Прекрасный незнакомец

Глава 13

Размышляя позже о своем путешествии в Данди, Артур вспоминал этих несносных братьев Ричи. Один из близнецов вытянул из кармана Артура немалую сумму за весьма сомнительное удовольствие проплыть по Лох-Эйгг на каком-то, в сущности, куске дерева.

Добравшись до южного берега озера, Артур отправился пешком в Перт, где с него снова запросили невероятную цену — на сей раз за малопривлекательный кусок лошадиного мяса, на каковой и ушли последние кроны, что еще оставались у него в кармане. Наверное, подумал он, придется питаться ягодами и древесной корой, пока он не доберется до Данди и до Шотландского банка, где, к счастью, он хранил приличные деньги. Артур недоумевал, как же обычно удается шотландцам добывать лошадей — ведь в двух случаях, когда он был вынужден покупать их, продавцы вели себя так, словно были одержимы желанием не продать лошадь, а купить ее. На самом деле удивляться здесь нечему, подумал он, увидев то, что ему назвали подходящей лошадью. У нее была провалившаяся спина, она шла чудовищно медленно и тряско, а когда Артур попробовал ее подстегнуть, отреагировала так сердито, что он тут же назвал эту старую клячу Томасом.

Путешествие в Данди заняло, как ему показалось, не пару дней, а пару недель. Потому что за каждым холмом, на который Томасу удавалось подняться, оказывался следующий, более высокий. Что еще хуже — приятная летняя погода вдруг резко испортилась. Над головой низко нависли тяжелые серые тучи, а холодный затяжной дождь, похоже, и не думал прекращаться. Настроение у Артура не намного улучшилось, когда он осведомился у какого-то фермера, как проехать на Блэргоури. Фермер по меньшей мере с полчаса — Артур мог бы в этом поклясться — гладил свою рыжую бороду, размышляя над его вопросом, после чего показал костлявой рукой и еще более костлявым пальцем вправо.

А потом стал объяснять, куда он указывает, с таким сильным акцентом и такой скороговоркой, что Артур совершенно не понял, что он сказал. И вместо того, чтобы попросить фермера повторить сказанное, просто поехал в ту сторону, куда указывал костлявый палец, — как выяснилось, в неправильном направлении. Факт этот он, естественно, не осознал, пока не въехал в ту же деревушку, из которой выехал утром, — но с противоположной стороны.

При свете дня — когда ему удавалось отличить дневные часы от ночных — он то и дело встречал каких-то странных людей, и эти встречи убедили его, что он попал в волшебную сказку. Например, он встретил молодого человека, копавшего яму возле дороги. Артур остановился, чтобы Томас мог поесть, что он делал семь раз на дню, и стал смотреть на незнакомца. Тот не обращал на Артура ни малейшего внимания, ни разу не замедлил темпа своей работы и предавался ей с таким пылом, что Артур не выдержал и спросил, в конце концов:

— Неужели вы хотите прокопать тоннель до Китая? — Он усмехнулся собственной шутке. Человек продолжал копать.

— Нет.

— Значит, роете колодец? — спросил Артур уже более серьезным тоном.

Человек бросил на него взгляд, не переставая копать. •

— Нет, — снова ответил он.

Однако чета, которую Артур встретил неподалеку от Данди, затмила этого человека своим странным поведением. Артур остановился напоить Томаса — старая кляча не могла пройти больше сорока футов, не подкрепившись каким-нибудь способом, — и спросил, можно ли напоить лошадь из их ручья. Услышав его произношение, женщина всплеснула руками, а мужчина послал Артуру беззубую ухмылку. Они пылко предложили напоить лошадь досыта и с такой же пылкостью предложили ему войти в их маленький коттедж закусить тушеным мясом, пока лошадь пьет. Наконец-то, решил Артур, вот шотландская семья, которой действительно пришелся по душе англичанин. Они выглядели совершенно нормальными людьми, и он с удовольствием слез с Томаса и вошел в коттедж, ожидая увидеть нечто столь же опрятное и веселое, как уютные комнатки Мэй. Но, едва войдя, застыл на месте. Главную комнату коттеджа занимала огромная корова, жующая сено.

За исключением этой полоумной пары, которая не видела ничего необычного в том, что корова помещается в жилой комнате, каждый встречный приветствовал Артура со слегка завуалированным презрением — это становилось ясно, едва он открывал рот. Он вскоре понял, что сакс — в здешних местах лицо нежелательное. Чем дальше он ехал, тем отчетливей понимал, что всеобщее презрение к англичанам почти никак не связано с историей, а скорее с уверенностью, что за повсеместным вытеснением горцев из их долин стоят англичане.

Артур понятия не имел, на самом ли деле за этими быстрыми переменами в сельском хозяйстве стоят именно английские инвесторы, но к тому времени, когда он добрался до Данди, он тоже начал относиться к англичанам с неприязнью.

Однако в Данди сочувствие, которое вызывали у него шотландцы, быстро улетучилось.

Прежде всего, мистер Джейми Реджис, эсквайр, не приехал на назначенную встречу, что вызвало сильное раздражение у Артура. Если и было нечто такое, чего он не мог простить, — так это когда ему что-то обещали и не выполняли обещанного. По мнению Артура, мистер Реджис именно так и поступил, нарушив обещание вдвойне, если учесть, что он небрежно отнесся к вопросу о выселении.

Но выселение Артур не ставил ему в вину.

Во-вторых, он не мог найти подходящего жилья в городе. Там не было ни отеля, ни трактира для путешественников, где мог бы остановиться на время приличный человек. «Уэллес Армз», лучшее, что мог предложить Данди, оказалось ветхим сооружением, где даже некуда было поставить лошадь. В те дни, пока он поджидал тучного маленького стряпчего, он переезжал из одного паба в другой — судя по всему, в Данди их было предостаточно — в поисках комнаты, где он мог бы выспаться, не слыша на протяжении всей ночи шумного веселья и песен.

К счастью, он сумел выяснить в единственной юридической конторе города, что мистера Реджиса ждут на днях. Он пожалел, что не знал об этом раньше, поскольку ему никак не удавалось отогнать мысли о Керри; мысли эти терзали его с того момента, как он вошел в туман, стоящий над наполовину сжатым ячменным полем, оставив ее позади. Теперь стало еще хуже — ему нечем было занять себя, образ Керри, лежащей обнаженной в постели в то утро, когда он ушел, преследовал его повсюду. Ведь теперь он знал, что мог бы пробыть там дольше и смотреть, как она спит…

Артур часто думал о ней в те одинокие, беспокойные часы, что он проводил на качающейся спине своенравной клячи, а в Данди с воспоминаниями стало еще хуже.

Поначалу он попытался облегчить свое состояние, написав письма друзьям и родным. Он написал десятки писем и в каждом новом письме подробнее, чем в предыдущем, описывал свою жизнь в Шотландии. Когда он истощил свой мысленный список всех кандидатур, хотя бы отдаленно подходящих для того, чтобы написать им письмо, он стал бродить по узким улочкам Данди. Но отвратительный запах джута и льна, распространявшийся из текстильных фабрик, смешанный с тяжелым запахом рыбы, загонял его в очередной трактир, где его охватывало все большее беспокойство и преследовали воспоминания о Керри.

Она ему снилась. Ночь за ночью ее образ медленно и упорно вытеснял образ Филиппа в ночных видениях его рассудка. Керри смеется, Керри идет, Керри просто есть на свете — и всегда, всегда вне его досягаемости.

Совсем как Филипп.

Проведя несколько суток, таким образом, Артур решил, что ему необходимо развлечься, иначе из-за этих сновидений он и впрямь сойдет с ума.

И он занялся гольфом.

Он видел пару раз в Англии, как играют в эту незнакомую игру, но в Данди обнаружил, что жители буквально взводами отправляются за город, крепко зажав под мышкой деревянные клюшки, которыми они будут ударять по мячу. Как-то он увидел трех юношей, каждый из них нес по три таких клюшки. И Артур пошел за ними, поскольку делать ему было абсолютно нечего.

Они привели его на вершину травянистого холма, где он увидел своего рода скаковую дорожку, которую шотландцы, как он выяснил, называют полем для игры в гольф; разбито оно было среди песчаных гряд и холмов, смотрящих в сторону Ферта, притока реки Тей. Один из юношей достал маленький кожаный мяч и положил его на землю прямо перед собой. Выбрав одну из трех деревянных клюшек, он расставил ноги в кожаных штанах, опустил голову и ударил клюшкой по мячу. Все трое стояли молча, сосредоточенно глядя на кожаный мяч, взлетевший высоко к солнцу, а потом приземлившийся посредине лунки с водой. При виде этого у юноши, бившего по мячу, вырвался огорченный крик, а двое других рассмеялись.

Когда второй юноша занял его место, они заметили, что неподалеку стоит Артур.

К тому времени, когда село солнце, Артур сделал сто четырнадцать ударов клюшкой.

К сожалению, они не принесли покоя его голове.

Образ Керри не покидал его даже после того, как он просыпался по утрам, и преследовал на протяжении всего дня, заставляя сомневаться во всем, что он делал. В сновидениях присутствовал и Филипп, его ночной посетитель, и негодование, от которого Артур никак не мог избавиться, хотя прошло уже три года. Особенно не давало ему покоя негодование, которое вызывала затеянная другом немыслимая авантюра. Ну, зачем Филипп так беспечно поместил свои деньги? Это же просто смешно — и это тоже Артур мог добавить к списку прегрешений Филиппа — так неудачно поместить деньги, совершенно не зная положения дел, а ведь платить, в конечном счете, придется Керри, которая потеряет все средства к существованию.

Не сделай Филипп того, что сделал, Артур никогда не встретился бы с Керри и его никогда не терзали бы с такой жестокостью воспоминания о ней.

Да, но как он может обвинять Филиппа, коль скоро сам виноват в том, что не обратил на это ни малейшего внимания, когда еще имел возможность чем-то помочь? Что же он за человек в таком случае, если отвернулся от Филиппа, когда тот больше всего в нем нуждался? Филипп, единственный человек в жизни Артура, который пожелал, чтобы Артур вел его, единственный, кто верил, что Артур способен на это. Ну, вот он и привел его — не так ли? — прямиком в могилу.

Артур ненавидел себя за то, каким он был и каким стал.

Вот если бы он был похож на Керри!

Господи, он никак не мог перестать думать о ней, о необыкновенном ощущении ее кожи под своими губами, ее тела, жара ее недр. Ему все время виделось, как она идет по ячменному полю, проводя рукой по верхушкам колосьев. Не мог он отогнать даже такие простенькие воспоминания, как ее веселая болтовня с Мэй, ее смех, который озарял их всех, точно солнечные лучи, ее пляска под скрипку Рыжего Доннера, ее улыбка во время ежедневных посещений старой карги Уинифред, то, как стряхивала она зерна со снопа ячменя. Он никогда не видел женщины, подобной ей, никогда так не восхищался женщиной. Среди светских леди, благосклонности которых он добивался, или тех, кто добивался его благосклонности, он никогда не встречал такой, которая обладала бы хоть частицей естественной красоты — красоты, которой обладает Керри.

Не правда ли, забавно, что она так недосягаема? Керри родилась в иной стране, в ином общественном слое, иначе воспитана. С таким же успехом он мог бы положить глаз на воображаемую королеву луны — Керри для него точно так же недосягаема.

И за это он возненавидел весь мир, возненавидел все, что получил по праву своего рождения. Он завидовал скромной и простой жизни Томаса — труженика, покой которого могло смутить только желание попутешествовать и повидать мир. Но Артур не шотландец и уж ни в коей мере не фермер. Он принадлежит к самому высокому социальному слою, вхож в самые престижные дома на всех Британских островах. Он не мог ни при каких обстоятельствах — реальных или выдуманных — вообразить себя в Гленбейдене.

И это его злило.

Так злило, что он с яростью бил и бил по «мячу», отбрасывая его с каждым днем, все дальше и дальше, словно цель его оказывалась все дальше и дальше от лунки. Его это не волновало.

Он как раз возвращался с очередной игры в гольф, которой занимался недалеко от замка Эффлек, когда хозяин трактира «Ястреб и чертополох» вышел ему навстречу. Артур сразу же подумал, что трактирщику вздумалось запросить с него побольше денег за содержание Томаса, который безмерно раздражал его — невыносимо было тратить хорошие деньги на такую бесполезную лошадь. Но трактирщик удивил его, сообщив новость — мистер Реджис, эсквайр, оставил Артуру свою визитную карточку.

Давно пора, черт побери!

Артур спешился, бросил поводья какому-то веснушчатому парню и нетерпеливо выхватил карточку из руки трактирщика.

— Надеюсь, он сообщил, где его можно найти? — резко спросил Артур.

— Да. Сообщил, — спокойно ответствовал трактирщик и вернулся в дом, не взяв на себя труд, поведать Артуру, где же именно можно найти Реджиса.

Артур, нахмурившись, перевернул карточку. Там было написано очень аккуратным почерком: «Трактир „Броти“.

Замечательно. Он должен отправиться в трактир «Броти», словно он стряпчий, а Реджис — клиент. Он повернулся, схватил поводья, взлетел на проваленную спину Томаса и выехал со двора, радостно предвкушая, как удавит сейчас этого негодяя.

Между тем негодяй-стряпчий был не склонен терпеть мрачное настроение Его Высокомогущественного Я. Джейми совершил очень тяжелое путешествие из Форт-Уильяма, устал, проголодался и так перетрудился, что ему начало казаться, будто он никогда уже не сумеет отдохнуть. Увидев, что по двору идет лорд Кристиан, Джейми тяжко вздохнул и допил свой горький эль. Когда лорд Кристиан ворвался в маленькую общую комнату трактира, Джейми вскочил на ноги. Но едва невыносимый сакс подошел к нему, мистеру Реджису пришлось прикусить язык и согнать с губ насмешливую улыбку — безупречные сапоги, вызвавшие у него такое восхищение всего лишь три недели назад, были вконец испорчены. Похоже, лорд Кристиан претерпел на шотландской земле кое-какие испытания, и от мысли об этом мистер Реджис почувствовал себя счастливым. Настроение его значительно улучшилось, и он протянул руку.

— Милорд, как поживаете?

Подойдя к нему, Кристиан резко остановился, посмотрел на протянутую руку, еще сильнее — как это ни невероятно — нахмурился и скрестил руки на груди. Некоторое время он сверлил гневным взглядом мистера Реджиса, потом скрипнул зубами, сдерживая ярость, и, наконец, процедил:

— Реджис.

Джейми ухмыльнулся и указал на стул напротив себя.

— Не присядете ли?

Сакс с подозрением посмотрел на стул, потом на Джейми. Всем своим видом, показывая, что не намерен здесь рассиживаться, он медленно опустился на стул, а Джейми удобно устроился на своем.

— Извините за опоздание, милорд. Ничего не мог поделать — задержали в Форт-Уильяме.

Кристиан неловко поерзал на стуле, пытаясь просунуть свои длинные ноги под стол.

— Вы не только опоздали, мистер Реджис, вы еще и не последовали моим настоятельным указаниям…

— Я прошу прощения, действительно прошу! — торопливо прервал его мистер Реджис.

— Это я прошу прощения! Вы хотите сказать, что выполнили мои указания выселить мистера Фрейзера? — спросил Кристиан; грудь у него раздувалась от высокомерия.

Надменный дурень.

— Возможно, не строго так, как вы наказали, но я определенно следовал вашим указаниям!

Явно сбитый с толку, Кристиан медленно подался вперед и уставился на Джейми, словно обнаружил у того между глазами какое-то крошечное пятнышко.

— Говорите яснее, Реджис. Заехали вы или не заехали к некоему Фрейзеру Маккиннону и сообщили ли ему, что…

— Я лично у него не был, но послал соответствующее уведомление, — прервал его Джейми. — Уверяю вас, сэр, в моей профессии это обычная и принятая повсеместно форма оповещения, и я думаю, что в таких делах, как это, лучшим способом, пожалуй…

Раздался внезапный резкий звук — Кристиан хлопнул ладонью по столу. Мистер Реджис подпрыгнул, не закончив фразу.

— Что вы сделали? — шепотом проговорил Артур, и голос его дрожал от ярости (Джейми инстинктом понял это), доведенной до белого каления.

Мистер Реджис нервно откашлялся.

— Я… э-э-э… направил письмо мистеру Маккиннону, в котором сообщал, что заеду к нему в течение двух недель, чтобы обсудить все детали его выселения, а также…

— Вам известно, мистер Реджис, что Фрейзер Маккиннон давно умер? — угрожающе прошипел Кристиан.

Это что-то новенькое. Маккиннон умер? Вот жалость-то. У него была хорошенькая женушка, право слово.

— Если бы вы взяли на себя труд присматривать за капиталовложениями лорда Ротембоу, вы бы это знали, — процедил Кристиан.

От этих слов Джейми отшатнулся.

— Послушайте-ка, милорд, вы не имеете права меня оскорблять! За два последних года количество дел, которые я веду, утроилось, и нельзя же, в самом-то деле, полагать, что я отправлюсь в какую-то далекую высокогорную долину проверять, все ли там живы!

— Вы именно так и должны были сделать, сэр, когда перестали поступать платежи!

Мистеру Реджису стало совестно, но он быстро справился с этим незнакомым ощущением и откинулся на стуле, сердито сверкая глазами.

— Это все совсем не так! Письмо было отправлено за ваш счет потомкам мистера Маккиннона, и, осмелюсь заметить, они вполне в состоянии понять серьезность ситуации…

Голос его замер. Джейми вдруг забыл, что собирался сказать, потому что лицо у лорда Кристиана изменилось прямо на глазах. С него сбежали все краски, он изумленно смотрел на стряпчего, и взгляд у него был таким острым, что мог бы пробуравить его насквозь, но у мистера Реджиса создалось отчетливое впечатление, что Кристиан его вообще не видит.

— Боже мой, — простонал Артур. — Боже мой!!! — рявкнул он и внезапно вскочил со стула и исчез за дверью прежде, чем Джейми успел встать.

Джейми подумал, было пойти за ним и объяснить, что он приготовил все необходимые документы и отправил их в Шотландский банк, но было поздно — лорд Кристиан уже исчез в уличной толпе.

Пока мистер Реджис пытался разобраться в странном поведении англичанина, Томас Маккиннон присматривал за тем, чтобы пожитки последней четы, покидавшей Гленбейден, были крепко привязаны к старой повозке, которой предстояло доставить их к Лох-Эйгг.

Да уж, в хорошенькую передрягу втянул их всех Фрейзер, этот чертов дурень.

Завязав очередной веревочный узел, Томас увидел Керри, медленно бредущую по сжатому полю ячменя. Он будет проклинать Фрейзера до своего смертного часа за то, что тот взвалил на нее это бремя, но сейчас он не мог не удивляться, как долго и безропотно несла она на своих плечах тяжесть Фрейзерова обмана. Да, он ею восхищается, но еще и сердится на нее — почему она ни с кем не поделилась своими тревогами? Что заставило эту девочку поверить, будто ей удастся раздобыть пять тысяч фунтов и спасти их всех? Весь Гленбейден не стоил этих денег! Выселены.

Это слово болью отозвалось в его голове. Впрочем, рано или поздно, но выселение было неминуемо. И Томас снова занялся багажом. Такое происходило в каждой долине и на каждой равнине здесь, в Северном нагорье, и Гленбейден ничем не отличался от остальных. Вот уже два десятка лет повсюду в Северном нагорье славных, порядочных, работящих шотландцев сгоняли с родных мест богатые землевладельцы ради овец породы «черномордые» и «шевиотовые». К сожалению, овцы гораздо больше подходят для Северного нагорья, чем крупный рогатый скот, и разведение овец — самое эффективное и прибыльное дело для баронов. А это означает, что шотландцы, которые жили и хозяйствовали в этих долинах и на равнинах не одно столетие, стали теперь для них помехой. Как ни пытался он объяснить Керри, что Монкрифф поступает с ними так же, как и другие, она в это не верила. Девочка решила, что отвечает за все эти неприятности, но Всевышний-то знает, что к такому концу их привел Фрейзер и его темные делишки с Монкриффом. Земля, «белый дом», вся мебель, конюшни, сарай — все это пойдет на уплату долга Монкриффу и Шотландскому банку. Единственное, что Керри и Томас решили сохранить, — это двенадцать коров, которых Фрейзер купил перед смертью. Коровы были единственной ценностью, которая у них еще оставалась.

Посовещавшись с Большим Ангусом и Мэй, они надумали отвести скотину на рынок, получить за них, что дадут, и уповать на небеса, чтобы этой суммы хватило на проезд в Америку для всех, кто захочет туда уехать. Большой Ангус и Мэй решили остаться здесь и постараться устроиться на фабрику.

— Уж не знаю, как мы будем жить, но я ее прокормлю, — заверил Томаса Большой Ангус как-то ночью, когда они чистили сарай. — Ты-то, верно, увидишь Америку, — вздохнул он.

Томас тоже так считал. Спустя тридцать пять лет наконец-то для него настало время поискать свою дорогу в жизни. С тех пор как Керри рассказала ему о выселении и показала письмо, мысль о том, чтобы отправиться в неизвестность, и манила и пугала его. С тех пор он жил словно в тумане, мысли его блуждали за много миль от Гленбейдена.

Что же до Керри, она не говорила, что будет делать. Она любит этого англичанина, Томас это знал. Но еще он знал, что Кристиан никогда не останется здесь — он слишком аристократичен для этой части света и клана Маккиннонов. Но ее осунувшегося лица было достаточно, чтобы привести в уныние самого крепкого человека, и Томас надеялся, ради ее же блага, что она поедет в Америку вместе с ним и остальными и выкинет из головы этого сакса.

Последняя повозка с горой всевозможного скарба подпрыгивала на ухабистой дороге, которая вилась вдоль восточного берега Лох-Эйгг в сторону Перта. Выглянув в окно комнаты, где жил Артур, Керри смотрела, как последние обитатели Гленбейдена исчезли за гребнем холма. Теперь здесь никого не осталось, кроме нее и Томаса, но и Томас уедет завтра утром, еще до восхода солнца, — он погонит стадо в Перт.

Они задумали сообщить Монкриффу о том, что теперь Гленбейден принадлежит ему лишь после того, как Томас уведет коров, — на тот случай, если Монкрифф захочет их забрать себе. Керри вообще-то считала, что он этого не сделает, поскольку коровы у них были хилые, за них особенно много и не выручишь. Она же подождет два дня, заберет у Уилли Кейта последнюю почту, потом зайдет к Монкриффу и сразу после этого отправится в Перт, где и встретится с Томасом. Вместе они доберутся до Данди, где их будут ждать остальные. А потом она… Она — что?

Из сорока обитателей их долины все, кроме четверых, решили отправиться в Америку. А разве у них есть выбор? Однако, думала Керри, вряд ли за коров они выручат столько, что хватит оплатить проезд хотя бы для половины желающих. Самой же ей совесть не позволит занять чье-то место на корабле, идущем в Америку. И что тогда?

Только не в Глазго. Ни в коем случае! Что же с ней станется? Никакими умениями, которыми можно зарабатывать деньги, она не обладает. Она слышала о текстильных фабриках, нанимающих на работу женщин вроде нее, но понятия не имеет, как прясть шерсть. Больше того, она вообще не знает, как наниматься на работу. Какая ирония, думала она, — отец дал ей превосходное образование, но вот прошли годы, и у нее ничего не осталось, кроме полузабытых представлений об искусстве и литературе. Ничего не скажешь, полезные знания. Артур.

Мысли о нем постоянно терзали ее. Она столько слов не успела ему сказать, о стольком не успела рассказать, но он для нее умер, и у нее никогда не будет возможности высказать ему все, что у нее на сердце. Или увидеть его улыбку, его глаза. Ощутить на своей коже его губы…

Жаркие, жгучие, горькие слезы покатились по ее щекам, и Керри, рассердившись на себя, быстро смахнула их. Как ей хотелось, чтобы Артур сейчас оказался здесь, с его спокойной силой, с утешительными объятиями.

На следующее утро Керри, дрожа от холодного тумана, стояла и смотрела, как Томас перекинул через плечо сумку с остатками бисквитов, сыром и сушеной рыбой. Убедившись, что сумка удобно держится на плече, Томас поднял взгляд на Керри и скупо улыбнулся.

— Ну ладно. Я пошел. Керри кивнула.

— Я буду ждать тебя на дальней окраине Пертшира не позднее четверга, девочка. Если ты к тому времени не появишься, я приду за тобой.

— Не волнуйся, Томас. — Она попыталась его успокоить. — Со мной ничего не случится. Ты ведь помнишь, я проделала дорогу до Данди и обратно.

— Да, помню, — кивнул он, прищурившись. — У тебя есть пистолет?

— Да.

— Ты не забыла, как из него стреляют?

— Нет, — улыбнулась она.

Томас, нахмурившись, окинул взглядом ячменное поле. Сердце Керри рванулось к нему; вопреки всем его разглагольствованиям об Америке было немыслимо даже представить, что он сейчас испытывает.

Словно в ответ на ее мысли, он тяжело вздохнул:

— Не могу с этим расстаться, понимаешь? — Он перевел взгляд на нее и улыбнулся. — Ах, девочка, мир манит меня, — проговорил он и наклонился, чтобы поцеловать Керри в щеку. Потом повернулся и ушел в туман. — В четверг! — сурово крикнул он, когда туман уже почти поглотил его.

— В четверг! — откликнулась она и смотрела на него до тех пор, пока он окончательно не скрылся из глаз.

Ей казалось, она простояла так целую вечность, прежде чем медленно вернуться в дом; каждый шаг давался ей с трудом, словно к ногам ее были привязаны гири. Интересно, что сейчас делает Артур? Она думала об этом по тысяче раз на дню с тех пор, как он исчез до восхода солнца, выполнив ее желание уйти до того, как она проснется.

Господи, как же она соскучилась по нему!

Керри приготовила завтрак, но съесть его не смогла — тишина ее угнетала. И тогда она вышла из дома и окинула взглядом долину, дрожа от странного холодка, пробежавшего по спине. Ни единого дымка не поднималось из труб. опустевших коттеджей, разбросанных вокруг, не слышно было ни смеха, ни собачьего лая, ни кудахтанья кур, ни мычания коров, ни грубого голоса Большого Ангуса. Создавалось впечатление, что какая-то неведомая сила украла ночью жизнь у Гленбейдена и уничтожила ее. Ей стало жутко и захотелось уехать отсюда как можно скорее, убежать от этого несчастья.

Убежать от воспоминаний о нем.

Он нежданно ворвался в ее жизнь, лишил ее дыхания, а когда она, наконец, снова обрела способность дышать, ушел. Но ее мечты по-прежнему окружали его, и когда ей случалось пройти мимо той комнаты, где он ласкал ее так удивительно, страстно, великолепно, глаза ее всякий раз наполнялись слезами. Она и не знала, что любовные ласки бывают такими волшебными, не знала, что мужчина может вознести женщину к таким сверхъестественным высотам наслаждения. А он вознес ее, не один раз он возносил ее и наполнял такой нежностью, что, вспоминая об этом, она каждый раз начинала дрожать.

Вспоминать об этом теперь — дело бесполезное, с горечью подумала она и принялась наводить порядок в «белом доме», чтобы поставить точку в конце этого грустного повествования и напрочь стереть даже память о Маккиннонах. На это ушел весь день. Когда настала ночь, она села, дрожа, на старое поваленное дерево, устремила взгляд на звезды, размышляя, не смотрит ли Артур, где бы он ни был, на эти же звезды.

На следующий день она двигалась, как слабоумная, с трудом соображала, укладывала какие-то вещи, которые собиралась увезти с собой из Гленбейдена. К вечеру, ощущая неясную тревогу, она вышла из дома и стала бродить вокруг огорода у кухни. На лозах оставалось немного фасоли, но в остальном огород — то немногое, что успело вырасти за лето, — был обобран за последние недели. Хорошо, что они уехали, подумала она, потому что, скорее всего еще до наступления осени у них кончились бы все припасы.

Керри встала на колени, чтобы собрать фасоль — заняться ей больше было нечем, — и вдруг внимание ее привлекло какое-то движение позади дома. Там, на камне, торчащем из склона холма, она увидела черномордую овцу. Керри медленно выпрямилась и заметила еще двух овец, покрупнее первых.

— Куда подевались люди?

Вздрогнув, Керри резко повернулась, уронив стручки. Перед ней стоял Чарлз Монкрифф, на лице его застыло недоумение. Она не слышала, как он подошел.

— Здесь раньше были люди, — сказал он. Что он здесь делает?

— Чарлз! Вы пришли один? — спросила она, охваченная ужасом при мысли о встрече с Монкриффом. Слишком быстро! Томас не успеет!

Чарлз кивнул и вошел в ограду огорода.

— Только я. Так что случилось с людьми?

— Они… уехали на праздник.

Это, кажется, его смутило; некоторое время он смотрел на дорогу, и на лбу его появились морщины от усиленной работы мысли. Но вот его губы искривила похотливая улыбка, и Керри отступила на шаг, а он снова посмотрел на нее.

— Мой па послал меня за вами.

Внутри у нее все сжалось от страха. Керри отступила еще дальше, только сейчас осознав, что она совершенно одна и защитить ее некому…

Чарлз быстро облизал нижнюю раздвоенную губу. Глаза его впились в лиф ее серого платья.

— Мой па с нетерпением ждет вас, потому что вы должны ему деньги, — сообщил он с радостным видом. — Он говорит, что вы должны приехать в Монкрифф и что все должно быть готово для уплаты.

Она сглотнула.

— Что должно быть готово?

— Свадьба.

Теперь страх охватил ее с ног до головы; Керри попятилась и в отчаянии огляделась в поисках выхода. Но Чарлз, похоже, понял, что она собирается сделать, и пошел за ней.

— Вы не можете убежать, потому что я должен отвезти вас в Монкрифф. Мой па говорит, что мы поженимся. — Он неотвратимо надвигался на нее.

Керри вскинула руку:

— Прошу вас, сэр…

Он удивительно проворно схватил ее за руку, прежде чем она успела ее отдернуть.

— Я буду разделять с вами ложе, — произнес он и грубо притянул ее к себе, ощупывая рукой ее тело и пытаясь поцеловать.

Ей стало противно до тошноты, и она вывернулась из его рук.

— Пожалуйста! — взмолилась она, отскакивая от него.

— Вы должны поехать со мной! — Голос его изменился — теперь в нем звучала угроза, — и тут он снова рванулся к ней.

Керри выбежала из огорода — и сжалась, услышав смех Чарлза. Думай! — вопил ее разум.

— Это что — такая игра? — крикнул он ей вслед.

Пистолет. Он в сумке, которую она уже упаковала. Она опрометью бросилась к дому. Но Чарлз схватил ее сзади и швырнул на землю.

— Мне нравится эта игра, — засмеялся он и грубо уткнулся носом ей в шею, прижав руку к ее груди.

Керри оттолкнула его, удивив их обоих своей силой. Толчок застал его врасплох; она перекатилась на бок и снова оттолкнула его изо всех сил, прежде чем он успел ее схватить. Но у Чарлза было такое выражение лица, что кровь ее застыла, а он быстро схватил ее за лодыжку и, больно опрокинув на спину, навалился на нее. Губы его были повсюду, руки рвали ее одежду. Отчаяние придало Керри сил, она лупила его по плечам, рвала на нем волосы, кусалась и царапалась. Однако он не обращал на это внимания до тех пор, пока ей не удалось поднять ногу и сильно ударить его коленкой в пах.

Чарлз взвыл от боли и скатился с нее, прижав руки к больному месту. А Керри вскочила с земли и помчалась со всей быстротой, на какую были способны ее ноги, домой, к оружию. Она перелетела через порог, промчалась по узкому коридору и, круто повернув на бегу, бросилась к своей спальне. Сумка лежала на кровати; Керри подскочила к ней, проклиная себя за то, что положила пистолет на самое дно. Каждое клацанье сапог Чарлза, который уверенно шел по коридору к ней, было, как удар молота по сердцу. Она продолжала, бешено рыться в аккуратно упакованных вещах.

Чарлз появился в дверях, когда ее пальцы нащупали, наконец, холодный стальной ствол.

— Вы не должны убегать от меня! — взревел он. Керри неловко взяла пистолет в руку и повернулась, направив длинный ствол прямо в грудь Чарлзу; но рука у нее так дрожала, что оружие ходило ходуном. Чарлз шагнул через порог, глаза его сверкали, и она увидела, что в руке он сжимал большой камень. У нее перехватило дыхание. «Матерь Божья, помоги мне!» — мысленно взмолилась она.

Чарлз посмотрел на ее пистолет и рассмеялся, что никак не соответствовало выражению мрачной решимости на его лице.

— Не будь дурой, — проговорил он и вошел в комнату, — этим меня не остановишь.