Прекрасный незнакомец

Глава 10

Когда наутро Керри пробудилась от своих снов — эротических снов об Артуре Кристиане, — мужчины уже ушли на работу.

Сны эти пробудили в ней живущее, дышащее существо, алчущее его прикосновений, заставили ее чувствовать приятную слабость, когда она вспомнила ощущения его рук и губ на своей коже, снова и снова воображать на все лады, как и где, могли бы эти руки к ней прикасаться.

Эти мысли сильно отвлекали ее, и Керри провела утро за прополкой маленького садика перед кухней, чтобы спрятаться от вопросительных взглядов Мэй. Она сражалась с густой путаницей лоз, на которых можно было бы повесить взрослого человека, и с растениями такого странного вида, что не сразу решилась прикоснуться к ним. Когда же сад успел так зарасти?

Работа не смогла ее отвлечь.

Пока она дергала и тащила упрямые сорняки, ум ее блуждал, переходя от снедающей ее тревоги за долину к жарким мыслям об Артуре, и его образ витал перед ней, обещая мучительные любовные ласки, от которых все тело ее пылало. Она перестала думать о любовных утехах задолго до смерти мужа и, честно говоря, почти не могла вспомнить, как это бывает, когда тебя обнимает мужчина. Но Артур… Артур разбудил в ней что-то такое, о существовании чего она никогда толком и не знала. То была глубоко запрятанная жажда мужских прикосновений.

Керри опустилась на корточки, потрясенная непристойностью своих мыслей, прижала к лицу грязные руки, чтобы охладить пылающие щеки. Неужели она превратилась в шлюху, обуреваемую такими непристойными, похотливыми… замечательными мыслями?

Да, это замечательные мысли — мысли, от которых ей делалось тепло, а в животе появлялся трепет, которого она не знала столько лет. Мысли, которые изгнали из головы все остальное, даже остатки здравого смысла. Мысли, от которых она тает, чувствуя себя очень хорошенькой, и мечтает о том, чтобы он снова и снова смотрел на нее и прикасался к ней.

Везде.

Керри смятенно погрузила руки в черную землю, откапывая, круглый корень какого-то крупного пурпурного растения. Нужно сосредоточиться на насущных проблемах, а не мостить дорогу в преисподнюю.

И видит Бог, ее проблемы требуют всего ее внимания.

Без всякой охоты и с изрядной долей усилий она заставила себя снова обдумать свое затруднительное положение, как уже делала это тысячу раз в поисках выхода. Ничего не изменилось. Впрочем, нет — вчера вечером она снова перечитала те письма, тщетно надеясь — а вдруг она что-то не так поняла в письмах мистера Реджиса. Но она все поняла верно — мистер Реджис выражался весьма точно: их сгонят с земли, и каждый проходящий день — это еще один день, который она потеряла, пытаясь найти выход из создавшейся ситуации.

И все же она была охвачена ошеломляющей и безумной решимостью выжить в этой катастрофе. Ее поездка в Дании и обратно пробудила у нее поразительную веру в себя. Впервые в жизни она ощутила, что в состоянии жить без мужа, без матери или отца. Она всегда думала о себе или как о несчастной дочери своей матери, или как о жене и сиделке мужа. Даже когда Фрейзер уже не мог заботиться об их скромном хозяйстве и за хозяйством старого клана Маккиннонов присматривала Керри, она все равно считала, что это он заботится о них.

Потребовалась эта необычная поездка из Данди, чтобы она увидела — она, Керри Маккиннон, живучая. Она проживет без Фрейзера, без лорда Монкриффа, даже без Томаса. Она в состоянии вылепить свою судьбу, в состоянии пережить худшее. И ей же богу, она намерена пережить то, что угрожает ее очагу, пусть она не имеет ни малейшего понятия, как остановить то, что на нее надвигается. Она знала только, что не потеряет все и ее не отошлют в тот ад, который ждет ее в Глазго. Лучше умереть!

Плечи ее поникли; руки отпустили пурпурное растение и упали.

Она подумала, не продать ли все, что принадлежало Маккиннону, — все, что не было прибито к полу. Фрейзеру повезло — он унаследовал от своего отца много красивых вещей, но, внимательно осмотрев то, что можно продать — мебель, немного старого фарфора, кое-какие золотые безделушки, даже ржавый плуг, — она сильно усомнилась. Все это, вместе взятое, вряд ли будет стоить больше нескольких сот фунтов. Это не было сопоставимо с теми пятью тысячами, что она должна барону Монкриффу, не говоря уже об из ряда вон выходящей сумме, которую она задолжала Шотландскому банку.

Вероятно, клан Маккиннонов сможет уехать отсюда, как это делали многие до них. Вероятно, в конце концов, это не такой уж плохой выход из положения.

Вероятно, Господь Бог не считает, что она должна оставаться в Гленбейдене, как ей всегда этого хотелось.

Но куда им деваться? Америка? Она слыхала о богатых возможностях, которые предоставлены там всякому, вне зависимости от сословия или национальности. Сейчас у нее нет денег на проезд для них всех, но если продать коров, может, и наберется. Ну, хорошо, а что будет с ними в Америке? Вряд ли денег от продажи коров хватит, чтобы они смогли обосноваться в чужой стране.

Керри снова вцепилась в растение с пурпурным стеблем, отказавшись уступить его упрямым корням. Она не позволит себе думать о том, какой выход остается у них, но одно ей ясно — в Глазго она не поедет.

Должен же быть какой-то выход. Не может не быть, и, черт все побери, она найдет его или умрет, пытаясь найти.

Наконец растение было вырвано, и комья земли разлетелись во все стороны.

Следующие дни прошли в водовороте беспокойных мыслей — Керри отчаянно искала выход из положения.

Единственным светлым пятном в ее грустном существовании был Артур.

Он постоянно дразнил ее, крал интимные прикосновения, ловил наедине и целовал страстно, так что она задыхалась, краснела и улыбалась, как лунатик. Краденые прикосновения и тайные поцелуи помогали ей быть нечувствительной к ужасной дилемме, стоявшей перед ней, но только на короткие отрезки времени. Но даже когда она остро ощущала нависшую над ней катастрофу, ее подбадривали стойкость и веселость Артура.

Он даже начал проделывать отверстие в броне, которой окружил себя Томас.

Даже Томас не мог укорить того, кто улыбался в лицо всему, через что он провел Артура. По причинам, совершенно не понятным Керри, Томас придумывал для него самые немыслимые и невыполнимые поручения — от хождения за старинным плугом, в который были впряжены два старых быка, до вскарабкивания на вершину Дин-Феллона, чтобы найти гнездо хаггиса. Гнездо это, разумеется, было исключительно плодом воображения Томаса. Хаггис — шотландское блюдо, приготовленное из овечьих потрохов, это же всем известно.

Всем, кроме Артура Кристиана.

Керри не увидела, когда началась эта потеха, — ее сильно беспокоили несушки, не желавшие класть яйца. Узнав, что натворил Томас, она сердито пригрозила удушить его собственными руками. Но на эту угрозу Томас только отмахнулся.

— Человек должен знать, девочка, как выживают в этих краях.

Это грубое замечание еще сильнее разозлило ее, и Томасу пришлось спешно ретироваться в сарай, поскольку Керри напомнила ему, что шотландцы славятся своим гостеприимством и потому она искренне надеется, что в Америке его ждет такое же гостеприимство, когда он, наконец, отправится в свое путешествие.

Вторая половина дня тянулась черепашьим шагом; казалось, стрелки на отцовских часах стоят на месте. Когда было уже далеко за полдень, Керри пришла в отчаяние, решив, что Артура постигла какая-то ужасная участь, если не сама смерть. Ей представлялось, что его великолепное тело распростерто, изломано падением на острые скалы. Она так встревожилась, что, когда начало смеркаться, потребовала от Томаса послать людей на поиски, но этому помешал звук рога, долетевший от одного из коттеджей.

Керри бросилась в маленький дворик «белого дома», Томас бежал следом за ней.

Артур вернулся. Он шел и беспечно насвистывал — несмотря на прихрамывание, которое он вовсе и не собирался скрывать, — и нес грубый тканый мешок, небрежно перекинутый через плечо. К Томасу и Керри тут же подошли Мэй и Большой Ангус. Все четверо с благоговейным восторгом смотрели, как внизу, по изрезанной колеями дороге, идет Артур — идет хромая, но весело — между коттеджами, крытыми соломой, кивая и обмениваясь приветствиями с их соседями.

Когда он подошел к «белому дому», Керри заметила, что штаны у него разорваны, по меньшей мере, в двух местах, прекрасные сапоги испорчены так, что починить их уже не удастся, а на спине и под мышками виднеются пятна пота — результат его трудов.

Несмотря на чумазый вид, он широко улыбнулся.

— Томас, мой славный друг, — весело крикнул он, — какой вы умница, сэр, право слово! Вы были совершенно правы — гнездо хаггиса действительно находится на вершине самого высокого утеса Дин-Феллона, и притом в самом недоступном месте. Я уже казался себе птицей и начал хлопать крыльями. Но поскольку я малый проворный, мне удалось подняться на вершину, и я очень рад, что сделал это. Вы представить себе не можете, какое сокровище обрел я на этом морозном пике!

Томас смущенно взглянул на Большого Ангуса и искусно проигнорировал убийственный взгляд, который бросила на него Мэй.

— Неужто? — осторожно вопросил он, глядя на Артура.

— Вот вам и неужто, — протянул Артур. — Жаль, что у меня не было четырех мешков — я бы с легкостью наполнил их доверху обильными дарами вашего хаггиса. Я с нетерпением предвкушал, какой вкусный пирог сделает из него Мэй, и когда я размышлял об этом, — продолжал он, небрежно скинув мешок с плеча, — мне вспомнился по совершенно необъяснимой причине один особенно скучный вечер в Эдинбурге, в отеле «Кеннилворт», когда мне представился случай поговорить с каким-то малым, который закусывал тушеным хаггисом. — С этими словами он швырнул мешок Томасу, и тот поймал его на лету. — Да, сэр, я вспомнил об этом тушеном хаггисе и надеюсь, что ваш пирог с хаггисом окажется столь же вкусным, как-то восхитительное блюдо в Эдинбурге. А теперь я прошу прощения — мне бы хотелось смыть… э-э-э… хаггис с рук. — Он кивнул и пошел, хромая и насвистывая, к насосу.

Большой Ангус, Мэй и Керри все как один повернулись к Томасу. Он смотрел на мешок, прищурившись; потом медленно поднял его, открыл и тут же сморщился — в нос ему ударило отвратительной вонью. Моментально рядом с Томасом оказался Большой Ангус; он вытянул шею, заглянул в мешок — и расхохотался. Вырвав мешок из рук Томаса, он протянул его Мэй, чтобы та тоже посмотрела.

— Овечий помет, — весело прогудел он и оглушительно заржал в ответ на какую-то неотчетливую фразу, которую Томас пробормотал себе под нос.

Мэй немедленно разразилась потоком упреков по адресу Томаса на гэльском языке, а Большой Ангус восторженно хлопал его по спине.

Незаметно для других Керри повернулась, чтобы посмотреть на Артура. Тот, качая воду в ведро, ощутил ее взгляд, поднял глаза и подмигнул ей, ласково улыбнувшись.

Именно в этот момент Керри и поняла, что никогда больше не встретит такого удивительного человека, как Артур Кристиан. Она его любит. Она любит этого прекрасного человека всем сердцем.

На следующий день чувство это укрепилось. Уилли Кейт принес почту и весть о том, что великолепная лошадь барона Монкриффа повредила ногу. Она паслась в долине, но никто не мог подойти к испуганному животному, чтобы заняться его ногой. По мнению большинства, кобылу нужно было прикончить — лучше всего из ружья.

Артур, чинивший курятник, услышал это и тут же бросился к ним.

— Где эта лошадь?

— Вы ее легко найдете, милорд. Она внизу, в долине, у края озера.

— Как далеко?

— Миля, не больше, — ответила Керри. — У нас есть повозка…

— Некогда ждать. Но если у вас есть лишний овес, буду весьма признателен. Эй, малый, проводи меня к ней. — Он обнял Уилли за плечи и тихонько подтолкнул его вперед, чтобы парень отвел его туда, где находится поранившаяся лошадь, которой грозил выстрел из баронского ружья.

Спустя некоторое время, протрясясь по рытвинам гленбейденской дороги, Керри и Томас нашли лошадь и небольшую кучку людей, собравшихся у северной оконечности озера. Одни сидели в повозках, другие стояли небольшими группами, и все они явились ради кровавой потехи — посмотреть, как кто-то издали пристрелит молодую чалую. Посреди толпы возвышалась высокая представительная фигура барона Монкриффа, стоявшего подбоченясь; рядом был его сын Чарлз, который смеялся так весело, словно пришел на воскресный пикник.

Томас еще не успел остановить повозку, а Керри уже мчалась к ним, прижимая к себе мешок с овсом. Она подбежала к собравшимся и устремила взгляд в том направлении, куда смотрели и указывали все.

Артур стоял один на пустоши, сунув руки в карманы. Поранившаяся лошадь била копытом немного в стороне, в нескольких ярдах, под тенью одинокого дуба. Ужас ясно читался по выкатившимся белкам ее глаз, которые были видны даже с того места, где стояла Керри. Артур вынул из кармана руку и почесал в затылке. Потом сделал один пробный шаг вперед, но лошадь заржала и отступила, припадая на больную ногу. Артур тут же присел на корточки, хлопнул в ладоши и, кажется, заговорил с лошадью. Та навострила уши, потом склонила голову набок, чтобы лучше видеть Артура, словно страшно заинтересовалась тем, что он говорит.

Наконец Артур очень медленно встал и сделал один неспешный шаг к животному, потом еще один. Лошадь тихонько заржала, оскалив зубы, но Артур шел к ней, не переставая говорить. Керри прямо-таки слышала его спокойный, уговаривающий голос, и, что бы он там ни сказал, это возымело желаемый эффект. Медленным и ровным шагом он подходил все ближе, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки от лошади.

Толпа вокруг Керри затихла; люди смотрели, как Артур протянул руку и коснулся лошадиного носа. Все затаили дыхание, а он подошел еще ближе и погладил шею лошади. Та не шевельнулась, и даже казалось, что она немного расслабилась, словно ощутив облегчение и доверие.

Артур долго поглаживал лошадь по шее, а потом присел на корточки и принялся рассматривать поврежденную ногу. Вскоре он встал, опять погладил лошадь по шее и плечам, затем повернулся и целеустремленно зашагал через пустошь. Он шел широким уверенным шагом, таким уверенным, что, глядя на него, Керри не смогла сдержать гордой улыбки.

Керри оглянулась; это было опрометчиво с ее стороны — она наткнулась на пронзительный взгляд барона Монкриффа и вздрогнула.

— Кто это такой? — резко спросил он. Улыбка Керри погасла.

— Один англичанин, милорд. Я… он…

— Это просто странник.

Керри удивленно обернулась к Томасу, но тот смотрел на Монкриффа с непроницаемым выражением лица.

— Странник? — Голос Монкриффа звучал недоверчиво.

— Да, это английский странник, ищет поэзии, вот и все. — Монкрифф с подозрением покосился на Томаса, а затем обратился к Артуру, вступившему в центр толпы.

— Ну, сэр, — проговорил барон, преувеличенно низко кланяясь, — я ваш благодарный должник. — И, протянув руку, он многозначительно улыбнулся: — Позвольте мне отблагодарить вас по достоинству в Монкрифф-Хаусе.

Артур посмотрел на протянутую руку, на мгновение заколебался — что не укрылось от Монкриффа — и пожал ее.

— Вы ничего мне не должны, сэр, — просто я очень люблю лошадей.

— Вы англичанин, — заметил Монкрифф, когда Артур отпустил его руку. — В нашем медвежьем углу гости бывают не часто… особенно англичане. Вы должны прийти к нам на маленький фуршет. А мой работник отведет лошадь.

— Благодарю вас, но мне не хотелось бы навязчиво злоупотреблять вашим гостеприимством.

— При чем тут навязчивость? — пожал плечами Монкрифф. — Особенно если речь идет об английском приятеле покойного мистера Маккиннона. — Он оглянулся на какого-то старика с обветренным лицом и коротко кивнул ему.

— Прошу прощения, сэр, но вы ошибаетесь. Я никогда не был знаком с покойным мистером Маккинноном, — возразил Артур.

Монкрифф равнодушно пожал плечами.

— Вот как? А я уверен, что Маккиннон говорил о каком-то своем знакомом англичанине. Ну да ладно, — махнул он рукой. — Если вы не хотите принять мое приглашение, то, разумеется, позволите мне заплатить вам, милорд…

— Как я уже сказал, вы ничего мне не должны, но чалой вы задолжали — ногу она повредила давным-давно. У нее порез на щетке над копытом, он гноится и требует немедленного лечения, — холодно сообщил Артур.

Это заявление удивило Монкриффа. Его взгляд мгновенно устремился на Чарлза, который ковырял землю носком сапога, робко посматривая на Керри.

— Миссис Маккиннон, вы принесли овес? — нетерпеливо спросил Артур и взял у нее мешок. Он не стал ждать, когда Монкрифф придет в себя; тот еще ничего не сказал, а Артур уже шел через пустошь.

Барон Монкрифф был недоволен. Он повернулся к Керри, глаза его сверкали.

— Я не позволю себя одурачить, миссис Маккиннон! — процедил он. — Фрейзер Маккиннон посматривал в сторону Англии, но это ничего ему не дало!

Фрейзер посматривал в сторону Англии? Что это значит? Керри взглянула на Томаса, но тот тоже был удивлен.

— А лошадь поправится? — спросил Чарлз.

— Да, Чарлз, — буркнул Монкрифф и снова бросил на Керри сверкающий взгляд, хлопнув сына по плечу. — Не хитрите, миссис Маккиннон! Можете думать, что ваш англичанин вам поможет, но это не так! Пошли, Чарлз.

Подтолкнув сына в сторону ожидавшего их экипажа, он бросил на Керри уничтожающий взгляд и отправился следом. Керри показалось, что взгляд этот пронзил ее насквозь. Внутри у нее все сжалось. Она отвела взгляд, чтобы не видеть Чарлза. Ни за что! Ни за что она не пойдет к нему, ни ради своего клана, ни ради кого бы то ни было. Она задохнулась, втянула воздух, но тут перед ней предстал Томас, и лицо у него было угрюмое.

— Что он имел в виду, говоря об англичанине? — насупившись, осведомился он.

Она пожала плечами, устремила взгляд на Артура — он снова сидел на корточках и рассматривал раненую ногу лошади, которая с довольным видом жевала овес.

— Правда же, я понятия не имею, — солгала Керри. И, увидев недоверчивый взгляд Томаса, воскликнула: — Он человек с причудами, Томас! Не могу же я читать его мысли! — Услышав это, Томас сузил глаза и посмотрел на нее с еще большим недоверием, так что Керри предпочла повернуться в ту сторону, где Артур обихаживал лошадь. — А ведь он умеет обращаться с лошадьми, верно?

— Да, — проворчал Томас, неохотно переводя взгляд на Артура. Тот уже успокоил лошадь и перевязал ей ногу бинтом, который принес слуга барона.

Керри смотрела на Артура, стараясь казаться равнодушной, хотя ее сильно встревожили слова Монкриффа. Она и вообразить не могла, что у Фрейзера был знакомый англичанин — уж она-то, конечно, знала бы об этом! Но даже если это было так, что это могло бы означать? Наверное, Монкрифф просто старается запугать ее, вызвать у нее смятение.

И все же ее это тревожило.

Тем временем Артур закончил работу и передал лошадь слуге барона.

Толпа разошлась. Артур с довольным видом поднимался по склону, где его поджидали с повозкой Керри и Томас.

— Полагаю, завтра девочка будет чувствовать себя лучше. Она молодец и не даст одолеть себя противному порезу или упрямому шотландцу, — пошутил он.

— Да, вы умеете обращаться с лошадьми, — пришлось согласиться Томасу.

От этих слов улыбка Артура стала широкой до невозможности.

— Боже мой, мистер Маккиннон, неужели уши не обманывают меня? Неужели с ваших уст действительно сорвалось доброе слово? — Он расхохотался, а Томас вытаращил глаза, пробормотал по-гэльски, что он об этом думает, и буквально взлетел на повозку.

Все еще посмеиваясь, Артур улыбнулся Керри.

— Прежде чем я уеду, этот старый дурень, ваш родич, будет, есть хаггис из моих рук, помяните мое слово, — пообещал он и небрежно положил руку ей на спину, чтобы помочь устроиться рядом с Томасом.

Впервые она не ощутила странного жара, который всякий раз охватывал ее, когда он небрежно прикасался к ней. Она просто ощутила его руку у себя на спине — так поразили ее эти слова, они обрушились на нее, как гром, пронзили до мозга костей.

«Прежде чем я уеду…»

Впервые она позволила себе задуматься об этом, впервые увидела мысленным взором его спину — как он выходит из дверей ее дома.

Чтобы никогда больше не возвращаться.

Неужели она сможет стоять и смотреть, как он уходит?

Ее охватила жуткая паника; ей очень захотелось броситься в его объятия и умолять его не уезжать, никогда не покидать ни ее, ни Гленбейден… Но разум сумел одержать верх над глупым сердцем. А практический ум предупредил ее сердце, что он уйдет из ее дома через несколько дней — разумеется, уйдет! — ибо, что делать в Гленбейдене такому человеку, как Артур Кристиан? О да, он выйдет за дверь, и когда это случится, ей придется посмотреть в лицо неизбежности — она никогда больше его не увидит. Его присутствие здесь — не более чем забавная шутка судьбы, мгновение во времени, которое принесло ей неожиданное утешение в самый темный период ее жизни.

В одно прекрасное утро он разбудил ее и показал ей солнце. Неужели она сможет теперь смотреть, как он уходит, зная, что после его ухода она снова погрузится в вечную тьму?

Потому что, как бы она ни любила его, как бы ни обожала, лорд Артур Кристиан, из рода английских Сазерлендов, так далек от простушки Керри и от Гленбейдена, как только может быть далека Земля от Солнца. Потому что, как бы он ни был ей желанен — а видит Бог, это так, — ему здесь не место. Ни теперь. Ни когда-либо. Ни с ней. Этот эпизод должен закончиться.

И пока они тряслись по расхлябанным колеям, она убедила себя, что это, наверное, и к лучшему — если он разобьет ее сердце вдребезги. Ибо на что ей сердце без него?