Прекрасный незнакомец

Глава 16

До Данди они добрались без всяких приключений, но им пришлось прождать целых два дня, прежде чем Артур сумел, наконец, купить билеты на корабль. Цена за проезд лишила его почти всех наличных денег, которые он взял с собой в Шотландию, а потому, из опасения, что Монкрифф начнет искать Керри даже в таком далеком городе, как Данди, Артур нашел «Дешевку» — жуткий трактир рядом с доками, где они и поселились на это время.

Ожидание казалось бесконечным, невыносимым; в маленькой комнатушке пахло рыбой и человеческим потом. Артур каждый день оставлял Керри, чтобы купить билет на любое судно, какое направлялось в Англию, и — по настоянию Керри — пытался разыскать Большого Ангуса и Мэй. И каждый раз, вернувшись, он находил Керри сидящей в одной и той же позе на продавленном матрасе и сражающейся со своими страхами.

Каждый звук, каждый скрип половицы под сапогом за дверью заставляли сердце Керри бешено колотиться. Стоило ей закрыть глаза, и она видела петлю палача, качающуюся перед ее лицом. Когда, измученная, она, наконец, засыпала, ей неизменно снилось, что она стоит под виселицей, а палач в капюшоне накидывает петлю ей на шею и крепко затягивает ее. Если каким-то чудом ей удавалось уснуть и не увидеть во сне, как ее вешают за совершенное ею преступление, ей снился Чарлз Монкрифф, безжизненно лежащий перед ней в луже крови.

Но в эти жуткие мгновения, когда она резко выныривала из сна в ужасе от своих сновидений, Артур всегда был рядом, он убаюкивал ее в уюте своих объятий и шептал ей на ухо какие-нибудь успокоительные пустяки, пока она не переставала дрожать. Казалось, что он тоже видит ее сны и сам ощущает ее ужас.

В то утро, когда они, наконец, отплыли в Англию, Керри стояла на палубе шхуны и смотрела, как земля медленно превращается в темную полосу на горизонте. Множество разнообразных эмоций охватили ее — облегчение, глубокая печаль, страх. Она крепко вцепилась в поручень, ощутив в груди какую-то тягу, словно Шотландия звала ее обратно, пыталась вернуть домой.

Но дома у нее больше не было. Что не разрушил Фрейзер, то разрушила она. У нее не было никого, ничего, что могло бы теперь удержать ее в Шотландии; все, что у нее было, — это милосердие необыкновенного, прекрасного человека, который почувствовал боль ее сердца.

Именно вера в этого человека и помогла ей повернуться спиной к последнему отблеску родины. Кто знает, когда она снова увидит родные края. Керри, вздохнув, направилась в маленькую каюту, где ее ждал Артур.

Судно, которое он нашел, везло джут и табак. Артур объяснил ей, что сначала они прибудут в Хок-ван-Холланд, чтобы разгрузиться, там возьмут новый груз, а потом отплывут в Англию и причалят в Кингстоне-на-Холме. Оттуда они проследуют в место, именуемое Лонгбридж. Это дом его друга, сказал он, там они смогут пробыть некоторое время, пока он не решит, что им делать дальше.

Он, разумеется, имел в виду — что ему делать с ней, но был слишком добр, чтобы сказать ей это. Тем не менее, Керри прекрасно понимала, какое бремя он взвалил на свои плечи, — у нее не было почти ничего, кроме серого платья да пары нижнего белья все в той же красной сумке. К тому же она не представляла, что будет делать в Лондоне. У нее не было никаких профессиональных навыков, о которых стоило бы говорить, и она надеялась, что сумеет наняться к кому-нибудь в гувернантки, но без поручителей вероятность занять такое место была крайне мала. Скорее всего, она кончит тем, что устроится служанкой в каком-нибудь английском доме — в том случае, разумеется, если Артур поможет ей найти такое место.

Пока судно поглощало милю за милей, Керри оставалась в каюте со смятением и болью в сердце. Она часто вспоминала о Томасе — что он сейчас думает о ней? От мысли, в каком он находится недоумении, у нее начинало ныть сердце, но она просто заболевала, представив себе, что он вернулся ради нее в Гленбейден и узнал, что она исчезла. А другие, Большой Ангус и Мэй? Что сталось с ними?

И конечно, было еще чувство вины. Ее постоянно грызла мысль, что ей следует вернуться, отдаться на милость Монкриффа и храбро встретить наказание, которое ей вынесет суд.

Если бы не Артур, она, скорее всего, перелезла бы через поручень и позволила своему горю ее утопить. Когда первый день плавно перешел во второй, Артур стал тем спасательным леером, который накрепко привязал ее к себе и к жизни.

Но он тоже не находил себе места от тревоги; он то выходил, то возвращался в их маленькую каюту; перекладывал вещи с места на место, разговаривал, чтобы заполнить молчание, которое, словно пучина, того и гляди грозило их поглотить. Он рассказывал ей о своих самых близких друзьях, о графе Олбрайте, чей дом они посетят в первую очередь, о том, как его друг превратил маленькое разоренное поместье в один из самых мощных сельскохозяйственных центров Англии. Он восхищался графом Кеттерингом, который с шестнадцати лет растил четырех младших сестер. Он гордился своей семьей, но с особой любовью и восхищением относился к брату Алексу. И он нежно улыбался, рассказывая о своей матери и даже о тете Пэдди и ее друге, миссис Кларк, которые — тут Артур даже закатил глаза — провели лучшую часть жизни, подыскивая девушку, годящуюся ему в жены. Он был очень привязан к своим родственникам и друзьям, и это было еще одним из множества достоинств, которые навечно внушили Керри любовь к нему.

Керри лежала в темноте каюты, слушая, как ветер качает судно, точно ее печаль качает душу. Она оплакивала свои потери, но больше всего она оплакивала неизбежную потерю Артура. Они выходцы из двух разных миров, и, несмотря на его героический поступок — когда он спас ее, — в конце концов он вернется в свою жизнь, как и она — в свою.

Ужасающая картина ее жизни — вот последнее, о чем она подумала перед тем, как погрузиться в сон.

Немного погодя ее разбудил какой-то шум, и, открыв глаза, она обнаружила, что судно больше не качает. Единственная в каюте лампа была пригашена. Она прищурилась в слабом свете и увидела Артура, который пытался расположить свое длинное тело на двух стульях.

Нежность захлестнула Керри. Она приподнялась на локтях.

— Артур.

Он рывком поднял голову и обернулся на звук ее голоса, а ноги его в тот же миг оказались на полу. Керри протянула ему руку. Он отпрянул, недоверчиво глядя на нее.

— Не нужно, — качнул он головой. — Не предлагайте мне руки, потому что я не могу удовлетвориться только этим. Если у меня будет какая-то часть вас, я захочу получить вас целиком. А если вы берете меня, Керри, вы должны взять меня всего.

— Тогда идите ко мне, — позвала она.

Он поднял на нее взгляд. Взгляд этот был одновременно тлеющий и смущенный. Жгучий жар охватил ее; она снова позвала его:

— Идите же сюда, Артур.

Он встал, быстро разделся и подошел к ней.

— Керри, — прошептал он, опустившись на колени около кровати и взяв в ладони ее лицо. — Керри, — повторил он и замолчал на секунду. — Керри, вы хоть немного представляете себе, что вы со мной сделали? Вы хоть немного представляете, как я тосковал по вас, как видел вас во сне? Вы знаете, что вы появлялись в моих дневных грезах, вместе со мной ехали верхом, спали в моих объятиях ночью? Мое уважение к вам не изменилось со временем, оно лишь стало еще сильнее.

Серьезность этих слов потрясла ее. Она слышала его признания в любви в ту ночь, когда они ласкали друг друга, но считала, что признания эти вызваны моментом. Сколько раз она проигрывала эти слова в своей памяти, желая — нет, надеясь, — что это так и есть. И сколько раз она потом бранила себя за свои глупые мечтания, за детские надежды! А он вот, стоит перед ней на коленях и произносит именно те слова, которые ей так хотелось услышать.

— Артур, — вздохнула она, прижав ладонь к его небритой щеке, — как я люблю вас…

Тепло наполнило его глаза, и он наклонился к ее лицу и стал пить эти слова с ее губ, а потом осторожно опустил ее на спину и лег сверху. Он нежно целовал ее губы, глаза, щеки. Его влажные губы прикасались к каждой части ее лица и шеи, он нарочно дразнил ее, лаская руками, и его ладони легко скользили по ее рукам и груди, пальцы осторожно прикасались к ее шее.

— Я часто думал о той ночи, что мы провели вместе, — тихо произнес он, поглаживая ее волосы. — Столько раз, что и сам не мог бы сосчитать. — Он поцеловал ее в лоб и в кончик носа. Потом с улыбкой добавил: — Я все время думал о вас.

— А я — о вас, — призналась она, осторожно отводя с его лба прядь волос. — Я и мечтать, не смела, что вы ко мне вернетесь.

Его взгляд упал на ее губы.

— Много раз смотрел я на вас в Гленбейдене, и дивился вашей красоте, и мечтал, чтобы эта красота была моей, чтобы я мог всегда держать ее в объятиях. — Он потеребил ее нижнюю губку, а потом забрал ее в свои губы целиком.

Его руки скользили по ее телу нетерпеливо и настойчиво, и от этих прикосновений Керри почувствовала, что к ней возвращается жизнь. Она погрузила пальцы в его волосы и неистово поцеловала его, и тело ее выгнулось навстречу его телу.

Желание поглотило ее целиком, ее рука принялась ласкать его плоть, гладить с таким же нетерпением, с каким он ласкал ее, и, в конце концов, Артур сдался. Он взял ее так же плавно, как прилив омывает берег. Она ощутила свое тело так, как никогда не ощущала раньше. Ее словно объяло пламя, каждая пора горела, воздух вокруг нее был полон запахом и телом Артура.

Каждым ударом, каждым поцелуем, он возвращал ей себя. Все было таким текучим, таким не имеющим ни начала, ни конца, что она едва могла сказать, где кончается ее тело и начинается его. Он втекал в нее, как вода, потом уходил прочь, как отлив, для того чтобы вернуться и проникнуть еще глубже. Керри отзывалась на каждый его удар, но уже теряла голову, предчувствуя телесное освобождение, такое восхитительное, что от предвкушения его у нее захватывало дух.

— Никто никогда не соблазнял меня так, как вы, — хрипло проговорил он. — Вы вызываете у меня сумасшедшее желание, Керри Маккиннон. — Он пылко поцеловал ее, его рука легко скользила по ее телу.

Он прижался щекой к ее щеке и зарылся рукой в путаницу ее волос. Другой рукой он продолжал поглаживать ее в одном ритме со своими ударами. Все произошло внезапно — ощущение, что она быстро погрузилась, а потом всплыла на поверхность, и вот снова начался отлив. Восхитительное ощущение заставило ее закричать от радости; руки ее безвольно упали по обе стороны тела.

Его удары стали еще сильнее; вдруг он содрогнулся с задавленным всхлипом — и Керри охватило ощущение безумной радости.

Она лежали, обнявшись и тяжело дышали. Спустя какое-то время Артур привлек Керри к себе и перевернулся на бок, так что теперь они оказались лицом к лицу. Она почувствовала, как он выскользнул из нее. Отдышавшись, он отвел с ее лба влажную прядь и прошептал:

— Вы, сударыня, украли у меня сердце.

Ах, но ведь он-то украл у нее сердце много недель назад, сорвал его, точно зрелый плод. Внезапно, подавленная нахлынувшими чувствами, она уткнулась ему в шею — ей показалось, что в эту минуту здесь, в открытом море, они просто мужчина и женщина, и близость их так огромна, как бывает только в сказках, и она любит его сейчас за полноту их близости.

Они лежали, сплетясь в объятии, и почти не разговаривали, наслаждаясь прикосновением, запахом и созерцанием друг друга при мерцающем свете лампы. Керри знала, что сохранит до конца дней своих воспоминание о том, как они ласкали друг друга в эту ночь, как стали одним целым в сером ночном море.

На следующее утро руки и губы Артура пробудили ее от спокойного, глубокого сна, который посетил ее впервые за много суток. Он ласкал ее нарочито медленно, старательно довел до высшей точки, еще старательней довел до высшей точки себя, сохраняя на лице веселую улыбку. Он больше не выходил из каюты до тех пор, пока они не пристали в доке Хок-ван-Холланда, разве что пару раз, чтобы раздобыть еду и дать Керри возможность побыть одной. За исключением этих редких отлучек, они лежали на узкой койке, заменявшей кровать, тщательно и всесторонне изучая тела, друг друга, тихонько смеялись интимным шуткам и негромко говорили о жизни, надеждах и своих мечтах.

И нежно шептали друг другу о своей любви.

Даже лишающее сил чувство вины начало исчезать в том покое и безопасности, которые она ощущала в объятиях Артура. Казалось, что все произошло когда-то давно, десятилетия назад, и порой у нее возникала мысль, что, скорее всего ничего и не было. В этой каюте не существовало ни Шотландии, ни Монкриффа, ни предательства Фрейзера. Ничего, кроме нее и Артура и их любви.

Но когда во второй половине дня судно причалило к Кингстону-на-Холме, первый сквознячок омерзительной реальности проник в их каюту. Картины и звуки оживленной маленькой гавани холодной правдой ворвались в мир, сотворенный ими, безжалостно заставив Керри вспомнить обо всем, что с ней случилось.

Артур вышел из каюты, а Керри, безжизненно двигаясь по ней, надела простую юбку и блузку, вынутые из сумки, уложила волосы строгим пучком на затылке.

Из глаз ее заструились слезы, они были быстрыми и тихими, и с ними ушло волшебство этих немногих дней. То, что случилось между ними в этой каюте, кончилось, кончилось навсегда, и Керри была уверена, что больше никогда не изведает такого покоя.

Когда вернулся Артур, ей удалось держаться спиной к нему, чтобы он не увидел ее покрасневших глаз. Но присущее чутье подсказало ему, как сильно она расстроена. Он подошел к ней сзади — она укладывала свои немногочисленные пожитки — и, обняв за талию, привлек ее к себе на грудь.

— Все будет хорошо, — пообещал он. — Я не позволю никакому злу коснуться вас, пока я жив.

Ей стало теплее от этих слов, и она повернулась в его объятиях и жадно поцеловала его, положив конец дальнейшим обещаниям, потому что слышать их ей было невыносимо.

Невыносимо было смотреть в лицо реальности — Керри страшило не преступление, совершенное ею, но преступление, которое совершил он.

О, в сердце своем она не сомневалась, что каждое сказанное им слово говорилось искренне. Он продемонстрировал ей свою чудесную любовь, полную и самозабвенную, и, радостно поклявшись своей жизнью, пообещал обеспечить ее безопасность. Но она боялась именно его жизни, его имени, его положения среди британской аристократии, всего того, что их разделяет.

Это же совсем другой мир, подумала она, когда Артур взял ее за руку и повел мимо скупщиков рыбы, моряков и всяких торговцев по оживленным улицам Кингстона, — мир, не похожий на то выдуманное царство, которое они сотворили для себя в последние дни. И когда она смотрела, как он договаривается о найме экипажа — крытого экипажа, пояснил он, поскольку ему не хочется подвергать леди буйству стихий, — она притворилась, будто смотрит на человека, который всегда будет любить ее и всегда лелеять.

А потом сглотнула горький вкус реальности, подступивший к горлу.