешься на улице. — Отец угрожающе наклонился к ней.

— Поймите меня, отец, пожалуйста. Мне очень не хочется выпрашивать у вас деньги, словно бедной дальней родственнице, но мой вид позорит вашу столь благородную фамилию Болейнов, если вам будет угодно взглянуть на дело с этой точки зрения. Самые новые мои платья пошиты два года назад, у меня нет ни единой пары чулок, которая не была бы вдоль и поперек заштопана моей служанкой.

— Позволь, я тебе еще кое-что скажу, моя девочка, — перебил ее отец со зловещим видом. — Как я понимаю, тобой весьма заинтересовался Вильям Стаффорд: он по ночам переплывает в лодке темные воды Темзы, чтобы навестить тебя. Вот и подумай, что можно получить от него. Не сомневаюсь, что такой любвеобильный мужчина может хорошо согреть тебя зимой, а? Так не будь дурой, не останься с пустыми руками за свои милые услуги, как осталась после пяти лет, проведенных с Его величеством.

Мария, не помня себя, размахнулась, рука метнулась к его ухмыляющейся физиономии и больно ушиблась, нанеся удар. Мария тут же отпрянула, где-то в глубинах разума возник неслышный вопль, когда отец отбросил ее к стене. Теперь она ударилась головой. Стала съеживаться, но отец проворно схватил ее за руки повыше локтей и буквально пригвоздил к резным деревянным панелям.

— Слушай меня внимательно, Мария. Можешь служить подстилкой для Стаффорда, раз тебе так хочется: я считаю его очень разумным человеком, такой не попадется. До того, как ты развлекаешься, мне дела нет. А вот насчет моего внука помалкивай! У твоей сестры достало ума и смелости взобраться очень высоко, и ты не смеешь своими поступками угрожать тем возможностям, которые перед нами открываются. Ты будешь служить ей и всей семье, хорошенько служить, не то будешь иметь дело со мной. А что касается твоего гардероба, то Анна обратилась к Его величеству с просьбой возложить на меня обязанность обеспечивать тебя; стало быть, так я и сделаю. Когда Анна станет королевой, ты будешь получать по сто фунтов в год. А до тех пор твои новые платья и безделушки будут оплачиваться из отцовского кошелька. Ты должна быть этим довольна, девочка. В следующий раз, когда тебе понадобятся средства, не нужно беспокоить Его величество. Обращайся прямо ко мне.

— У меня больше нет возможности обращаться прямо к вам, отец. Пожалуйста, поймите, что деньги нужны мне не на безделушки. Вы же знаете, что я не часто обедаю у Анны. Деньги нужны на еду, на свечи, на одежду.

— Трать их на что пожелаешь, только постарайся выглядеть пристойно. Рано или поздно нам нужно будет подыскать тебе мужа, и благодаря твоей сестре он может быть весьма богат и знатен. А коль так, ты сможешь потом вернуть мне затраты.

— Думаю, что я уже расплатилась с вами сторицей, отец, — невольно вырвалось у Марии, все еще крепко прижатой к стене. — Отпустите меня, пожалуйста. — К ее удивлению, отец послушался, однако она продолжала опираться на стену.

— Только не воображай, Мария, что раз Его величество поручил мне обеспечивать тебя и я согласился, то ты снова попала к нему в милость. Одна из причин, по которым бракоразводный процесс протекает так плачевно для Его величества, состоит вот в чем: этот чертов Кампеджо, лакей королевы, цитировал книгу Левит — то место, где содержится запрещение спать с сестрой жены. Мы все должны быть благодарны законникам Его величества: они доказали, что Спать с женой брата — королевой Екатериной — это кровосмешение, а иметь сожительницу, какой была ты, — это совсем другое дело. Запомни это хорошенько. — Отец оперся одной рукой о стену возле головы Марии и наклонился к ней еще ближе. — Я пытаюсь простить твои кошмарные поступки. Мне понятно, что тяжело потерять сразу и мужа, и короля, да еще видеть, как твоя сестра взбирается на самую вершину королевства. Радуйся, что тебя оберегает сильная семья, и никогда больше — никогда — не смей ударить меня!

Мария сверкнула на него глазами. Слезы повисли на ее ресницах, покатились по щекам.

— Мне хочется, чтобы вы поняли, милорд: я плачу о той девочке, которой давно нет, — когда-то она доверяла вам и любила вас. Теперь же она вас боится и ненавидит, но — прости ей, Боже! — все еще любит вас. — Ее тело сотрясли рыдания, плечи поникли. Отец, прищурившись, смотрел на этот взрыв чувств.

— Возьми себя в руки, Мария, — сказал он наконец спокойным тоном. — Я не могу стоять здесь и наблюдать, как ты ведешь себя подобным образом. Возможно, я сейчас нужен Анне. Какой ужасный нынче вечер был для нее, когда так внезапно вторглась королева! Подумай о бедной Анне. Утри слезы, поднимись наверх, к дочке — может быть, тебе полегчает. Только будь поосторожней со своевольной сестрой Его величества, если увидишься с ней. Она переметнулась от нас и короля. Утром я пришлю деньги. Ну, взбодрись. Когда Анна станет королевой, у тебя и у малютки Кэтрин будет много нарядных платьев, вот увидишь.

Невероятно, но он ушел. Хорошо хоть, в коридоре больше никого не было. Мария прислонилась к обтянутым полотном деревянным панелям стены и горько зарыдала, беззвучно, едва не задыхаясь от слез. Черт бы побрал это глупое сердце — она по-прежнему любила отца, несмотря на всю ненависть к нему. Ее отец убивал всякую радость. Он в тысячу раз хуже короля Франциска, мучившего маленьких девочек, доверчивых и любящих! После всего, что произошло, она не сможет сегодня встретиться со Стаффом. Но ведь она любит Стаффа. Ей некуда бежать, кроме его могучих объятий.

В коридоре что-то тихонько зашуршало, и напуганная Мария подняла глаза. Королева! Мария сделала неуклюжий реверанс, держась одной рукой за стену. Позади королевы стояли две ее дамы, тревожно выглядывая из-за покрывавшей голову государыни шапочки. Одной из них была пожилая леди Гилдфорд.

— Это малышка Буллен, Мария, Ваше величество.

— Si[132], я вижу, — услышала Мария спокойный голос королевы Екатерины. В крайнем ужасе Мария едва не опустилась на пол, но нежные руки королевы легли ей на плечи, помогли подняться. — Мы вам поможем, дорогая, не спорьте. Стольких слез ничто на свете не стоит. Поверьте, я знаю, что говорю. Пойдемте, пойдемте со мной. Господин мой король не пришел, как я просила его. И мы решили подняться на второй этаж. Ничего страшного. Я знала, что он не придет. Я только надеялась. Вы испытываете что-то похожее, моя дорогая?

Мария молча кивнула головой — она боялась, что стоит заговорить, и истерика может повториться. Потом испугалась, что Ее величество по-своему истолкует это молчание.

— Я не горюю о короле, Ваше величество. Это отец… мой отец был очень сердит на меня.

Темные глаза королевы зажглись огнем.

— А я очень, очень сердита на вашего отца. Поэтому мы союзники, так?

Марию охватило непреодолимое желание расхохотаться — беспричинно смеяться и громко кричать: так потрясло ее доброе отношение королевы к ней, одной из Булленов, к тому же долго пребывавшей в любовницах короля.

Молча и медленно они зашагали по коридору, который шел параллельно опустевшему банкетному залу. С находившейся за ним галереи для танцев доносились напевы волынок и барабанная дробь. Королева взяла Марию за руку, и ту переполнило чувство любви и благодарности. Если бы отец увидал ее сейчас, подумала Мария, он тотчас бы задохнулся от гнева.

— Право, Мария Буллен, у нас с вами много, много общего. Мы обе любили Его величество и обе потеряли его. Да, да, я знаю, что это правда. Я ни в чем вас не упрекаю. Вот уже несколько лет не упрекаю. У нас обеих есть дочери, которых мы обожаем. А они часто бывают, по необходимости, разлучены с нами, так? Однако, у вас… у вас, Мария, есть еще сын. Мы будем долго говорить, пока они танцуют. Мне уже поздно, но вы молоды и красивы, можете родить мужчине много сыновей. — Она отвернулась, поймав восхищенный взгляд Марии. На черных глазах заблестели непролитые слезы.

— Мы зайдем по пути в королевскую детскую — повидаться с вашей малышкой и моей милой племянницей Маргарет? Они будут рады видеть свою королеву. Думаю, что вы тоже, леди Мария.

— Да, Ваше величество, вы правы. Мне так радостно видеть, что вы улыбаетесь!

— Я это угадала, дорогая Мария. Ваши чувства все видны на лице. А потом мы посидим и поговорим о наших дочерях. С нами будет моя верная золовка. Это будет хорошо.

Мария подумала о том, как встревоженно ищет и не находит ее среди танцующих Стафф. Ничего, он поймет потом, когда она ему расскажет. Отец и Анна никогда не поймут, но ведь им она и не собирается ничего рассказывать.

— Хорошо, Ваше величество. — Мария улыбнулась шедшей рядом мрачной фигуре во всем черном. Украшенное самоцветами тяжелое распятие на ходу покачивалось из стороны в сторону, всякий раз отражая свет ближайшего факела в длинном коридоре. — Мне это очень-очень понравится, моя королева.

Детская была щедро залита светом свечей; принцесса Мария подняла голову от детской шахматной доски и вместе с двумя девочками улыбнулась вошедшим.

Глава двадцать пятая

Пронзительный смех Анны Мария услыхала еще прежде, чем страж успел распахнуть перед ней дверь в покои.

— Она приказала мне сейчас же вести вас сюда, госпожа, — задыхаясь, докладывала Нэнси, пока обе спешили по широкому коридору. — Они там все собрались и хохочут, вот как сейчас.

Послышался новый взрыв смеха; Мария и Нэнси вошли и увидели невероятную сцену. Анна прыгала от радости, еще не успев снять парадное платье — они только-только возвратились из Вестминстера, с маскарада, устроенного в честь леди Анны, маркиза Пембрука. Анна с Джорджем, словно расшалившиеся детишки, кружились, взявшись за руки и отклонившись назад. Отец громко хохотал, глядя на их выходки и не забывая прикладываться к графину с вином. Джейн Рочфорд запустила в кружащихся Анну и Джорджа пуховой подушкой, в воздухе закружились облачка нежного пуха. Марк Смитон, очень талантливый лютнист, недавно поступивший на службу к Анне, примостившись на изящном полированном столике, наигрывал быструю гальярду.

Мария, ошеломленная увиденным, на мгновение застыла на месте. Ей было совершенно невдомек, что могло столь внезапно так преобразить эту чопорную компанию, едва успевшую вернуться с королевского бала. Королева Екатерина давно уж была поселена в Морхаусе с запрещением его покидать, а ее свита сокращена с нескольких сотен до всего лишь двенадцати фрейлин. Даже такое славное для семейства Болейн событие, как то, когда король покинул королеву в Виндзоре и отправился на охоту с Анной и Джорджем, не вызвало такого бурного ликования.

— Мария! Ма-ри-я-я-я! Давай! Пой и пляши с нами! — Анна бросилась на сестру, едва не сбив ее с ног, и крепко-крепко обняла.

— Анна… Что происходит? — Мария улыбнулась, потому что в комнате царило искреннее веселье. Такой бесшабашной радости она не видывала с поры детства, проведенного в Гевере. — Окончательно решился вопрос с разводом? Однако Его величество был бы сегодня на балу гораздо более оживленным, если бы…

— Да нет же, курочка глупая! Самая лучшая новость, какую я только слышала в жизни! Мы отныне свободны. Он умер! Милейший жирный старик-кардинал умер, — она вытянула руку и сильно хлопнула по спине Джорджа, приложившегося к кубку; тот пролил вино на себя и закашлялся, — и в эту минуту он, вне всяких сомнений, стоит у самых врат ада. Его величеству уже, конечно, сообщили эту прекрасную новость. Быть может, он скоро прибудет сюда сам. А если так, — добавила она, заговорщицки подмигнув довольному отцу и выхватив у Джорджа кубок, чтобы выпить самой, — мы подготовим ему маскарад, далеко превосходящий тот, что он дал нынче в мою честь. — Анна снова повисла на шее потрясенной Марии и повернулась к остальным.

— Да-да, маскарад, изображающий, как этот самый наместник владыки преисподней умирает и обнаруживает, что в аду его назначили смотрителем тамошних отхожих мест. Так. Вот это будет превосходно. Музыку, милый Марк, — музыку, подходящую для вступления в ад!

Мария застыла на месте, а Анна отпустила ее и энергично обошла комнату, отодвигая в угол кресла и свой станок для вышивания, освобождая место для представления и танцев. «Святые угодники! — подумала Мария. — Да ведь она это всерьез». Бедный старик умер, а Анну — через столько лет! — все еще мучит лютая ненависть. Марию передернуло, и тут она перехватила устремленный на нее спокойный, холодный взгляд отца. Он просто ждал ее реакции. Уголком губ он усмехался, но перекошенный рот скривился в гримасу.

— Что бедняжка кардинал лишился своего положения и попал в опалу — это еще не все. Думаю, тебе, Мария, надобно знать и другую причину моей безграничной радости, — наставительно заговорила Анна, вдруг немного успокоившаяся. — Когда Уолси арестовали, чтобы вернуть в Лондон и судить за государственную измену, то его арест был поручен не кому иному, как давно всеми забытому Гарри Перси, восьмому графу Нортумберленду — моей прежней любви, тому, кого кардинал так тяжко оскорбил. А коль тебе не хочется разделить радость моего триумфа, то подумай о том, что в прошлом году, несмотря на нашу просьбу, настоятельницей Уилтонского монастыря все-таки сделали протеже кардинала; она восторжествовала над несчастной Элеонорой Кэри. Подумай хотя бы об этом, а не о Перси, если тебе это ближе, только не будь такой мрачной!

— Это Анна добилась, чтобы больного старика-кардинала арестовал именно Гарри Перси? — ровным голосом спросила Мария у отца, когда Анна повернулась к Джорджу и принялась снова весело болтать с ним.

— Да нет, девочка, просто так случилось, — ответил он тихо. — Когда мы воротились из Вестминстера, здесь нас уже поджидали мои гонцы, которые привезли эту весть. Несомненно, есть кому известить об этом и Его величество. Сам король, конечно же, и поручил Перси эту грязную работенку.

— Я все слышу, отец, что ты говоришь Марии, каждое слово, но ты продолжай, продолжай. Для меня эти слова звучат музыкой, даже слаще тех нежных напевов, какие наигрывает славный Марк. Ты представляешь, Мария? Этот старик низко пал с той поры своей безграничной власти, когда он смел мне указывать, за кого я не могу выйти замуж. Вот что мне так нравится! Он посмел разлучить каких-то никому не интересных влюбленных, парня и девушку, и именно тот парень и арестовал его по обвинению в государственной измене. Впрочем, этот трус Уолси простудился и умер по пути на суд, а девушка, заурядная глупышка, станет новой королевой! — Ее голос перешел в пронзительный визг, а по щекам Марии потекли слезы жалости.

— Ты хотя бы порадовалась за нас всех, Мария! Думаю, лучше всего сделать тебя в нашем представлении Цербером, тем жутким псом, что сторожит врата преисподней, если ты не перестанешь быть такой мрачной. Болейны освободились от кардинала, и это к лучшему, Мария. Гарри Перси снова в милости у короля, а Его величество берет меня с собой во Францию — меня, а не Екатерину. Я сделаюсь королевой Англии, а противный жирный кардинал будет гнить в могиле. — Она резко развернулась, давая указания Марку Смитону, а Джейн Рочфорд подкралась к ним сзади и вся превратилась в слух.

Томас Болейн поставил на стол опустевший графин и крепко взял Марию за локоть.

— Я понимаю, Мария, какое это потрясение — видеть, что она сама не своя от радости. Мне тоже не нравится. Я предпочитаю расчетливую, хитрую малышку Анну, но эту ненависть она так долго таила в своей груди… Лучше пусть это выплеснется сейчас, чтобы Его величеству не пришлось смотреть на такое непотребство. Он ведь ужасно ревнив и не скрывает этого — еще решит, что она так расходилась из-за любви к Перси, сохранила ее в душе. Надо потакать ее глупостям — она, может, и успокоится понемногу. Я полагаюсь на тебя, ты должна отрезвить ее. Клянусь всеми святыми, из Джорджа и Джейн плохие помощники в этом деле.

— Ладно, ты стой там, Мария. Так. Как ты думаешь, Джордж, разве не замечательно будет, если отец сыграет самого сатану? Пусть он произнесет окончательный приговор, я вот о чем.

— Анна, миленькая, мне кажется, что я не… — запинаясь, начал Томас Болейн. Джордж с Анной покатились со смеху, и на этот раз Мария не смогла сдержать улыбки.

— Ну вот, смотри, Джордж! Я не сомневалась, что Мария поймет, как все это забавно! — торжествующе закричала Анна. — А кроме того, я, по чести говоря, полагаю, что ее грустный вид в последнее время вызван тем вниманием, которое один красивый мужчина — не стану называть его имени — оказывает восхитительной Дороти Кобгем.

— Довольно дразниться, Анна. — Мария погрозила ей пальцем, словно выговаривала шаловливой дочери. — Я не позволю тебе нападать на меня подобным образом.

— Смотри, Джордж, наконец-то она обратила внимание на нас, — захихикала Анна. — По крайней мере, этот не названный по имени негодяй — из тех, кому доверяют и Его величество, и я сама. Так что не бойся, сестра, мы не отправим его в изгнание, в его имение, где там оно находится. Он хотя бы знает свое место — в отличие от кардинала, этого сына мясника. Я убеждена, что Стафф и не стремится взобраться как можно ближе к трону, о чем мечтают все остальные придворные.

Мария обернулась и бросила испуганный взгляд на отца. Все последние годы она изо всех сил старалась следовать советам Стаффа и делать так, чтобы никто в семье не догадывался об их любви. Она, однако, знала, что у отца есть свои соглядатаи, много соглядатаев. Когда-то он в порыве гнева сказал, что она может, если ей так хочется, быть подстилкой Стаффорда. Он никогда не сможет понять их любви, так пусть себе думает что угодно. Да только Анна тоже права. Явное внимание возлюбленного к красотке Дороти Кобгем очень огорчало Марию в последнее время. Сегодня на маскараде он вообще зашел слишком далеко. Вполне возможно, она грустит из-за своей любви, возможно, ее ужаснула страшная месть Анны, но поступки Стаффа огорчали ее ничуть не меньше, чем нынешняя выходка сестры.

— Ну, ладно. Какой же черт сыграет нам самого Уолси? — спросила Анна и сама громко рассмеялась собственной шутке.

«Да ведь она на грани истерики», — подумала Мария. Лицо сияет от счастья, но остекленевшие глаза и пронзительный голос выдают запрятанное глубоко в душе отчаяние.

Не успел затихнуть ее смех, как раздался громкий стук в дверь. Все застыли, будто застигнутые с поличным воришки. Томас Болейн поднял свою унизанную перстнями руку, призывая всех к молчанию, и подал знак стражу: отворить дверь. Мария разглядела в прихожей нескольких стражей, а за ними — серьезное лицо Нэнси, прижавшейся к стене коридора. Но у самой двери никого не было, никто не вошел в покой. Понятно, что король не явится самолично сообщать Болейнам о смерти кардинала. Но если бы он пришел, то вместе с ним мог прийти и Стафф. Мария с удовольствием высказала бы ему все, что думает по поводу его сегодняшних ухаживаний за Дороти Кобгем! По сравнению с этим вся дурацкая история с Уолси отступала для нее на второй план.

Она услышала, как шумно вздохнула Джейн Рочфорд, когда, скользнув мимо отца, в комнату вошел Томас Кромвель. Его черные глаза впились в каждого из них острым, как стрела, взглядом. Он отвесил деревянный поклон Анне, небрежно кивнул лорду Болейну. «Вот кто отлично сумел бы сыграть Уолси в аду, если бы только у моей истеричной сестрицы хватило смелости попросить его об этом!» — мелькнула у Марии злорадная мыслишка. Если у кардинала было много друзей, подобных этому змею, то неудивительно, что в конце концов верх взяли враги Уолси.

— Его величество прислал меня к вам, леди Анна, с печальной вестью, — проговорил он, чеканя каждое слово. Обычно он говорил тусклым, невыразительным тоном, но к нему неизменно все прислушивались очень внимательно. Даже если он хотел сказать что-нибудь приятное, голос его все равно сочился ядом. И сознанием собственной власти.

— Надеюсь, Его величество пребывает в таком же добром здравии, как и час назад, когда мы расстались с ним, — язвительным тоном ответила ему Анна.

— Его величество вполне благополучен и посылает вам свой привет, леди. А весть касается моего покойного господина, кардинала Уолси. Как вам известно, его должны были арестовать и доставить обратно в Лондон, на суд. — Он остановился, потом продолжил: — Верно ли я уловил, что трагическая весть опередила меня, леди Анна? Возможно… э… гонцы вашего отца уже сообщили вам о происшедшем?

Мария подумала, что Стафф не ошибался в отношении этого человека. Ледяные щупальца страха заползли к ней в сердце — не от беспокойства за семью, а оттого, что этому человеку было известно все. Она мысленно возблагодарила всеблагого Бога за то, что Томас Кромвель сочувствует делу Болейнов.

— Должна признать, что кое-какие новости до нас действительно дошли, мастер Кромвель, но мы все были бы очень рады услышать их из ваших уст. Как приятно, что кардинала вспоминает столь кротко человек, к нему приближенный и вместе с тем так охотно покинувший службу у него, — заметила Анна язвительно, но осторожно — так, чтобы это не звучало прямым обвинением Кромвеля в предательстве.

— Как я много раз слышал от вас, леди Анна, мы все здесь служим королю. Разве я не прав? — Он повернул свое квадратное лицо и учтиво, почтительно коснулся каждого из присутствующих взглядом черных глаз.

— Не помешал ли я случайно какому-то семейному торжеству? — снова высказал он осторожное предположение. Тонкие губы изобразили понимающую улыбку.

— Да просто развлекались и дурачились после того, как всю ночь сидели и пили, — добродушно отозвался Томас Болейн. — Вы же знаете, Томас, как это бывает, вы-то в последнее время все работаете, себя не щадите. — Лорд Болейн приблизился к советнику короля и хлопнул его по плечу. — Не останетесь ли у нас на ночь? А на рассвете вернемся во дворец вместе.

— Прошу простить меня. Вынужден отклонить ваше любезное приглашение и возвращаться сейчас же. Необходимо похлопотать над организацией встречи Его величества с французским королем в Кале. А нам ведь обоим, друг мой, хорошо известно, что на королевской службе никакой долг и никакой труд не в тягость. Ради нее ничего не жалко.

Кромвель низко поклонился Анне. Затененные густыми бровями глаза оценивающе скользнули по Марии, как бывало всегда, стоило ей заговорить с ним или просто встретить где бы то ни было. Похоже, он строит в отношении Марии какие-то зловещие планы. Она медленно склонила голову, прощаясь с ним, и испытала странное побуждение закрыть грудь и скрестить ноги — на всякий случай. Находясь рядом с этим человеком, она неизменно испытывала страх перед тем, что он желает ее, раздевает своим пронизывающим взглядом. Какие глупости! Он никогда на такое не отважится.

— Поскольку, как я вижу, вести мои меня опередили, я сберегу время и отправлюсь в Вестминстер, пока не начался прилив. А что до вашего вопроса, леди Анна, я в самом деле служил его высокопреосвященству верно и был к нему приближен. По правде говоря, задолго до нынешнего моего близкого знакомства с Его величеством хитрый кардинал научил меня, как выходить из опасных положений. Ему я обязан всем, что знаю по таким вопросам. Желаю семье Болейн доброго вечера. — Он поклонился и вышел. Дверь затворилась.

— Клянусь всеми святыми, я не знаю никого, кто умел бы так быстро расстроить всякое веселье, как этот тип. Всякий раз в молитвах я возношу хвалу Господу за то, что он на нашей стороне, — тихо проговорила Анна. Лихорадочное возбуждение исчезло из ее взгляда, и Мария мысленно возблагодарила Бога.

— Думаю, нам никогда не следует забывать, — возразил Томас Болейн, наливая себе очередной кубок густого красного вина, — что мастер Кромвель и ему подобные не бывают ни на чьей стороне, кроме своей собственной.

«Чтобы разгадать такого человека, надо самому таким быть», — чуть было не вырвалось у Марии, но она вовремя прикусила язычок. Они с отцом поддерживали молчаливое перемирие после той ужасной ссоры в Вестминстере, когда ее спасла королева. Если бы Болейны узнали о том, как нежно позаботилась тогда о ней Екатерина, если бы догадались когда-нибудь, как Мария сочувствует несчастной королеве, утратившей супруга, высокое положение и право воспитывать свою дочь, они вообще перестали бы с ней говорить.

— А все равно, мысль о маскараде «Уолси в аду» была отличной, леди Анна, — высказалась Джейн Рочфорд, снова усаживаясь в обитое бархатом кресло.

— Просто мне подумалось, что Его величество сам явится сюда, как явился объявить, что я поеду с ним во Францию. Мне хотелось развлечь его. Неужели ему все еще не стал совершенно безразличен умерший кардинал — злобный, старый?

— Уолси верно и очень долго служил королю, Анна, — сказал ей отец и сел в кресло рядом с Джейн. — А кроме того, Болейнам полезно не забывать, что именно кардинал научил Его величество почти всему, что знает король об искусстве управления… и о верховной власти.

— О верховной власти, отец? — усмехнулась Анна, откинулась назад и оперлась руками о полированный столик, рядом с замолкнувшим лютнистом. — Показать ли вам верховную власть? Стоит мне пожелать, и король будет стоять у этой самой двери — через столько минут, сколько понадобится какому-нибудь простолюдину, чтобы переплыть реку туда и обратно.

— И чего ради, Анна? Что ты дашь ему, когда он явится? — с вызовом сказал ей отец. — Какую-то дурацкую пьеску об Уолси? Сколько пройдет времени, прежде чем иссякнут у тебя милые пустячки, умные высказывания и обещания родить сыновей в будущем? Вот уже целых пять лет ты кормишь изголодавшегося человека одними надеждами и обещаниями. И я думаю…

— Не вам учить меня, граф Уилтшир! Граф Уилтшир — благодаря моей власти над королем! Послушай я вас давным-давно — и стала бы не королевой, а очередной любовницей из семьи Болейн!

Эти слова больно кольнули Марию, но не произвели никакого впечатления на отца. Он сидел, не шевелясь, поставив на подлокотник кресла свой кубок. Мария стояла, завороженная поединком между отцом и сестрой. Джордж ей рассказывал, что в последнее время они спорят все чаще, все острее, но сама Мария ни разу при этом не присутствовала.

— Я мудрее, дитя мое, и лучше, чем ты, знаю короля. Чудо, что тебе так долго удается настаивать на своем. Но запомни: мне приходилось видеть, как он, когда ему было нужно, обращал свой гнев на тех, кого прежде любил. Стоило любимой сестре Марии обвенчаться во Франции с ее ненаглядным герцогом, и он тут же…

— Хватит! Никто не знает короля лучше, чем я, никто так не ведает его сердца. Теперь он уж никогда не сможет отступить. У него связаны руки. Он ради меня распустит церковь, и они все встанут за ним — все те, кто склоняется перед ним и ждет королевских милостей. И это я поеду во Францию на встречу с французским королем, а не испанка Екатерина, его невестка, вступившая с ним в кровосмесительную связь. Она так и сгниет в какой-нибудь заброшенной сельской хижине! А я обвенчаюсь с ним, я рожу ему сыновей!

— Я молю Бога, Анна, чтобы случилось именно так, — сказал отец и осушил свой кубок. — А раз он теперь не может отступить, то я советую, чтобы ты начала делить с ним ложе — пока он не усомнился в искренности твоих обещаний… и чувств.

— А вот представь, — раздался голосок Джейн, такой же остренький, как и черты ее мордашки, — что ты не родишь Его величеству сына сразу, как ему того хочется. Вообрази, что это вызовет его недовольство. Вот у нас с Джорджем нет сына, и мы…

— А ты вообще не вмешивайся, Джейн Рочфорд, — обожгла Анна взглядом невестку; та лишь пожала плечами. — Ты не рожаешь сыновей моему брату, потому что ты ему нежеланна, да и кого ты можешь родить с таким кошачьим характером, хитрым и злобным? Разве что котят, я думаю, или… или змеенышей! Прости, Джордж, но я говорю правду. — Анна быстро подошла к Марии и крепко сжала ее запястье своей тонкой рукой.

— Вот Мария родила сына, и наша мать родила сына. Рожать сыновей — это свойственно нашему роду, о чем известно и Его величеству. Вполне возможно, что Мария родила сына от Его величества, так что меня не пугают слова о том, что я не смогу родить ему сыновей. Сейчас это волнует меня меньше всего.

Марии захотелось отдернуть руку. Слова Анны всегда звучали обидно, а теперь она, казалось, и вовсе утратила понятие о том, как больно ранит ими тех, кто ей ближе всего. Прав был Стафф. Временами складывалось впечатление, что язык девушки направляет какой-то демон, будто она чего-то страшится. Но Мария видела: в одном Стафф все же ошибался. Анна вовсе не боялась оказаться на ложе короля, коль уж оказалась так близко к венцу. Именно к этому она и стремилась столько лет.

Тоненькая женщина с черными как вороново крыло волосами все не выпускала руку сестры, однако умолкла, а взгляд ее устремился куда-то мимо Марии. Лорд Болейн махнул рукой Джорджу и хмурой Джейн: пора уходить. Потом указал на дверь Марку Смитону, пораженному всем, что он видел и слышал, и тот мгновенно повиновался, выйдя сразу вслед за Рочфордами. Мария и Анна все стояли друг против друга, и лорд Болейн внимательно их оглядел.

— Ты ведь меня понимаешь? Ты веришь мне, сестра?

Мария не могла припомнить, о чем она спрашивает; казалось, они стоят здесь уже целую вечность. Темно-карие глаза Анны все так же были устремлены куда-то мимо Марии.

— Ну конечно, Анна. Ты не волнуйся, все будет хорошо. Сейчас ты устала, нам обеим пора спать. Тебе ведь утром отправляться с Его величеством на соколиную охоту!

— А ты отправишься со мной во Францию и будешь рядом все время. Обещай мне. Если король французский не изволит принять меня, то мне необходимо иметь собственную свиту. Благородную. Отец, ведь можно выделить Марии побольше средств на платья, правда? Она должна быть хорошо одета: пусть все видят, что Болейны — старинный род, не какие-нибудь выскочки. Да, отец?

Отец молча встал из кресла и оказался за спиной Анны.

— Разумеется, Анна. А Мария верно говорит: я сейчас позову твоих служанок, пора тебе спать ложиться. Я, право, не хотел огорчить тебя своими словами. Но для всех нас важно, чтобы ты хорошо отдохнула, а наутро выглядела веселой и красивой.

Анна отпустила наконец руку Марии и грациозно повернулась к отцу.

— А вы считаете меня красивой, отец? Такой же красивой, как Мария, чтобы удерживать короля много лет? Я знаю, что во мне нет той фамильной красоты Говардов, что у нашей матушки и у Марии, но я его удержу. Непременно!

— Ну конечно, конечно, Анна, милая, — успокаивал ее отец, неловко поглаживая по плечу. — Твоя красота — не такая, как у матери с Марией, но это красота. И ведь ты к тому же умна, талантлива. В конце-то концов, тебя добивается самый великий из королей мира, так что и спорить здесь не о чем. Ни твоя любящая матушка, ни милая сестрица не поднялись до таких высот, как ты. Из всех только ты одна и смогла по-настоящему увидеть открывающиеся возможности и воспользоваться ими разумно. Дочка истинно вся в меня, самая настоящая Буллен!

Анна с минуту как-то странно смотрела на него, ничего не отвечая. Потом медленно, устало повернулась к двери в свою опочивальню.

— Я хотела бы, отец, чтобы вы запомнили: наша фамилия теперь Болейн, настали новые времена. Теперь ступайте, пожалуйста. Куда угодно, служить своему королю. — Правой рукой Анна махнула Марии. — А ты, пожалуйста, останься, сестра. Побудь со мной, пока я не усну.

Удивленная этой необычной и трогательной просьбой, Мария последовала за Анной в ее опочивальню, даже не взглянув напоследок на отца. У Анны было огромное квадратное ложе, почти такое же большое, как у Его величества; вероятно, когда он предоставил своей ненаглядной Анне просторный дворец Уайтхолл, то ожидал, что станет делить это ложе с ней. Мария надеялась, что Анна не попросит ее спать здесь или в соседней комнате: вполне могло случиться так, что сегодня Стафф нанесет ночной визит в ее покои.

И тут вдруг на нее нахлынули собственные заботы. Да, она хотела оказаться у себя и ожидать Стаффа. Он не встретит нынче, как привык, милую, податливую возлюбленную, нетерпеливо ожидающую его поспешного визита. Она ему покажет настоящий характер Болейнов — что это он вздумал чересчур любезничать с девчонкой Кобгем! А коль он посмеет вообще не явиться, Мария будет знать, с кем он провел ночь. Впрочем, дальше этого Мария не загадывала. Кроме Стаффа и малышки Кэтрин у нее никого больше не было. И если он ее разлюбит, Мария умрет.

— Не хмурься, Мария. Я даже не пойму, куда так быстро исчезло наше праздничное настроение. Это все змей Кромвель, он все испортил. Я и вправду собиралась устроить маленький семейный праздник по случаю того, что кардинал покинул этот мир. Похоже, мои молитвы всегда доходят до Бога. А знаешь, из Кромвеля получился бы превосходный сатана. Как бы мне хотелось уговорить Генриха прогнать этого человечка с бегающими глазками!

— Мне кажется, тебе лучше не посягать на королевскую власть в том, что касается Кромвеля. Да и отцу он нравится.

— А ты думаешь, сестра, что если человек нравится отцу, то это аттестует его с хорошей стороны? — насмешливо сказала Анна. Обе они улыбнулись; Мария помогла Анне высвободиться из тугого атласного корсажа. — Скорее уж наоборот. Не сомневаюсь, ты теперь согласна со мной в том, как нужно обходиться с отцом. Мы с тобой во Франции станем действовать заодно.

Анна откинула одеяло и забралась в постель, отвергнув попытку Марии расчесать гребнем ее длинные пряди. Натянула одеяло на самый подбородок, как делала в детстве, дабы защититься от злобных ночных гоблинов, бродивших за уютными стенами Гевера. Марию это глубоко растрогало и умилило, ведь она так часто в последнее время сердилась на Анну, которая становилась все более сварливой. Она открыла было рот, хотела сказать что-нибудь умное, успокоительное, но не знала толком, что именно. Вот если бы догадаться, что могла бы сейчас сказать матушка!

— Мария, прости, но я хочу задать тебе вопрос… интимного свойства.

— Пожалуйста, Анна.

— А ты скажешь мне правду, не рассердишься?

— Конечно, скажу, обещаю. — «Если только ты, младшая сестренка, не станешь спрашивать о моей любви к Стаффу», — добавила про себя Мария. Но улыбнулась сестре и перекрестила сердце — так они всегда делали, если собирались поделиться друг с другом каким-нибудь важным секретом. Анна, лежа на подушке белоснежного шелка, неожиданно улыбнулась ей лучистой улыбкой.

— Я совсем позабыла спросить тебя раньше, Мария. Какими мы были тогда глупыми! Спросить вот о чем: очень ли напорист Его величество, когда… когда он берет женщину? — Улыбка на ее устах погасла, она села, прижимая простыню к маленьким грудям и наклонившись поближе к Марии. — Ты понимаешь, Мария, он приставал ко мне, уже много раз, а он такой большой, сильный. То есть не только целовал, он спускал мне платье до пояса и давал полную волю глазам, и рукам, и губам. А один раз он чуть было не взял меня стоя, задрал все мои юбки, отстегнул свой громадный гульфик и… и вошел бы в меня прямо там, если бы со мной от страха не приключилась истерика. А он решил, что сделал мне больно, и потом добрых полчаса рассыпался в извинениях. А еще он в последнее время, когда я сижу у него на коленях, стал просовывать руки мне между ног, и гладит, и потирает, а я делаю вид, что мне это нравится. Мария, скажи мне, пожалуйста, ласков ли он, когда доходит до этого. Я кажусь себе такой маленькой, а он такой… такой большой, Мария!

Широко распахнувшиеся глаза заблестели от непролитых слез, и Марию охватила любовь к сестре. Ее невероятно поразило, что младшая сестра, вот эта самая Анна, которая вечно флиртовала с мужчинами, смеялась над ними, кричала на них, словно базарная торговка, — могла вот так бояться. Впрочем, где-то в глубине души она, должно быть, оставалась все той же маленькой девочкой.

— Анна, Анна, все будет хорошо. Да-да, все будет хорошо. Король же любит тебя, это известно всем, кто видел вас вместе.

— Да, но есть и такое, чего никто не видит, Мария. Становится все труднее и труднее удерживать его на расстоянии.

— Но ты же сказала, что уверена в его любви, что он на самом деле твой и уже не отступит.

— Да, так я и сказала.

— Значит, он женится на тебе, как только получит такую возможность. Его направляет та страсть, которую ты, Анна, ему внушила. Нельзя же его за это винить, нельзя этого и бояться.

— А почему же он не может сдерживать себя, как я?

— Глупенькая малышка! Его величество — мужчина, может быть, самый могучий во всем мире. — В наступившей на миг тишине Мария прогоняла воспоминание о том, как давным-давно сама оказалась в нетерпеливых руках Франциска: очарованная, покоренная, но все же напуганная. — Он совсем не привык ждать, Энни, если ему чего-нибудь захотелось.

— А что, роды такие страшные, да?

— Да разве ты… или нет?

— Нет, Мария, говорю тебе — нет. Я только знаю, что если отдамся ему, то дети будут. Ты, когда рожала маленького Гарри в Гевере, жутко кричала несколько часов.

— А я уж и позабыла, Анна, правда. Малыш приносит такую радость, что вскоре после… ну, после боли и мучений все плохое забывается. Ты сама убедишься в этом.

— Я на это надеюсь. Ну что ж, значит, так тому и быть. — Она медленно отдалилась от Марии и откинулась на подушку. — Отец, боюсь, прав, хотя мне и не нравится, что об этом сказал именно он. Его величеству теперь требуется от меня нечто более романтическое. Его все больше гнетут и развод, и все эти ужасные хлопоты с роспуском жалкой папской церкви. И он не видит того, к чему привык, — счастливого завершения этого пути.

— За деревьями леса не видит, — вслух подумала Мария.

— Вот именно. А теперь мне надо спать. Завтра утром я спущу своего нового кречета. Когда соколы будут в небе, вряд ли он станет меня насиловать, правда? — Анна дерзко усмехнулась, Мария ответила ей ласковым взглядом.

— Ничего не бойся, сестренка. Была бы здесь наша добрая старая Симонетта, она бы сказала: «Темнота за окном совсем не такая черная, если выйти наружу». Я скажу тебе правду, Анна: когда Его величество берет женщину, он делает все очень быстро. В этом может быть своя награда, но может заключаться и трагедия — если ты его любишь.

— Конечно, я люблю Его величество, сестра, — резко сказала Анна.

Этот тон больше напоминал нынешнюю Анну. Ощущение их близости прошло, и Мария медленно встала.

— Мария, — позвала Анна, когда та уже задула лампу и направилась к двери, — ты же говорила не о любви к этому королю, когда упоминала… ну, о наградах, которые дает любовь? Готова поспорить, что и не о Вилле.

— Анна, оставим это, пожалуйста.

— Но когда-нибудь ты мне расскажешь, каково это — любить по-настоящему страстно? Чувствовать непреодолимое желание лечь с мужчиной?

Мария снова поразилась. Анна прожила столько лет девственницей при развратном французском дворе, теперь уединялась с Генрихом Тюдором, как раньше тайно — с Гарри Перси, а рассуждала все еще как невинное дитя.

— Это придет, Анна, — тихо сказала ей Мария, стоя в освещенном прямоугольнике двери. — Ты сама получишь ответы на все свои вопросы и познаешь радость, когда обвенчаешься с Его величеством и родишь ему детей. — «Лгунья, — подумала о себе Мария, — лгунья. Давай, скажи ей прямо сейчас». Она заколебалась — не вернуться ли ей в опочивальню Анны, но тут в полутьме путь ей преградила темная фигура рослого широкоплечего мужчины. Рукой он обнял ее за талию. Мария задохнулась, сердце гулко заколотилось о ребра.

— Извини, девочка, что напугал тебя. Я хотел лишь убедиться, что ты ее убаюкала. Я горжусь тем, что ты ей дала такие советы. Это пойдет на пользу, — прошептал отец ей на ухо. Напряжение отпустило Марию, она приникла к отцовской руке, а он ласково прижал ее к себе. Как это было на него не похоже — ласка, добрые слова, похвала.

— Нам нужно, чтобы она была спокойна. А то она запаниковала, когда дело дошло до того, чтобы выполнить условия договора с Его величеством, — продолжал отец. Он отпустил талию Марии, словно даже удивившись, что до сих пор обнимает ее. Указал ей на прихожую.

— Я пришлю Люсинду Аштон — на случай, если тебе что-нибудь понадобится, Анна, — сказала Мария, оборачиваясь к двери. — Доброй ночи.

Ответа не последовало. Отец тихонько притворил за ними дверь. Он внимательно изучал лицо Марии, а она спокойно стояла под его взглядом.

— Я вот думал нынче вечером, Мария, как сильно ты похожа на свою мать в ту пору, когда я с ней только познакомился. Ах, если бы у хитроумной Анны была такая прекрасная оболочка!

— Я пропускаю мимо ушей ваш намек на то, что я всего лишь красивая оболочка, отец. В этой оболочке заключена еще и мыслящая личность.

— Да я ведь вовсе не о том. Уж это я очень хорошо знаю. Я имел в виду, что ты мягче, но в последнее время тебя не очень заботит дело.

— Дело? — Мария почувствовала нарастающий гнев. — Полагаю, вы говорите о деле Болейнов. Я и слова-то этого не слышала с тех пор, как умер Вилл и оставил незавершенным свое драгоценное дело Кэри!

— Ну-ну, не выпускай иголки! Я хочу, Мария, чтобы мы теперь стали гораздо ближе, чем в последние несколько лет. Ты так хорошо ладишь с Анной, я не могу этого не оценить.

— Иными словами, вы хотите сказать, что через меня вы будете стараться держать ее под контролем.

— Черт тебя побери, Мария! Мы что, не можем поговорить, как люди? Ей необходимо твое мягкое влияние. Вот это я и хотел сказать.

— До нынешней очень высокой ступеньки на лестнице власти вы с Анной, отец, прекрасно добрались без меня. А я вижу вас так редко, что почти не воспринимаю как живого человека, лишь как некую могучую силу, которая толкает меня то туда, то сюда.

Он смотрел на нее, поджав губы, а глаза становились все более колкими.

— Да, кстати, — отважилась Мария. — Верно ли я поняла, что вы стояли у дверей, пока Анна раздевалась, а потом прислушивались к тем секретам, которыми мы с ней обменивались?

— Довольно! Ты слишком утомлена и стала раздражительной, так что тебе тоже лучше лечь спать. А во Францию ты обязательно поедешь с сестрой, когда придет время. Никаких отказов исполнить этот долг я не потерплю.

Мария повернулась и пошла к себе. В прихожей не было никого, не считая обычных стражей, застывших статуями, будто они и не слыхали ничего, что говорилось по обе стороны двери в опочивальню. «Долг? Да ведь это честь, и я с радостью поеду, но лишь потому, отец, что попросила меня об этом сестра. А вовсе не потому, что так приказываете вы. Доброй ночи».

Зашуршав юбками, она свернула по коридору за угол и облегченно вздохнула. Она была утомлена и опустошена. Хорошо хоть, он не посмел кричать на нее или трясти. Он глупец, если полагает, будто капли ласки достаточно, чтобы она снова стала ему доверять. Да, правда, у Анны больше мозгов, чем у нее, — ведь Анна куда раньше своей слепой старшей сестры Марии поняла, что отцу верить нельзя ни на грош.

Она открыла дверь в свою комнату, ожидая найти там Нэнси, дремлющую у камина, но девушки нигде не было видно. Правда, время позднее, однако горничная никогда не уходила, пока не убедится, что госпожа мирно почивает. Мария вздохнула и задвинула засов. Протянула руки к едва тлевшему в камине огню. Огонь прогнал холод свежей октябрьской ночи, но не согрел ее мыслей. Потом в темноте что-то зашевелилось.

— Я уж было собирался пойти забрать тебя оттуда, даже если пришлось бы схватиться с твоим отцом и с Кромвелем. — Он приподнялся и сел на ее ложе. Рубашка раскрыта до пояса, а глаза в свете камина странно отсвечивают золотом.

— Стафф?

— А ты ждала кого-то другого?

— Не смешно.

— Я бы охотно присоединился к тебе сразу, как приехал, только вот не хотел прерывать праздник Болейнов по случаю счастливого известия о смерти Уолси, — продолжал он.

— Мне чуть дурно не стало, когда они там прыгали и скакали, — призналась Мария. — Анна просто ликовала. Но у тебя, кажется, был сегодня вечером свой собственный праздник, если уж ты об этом заговорил.

— Я отнюдь не питал к старику такой ненависти, как твои сестра и отец.

— Разумеется, я говорила о твоей милашке с коровьими глазами, о Дороти Кобгем.

Стафф перебросил через край кровати свои длинные ноги и не спеша подошел к ней.

— Ну да, конечно, — это ведь Дороти Кобгем я люблю уже где-то лет десять, это ведь к ней на свидания я добираюсь в Уайт-холл всякий раз, как только удается, невзирая на связанную с этим опасность и на проклятый осенний холод на улице, — насмешливо сказал он и наклонился для поцелуя, но Мария быстро отвернулась, не давая ему ни обнять, ни поцеловать себя.

— Мне отлично известно, как ты за ней ухаживаешь. Да и все видели это на маскараде — ты держал ее за руки, прижимался к ней при всех. И все слышали, как она непристойно хихикает.

— Я ничуть не сомневаюсь, что твоя сестра живописала тебе все детали, пока вы возвращались на своей барке. Наверное, потому, что высокородная леди Анна столь пристально наблюдала за мной нынче вечером, я и позволил Дороти устроить для нее маленькое представление. — Мария виновато прикусила губу и порадовалась, что в комнате слишком темно и он не может ясно видеть ее лицо.

— А может, отец поведал тебе, как днем я катался верхом вместе с Его величеством, а среди сопровождающих дам была и Дороти? Однако, как бы там ни было, я рад видеть, что ты ревнуешь. — Его руки скользнули ей на талию.

— Я не ревную тебя к этой дурочке, — парировала Мария, выскальзывая из его объятий.

— Что там произошло в покоях Анны? Тебя чем-то обидели? — настойчиво спросил Стафф.

— Не больше, чем всегда, и я могу с радостью сообщить, что хорошо держалась с отцом. Видишь ли, у него появились новые виды на меня.

— Какие же? — В комнате, освещенной лишь слабым огоньком камина, голос Стаффа прозвучал напряженно, жестко.

— Я должна успокаивать Анну и сопровождать ее в поездке во Францию.

— И это все?

— Все.

— Я уж было подумал, он хочет подсунуть тебя Его величеству или выдать замуж. А поездка во Францию — это славное развлечение. Я тоже туда еду.

— И поэтому для меня это будет таким развлечением? Или ты имел в виду — для тебя? Малышка Дороти тоже едет? Ты же не думаешь, будто для меня большое развлечение — смотреть, как ты голубишь ее, здесь или во Франции?

— Хватит на сегодня говорить глупости и показывать свой характер, любовь моя. На реке был сильный холодный ветер, и я сильно по тебе скучал.

Она подошла к столу и плеснула в кубок вина.

— А ты приплыл с этим черным вороном Кромвелем?

— С Кромвелем, девочка, я бы не поехал и под страхом смерти. Вот уж не желаю, чтобы он знал о моих визитах сюда, хотя этот тип, похоже, повсюду завел шпионов и, возможно, уже и так все знает. Однако, пока я в милости у Его величества, он мне не страшен. А Кромвель тебе что-нибудь говорил?

— О чем?

— О чем-нибудь, касающемся тебя лично. По тому, как он всякий раз тебя разглядывает, едва завидев, могу сказать, что он желает тебя. Правда, не могу упрекать его за это.

— Он меня желает? Ты так думаешь?

— Именно. Этот человек хочет иметь тебя во всех смыслах слова, любовь моя, хотя, полагаю, он выше того, чтобы прямо попросить тебя в награду у короля или у твоего отца. Он умен. Он не показывает открыто, как другие, что страстно жаждет титулов и должностей. Ведь в падении бедняги Уолси сыграли роль и его богатства, а не только этот злополучный развод и происки Болейнов.

Мария похолодела до костей, вспоминая, как Кромвель разглядывал ее — не торопясь, с головы до ног. Она выпила вино и, наливая себе еще, спросила:

— А Нэнси ты отослал спать?

— Нет. Я ей сказал, где меня ожидает Стивен, и она пошла к нему на свидание. Она грустит без него. Нам просто необходимо найти средство к тому, чтобы объединить свои скромные владения, тогда и они смогут быть вместе. — Он сзади обнял Марию, прижался носом к ее шее.

— Я не намерена быть такой покладистой с тобой, пока ты мило воркуешь с девчонкой Кобгем, — гнула свое Мария.

— А я не намерен совершать долгие путешествия с одного берега Темзы на другой, чтобы потом меня не пускали на ложе любимой женщины, — парировал Стафф, сильнее сжимая ее в объятиях.

— Ложе пусть остается тебе, а я лягу где-нибудь еще.

— Мое терпение уже почти истощилось, милая. Тебе, считай, не приходилось видеть, каков я в гневе, а когда увидишь, тебе это очень не понравится. Повернись, я развяжу платье.

От тона, каким это было сказано, Мария задрожала, но ее все еще разбирала злость. По какому праву он приказывает ей ложиться с ним в постель? Чуть дальше по коридору спала в своих покоях Анна, которая считает Вильяма Стаффорда самым нежным и учтивым любовником. А отец все еще мечтает использовать ее ради каких-то своих целей. «Можешь служить подстилкой для Стаффорда, раз тебе так хочется», — сказал он ей когда-то. Она же не принадлежит никому из них, и нечего ею распоряжаться!

Она почувствовала его руки сзади, на шнурах платья, и изо всех сил рванулась прочь. Не ожидавший этого Стафф опустил руки, а Мария бросилась от него к камину. Сильные руки тут же подхватили ее, оторвали от пола и бросили на постель, большую часть которой тут же покрыли ее пышные юбки и волны распущенных волос. Рядом на постель рухнул и сам Стафф.

— Убери от меня свои… — начала было она, но он так прижал ее к себе, что их носы соприкоснулись. Он не посмеет насиловать ее в Уайтхолле: кругом люди, а стражи у покоев сестры неминуемо услышат крики. Все узнают о Марии и Стаффорде, а на это он ни за что не пойдет. Он просто блефует.

Мария оттолкнула его, а то, что было после этого, ей потом так и не удалось припомнить. Она собиралась вступить с ним в борьбу, но вместо того лишь отвечала на его пылкую страсть своей, не меньшей. Когда все осталось позади, она крепко прижалась щекой к его щеке, а ее губы задержались на его виске, покрытом короткими волосками. Она рассмеялась — радостно, неистово.

— Чему смеешься, любимая? — спросил Стафф.

— Дело не в том, Стафф, что ты сильнее меня. Это моя любовь к тебе сильнее.

«Вот единственный во всем мире мужчина, которому я отдамся охотно, позволю распоряжаться собой», — подумалось Марии, погрузившейся в водоворот страстей. Но это другое дело — ведь она сама хочет, чтобы было так.

Когда он перестанет ее целовать, она ему все скажет. Скажет, что готова по своей воле обвенчаться с ним, как он и просил, едва лишь им удастся спастись от львов, которые со всех сторон окружали их в этом логове.

Глава двадцать шестая

Хотя небо над старинным французским приморским городом Кале было голубым и безоблачным, а октябрь в том году баловал всех теплыми солнечными деньками, внутри огромного белого замка, воздвигнутого на прибрежных скалах, сгустились мрачные грозовые тучи. Чуть ли не всю неделю Анна Болейн бушевала и неистовствовала, возмущаясь «самым тяжким оскорблением и самой черной изменой, с какой только приходилось сталкиваться» — так она это называла. Она сделалась так раздражительна, что фрейлины ее свиты поеживались от страха или же молча кипели от негодования, а те, кто еще тайком сочувствовал королеве Екатерине, хихикали в кулак. Но ни одна из них не осмеливалась появиться на глаза взбешенной до крайности Анне — ни одна, кроме ее сестры Марии. Вот кто в полной мере сознавал, сколь безжалостны требования политики, когда они сталкиваются со страданиями женского сердца и муками уязвленной гордости.

— Да как они смеют? Как они только посмели? — повторяла Анна в сотый раз за эти пять дней, с тех пор как Генрих Тюдор и мужчины его свиты ускакали охотиться и бражничать с французским королем и его свитой, также состоявшей сплошь из мужчин. — Стану королевой Англии, вот тогда посмотрим, посмеют ли они задирать нос во время следующей встречи. А за нынешнее я заставлю французов ползать в пыли у моих ног!

— Анна, — проговорила Мария, когда сестра умолкла, обессилев от очередной вспышки гнева. — Новая королева Франции Элеонора приходится племянницей королеве Екатерине. Ей фамильная гордость не позволяет привечать тебя. Ты же и сама это понимаешь, что бы ни говорила.

— Франциск должен был заставить ее прибыть сюда и приветствовать нас. И тем более нет никаких причин, по которым вместо королевы не могла бы явиться его столь горячо любимая сестра Маргарита. Или она, сделавшись королевой Наваррской, слишком осмелела? Когда я жила здесь, мы были знакомы. Да и Франциска она любит больше, чем любая из его королев. А я — подумать только! — читала ее паршивую непристойную книжонку, чтобы обсудить с ней. — Анна стремительно прошла мимо Марии, потом развернулась, шурша пышными юбками, и зашагала в обратную сторону, продолжая свой монолог.

— Хитрющие французы ни словом не обмолвились Генриху, что в свите их короля не будет ни одной женщины, которая посетила бы нас в этой… в этой тюрьме! Мне достанет смелости сбросить все сундуки с новыми платьями со стен замка — пусть рыбы их надевают! Тогда Генрих поймет, как для меня это важно, тогда ему станет стыдно.

Слезы у нее давно иссякли, и она смотрела на Марию пустыми печальными глазами. Марк Смитон давно перестал извлекать из своей лютни тихие нежные звуки, и трио то собиралось вместе, то распадалось, то впадало в молчание и оцепенение. Сейчас они сидели, как и все эти дни, в роскошной опочивальне Анны, бережно перевезенной из Уайтхолла через Ла-Манш — ради удобства Анны и, как полагали многие, ради удобства самого короля. Стены древнего замка Кале были украшены ее ткаными гобеленами, изображавшими римских богинь, а плюшевый ковер расстилался от камина до самого ложа. Массивное ложе восьми футов в длину и стольких же в ширину было завешено балдахином из горностаевого меха с золотом, а на покрывалах красовалась новая эмблема Анны: сокол и роза. Полированная мебель и золотая посуда, казалось, испускали внутреннее сияние, а факелы на стенах и горящие жаровни заливали всю комнату мягким светом.

— Анна, думаю, в данном случае самое лучшее, что можно сделать, — прислушаться к совету отца, тому, что он прошептал тебе на прощание.

— Да? Какому? «Соберись с духом, девочка, и не переставай улыбаться Его величеству, провожая его на встречу с Франциском и встречая»?

— Вот именно. Здесь все нужно разукрасить в самом изящном стиле и подготовить к встрече двух королей, когда они возвратятся с охоты и переговоров.

— Переговоров! Ха! Да они веселятся вовсю: вероятно, танцуют, играют в кости и карты да всякий вечер устраивают непристойные маскарады — помимо самой охоты в богатых дичью французских лесах сразу за границами английских владений. А мы не можем туда за ними последовать. Не забывай, что я тоже знавала Франциска, Мария. Его представление о развлечении — это поскакать переодетым в какое-нибудь рыбацкое селение или окруженную виноградниками деревушку (думаю, маленький Кале, что раскинулся у подножия этих скал, вполне сойдет), а там забрасывать яйцами всех мужчин и насиловать женщин. Вот! Это тебе известно о драгоценном du Roi французов?

— Да, он однажды рассказывал мне что-то похожее об одном маленьком виноградарском поселке в долине Луары, в противоположном от Амбуаза ее конце. Не мог припомнить названия поселка, но сказал, что ему нужно непременно вернуться туда еще раз.

— Даже не мог припомнить название поселка! Как это на него похоже, Мария! — Надутые губки Анны тронула легкая улыбка, и Мария нашла в себе мужество улыбнуться в ответ.

— Он, вероятно, и моего имени не вспомнит, Анна. Но моя гордость уже давным-давно от этого не страдает. Не стану утверждать, будто я хоть каплю сожалею о том, что они веселятся там без нас.

Анна искоса бросила внимательный взгляд на сестру.

— А я не стану утверждать, что верю тебе до конца, Мария, хотя и знаю, что мысли твои вряд ли занимает похотливый французский король. Похоже, ты куда больше скучаешь по своему Стаффорду.

Мария прикусила язык. Уже много недель тому назад она приучила себя не отвечать на такие уколы, как отвечала прежде, и Анна теперь стала развлекаться тем, что в ее присутствии размышляла вслух, как отзываются душа и тело на подлинную глубокую страсть.

— Ладно, довольно на эту тему. Ты так же вспыльчива, как и я, Мария, только у тебя характер мягче и страдать ты предпочитаешь молча. Ты совершенно правильно делаешь, что напоминаешь мне совет отца как послушная дочь. Я тоже, со своей стороны, буду послушной дочерью. Я и прежде покоряла Его величество и других, сделаю это снова. Они всего лишь мужчины. Когда копыта их коней застучат на дороге к воротам замка и они захотят взглянуть, что их здесь ожидает, то они проклянут тот день, когда решили покинуть будущую королеву Англии, чтобы гоняться в поту и грязи за кабаном или оленем, или доступными девками в какой-нибудь французской деревушке. Здесь они найдут куда более соблазнительную дичь. — Она нетерпеливо махнула рукой Смитону, и тот немедля стал наигрывать зажигательную гальярду. Темные глаза Анны заблестели от роившихся в ее голове планов; она повернулась и закружилась вокруг кресла Марии.

— Слушай меня внимательно, Мария. Мне необходима твоя помощь. Сейчас я бы не вынесла жеманной мордочки Джейн, да и остальным доверять трудно. В мои шкатулки перекочевали некоторые драгоценности Екатерины — я имею в виду новую принцессу Уэльскую[133], — но сердца кое-кого из моих фрейлин по-прежнему принадлежат ей, это мне хорошо известно. Так вот, мы устроим самое изысканное пиршество, какого еще не видели стены этого древнего замка, — сотни французских деликатесов и немного английских. Я самолично побываю на кухнях, проверю, правильно ли готовят там французские блюда. Ты тоже можешь проследить за этим, Мария, ты ведь не меньше моего бывала на королевских пирах Франциска. Устроим танцы (в масках, я полагаю), замечательную пантомиму, быть может, немного шарад[134]. Да, вот это удачная мысль! Что-нибудь посвященное нежной дружбе между Англией и Францией, пусть это и чушь несусветная. А пантомимы — на мифологические темы. Придумала! Мы развесим в банкетном зале эти гобелены вместо тех золотых и серебряных шпалер, что висят там сейчас, а пантомимы посвятим каждой изображенной здесь теме!

— Это будет просто великолепно, Анна! Я помогу тебе всем, чем только смогу.

— Всем, чем сможешь? Смотри же, ты сама сказала! — Анна закружилась и хлопнула в ладоши. — Ты можешь теперь это вообразить, Мария? Пир и увеселения, да, но еще и чистая месть им всем, не в последнюю очередь их глупым женщинам, которые позволили своим французским супругам поехать ухаживать за последней возлюбленной короля Англии. Мы им всем покажем!

Мария поднялась, чтобы успокоить Анну, нервно расхаживающую по комнате. Сделала шаг, преградив ей дорогу, и взяла сестру за руку.

— О какой именно мести ты мечтаешь, Анна? Понятно, что они пропустят пиршество и возможность встретиться с английским королем и его будущей супругой; для них это потеря, не важно, поймут ли они это. Но, кажется, ты задумала что-то еще.

Анна с чувством превосходства взглянула на сестру.

— Ты, Мария, собери лучше дам и разучи с ними пантомимы, а я позабочусь об остальном. Не забивай себе голову всякими мелочами.

— Анна, — Мария сильнее сжала руку сестры, — наверное, будет лучше, если ты мне скажешь сейчас, что задумала. Как я поняла, ты не все поведала о своей мести. Я по глазам твоим вижу.

— Неужели, сестра? А мне казалось, я хорошо умею скрывать то, что хочу скрыть. Что ж, я скажу тебе, ведь помешать мне ты все равно не сможешь. Самая сладкая месть будет состоять вот в чем. Пусть благочестивые дамы этого прекрасного королевства отказываются от общения с Великой Блудницей английского короля. О, я прекрасно знаю, что они думают сейчас, когда не являются сюда на мои приглашения. Но их мужья и сыновья возвратятся к ним изумленные и усмиренные вечером, проведенным в обществе Анны Болейн, — и возвратятся они, отнюдь не сохранив верность своим благочестивым зазнавшимся женушкам. — Голос Анны пресекся от душившего ее гнева. Смитон давно уже перестал играть и сидел, застыв неподвижно, прислушиваясь к их напряженной беседе.

— Анна, тебе следовало бы подумать как следует. Звучит это так, словно ты собираешься открыть здесь притон разврата. Его величество ни за что этого не одобрит.

— Какое из величеств, Мария? Уж тебе-то хорошо известно, что при бесстыдном дворе Франциска никто не будет раздумывать перед тем, как быстренько покорить красивую и покладистую даму, а таких я привезла в достатке — незамужних красавиц в умопомрачительных нарядах. Прибавь к этому вино, танцы и мужчину, который оказался вдали от дома и своей жены, — вот и посмотришь. — Она вырвала свою руку у Марии и снова стала нервно расхаживать по комнате.

— Что же касается Их величеств, сестра, — продолжала Анна, и голос ее становился все более взвинченным, — то о них мы с тобой сами позаботимся. Это великолепно, и отцу определенно понравится. Два короля в постели с двумя сестрами Болейн, хотя, вероятно, и не в одном и том же месте. — Она издала сдавленный смешок.

В глубине души Мария ощутила болезненный укол, но захлестывающие ее волны отвращения забили эту боль.

— Анна, как ты смеешь предлагать это мне? Соблазняй своего короля, если хочешь. Видит Бог, он и так уж слишком долго тебя добивается и сделал больше, чем надо, чтобы заслужить твою любовь. Но я не желаю иметь никаких дел с Франциском!

— Не говори со мной в подобном тоне, Мария. Он твой старый любовник — да-да, я знала об этом еще тогда, хотя была слишком юной, и с тех пор много размышляла об этом. В постели он, должно быть, великолепен. Сейчас у тебя никого нет, кроме Вильяма Стаффорда, но тот по своему положению настолько ниже тебя, что в серьезность этого романа я не верю. А Франциск — король, Мария, и с него необходимо сбить спесь. Для тебя же это будет месть за то, что он обращался с тобой так пренебрежительно. Ты только вообрази, как потом нам будет славно посмеяться над всем этим.

— В тебе сейчас говорят гнев и твои страхи, Анна. Тебе надо отдохнуть, а я займусь приготовлениями к пиршеству. — Мария подавила желание схватить девчонку и встряхнуть как следует, но та явно была нездорова, едва не теряла рассудок, отравленная жаждой мщения. Смерть Уолси и опала Екатерины все еще не удовлетворили эту жажду. — Анна, сядь, пожалуйста, я вызову леди Гилдфорд.

— Мне не нужна здесь эта старая сторожевая псина! Она по-прежнему хранит верность принцессе-испанке. И оставь свой покровительственный тон, Мария. Отец, я знаю, полагает, что твой долг — присматривать за мной и успокаивать, если я начну совершать безответственные поступки. Так вот, возвышение Болейнов — моя заслуга, и тебе следует об этом помнить. Вам с отцом теперь надлежит исполнять то, что я говорю, ибо скоро я стану королевой, и уж тогда вы будете обязаны исполнять мои повеления. Ступай же и не вздумай выболтать мои планы. Тебя это тоже касается, любезный мой лютнист. Уж больно ты любишь посплетничать где надо и где не надо.

Она погладила музыканта по щеке и резко отвернулась от него. Смазливый Смитон влюбленно смотрел ей в спину.

— Слушаюсь, дорогая моя леди Анна, — только и сказал он.

— Иди, иди, Мария. — Анна сжала ладони. — Нечего тебе меня поучать. Уж кто бы рассказывал мне о ловушках и неосмотрительности, только не ты.

Это уже была пощечина на прощание. Мария едва не испугалась — не столько за себя, сколько за них всех. Подступили слезы, и она поспешно отвернулась. Если бы только Стафф был здесь… Но он скакал где-то далеко, у королевского стремени. Выходя из роскошных покоев Анны, Мария споткнулась и еле удержалась на ногах. В собственной маленькой комнате она бросилась на узенькое ложе, но слезы не хлынули потоком, как она ожидала. Она снова и снова думала: как странно, что ей хотелось, чтобы здесь оказался сейчас отец, который мог бы помешать этому безумию, порожденному страстной жаждой мести, мог помешать Анне, которая со смехом подталкивает их всех к краю невероятной бездны.

Как и обещал гонец, оба короля со своей свитой въехали в Кале на следующий день перед обедом. Притихший в ожидании дворец огласился громкими криками дозорных, которым Анна приказала возвестить возвращение государей. Дамы, хорошо заучившие свои роли, поспешили занять назначенные каждой из них места вдоль большой лестницы, ведшей с парадного двора внутрь замка. Почти все время, пока шли спешные приготовления к банкету, Мария не покидала своей комнатки. Анна заставила ее выйти лишь тогда, когда завершалось лихорадочное разучивание пантомим, заготовленных для вечера. По прищуренным миндалевидным глазам Анны Мария поняла, что та очень сердита на старшую сестру. «Пусть себе видит, как я к этому отношусь», — устало подумала Мария, разучивая свои роли в сценках по мотивам греческих и римских мифов. А может быть, Анна откажется от своей безумной затеи или хотя бы Марию оставит в покое? Она разгладила свои бледно-лиловые юбки, шуршавшие под легким октябрьским ветерком, который овевал скалы Кале. Глазами она быстро обежала группки веселых мужчин, отыскивая среди них Стаффа.

Анна в своем потрясающем платье — бело-зеленом, тюдоровских цветов, с белыми пышными рукавами, в прорезях которых сверкало золото, — быстро сбежала по лестнице. Она прошла под увитой зеленью аркой у основания лестницы и присела в реверансе перед сияющим английским королем и широко открывшим от изумления глаза королем Франциском. Мария прищурилась от солнца и заметила, как спешивается Джордж. Рядом были Норррис и Вестон, и… там стоял еще кузен Фрэнсис Брайан, не смотревший в ее сторону. Она как раз увидела, как сходит с седла Стафф, но его тут же закрыла от Марии фигура королевского черного ворона Кромвеля, и Мария мысленно ругнула короля, который притащил сюда этого типа, вечно слонявшегося поблизости и за всем подглядывавшего.

Какие бы хитроумные западни ни заготовила Анна для двух могучих монархов, те, глядя на Анну во все глаза, пошли у нее на поводу. Придворные устремились вверх по лестнице, и англичанки присоединялись к ним, то принимая предложенную руку, то осыпая кого-то поцелуями и беспрерывно смеясь. По крайней мере, как отметила Мария с грустью, Анна позволила тем дамам, кто был замужем за вельможами английского двора, находиться рядом с мужьями. Мария хотела дождаться Стаффа и опереться на его руку, когда он будет проходить мимо, что бы там ни подумали, но ждать так долго ей не дали. Она с трудом сдержала дрожь в коленях, когда к ней приблизилась Анна, опираясь на руки обоих королей, Тюдора и Валуа. Франциск постарел, его когда-то неотразимая мужественность поблекла. Мария слышала, что он воевал, был в плену, но он так сильно изменился за такой короткий срок! Лицо, однако, осталось прежним, как и пронизывающий взгляд, которым он впился в улыбку Анны, способную свести с ума. Он что-то говорил ей и королю Генриху. До ушей Марии донеслись его слова, произнесенные на изысканном французском языке.

— …так вот, я и говорю, мадемуазель де Болейн: я посоветовал своему дорогому брату, королю Анри, обвенчаться прямо сейчас. А потом — voilà![135] — посмотрим, что станут делать папа и Карл Испанский, oui, Анри?

Мария, окутанная шелком многочисленных юбок, поднялась на одну ступеньку и вместе с остальными дамами сделала реверанс. Она не сводила глаз с золотистых туфелек сестры: поднимаясь по лестнице, Анна немного приподняла свои изумрудного цвета юбки. Маленькие ножки Анны замерли на месте.

— Вы, несомненно, помните мою милую сестру Мари, Ваше величество? — услышала она мелодичный голосок Анны, говорившей на безукоризненном французском. — Она теперь вдова, и я очень рада, что привезла ее снова сюда как одну из своих фрейлин — она опять имеет возможность видеть вас.

Мария, ничего не сказав, с трудом стояла спокойно, впившись в ладони длинными ногтями.

— Ну конечно же, прекрасная златовласая Мари! Какое удивительное благородство придали вашему лицу и осанке двенадцать лет, прошедшие с тех пор, как я видел вас в последний раз!

Мария еще раз присела в глубоком реверансе, но не смогла заставить себя улыбнуться. Генрих Тюдор, стоявший позади Франциска, откашлялся и осторожно потянул Анну за рукав.

— Моей сестре очень хотелось снова повидаться с королем Франции, — сказала Анна, обращаясь непосредственно к Франциску. — Нынче вечером, когда вы хорошо отдохнете, вы сможете вдоволь насмотреться друг на друга. — Она двинулась вверх по лестнице, а Генрих Тюдор принялся с жаром рассказывать ей об искусстве, проявленном обоими государями во время великолепной охоты.

— Я очарован, ma Мари, просто очарован, — повторил Франциск, отворачиваясь от нее и поднимаясь по широкой лестнице.

Мария разжала руки. В эту минуту она готова была убить Анну. Что с ней происходит, если она так унижает Марию? Надо было, как всегда, слушать Стаффа, а не стараться обелить Анну в его глазах. Эта девушка опасна, а ее капризы вселяют страх. Об этом она впредь не станет с ним спорить.

Теперь Мария увидела Стаффа и осталась на месте, хотя он был еще в самом низу лестницы, а большинство английских дам уже нашли себе кавалеров и направились ко входу в Большой зал. Мария спрятала в своей комнате записки для Стаффа и отца — на тот случай, если ей не удастся прямо объяснить им, что именно задумала Анна и какое развлечение припасла она для французских мушек, залетевших в сотканную ею паутину мести. А если бы ей пришлось просить кого-то доставить эти записки, то она могла доверять изо всех лишь двум женщинам.

С ней на бегу в толпе придворных поздоровался Джордж, она улыбнулась в ответ. Его супруга Джейн уже повисла на руке весьма возмужавшего Рене де Бросса — того самого, который, как припомнила Мария с чувством неловкости, однажды пытался раздеть ее в парке Амбуаза. «Хорошо хоть, — подумала Мария, — что Джорджу совершенно безразлично, чем там занимается Джейн». Он, пожалуй, даже одобрил бы план Анны по массовому совращению французов, коль это означало, что Джейн не будет ночевать в его покоях. Она вновь оглядела отставших мужчин в поисках Стаффа и увидела, что прямо к ней направляется отец.

— Пойдем со мной, Мария. Что, Франциск еще не забыл тебя, через столько лет?

— Не забыл, отец. — Голос ее прозвучал неожиданно холодно. Она вдруг испугалась, что отец не станет выручать ее, если она расскажет ему о жестоком замысле сестры. — Но он сильно изменился.

— Еще бы! Мы все изменились, Мария. Но вот, кстати, как это Анне удалось так измениться к лучшему после того дикого приступа гнева, который охватил ее, когда она узнала, что королева со своими дамами не собирается посетить ее в замке? Она выглядит прямо сказочно, а на вечер у нее какие-то очень заманчивые планы. Это тебя я должен благодарить за то, что к ней вернулось хорошее настроение?

— Я почти все время была с ней, отец, однако делить ответственность за ее планы мне бы не хотелось.

— Она хотя бы прислушалась к моему совету держать себя в руках, — сказал отец, прищурившись, когда уловил, что дочь чего-то недоговаривает.

— Да нет, отец. По правде говоря, она усмотрела в этом возможность отомстить. Ей не терпится поквитаться с французскими дамами, не пожелавшими приехать в Кале. — Она внимательно всматривалась в его лицо, пытаясь прочитать там, понял ли он, что имеется в виду. Поблизости появился Стафф, он шел рядом с ее кузеном и поглядывал на Марию, но она не осмелилась поддаться своему желанию и броситься к нему. Его темноволосая голова повернулась: он оживленно беседовал с кем-то невысоким.

— Говори дальше, Мария. Ты напугана. Что еще за месть?

Мария посмотрела отцу прямо в лицо, но понизила голос.

— После обеда и увеселений состоится, если я правильно поняла Анну, массовое соблазнение французов.

— Вот тебе на! — воскликнул отец, и озабоченное выражение на его лице сменилось широкой усмешкой. — Для французских сучек это будет горькая пилюля!

— Отец, прошу вас, но ведь нельзя, чтобы она…

— Помолчи, Мария. Ты мне скажи, она тоже участвует в этой затее? Ляжет она наконец-то с Его величеством? Вот что меня интересует.

— Похоже, что так и есть.

— А в таком случае мне совершенно наплевать, чем занята остальная компания. Я этого давно уж добиваюсь. И если она таким образом пойдет к нему, пусть так оно и будет. — Его взгляд снова сосредоточился на печальном лице Марии. — А ты, Мария?

— Я думаю, это чудовищно, и стыжусь до глубины души, что вы, кажется, одобряете такое.

— Нет, я спрашивал, какую роль во всем этом Анна отводит тебе.

Мария почувствовала, как заливается краской. Она запрется в своей комнате и скажет, что нездорова. Она не станет принимать в этом участие, даже если за это ее совсем изгонят из семьи. Она расскажет обо всем Стаффу, и они сбегут куда-нибудь в деревню, будут жить в изгнании, вдали от Англии.

— Она что, предложила тебе… э… развлекать Франциска?

— Я уже достаточно сказала. Жаль только, что я надеялась на вас — на то, что вы поговорите с Анной о ее мстительности. Я буду в своей комнате, чувствую себя совсем больной.

Он сильно сжал ее запястье, в ту же минуту повернув голову и улыбнувшись кому-то за спиной Марии.

— Сейчас я позволю тебе уйти и отдохнуть, Мария, но не заставляй меня силой приводить тебя на обед. Все умирают с голоду. Они быстро умоются и сядут за стол. А теперь я собираюсь поговорить с Вильямом Стаффордом, так что ты можешь не спешить здороваться с ним сама. Ступай прямо к себе в комнату.

Он отпустил ее руку; у нее не оставалось иного выхода, кроме как гордо поднять голову и пройти через зал. Она не осмелилась даже взглянуть в сторону Стаффа. Отец ясно дал понять: он не допустит, чтобы Стафф оказал ей какую бы то ни было помощь. Мария лишь молилась о том, чтобы Стафф увидел их стычку и зашел к ней выяснить, в чем же дело. Когда начнутся пир и увеселения, ей может уже и не представиться случай объяснить любимому, в каком затруднительном положении она оказалась, а потом будет поздно, и он не сможет никак помешать Анне, отцу… и королю Франциску с его прилипчивым взглядом.

У себя в комнате она сунула записку для Стаффа за корсаж, а записку, предназначавшуюся отцу, изорвала на мелкие кусочки и выбросила за окно, где их подхватил налетевший холодный ветер. Она отчетливо слышала, как плещет прибой далеко внизу, у подножия скал, к которым прилепился обширный белый замок. Ветер свистел в трещинах на вершинах скал, принося с собой пронзительные крики чаек. Мария полной грудью вдохнула свежий воздух, чтобы мысли хоть немного прояснились. Что бы ни стали с ней делать, она не взойдет на ложе французского короля и ни на мгновение не даст ему повода думать иначе.

Сейчас ее мысль работала четко. Им со Стаффом нельзя уповать на чудо и ждать, когда можно будет обвенчаться. Конечно, ее связывает по рукам и ногам происхождение, принадлежность к семье Болейн, но ведь он любит ее и ждет столько лет, невзирая на опасности! Венчаться придется тайком, но уж когда она станет его женой, никто не посмеет разлучить их. Могут отослать прочь от двора — что ж, оно и к лучшему. Она станет хозяйкой поместья Уивенго и останется таковой до конца дней своих, тем самым освободившись от всех этих интриг и предательства. Если они не будут осторожны, то могут потерять маленького Гарри, но мальчик теперь казался ей чуть ли не чужим. Он, по счастью, находился в отдаленном Хэтфилде и не виделся с Болейнами. А малышку Кэтрин можно будет взять с собой. Счастье иметь двух любящих родителей должно возместить ей потерю роскошных королевских апартаментов и наставника, который обучает племянницу короля. Если бы только им удалось бежать нынешней ночью!

Раздались два коротких удара в дверь. Мария плотно захлопнула створки окна и бросилась открывать.

— Ах! Мастер Кромвель!

Он склонил свою коротко стриженную и гладко причесанную голову, держа шляпу в крупных руках.

— Леди Мария, прошу простить, если напугал вас. Вы, быть может, ожидали кого-то другого. Отец ваш просил проводить вас на пир. — Его цепкий взгляд быстро обежал всю маленькую комнатку, потом саму Марию — от туфелек до корсажа. Мария вдруг пожалела, что так старательно выбирала сегодня платье. Взгляд Кромвеля еще раз ощупал ее и задержался на глубоком вырезе корсажа, открывавшем ложбинку между полными грудями.

— Вы готовы идти, леди Мария?

Она стояла и смотрела на него, замерев, не снимая руки с дверного засова.

— Да, думаю, вполне готова. — Она сделала шаг, но Кромвель будто застыл на месте.

— Выглядите вы потрясающе, хотя это, конечно же, в порядке вещей, — проговорил он своим обычным невыразительным тоном. — Ваш отец предупредил, что вам, возможно, нездоровится, но я весьма рад видеть, что это не так. Если бы вы дурно себя чувствовали, то я посидел бы с вами — до тех пор, пока вам не стало бы лучше, а уж тогда мы спустились бы в зал.

У Марии пересохло в горле, ее всю обдало жаром из-за возникших дурных предчувствий. Она вышла из комнаты и неохотно притворила дверь.

— Не сомневаюсь, что королю очень недоставало бы вас, если бы вы не появились на пиршестве, мастер Кромвель.

Он подарил ей улыбку и, к ужасу Марии, взял за руку повыше локтя; его пальцы обожгли ее тело сквозь облегающий атласный рукав, будто на ней и не было одежды.

— Но ведь должны же быть поощрения и награды за верную службу Его величеству, пусть это всего лишь право проводить к обеду самую прекрасную даму его двора.

У Марии прошел мороз по коже, волосы на затылке зашевелились, но она не смогла удержаться от того, чтобы не сказать:

— Да ведь Его величество три года назад передал вам земли моего мужа в Плэши!

В лице Кромвеля совершенно ничего не изменилось, но в темно-карих глазах зажглись слабые огоньки.

— Умоляю, не держите на меня зла за это, милейшая леди. Если бы не боязнь прогневать Его величество, я бы охотно вернул эти земли вам — за добрые мысли и, скажем так, за ваше благосклонное отношение.

— Я вовсе не о том говорила, чтобы вы передали мне эти земли, мастер Кромвель, — сказала Мария, инстинктивно вырвав у него свою руку. — Впрочем, я не сомневаюсь, что взамен король дал бы вам все, чего бы вы ни пожелали. — Теперь они оказались уже в зале, среди множества знакомых лиц, и Мария едва не рванулась прочь от Кромвеля — спрятаться, все равно где. Но нет, она стояла, пригвожденная к месту изучающим, тяжелым взглядом его маленьких глазок.

— Если бы король готов был дать все, чего я пожелаю, леди Рочфорд, то я и впрямь был бы очень счастливым человеком. — Его взгляд упал на низкий квадратный вырез ее платья, и Мария тут же отвернулась.

— Сюда, Мария, сядьте вот здесь, — сказал Кромвель, спокойно, но твердо взяв ее за покрытое атласом запястье. — Ваша сестра, леди Анна, желает, чтобы вы сидели вместе с остальными членами семьи: так будет удобнее, когда начнется представление. — Он подвинул ей резное кресло и, когда Мария села, склонился к ней. — Похоже, вам сейчас станет дурно, миледи, а мне очень не хотелось бы нести вас на руках в вашу комнату — во всяком случае, вашему отцу и леди Анне очень бы этого не хотелось.

Мысли Марии отчаянно заметались в голове, но найти выход из положения она так и не сумела. Черт побрал бы отца! Он ведь понимал, что она не станет покорно выполнять его распоряжения, вот и передал ее на попечение этого типа. Сознавал ли Кромвель, что служит их орудием, а она — лишь приманка для него? Ему надлежало привести ее к повиновению, а он, по условиям сделки, смог бы сидеть в ее комнате, пожирать ее горячим взором, дотрагиваться до нее. Интересно, что еще они ему пообещали? Не думает же он, что сестра будущей королевы предназначена для него!

— Как чудесно украшен этот зал, правда, Мария? И не будете ли вы столь любезны называть меня просто Томасом? Мне хотелось бы стать вашим помощником и другом, если только вы позволите. Я понимаю, что одинокой женщине при таком обширном дворе приходится нелегко, даже если она принадлежит к первейшей фамилии.

— Скорее уж, именно потому, что она принадлежит к первейшей фамилии, мастер Кромвель, — услышала Мария словно со стороны свою язвительную реплику. И вжалась поглубже в кресло, почувствовав, как его колено прижимается к ее юбкам.

— Похоже, первое блюдо весьма сытно и обильно, не так ли, миледи? — сказал он так, будто Мария говорила с ним о еде. Он снова наклонился ближе к ней. Упивался, разглядывая ее лицо и плечи, а Мария напряглась, как тугая пружина, готовая распрямиться и вскочить на ноги. — Я прошу лишь о том, чтобы вы не забывали: я от чистого сердца, искренне предлагаю вам свою помощь в любое время, Мария. Похоже, вы очень меня боитесь, уж вы меня за это простите. Я бы очень хотел, чтобы наши отношения сложились совершенно иначе — не сейчас, возможно, а потом, когда возвратимся домой после всех нынешних чудесных событий.

Мария не пожелала отвечать на это и уставилась на свое туманное отражение в стоявшем перед нею золотом блюде. Тем временем король Франциск поднял первый на этом долгом пиршестве тост — за дорогого друга Анри Английского.

После обеда, танцев и затейливых шарад Мария почувствовала, что ее силы на исходе. Кромвель не приглашал ее на танец — он, казалось, был вполне доволен тем, что весь вечер сидел и не сводил с нее глаз, а она танцевала с Норрисом, Вестоном, со своим братом, даже с Рене де Броссом. Мария подумывала, не поручить ли Джорджу отнести ее записку Стаффу, но побоялась: брат слишком бурно восторгался сказочно прекрасными планами Анны. Затем на глазах у всех ее пригласил на танец Франциск, и она не осмелилась отказать. Мало того, с той минуты, как завершился длительный пир, она нигде не видела Стаффа. А Мария так надеялась, что он пригласит ее, ведь раньше это часто случалось. В совершенном отчаянии она уж решила, что его заперли где-нибудь, дабы ничто не помешало исполнению их планов. В уме она перебрала множество способов побега и отвергла их все поочередно как неосуществимые. Лучшей защитой, если она окажется в неловкой ситуации лицом к лицу с Франциском или Кромвелем, будет простой и ясный отказ. Придется надеяться на это.

Пантомимы на мифологические темы протекали очень живо, и даже коварный Кромвель не мог удержаться от смеха. Анна играла девицу, которую спасал от грозившей ей опасности герой-рыцарь — король Генрих. Мария изображала Венеру, рождавшуюся из моря: море создавали нимфы, размахивавшие вокруг нее голубыми и золотистыми простынями, что напоминало катящиеся океанские валы. Франциск и Генрих представили свою памятную встречу на Поле золотой парчи двенадцать лет тому назад. Однако какой-то подвыпивший француз попросил сыграть сцену злополучного борцовского состязания, когда король Франции положил на лопатки своего дорогого друга Генриха, и тогда Анна поднялась со своего места, прекращая дальнейшие представления. К несказанному облегчению Марии, ее взял под руку отец, а Кромвель поклонился им обоим и исчез в шумной толпе.

— Как вы посмели натравить на меня этого типа! — сразу перешла в наступление Мария, стоило им выбраться из людской толчеи.

— Успокойся, Мария, ты становишься такой же раздражительной, какой раньше была Анна. Он послужил Болейнам, пусть получит за это свою награду. Такого союзника иметь полезно. Пусть мечтает о тебе, сколько хочет, ничего из этого не выйдет. Будь с ним учтивее. Я, кажется, не давал ему позволения укладываться с тобой в постель, так что не смотри на меня так сердито.

— Кажется, не давал ему позволения! — Мария настолько вышла из себя, что чуть не брызгала слюной, выплевывая слова. — Уходите от меня прочь. Я иду к себе в комнату и проведу ночь одна. Если вы и лелеяли мечту пригласить меня в покои короля Франциска, то отправляйтесь ко всем чертям и Кромвеля с собой прихватите! — Она резко развернулась и убежала, подобрав на ходу пышные юбки, под защиту своей комнаты. К ее великому огорчению, в примыкающих к залу широких коридорах старого замка всюду бродили парочки, тихонько переговаривались, смеялись, а в темных простенках между факелами останавливались, целовались и обнимались.

Мария толчком распахнула настежь дверь в свою комнатку и быстро обежала глазами маленькое помещение, прежде чем войти. Кто-то уже позаботился разжечь огонь в камине, на маленьком туалетном столике стояла мерцающая серебряная ваза с фруктами и свежее вино. Ах, как ей хотелось увидеть Стаффа, сидящего на ложе с озорной улыбкой на губах! Однако в глубине души она не сомневалась, что его куда-то услали. Мария задвинула засов на двери и привалилась к ней. Каких бы гонцов ни прислали, чтобы позвать ее к Франциску, пусть и Кромвеля с его похотливым взглядом, а хоть бы и призрак Уолси, завернутый в саван, она не выйдет отсюда.

Она стянула с плеч и груди платье, выскользнула из корсажа. У нее была служанка, общая с двумя другими дамами, но в ее услугах Мария не нуждалась. Пока служанка поможет ей раздеться, она уже заберется в постель и уснет. Передвинула платье на талии, чтобы видеть шнурки и самой их развязать. Наконец она освободилась от груды парчи и атласа и от множества нижних юбок, закуталась в черную атласную ночную накидку — увы, купленную на отцовские деньги. После сегодняшнего она уж лучше будет ходить голой и умирать с голоду!

Налила немного вина и приятно удивилась тому, что оно ничуть не хуже того, какое подавали на пиршестве. Завтра рано утром она разыщет Стаффа и все ему расскажет. Она заставит его поверить не только в то, что горячо желает выйти за него замуж, как он и просил (об этом она уже давно и определенно ему говорила), но и о том, что готова обвенчаться с ним как можно скорее.

Мария добавила в кубок вина, но изрядно пролила на стол, вздрогнув от неожиданного стука в дверь. Она затаила дыхание, только в тишине, перекрывая тихое потрескивание дров в камине, гулко стучало ее сердце. Мария плотнее завернулась в черный шелк.

— Это я, Мария, — Джейн. Не будешь ли ты любезна отворить?

«Значит, — с ликованием подумала Мария, — Джейн не уединилась с Рене де Броссом!» Можно ли доверить ей записку к Стаффу? Они с Анной никогда не ладили, особенно в последнее время — так, может…

— Мария, я же знаю, что ты здесь.

Она отодвинула засов и отворила дверь. Там действительно стояла Джейн Рочфорд, но ее полуобнаженные плечи обнимала покрытая бархатом рука короля Франциска. У Марии глаза вылезли из орбит, и она чуть было не захлопнула дверь прямо перед их носом, глядя на сияющие улыбкой лица.

— Ты посмотри, Мария, какой чудесный подарок я тебе доставила!

— Merci, merci beaucoup, cherie, — прошептал Франциск на ухо Джейн, наклонился и поцеловал ее белоснежное плечо. Она хихикнула. Франциск положил руку на открытую створку двери. — Я пришел вспомнить добрые старые времена, золотая Мария, — сказал он, подмигивая ей. — Ступайте, ступайте, madame charmante[136], — приказал он Джейн, у которой сияли глаза, а сам слегка нажал на дверь, отодвигая остолбеневшую Марию.

— А не могли бы мы вспомнить старые времена завтра, Ваше величество? — услышала Мария свой спокойный голос и сумела даже выдавить любезную улыбку. — Сейчас уже поздно, а я очень утомилась. — Мария уловила, что Джейн замерла в темном коридоре, отойдя всего на несколько шагов. Вот если бы поблизости оказался еще кто-нибудь, кого можно было бы позвать…

Франциск тяжело оперся рукой о дверь, и Марии оставалось одно из двух: отпустить дверь или самой упасть на пол. На французском короле была бархатная мантия, искусно украшенная серебряной филигранью. Он прошел в комнату, но Мария упрямо осталась стоять у двери. Франциск оглядел комнату и повернулся лицом к Марии.

— Видите, милая моя, мы снова подходим друг другу, oui?

— Простите, сир?

— Как в тот самый вечер, когда мы впервые встретились и гений да Винчи нарядил вас так, чтобы соответствовать королю. В Бастилии. Разве вы позабыли?

— Нет, помню, только в первый раз мы встретились не там.

— Правда? Я бы другого раза не забыл. — Он улыбнулся, но Мария не ответила ему тем же. Король плавным жестом обвел ее комнату.

— Тогда вы, быть может, припоминаете и маленькую комнатку, похожую на эту, где мы, бывало, коротали холодные зимние вечера? Закройте дверь, s’il vous plaît, ma Marie. Из коридора идет страшный холод, а вам, коль вы утомились, лучше бы лечь в постель.

Мария не шелохнулась. Он медленно подошел и сам закрыл глухо стукнувшую дверь.

— Вы оробели, потому что прошло столько лет, oui? Да, много воды утекло. А я скучал без вас.

Вот тогда Мария улыбнулась: это была столь вопиющая ложь, что она просто не могла удержаться от улыбки. И вдруг весь страх прошел. Несомненно, этот человек был способен причинить ей зло, но не то, что в былые времена.

— Мне было грустно услыхать о смерти королевы Клод, Ваше величество. Надеюсь, вы счастливы с новой королевой. Моя сестра очень огорчилась оттого, что королева не смогла прибыть сюда и встретиться с нами.

— Oui, конечно. Есть, правда, маленькая трудность: она ведь племянница бывшей супруги Анри. — Он помолчал в нерешительности. — Как теперь стали называть Екатерину?

— Принцессой Уэльской, сир.

— A, oui.

— Так вы, значит, на стороне бывшей королевы Екатерины — в силу верности семье, — продолжала Мария.

— Ну, милая моя, верность семье может отступить на второй план, если уж собственное сердце так подсказывает.

— Совершенно справедливо, Ваше величество. И сейчас я как раз должна объяснить вам, что верность семье, в силу которой я нахожусь в этой комнате вместе с вами, должна отступить на второй план. Я искренне сожалею, Ваше величество, если произошло недоразумение.

— Вы говорите загадками, моя золотая, — сказал Франциск, подходя ближе и глядя на нее с высоты своего роста. — А вы по-прежнему прекрасны, несмотря на то что были замужем и родили ребенка.

— Двух детей, Ваше величество.

— А я думал, что у вас один мальчик, король мне о нем говорил.

Мария ощутила, как взволнованно забилось сердце.

— И давайте посмотрим правде в глаза, Мария: вы пять лет удерживали Тюдора подле себя, хотя теперь он перешел по наследству вашей сестре.

— Мои отношения с Генрихом Тюдором, Ваше величество, не зависели от меня, я была всего лишь запуганной пешкой моего отца… и моих королей.

— Ах, вот теперь я вижу другую Мари, но по-прежнему прекрасную, соблазнительную, как та ваша богиня, возникшая из пены морской, моя Венера. Я мысленно рисовал себе вас без одеяний и вспоминал замечательные деньки, которые мы проводили вместе.

Она попыталась уклониться, но он оказался проворнее. Длинные руки рванулись к ее шелковой талии. Король наклонился поцеловать ее, Мария отвернулась.

— Прошу вас, сир. Не знаю, что вам могли наговорить Анна, король или даже мой отец. Воспоминания — это одно дело, но я вовсе не стремлюсь к новым. Прошу вас, отпустите меня и оставьте этот покой.

Брови Франциска сперва удивленно изогнулись, потом сошлись на переносице.

— Отчего же вы меня отвергаете?

— Было время, когда я любила Ваше величество, по крайней мере мне так казалось, но годы изменили меня. Я прошу вас, король Франциск… — Он неожиданно развел в сторону полы ее накидки, Мария схватила его за руки. — Нет, Ваше величество, я не стану…

— Моя Венера, любовь не имеет ничего общего с той радостью, которую мы можем доставить друг другу в тиши этой комнаты сегодня ночью. Из всех дам, какие здесь есть, я выбрал вас. А если вы кого-то боитесь, то ему и знать ничего не нужно.

Он приник к ее устам, одновременно поглаживая изгиб бедра. Мария укусила его за губу и попыталась вывернуться, но он с силой притиснул ее к обшитой деревянными панелями стене, навалился на нее своим тяжелым телом.

— Мегера, черт тебя возьми! — Он потрогал пальцами нижнюю губу, пальцы окрасились кровью.

— Я не виновата в том, что вам сказали или пообещали, сир, — повторила Мария. — Я стану кричать, сюда сбегутся люди. И все узнают, что сестра Великой Блудницы, та, что прежде была любовницей короля Англии, не желает возлежать с королем Франциском!

Тот застыл, привалившись к ней. Мария изнемогала под его весом: широкая грудь и большой живот так прижали ее, что она с трудом могла дышать. Он отступил на шаг, и Мария испугалась, что он сейчас ее ударит. Она вздернула подбородок — что угодно, лишь бы не его ласки.

Но он схватил ее и потащил за собой вглубь комнаты, где их осветило пламя камина. Она стояла, выпрямившись, и смотрела ему в лицо, не осмеливаясь отступить к своему ложу.

— Мне совершенно ясно, Мари, — холодно сказал Франциск, — почему ваша сестра преуспела там, где вы потерпели поражение. Вы же никогда ни о чем не просили, а она добыла себе целое королевство, а? Так что сестра ваша — шлюха умная, а вы были… и остались… шлюхой глупой.

— Я была дурочкой, когда предавалась блуду с вами, сир, но теперь все стало по-другому. Говорите все, что вам угодно, а затем уходите, жалуйтесь на меня сестре или кому вы там должны докладывать.

Унизанная перстнями рука метнулась к ней, и Мария рухнула на пол. Щека горела, на губах она почувствовала привкус крови. Потолок, казалось, накренился. Франциск возвышался над ней; обутой в туфлю ногой он пнул Марию в ягодицы и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Вот что я докладываю вам, Мари. Ваш великий Анри du Roi вбил себе в голову обвенчаться с вашей тощей сестрицей, вместо того чтобы просто уложить ее в постель и не рушить ради нее святую церковь. Вы никому об этих словах не рассказывайте, а я не расскажу о том, что соблазнительная светловолосая Буллен отказала Франциску du Roi, воспротивилась тому, чтобы он делал с ней все, что ему заблагорассудится, как он часто поступал для собственного развлечения. — И он повернулся к двери, плотнее запахнув полы своей бархатной мантии. — Я позабавлю завтра братца Анри и его сожительницу, расскажу им во всех подробностях, как хорошо вы мне служили и каким манером я вас брал. Каково? Им очень приятно будет послушать о том, как вы… покорно все исполняли.

Он издал сдавленный, каркающий смешок, потом хлопнула дверь. Мария, потрясенная, лежала на полу, испытывая облегчение: она освободилась от Франциска. Пусть что угодно выдумывает для ее родственников или своих пресыщенных удовольствиями приспешников — все равно ее доброе имя давно растоптано в грязи королевских дворов и Франции, и самой Англии. Только одно ее беспокоило: Стафф должен узнать, что французский король лжет, отчаянно лжет.

Холод замка снова окутал Марию, и она с трудом поднялась на ноги. Заложила дверь на засов, разделась донага и стала плескать на себя холодную воду из умывального тазика, терла себя, пока легкое пощипывание не перешло в резкую боль. Мария Буллен телом и разумом принадлежит одному только Вильяму Стаффорду и скорее уж умрет, но больше не позволит никому иному коснуться ее.

Не утруждая себя надеванием белья, она накинула измятое платье, розовато-лиловое с бежевым. Куда бы там ни услали Стаффа — а может, даже и заперли, — она его непременно отыщет. Она пригладила пришедшие в полный беспорядок волосы и схватила со столика серебряный нож для разрезания фруктов. Значит, эти фрукты и тонкое вино предназначались для короля Франции. Сестра продумала все до мелочей. Ноющая боль в животе снова сменилась режущей.

Стук в дверь был таким тихим, что Мария поначалу даже подумала, что ей просто почудилось. Даже трусливый Кромвель не стал бы так осторожно царапать в дверь. Может быть, это отец уже узнал, что она подвела семейство Болейн, и в наказание позволил Кромвелю требовать свою награду? Стук послышался снова. А может, это просто дура служанка?

— Это ты, Изабелла? — Голос Марии прошелестел по комнате, едва слышный за потрескиванием огня в камине.

— Девочка, это я.

Все еще побаиваясь какого-нибудь подвоха, она осторожно приоткрыла дверь и выглянула, держа нож так, чтобы ночному гостю не было видно. Голос-то принадлежал Стаффу, но кто знает, что они еще могли придумать?

— Стафф. Ох, Стафф!

Не успел он войти в комнату, притворить дверь и привалиться к ней, как Мария оказалась в его объятиях. С ней ему стало очень уютно, хотя от его одежды и кожи еще веяло холодом.

— Собирайся, любовь моя. Мы с тобой спрячемся на эту ночь в таком месте, где нас и не подумают искать, — быстро проговорил он. — Твоя злокозненная сестрица, боюсь, приготовила тебе какую-то чудовищную пакость, так что нам лучше убраться отсюда подобру-поздорову, пока еще не поздно.

Он чуть приоткрыл дверь и, высунув голову, внимательно оглядел широкий коридор. Потом повернулся, хотел взять ее за руку, и тут глаза его широко открылись от удивления, словно он увидел Марию впервые.

— Что, черт возьми, здесь произошло? — вырвалось у него. — Ты одеваешься или раздеваешься? И зачем тебе нож? Кромвель? Франциск? — От гнева загорелое лицо Стаффа побледнело; он вынул нож из пальцев Марии, которая отнюдь этому не противилась, и отбросил подальше. — Я убью твоего отца!

— Да нет же, нет, любимый. Теперь уже все хорошо, правда. Франциск приходил сюда, но я ему отказала, и он удалился, кипя от гнева.

— Кипя от гнева? А что успел наделать этот коронованный ублюдок, прежде чем удалиться?

— Прошу тебя, Стафф, не нужно смотреть на меня так страшно. Он наговорил мне кучу гадостей, пытался меня соблазнить, но я отговорила его от этой затеи.

— Ножиком для фруктов? — Глаза у Стаффа раскрылись еще шире.

— Да нет, отказом — и откровенностью. Это больно задело его самолюбие.

— А он не причинил тебе боли, моя маленькая тигрица?

— Хотел было. Я больше не боюсь его, Стафф, хотя он и пригрозил сказать Болейнам, что я покорно исполняла каждую его прихоть.

— Не сомневаюсь, что так он и поступит и сам уверует в то, что говорит. Не признавать же ему того, что он сегодня ночью столкнулся с настоящей женщиной и та встретила его как сукина сына, каковым он и является. Поклянись, что он не причинил тебе вреда. Он что, пытался стянуть с тебя это платье? — Стафф слегка потянул вниз платье, так и не завязанное до конца.

— Нет, я тогда была в ночной накидке. А сейчас я спешно одевалась, чтобы пойти разузнать, куда тебя услали. Я знаю, что отец собирался так или иначе убрать тебя на сегодня с дороги.

— Верно. Лорд Томас Болейн именем Его величества отправил меня выяснить, смогут ли короли со свитой завтра во время прилива посетить флагманский корабль английского флота. Сомневаюсь, что они хотят там побывать, но мне выбирать не приходилось. Он даже проводил меня до коновязи и убедился, что я ускакал галопом. — Стафф снова осторожно высунулся в коридор.

— Куда же мы отправимся?

— Уж не знаю, что может произойти теперь, когда ты поднесла такую горькую пилюлю Франциску, но лучше всего привести в исполнение то, что я задумал с самого начала. Никто не смеет притрагиваться к тебе, любимая, кроме некоего Вильяма Стаффорда. Как знать, не подошлет ли отец к твоей двери кого-нибудь еще?

— Но где же нам укрыться? Ты отыскал какое-то убежище за стенами замка? Ведь ворота охраняют воины обеих стран.

— Тихо, любимая. Пойдем.

Он тихонько потянул ее за руку, и она без возражений последовала за ним. Она пойдет за ним, куда бы он ее ни повел, пусть даже полуодетая, как сейчас, да хоть голая! В коридорах почти никого не было, даже у входа в покои Анны не стояла стража, что немало удивило Марию, когда они подошли к дверям. Инстинктивно она попятилась, когда Стафф распахнул перед ней двери.

— Ш-ш, — прошептал он. — Она спит с королем в его покоях, и все стражи там.

Просторная опочивальня, в которой Мария провела за последнюю неделю столько времени, выслушивая лихорадочные монологи Анны, сияла удивительным неярким светом. Огонь в камине едва горел, но две большие масляные лампы освещали пространство возле камина.

— А ты уверен, что она не вернется?

Они оказались на расшитом цветами голубом коврике перед камином, и Стафф отпустил ее руку.

— Она ведь наконец-то отважилась отдать свое драгоценное тело королю, Мария. Думаю, ты согласишься со мной: у нее достанет дипломатической мудрости провести там хотя бы ночь, какие бы неудобства и страхи ни ожидали ее в этом львином логове. — Стафф, прищурившись, посмотрел на огромное ложе Анны под темным балдахином. — Поверь мне, на этом ложе нам с тобой будет вполне удобно, любимая. А на рассвете, перед уходом, мы старательно приведем все в порядок.

— Нет, я не смогу.

Крепкие загорелые руки обхватили ее плечи.

— Чего ты не сможешь, любовь моя?

— Я не желаю спать в ее постели. Как ты можешь?

— Понятно. Так вот, девочка, я не питаю ни малейшего почтения к ложу леди Анны Болейн.

— И я не питаю почтения. Лишь отвращение. — Она услышала, как дрогнул ее голос; Стафф привлек ее к себе, заключил в объятия.

— Прости меня, милая, но я решил, что нынче ночью для нас это будет самое надежное убежище. Я так понимаю, что вся эта грязная затея с совращением французов и самого Франциска — это ее задумка?

— Да, — глухо отвечала Мария, прижавшись к его бархатному камзолу.

— Значит, она куда глупее, чем я считал раньше, — заметил Стафф, лаская ее растрепавшиеся волосы. — В таком случае, миледи, мы проведем ночь прямо здесь, на коврике, я только камин разожгу посильнее. — Он мягко потянул Марию вниз, и она села на плюшевый коврик, уютно опершись на его согнутую руку. Шли минуты. Стафф отодвинулся и подбросил в едва тлеющий огонь два полена. Мария села на корточки, разглядывая блики света, которые играли у него на лице. Он, сидя в двух шагах, повернул голову и посмотрел на Марию.

— О чем думаешь, любимая?

— О том, что я отказалась от всего, кроме любви к тебе. И если ты все еще хочешь взять меня в жены, то я готова стать твоей женой, когда ты только пожелаешь. Если ты попросишь, я последую за тобой хоть на край земли.

Его темные глаза блеснули, нижняя губа слегка дрогнула, словно он собирался заговорить.

— Тогда ты станешь моей женой, как только нам представится случай избежать расставленных ими ловушек. После того как вернемся в Англию. И, хотя нам, быть может, придется отправиться на край земли, когда все откроется, я все же убежден, что поместье Уивенго — то самое место, где мы вместе с тобой проведем остаток своих дней.

Они без слов улыбнулись друг другу через разделявшую их узкую полоску света, и вся комната, казалось, отдалилась, уплыла прочь — так бывало нередко, когда он пристально смотрел на нее, — а ноги и руки у Марии совсем ослабели. Было похоже, будто они плывут на этом голубом-голубом коврике, в придуманной их воображением лодочке. И для них одних время остановило свой бег, как тогда, когда они плыли по крошечному пруду мастера Уитмена за постоялым двором в Банстеде. Вышитые цветы превратились в водяные лилии, а легкий ворс — в ту водную гладь, по которой скользила их лодочка. Теперь уж им не страшно было никакое зло, а в темных глазах Стаффа плясали золотые ночные светлячки.