Потерянный герцог Уиндхэм (ЛП)

Глава двадцатая

За пределами кареты атмосфера была значительно менее напряженной. Трое мужчин, ехавших верхом, никогда не выстраивались в одну линию. Время от времени один из них увеличивал свой темп или отставал, так что одна лошадь всегда находилась позади другой. В результате всадники лишь обменивались небрежными поклонами в знак приветствия.

Иногда кто–либо из них отпускал замечание относительно погоды.

Лорд Кроуленд, казалось, неожиданно заинтересовался местными птицами.

Томас говорил очень мало, но… Джек посмотрел на него… о, Господи, Томас свистит?

— Вы счастливы? — несколько суховато спросил Джек.

Томас удивленно оглянулся.

— Я? — Он нахмурился, задумавшись над вопросом. — Полагаю, что да. Сегодня довольно хороший день, разве Вы не согласны?

— Чудесный день, — отозвался Джек.

— Ни один из нас не заперт в карете с этой злобной старой ведьмой, — объявил Кроуленд. — А потому мы все должны быть счастливы. — Затем он добавил: — Извините. — Ведь эта злобная старая ведьма, в конце концов, приходилась бабушкой обоим его компаньонам.

— Передо мной не нужно извиняться, — ответил Томас. — Я полностью согласен с Вашей оценкой.

Есть в этом что–то символичное, подумал Джек, что их беседа все время возвращается к тому, какое облегчение все они испытывают в отсутствие вдовы. Это было чертовски странно — говорить правду, и тут ему пришло на ум…

— Я должен буду жить с нею? — выпалил Джек.

Томас просмотрел на него и усмехнулся.

— Внешние Гебриды, друг мой, Внешние Гебриды.

— Почему же Вы сами не сделали этого? — поинтересовался Джек.

— О, поверьте, я именно так и сделаю, если существует хоть малейший шанс, что завтра я по–прежнему буду обладать какой–либо властью над нею. А если нет… — Томас пожал плечами. — Мне придется заняться каким–либо видом деятельности, не так ли? Я всегда мечтал о путешествиях. Возможно, я стану Вашим разведчиком. Я найду самое обветшалое, самое холодное место на острове. Я удивительно хорошо проведу время.

— Ради Бога, — взмолился Джек. — Прекратите говорить подобные вещи. — Он не хотел, чтобы все было предопределено. Он не хотел, чтобы всем это было понятно. Томас должен бороться за свое место в этом мире, а не отказываться от него так небрежно.

Поскольку сам Джек не хотел этого герцогства. Ему нужны были Грейс и его свобода, а в эту самую минуту, сильнее всего ему хотелось оказаться где–нибудь в другом месте. Где угодно, только не здесь.

Томас бросил на него любопытный взгляд, но ничего не сказал. Джек тоже хранил молчание. И все они продолжали молчать, добравшись до Полламора, а потом — города Кавана, и даже тогда, когда они въехали в Батлербридж.

Уже давно наступила ночь, но Джек знал здесь каждое заведение, каждый указательный столб и каждое дерево. Вот там была гостиница Деррагарра, где он впервые напился в свой семнадцатый день рождения. Здесь была мясная лавка, здесь кузница, и ах, да, тут располагалась мельница, позади которой он украл свой первый поцелуй.

А это означает, что не далее, чем через пять… нет, четыре минуты, он будет дома.

Дом.

Это было слово, которое он не произносил годами. Оно не имело для него никакого значения. Джек жил в гостиницах и трактирах, а иногда — прямо под звездами. У него имелась своя компания друзей, состоявшая из всякого сброда, но они не стремились к духовной близости. Просто вместе им было гораздо удобнее воровать, чем поодиночке. Все, что их объединяло, — это их прошлая служба в армии и готовность поделиться частью награбленного с теми, кто возвратился с войны менее удачливым, чем они.

Все эти годы Джек делился деньгами с безногими мужчинами, с женщинами, потерявшими мужей, детьми–сиротами. Никто никогда не подвергал сомнению, откуда у него брались деньги. Он полагал, что его манера поведения и произношение выдавали в нем джентльмена, и этого было достаточно. Люди видели то, что хотели видеть, и когда чиновник в форме (никто никогда не поинтересовался его именем) приезжал и привозил подарки …

Никто не желал задавать вопросы по этому поводу.

Джек никому об этом не рассказывал. Да и кому он должен был рассказать?

Грейс.

Теперь у него была Грейс.

Он улыбнулся. Она одобрила бы это. Возможно не средства, но, несомненно, — цель. Правда заключалась в том, что Джек никогда ничего не брал у тех, кто не выглядел так, словно мог себе это позволить. И он всегда с особой тщательностью грабил самых надоедливых из его жертв.

Такая щепетильность, конечно, не могла бы спасти его от виселицы, но зато она немного улучшала его отношение к выбранной им профессии.

Услышав, что к нему приблизилась чья–то лошадь, Джек повернулся — это был Томас, ехавший теперь рядом с ним.

— Это правильная дорога? — спокойно спросил Томас.

Джек кивнул.

— Только чуть извилистая.

— Они не ожидают Вас, не так ли?

— Нет.

Томас был слишком тактичен, чтобы пускаться в дальнейшие расспросы, и действительно, он позволил своей лошади отстать на полкрупа, предоставив Джека самому себе.

И вот он появился. Клоуверхилл. Точно такой, каким Джек его запомнил, только, возможно, плющ еще больше увил кирпичный фасад. Комнаты были освещены, и окна сияли теплом. И даже при том, что единственными звуками были звуки, издаваемые их путешествующей компанией, Джек мог поклясться, что слышит смех и веселье, просачивающиеся через стены.

О, Боже, он думал, что забыл все это, но оно…

Оно было чем–то большим. Оно было болью, настоящей болью, живущей в его груди; пустотой, рыданием, навсегда поселившимися в его горле.

Это был дом.

Джеку захотелось остановиться на минутку, чтобы пристально всмотреться в изящный старый дом, но он услышал приближение кареты, и понял, что не сможет удерживать своих попутчиков в то время как он будет потворствовать своей ностальгии.

К тому же меньше всего ему хотелось, чтобы вдова ворвалась в дом раньше его (а Джек был совершенно уверен, что именно так она и сделает), поэтому он подъехал к дому, спешился и двинулся дальше пешком. Джек закрыл глаза и тяжело вздохнул, а затем, понимая, что не станет храбрее, если промедлит еще несколько минут, он взялся за медный дверной молоточек и ударил в него.

Никакого ответа не последовало. В этом не было ничего удивительного. Было уже поздно. Их никто не ждал. Дворецкий, скорее всего, удалился на ночь. Существовало достаточно много причин, по которым им следовало бы снять комнаты в деревне и вернуться в Клоуверхилл утром. Он не хотел…

Дверь открылась. Джек держал руки за спиной, сильно сжав их. Он попытался было вернуть их в обычное положение, но они начали дрожать.

Сначала он увидел свет свечи, и только потом человека, несущего ее, морщинистого и сгорбленного.

— Мастер Джек?

Джека сглотнул.

— Уимпоул, — произнес он. О боже, старому дворецкому должно быть уже около восьмидесяти, но конечно тетя не лишит его должности до тех пор, пока тот сам желает работать, что, зная Уимпоула, будет продолжаться до самой его смерти.

— Мы вас не ждали, — сказал Уимпоул.

Джека попытался улыбнуться.

— Что ж, ты же знаешь, как я люблю сюрпризы.

— Входите! Входите! О, мастер Джек, миссис Одли будет так рада видеть Вас. Как… — Уимпоул остановился, всматриваясь в темноту, его морщинистые старые глаза слегка косили.

— Боюсь, что я привез с собой нескольких гостей, — объяснил Джек. Вдове уже помогли выбраться из кареты, а Грейс и Амелия стояли сразу позади нее. Томас твердой рукой подхватил свою бабушку под руку, чтобы дать Джеку возможность побыть одному хоть некоторое время, но вдова уже выказывала признаки неминуемого возмущения.

— Уимпоул? — раздался женский голос. — Кто там в такой час?

Джек стоял, вытянувшись, едва дыша. Это была его тетя Мэри. Ее голос совсем не изменился. Словно Джек никогда не уезжал…

Но это было невозможно. Если бы он никогда не уезжал, его сердце не стучало бы сейчас так глухо, а рот не пересох от волнения. И самое неприятное, — он не чувствовал бы себя таким чертовски испуганным. Безумно испуганным при виде женщины, которая всегда любила его всем своим сердцем и без каких–либо условий.

— Уимпоул? Я… — Она завернула за угол и уставилась на него как на призрака. — Джек?

— Собственной персоной. — Он попробовал взять веселый тон, но не вполне справился с этим, и где–то глубоко внутри, там, где он прятал свои самые черные моменты, ему хотелось расплакаться. Прямо здесь, перед всеми, это извивалось и корчилось в нем, вырываясь наружу.

— Джек! — выкрикнула женщина и рванулась вперед, обнимая его. — О, Джек. Джек, мой дорогой милый мальчик. Мы так по тебе скучали. — Она покрывала его лицо поцелуями, как мать, встретившая своего сына.

Как она встретила бы Артура.

— Я рад видеть тебя, тетя Мэри, — произнес Джек. Он крепко обнял ее и спрятал свое лицо в изгибе ее шеи, потому что она была его матерью, во всех смыслах этого слова. И он скучал по ней. Ей Богу, он скучал по ней, и в этот миг не имело значения, что он причинил ей боль худшим из возможных способов. Он только хотел, чтобы его обнимали.

— О, Джек, — произнесла женщина, улыбаясь сквозь слезы, — я должна отшлепать тебя за то, что ты так долго не появлялся. Почему ты так поступил? Разве ты не знаешь, как мы волновались? Как…

— Гм.

Мэри умолкла и повернулась, все еще держа лицо Джека в своих ладонях. Вдова подошла к главному входу и стояла на каменных ступенях позади Джека.

— Вы, должно быть, тетя, — сказала она.

Мэри молча уставилась на нее.

— Да, — наконец, ответила она. — А Вы…?

— Тетя Мэри, — торопливо произнес Джек прежде, чем вдова смогла снова заговорить, — боюсь, что я должен представить Вас вдовствующей герцогине Уиндхем.

Мэри отпустила его и присела в реверансе, отступив в сторону, когда вдова пронеслась мимо нее.

— Герцогиня Уиндхем? — эхом отозвалась Мэри, ошеломленно глядя на Джека. — О боже, Джек, почему ты не предупредил заранее?

Джек с трудом улыбнулся.

— Так лучше всего, уверяю тебя.

В этот момент остальная часть путешественников выступила вперед, и Джек поспешил представить их, пытаясь не замечать, что его тетя из бледной стала смертельно бледной после того, как он представил ей герцога Уиндхема и графа Кроуленда.

— Джек, — прошептала она в отчаянии, — у меня нет комнат. У нас нет ничего достойного…

— Пожалуйста, миссис Одли, — произнес Томас с почтительным поклоном, — не корите себя из–за нашего вторжения. Было непростительно с нашей стороны прибыть без уведомления. Я не жду, что Вы предоставите нам что–то грандиозное. Хотя, — он оглянулся на вдову, которая стояла в холле с кислым выражением лица, — возможно, Вам удастся выделить Вашу самую лучшую комнату для моей бабушки. Это будет облегчением для всех нас.

— Конечно, — быстро сказала Мэри. — Пожалуйста, уже довольно прохладно. Проходите в дом. Джек, я в самом деле должна тебе сказать…

— Где Ваша церковь? — потребовала вдова.

— Наша церковь? — в замешательстве переспросила Мэри, обращаясь к Джеку. — В такой час?

— Я не намерена молиться, — рявкнула вдова. — Я желаю просмотреть записи.

— Викарий Беверидж все еще служит? — спросил Джек, пытаясь сменить тему.

— Да, но в это время он, конечно, уже в постели. Думаю, что сейчас половина девятого, а он — ранняя пташка. Возможно утром. Я…

— Это — вопрос династической важности, — вмешалась вдова. — И меня не волнует, будь на дворе хоть полночь. Мы…

— А меня волнует, — с ледяным выражением лица прервал ее Джек, вынуждая вдовствующую герцогиню замолчать. — Вы не станете вытаскивать священника из постели. Вы ждали этого так долго. Поэтому сможете, черт возьми, подождать еще до утра.

— Джек! — задохнулась Мэри. Она повернулась к вдове. — Я не учила его говорить такие вещи.

— Нет, конечно, — сказал Джек, который был близок к тому, чтобы принести извинения под пристальным взглядом вдовы.

— Вы были сестрой его матери, не так ли? — спросила вдовствующая герцогиня.

Мэри, казалось, была несколько сбита с толку столь внезапной переменой темы.

— Да.

— Вы присутствовали на ее венчании?

— Нет.

Джек обернулся в удивлении.

— Ты не была?

— Нет. Я не смогла пойти. У меня начались роды. — Она бросила на Джека печальный взгляд. — Я никогда не говорила тебе. Ребенок родился мертвым. — Ее лицо смягчилось. — Это одна из причин, почему я была так счастлива, когда у меня появился ты.

— Мы отправимся в церковь утром, — объявила вдова, не проявившая интереса к истории родов Мэри. — Первым делом. Мы найдем бумаги, и с этим будет покончено.

— Бумаги? — эхом отозвалась Мэри.

— Доказательство брака, — процедила вдова. Она посмотрела на Мэри с ледяной снисходительностью, а затем, отмахнувшись от нее, тряхнула головой и добавила, — Вы ненормальная?

Хорошо, что Томас успел оттащить ее назад, иначе Джек вцепился бы ей в горло.

— Луиза не венчалась в церкви Батлерсбриджа, — сказала Мэри. — Церемония прошла в Мекьюресбридже. В Графстве Ферман, где мы выросли.

— Это далеко? — потребовала вдова, пытаясь освободить свою руку от хватки Томаса.

— Двадцать миль, Ваша светлость.

Вдова пробормотала что–то весьма неприятное. Джек не смог точно разобрать слова, но Мэри побледнела. Она повернулась к нему с выражением близким к страху.

— Джек? Что все это значит? Почему тебе нужны доказательства брака твоей матери?

Джек взглянул на Грейс, которая стояла чуть позади его тети. Девушка слегка кивнула ему в знак поддержки, и он, откашлявшись, произнес:

— Мой отец был ее сыном.

Мэри в шоке уставилась на вдову.

— Твой отец… Джон Кэвендиш, это означает…

Вперед вышел Томас.

— Можно ли мне все объяснить?

Джек чувствовал себя опустошенным.

— Будьте так любезны.

— Миссис Одли, — произнес Томас с большим достоинством и сосредоточенностью, чем Джек, возможно, мог себе представить, — если доказательства брака Вашей сестры существуют, то Ваш племянник является законным герцогом Уиндхемом.

— Настоящий герцог… — взволнованная Мэри прикрыла рот рукой. — Нет. Это не возможно. Я помню его. Мистер Кэвендиш. Он был… — Она взмахнула руками, как будто пытаясь описать его жестами. Наконец, после нескольких тщетных попыток объяснения, она произнесла: — Он не стал бы скрывать от нас такие вещи.

— В то время он не был наследником, — пояснил ей Томас, — и у него не было причин полагать, что он им станет.

— О, небеса. Но если Джек — герцог, то Вы…

— Нет, — криво усмехнувшись, закончил он. — Я уверен, что Вы можете себе представить наше рвение все это прояснить.

Мэри уставилась на него в шоке. А затем на Джека. Она выглядела так, словно ей очень хотелось сесть.

— Я стою в холле, — надменно объявила вдова.

— Не будьте такой грубой, — упрекнул Томас.

— Она должна видеть…

Томас крепче сжал руку своей бабушки и дернул ее вперед, прошмыгнув мимо Джека и его тети.

— Миссис Одли, — сказал он, — мы очень благодарны Вам за Ваше гостеприимство. Все мы.

Мэри с благодарностью кивнула и повернулась к дворецкому.

— Уимпоул, не могли бы Вы…

— Конечно, мэм, — ответил тот, и Джек не смог сдержать улыбки, когда дворецкий двинулся прочь. Без сомнения он уже разбудил экономку, чтобы та приготовила необходимые спальни. Уимпоул всегда знал, в чем нуждалась тетя Мэри раньше, чем она могла выразить это словами.

— Вам в мгновение ока подготовят комнаты, — сказала Мэри, поворачиваясь к Грейс и Амелии, которые держались несколько в стороне. — Вы не будете возражать, если вас поселят вместе? У меня нет…

— Нет проблем, — тепло отозвалась Грейс. — Компания друг друга доставляет нам истинное наслаждение.

— О, спасибо, — успокоилась Мэри. — Джек, тебе придется занять свою старую кровать в детской, и… О, как это глупо, я не должна держать вас здесь в холле. Давайте переберемся в гостиную, где вы сможете согреться у огня, пока ваши комнаты не готовы.

Она проводила всех в гостиную, но когда Джек тоже был готов войти, тетя Мэри тронула его за руку, мягко придержав его.

— Мы скучали по тебе, — сказала она.

Джек сглотнул, но комок в горле не сдвинулся с места.

— Я тоже скучал по вам, — отозвался он и попытался улыбнуться. — Кто дома? Должно быть Эдвард…

— Женат, — закончила она за него. — Да. Как только закончился траур по Артуру. И Маргарет тоже вышла замуж вскоре после него. Оба они живут поблизости, Эдвард в конце этой же улицы, а Маргарет в Белтарбете.

— А дядя Уильям? — Последний раз Джек видел его на похоронах Артура. Он выглядел постаревшим. Постаревшим и усталым. И окаменевшим от горя. — Как он?

Мэри молчала, а затем невыносимая печаль наполнила ее глаза. Ее рот приоткрылся, но она не произнесла ни слова. В этом не было необходимости.

Потрясенный Джек уставился на нее.

— Нет, — прошептал он, этого не должно было случиться. Он полагал, что у него есть шанс сказать дяде, что он сожалеет. Он приехал в Ирландию. Он хотел сказать, что он сожалеет.

— Он умер, Джек. — Мэри несколько раз моргнула, ее глаза блестели. — Это произошло два года назад. Я не знала, как тебя найти. Ты никогда не сообщал нам своего адреса.

Джек отвернулся и сделал несколько шагов вглубь дома. Если бы он остался там, где стоял, то кто–нибудь мог его увидеть. Все были в гостиной. Если бы они посмотрели в холл через открытую дверь, то увидели бы его, пораженного, готового расплакаться, возможно, готового пронзительно закричать.

— Джек? — Это была Мэри. Джек услышал ее шаги, осторожно приближавшиеся к нему. Он уставился в потолок, прерывисто дыша с открытым ртом. Это не помогало, но это было все, что он мог сделать.

Мэри дотронулась до его руки.

— Он просил передать, что он любил тебя.

— Нет, не говори этого. — Это было то, что он не мог слышать. Не сейчас.

— Но это так. Он сказал, что знает, что ты вернешься домой. И что он любит тебя, и что ты был его сыном. В его сердце ты всегда был для него сыном.

Он обхватил лицо руками и сильно сжал, еще сильнее, как будто это могло прогнать все мысли прочь. Почему это стало для него такой неожиданностью? В этом не было ничего удивительного. Уильям не был молодым человеком; ему уже было около сорока, когда он женился на Мэри. Джек думал, что жизнь остановится в его отсутствие? Что никто не изменится или не вырастет… или не умрет?

— Я должен был вернуться, — застонал Джек. — Я должен был… О, Боже, я — такой идиот.

Мэри коснулась его руки, мягко потянула ее вниз и крепко сжала. А затем она затащила его из холла в ближайшую комнату. Кабинет его дяди.

Джек подошел к столу. Это было массивное, чудовищное сооружение из темного дерева, весьма потертое и пахнущее бумагой и чернилами, которые всегда лежали на нем.

Но никогда это место не казалось ему подавляющим. Забавно, но Джеку всегда нравилось находиться здесь. Действительно, это казалось странным. Он был из тех мальчишек, которых называют уличными, из тех, что всегда куда–то мчатся, покрытые грязью. Даже теперь ему были ненавистны комнаты, в которых было меньше двух окон.

Но ему всегда нравилось находиться здесь.

Он повернулся, чтобы взглянуть на свою тетю, стоявшую посередине комнаты. Она закрыла дверь и поставила свечу на полку. Повернувшись к Джеку, очень мягко Мэри произнесла:

— Он знал, что ты любишь его.

Джек покачал головой.

— Я не заслуживал его любви. Или твоей.

— Прекрати. Я не желаю этого слышать.

— Тетя Мэри, ты знаешь… — Он поднес кулак ко рту и прикусил костяшки пальцев. Слова были внутри него, они жгли его грудь, но было так чертовски трудно произнести их. — Ты знаешь, что Артур не отправился бы во Францию, если бы не я.

Мэри в замешательстве уставилась на него, а затем, вздохнув, сказала:

— О боже, Джек, ты ведь не обвиняешь себя в его смерти?

— Конечно, обвиняю. Он отправился за мной. Он никогда не…

— Артур хотел пойти в армию. Он знал, что его ждет если не армия, то духовенство, и небеса знают, что он не желал второго. Он всегда планировал…

— Нет, — вмешался Джек, со всей силой и гневом, скопившихся в его сердце. — Он не хотел. Возможно, он сказал вам, что хочет, но…

— Ты не можешь отвечать за его смерть. Я не позволю тебе.

— Тетя Мэри…

— Хватит! Прекрати!

Мэри прижала ладони к своим вискам, а ее пальцы сдавили голову. Она смотрела на Джека так, словно пыталась отгородиться от него, положить всему этому конец, независимо от того, что Джек пытался ей сказать.

Но он должен был кое–что сказать. Это было единственное, что могло заставить ее понять.

И впервые он произнес эти слова вслух.

— Я не умею читать.

Три слова. И в них заключалось все. Три слова. И целая жизнь секретов.

Ее брови нахмурились, и Джек не мог сказать — поверила ли ему Мэри? Или просто подумала, что ослышалась?

Люди видели то, что ожидали увидеть. Он действовал как образованный мужчина, и таким она его и видела.

— Я не умею читать, тетя Мэри. Я так и не смог научиться. Артур был единственным, кто знал это.

Она покачала головой.

— Я не понимаю. Ты же был в школе. Ты получил диплом…

— Еле–еле, — прервал ее Джек, — и только с помощью Артура. Почему, как ты думаешь, мне пришлось покинуть университет?

— Джек… — Она выглядела растерянной. — Нам сказали, что ты плохо себя вел. Ты слишком много пил, и была какая–то женщина… и… и… эта ужасная шутка со свиньей, и… Почему ты качаешь головой?

— Я не хотел смущать вас.

— Ты думаешь, что это меня не смущало?

— Я не мог выполнять задания без помощи Артура, — объяснил он. — А он был двумя годами младше меня.

— Но нам сказали…

— Я предпочел, чтобы меня выгнали за плохое поведение, чем за глупость, — мягко сказал он.

— Ты делал все это нарочно?

Он склонил голову.

— О, Боже. — Мэри опустилась на стул. — Почему же ты ничего не сказал? Мы могли бы нанять домашнего учителя.

— Это не помогло бы. — И когда Мэри взглянула на него в замешательстве, Джек сказал, почти беспомощно: — Буквы танцуют. Они прыгают перед глазами. Я никак не могу найти отличие между d и b, если они не являются заглавными (B и D), и даже тогда я…

— Ты не глуп, — резко прервала его тетя.

Джек уставился на нее.

— Ты не глуп. Если проблема и существует, то с твоими глазами, а не с твоим умом. Я знаю тебя. — Она встала, ее движения были нетвердыми, но решительными, а затем она коснулась его щеки своей рукой. — Я присутствовала при твоем рождении. Я была первой, кто взял тебя на руки. Я была свидетелем всех твоих царапин и падений. Я видела свет в твоих глазах, Джек. Я видела, как ты думаешь.

— Насколько же умным ты должен был быть, — мягко сказала Мэри, — чтобы одурачить нас всех.

— Артур помогал мне на всем протяжении школы, — сказал Джек так спокойно, как только мог. — Я никогда не просил его. Он говорил, что ему нравится… — Он сглотнул, потому что память взорвалась в его горле подобно пушечному ядру. — Он говорил, что ему нравится читать вслух.

— Я думаю, что ему действительно это нравилось. — По щеке Мэри катилась слеза. — Он боготворил тебя, Джек.

Джек боролся с рыданиями, которые душили его.

— Я был обязан защитить его.

— Солдаты погибают, Джек. Артур был не единственным, кто погиб. Просто он был… — Она закрыла глаза и отвернулась, но не настолько быстро, чтобы Джек не заметил вспышку боли на ее лице.

— Просто он был единственным, кто имел для меня значение, — прошептала женщина. Она посмотрела прямо ему в глаза. — Пожалуйста, Джек, я не хочу потерять и второго сына.

Мэри протянула к нему руки, и прежде, чем Джек осознал это, он оказался в ее объятиях. И разрыдался.

Он не плакал по Артуру. Ни разу. Он был настолько полон злости: на французов, на себя, что в нем не осталось места для горя.

Но теперь, здесь, оно вырвалось наружу. Вся печаль, все те случаи, когда он видел что–то забавное, а Артура не было рядом, чтобы разделить это с ним. Все события, которые он отпраздновал один. Все события, которые Артур никогда не отпразднует.

Джек плакал обо всем этом. И плакал о себе, о своих потерянных годах. Он бежал. Бежал от себя. И он очень устал от этого. Ему хотелось остановиться. Остаться на одном месте.

С Грейс.

Он не должен потерять ее. Не важно, что ему придется сделать, чтобы обеспечить их будущее, но он сделает это. Если Грейс сказала, что не может выйти замуж за герцога Уиндхема, то он не будет герцогом Уиндхемом. Несомненно, он все еще контролировал какую–то часть своей судьбы.

— Я должна пойти к гостям, — прошептала Мэри, осторожно двигаясь к выходу.

Джек кивнул, вытирая последние слезы с глаз.

— Вдовствующая герцогиня… — О господи, что можно было сказать о ней, кроме: — Мне так жаль.

— Она получит мою спальню, — сказала Мэри.

При нормальных обстоятельствах Джек запретил бы ей отдавать свою комнату, но он устал, и подозревал, что и Мэри утомлена, поэтому сегодня вечером следовало предпочесть гордости покой. А потому он лишь кивнул.

— Это очень любезно с твоей стороны.

— Подозреваю, что это больше похоже на инстинкт самосохранения.

Джек улыбнулся.

— Тетя Мэри?

Она была уже у двери, но остановилась, держа руку на ручке, и посмотрела на него.

— Да?

— Мисс Эверсли, — сказал Джек.

Что–то промелькнуло в глазах его тети. Что–то романтичное.

— Да?

— Я люблю ее.

Казалось, глаза Мэри потеплели, она вся засияла.

— Я так счастлива слышать это.

— Она тоже любит меня.

— Еще лучше.

— Да, — пробормотал он, — конечно.

Мэри двинулась к холлу.

— Ты пойдешь со мной?

Джек знал, что должен пойти, но события вечера слишком его опустошили. И он не хотел, чтобы кто–то видел его в таком состоянии, особенно, когда его глаза, все еще красные и мокрые.

— Ты не будешь возражать, если я останусь здесь? — спросил он.

— Конечно, нет. — Мэри задумчиво улыбнулась и покинула комнату.

Вернувшись к столу своего дяди, Джек медленно пробежался пальцами вдоль гладкой поверхности. Здесь царили мир и покой, и Бог свидетель, как он нуждался хотя бы в капле покоя.

Ночь собиралась быть долгой. Он не сможет уснуть. Не было смысла даже пытаться. Но и делать ничего не хотелось. Не хотелось никуда идти, а больше всего, — не хотелось думать.

В этот миг… этой ночью… ему просто хотелось быть.

***

Грейс решила, что ей нравится гостиная Одли. Это была весьма элегантная комната, декорированная мягкими тонами бордового и кремового цветов, с двумя диванами, письменным столом и несколькими удобными креслами для чтения по углам. Символы семейной жизни были повсюду: начиная с кипы писем на столе и заканчивая вышивкой, которую миссис Одли, должно быть, оставила на диване, когда услышала голос Джека у входной двери. На каминной доске стояли в ряд шесть миниатюр. Грейс подошла к камину, делая вид, что хочет погреть руки у огня.

Она сразу же поняла, что на миниатюрах, созданных вероятно лет пятнадцать назад, изображены члены семейства Одли. На первой миниатюре был изображен, конечно же, дядя Джека, на следующей Грейс признала миссис Одли. За нею шел… О, Боже, неужели это был Джек? Должно быть он. Как ему удалось так мало измениться? Он выглядел моложе, разумеется, но все остальное было тем же самым — выражение лица, лукавая улыбка.

Она затаила дыхание.

На трех других миниатюрах были изображены дети Одли, решила Грейс. Двое мальчиков и одна девочка. Она опустила голову и произнесла небольшую молитву, рассматривая портрет младшего из мальчиков. Артур. Джек любил его.

Это было то, о чем он говорил со своей тетей? Грейс зашла в гостиную последней, и она видела, как миссис Одли мягко увлекла Джека в другую комнату.

Через нескольких минут появился дворецкий, объявив, что их комнаты готовы, но Грейс замешкалась у камина. Она еще не была готова покинуть эту комнату.

Она не знала почему.

— Мисс Эверсли.

Грейс оглянулась. Это была тетя Джека.

— Вы так тихо ходите, миссис Одли, — произнесла девушка. — Я не слышала, как Вы вошли.

— Это — Джек, — произнесла миссис Одли, взяв его миниатюру с каминной полки.

— Я узнала его, — тихо ответила Грейс.

— Да, он почти не изменился. Это — мой сын Эдвард. Он живет в конце этой же улицы. А это — Маргарет. У нее уже две собственные дочери.

Грейс посмотрел на Артура. Они обе посмотрели.

— Я сожалею о вашей утрате, — наконец произнесла Грейс.

Миссис Одли сглотнула, но, казалось, она не собиралась плакать.

— Спасибо. — И тут она повернулась и взяла Грейс за руку. — Джек сейчас в кабинете своего дяди. В дальнем конце холла справа. Идите к нему.

Губы Грейс приоткрылись.

— Идите, — сказала миссис Одли еще более мягко, чем прежде.

Грейс слегка поклонилась, и прежде, чем у нее было время подумать о том, что она делает, она уже находилась в холле, быстро продвигаясь к его концу.

К двери справа.

— Джек? — мягко произнесла она, приоткрыв дверь на несколько дюймов.

Он сидел в кресле лицом к окну, но быстро повернулся и встал, услышав ее голос.

Грейс зашла внутрь и тихо прикрыла за собой дверь.

— Твоя тетя сказала…

Он мгновенно оказался рядом. Рядом с нею. Ее спина уперлась в дверь, и Джек поцеловал Грейс, жестко, быстро, и, о Боже, весьма основательно.

А затем отступил прочь. Она едва могла дышать, с трудом держалась на ногах, и понимала, что не способна произнести ничего связного, даже если бы сейчас от этого зависела ее жизнь.

Грейс хотела этого мужчину так сильно, как никогда ничего не желала ранее.

— Иди спать, Грейс.

— Что?

— Я не могу сопротивляться тебе, — тихим измученным голосом произнес Джек.

Грейс вновь потянулась к нему. Она не могла противиться этому.

— Не в этом доме, — прошептал Джек.

Но его взгляд обжигал.

— Иди, — хрипло произнес он. — Пожалуйста.

И она послушалась. Взбежала вверх по лестнице, нашла свою комнату и заползла в кровать.

Но всю ночь она трепетала.

Трепетала и сгорала от желания.