Последняя ночь в Катманду

Глава 4

В комнате было прохладно и солнечно. Легкий ветерок гулял из угла в угол, теребил шторы.

Синтия подошла к окну и задернула их. Потом легла на кровать и блаженно потянулась.

Загадочный господин Бхаттараи. Он не выходит у нее из головы. Интересно, он тоже много думает о ней? И что он о ней думает? Наверное, ничего особенного. Просто красивому аристократу взгрустнулось в обществе своих друзей, и он решил отвлечься. Немного пооткровенничать, только и всего. С мужчинами не всегда так пооткровенничаешь, как с женщиной. Тем более ему необходимо, чтобы женщина, собирающаяся писать статью в его защиту, получше узнала его.

А ей? Что ей от него нужно? Ей нужно приятно провести время в его обществе и постараться особенно не вовлекаться в его жизнь, в его душу. Она должна строго отбирать информацию и отбрасывать все, что выходит за рамки ее спасательной миссии.

Синтия вздохнула.

Если бы это было так легко. Если бы он не был таким красивым и привлекательным. Если бы не будил в ней столько забытых чувств…

Но она женщина — существо, как она сама выразилась, эмоциональное, доверчивое, увлекающееся. И она, в силу своей природы… увлеклась.

Благо, его друзьям удалось похитить ее на улице, и ему не пришлось обольщать ее. А то, что было бы с ее чувствительным женским сердцем, если бы этот мужчина начал ухаживать за ней?

Но и без того она, кажется, влипла. И зачем только она согласилась погостить у него?

Красивую и умную женщину не так легко обольстить, — прозвучала в ее голове фраза, которую он повторил сегодня дважды.

Вот она, красивая и умная женщина, которая теперь лежит на кровати и не может думать ни о чем другом, кроме этого удивительного обольстителя, который и не подозревает о том, что натворил…

Махеш Бхаттараи сидел в кресле у камина и честно пытался увлечься поэзией Китса.

Чудесный Ките. Но ему сейчас почему-то совсем не до Китса. И это странно, потому что за три года в горах такое было впервые.

Нет, он пригласил эту очаровательную журналистку погостить у него вовсе не для того, чтобы лишиться своих привычных удовольствий.

Но, может, ему теперь хотелось непривычных?

Махеш закрыл книгу и положил ее на столик.

Да, удовольствие находиться в обществе красивой женщины обычным для него не назовешь. Черт побери, он совсем одичал здесь, в этих райских горах. Он просто до неприличия пожирает эту женщину глазами, и она наверняка замечает это и смущается. Как это было у озера. А потом это глупое откровение за обеденным столом. Обольститель.

Махеш тихо рассмеялся. Зачем нужно было смущать ее разговорами на эту тему?

Нет, господин Бхаттараи, жизнь отшельника явно не пошла тебе на пользу. А ты так наивно надеялся, что сможешь за это время укрепить волю и сопротивляемость к особам прекрасного пола. Ты был даже обижен на них. Кажется, за их прагматичность и желание доминировать над мужчиной. И еще за легкомыслие. За то, что они любят часто менять партнеров, за то, что кроме секса им от мужчины ничего больше не нужно. Кажется, этим ты мотивировал свой отказ от женщин в последний год учебы в Принстоне?

Махеш закрыл глаза.

Хотя к чему все эти внутренние терзания, если, как только ему удастся покинуть Непал, его тут же женят? Мать в своем последнем письме ошарашила его этой новостью. Она уже подыскала ему невесту. Непалку из хорошей семьи эмигрантов. Ему сегодня в кабинете, после прочтения этого письма в присутствии Синтии, хотелось провалиться сквозь землю.

Хотя до встречи с этой милой журналисткой, традиционный брак казался ему довольно привлекательной идеей. Он знал, что несет ответственность за продолжение рода и о любви здесь речи не идет. Эта ответственность сама по себе отнюдь не пугала его…

И почему эта американская журналистка за какой-то несчастный день внесла столько хаоса в его жизнь?

Он прекрасно понимает, что должен держать себя с ней корректно и учтиво и ни в коем случае не допускать любовных шалостей. Даже намеков на них.

Он открыл глаза и посмотрел на часы. Четыре. Через час он снова встретится с ней. А она… Она так чертовски хороша… Она легкая собеседница и отзывчивая душа. Она красивая и умная, из той категории женщин, которые всегда казались ему недостигаемыми. И еще… она ужасно похожа на женщину, которую он часто видит в своих снах и медитациях.

Может, он создал ее силой своего воображения?

Как бы там ни было, а ему теперь неспокойно из-за того, что она рядом. Но завтра ее не станет. И он снова будет писать пейзажи, медитировать, оттачивать технику боевого искусства, читать и молиться. И ждать свободы.

Журналистка Синтия Спаркс поможет ему защитить честь его семьи. И это то, на чем он должен сосредоточить свои мысли.

А не на ее личике, ножках, плечиках и груди…

Когда Синтия приблизилась к гостиной, она увидела, что массивные двери широко распахнуты. Из комнаты на нее пахнуло сладкими благовониями. Она вошла и увидела Махеша сидящим в кресле. Он ждал ее и, увидев, поспешно встал.

— Прошу вас, мисс Спаркс. Как видите, я уже жду вас. — Он указал ей рукой на кресло.

— Надеюсь, не очень долго. Я тоже оказалась нарушительницей распорядка. Простите, вздремнула и проснулась в пятнадцать минут шестого, — сказала она, садясь в кресло.

— Рад, что вам удалось хорошо отдохнуть. — Он подошел к цветку на стене и нажал кнопку. Потом снова сел в кресло напротив нее. — Рискнете снова выпить чаю из тульей?

Она улыбнулась.

— С удовольствием, только боюсь, что пристращусь к нему…

— А вы быстро «пристращаетесь»? Вы страстная натура?

— Увы… — Синтия пожала плечами.

— Здоровое пристрастие — не проблема. Мои ребята смогут отправлять вам в Бостон каждый месяц по ящику тульей.

Синтия рассмеялась.

— Согласна.

Когда в дверях гостиной появился Хари, Синтия и Махеш переглянулись и обменялись улыбками: оба невольно вспомнили недавний разговор в столовой.

Хари вошел и сначала посмотрел на Синтию, а потом бросил беглый взгляд на Махеша. По его круглому, открытому лицу можно было прочесть, что он мучительно пытается понять, насколько далеко «это» зашло у них. Затем на его лице появилось выражение легкого разочарования, и он с досадой проговорил:

— Что ж, проводить время за чаем совсем неплохо. Итак, какие напитки предпочитаете?

— Те же, что и вчера, Хари. Мисс Спаркс развивает новое пристрастие, а я, как ты знаешь, консерватор, — ответил ему Махеш.

— Тем лучше для мисс Спаркс и хуже для тебя, — важно оценил ситуацию Хари. Потом почесал затылок и направился к выходу.

Когда он скрылся за дверью, Синтия и Махеш рассмеялись.

— Мои верные шпионы, — сквозь смех сказал Махеш. — Посмотрите, как четко он вычисляет ситуацию.

— Да-а-а, — протянула она, сдерживая смех. — И все его умозаключения тут же высвечиваются на мониторе его выразительного лица.

— А вы и вправду думаете, что он такой простак, мисс Спаркс? — спросил Махеш, продолжая улыбаться. — На самом деле он нас просто разыграл, желая слегка развеселить.

— И ему это удалось. Развеселить и одурачить меня.

И вправду, короткая интермедия, разыгранная Хари, помогла им почувствовать себя уютнее и открытее в обществе друг друга.

Махеш придвинул поближе к столу свое кресло, слегка наклонился вперед, упираясь локтями в колени, и посмотрел Синтии в глаза.

— Мисс Спаркс, может, это прозвучит слегка бестактно, но вы знаете обо мне почти все, а вот я о вас знаю только то, что вы блестящая журналистка и прекрасная наездница. Расскажите о себе больше.

Синтия удивленно подняла брови. С какой стати ему захотелось узнать о ней больше?

Она пожала плечами.

— Что именно вам хотелось бы узнать? О моей семье? О том, как я росла и воспитывалась? Где училась?

— Да. Вы живете такой интересной жизнью… Начните с детства.

И Синтия начала. Сначала сдержанно, но вскоре, заметив, как внимательно и участливо он слушает, разошлась и незаметно увлеклась своими рассказами о детстве и семье, смешными историями из жизни в колледже и университете…

Махеш время от времени задавал ей вопросы и искусно помогал вспомнить самые интересные и волнующие события ее жизни. Он не дал ей остановиться, даже когда в гостиной появился Хари с чаем. Махеш сам принял из рук Хари поднос и коротко поблагодарил его, не спуская с нее глаз, не желая терять нить ее пестрых повествований.

И Синтия с воодушевлением и задором доставала из памяти все, что ей приятно было вспомнить.

Единственное, чего ей не хотелось вспоминать, были ее любовные романы. Эта область вот уже несколько лет была под строгим запретом для нее самой, потому что отношения с мужчинами ничего радостного и светлого в ее памяти не оставили.

Мужчины влюблялись в нее, теряли головы, обещали и клялись, добивались… Но вскоре бросали. Впрочем, у нее их было не так много, а если еще честно, то только двое. Первая любовь — в университете, вторая — два года назад. Оба были журналистами.

Нет, заглядывать в эти темные уголки своей души, где до сих пор таятся обиды, Синтии совсем не хотелось. Тем более не хотелось, чтобы туда заглядывал мужчина.

Она два года мучительно пыталась понять, почему оба романа в ее жизни имели один и тот же конец. Может, дело было не в мужчинах, а в ней самой? Почему ее никогда не покидало чувство, что в ее любовных историях чего-то не хватает? Чего-то самого главного? И она догадывалась, что этим главным была любовь. Да, она боялась открыть свое сердце. Но почему? Может, интуитивно чувствовала, что ее возлюбленным такая жертва не нужна?

— Эх, Синтия Спаркс, — говорила она себе, в очередной раз орошая слезами подушку. — Чтобы избежать всех этих сердечных мук и сложностей, тебе нужно выйти замуж за простого фермера…

Но на горизонте ее жизни появлялись только политики, военные, братья-журналисты, репортеры, актеры, писатели, ученые… Все, кто угодно, только не фермеры. И ей не нужны были все фермеры, ей нужен был только один, который избавил бы ее от бесплодных мечтаний о настоящей, страстной, верной и большой любви. Большой, как океан, в котором могли бы утонуть все ее недоверия, сомнения и страхи.

— Теперь я понимаю, как из озорных, непоседливых, любопытных и непослушных девчушек вырастают талантливые, бесстрашные журналистки, — сказал наконец Махеш, почувствовав, что поток ее искрометных историй истощился.

— Да уж. — Синтия махнула рукой. — Чего-чего, а приключений на мою долю выпало немало. Теперь к ним еще можно причислить и похищение на улице Катманду. — Она сделала паузу и продолжила:

— По правде говоря, я прощалась с жизнью. Вы ведь знаете, за что обычно похищают журналистов?

— Да. За честность.

— И еще за длинный нос и длинный язык.

Махеш рассмеялся.

Чай был давно выпит. Лучи закатного солнца окрасили стены гостиной и мебель в краски пожара.

С полуулыбкой на губах Синтия смотрела на смеющееся лицо Махеша и чувствовала, как в ее душе нарастает уже знакомое волнение. Находиться в обществе этого мужчины становится все опаснее. В какой-то миг ей захотелось просто вскочить и сбежать.

— Думаю, что пришло время перейти к следующему пункту нашей программы, — сказала она, яростно сражаясь с волнением, — а именно, к просмотру вашей живописи.

— Только прошу вас, не настраивайтесь увидеть шедевры, — скромно предупредил он.

Мастерская находилась в одной из небольших башен замка, и к ней вела крутая и узкая винтовая лестница.

Остановившись перед дверью, Махеш открыл ее, пропустил Синтию и вошел следом за ней.

Синтия огляделась.

Посреди круглой комнаты, застекленной почти от пола и до потолка, стояло несколько мольбертов с картинами. Еще около десятка картин было подвешено на веревках к потолку.

— Вполне профессиональная атмосфера, — сказала она весело. — А вы, господин Бхаттараи, плодовитый художник.

— Увы, плодовитость не замена таланту, — сказал он. — Да и богатством репертуара похвастаться не могу. Я пишу горы. Горы на рассвете и горы на закате. Горы весной, летом, осенью…

Синтия подошла к ближайшей картине. Нет, она не будет судить его работы строго. Несмотря на то, что они выглядят слегка наивно, в них столько чувства, столько непосредственности, столько детского, чистого, настоящего… И вместе с тем зрелого.

— И надо заметить, — наконец решилась сказать она, переходя к последней картине, — что пишете вы их… с любовью.

— Спасибо. — Он подошел к окну и широко распахнул две створки. — Да, я люблю горы. Очень люблю. — Его голос стал тихим и глубоким. — Мне кажется, ничего в мире нет красивее. Для меня горы — это символ духа. Горы умеют хранить молчание. Шумят потоки и ветры. А горы молчат. И их молчание бдительно. Это не сонная тишина лесной чащи. Это молчание камня: трезвое и пробужденное… Мне кажется, что горы могут видеть и слышать. Они стоят и веками слушают меняющиеся голоса жизни…

Синтия застыла. Слова, которые он сейчас проговорил, были спонтанной поэзией, родившейся в его сердце и выплеснувшейся на волю из той глубины, где, скрываясь от посторонних глаз, живет любовь. И только какую-то частицу этой любви она видела теперь перед глазами в красках и формах.

Этот мужчина способен любить, и ему не нужно делать больших усилий, чтобы обольстить женщину. Он весь словно соткан из обольщения, и какие-то таинственные внутренние силы, наполняющие его, заставляют женщину чувствовать то, чего она больше всего боится, и к чему, несмотря на страх, безвольно тянется. Его внешняя красота — лишь отражение внутренней. В нем есть все, что должно быть в мужчине и человеке. И даже больше.

Она тихо подошла к нему и встала рядом.

— Спасибо, господин Бхаттараи, за вашу удивительную живопись.

Он как будто пропустил ее слова мимо ушей и, внезапно вытянув в открытое окно руку, слегка наклонился к ней.

— Смотрите, мисс Спаркс. Видите, вон те вершины?

Синтия присмотрелась.

— Которые?

— Вон те, вдалеке, которые теперь полыхают? Узнаете? — Он совершенно естественно положил руку ей на плечи, легонько притянул к себе и заставил слегка наклониться вперед. — Теперь видите?

— Вижу! — воскликнула она. — И узнаю. Вы" писали их, сидя в мастерской у этого окна. О, они великолепны!

И к восторгу, охватившему ее от созерцания гордой, отстраненной гряды дальних гор, примешалось трепетное чувство близости этого мужчины. Его большая ладонь плотно накрывала ее плечо, сквозь ткань футболки обжигала нежную плоть. Он полуобнимал ее, и вторым плечом она чувствовала его сильную грудь…

Ее голова в один миг опустела, дыхание приостановилось. Красота перед глазами стала тускнеть и терять смысл.

А что будет, если она полюбит его? Или, может, уже полюбила, судя по тому, как бьется ее сердце?

Неизвестно как, Синтия нашла в себе силы уцепиться хоть за какую-нибудь мысль.

— О да, они великолепны… — слабым голосом повторила она и вздохнула.

И в этот момент его рука соскользнула с ее плеча. Он выпрямился. Синтия едва заметно повела плечами, потом съежилась и обхватила себя руками, накрыв ладонями плечи. Будто инстинктивно пыталась сохранить теплый уют…

— Эти горы в течение дня много раз меняют свой цвет, но никогда не меняют своей сути, — наконец сказал он.

— Представляю, как трудно вам будет с ними расставаться. Хотя уверена, что где бы вы ни были, эти горы будут с вами: на ваших холстах и в вашем сердце.

Он повернулся к ней и улыбнулся.

— Спасибо, мисс Спаркс. И простите, что я слегка раскис. Может, вернемся в гостиную? Или вы предпочитаете прогулку на свежем воздухе? Скажите, и я исполню любое ваше желание.

Он проговорил последнюю фразу тоном театрального волшебника, но Синтия почему-то искренне поверила, что он способен оправдать свои слова. Тем более что все ее желания в эту минуту сплавились в одно-единственное: раствориться в объятиях этого мужчины.

Но, к сожалению, это не входило в комплекс желаний, которое женщина может позволить себе выразить мужчине, зная его чуть меньше суток. Даже несмотря на то, что за это удивительно короткое время они успели стать чем-то вроде друзей, дружба не предполагает тех объятий, в которых можно потеряться и забыть обо всем на свете. Да и дружба между ними вряд ли продлится дольше еще одного дня.

— Честно говоря, я бы не отказалась слегка перекусить. А потом можно было бы отправиться на прогулку, — ответила она, удивляясь, как быстро ей удалось спрятать свое истинное желание за невинной ложью.

В столовой было пусто. Усадив Синтию за стол, Махеш отправился на кухню, проверить, не осталось ли чего-нибудь от обеда.

Вскоре он появился, неся на подносе пиалу с овощами и горсть риса на тарелке.

— Это все, что осталось от обеда. Хари на кухне и чуть позже подаст нам чай, — сказал он.

Взглянув на подогретый рис и овощи, Синтия почувствовала, что и в самом деле голодна.

— А горный воздух все же здорово подстегивает аппетит, — оживленно сказала она, подтягивая к себе тарелки с едой. — Не хотите ли разделить со мной трапезу, господин Бхаттараи?

— Нет, спасибо. Я привык есть по времени и пока еще не чувствую голода. — Он сел напротив нее и стал наблюдать, как быстро с ее тарелок исчезает еда.

И непонятно почему, это доставляло ему огромное удовольствие.

После чая они вышли из замка.

На темнеющем небе догорали последние блики заката. Вершины гор тускнели, кутаясь в серебристую вату облаков.

Воздух стал пронзительно прохладным, и Синтия, обхватив себя руками, втянула голову в плечи.

— Вам холодно, мисс Спаркс? — спросил Махеш, заметив, что она съежилась. — Подождите, я сбегаю за пледом. — И, не дожидаясь ответа, он развернулся, взлетел по ступенькам и скрылся в доме.

Синтия проводила его растроганным взглядом.

Как приятно, когда рядом с тобой заботливый, внимательный мужчина! Нет, все-таки быть одинокой не правильно. Женщине нужен мужчина. А ей, Синтии Спаркс, нужен такой, как этот.

Но углубляться в подобные мысли она не пожелала и вместо этого принялась рассматривать замок, силуэт которого теперь четко выделялся на фоне сгущающейся синевы неба. Большинство окон были темными, и только в столовой и холле горел свет, роняя расплывчатые блики на каменные плиты портика и колонны.

Замок, затерявшийся среди гор. Все же в этом есть что-то печальное. Романтичное, загадочное и в то же время печальное.

И Синтии вдруг захотелось праздника — шумного, веселого, блестящего и многолюдного. И разве трудно его устроить хотя бы в своем воображении?

Она сошла с тропинки и остановилась посреди лужайки. В одно мгновение представила себе замок увеличенным, а его окна светящимися ярким светом. Холлы и коридоры замка наполнились оживленными голосами гостей, послышались звонкие переливы женского смеха. Потом в ее воображении возник огромный бальный зал со сверкающими люстрами, где играла праздничная музыка и множество нарядных пар вальсировало по паркету.

Синтии захотелось танцевать. Бездумно и счастливо кружиться и видеть, как вместе с ней вращается и раскачивается весь мир. И удержать это желание внутри оказалось невозможно.

Широко раскинув руки, она стала медленно раскачиваться, а потом закружилась, тихонько напевая мелодию вальса, который слышала когда-то в детстве. Она кружилась все быстрее и быстрее, пока наконец от пьянящего наслаждения у нее не закрылись глаза.

— Разрешите? — услышала она низкий приятный голос Махеша.

Не успев остановиться, она почувствовала, как его рука легко обхватила ее талию. Второй рукой он ловко поймал ее простертую правую руку. Она лениво приоткрыла глаза, усмехнулась, положила руку ему на плечо, и уже в следующий момент он повел ее за собой.

Он вел ее с такой чуткой осторожностью и грацией, что вихрь, всего несколько секунд назад уносивший ее от земли, покорно затих, повинуясь его воле.

Они медленно кружились по лужайке, как пара безумных мотыльков, до тех пор, пока на небе не вспыхнули первые тусклые звезды. Наконец, обессилев, Синтия расхохоталась, обрушилась на его плечо и сквозь смех прошептала:

— Это безумие…

— Почему? — спросил он, склонив голову к ее уху.

Почувствовав щекочущий ветерок его дыхания на щеке, она сладко и пугливо вздрогнула и осторожно высвободилась из его рук.

— Не знаю, — смущенно проговорила она. — Видимо, горный воздух и вся эта красота вокруг заставляют непривыкшего к ним человека вести себя странно… — Она все еще прерывисто дышала.

Он наклонился, поднял с травы плед, который принес для нее, и укутал ей плечи.

— Я не вижу ничего странного в том, что вам захотелось потанцевать. Мне тоже часто этого хочется, и я делаю это точно так же, как сделали вы, — сказал он.

— Правда? А вот со мной такое впервые. Верите? — Она заглянула в его блестящие в темноте глаза и запахнула на груди плед. — Кстати, спасибо за плед.

— А вам спасибо за танец. Чувствовать в руках гибкую, умелую партнершу куда приятнее, чем обнимать бесплотный ветер.

Ах, знал бы он, что творилось с ней при каждом туре вальса, когда он бережно и властно увлекал ее за собой! Но она не скажет ему об этом. Она просто сохранит это чувство…

Они незаметно обогнули замок и подошли к краю пропасти.

— Похоже, наша прогулка подошла к концу, — сказала Синтия.

— Вы правы, — рассмеялся он. — И даже взгляду в такой темноте не разгуляться.

После ужина Махеш проводил Синтию до двери ее спальни.

— Приятных сновидений, — сказал он и протянул ей руку.

— И вам. — Она вложила свою руку в его открытую ладонь. — Надеюсь, бессонницы больше не мучают вас?

— С тех пор, как здесь появились вы, они меня покинули.

— Значит, мое общество — неплохое снотворное. — Синтия улыбнулась.

— Я, скорее, сказал бы — успокоительное. Вы действительно сняли с моих плеч целую горную цепь. — Его глаза блеснули.

— Мне очень приятно это слышать. Никогда не подозревала, что во мне скрывается сила гиганта.

Они продолжали стоять друг против друга, и он все еще не выпускал ее руки.

Много ли могут сказать друг другу люди, прощаясь перед сном? Вроде все уже было сказано, и все же казалось, будто они чего-то не договорили.

Наконец Синтия осторожно отняла у него руку.

— Пожалуй… я пойду, — растерянно сказала она.

— Да-да, конечно. Еще раз спокойной ночи.

— Спокойной ночи…

Что разбудило Синтию в такую несусветную рань, она понять не могла. Ее глаза просто распахнулись и больше не захотели смыкаться.

За окном брезжил бледно-голубой рассвет.

Она потерла глаза кулачками, глубоко вздохнула и потянулась к часам, лежащим на столике у кровати.

Бог ты мой, только полшестого! И впереди еще один долгий и свободный день!

Она села, подложив под спину подушку, и закуталась в мягкий, ворсистый плед.

Еще одно беззаботное утро… Еще один день в обществе удивительного мужчины, при одном воспоминании о котором у нее учащается сердцебиение.

Погоди, Синтия Спаркс. Возьмись за ум и укроти свои перехлестывающие за край эмоции. Это временное и оно пройдет. Осталось недолго. Через пару дней ты забудешь… незабываемое.

Она задумалась… Но вскоре на ее лице засияла озорная улыбка.

Черт побери! Совсем неплохая идея!

Почему бы не слетать перед завтраком к озеру? Вскочить на Красавицу и полететь по холмам навстречу восходящему солнцу! Погрузиться в жидкий хрусталь горного озера, в его ледяные объятия как раз в тот момент, когда солнечный диск едва покажется за дальними хребтами!

Синтия закусила губу.

Странно, почему это ее, как в детстве, вдруг потянуло на сумасбродство? Махеш, конечно же, обнаружит ее исчезновение и бросится искать. Заметит, что нет Красавицы. Забавно будет увидеть его лицо, когда он найдет их обеих у озера.

Она откинула плед и встала с постели. Торопливо натянула джинсы и футболку, потом прошла в ванную. Полотенце ей совсем не помешает. Она свернула его и сунула подмышку. Потом у порога надела носки и ботинки. Готово.

Что ж, осталось только выбраться из замка так, чтобы ее никто не заметил, несмотря на то, что здесь полно шпионов.

Перед дверью она задержалась, глубоко вздохнула — и открыла дверь. Осторожно выглянув за дверь, осмотрела балкон, прислушалась. Тихо. Вокруг никого. Она выскользнула за дверь, бесшумно закрыла ее за собой, потом подошла к перилам балкона и, перегнувшись, оглядела холл. Пусто.

Спускаться, не делая шума, по деревянным ступенькам оказалось не так просто. У Синтии даже мелькнула мысль: сесть на перила и съехать.

Но пришлось тут же отказаться от нее. Если кто-то застукает международную журналистку, сидящей верхом на перилах и съезжающей по ним попой вниз, ее репутация жестоко пострадает. Скорее всего, обитатели замка из деликатности не позволят себе в открытую расхохотаться, но зато позже наверняка будут надрывать животы, вспоминая непристойную выходку гостьи.

Как бы там ни было, а Синтии все же удалось благополучно спуститься по лестнице, прокрасться на цыпочках через холл и выйти на портик.

Ура! И черт побери! Она забыла прихватить с собой плед. В часы рассвета в горах всегда прохладно. Но бог с ним, с пледом. Возвращаться за ним рискованно. Ради мелкого озорства можно и померзнуть немного, пока не выглянет солнце.

До конюшни Синтия дошла, периодически оглядываясь.

И все было бы чудесно, если бы массивные ворота конюшни не были заперты на огромное бревно.

— О, Матерь Божья, дай мне силы, — прошептала Синтия и поднатужилась.

С третьей попытки ей удалось вскинуть бревно на плечо, вынуть из кованых гнезд, сбросить на землю и быстро отскочить.

— С божьей помощью, — пробормотала она и открыла ворота.

Красавица, казалось, сразу узнала ее: она игриво дернула головой и нетерпеливо затопталась.

Синтия погладила лошадь по морде.

— Привет, милая. Да, мы сейчас поедем гулять. Не поедем, а помчимся. Сорвемся и полетим встречать солнце. Не сомневаюсь, что тебе эта идея по душе. Я знала, что мы с тобой быстро подружимся. — Она отвязала Красавицу и вывела из конюшни. — И даже если твой хозяин говорит, что ты строптивая, не верь ему. Разве мужчинам дано понять наши тонкие, загадочные женские души?

Держа Красавицу за уздечку, Синтия поприветствовала Уголька.

— Не обижайся, малыш, — сказала она, похлопав его по шее. — Знаю, тебе тоже не терпится порезвиться. Подожди, пока твой хозяин не бросится на поиски двух беженок. Уверена, что скоро встретимся.

Она закрыла ворота.

— Черт бы побрал это бревно, — пробурчала она и снова поднатужилась. — Эх, не женское это дело, таскать здоровенные бревна… У-у-у-х! — И покладистое бревно исправно легло в гнезда.

Синтии хотелось завопить от радости, но она вовремя сообразила, что может сделать это чуть позже. Обидно срывать такой грандиозный замысел на полпути. Поэтому, лихо вскочив в седло, она пришпорила Красавицу и уже через минуту скрылась за холмом.

Махеш Бхаттараи вышел из тренировочного зала, вытирая полотенцем пот с лица.

Отлично. На часах без четверти семь. Сейчас он примет душ в своей комнате, переоденется и спустится в столовую.

Интересно, она придет завтракать к семи? Вчера с утра она так приятно удивила его. Но женщины — существа непостоянные, и, возможно, сегодня она найдет какой-нибудь другой способ удивить его. Впрочем, именно к этому он и готовил себя, как только проснулся, потому что ее вчерашнее появление к завтраку было только первым удивлением прошедшего дня. За ним последовало много других сюрпризов, и даже в конце дня Махеш сомневался, что ее способности делать сюрпризы на этом ограничатся.

Он вошел в свою комнату и прямиком направился в ванную. Быстро сбросил тренировочную одежду и встал под душ.

Синтия Спаркс. Как приятно было вчера чувствовать ее рядом, прикасаться к ней. Хрупкие плечики, тонкая, гибкая талия. Она так сладко пахнет! Медом и чем-то еще очень знакомым… Кажется, тульей. Она…

В его комнату настойчиво постучали.

— Я в душе! — крикнул он. — Минуточку! Но Дипак уже ворвался в комнату.

— Махеш! Это срочно! — тревожно протараторил он, остановившись у двери ванной.

— Что у нас здесь может быть срочного, Дипак? — недовольно спросил Махеш.

— А то, что припала Красавица. Я открыл конюшню, чтобы покормить лошадей, а ее там не оказалось.

Махеш поспешно замотал полотенце вокруг бедер и вышел.

— Что ты говоришь, Дипак? Пропала Красавица? Ты в своем уме, парень? Ты ведь только что сказал, что открыл дверь конюшни. Как она могла пропасть из закрытой конюшни?

— А вот так. Ее там нет. Хочешь убедиться? — Дипак был до крайности взволнован.

Сюрприза долго ждать не пришлось, подумал Махеш.

— Мисс Спаркс, — спокойно сказал он.

— Что? — испуганно спросил Дипак.

— Нужно проверить, у себя она или нет.

— Ты думаешь, что она спрятала Красавицу у себя в спальне?

Махеш рассмеялся.

— Да, Дипак, она, видимо, предпочла провести ночь в компании Красавицы.

Дипак прыснул от смеха, но быстро подавил его, и на его лице снова появилось беспокойство.

— Что будем делать, Махеш? — спросил он.

— Тихонько постучи к ней в дверь…

— И спросить, не желают ли они вместе с Красавицей спуститься к завтраку?

Махеш опять рассмеялся.

— Хотя уверен, что нет смысла этого делать, потому что ее там нет.

— А где она? — Дипак удивленно заморгал.

— Ох, Дипак. — Махеш тяжело вздохнул. — Где может быть женщина, которая ни дня не способна прожить без приключений? Конечно же, ищет их!

И через несколько минут он уже бежал вниз по лестнице, на ходу застегивая рубаху.

Синтия лежала на камне, обернувшись полотенцем, и нежилась под лучами рассветного солнца. Нестройный хор птичьих голосов из окружающего озеро леса вдохновенно исполнял гимн рассвету, лаская ее слух, вытесняя из головы все мысли.

Сколько времени она так пролежала, неизвестно, потому что из ее счастливой, бездумной головы сбежала даже мысль о времени. Казалось, она забыла даже о том, что ждет Махеша. Что ж, голова, наполненная птичьими трелями, могла и забыть, но вот сердце исподволь помнило и ждало его.

Ее сердце невольно прислушивалось к каждому шороху леса, ожидая, что вот-вот послышится легкий хруст веток под ногами осторожного коня…

Но вместо осторожного хруста веток округу внезапно огласил громкий, хлесткий звук, похожий на выстрел. Зловещее эхо прокатилось по окрестным холмам.

Синтия вздрогнула и открыла глаза.

— Господин Бхаттараи! — вскрикнула она и вскочила на ноги.

— Оставайтесь на месте, Синтия! Не двигайтесь! — громко приказал он, появившись из леса. В высоко поднятой руке он держал пистолет.

Грянул второй выстрел. Синтию снова передернуло. Чего это ему взбрело в голову пострелять? — подумала она и принялась удивленно озираться. И тут за спиной услышала подозрительный шорох. Обернулась и застыла, раскрыв рот.

Между стволами деревьев мелькнуло пятнистое, гибкое тело огромной кошки.

— Леопард, — прошептала она.

Махеш соскочил с коня и подбежал к ней.

— Он сбежал. Вы в порядке, мисс Спаркс?

— Д-д-а, — промямлила она и только теперь сообразила, что ее жизнь была в опасности. Черт, она могла угодить в лапы леопарда!

Она всегда была бдительна и осторожна, когда ей приходилось посещать опасные, горячие политические точки мира, а здесь, в лесу, вдруг расслабилась. Как она могла допустить такую неосторожность?

— Я… я… — бормотала она, не зная, что сказать.

— Слава Богу, вы живы и невредимы. Успокойтесь, все обошлось. Вам повезло, — сердито сказал Махеш и, засунув пистолет в карман брюк, огляделся. — Кстати, а где Красавица?

Синтия беспомощно пожала плечами.

— Не знаю. Я оставила ее здесь у озера попастись.

— И не привязали.

— Да…

Махеш сжал губы.

— И правильно сделали. Красавица! — громко крикнул он.

Из леса послышалось радостное ржанье. Махеш шумно выдохнул.

— Слава Богу, и вторая цела. Красавица, милая, иди ко мне! — громко позвал он.

Через секунду Красавица появилась из леса и легкой трусцой побежала вдоль берега к нему.

Махеш снова посмотрел на Синтию, которая стояла перед ним, как провинившаяся школьница.

— Простите, господин Бхаттараи…

— Вам повезло, что я появился вовремя. — Он окинул ее грозным взглядом с головы до ног и ухмыльнулся. — И почему женщины так легкомысленны?

Под его взглядом Синтия почувствовала себя абсолютно голой, как будто он одними глазами сорвал с нее лоскуток махровой материи, намотанный вокруг груди и свисающий до середины бедер. Но, быстро справившись со смущением, она выпрямила спину и гордо подняла голову.

— А почему мужчины так любят напоминать им об этом? — возмутилась она.

— Наверное, надеются, что однажды женщины научатся лучше продумывать свои поступки. Я ведь говорил вам, что в наших лесах водятся леопарды.

Ну вот, сейчас он будет отчитывать ее. Но она уже не в том возрасте, чтобы выслушивать порицания. К тому же все закончилось без жертв, если не считать оставшегося голодным леопарда.

— Ну и что? — с вызовом спросила она. — А вы разве не способны допустить, что об этом можно забыть? Кстати, спасибо вам, господин Бхаттараи за спасение моей бездарной женской жизни, — сказала она и резко отвернулась.

Они явно ссорились.

— Я не сказал, что ваша жизнь бездарная, — ответил он раздраженно. — Наоборот, ваша жизнь слишком дорога мне, чтобы позволить вам так бездарно потерять ее.

Синтия метнула на него колючий взгляд и снова повернула голову к озеру.

Ах, конечно, она нужна ему для того, чтобы реабилитировать честь его семьи. И какая бы хорошенькая и соблазнительная она теперь ни стояла перед ним, ему на это наплевать. Он не видит в ней ничего, кроме своей цели. Да, мужчины, какими бы благородными, обаятельными и тонкими они ни казались, все же остаются мужчинами — непоколебимо уверенными в своей правоте, слепыми и безжалостными эгоистами. Черт, он даже не обнял ее, чтобы утешить! А вместо этого набросился с упреками. Ух!

Синтия кипела от негодования, невидящим взглядом обозревая гладь озера.

— Мисс Спаркс, — услышала она рядом его тихий голос. — Синтия, — чуть громче повторил он, увидев, что она не отреагировала.

Он уже дважды назвал ее по имени. Это что-то новое. Понятно, в первый раз ему не приходилось выбирать слова, а теперь… Теперь он наверняка сделал это умышленно. Что он хочет ей сказать, называя ее по имени?

Но не успела она отозваться, как его большая теплая ладонь легла ей на плечо. Она выпрямилась, почувствовав, как ее с головы до ног окатила волна чувственной дрожи.

Глубоко вздохнув, она медленно повернула к нему голову.

— Простите меня, Синтия, — продолжал он, заглядывая ей в глаза. — Вы не против, если я буду называть вас по имени?

Она только отрицательно покачала головой. От неги, разливающейся по телу, у нее онемел язык.

— Простите меня. Я погорячился. Очень испугался за вас. И наговорил резких слов. Я сожалею…

У Синтии где-то в районе сердца расцвела огромная улыбка, но лицо ее оставалось невозмутимым, несмотря на то, что его ладонь продолжала лежать на ее голом плече и ее плоть от этого таяла как воск.

— Я тоже… — умудрилась ответить она. — Это вы должны простить меня… за глупость и неосторожность.

Он улыбнулся и убрал руку с ее плеча.

— С кем не бывает? Мы оба хороши. А в честь перемирия давайте вместе искупаемся, — предложил он.

— Неплохая идея, — согласилась она, повеселев, и с камня, на котором стояла, плюхнулась в воду.