Праздничный поединок

Глава 6

Трахни…. меня на праздник

Джексон

Я почти выношу такую Эмму. Расслабленная, менее напряженная, менее болтливая. Каждый раз, когда она открывает рот, чтобы вести себя как маленькая грубиянка, мне хочется поставить ее на колени и засунуть в этот рот свой член.

Я ничего не могу с собой поделать, и, сидя так близко к ней, когда в камине потрескивает пламя, и комната тускло освещена, я сосредотачиваюсь на всех неправильных вещах. На чем, как я знаю, мне не следует концентрироваться, но задача кажется невыполнимой.

― Ладно, это начало. План. Мы встречаемся в мэрии, измеряем площадь, смотрим, что мы можем использовать для проведения вечеринки. И вето на ужин из пяти блюд. Понятно. ― Пока она говорит, она ставит галочки в своем списке дел. Идеальные маленькие галочки, не то чтобы я ожидал чего-то меньшего. ― Теперь нам нужно определиться с темой, чтобы более детально продумать оформление, еду и развлечения, ― говорит она, откладывая блестящую ручку, чтобы взять пиво и сделать долгий глоток.

Так мы и проводим следующие тридцать минут, обсуждая этот ее «план», время от времени подкалывая друг друга, когда представляется возможность, и каким-то образом оказываемся так близко, что при каждом движении задеваем друг друга.

― Боже, здесь столько чертовых СТИКЕРОВ, что я даже не успеваю за ними следить. ― Я стону, смахнув одну из пряничных записок со стола. ― А это? Ледяная скульптура? Нет, Эмми. Ни в коем случае.

Она усмехается, выхватывая стикер у меня из рук с неженским фырканьем.

― Ты невозможен, ты ведь понимаешь это? Ледяная скульптура ― это стильно, и не трогай мои стикеры, пожалуйста ― они разложены именно так, как мне нужно.

Я ухмыляюсь, наклоняюсь и смотрю на нее.

Я беру со стола еще один стикер и зажимаю его между пальцами. Мы уже так близко, что я чувствую ее дыхание на своих губах.

― Упс.

Ее взгляд прищуривается, а бровь выгибается дугой, и моя ухмылка расширяется, когда она пытается выхватить его у меня из рук. Я держу его высоко над ее головой… просто вне досягаемости.

Мы находимся в молчаливом противостоянии, и я получаю от этого слишком большое удовольствие.

Я не могу сказать, кто из нас двинулся первым, но внезапно мы оказались друг на друге, мои руки вцепились в ее шелковистые волосы, и я притянул ее к себе уничтожая оставшееся расстояние, запечатывая свои губы ее губами и пробуя пиво на языке. Ее руки скользят по моему затылку, а затем она забирается ко мне на колени и усаживается прямо на мой уже ноющий член, всхлипывая при этом.

Черт, как бы я ни притворялся, что ненавижу эту девушку, я хочу ее. Очень сильно.

Я хочу быть тем, кто лишит ее жесткого, чопорного фасада, оставив ее мягкой и податливой под моими мозолистыми руками.

Я провожу пальцами по участку кожи, выглядывающему из-под поднявшегося свитера, и по ее позвоночнику пробегает дрожь. Для той, кто так много времени проводит, притворяясь, что ненавидит меня, она так чертовски отзывчива на мои прикосновения.

Ее бедра двигаются на моих коленях, ее ногти впиваются в кожу головы, пытаясь притянуть меня еще ближе к себе, ее губы сражаются с моими в поцелуе, который я ощущаю каждым нервным окончанием своего тела. Я пытаюсь быть джентльменом, чего она, похоже, ждет от меня, но я не такой.

В том, как я хочу ее трахнуть, нет ничего джентльменского. Нет ничего джентльменского в том, что я хочу с ней сделать.

Снять с нее одежду, поклоняться ее телу языком и наказать ее за то, какая она грубиянка, ― чтобы на ее заднице краснели отпечатки моих рук.

Скользя руками выше по ее спине, я прижимаю ее к себе, раскачивая ее бедра на своем члене, пока мы оба не задыхаемся. Сплетение языков и зубов. Это неистово, и в этом нет ничего элегантного, в отличие от всего, что я когда-либо знал об Эмме Уортингтон.

Ее язык проводит по моей нижней губе, прежде чем она захватывает ее между зубами и оттягивает, в то время как ее пальцы пробираются под ткань моей рубашки, проводя по плоскости моего живота. Мышцы сокращаются под ее прикосновениями, и я в две секунды готов сорвать с ее тела то, что, как я уверен, является чем-то нелепо дорогим, и трахнуть ее прямо здесь, на этом полу.

Когда мои пальцы задевают кружевную бретельку ее бюстгальтера, она отстраняется и смотрит на меня тяжелыми, полными желания глазами, обрамленными густыми темными ресницами.

Пока мы смотрим друг на друга, тяжело дыша, я практически вижу мысли, проносящиеся в ее голове.

― Черт. Что мы делаем? Мы не должны этого делать. ― Она пытается сползти с моих коленей, но я бью ладонью по ее попке, слегка покачивая ее, и она со стоном откидывает голову назад, а ее пальцы впиваются в мой живот. Наклонившись вперед, я снова захватываю ее губы, погружаясь в ее рот и показывая ей, почему мы должны заниматься именно этим.

К черту вражду, к черту то, что мы должны ненавидеть друг друга, к черту все, что не здесь и не сейчас. Меня всегда тянуло к ней, даже если она сводила меня с ума, как никто другой, но то, что мы были вынуждены быть вместе последние два дня, заставило меня хотеть ее еще больше. От этого никуда не деться, так что к черту.

О последствиях мы будем беспокоиться позже.

Оторвав свои губы от ее губ, я провел ими по ее челюсти до шеи, где присосался к чувствительному месту под ухом.

― Именно поэтому мы и должны это сделать, Снежинка.

Она стонет, когда я провожу зубами по ее коже, покусывая, пока она извивается.

― Но мы же ненавидим друг друга, ― задыхается она, снова запуская руки в мои волосы и дергая. Сильно.

Да, черт возьми, я знал, что в этой девушке есть нечто большее, что скрывается под ее личиной святоши.

― Я никогда не говорил, что ненавижу тебя. На самом деле… ― Я просовываю руки под свитер, провожу ладонями по ее животу, поднимая мягкую ткань все выше и выше, обнажая светло-розовое кружево лифчика и выпуклости ее груди. На центральной застежке бюстгальтера болтается крошечное золотое сердечко. ― Кажется, мне все это чертовски нравится.

Я держу их в ладонях, сжимаю и сдвигаю, а большим пальцем провожу по твердому камешку ее соска.

― Мы… не должны. ― Она едва успевает произнести эти слова, как я провожу языком по краю кружева. ― Мы… ― Даже протестуя, она гладит мой член.

Отстранившись, я смотрю на нее. ― Как насчет того, чтобы побеспокоиться о том, что нам не следует делать, позже? Очевидно, что нас тянет друг к другу, и нам хорошо вместе. Мы взрослые люди, Эмма.

У нее перехватывает дыхание, когда я произношу ее имя вместо многочисленных прозвищ, которые я использую только для того, чтобы досадить ей.

― Одна ночь. Это все, чего я хочу.

Она моргает в ответ, в ее взгляде мелькает нерешительность, но в конце концов она кивает.

― Одна ночь. И мы больше никогда не будем говорить об этом. Мы сделаем вид, что этого никогда не было.

Звучит так, будто она пытается убедить себя, но я лишь пожимаю плечами, мои губы изгибаются.

― Конечно, Снежинка. Мы можем вернуться к тому, что ненавидим друг друга… завтра.

Кивнув еще раз, она слегка откидывается назад, опуская свитер, но я поднимаю руку, чтобы остановить ее.

― Не прячься от меня. ― Наклонившись вперед, я смыкаю губы вокруг тугой вершинки, скрытой под бледно-розовым кружевом. Этот цвет дополняет ее бледную, кремовую кожу, и мне хочется оставить на ней следы, присвоить ее. Маленькое напоминание о том, что после сегодняшней ночи никто не сможет заставить ее почувствовать то, что дал ей я, даже если она захочет снова возненавидеть меня, когда эта ночь закончится.

― Не командуй мной… ― Я прижимаюсь губами к ее губам, заставляя ее замолчать, наши языки сталкиваются в испепеляющем поцелуе, который стирает все нахальство с ее маленького грубого рта.

Черт, я хочу отшлепать ее, оставить следы на ее восхитительной попке. Мои руки опускаются вниз, чтобы сжать ее, когда я легко поднимаю ее и иду к плюшевому ковру перед потрескивающим камином. Достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, но достаточно далеко, чтобы не чувствовать дискомфорта.

Ее светлые волосы разметались по плечам, губы покраснели и припухли от наших поцелуев, а на щеках появился восхитительный розовый румянец.

Она чертовски красива.

Я не даю ей ни секунды на раздумья или сомнения. Я просто раздвигаю ее бедра и оказываюсь между ними, дергаю за свитер, пока он не оказывается на ее голове и не отбрасывается в сторону.

Наклонившись вперед, я нежно прижимаюсь губами к изгибу ее декольте, в то время как ее пальцы вплетаются в волосы на моем затылке, прижимая меня к ее груди, и с ее губ срывается стон желания.

Звук, который я запомнил и планирую слышать сегодня снова и снова.

Мои пальцы проникают под кружевные чашечки, оттягивая одну из них вниз и открывая нежно-розовый сосок, который лишь на тон темнее ее губ. Я подношу к нему губы, провожу зубами по вершине, затем всасываю его в рот и отпускаю с хлопком.

― Джексон…, ― стонет она, притягивая мою голову назад, когда я приподнимаюсь, и мои глаза блуждают по ее груди. ― Пожалуйста.

Никогда в жизни я не думал, что Эмма Уортингтон будет умолять меня о чем-либо, не говоря уже о том, чтобы быть подо мной.

Я просовываю руку под нее и расстегиваю лифчик, бретельки свободно спадают по рукам, когда я снимаю его, оставляя ее обнаженной до пояса.

На секунду я застываю от этого зрелища.

Она распростерлась передо мной, светлые волосы разметались вокруг нее, как ореол, сияющий от пламени камина, бледно-розовые соски затвердели, превратившись в маленькие тугие пики, которые так и просятся, чтобы их пососали и покусали. Она жаждет моего члена. Моего языка на ней.

В жизни есть лишь несколько вещей, которые, по моему мнению, могут поставить меня на колени, и я без сомнения знаю, что это одна из них.

Эмма Уортингтон ― одна из них.

Ее руки тянутся ко мне, торопя меня, и я качаю головой.

― Если у меня с тобой будет только одна ночь, Эмма, то я использую каждую чертову секунду, ― говорю я, проводя языком по ее соску. ― Не торопи меня. Дай мне полюбоваться тобой. ― Мой голос хриплый от желания, и я не упускаю из виду, как она извивается подо мной, когда я говорю.

Мой язык проникает в ложбинку на груди, спускается все ниже и ниже к пупку, где я погружаю его внутрь и провожу по коже над поясом.

Я быстро расстегиваю пуговицу на ее брюках и, когда она спускает их с бедер, отбрасываю в сторону, оставляя на ней только бледно-розовое кружево с влажным пятном спереди.

Черт, я хочу попробовать ее на вкус. Я хочу, чтобы она кончала на мое лицо, пока я не вымокну в ней.

Я провожу языком по кружеву, и она задыхается, когда я срываю его с ее тела одним грубым движением.

― Джексон! ― бормочет она, задыхаясь. ― Они были дорогие.

― Плевать. Возьми мою карточку и купи тысячу гребаных пар, ― хмыкаю я в ответ, мой взгляд переключается на ее голую киску в нескольких дюймах от моего лица. Она вся мокрая, и я чувствую запах ее возбуждения.

В тусклом свете камина она блестит, когда я пальцами раздвигаю ее пошире, и мои глаза блуждают по ее идеальной киске.

― Проклятье, ― бормочу я, не в силах остановить себя от того, чтобы распластать язык и провести им по ее влажной коже. Я опускаю руки вниз и нащупываю свой член, который сейчас невероятно тверд и сочится от одного только ее вкуса.

Ее руки летят к моим волосам, перебирая пряди, и с ее губ срывается тихий крик.

Она такая сладкая на вкус, что мне хочется остаться здесь до конца ночи, вылизывать ее клитор, трахать ее языком, пока она не насытится и не обессилит от оргазмов. Но у меня всего одна ночь, и я должен использовать свое время с умом.

Я ласкаю ее клитор, провожу языком по нему раз, другой, а потом еще раз, прежде чем втянуть его в рот. Сильно.

Ее спина выгибается, и она упирается бедрами в мой рот, когда я ввожу в нее палец, загибая его, чтобы попасть в то место, которое заставит ее извиваться. Она тугая и горячая, сжимается вокруг моих пальцев, когда я трахаю ее.

Звук того, как я ем ее киску, как изголодавшийся мужчина, в сочетании с хлюпающими звуками ее киски, принимающей мои пальцы, заполняет комнату. Это грязно и безумно, но, блядь, именно так я сейчас к ней и отношусь.

Это именно то, что нужно.

― О Боже, Джексон…, ― задыхается она, и мой член пульсирует от того, как чертовски приятно слышать мое имя на ее губах. Когда она произносит мое имя с удовольствием, а не с враждебностью.

Я хочу слышать его снова и снова, блядь, чтобы оно эхом отражалось от стен моего дома, пока я вгоняю в нее свой член и вытрахиваю из нее все дерьмо.

Я еще не начал, а она уже близка, ее стенки сжимаются вокруг моих пальцев.

― Кончай, Эмма. Давай, ― приказываю я, любуясь тем, как сильно она дергает меня за волосы, когда я втягиваю ее клитор в рот, а затем ввожу в нее еще один палец, поглаживая ее точку G. ― Кончи мне на лицо, Снежинка.

Это прозвище, которое она так ненавидит, окончательно выводит ее из равновесия, а также укус в бедро, от которого ее ноги сомкнулись вокруг моей головы. Ее спина выгибается, и поток влаги заливает мой язык.

Я ласкаю ее киску, пока она извивается, оргазм накатывает на нее, заставляя все ее тело напрягаться, пока она не становится слишком чувствительной и не отталкивает меня.

В последний раз нежно прижавшись губами к ее клитору, я поднимаюсь по ее телу, заключая ее в клетку с самодовольной ухмылкой на губах. Я подношу пальцы ко рту, удерживая ее взгляд, пока обсасываю их, наслаждаясь ее вкусом.

― Твоя киска точно не ненавидит меня, Эмми, потому что ты только что кончила мне на лицо.

― Не говори больше ни слова, ― говорит она, поднимая на меня взгляд. ― Ни слова, Пирс.

Я вскидываю бровь.

― Возвращаемся к фамилиям, да?

Даже в тусклом свете камина я вижу, что ее щеки раскраснелись, а губы припухли от моих поцелуев. Ее вид после свежего оргазма почти так же сексуален, как и кремовая кожа ее бедер, которая теперь поцарапана и покраснела от моей щетины, пока я ел ее киску. Когда она практически скакала по моему лицу.

Это вызывает во мне что-то первобытное, незнакомое чувство собственничества, поднимающееся на поверхность. Я хочу пометить ее везде. Не только на бедрах.

Ее задницу, ее киску. Я хочу разрисовать ее своей спермой.

Я чувствую, как ее рука проводит по моему обтянутому джинсами члену, и я шиплю в ответ, мой взгляд задерживается на ней.

― Одна ночь, ― повторяет она наши слова, сжимая мой член через плотную ткань. Она возится с пуговицей, расстегивает ее, а затем медленно опускает мою молнию.

Наклонившись вперед, я захватываю ее губы, сглатывая ее всхлип, пока мы вместе расстегиваем пуговицы на рубашке. Когда это занимает больше времени, чем ожидалось, она разочарованно выдыхает мне в рот.

Я ухмыляюсь, затем тянусь сзади и сдергиваю ее с шеи. Не успел я отбросить ее в сторону, как ее руки уже на мне, бродят по моей груди, по прессу и ниже, к тому месту, где висят расстегнутые брюки.

― Боже, конечно, ты сложен как какой-нибудь… греческий бог. ― Это звучит как комплимент, но я уверен, что она хотела сказать это как оскорбление.

― А чего ты ожидала, Снежинка? ― пробормотал я, сдвигая джинсы вниз по бедрам, пока они не оказались сняты и убраны в сторону.

Она кусает губы, прежде чем заговорить. ― Не этого.

― Жаль. ― Я ухмыляюсь, снова нависая над ней. ― Извини, что превзошел твои ожидания.

Я провожу пальцами по ее бедру, и она вздрагивает в ответ. Все, что осталось между нами, ― это тонкая ткань моих трусов-боксеров, и я не смог бы спрятать свой твердый, ноющий член, даже если бы, блядь, попытался. Я не могу скрыть как сильно я хочу трахнуть ее, как сильно хочу увидеть, как она разваливается на части под мной.

Ее пальцы поддевают резинку моих трусов-боксеров, и она стягивает их, пока они не оказываются на моих бедрах, так что головка моего члена выглядывает из верхней части, а из прорези сочится капля спермы.

Я наблюдаю за тем, как выражение ее лица становится голодным, а глаза мутнеют и теряют фокус, когда она сглатывает густую слюну. Затем она удивляет меня, притягивая меня к себе, двигая губами по моим губам, дразня линию моего рта, пока я не открываю его, и она сосет мой язык, как будто она испытывает такое же вожделение, как и я.

Я быстро спускаю боксеры до конца, мой член свободно упирается в живот, и она отстраняется, ее взгляд падает между нами.

― Господи, ― бормочет она, поднимаясь с пола, затем толкает меня на ковер и забирается на меня. ― Я хочу тебя.

― Наши чувства взаимны, ― отвечаю я.

Она двигается надо мной, пока мой член не упирается в ее теплый, влажный центр, и мы оба стонем в унисон от этих ощущений. Положив руки мне на грудь, она двигается у меня на коленях, смазывая мой член своей влагой.

Я вдыхаю, когда она впивается ногтями в мою кожу, ее бедра извиваются на моем члене, и тихий стон срывается с ее губ каждый раз, когда головка моего члена касается ее пульсирующего клитора.

― Ты хочешь использовать меня, чтобы кончить, Снежинка?

Она кивает, все еще двигая бедрами и проводя клитором по моему члену. Судя по тому, как раскраснелись ее щеки, как разошлись губы, а глаза плотно зажмурены, она уже снова близка к этому.

Как бы сильно я ни хотел оказаться внутри нее, я хочу смотреть, как она доводит себя до оргазма, дико скользя своей киской по моему члену. То, что, несомненно, будет жить в моей голове вечно.

Мои руки летят к ее бедрам, и я направляю ее на свой член, облизывая губы, наблюдая, как она откидывает голову назад. Она подносит руку к соску, перекатывает его между пальцами и грубо дергает. Секунду спустя она разваливается на части, ее ноги дрожат, когда она кончает. Я чувствую, что она снова мочит мой член, и мои яйца, блядь, болят от желания освободиться внутри нее. Она все еще содрогается от оргазма, а я, выровняв свой член с ее входом, медленно опускаю ее на дюйм.

― Блядь. Эмма, презерватив.

Мы оба замираем. Не могу поверить, что я так увлекся моментом, что даже не задумался об этом. Раньше такого не было.

― Я принимаю противозачаточные, и только что сдала тест. Я хочу почувствовать тебя без ничего, ― вздохнула она, опускаясь еще на дюйм. ― Если… ты хочешь. ― Она прикусывает губу, в ее глазах горит желание, и мы оба понимаем, что остановить это невозможно.

Нет ничего в этом гребаном мире, чего бы я хотел больше, чем наполнить ее своей спермой, почувствовать, как ее влажная киска сжимает мой член, когда она кончает.

― То же самое, ― хриплю я и хватаю ее за бедра, насаживая ее и погружаясь в нее до упора.

― Боже… Джексон, ты такой большой, ― стонет она, покачивая бедрами вперед-назад, так что ее клитор задевает основание моего члена. ― Я никогда не чувствовала себя такой… растянутой.

Она заставит меня кончить через тридцать чертовых секунд, если будет продолжать говорить в том же духе. Я никогда не был внутри женщины без резинки. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не сорваться и не накачать ее спермой так, что она будет вспоминать обо мне несколько дней. Мои мышцы сотрясаются от усилия сдержать себя.

― Не двигайся, ― стону я. ― Дай мне секунду, женщина.

Она хихикает — звук, который я никогда не ожидал услышать от Эммы. Логично, что она смеется надо мной, но, к счастью, она подчиняется, ненадолго замирая.

Я чувствую, как она прижимается ко мне, ее взгляд темнеет, и радужка ее голубых глаз становится похожей на глубины океана.

― Ты точно в списке непослушных, ― поддразниваю я, переворачивая нас так, что ее спина прижимается к мягкому меху ковра, а мой член по-прежнему находится внутри нее.

Я подтягиваю ее ногу к себе, упирая ступней в мое плечо, чтобы иметь возможность трахать ее еще глубже. Она рвано вздыхает, когда я выгибаю бедра.

― Мне нужно, чтобы ты перестал говорить и трахнул меня, Джексон Пирс.

Я вскидываю бровь. Большую часть времени она ставит меня в тупик, но, черт возьми, я думаю, что мне действительно нравится этот рот. Мне нравится, какая она вздорная. Гребаный огонь, не терпящий ничьего дерьма.

Именно те вещи, которые я не знал об Эмме, я сейчас вспоминаю. Как она звучит, когда кончает, как мы идеально подходим друг другу, хотя нас всю жизнь учили ненавидеть друг друга. Как правильно она ощущается на моем члене.

Ее ноги лежат у меня на плечах, и я чувствую, как они дрожат, когда я еще глубже вгоняю бедра, погружаясь в нее до предела. С каждым толчком ее грудь сотрясается, и она еще больше приподнимается на ковре.

В том, что происходит между нами, нет ничего нежного или романтичного.

Это грубый, полный похоти трах, мы оба отдаемся желанию наших тел. Завтра мы будем думать о последствиях, но сегодня единственное чего я хочу это потеряться в ней.

Мой взгляд падает на то место, где мы соединяемся, и я раздвигаю ее еще шире, чтобы лучше видеть, как мой член входит в нее. Это самое горячее зрелище, которое я когда-либо видел. Я вижу, как она напрягается, чтобы принять меня целиком, как ее киска розовеет и пухнет от моего члена, бьющегося внутри нее.

Я чувствую, как она сжимается вокруг меня, и покалывание в основании моего позвоночника усиливается, подталкивая меня к краю.

Я отстраняюсь и с силой подаюсь вперед, мои толчки становятся все более беспорядочными и дикими, и она стонет подо мной. Наклонившись, я захватываю зубами упругий пик ее соска, чтобы прикусить его, а затем опускаю пальцы к ее клитору, кружась в такт моим толчкам.

― Давай, Эмма, ― шепчу я ей в сосок, другой рукой обхватывая мягкий изгиб ее бедра, когда мои яйца начали поджиматься, готовые взорваться.

― Я… я…, ― стонет она.

Я сжимаю ее клитор между пальцами, и оргазм накрывает ее, она выгибает спину и обхватывает ногами мои бедра, извиваясь.

Секунду спустя я следую за ней, возбуждение струится по моему позвоночнику. Я медленно покачиваю бедрами, погружаясь в нее все глубже и глубже, и кончаю в нее горячими струями. Из моей груди вырывается глубокий стон, а мои руки крепко вцепляются в ее талию, пока по ней прокатываются толчки оргазма.

― Черт возьми, ― бормочет она, глядя на меня потемневшими зрачками с покрасневшими щеками.

Это было грязно, грубо и чертовски горячо.

И внезапно я обнаруживаю, что хочу, чтобы это было не только на одну ночь, как мы договорились.