Поющая в башне

Глава 11

Варя вышла из электрички на станции Глубоково. Поезд отъехал, и она осталась в оглушающей безлюдной тишине. Аккуратно спустилась по обледенелым ступенькам и двинулась, поскрипывая снегом, налево, по тропинке между соснами.

Зинаида Федоровна проживала в деревне не доезжая Покрова, сразу после границы Московской области с Владимирской. Варя еще раз набрала Михаила, сына старушки, и он рассказал, как добраться до нужного дома. Она шла, петляя по деревенским проулкам, около пятнадцати минут, хотя от холода и незнакомой местности ей казалось, что гораздо дольше. Нетронутые снежные поля искрились в утреннем солнце, сверкали заиндевевшие деревья. Она спустилась с небольшого холма, - там, неподалеку от огромного песчаного карьера, на котором вовсю катались на коньках ребятишки, был нужный ей дом. Типичный деревенский домик, обложенный для тепла белым кирпичом, с голубым чердаком и покосившимся деревянным заборчиком. Рядом припарковалась красная машина.

Она зашла в калитку, позвонила в дверь. Ей открыл лысеющий мужчина средних лет в выцветшем полосатом свитере годов эдак семидесятых.

- Проходите скорее, не напускайте холода.

Она протиснулась мимо него в узкую прихожую, и он повел ее дальше.

- Разувайтесь здесь, в сенях. Тут не топится, сюда я еще не провел трубы. АГВ только в том году поставили. Нет-нет, а куртку внутри снимете, чтобы не мерзнуть, - он распахнул перед ней дверь в светлую комнату с большой печкой. – Мама, это к тебе!

За столом у окна сидела маленькая сухонькая старушка в овчинной жилетке. Редкие седые волосы были собраны сзади гребешком и шпильками, в худых руках с узловатыми пальцами было шитье. Спина сгорбилась, морщинистые щеки ввалились и только живые глаза бросили на Варю пронзительный взгляд.

- Я никого не приглашала, - коротко сказала хозяйка дома.

- Извините, Варвара. Это Зинаида Федоровна, моя мама.

- Ничего страшного. Здравствуйте, Зинаида Федоровна, меня зовут Варя. Я буду помогать Вам по дому.

Тишина.

Из смежной комнаты выглянула женщина с короткими волосами свекольного оттенка.

- Миш, она приехала?

- Да, иди сюда. Это Светлана, моя жена.

- Слава Богу, можно собираться. Ты пока ей объясни, что и как, а я вещи в сумки сложу.

- Вы же вроде завтра собирались? – подала голос Зинаида Федоровна.

- Вам, мама, не угодишь, - Светлана всплеснула руками. – Мы и так сюда приехали на Новый год, хотя нас друзья звали на дачу с шашлыками. Сколько раз Вам было говорено – если тут скучно сидеть, переезжайте к нам. Но нет, теперь еще и двадцатку в месяц терять.

- Света! - Михаил скорее не разозлился, а смутился.

- А что? Глядишь, совесть взыграет, и переберется в город.

- Я не просила мне никого нанимать.

- Конечно! А когда Вы ноги переломаете, кто будет с Вами нянчиться? И так вон по каждому пустяку Мишу туда-сюда гоняете: то сердце прихватило, то воды нет. Теперь будет присмотр по высшему разряду.

- Варвара, пойдемте, я покажу Вам дом, - Михаил торопливо вывел ее в соседнюю комнату. – Здесь у нас зала. В серванте вся обеденная посуда, здесь мамина аптечка. Я написал на листочке, какие лекарства ей от чего помогают. Тут чистое белье. Пододеяльники, наволочки… Возьмете себе сами. За шкафом закуток, там мама спит. А вы можете здесь, на диване, он раскладывается. Чтобы если что, ночью услышать. А за той дверью наша с женой спальня. Я бы предложил Вам там остановиться, но Света будет против. Да Вы не переживайте, диван удобный, хороший.

Варя слушала его и оглядывалась по сторонам. Она давно отвыкла от такой простоты. Конечно, принцессой на горошине она себя не считала, ведь до семи лет жила в детском доме, но сейчас как будто попала в машину времени: красный ковер с узорами на стене, кружевные тюлевые занавесочки и чешский мебельный гарнитур с лакировкой.

- Вы, наверное, боитесь, что туалет во дворе, - продолжал он.

- Да нет, что Вы, - она не покривила душой: это ей просто в голову не пришло.

Зато теперь она с ужасом представляла себе, как будет снимать штаны и корячиться над ямой в минус пятнадцать.

- А вот и нет. Я переоборудовал летнюю комнату под санузел. Идем, посмотрите.

Они прошли через сени и попали в другое помещение, обшитое дешевыми пластиковыми панельками с мраморным рисунком. Там была душевая кабинка и вполне обычный унитаз.

- Видите, - Михаил явно был очень доволен собой, - Вам очень повезло. На всю деревню только три септика. Скважину года три назад сделал. Теперь еще газ провели – красота! Бывает, правда, напор слабый, но ничего, привыкнете. Зато не надо каждый раз баню топить.

У нее отлегло. В поисках работы она не задумывалась про удобства. Слишком далека была от деревенской тематики, чтобы волноваться о подобных вещах. Ничего, главное, все само собой разрешилось. Домик был чистый и аккуратный, кругом - свежий воздух, Газиев в такой глухомани искать не станет. И Саша тоже. Она тряхнула головой, отбрасывая нежеланные воспоминания. Оставалось одно: поладить с подопечной.

Но Зинаида Федоровна была крепким орешком. Едва машина сына с невесткой скрылась за поворотом, старушка устроила Варе допрос.

- Мне можешь голову не морочить, - она едва заметно окала; не так, как изображали деревенских жителей в кино, но все же ощутимо после Москвы. - Что тебе здесь понадобилось?

- Работа. Михаил ведь объяснил, что меня наняли помощницей...

- Вздор. Я не слепая. Ты вон, какая холеная, и не рассказывай, что ты сиделка.

- Я и не сиделка. Я - помощница по хозяйству.

- Опять брешешь! С такими руками полы не моют. Маникюр-падикюр, вишь, у нее. Небось, к сыну моему клинья подбиваешь.

Варя не сдержалась и фыркнула от смеха.

- А чего тогда? Или какая-нибудь беглая преступница? Я такое сразу чую. Решила укрыться в селе, да еще и деньжат подзаработать.

Веселость разом испарилась.

- Ага! Значит, в точку попала! - наблюдательная старушонка ликовала.

- Да никакая я не преступница! Просто ситуация сложная. Некуда пойти. Я же работу искала, а не халяву.

- Работу, говоришь? Будет тебе работа. На печке мешок лежит холщовый, там белье. Надо постирать.

- С удовольствием. А где у Вас машинка?

- Какая-такая машинка? Нет ее. В сенях таз стоит большой, а за ним - стиральная доска. В душ поставишь - и стирай. Мыло хозяйственное над раковиной. Все эти порошки - ерунда, одна химия. Ничего толком не отстирывают.

- А вешать куда? - Варя старалась не подавать виду, что расстроилась.

- На задний двор выйдешь, там длинное крыльцо, как балкон. Вот там на веревки и вешай.

- А оно разве на морозе высохнет? Замерзнет ведь только.

- Темнота. Вас, москвичей, сразу видно. И высохнет, и дух свежий. И хрустит так приятно. Что надо.

- Хорошо, Зинаида Федоровна. Хозяин - барин.

Варя переоделась в домашнюю одежду и покорно полезла на печь за мешком. Пахло ветошью. Стопками лежала старая одежда - кофты, цветастые байковые халаты... Она бы соврала, если бы сказала, что не ощутила брезгливости. И вовсе не потому, что это было дешевым и отжило свой век. Просто все здесь было чужим. Поборов себя, она взяла мешок и потащила в душевую.

Стиральная доска была похожа на терку, и Варя побоялась, что порвет вещи, поэтому принялась оттирать пятна вручную. По большей части это было постельное белье и ночные рубашки с линялыми цветочками. От хозяйственного мыла вода стала серой, с противными хлопьями, руки покраснели из-за бесконечного трения. Она вспотела, все выплескивалось на пол и на нее, рукава вымокли до локтей.

Когда она начала выполаскивать, напор упал, и вода потекла тонкой струйкой. Сдерживая рвущиеся наружу ругательства, Варя с трудом промыла простыни, каждый раз дожидаясь, пока наберется новый таз. Но больнее всего было отжимать. После второго пододеяльника у нее так ломило запястья, что ей захотелось плюнуть на все и бежать, куда подальше. Но она уже закусила удила: справится теперь - потом станет легче. В довершение всего, как только она закончила и хотела выключить воду, задела переключатель и на нее полилось сверху. Она спешно повернула ручку, но волосы уже стали влажными. И что еще хуже - вымокла часть отжатого белья. Пришлось выкручивать по новой.

Наконец, она смогла отправиться на балкон. Там были наставлены жестяные банки, ящики с инструментами, валялась куча непонятного барахла. С мокрой головой было очень зябко. Она надеялась управиться быстро хотя бы тут, но прищепки были такие тугие, а пальцы еле гнулись от мороза, вдобавок она еще и ноготь сломала. Варя оступилась и случайно встала ногой на край стираной простыни. Ткань с треском расползлась. Теперь недоброй ухмылкой на нее зияла свежая дыра. Это конец. Ее выгонят. И это после всего, как она старалась! Варе вдруг стало так жалко себя, что она опустилась на корточки и заплакала. Хотя бы тут, на заднем крыльце ее никто не увидит.

Перед глазами всплыла теплая Сашина квартира, елка, рисунки на стекле. Пушистый Хендрикс и Самсонов с его горячими руками, смешливыми глазами и необыкновенным новогодним стейком. А она застряла тут, с этой зловредной старушенцией, и у нее ничего, ровным счетом ничегошеньки не получалось. Она обхватила колени, уткнулась в них носом, и зарыдала еще горше.

- Ну, чего ты воешь? - продребезжало у нее над ухом.

- Простыня порвалась. Простите, пожалуйста, я не хотела. Я случайно наступила, и вот...

- И чего из-за нее реветь? Подумаешь, горе какое. Ей сто лет уже, этой простыне. Она и от ветра бы разъехалась вся. Ничего, на тряпки пущу, - последнее слово Зинаида Федоровна произнесла как «пушшу». - Поднимайся, сколько можно сопли морозить. И голова вон мокрая вся. Эх, чудная какая девка! Пошли чай пить.

Варя по-детски всхлипнула, утерла нос тыльной стороной руки и последовала за старушкой. Теперь та уже не казалась такой вредной. В сенях отирался здоровенный пятнистый кот.

- Это Ваш?

- Да, Кузька. Он всегда уходит на сушила, когда Света приезжает. Она его терпеть не может, а он так и норовит ей в туфли напрудить. Визга бывает!

- А за что она его не любит? - поинтересовалась Варя, когда они вместе с котом зашли в теплую комнату.

- Поди знай. То линяет он, то блохастый, то мышей дохлых тащит. А на что он мне, спрашивается, тогда сдался, если он мышей таскать не будет? А блох нет у него, Мишка ему и ошейник вешал. Ставь чайник. И дай вон ему из холодильника селедочных хвостов, там, в тарелке на нижней полке. У печки его миска стоит, - Зинаида Федоровна медленно и с усилием опустилась на стул: ее беспокоили колени.

Морда у кота была наглая и демонстрировала внушительную боевую историю. Краешек одного уха был разодран, под глазом красовалась царапина, хвост порядком изжевали. Но выглядел он, тем не менее, довольным жизнью. Выгнув спину и подняв хвост трубой, он вертелся в ногах, пока Варя лазила в холодильник. Она кинула ему в миску селедочные хвосты, и он воодушевленно уселся трапезничать, оглашая комнату звучным хрустом.

Варя накрыла на стол: хлеб, колбаса, вчерашние салаты. Михаил не потрудился набить закрома перед отъездом. Просто оставил денег на продукты и попросил собирать чеки. Тем временем Кузя уничтожил свою порцию, по-хозяйски плюхнулся девушке на колени, прищурился и заурчал, как холодильник «Саратов». Она погладила животное и ощутила под рукой застарелые шрамы. Не переставая мурлыкать, кот недовольно повел ушами. Ласки он явно хотел, но как было это осуществить, если всю его шкуру покрывали рубцы и болячки, она не понимала.

- Справа гладь. Там у него целая сторона, - подсказала Зинаида Федоровна.

Варя послушалась, и кот прикрыл глаза от удовольствия, вытянув заднюю ногу. Его увесистая туша с трудом помещалась у нее на коленях. Опасаясь потревожить барское создание, она аккуратно дотянулась до стола и положила себе немного оливье. Утренний хот-дог с Курского вокзала остался далеким воспоминанием, а с тех пор она ничего не ела.

- А теперь рассказывай все, как есть, - бабушка выбрала винегрет, и теперь в морщинках вокруг рта у нее остались бордовые следы.

Варя вкратце поведала историю про Газиева, опустив некоторые детали, - в том числе, про Самсонова и приемную маму, - чтобы не вызывать жалость. Да и вряд ли кто-то поверил бы в то, что мать ее продала.

- И тебе совсем некуда пойти? - удивилась Зинаида Федоровна.

- У меня нет семьи.

- А друзья-подружки?

- Никого настолько близкого, чтобы можно было напроситься к ним в дом. Я не люблю никого обременять, у меня есть руки-ноги, значит, заработаю себе на крышу и хлеб.

Хозяйка сверлила ее взглядом, видимо, решала, стоит ли верить.

- Ладно уж, так и быть, признаюсь. Есть у меня стиральная машинка.

- Что?!

- В бойлерной стоит. Миша подключил.

- Зачем же Вы заставили меня все это делать?

- Хотела посмотреть, какие у тебя намерения. И электричество зря тратить не люблю.

От обиды перехватило дыхание. Теперь ей было ясно, почему невестка сбежала отсюда, сверкая пятками.

- А кем ты раньше работала? - миролюбиво спросила старушка.

- Я - певица.

- Что, настоящая? И записи у тебя есть? И ноты знаешь? Прямо, как положено?

- Да. Окончила музыкальный институт. Записи были, только кто ж их мне теперь отдаст.

- А спеть можешь что-нибудь?

- Могу. Вам из народного?

- Думаешь, мы тут все в деревне с балалайками? Нет, давай что-нибудь душевное. Про войну.

Варя усмехнулась про себя. Теперь был ее черед показать даме с характером, почему фунт лиха. Она потерла запястья, - их еще ломило после выкручивания белья.

Как-то в Гнесинке они готовили концерт ко Дню Победы. Варе достались «Журавли» Бернеса, и она сумела довести до слез опытную профессуру. Чего ей стоила отдельно взятая строптивая бабулька? Не нужен был даже аккомпанемент.

Она прочистила горло, прикрыла глаза, чтобы настроиться, постаралась вспомнить кадры старых фильмов, и чуть слышно, почти шепотом, начала трагичную музыкальную историю. Во втором куплете развернулась, вкладывая боль в каждую фразу. Когда она замолчала, до нее донеслись странные приглушенные звуки. Она открыла глаза: Зинаида Федоровна рыдала. Варя вздохнула. Ей вдруг стало совестно. Подумаешь, постирала разок, ну зачем было так расстраивать человека? Нельзя было, что ли, спеть про «Синий платочек»?

Она скинула с колен возмущенного Кузю, подошла к бабушке и неловко погладила ее по спине.

- Ну что Вы? Все хорошо, это же только песня.

- Надо было... народную выбрать, - прерывисто прошептала та.

- Вы моего «Черного ворона» не слышали.

Зинаида Федоровна улыбнулась сквозь слезы.

- Еще споешь как-нибудь. Больно душевно у тебя выходит.

- Э, нет. С этого момента только веселые песни. Вы простите. Я, конечно, хотела до Вас добраться за эту историю со стиркой, но не думала, что Вы так расстроитесь. Простите.

- Просто мой брат старший, Гришенька, без вести пропал в сорок третьем. Я у родителей поздняя, нас четверо было. Он первый, а потом мы с сестрами. Он на фронт ушел, а Леля, ей тогда шестнадцать было, пошла в санитарки. Мы с Лизочком остались с мамкой... - от воспоминаний она снова разрыдалась.

Варе окончательно стало не по себе. Она обняла расстроенную женщину и зашептала какие-то успокаивающие слова. Спустя некоторое время ей удалось-таки отвлечь бабушку, перевести разговор на нейтральную тему и по большей части устранить последствия душевного разгрома, который устроила ее песня.

В конце концов, Зинаида Федоровна оживилась, поручила Варе пожарить картошки на ужин, и не упускала ни единой возможности покритиковать толщину очисток, количество масла на сковороде или неровную нарезку. Дома у девушки такая еда не приветствовалась, она знала только, что надо сначала разогреть посудину. Вот только она привыкла к антипригарному покрытию, а тут ее ждал чугун, который, как выяснилось, раскалялся гораздо дольше. В общем, картошка вышла так себе. Она присыхала, с трудом отковыривалась, да еще и наполовину развалилась. А под занавес хозяйка заявила, что нечего было жарить так много, мол, не роту же солдат требовалось накормить, хотя ни словом не обмолвилась о требуемой порции, когда Варя лазила в подпол за сырьем.

Перед тем, как сесть ужинать, Зинаида Федоровна велела Варе собираться кормить кур.

- Разве у Вас есть живность? - удивилась девушка.

- Только куры и остались. Козу продали, когда я ногу сломала, сын настоял. Я против была, но кроме меня ее доить некому. В сенях мешок белый с зерном, в нем баночка мерная. Набери, и пойдем, я тебе покажу, как кормить. Утром надо влажную мешанку давать, а вечером зерно.

- А что такое «мешанка»?

- Кастрюля в печке стоит. В ней вода, туда я кидаю корки хлебные, остатки овощей, объедки разные. А утром им выливаю. Только надо каждый день свежую.

Хозяйка повела Варю в хлев: туда можно было попасть через дверцу в коридоре. Они спустились по узкой лестнице. Тусклая лампа осветила старые доски и солому.

- Вот там раньше корову держали, здесь коз. Там туалет был, а тут курятник. Заходи, - старушка повернула деревянный брусочек и распахнула дверь.

Под ногами встревожено закудахтали и забегали куры.

- Запоминай: там старая разрезанная шина, туда будешь лить мешанку. А зерна сыпь... - договорить Зинаида Федоровна не успела, потому что обе они услышали странный звук, похожий на чихание. - Это ты?

- Нет. Подождите-ка...

Глаза стали привыкать к полумраку, и Варя заметила в углу в куче сена какое-то шевеление. Она подошла ближе, протянула руку и ощутила что-то мягкое и холодное, похожее на куртку. Потянула на себя и...

- Ай! - взвизгнул кто-то.

От испуга у нее бешено заколотилось сердце.

- Кто тут?! - спросила Зинаида Федоровна.

- Баб Зин, это я, Катя, - ответил детский голос, и Варя увидела чумазое лохматое создание с горящими черными глазами.

- А что ты здесь делаешь?

- Мамки второй день нету. Есть нечего, Ванька плачет. Я хотела яички поискать.

- Что ж ты сразу ко мне не пришла? И где Ваня?

- Дома закрыла, чтобы не убежал.

- Так, Варвара, иди с Катей, берите Ваню и ведите к нам. Будем кормить.

- Сейчас, только сапоги надену.

Варя утеплилась, взяла девочку, - на вид ей было около семи лет, - за руку, и они пошли к соседнему дому. Во всех окнах горел свет. С порога в нос ударил дурной запах мусора, немытого тела и чего-то еще. Маленький мальчик, на вид двухлетка, стоял в грязных колготках посреди комнаты и судорожно всхлипывал. Он явно плакал уже давно, и никак не мог успокоиться. Бардак был страшный. Пол напоминал свалку, обои длинными пластами свисали со стен, по углам зелеными полчищами стояли пустые пивные и винные бутылки. В раковине была навалена немытая посуда, на ободранном диване лежало замызганное постельное белье.

- Где ваши родители? - просила Варя, пытаясь прийти в себя от ужаса.

- Папы нет, а мамка ушла опять. Она, бывает, вино пьет с дядями дома, а бывает, уходит, но обычно возвращается на завтра. Вчера Новый год был, а она не пришла. Мы ждали. Даже Дед Мороз не приходил. Наверное, потому что елки нет. Я рисовала вчера, но плохо вышло, - Катя кивнула на разбросанные листки с карандашными рисунками.

- И давно вы не ели?

- Утром баба Клава с того конца деревни дала конфет. А больше не ели.

От злости у Вари стиснулись кулаки. Попалась бы сейчас ей на глаза эта мамаша - врезала бы.

- Так, Катя. Меня зовут Варя. Сейчас мы с тобой соберем вашу одежду, - есть у вас еще чистая? Игрушки, которые вам понадобятся. Если соски какие или бутылочки Ване нужны, пеленки, подгузники... Ты, наверное, лучше знаешь.

Девочка деловито закивала косматой головой. То, что отдаленно напоминало косички, явно заплели несколько дней назад. Она помогла Варе собрать вещи, принесла зимнюю одежду малыша, они оделись, выключили свет и пошли к Зинаиде Федоровне.

- Что хотите со мной делайте, я их обратно не пущу! - прошептала девушка хозяйке часом позже, когда дети были вымыты, переодеты, накормлены и смотрели мультики.

- За кого ты меня держишь? - сурово ответила старушка. - Мать у них непутевая. У нее мужик по весне помер. Пастух был местный. Неплохой, но за воротник закладывал. Хоть дети были в порядке. А уж потом она как стала пить... Глядеть больно.

- У них в доме грязь, помойка, кругом бутылки, дети одни! Она перед Новым годом ушла куда-то. Представляете? Они ждали праздника, а остались одни и без еды!

- И как таких земля носит? - Зинаида Федоровна покачала головой. - Пусть здесь побудут. Ты сможешь приглядеть? А уж там я с Наташкой, этой гадиной, поговорю!

- Пригляжу, куда я денусь. Не бросать же их.

- Иди, им, наверное, спать пора. Постели им на диване, а сама на мою кровать за шкафом ложись. А я в Мишкиной комнате.

Варя подошла к детям. Катя увлеченно смотрела телевизор, а Ваня лежал рядом, бил ножками по спинке дивана и сосал палец. Девочка была темноволосая, черноглазая, с острым вздернутым носиком. Серьезная и сосредоточенная, словно внутри нее прятался взрослый человек. А мальчик - посветлее. После мытья стало понятно, что у него русые волосы. Чистыми они сразу завились в забавные кудряшки. Большие серые глаза и оттопыренные уши. Оба были совсем худыми, и Варе было страшно представить, чем и, главное, как часто их кормили.

- Ребят, вам пора спать.

- Ладно, - Катя спешно поднялась с дивана. - Вань, пойдем домой.

- Зачем? Вы разве не хотите остаться тут?

- А можно?! - в детских глазах была такая надежда, что у Вари защемило сердце.

- Конечно! Поживете пока у нас с бабой Зиной, а там видно будет.

- А Вы не отдадите нас в детский дом? Баба Клава говорит, лучше уж нас туда отправить.

- Что ты! Просто дадим маме немного отдохнуть и наладить свои дела. Вставайте, я постелю, а потом расскажу вам какую-нибудь сказку.

- Ваня не даст слушать. Он не любит, когда мне что-то рассказывают.

Мальчишка уже активно скакал по комнате.

- А мы его уложим, а потом тихонечко расскажу. По секрету, ладно?

Впервые она увидела на Катином лице подобие улыбки.

Ваня оказался маленьким электровеником. Они долго ловили его по комнате, потом баба Зина принесла из дальней комнаты старую советскую машинку. Она парню понравилось, он забрался на диван и принялся увлеченно катать ее рядом с собой. Катя легла рядом в качестве положительного примера, их накрыли одеялом, и Варя погасила свет. Она понятия не имела, как укладывать детей. В детском доме был просто отбой, после которого каждый был обязан оставаться в кровати. Но в каком режиме и по каким правилам существовали эти двое, она себе не представляла. Поэтому сделала первое, что ей пришло в голову: тихонько запела колыбельную.