Потерянный герцог Уиндхэм (ЛП)

Глава девятнадцатая

Дорога в Батлерсбридж была в точности такой, как Джек ее запомнил. Деревья, птицы, идеальный оттенок зеленого, когда ветер пригибал траву. Все это были звуки и образы его детства. Ничего не изменилось. Это должно было бы его утешить.

Но не утешало.

Проснувшись этим утром, Джек обнаружил, что Грейс уже ускользнула из постели и вернулась в свою комнату. Конечно же, Джек был разочарован. Он проснулся полный любви и желания, и ничего другого ему так не хотелось, как вновь заключить девушку в свои объятия.

Но он понял ее. Жизнь женщины не была столь свободной, как жизнь мужчины, даже жизнь женщины с независимым состоянием. Грейс должна была заботиться о своей репутации. Томас и Амелия никогда не скажут против нее ни слова, но лорда Кроуленда Джек знал не столь хорошо, чтобы предположить, как отец Амелии может отреагировать, если бы Грейс застигли в постели Джека. Что же касается вдовствующей герцогини…

И без слов было ясно, что сейчас она с удовольствием уничтожит Грейс, если ей дать для этого хоть малейший шанс.

Вся компания путешественников, за исключением вдовы (ко всеобщему облегчению) встретилась в столовой гостиницы за завтраком. Увидев входящую в комнату Грейс, Джек понял, что ему не удастся скрыть свои чувства от посторонних глаз. «Будет ли так всегда?» — задумался Джек. Будет ли он каждый раз при виде девушки испытывать такой неописуемый и ошеломляющий прилив чувств?

Это не было простым желанием. Его чувства были намного больше, чем простое желание.

Это была любовь.

Любовь. С большой буквы Л плюс витиеватый почерк, сердечки и цветы, и что–нибудь еще в этом роде – ангелы, и все эти надоедливые маленькие купидоны, предназначенные для приукрашивания.

Любовь. Это не могло быть ничем иным. Джек увидел Грейс и ощутил удовольствие. Не только свое, но и всех окружающих. Незнакомца за своей спиной. И знакомого на противоположном конце комнаты. Он видел все это. И он все это чувствовал.

Это было удивительно. Грандиозно. Грейс просто посмотрела на него, и Джек почувствовал себя самым лучшим из мужчин.

И она еще думала, что Джек позволит кому–либо разлучить их!

Этого не случится. Он не допустит этого.

На протяжении всего завтрака Грейс определенно не избегала его — для этого было слишком много взаимных взглядов и тайных улыбок. Но она избегала напрямую обращаться к Джеку, и у него, конечно же, ни разу не возникло возможности заговорить с нею. Вероятно, он был бы не в состоянии сделать это, даже, если бы Грейс и не была столь склонна к осторожности. После завтрака Амелия вложила свою руку в правую руку Грейс и не отпускала ее.

Усиленная моральная поддержка, решил Джек. Обе леди были вынуждены находиться весь день в карете с вдовствующей герцогиней. Он бы и сам без раздумий принял протянутую руку, если бы ему пришлось выдержать то же самое.

Воспользовавшись прекрасной погодой, трое джентльменов ехали верхом. Во время их первой остановки для того, чтобы напоить лошадей, лорд Кроуленд решил было пересесть в карету, но тридцать минут спустя, он, пошатываясь, выбрался наружу, заявив, что верховая езда менее утомляет, чем общество вдовствующей герцогини.

— Вы оставили свою дочь беззащитной перед ядом вдовствующей герцогини? — кротко спросил Джек.

Кроуленд даже не пытался оправдываться.

— Я и не говорил, что я горжусь собой.

— Внешние Гебриды, — посмеиваясь, произнес Томас. — Уверяю вас, Одли, именно это — ключ к Вашему счастью. Внешние Гебриды.

— Внешние Гебриды? — повторил Кроуленд, переводя взгляд с одного мужчины на другого, в поисках объяснения.

— Они почти также далеки, как и Оркнейские острова, — с удовольствием заметил Томас. — И намного забавнее произносятся.

— У вас там есть собственность? — спросил Кроуленд.

— Пока нет, — ответил Томас. Он посмотрел на Джека. — Возможно, вам удастся восстановить женский монастырь. Желательно с непреодолимыми стенами.

Джек обнаружил, что наслаждается этой мысленной картинкой.

— Как вы умудрились так долго прожить с нею? — спросил он.

Томас покачал головой.

— Понятия не имею.

Они беседовали так, как если бы все уже было решено, вдруг осознал Джек. Они беседовали так, как если бы его уже признали герцогом. И Томас, казалось, не возражал. Казалось, что он с нетерпением ожидал своего неизбежного лишения титула.

Джек оглянулся назад на карету. Грейс настаивала, что она не сможет выйти за него замуж, если он окажется герцогом. Но Джек не представлял себе, как он сможет соответствовать данному титулу без ее поддержки. Он был не готов к тем обязанностям, которые перейдут к нему вместе с титулом. Совсем не готов. Грейс же знала, что следует делать, ведь так? Она жила в Белгрейве в течение пять лет. Она должна была знать, как управлять этим местом. Она знала по именам всю прислугу, и, насколько он мог судить, их дни рождения тоже.

Она была добра. Она была великодушна. Ей были присущи честность, безукоризненная рассудительность, и уж конечно Грейс была намного более умной, нежели он сам.

Джек не мог себе представить более идеальной герцогини.

Но он не хотел быть герцогом.

На самом деле, не хотел.

Джек обдумывал все это бесчисленное множество раз, напоминая себе обо всех причинах, почему из него получится очень плохой герцог Уиндхем, но говорил ли он когда–нибудь об этом откровенно вслух?

Он не хотел быть герцогом.

Джек оглянулся на Томаса, который смотрел на солнце, прикрыв глаза рукой.

— Должно быть, полдень уже миновал, — произнес лорд Кроуленд. — Сделаем остановку на ланч?

Джек пожал плечами. Ему было все равно.

— Ради леди, — сказал Кроуленд.

Все как один, мужчины повернулись и посмотрели на карету.

Джеку показалось, что он увидел отвращение на лице лорда Кроуленда.

— Там внутри не очень–то приятно, — сказал тот тихим голосом.

Джек насмешливо выгнул бровь.

— Вдовствующая герцогиня, — с содроганием произнес Кроуленд. — Амелия умоляла меня позволить ей ехать верхом после того, как мы напоим лошадей.

— Это было бы слишком жестоко по отношению к Грейс, — заметил Джек.

— Именно это я и сказал Амелии.

— В то время как вы сами сбежали из кареты, — пробормотал, слегка улыбаясь, Томас.

Кроуленд вызывающе поднял голову.

— Я никогда и не утверждал иного.

— А я бы никогда не осмелился критиковать Вас за это.

Джек без особого интереса слушал их обмен репликами. По его оценке, они были на полпути к Батлерсбриджу, и ему становилось все тяжелее найти что–то забавное в бессодержательной болтовне своих попутчиков.

— Где–то через милю, или около того, будет поляна, — сказал Джек. — Я останавливался там раньше. Это — подходящее место для пикника.

Двое других мужчин кивнули в знак согласия, и приблизительно пять минут спустя они нашли это место. Джек спешился и тотчас же прошел к карете. Выйти из кареты дамам помогал грум, но так как Грейс должна была выходить последней, то Джеку было достаточно легко встать так, чтобы подать ей руку, когда она, наконец, появилась из кареты.

— Мистер Одли, — произнесла Грейс. Это была простая вежливость, но глаза девушки светились тайной теплотой.

— Мисс Эверсли. — Взгляд Джека был устремлен на губы Грейс. Уголки ее губ слегка дернулись… еле–еле. Ей хотелось улыбнуться. Он видел это.

Он чувствовал это.

— Я буду есть в карете, — решительно заявила вдовствующая герцогиня. — Только дикари едят на земле.

Джек стукнул себя в грудь и ухмыльнулся.

— Горд оказаться дикарем. — Он насмешливо посмотрел на Грейс: — А вы?

— Очень горда.

Вдова продефилировала один раз по периметру поляны, для того, чтобы, по ее словам, размять ноги и затем уселась обратно в карету.

— Должно быть, для нее это было очень трудно, — заметил Джек, наблюдавший за вдовой.

Грейс в этот момент изучала содержимое корзины для пикника, но, услышав слова Джека, она подняла голову.

— Трудно?

— В карете сейчас нет никого, кого бы она могла изводить, — пояснил Джек.

— Я думаю, что она чувствует, что все мы ополчились против нее.

— Именно так.

Казалось, Грейс хотела возразить:

— Да, но…

О… нет. Он не собирался выслушивать, как она придумывает для вдовы оправдания.

— Не говорите мне, что Вы испытываете к ней хоть какую–то симпатию.

— Нет, — покачала головой Грейс. — Я бы так не сказала, но…

— Вы слишком мягкосердечны.

В ответ на это она улыбнулась. Застенчиво.

— Возможно.

Когда одеяла были расстелены, Джек устроил так, что они оказались сидящими несколько в стороне от остальных. Это оказалось не очень сложно, то есть не так уж очевидно. Амелия села рядом со своим отцом, который, казалось, собирался прочитать ей некую нотацию, а Томас удалился, вероятно, в поисках дерева, которое нуждалось в поливе.

— По этой дороге вы путешествовали, когда отправились в школу в Дублин? — спросила Грейс, протягивая руку за ломтиком хлеба с сыром.

— Да.

Джек попытался не допустить напряжения в голосе, но, должно быть, это ему не удалось, потому что, когда он посмотрел на Грейс, та рассматривала его тревожным взглядом.

— Почему вы не хотите возвращаться домой? — спросила Грейс.

Джек еле удержался от того, чтобы посетовать на ее чересчур богатое воображение, или, так как действительно настала пора возвращать былую форму, сказать что–то умное и замысловатое про солнечный свет, щебетание птиц и человеческую доброту.

Заявления вроде этих помогали ему выбраться из намного более щекотливых ситуаций, нежели нынешняя.

Но сейчас у него не было на это ни сил, ни желания.

И, в любом случае, Грейс многое знала. Она знала его. Большую часть времени он мог быть привычно легкомысленным и забавным, и он надеялся, что Грейс это в нем нравилось. Но не тогда, когда он пытался скрыть правду.

Или скрыться от правды.

— Это все довольно сложно, — ответил Джек, потому что, как минимум, это не было ложью.

Грейс кивнула и вернулась к своему ланчу. Джек подождал: будут ли еще вопросы. Но их не последовало. Поэтому он вернулся к своему яблоку.

Он огляделся. Взгляд Грейс, отрезавшей ломтик жареного цыпленка, был устремлен на ее тарелку. Джек открыл рот, чтобы заговорить, но потом решил не делать этого и поднес яблоко ко рту.

Но так и не откусил его.

— Прошло уже более пяти лет, — выпалил он.

Грейс подняла на него взгляд.

— С тех пор, как вы последний раз были дома?

Он кивнул.

— Прошло много времени.

— Много.

— Слишком много?

Его пальцы крепче сдавили яблоко.

— Нет.

Грейс взяла что–то со своей тарелки, а потом опять посмотрела на него.

— Вы не хотите, чтобы я порезала для вас яблоко?

Джек передал ей яблоко, главным образом потому, что он забыл, что продолжает держать его в руках.

— Знаете, у меня был кузен. — Дьявол, как это у него вырвалось?! Он не собирался ничего рассказывать об Артуре. Он провел последние пять лет, пытаясь не думать о нем, пытаясь удостовериться, что лицо Артура не то последнее, что он видит, перед тем как уснуть ночью.

— Я полагала, судя по вашим словам, что у вас было трое кузенов, — сказала Грейс. Она не смотрела на него, полностью сосредоточившись на яблоке и ноже в своих руках.

— Теперь их только двое.

Грейс взглянула на него с сочувствием.

— Я сожалею.

— Артур погиб во Франции.

Это прозвучало резко. Внезапно Джек осознал, что прошло очень много времени с тех пор, как он произносил имя Артура вслух. Наверное, лет пять.

— Он был во Франции вместе с вами? — мягко спросила Грейс.

Джек кивнул.

Она посмотрела на кусочки яблока, аккуратно разложенные на тарелке. Казалось, что она не знает, что с ними делать дальше.

— И вы не собираетесь сказать, что в этом не было моей вины? — спросил Джек, ему был противен звук своего голоса. Он был глухим и полным боли, и в то же время язвительным и безнадежным. Джек не мог поверить в то, что он только что произнес.

— Меня там не было, — ответила девушка.

Джек впился в нее взглядом.

— Я не могу себе представить, как это могло бы оказаться вашей виной, но меня там не было. — Грейс протянула руку и положила ее поверх руки Джека. — Мне очень жаль. Вы были близки?

Джек кивнул, отворачиваясь от нее и делая вид, что смотрит на деревья.

— Не слишком сильно, пока мы были маленькими. Но потом, когда мы уехали в школу… — Он надавил на переносицу, размышляя, как объяснить ей то, что сделал для него Артур. — Мы нашли друг в друге много общего.

Пальцы девушки крепче сжали его руку, а затем отпустили ее.

— Тяжело потерять того, кого ты любишь.

Джек повернулся к ней, прежде убедившись, что его глаза останутся сухими.

— Когда вы потеряли своих родителей…

— Это было ужасно, — ответила она. Уголки ее губ дрогнули, но это была не улыбка. Движение было мимолетным — стремительное проявление эмоций, появляющихся и исчезающих почти незамеченными. — Не то, чтобы я думала, что мне лучше умереть, — тихо сказала Грейс. — Но я не знала, как мне жить дальше.

— Я хотел бы… — Но он не знал, чего он хочет. Хотел бы он быть рядом с нею в это время? Но что в этом было бы хорошего? Пять лет назад он сам был сломлен.

— Меня спасла вдовствующая герцогиня, — сказала Грейс. Она криво усмехнулась. — Разве это не забавно?

Его брови приподнялись.

— О, бросьте. Вдова ничего не делает по доброте душевной.

— Я не говорила, почему она это сделала. Я просто сказала, что она сделала это. Я была бы вынуждена выйти замуж за своего кузена, если бы вдовствующая герцогиня не забрала меня к себе.

Джек взял руку девушки и поднес к своим губам.

— Я рад, что вы не вышли за него.

— Я тоже рада, — решительно ответила Грейс. — Он — отвратительный.

Джек тихонько рассмеялся.

— В данном случае мне хотелось бы верить, что вы были освобождены от него для того, чтобы дождаться меня.

Она ответила ему лукавым взглядом и отняла свою руку.

— Вы не встречали моего кузена.

Наконец Джек взял дольку яблока и откусил кусочек.

У нас с вами чересчур много отвратительных родственников.

Ее губы искривились от какой–то мысли, а затем она повернулась, чтобы взглянуть назад на карету.

— Я должна пойти к ней, — сказала Грейс.

— Нет, не должны, — решительно ответил Джек.

Грейс вздохнула. Она не хотела испытывать жалость по отношению к вдовствующей герцогине, только не после тех слов, что вдова сказала ей накануне вечером. Но ее беседа с Джеком вернула воспоминания… и напомнила Грейс, сколь многим она обязана вдовствующей герцогине.

Девушка вновь повернулась к Джеку.

— Она совсем одна.

— Она заслуживает одиночества, — сказал он, совершенно убежденный и очень удивленный, словно не мог поверить, что тут есть что обсуждать.

— Никто не заслуживает одиночества.

— Вы действительно в это верите?

Она не верила, но…

— Я хочу в это верить.

Джек с сомнением посмотрел на нее.

Грейс начала подниматься. Она огляделась, и, удостоверившись, что их никто не может услышать, произнесла:

— В любом случае, вы не должны были целовать мою руку там, где люди могут это увидеть.

Потом она встала и быстро отошла от него, прежде чем у Джека появился шанс ответить ей.

— Вы уже закончили свой ланч? — спросила Амелия у Грейс, когда девушка проходила мимо нее.

Грейс кивнула.

— Да. Я иду к карете, чтобы посмотреть не нуждается ли в чем–нибудь вдовствующая герцогиня.

При этих словах Амелия взглянула на Грейс так, словно та потеряла рассудок.

Грейс слегка пожала плечами.

— Любой человек заслуживает второго шанса. — Она подумала над этим, а затем, больше для себя, добавила:

— Я действительно верю в это.

И Грейс прошествовала к карете. Та была слишком высока, чтобы забраться в нее самостоятельно, а грумов нигде не было видно, поэтому Грейс просто позвала:

— Ваша светлость! Ваша светлость!

Никакого ответа не последовало, и потому она позвала немного громче:

— Мадам!

В открытом дверном проеме показалось гневное лицо вдовы:

— Что тебе нужно?

Грейс напомнила себе о смирении. Ведь не напрасно же каждое воскресенье она посещала церковь.

— Я хотела спросить, не нужно ли вам чего–нибудь, ваша светлость?

— Почему?

О боже, вдова была так подозрительна!

— Потому что я — воспитанный человек, — сказала Грейс несколько нетерпеливо. И затем она скрестила руки, в ожидании того, что на это ответит вдовствующая герцогиня.

Вдова пристально разглядывала Грейс в течение нескольких мгновений, а затем произнесла:

— Мой опыт говорит, что воспитанные люди не нуждаются в том, чтобы рекламировать себя в качестве таковых.

Грейс хотелось спросить какого рода опыт общения с воспитанными людьми имеет ввиду вдова, так как исходя из личного опыта, Грейс могла сказать, что все воспитанные люди, попав в общество вдовы, спасались от нее бегством.

Но такое замечание показалось Грейс слишком язвительным.

Она вздохнула. Ей не следовало этого делать. В любом случае, ей не следовало предлагать свою помощь вдовствующей герцогине. Теперь она была независимой женщиной, и у нее не было необходимости волноваться о своей защищённости.

Но она была, по ее собственному утверждению, воспитанным человеком. И Грейс была настроена оставаться воспитанным человеком, не обращая внимания на свои улучшившиеся обстоятельства. Она прислуживала вдовствующей герцогине в течение пяти последних лет, потому что к этому ее вынудили обстоятельства, а вовсе не потому, что ей хотелось этого. И теперь…

Что ж, ей по–прежнему не хотелось этого делать. Но она сделает это. Какими бы мотивами не руководствовалась вдова пять лет назад, тем не менее, она спасла Грейс от несчастного замужества. И в благодарность за это, Грейс могла потратить час своего времени, проявляя к вдове внимание. Но самым важным было то, что у нее была возможность выбора: уделять вдове внимание или нет.

Было поразительно, насколько велика была разница.

— Мадам? — произнесла Грейс. И больше ничего. Просто «мадам». Она сказала достаточно. Теперь была очередь вдовы.

— О, очень хорошо, — раздраженно сказала та. — Если вы чувствуете, что вы обязаны.

Грейс продолжала сохранять невозмутимое выражение лица в то время, как она позволила лорду Кроуленду (который услышал последнюю половину их разговора и сказал Грейс, что она сошла с ума) помочь ей забраться в карету. Она заняла отведенное ей место спиной к направлению движения, устроившись как можно дальше (насколько это было возможно) от вдовствующей герцогини, и аккуратно сложила руки на коленях. Она не знала, как долго им придется здесь просидеть, так как остальные совершенно не казались готовыми закончить свой ланч.

Вдовствующая герцогиня уставилась в окно. Грейс рассматривала свои руки. Время от времени она украдкой поглядывала в сторону вдовы, и каждый раз видела одну и ту же картину: вдовствующая герцогиня все также продолжала смотреть в окно, ее осанка была жесткой и непреклонной, губы твердо сжаты.

А потом, к тому времени Грейс взглянула в сторону вдовы раз пять, она обнаружила, что та смотрит прямо на нее.

— Вы разочаровываете меня, — сказала вдовствующая герцогиня низким голосом, не то, чтобы прошипела, но близко к этому.

Грейс продолжала хранить молчание. Казалось, что ни ее поза, ни дыхание, ничего не изменилось. Она не знала, что сказать, за исключением того, что она не собирается извиняться за то, что имела мужество добиваться счастья.

— Вам не полагается уезжать.

— Но я же не служанка, мадам.

— Вам не полагается уезжать, — вновь повторила вдовствующая герцогиня, но на сей раз, казалось, что внутри нее что–то дрожит. Не ее тело, и не ее голос.

Ее сердце, потрясенно осознала Грейс. Это дрожало ее сердце.

— Он не оправдал моих ожиданий, — сказала вдова.

Грейс моргнула, пытаясь понять, кого именно имела ввиду вдова.

— Мистер Одли?

— Кэвендиш, — ожесточенно ответила вдовствующая герцогиня.

— Вы понятия не имели, имели чем он живет, — сказала Грейс настолько мягко, насколько это было возможно. — Как вы могли что–либо ожидать?

Вдова ничего не ответила. Во всяком случае, на этот вопрос.

— Вы знаете, почему я взяла вас в свой дом? — вместо этого спросила она.

— Нет, — тихо ответила Грейс.

На мгновение губы вдовствующей герцогини сжались еще сильнее, прежде чем она ответила:

— Это было неправильно. Человек не должен оставаться одиноким в этом мире.

— Нет, — вновь сказала Грейс. И она верила в это всем сердцем.

— Я сделала это ради нас обеих. Я превратила ужасные обстоятельства в нечто хорошее. Для нас обеих. — Ее глаза прищурились, пристально разглядывая Грейс: — Вам не полагается уезжать.

А затем, о Боже, Грейс не могла поверить, что она это произносит, но:

— Я буду навещать вас, если пожелаете.

Вдовствующая герцогиня сглотнула, ее взгляд был устремлен прямо перед собой, когда она произнесла:

— Это будет вполне приемлемо.

Грейс была спасена от дальнейшей беседы появлением Амелии, которая сообщила им, что они отправятся дальше через несколько минут. И, действительно, едва она успела усесться на свое место, как колеса кареты заскрипели и покатились вперед.

Все молчали.

Так было лучше всего.

***

Несколько часов спустя Грейс открыла глаза.

Амелия смотрела на нее.

— Ты заснула, — тихо произнесла девушка, а затем, прижав свой палец к губам, она указала на вдовствующую герцогиню, которая тоже задремала.

Прикрыв зевок рукой, Грейс спросила:

— Как ты думаешь, нам еще долго ехать?

— Не знаю, — слегка пожала плечами Амелия. — Может, час? Или два? — Она вздохнула и, закрыв глаза, откинулась на сиденье. Она выглядит усталой, подумала Грейс. Все они очень устали.

И напуганы.

— Что ты будешь делать? — спросила Грейс, прежде чем у нее появился шанс передумать.

Амелия ответила, не открывая глаз:

— Не знаю.

Это не слишком походило на ответ, но с другой стороны и вопрос был не слишком четким.

— Знаешь, что во всем этом самое забавное? — внезапно спросила Амелия.

Грейс покачала головой, а затем, вспомнив, что глаза Амелии все еще закрыты, она сказала:

— Нет.

— Вот я все время думаю: «Это несправедливо. Я должна иметь право выбора. Меня не должны продавать и обменивать, словно некий товар». А потом, я думаю: «А в чем собственно, разница? Много лет назад я была обещана Уиндхему. И я никогда не возражала против этого».

— Ты тогда была всего лишь ребенком, — возразила Грейс.

Амелия продолжала сидеть с закрытыми глазами, и когда она вновь заговорила, голос ее был тихим и полным сознания собственной вины.

— У меня было достаточно времени, чтобы выразить свое недовольство.

— Амелия…

— Мне некого обвинять, кроме самой себя.

— Это неправда.

Амелия наконец открыла глаза. По крайней мере, один из них.

— Ты только что сама сказала это.

— Нет. Я не говорила. Я бы… — Грейс пришлось признать, что это правда. — Я все равно бы это сказала, но так случилось, что это правда. В этом нет твоей вины. На самом деле, в этом нет ничьей вины. — Она вздохнула. Надо выговориться. — Мне хотелось, чтобы было наоборот. Тогда все было бы настолько проще.

— Чтобы было, кого обвинять?

— Да.

И тогда Амелия прошептала:

— Я не хочу выходить за него замуж.

— За Томаса? — спросила Грейс. Амелия так долго была его невестой, и было не похоже, что они испытывают друг к другу большую привязанность.

Амелия как–то странно посмотрела на Грейс.

— Нет, за мистера Одли.

— Правда?

— Похоже, ты шокирована.

— Нет, конечно, нет, — поспешно возразила Грейс. Что она должна была сказать Амелии? Что она сама так отчаянно влюблена в мистера Одли, что просто не представляет, как кто–то может не желать его? — Просто я хотела сказать, что он такой красивый, — сымпровизировала Грейс.

Амелия слегка пожала плечами.

— Полагаю, что так.

Она полагает? Разве она никогда не видела, как он улыбается?

Но затем Амелия произнесла:

— Тебе не кажется, что он несколько чересчур обворожителен?

— Нет.

Грейс тотчас же опустила взгляд вниз на свои руки, потому что тон ее голоса получился совсем не таким, как она хотела. И действительно, Амелия, должно быть, тоже это услышала, так как следующими ее словами были:

— Грейс Эверсли, ты влюблена в мистера Одли?

Придя в замешательство, Грейс смогла лишь хрипло с запинкой произнести:

— Я…

На этом Амелия перебила ее:

— Ты влюблена.

— Это не важно, — сказала Грейс, поскольку, что еще она могла сказать Амелии, которая могла быть или не быть заинтересованной в том, чтобы выйти за него замуж.

— Конечно же, это важно. А он любит тебя?

Грейс хотелось исчезнуть.

— Нет, — сказала Амелия, весьма развеселившись. — Не отвечай. По твоему лицу и так видно, что он тоже влюблен. Хорошо. Что ж, в таком случае, мне определенно не стоит выходить за него замуж.

Грейс сглотнула. Она ощутила во рту привкус горечи.

— Ты не должна отказывать ему из–за меня.

— Что ты сказала?

— Я не выйду за него замуж, если он окажется герцогом.

— Почему нет?

Грейс попыталась улыбнуться, потому что действительно, было весьма мило со стороны Амелии не придавать значения разнице в их социальном положении. Но она не смогла полностью справиться с этим.

— Если он — герцог, то ему нужно будет жениться на ком–то подходящем. Равной ему по положению.

— О, не говори глупостей, — усмехнулась Амелия. — Можно подумать, что ты выросла в сиротском приюте.

— Достаточно того, что и так скандала будет не избежать. Он не должен добавлять к нему еще и сенсационную женитьбу.

— Женись он на актрисе, — это была бы сенсация. А о вас будут сплетничать всего лишь в течение недели.

Дело не ограничилось бы только этим, но Грейс не видела смысла продолжать этот спор дальше. Но затем Амелия сказала:

— Не знаю, что на уме у мистера Одли, и каковы его намерения, но если он готов рискнуть всем ради любви, то и ты должна поступить также.

Грейс посмотрела на нее. Как получилось, что Амелия внезапно стала такой мудрой? Когда это произошло? Когда она перестала быть маленькой сестренкой Элизабет и стала… самой собой?

Амелия потянулась и сжала руку Грейс.

— Ты должна быть смелой, Грейс.

Затем она улыбнулась, пробормотав что–то себе под нос, а потом отвернулась и стала смотреть в окно кареты.

Грейс уставилась прямо перед собой, размышляя… сомневаясь… была ли Амелия права? Или это ее замечание всего лишь свидетельствовало о том, что сама она никогда не сталкивалась с такого рода трудностями? Легко было рассуждать о необходимости быть смелой, когда ты сам никогда не испытывал отчаяния.

Что бы произошло, если бы женщина ее положения вышла замуж за герцога? Мать Томаса не была аристократкой, но когда она выходила замуж за его отца, тот был всего лишь третьим в линии наследования, и никто не ожидал, что она станет герцогиней. По общему мнению, она была очень подавлена. Даже несчастна.

Но родители Томаса не любили друг друга. Они даже не испытывали друг к другу симпатии, если верить тому, что слышала о них Грейс.

А она любила Джека.

И Джек любил ее.

И все же, насколько все было бы проще, если бы Джек не был законным сыном Джона Кэвендиша.

И тут Амелия неожиданно прошептала:

— Мы могли бы обвинить во всем вдовствующую герцогиню. — Когда Грейс в замешательстве повернулась к ней, Амелия пояснила: — В случившемся. Ты ведь сказала, что было бы легче, если бы мы могли кого–то обвинить.

Грейс посмотрела на вдову, сидящую напротив Амелии. Она приглушенно похрапывала, а ее голова располагалась под неудобным углом. Поразительно, но даже во время сна губы вдовы были плотно сжаты, а выражение ее лица оставалось весьма неприветливым.

— Безусловно, во всей сложившейся ситуации больше ее вины, чем кого–либо другого, — добавила Амелия, но Грейс заметила, что, говоря это, девушка бросила нервный взгляд на спящую вдову.

Грейс кивнула, прошептав:

— Не могу с этим не согласиться.

Амелия на несколько секунд уставилась в пространство, а затем, как раз в то самое время, когда Грейс уверилась, что та не планирует отвечать, она произнесла:

— Это не помогло мне почувствовать себя лучше.

— Обвинение вдовствующей герцогини?

— Да. — Плечи Амелии слегка опустились. — Это по–прежнему ужасно. Все это.

— Чрезвычайно, — согласилась Грейс.

Амелия повернулась и посмотрела прямо на Грейс.

— Чертовски скверно.

Грейс от удивления открыла рот.

— Амелия!

Лоб Амелии сморщился в размышлении.

— Я правильно использовала это выражение?

— Откуда мне знать?

— О, ну хватит, не будешь же ты утверждать, что никогда мысленно не использовала выражений, не подобающих леди.

— Я не говорила ничего подобного.

Взгляд, брошенный на нее Амелией, был похож на вызов.

— Но ты так думала.

Грейс почувствовала, что ее губы подрагивают.

— Это дьявольски неприятно.

— Проклятое неудобство, скажу я тебе, — достаточно быстро ответила Амелия, так что Грейс поняла, что та запаслась еще одним новым ругательством.

— Знаешь, у меня имеется преимущество, — лукаво сказала Грейс.

— О, в самом деле?

— Конечно. Я посвящена в разговоры прислуги.

— О, ну хватит, не будешь же ты утверждать, что горничные в Белгрейве разговаривают, словно торговки рыбой.

— Нет, но лакеи иногда говорят именно так.

— В твоем присутствии?

— Не нарочно, — признала Грейс. — Но иногда такое случается.

— Очень хорошо. — Амелия повернулась к ней с насмешливой улыбкой и весельем в глазах.

— Скажи мне самое грязное ругательство, что тебе известно.

Грейс на мгновение задумалась, а затем, бросив быстрый взгляд в сторону вдовы, дабы убедиться, что та все еще спит, наклонилась вперед и шепнула что–то Амелии на ухо.

После этого Амелия откинулась назад и уставилась на Грейс, трижды моргнув, прежде чем смогла произнести:

— Я не уверена, что знаю точно, что это означает.

Грейс нахмурилась.

— Я тоже не вполне уверена.

— Хотя, звучит это достаточно скверно.

— Чертовски скверно, — сказала с улыбкой Грейс и похлопала Амелию по руке.

Амелия вздохнула.

— Дьявольски неприятно.

— Мы повторяемся, — указала Грейс.

— Я знаю, — согласилась Амелия. — Но чья в этом вина? Не наша. Мы были слишком защищены.

— Теперь это, — с удовольствием заявила Грейс, — действительно дьявольски неприятно.

— Проклятое неудобство, если ты меня спросишь.

— О чем, черт возьми, вы обе болтаете?

Грейс задохнулась от испуга и украдкой взглянула на Амелию, которая пристально уставилась на вполне уже проснувшуюся вдовствующую герцогиню взглядом полным ужаса.

— Ну? — потребовала вдова.

— Так, пустяки, — прощебетала Грейс.

Вдовствующая герцогиня оценивающе на нее посмотрела с весьма неприятным выражением лица, а потом направила свое ледяное внимание на Амелию.

— А вы, леди Амелия? Где ваши хорошие манеры?

И тогда Амелия, — о, боже, — она пожала плечами и произнесла:

— Проклятье, откуда мне знать?

Грейс старалась не шевелиться, но раздражение определенно рвалось наружу. Она даже боялась, что ввяжется в ссору с вдовой. Какая ирония, что она впервые сподобилась на такое, и то по воле случая.

— Вы отвратительны, — прошипела вдова. — Не могу поверить, что я подумывала о том, чтобы простить вас.

— Прекратите придираться к Грейс, — произнесла Амелия с неожиданной силой.

Грейс в удивлении повернулась к ней.

Вдовствующая герцогиня, однако, была в ярости.

— Прошу прощения?!

— Я сказала, прекратите придираться к Грейс.

— Да кто ты такая, чтобы мне указывать?

Поскольку Грейс наблюдала за Амелией, то могла бы поклясться, что та изменилась прямо у нее на глазах. Неуверенная в себе девушка исчезла, и на ее место пришла:

— Будущая герцогиня Уиндхем, так, по крайней мере, мне было сказано.

Рот Грейс приоткрылся от потрясения. И восхищения.

— В самом деле, — презрительно добавила Амелия, — в противном случае, черт побери, что я тогда делаю здесь, в Ирландии?

Взгляд Грейс метнулся с Амелии на вдову и обратно. И опять на вдову. А затем…

Что ж, достаточно будет сказать, это было чудовищно длинное молчание.

— Замолчите, — произнесла, наконец, вдовствующая герцогиня. — Мне невыносим звук ваших голосов.

И, действительно, все они хранили молчание всю оставшуюся часть их путешествия. Даже вдовствующая герцогиня.