Преграды любви

6

Тревис медленно опустил трубку на рычаг, откинулся на подушку и облегченно вздохнул. Кажется, все прошло гладко. Леклер клюнул. Мошенник поверил и, повысив цену до полумиллиона долларов, был уверен, что ему удалось уговорить Тревиса провести за нос федеральную спецслужбу и бриллианты уже его.

Недобрая усмешка, появившаяся на губах Тревиса, тут же исчезла. Разумеется, он готов был на прощание помочь родному отделу поймать наконец убийцу. Однако сознание, что этот негодяй считает его теперь продажным госчиновником, было Тревису отвратительно. Ему доводилось иногда играть и эту роль, когда того требовали обстоятельства, и обычно он не придавал этому значения. Но на сей раз это далось ему через силу. Почему?

Но он поспешил прогнать такие мысли. Не время заниматься самоанализом. Ему надо сосредоточиться на разработке второй части плана. Через два дня он снова позвонит Леклеру и уже не будет изображать нерешительность и даже трусость, а заставит подонка немного подрожать, что сделка вот-вот сорвется… Он начнет торговаться, а затем, прежде чем положить трубку, намекнет, что нашел более выгодного клиента. Возможно, он пообещает, что позвонит Леклеру еще раз, а может, и не пообещает. Говорят, что вывести Леклера из себя ничего не стоит, а Тревису только это и надо.

Странный шорох у двери привлек его внимание. Что это? Прислушавшись и ничего более не услышав, он с наслаждением вытянул ноги под одеялом и выгнул спину, решив сделать несколько легких упражнений. Не рассчитав расстояния, он больно ударился головой о спинку кровати. От долгого лежания он весь словно заржавел.

Шорох у двери повторился. Тревис насторожился. Кто это мог быть?

Наконец в дверной щели на уровне ручки он увидел прядь черных волос, одну веснушчатую щеку и любопытный глаз. Тревис ухмыльнулся. Ну, конечно же, Брендон. Каждый день всю эту неделю он приходил навестить его и сидел около, пока мать не уложит сестренку.

— Эй, друг, — приветствовал его Тревис, принимая сидячее положение и подкладывая лишнюю подушку под спину.

— Ты не спишь! — Брендон радостно вбежал в комнату и, вынув руку из-за спины, протянул Тревису свой новый рисунок. Не дожидаясь приглашения, он уже взобрался на постель. — Посмотри, тебе нравится?

— Отлично, — похвалил Тревис, глядя на разноцветные штрихи, пятна и кружки. Он перевернул рисунок большим голубым пятном вверх, надеясь, что это небо.

— Ты понял, что это? Это моя космическая бейсбольная команда. Вот это я. — Брендон указал на большую кляксу посередине. — Я не закончил рисунок. У нас сегодня новая учительница, и она сказала, что это мазня.

Тревис хорошо знал, что такое учитель рисования, лишенный воображения.

— Хочешь, я дорисую? — не задумываясь, предложил он.

— Конечно, хочу.

— У тебя есть карандаш?

— Еще какой! — Мальчик порылся в карманах и извлек довольно большой огрызок карандаша с жирным толстым грифелем.

Тревис недоверчиво посмотрел на огрызок, а затем потянулся за блокнотом на ночном столике рядом с телефоном.

— Теперь скажи мне, какие они, эти космические бейсболисты, чтобы я мог хорошо их нарисовать.

— Ладно, — скривив рожицу, задумался Брендон. — Ну, прежде всего, большие, с маленькими глазками и ушами, нос у них большой, на конце расширяется, как труба, и волосатый.

По мере того, как у Брендона разыгрывалась фантазия, карандаш Тревиса все быстрее прыгал по бумаге, пока наконец на ней не появилось нечто по истине невообразимое.

— А ну, посмотри, похож? — сказал Тревис и, подняв листок, сам с интересом стал изучать свою работу.

Брендон, заглядывая через его плечо, смотрел как зачарованный на непонятное существо, безобразное и милое, с маленькими глазками и кривоватой улыбкой, в которой несомненно было что-то доброе.

— О! — произнес он, потрясенный. — Как это у тебя получилось? — а затем, всматриваясь все больше и больше, вдруг заключил: — А знаешь, он чем-то похож на Страшилу Милтона. Ты должен подписать рисунок. Он у тебя здорово получился.

Подписать? Этого еще не хватало. Тревис смущенно откашлялся и почти автоматически расписался наискось в углу.

— Вот, бери, — сказал он мальчику, просиявшему от счастья. — Значит, ты играешь в бейсбол?

Тревис знал, что существуют детские команды, но Брендон был слишком мал, чтобы играть в них.

— Ну, это наш бейсбол. Судят Алекс и папа, хотя ему всегда некогда. Сейчас он уехал в Муниполис…

— Ты хочешь сказать — Миннеаполис, не так ли?

— Наверное, да. Так, кажется, сказал папа. На этой неделе он не будет судить, а тетя Алекс, хоть и учится этому, но у нее получается хуже — ведь она девочка. А ты играешь в бейсбол, Тревис?

— Да, — ответит тот и подумал, что назвать тетю Алекс девочкой — все равно, что нью-йоркский небоскреб назвать шалашом.

— Это здорово. Значит, ты сможешь помочь тете Алекс?

Сообразив, как он был неосторожен, Тревис пошел на попятную.

— Боюсь, что не смогу, Брендон, ты уж извини, — поспешил он сказать своему юному другу.

— Ну, пожалуйста, Тревис, — захныкал Брендон, ластясь к нему.

Тревис посмотрел на него понимающим взглядом и вдруг сказал:

— Знаешь, давай лучше спросим тетю Алекс.

Это было уже совсем глупо.

— О’кэй, — обрадовался малыш. — Но я знаю, что она согласится.

Если об этом попрошу не я, подумал Тревис.

— Ну что ж, посмотрим.

Когда Алекс вошла в комнату, она увидела премилую картину — Брендон, свесив одну ногу, сидел на кровати Тревиса и с увлечением рассказывал тому, как весело он провел день, а Тревис делал вид, что ему это интересно. Однако было видно, что отлично чувствовал себя в обществе своего юного собеседника, что как-то не вязалось с образом матерого сыщика.

— Привет, — сказала Алекс. — Пришла посмотреть, как вы тут. Как самочувствие?

Это явно относилось к Тревису.

— Отлично, тетя Алекс, — ответил за него Брендон.

— Превосходно, — добавил от себя Тревис и посмотрел на нее через голову Брендона. В голосе его была нескрываемая ирония.

— Посмотри, тетя Алекс, что мне нарисовал Тревис. — Мальчик гордо показал ей рисунок.

Алекс без особого интереса взглянула на него, но вдруг взгляд ее остановился. Ее поразило мастерство исполнения. Всего несколько четких линий, тонкая выразительная штриховка — и на нее смотрит странное фантастическое существо, бесспорно доброе и даже симпатичное, хотя и безобразное. Этот рисунок ей что-то напомнил. Нечто похожее она уже где-то видела.

— Тревис сказал, что, раз папы нет, он поможет судить наш матч, если ты не против, тетя Алекс, — торопясь, выпалил Брендон.

Тревис нахмурился.

— Постой, Брендон. Это совсем не так…

— Нет, ты обещал, — прервал его мальчик. — Ты сказал, что будешь, если тетя Алекс согласится. Ты разрешишь ему помогать тебе, тетя Алекс?

— Может, мы с Алекс сами обсудим это, а, Брендон? — попытался сгладить неловкость Тревис. — Я все-таки еще болен. — И он бросил умоляющий взгляд на Алекс.

Но она, все еще с интересом разглядывая рисунок, без всякого удивления ответила:

— Ваша болезнь не помеха. Я разговаривала с врачом, он считает, что вы практически не опасны для окружающих. Правда, немного ослабели от долгого лежания в постели, но, когда начнете ходить, силы восстановятся и вы быстро пойдете на поправку. Свежий воздух будет вам только полезен, — заключила она и лишь тогда оторвала глаза от рисунка.

Взглянув на Тревиса, Алекс поняла, что сказала что-то не то.

Брендон был сообразительный мальчишка и, поняв, что одержал победу, решил поскорее убраться, пока Тревис не передумал.

— Ура! Он будет судить. Я должен сказать об этом ребятам. — И он опрометью выбежал из комнаты.

Алекс, бросив взгляд на мрачное лицо Тревиса, сочла благоразумным последовать примеру мальчика.

Почему он все-таки согласился, ломала голову Алекс в день матча, поглядывая на отвернувшегося молчаливого Тревиса, когда они мчались в «феррари» на стадион, где должна была состояться игра. Она все эти дни ждала его отказа, зная, что сама все подстроила. И он знал, но молчал. Несмотря на его вздохи и ворчание, Алекс была чертовски рада, что он сидит рядом. Так рада, что даже сама испугалась. Неужели она так привыкла к нему за эти дни? Его предстоящий отъезд не на шутку пугал ее. Но этого не избежать. Здесь никаких иллюзий у нее не было.

Почему Тревис до сих пор не уехал? Он почти здоров, осталась пара болячек то тут, то там, с болезнью он уже справился. Вид у него был просто отличный. Блестящие черные волосы снова аккуратно лежали на его голове, некогда такой встрепанной. Правда, они немного отросли, и слегка вьющиеся концы закрывали ворот сорочки и романтично кудрявились за ушами. Даже если он был еще слаб, то этого, судя по его виду и действиям, никогда не скажешь. Она не понимала, почему он все же не спешит уезжать?

— По всему видно, вы неплохо себя чувствуете, — заметила она, думая, что он вообще может уехать, даже не предупредив и не попрощавшись. Он не привык делиться своими планами.

Взгляд Тревиса, брошенный на нее, ничего не выражал. А в голове гвоздем засела мысль: не собирается ли она сказать, что его пребывание здесь затянулось?

Он приготовился услышать это с той самой минуты, как она сообщила мнение доктора о его благополучном выздоровлении, и уже приготовил несколько вариантов ответов.

Решив, что самое время переменить тему разговора, он ответил:

— Да, я неплохо себя чувствую, — а затем, без всякой паузы, вдруг сказал: — Я узнал от Брендона, что вы были замужем. Школьная любовь не так ли?

Алекс сразу не нашлась, что сказать, столь неожиданным был вопрос. И все же язык сам собой ответил, не дожидаясь веления разума:

— Мы впервые встретились, когда я была на втором курсе. На лекции.

Тревис нахмурился.

— Он преподаватель?

То, что должно было отвлечь их от опасной темы его отъезда, вдруг само по себе стало представлять живой интерес.

Несмотря на неожиданное вторжение в ее личную жизнь, Алекс не ушла от разговора.

— Нет. Он был изобретателем и предпринимателем одновременно. Его имя, возможно, вам знакомо. Он пионер массового производства персональных компьютеров, как Вилли Гейтс или Возняк. Его звали Стефан Збрески.

Тревису показалось; что он уже слышал это имя, но где и когда, он не мог вспомнить.

— По-настоящему мы сблизились, когда я уже была на последнем курсе. Его пригласили в наш университет прочесть несколько лекций о будущем компьютеризации.

Хотя Алекс было лестно, что Стефан обратил на нее внимание, ее всегда пугал его успех и непринужденный образ жизни. Она не торопилась ничего решать и меньше всего думала о замужестве, хотя он сделал ей предложение уже через три дня. Целый год она не решалась принять его предложение и согласилась лишь обручиться. Только спустя два года, перед самым окончанием университета, они поженились. Стефан все это время настаивал на браке, но, понимая ее сомнения, терпеливо ждал. Алекс же любила повторять, что впереди у них целая жизнь и торопиться некуда.

— Вы были счастливы? — спросил Тревис.

Как только можно быть счастливой целых четыре дня и семь часов впридачу, подумала Алекс.

— Да, — ответила она. Чувствуя на себе тяжесть его пристального взгляда, она неотрывно смотрела на дорогу.

— Что же произошло?

Она быстро посмотрела на Тревиса и снова на дорогу.

— Он умер.

Обычно этот короткий ответ прекращал дальнейшие расспросы даже самых любознательных собеседников.

Но это не относилось к Тревису.

— Как? — он знал, что вопрос груб и прямолинеен, но это мало заботило его. Имя Збрески напоминало о чем-то тяжелом и неприятном, но память отказывалась помочь. Возможно, подумал он, глядя на Алекс, он видел сообщение об их браке, опубликованное в газете. Збрески был достаточно знаменит, а Алекс — красива. Это вполне могло привлечь внимание газетных репортеров.

— Он погиб в результате несчастного случая, — пояснила она, уже не скрывая того, что его расспросы становятся ей неприятны.

Вот оно что, подумал Тревис. Но прежде чем он успел продолжить расспрашивать ее дальше, она решила, что теперь ее черед задавать вопросы.

— А как вы?

— Что — я? — переспросил он удивленно.

Его почти комический ужас перед тем, что придется рассказывать о себе, раззадорил Алекс. На щеке появилась ямочка от невольной улыбки.

— Да, вы. Вы были женаты?

— Никогда. Я для этого не гожусь. — Он уперся руками в щиток, когда Алекс круто повернула. — Все эти клятвы о вечной верности — не более чем лицемерие.

— Я с вами не согласна, — решительно возразила Алекс. — Мужчина и женщина испокон веков шли вместе, связанные близким и честным партнерством. На их союзе покоится благополучие общества. А вера в вечную верность обеспечивает их будущее, вселяет надежду. Всякий раз, когда цивилизация посягала на это, наступали хаос, упадок и катастрофа. Вспомните Древний Рим.

— Нет желания, — тихо сказал Тревис, даже не скрывая иронии. — Вы не возражаете, профессор Райт, если я завершу наш диспут следующим заявлением: это все не для таких, как я.

— Что вы хотите сказать? Кто они — эти такие, как вы?

— Будьте реалисткой, леди. Разве вы не видите, что я совершенно непригоден для семейной жизни?

— Откуда вам знать это? — тихо сказала Алекс и прибавила скорость, ибо они выехали на прямой и сравнительно пустой отрезок шоссе. — Ведь вы даже не пробовали.

Тревис бросил на нее взгляд, который она не поняла.

— Даже если я никогда не был женат, это не означает, что я жил монахом. Я как-то попытался иметь свой дом, что-то вроде семьи, хотя мое детство могло бы меня научить тому, что этого делать не следует. Все кончилось катастрофой. Бэт была милой женщиной, но ее жизнь со мной была адом.

Бэт? Сама мысль, что рядом с ним могла быть какая-то женщина, была Алекс неприятна. Если бы ей сказали, что это ревность, она бы искренне отвергла такое предположение.

— Но… — начала было она, однако Тревис остановил ее, покачав головой.

— Не надо, леди. Я действительно не подхожу для семейной жизни.

Когда машина свернула, Тревис невольно качнулся в сторону Алекс.

— Если вы еще не успели заметить этого, то скажу: я всегда люблю, чтобы все было по-моему.

Его близость мешала Алекс.

Она сбавила скорость — в ее состоянии лучше быть осторожной за рулем.

— Да, вы правы, я не заметила, — согласилась она, отвернувшись.

Ей стало не по себе от его оценивающего мужского взгляда. Она чувствовала, как он скользит по ней — от кончиков ее белокурых волос, по шее, груди, вниз, до туго обтянутых белыми джинсами бедер.

— Будет лучше, если вы узнаете, — тихо ответил Тревис.

Почему лучше? Она плохо соображала и как зачарованная следила за его рукой…

— Тревис!

Так и не поняв, произнесла ли она его имя Вслух или только мысленно, она перевела «феррари» на первую скорость, и он, тихо шелестя шинами, словно поплыл по узкому проселочному шоссе.

Рука Тревиса, сильная, выразительная, с длинными нервными пальцами, легла ей на колено…

Он что-то говорил тихим, глухим голосом, кажется, что у нее красивые ноги… Алекс свернула с шоссе и остановила машину. Она чувствовала, как дрожат руки, лежащие на руле.

Наконец она осмелилась и подняла на него глаза.

— Тревис…

Алекс хотела сказать ему что-то важное, но вдруг все вылетело из головы. Его руки уже ласкали ее, умные ласковые руки, а губы были совсем близко. Она знала, что сейчас он поцелует ее, хотя в эту минуту он почему-то чертыхнулся.

Но это уже не имело значения. Она закрыла глаза. Где-то далеко в ее сознании мелькнуло: не этого ли ты ждала все эти дни?..

Он жадно целовал ее, и Алекс слышала его прерывистое дыхание и громкий стук его сердца. Он не скрывал своей страсти, и, несмотря на исступленность ласк, в них не было мужской грубости, а только нежность и даже какая-то неуверенность, что тронуло ее.

От него дурманяще пахло мужчиной, здоровым, сильным, требовательным и нетерпеливым. Алекс сразу почувствовала, как далек этот поцелуй от того, первого, тоже в машине — перед отелем, куда она его привезла в день их знакомства. Тот первый поцелуй был неожиданным, как бы случайным, легким и куда-то унесшим ее… А в этом было что-то другое.

Запустив пальцы в его густые жесткие волосы, она еще сильнее прижала его лицо к своему, губы к губам, словно хотела сломать какой-то невидимый барьер между ними.

Когда же все это с ней случилось, пронеслось в голове? Когда ей захотелось ощутить их полное слияние — кожа к коже, сердце к сердцу, бьющиеся в унисон? Когда она поняла, что полюбила его, и не побоялась наконец осознать это?.. Уже тогда или сейчас?

В это мгновение дверца машины отворилась, и испуганная Алекс увидела чьи-то веселые и любопытные глаза. Они смотрели на нее и Тревиса с неподдельным изумлением.

— Вот это да! — раздался голос Шона.

Тревис поспешно отпрянул от Алекс и откинулся на сиденье. Алекс готова была поклясться, что сквозь стиснутые зубы с его уст слетело не только привычное чертыхание. Но ей было не до того. В эту минуту она вспомнила то важное, что хотела ему сказать.

— Тревис, — произнесла она тихо, заправляя за ухо выбившуюся белокурую прядь волос. — Мы приехали. Это стадион.