Право первой ночи

Глава 5. Двое в одной постели

Я стояла перед ним совершенно голая. Стараясь не подавать виду, как мне страшно, стараясь не думать о том, что на рассвете всё закончится.

Так или иначе, с рассветом закончится моя старая жизнь и начнётся совершенно новая, пугающая, незнакомая и неизбежная. И я не стала думать о рассвете.

До него было ещё далеко.

Лоуренс глянул на свечи — и часть из них погасла сама собой. Поднялся, запустил ладони в мои волосы, всё ещё влажные. Я почувствовала согревающее тепло его магии.

Он сушил мои волосы и одновременно подпитывал уставшую измученную меня, вливая живительную бодрящую силу.

Чувствовать его магию — целительскую, согревающую, на удивление созидательную — было приятно, словно после долгой пешей прогулки в период дождей возвращаешься в тёплый и родной дом. Как… жаль, что наша встреча произошла вот так. Как жаль, что всё началось — вот так! И мне было известно наперёд, чем оно закончится.

Я не хотела выказывать страх, я пыталась быть сильной, сдержанной, насмешливой и едкой, но переоценила себя. Ноги подкосились, и я опустилась на пол, стараясь, чтобы это не выглядело падением.

Впрочем, я и так пала — дальше некуда.

— Лина? — Лоуренс сжал ладонями мои плечи, пытаясь то ли поднять, то ли просто удержать, но замер, разглядывая меня, и взгляд его менялся. Несмотря на всю свою неопытность в общении с мужчинами, я понимала, что вижу в его глазах.

Желание.

Да, он жалел меня, сочувствовал совершенно искренне. Да, ему импонировали моя грамотная речь, стремление к образованию, моя храбрость и даже язвительность, но всё это было ничем по сравнению с желанием. Оно оттеснило всё прочее на задворки: и сочувствие, и великодушие, и здравый смысл, и осторожность. Конечно, он собирался ещё поболтать со мной, чтобы создать хотя бы иллюзию того, что мы вполне знакомы для «неслучайной» близости. Возможно, он действительно раздумывал над тем, не отпустить ли меня утром невинной, продемонстрировав благородство грая.

Но всё это было до того, как господин благородный грай увидел меня, стоящей на коленях обнажённой у его ног, беспомощно смотрящей на него.

— Я не сделаю тебе больно, — зачарованно пробормотал Лоуренс, всё-таки помогая мне подняться. — Не бойся.

Его ладони пробежались по моим плечам, по спине, обхватили моё лицо. Целоваться второй раз было проще, хотя отстраниться от ощущений полностью не удавалось: слишком чувствительной оказалась уязвимая влажная изнанка моего тела. Я чувствовала его язык во рту, дёснами, своим языком — и никакой ожидаемой брезгливости не было. Лоуренс как-то успел стянуть и свой халат, моя грудь прижалась к его голой гладкой груди.

Он отстранился за мгновение до того, как кончился в лёгких воздух. Переплёл наши пальцы: я скосила глаза, рассматривая, насколько белой выглядит его рука на фоне моей руки. Вторая его ладонь легла мне на грудь. Касания сперва были лёгкими, щекочущими и почти неощутимыми, а потом пальцы сжались на соске, покручивая, потягивая, и я попыталась ускользнуть. Было не больно, но слишком непривычно. Новые ощущения беспокоили, рождая ответную щекотку внутри живота. Внизу живота.

— Ну, нет, — прошептал Лоуренс. — Иди-ка сюда.

Он легонько подтолкнул меня, усаживая на один из диванчиков — каким-то образом, целуясь, мы переместились вплотную к нему. Спинка диванчика неожиданно легко опустилась под давлением моего веса, Лоуренс навис надо мной, разглядывая и любуясь. Опустился, но не на меня, а рядом. Втянул сосок губами — один, другой, поочерёдно, я снова предприняла попытку отодвинуться, но только шумно выдохнула, почувствовав руку, скользнувшую ниже по животу. Закусила губу.

— Расслабься. Всё хорошо.

— Легко тебе говорить! — огрызнулась я. — Откуда тебе знать, что я чувствую?!

— Так расскажи.

— Что рассказать?!

— Всё. Всё, что ты чувствуешь, когда я тебя трогаю. Когда ты трогаешь меня.

— Я не буду…

— Будешь. Это несложно. Это приятно.

Теперь его губы касались моего уха.

— Давай я начну. Тебя кто-то трогал вот здесь? — пальцы легли на низ моего живота.

Я замотала головой, не желая вслушиваться в этот жаркий и грязный шёпот.

— Перестань!

— Почему?

Он снова сжал сосок пальцами, коснулся губами второго и неожиданно втянул его в рот. Одновременно пальцы скользнули между ног. Я чувствовала, что все эти три точки будто связаны внутри, натянутая треугольником до предела нить беззвучно звенела и могла лопнуть в любой момент.

Его язык кружил вокруг кончика груди, ставшего болезненно чувствительным и твёрдым, пальцы скользили между складочек, и я почувствовала выступившую там влагу.

И снова этот шёпот, от которого немели запястья и лодыжки:

— Что ты чувствуешь? Тебе нравится? Мне нравится тебя трогать, у тебя такое чувствительное тело, ты содрогаешься от каждого прикосновения. Знаешь, женщины… опытные женщины могут обманывать мужчин, иногда, скрывая своё равнодушие, но тебе я верю.

— Зря, — выдохнула я. Попыталась оттолкнуть его. — Хватит! Это слишком… это…

Я не могла сказать, что он противен мне. Но и признать удовольствие — тоже не могла. Не могла себе позволить. Ощущения не вписывались в знакомые мне слова.

Пожалуй, их можно было только нарисовать — или наиграть на виолине.

— Ты такая влажная. Такая горячая. Я хочу тебя. Дай руку.

Я поняла, чего он хочет, и снова замотала головой.

— Прекрати! Делай, что хочешь, а я…

— А ты будешь терпеть, сжав зубы и закрыв глаза? — подхватил он. — Не выйдет. Только на равных, одновременно.

— Никаких равных быть не может.

— Сейчас мы равны. Я хочу тебя так, почувствуй сама, — он всё-таки положил мою руку на свой пах, удержал, не давая отдёрнуть.

— Заткнись! Я не могу…

Он не дал мне договорить.

— Расслабься. Позволь себе просто чувствовать. Боги светлой обители дали нам счастье единения…

— Не… правда. Это боги тёмной обители прокляли нас им!

Я действительно сжала губы и зажмурилась, почувствовав, как он разводит мои колени в сторону. Лёгкое и бесстыжее прикосновение губ там, где только что были пальцы Лоуренса. Горячий язык, удивительно нежный и одновременно упругий, мягко, но настойчиво касающийся влажной изнанки тела. Руки сжали мои бёдра, не давая отодвинуться.

— Открой глаза и смотри. Смотри на меня.

Я старалась не слушать, не чувствовать. Не двигаться. Вообще не дышать. Считать про себя, сосредоточившись на мерном перечислении цифр.

Не получалось.

Не знаю почему, возможно, не без участия магии или какого-то морока, но я действительно вдруг открыла глаза и увидела его светловолосую голову, едва заметно двигающуюся между моих широко разведённых ног. Немыслимое, пошлое зрелище. Немыслимо…

Я схватила подушку, зажимая себе рот, но тело свела судорога, низ живота налился тяжестью, маленькая точка, которой касался язык Лоуренса, пульсировала и ныла, бёдра задвигались, подчиняясь задаваемому им темпу.

— Будь ты проклят, — простонала я, и в этот момент Лоуренс приложил палец к этой самой пульсирующей точке, надавливая и растирая, всё быстрее и быстрее, быстрее и быстрее.

Будь он проклят.

Я снова начала считать, но на этот раз — в обратную сторону.

Десять, девять, восемь…

Быстрее, быстрее, быстрее.

Пять, четыре, три…

Я сжалась, как часовая пружина. Хотелось вцепиться проклятому граю в волосы.

Два, один, ноль…

Боги.

…кому я вру.

Это я проклята.

Я.

А не он.

Он действительно не хотел, чтобы ей было больно. В студенческой среде, в шумной и пёстрой компании постельные откровенности не были редкостью, и кое-кто из приятелей делился, мол, есть в принуждении женщины что-то неумолимо сладостное, порочное, но влекущее. В её беспомощности, её слабости, в её слезах, её униженных заискивающих мольбах… о, да, Лоуренс выслушал не одну такую историю, не без потаённого любопытства, но с явной примесью отвращения.

Лоуренс любил чувствовать желание стонущей под ним женщины. Дрожь её оргазма. Её отзывчивую влажность, её смущение перед собственным бесстыдным наслаждением. Возможно, причиной этого являлось себялюбие, возможно, некоторая неуверенность, но ему было безумно важно убедиться, что его женщине с ним хорошо. Их уже было немало, этих девушек и женщин, и каждая ложилась с ним добровольно. Красивый, богатый и обходительный, молодой, ласковый и неутомимый — кто в здравом уме откажется от пикантного приключения с таким любовником?

Лоуренс не соврал Лине, говоря о вольности нравов Фаргаса. Случалось ему не раз и не два оказываться в постели с женщиной, с которой он был знаком не то что один день — один час, не потрудившись узнать даже имени.

Но с этой сероглазой девчонкой всё сразу пошло не так. И сейчас, запутавшись в собственных чувствах, одновременно ощущая и вожделеющую радость обладания, и невесть откуда взявшиеся угрызения совести и сомнения, он просто хотел, чтобы ей было хорошо.

Чтобы ей было очень хорошо.

Все прочие проблемы он решит утром. Непременно решит, как же иначе. Убедит упрямую девчонку, цеплявшуюся за глупые правила и замшелые провинциальные традиции, начать новую жизнь.

Но стоило ему так подумать, как предательские новые мысли цеплялись за эту, давя своим выматывающим грузом.

А если она не захочет? Вернётся, как и собиралась, к мужу? К жалкому вечно пьяному отродью, который вправе всю оставшуюся жизнь унижать и оскорблять без вины виноватую жену? А если муж и простит, как скоро вспомнит о супружеском долге? А если…

«Высокая цена», так она сказала. Да, безусловно, он не хотел порывать с семьёй, а уж отец-то никогда бы не простил и не принял подобного мезальянса, высмеял бы, а потом бы небось и вовсе запер или вызвал целителей, прочистить задурённую голову младшего сына. Ссориться с только что обретённой семьёй, какой бы она ни была — он не хотел.

Чувствовать себя насильником мерзавцем, испортившим девушке жизнь — не хотел!

Оставить её в покое, горячую, призывно влажную, сладкую — просто не мог, уж слишком она была хороша, хороша преступно. Никто бы не устоял…

Или всё же она в чём-то права?

Лоуренс бежал от этих неприятных, будто бы дурно пахнущих мыслей. Ему не нравилось незнакомое доселе ощущение, что он ошибся, что любой его поступок из возможных стал бы ошибкой, приводящей к невосполнимой потере. И он сосредоточился на Лине, дрожащей после первого в жизни удовольствия, желая сделать для неё эту ночь незабываемой.

Он её не принуждал. Разве что самую малость. Она просто не знала, как ей будет хорошо, она не знала эту сторону жизни — а с таким мужем и не узнала бы никогда.

Самую малость…

Девушка открыла глаза, ресницы чуть слиплись от проступивших слёз. Затуманенный взгляд сфокусировался не сразу. Она лежала, сведя колени, стараясь восстановить сбившееся дыхание незаметно, лежала молча, глядя куда-то в потолок.

Ничего не просила. Не требовала. Ни на что не жаловалась.

У него было много женщин. Ни одна из них не смотрела безучастно в потолок после такого оргазма. Кто-то хихикал, кто-то преувеличенно охал, кто-то картинно постанывал, кто-то болтал всякие глупости, но вот так…

Он взял её мягкую безвольную руку и поцеловал жилку на запястье. Потянул вниз и положил маленькую тёплую ладонь на свой напряжённый член, заставляя обхватить пальцами. Не отрывая взгляда от её лица, прошептал:

— Погладь его.

Она покраснела — даже на смуглой коже, даже в полумраке он увидел зримое подтверждение того, что она осознавала происходящее и не была к нему равнодушна. Покраснела, но спорить, отнекиваться и дёргаться уже не стала. Только беспомощно выдохнула ему в рот, когда он накрыл её губы своими, целуя жадно, даже жёстко, продолжая двигать её ладонью по всей длине члена, от головки до основания. Ещё одно его отличие от приятелей по Высшей школе — Лоуренс любил долгие прелюдии. Конечно, в первую очередь они были нужны его женщинам, но он не получал удовольствия с зажатой неудовлетворённой женщиной, а значит, они были нужны и ему.

Сдерживаться становилось всё труднее, ласкать себя её рукой было восхитительно, но недостаточно. Он просто хотел, чтобы она освоилась и не пугалась, и радовался тому, что не видит отвращения или испуга на её лице. Лоуренс всё же выпустил ладонь девчонки, чувствуя, как яйца распирает от желания разрядки, как покалывает в предвкушении ноги. Наверное, она внутри такая узкая, такая тесная… Только бы сдержаться и после. Не кончить в неё.

Он на миг представил Лину с этими её покрасневшими щеками, туманным пьяным взглядом, припухшими губами — и ниточкой белёсой спермы, стекающей по бесстыдно раскрытой промежности, и сам чуть не впился зубами в злосчастную подушку.

— Возьми его в рот.

Она не стала сопротивляться даже сейчас, хотя он прекрасно читал стыдливую растерянность на её лице. Направляемая его рукой, Лина сползла на пол, чуть помедлила, прежде чем открыть рот. Почувствовав горячую влажность рта, тугое колечко губ, неуверенно, даже робко обхвативших головку члена, Лоуренс сжал пальцы на её затылке, проживая нарастающую пульсацию.

— Глубже. Давай, моя хорошая. Ну же…

Она подчинилась снова, закашлялась, но быстро справилась с собой. Ласкала его, неумело, но так сладко, так непритворно невинно, что он с ума сходил.

И гнал, гнал, гнал предательские тревожащие мысли о том, что будет потом. Не было никакого «потом», одно прекрасное «сейчас», дивная девушка с его членом во рту, знакомое ощущение подступающего выплеска, долгожданное, напряжение, которое требовало облегчения. Кончать ей в рот — любимое развлечение многих его приятелей — он не стал. Успел полюбоваться её лицом, таким растерянным, таким прекрасным. Толкнул девушку на кровать, раздвигая коленом ноги, которые она непроизвольно сжала. Провёл ладонью между ног — она всё ещё была очень влажной.

Лоуренс сосредоточился, направляя магический импульс — ей не должно быть больно, только не с ним, только не сейчас. Ему не раз говорили, что из него получился бы отличный целитель…

И всё-таки она жалобно всхлипнула, когда он протолкнулся внутрь её тела, одним резким нетерпеливым толчком. Он замер, давая ей возможность привыкнуть к новым ощущениям. Поцеловал ушную раковину, никогда не знавшую не только серёг, но даже невинных клипс.

— Ты безумно тесная. Так меня сжимаешь. Мне очень с тобой хорошо. А тебе? Лина, скажи мне. Тебе хорошо? Лина, Лина…

Он начал двигаться раньше, чем собирался. Запахи, витавшие в комнате, непристойные звуки — сочные шлепки, едва уловимый скрип пружин дивана, её участившееся дыхание, всё это было потрясающе.

Не в неё. Только не в неё, нельзя.

А так хотелось.

Лоуренс то целовал её губы, то бормотал какие-то непристойности, как он любил — девушек всегда это расслабляло, даже самых стеснительных и зажатых. Ускорял темп толчков, наслаждаясь тем, что она всё-таки начала ему отвечать, точнее — начало отвечать её податливое чувственное тело. Лина закрыла глаза, а потом неожиданно обхватила его руками за спину, сдавила бёдра, сжимаясь в очередной томительной сладкой судороге — но Лоуренс всё же успел выскользнуть. Сперма выстрелила на её живот, белые и чуть розоватые брызги на смуглой коже, ещё и ещё.

Ещё?

Он всё же протёр её бедра, живот и свой член влажной хлопковой салфеткой. Крови было совсем немного. Вот и хорошо.

Лина повернулась на живот, и он вошёл в неё сзади, протолкнув руку между диваном и её грудью, сжав идеальной формы небольшое упругое полушарие в ладони. Снова стал потирать сосок — и вот теперь она не сдержала стон.

Что будет потом?

К тёмной обители эти мысли.

Никакого потом. Никакого постылого мужа.

Он заберёт её в Фаргас. Заберёт в Фаргас и уедет туда сам. Убедит отца, что хочет заниматься наукой. А там посмотрим.

Да, так всё и будет, непременно, не-пре-мен-но.

Лина застонала громче, прогибаясь в пояснице ему навстречу. Влажная, перепачканная в его сперме, но всё ещё почти невинная, нежная, узкая.

Его женщина.

Только его.

— Вина? — хрипло спросила я. Пересохшие губы повиновались с трудом, мышцы ныли, но я заставила себя высвободиться из его рук и сесть. — Принести тебе вина?

— Принеси, пожалуйста, — благодарно отозвался Лоуренс. — Пить хочу, а вот вставать — нет.

Благодарность за мою покорность?

Боли не было, точнее, она была, но краткосрочная, как укол иголки, моментально отступившая. И всё же ноги едва меня держали, в голове шумело. Я наклонилась и подняла с пола халат, кажется, его. Накинула на себе, не без труда справилась с тонким пояском.

Подошла к столику, чувствуя взгляд Лоуренса на своей спине.

Как же хочется просто утолить жажду, лечь и уснуть, ни о чём не думая, забыв обо всём на свете. Хочется — но нельзя.

Быстро, стараясь не двигаться больше необходимого, я потянула за концы кулона-полумесяца — и тот легко разошёлся на две неравные части. Высыпала в бокал прозрачные кристаллики порошка из правой, большей части кулона. Сцепила половинки воедино и налила в бокал вина.

Ему.

А потом — себе.

Повернулась и пошла обратно, к дивану. Голова всё ещё кружилась, но я нашла в себе силы не упасть, протянула бокал разглядывающему меня мужчине.

Лоуренс выпил вино до дна. Неудивительно — порошок в его бокале не имел ни вкуса, ни запаха…