Прелестница

14

Все гости разъехались, кроме Уортена. Даже его брат вернулся в «Лозу». Мег мерила шагами ковер перед камином. От усталости раздражение, накапливавшееся в ней в течение длинного дня, дошло до предела. Она слушала Каролину, говорившую какие-то глупости Уортену, который посмеивался то и дело в ответ на ее слова.

Воспользовавшись минутной паузой в разговоре, Мег остановилась и сказала:

— Вы не устали от сегодняшнего вечера, Каролина? Неужели вас еще не тянет в постель?

Каролина бросила на нее изумленный взгляд.

— Я… то есть я хочу сказать, мы все, я думаю, немного утомились.

Встав, она обратилась к Уортену:

— Непростительно с моей стороны задерживать вас в такой поздний час. Вам, наверно, тоже хочется спать.

Каролина нервно улыбнулась Мег и протянула руку Уортену, как будто собираясь проводить его до дверей.

Уортен понял намек и встал, но Мег остановила его:

— О нет, лорд Уортен, вы не можете сейчас уехать. Я бы хотела поговорить с вами, если вы не возражаете.

Он поклонился.

— Для меня было бы большим удовольствием… — глаза его блеснули, — во всяком случае, я думаю, что это будет удовольствие.

Мег не ответила ему улыбкой, твердо заявив, что ему известно, какой важный вопрос они должны обсудить.

Лорд Уортен достал из кармана табакерку:

— А, стоимость омаров, насколько я помню.

Каролина с озабоченным видом хотела было снова сесть. Мег чувствовала, что мачеха не хочет оставлять ее одну с Уортеном не ради приличия, а из опасений, что Мег нарушит свадебные планы.

— Прошу вас, — адресовалась к ней Мег самым почтительным тоном, — мне действительно необходимо поговорить с его светлостью наедине. Обещаю вам, что разговор будет коротким.

Видя, что мачеха колеблется, она добавила:

— В конце концов, он мой жених, и через несколько дней наша свадьба.

Каролина неохотно встала.

— Конечно, но… — Она сделала движение рукой в сторону Мег, словно желая сказать ей что-то важное, но рука ее тут же опустилась, и озабоченность сменилась на лице выражением покорности судьбе.

Она сделала реверанс Уортену.

— Спокойной ночи.

Мег молчала, пока шаги Каролины не затих ли в отдалении.

Она стояла у камина. За спиной у нее уютно потрескивали дрова. Уортен, вставший, когда Каролина выходила из комнаты, обернулся к ней. Сдержанная улыбка, которую она заметила на его лице, заставила Мег еще больше внутренне ощетиниться.

— А теперь, умоляю вас, скажите мне, в чем дело, прежде чем меня хватит удар от нетерпения. Из-за ваших намеков я весь вечер не нахожу себе места. — Он говорил твердым тоном, но губы его слегка дрогнули в улыбке.

— Да, я вижу, что у вас душа в пятки уходит, — отозвалась Мег.

— И, правда, хотя я надеялся, что вы этого не заметите. А теперь скажите мне все-таки, в чем дело, ведь, судя по вашей внезапной озабоченности стоимостью омаров, речь должна идти о деньгах.

Мег стиснула руки, собираясь заговорить, когда он добавил:

— Нет-нет! Не скрывайте от меня ничего. Я хочу знать каждую мысль из тех, что крутятся у вас в голове целый вечер!

— Если только вы дадите мне возможность, я вас долго не заставлю ждать, — резко возразила Мег.

Он поднял руку:

— Одну минуту, прошу вас. Я бы предпочел выслушать ваши упреки сидя. Вы не возражаете, если я сяду?

— Дорогой сэр, — отвечала Мег со всем сарказмом, на какой была способна, — я ни за что не хотела бы лишать вас ваших удобств.

Она указала на софу:

— Располагайтесь, прошу вас. Не позвонить ли мне дворецкому, чтобы вам принесли скамеечку под ноги? Быть может, какой-нибудь напиток вас бы поддержал.

— Неплохая мысль.

Он с презрением взглянул на софу и проворно опустился в обитое золотистым бархатом кресло у камина.

— Вот так-то лучше. К тому же сейчас огонь освещает ваше лицо. Если бы я сидел на софе, камин был бы у вас за спиной, а ваше лицо оставалось в тени. Как бы мог я тогда видеть озаряющий его временами свет любви?

— Так вы, наконец, довольны тем, как вы сидите и как я стою? — в нетерпении спросили Мег.

Он серьезно кивнул, хотя улыбка все еще мелькала у него в глазах.

— Начинайте, прошу вас! Сейчас вы скажете мне все, что вертелось у вас на языке последние несколько часов.

Мег, которой надоели его шутки, уперлась руками в бока. Она долго молчала, глядя им него. Наконец сказала:

— Из всех прекрасных речей, которые я от вас слышала за последние несколько дней, я, на верно, по какой-то странной глухоте упустила одну. Не будете ли вы так любезны повторить еще.

Уортен склонил набок голову.

— А что бы это могло быть, моя ненаглядная Маргарет? — Он слегка прищурился, словно ища про себя ключ к ее загадке. Наконец он сказал: — Не то ли, что я хочу, чтобы моя жена экономила каждый пенс, покупая дешевые свечи и сама стирала белье, или, может быть…

— Довольно глупостей! — нетерпеливо взмахнула рукой Мег. — Вот что я хочу знать: как вы осмелились целовать меня и объясняться мне в любви, ожидая от меня взаимности и при этом забывая, что вы разорены!

— Ах, вот оно что! — воскликнул он с притворным удивлением. — А разве я вам не говорил? Как это опрометчиво с моей стороны! Но я сам немедленно все расскажу: мои карманы пусты, мои земли заложены. Я беден, как церковная крыса, и естественно, что главной причиной моего интереса к вам является ваше приданое в двадцать тысяч фунтов!

— Тридцать! — поправила его Мег.

— Тридцать? Подумать только! Значит, у меня будет еще десяток, который я смогу промотать в свое удовольствие!

— Не вижу в этом повода для шуток! Вы отлично понимаете, насколько это меня оскорбило и обидело.

— Не знаю, почему бы это, Маргарет. Я был бы не первым, кто женится на деньгах!

— Значит, вы просто ничтожный охотник за приданым?! — ахнула Мег. — Я никогда не смогу понять, как может мой отец вас уважать. Я ни за что не стану вашей женой, даже если бы мне пришлось бежать из Шропшира…

Он покачал головой.

— Один раз вы уже пытались, как вы помните.

— Второй раз у меня это получится, уверяю нас! Я твердо решила, что не стану вашей женой; этого не будет никогда. У вас нет никакой душевной чуткости. Вы даже крысу пристрелили у самых моих ног, и все только для того, чтобы произвести впечатление!

Мег ожидала, что он заговорит, но он молчал, взгляд его темных глаз стал холодным. Наконец она воскликнула:

— Можете вы что-нибудь сказать в свое оправдание?

— Все понятно, — медленно проговорил он вставая. — Значит, вот чего вы от меня хотите — чтобы я оправдывался. Вы знаете, Маргарет, у меня весь вечер было такое чувство, что больше всего вам хочется разозлить меня. И весь вечер мне было смешно, потому что я знаю, что все это пустяки и что простого объяснения были бы достаточно, чтобы исправить положение. Теперь я вижу, что вам нужен предлог для ссоры, но зачем? Что же, знайте, что своей цели вы добились, вам удалось меня взбесить. Не помню, чтобы я когда-нибудь в жизни был в такой ярости.

Мег отступила на шаг, видя, как гневно раздуваются у него ноздри.

— Как вы смеете обходиться со мной с таким презрением? Как вы смеете приписывать мне самые гнусные побуждения и бесчестные намерения?

Он все наступал на нее, а Мег пятилась все дальше и дальше.

— Как вы смеете обвинять меня в подлых поступках, даже не зная, о чем вы говорите? Что я такого сделал, Мег, чтобы у вас создалось обо мне такое мнение? Но оправдываться перед вами или перед кем-либо я не стану никогда! Этому не бывать! Вы почему-то предубеждены против меня, но, знаете ли, что я на самом деле думаю? Я думаю, что вы боитесь своего чувства ко мне, боитесь даже сейчас!

Продолжавшая отступать Мег налетела на столик красного дерева. Стоявшая на нем музыкальная шкатулка издала от этого столкновения несколько нежных высоких нот. Мег была поражена этим неожиданным звуком не меньше, чем вспыхнувшим в глазах Уортена огнем.

— Какая нелепость! — проговорила она внезапно охрипшим голосом. — С чего бы я стала вас бояться? — Колени у нее задрожали.

Он неожиданно улыбнулся, но выражение его оставалось холодным.

— Потому что я настоящий, живой человек, из плоти и крови, потому что во мне нет и тени притворства и потому что ваше сердце уже принадлежит мне, хотя вы и не хотите в этом признаться. Но я вам скажу, что есть нечто еще более нелепое, чем ваша боязнь меня, — то, что вы считаете вашими лучшими друзьями тех, кто льстит вашему тщеславию и притворяется, что боготворит вас.

Он стоял теперь так близко к ней, что она ощущала у себя на лице тепло его дыхания.

— Я полагаю, вы говорите о Монтфорде! — воскликнула она, опираясь на столик для поддержки. Музыкальная шкатулка еще раз жалобно зазвенела.

— О ком же еще? Кто бы еще примчался в Стэйплхоуп только для того, чтобы дружески сообщить вам, что я охочусь за вашим приданым? Какой, в самом деле, преданный друг! Что он вам наговорил, Мег? Говорил он вам, что я вас недостоин? Говорил он вам, что вас боготворит, и что только святой достоин целовать вам ноги?

Мег вспомнила, что Монтфорд действительно говорил, что боготворит ее.

— Он говорил, что любит меня, если хотите знать, — прошептала она. — Да, он боготворит меня, а что в этом плохого?

— То, что простой смертный, которого мы обожествляем, неизбежно проявит какую-нибудь слабость и окажется недостойным нашего преклонения. В любви нет места поклонению, Мег. Разве вы не боготворили Филипа? А что, если бы вы, став его женой, обнаружили, что ничего героического в нем нет и вообще ничего, кроме кучи долгов? Продолжали бы вы любить его по-прежнему? Боюсь, что нет.

Обхватив ее за талию, он продолжал:

— Вот что я скажу вам, Мег: я вас не боготворю. Но я поцеловал бы вам ноги; и не в знак какой-то возвышенной бессмысленной преданности, а потому, что я обожаю ваши недостатки, ваши слабости, даже то, что вы так слепы в ваших пристрастиях и заблуждениях. Я обожаю ваш нрав и ваш чудовищный обычай приписывать добродетель злу и зло добродетели. Вы истинная женщина, и я стал бы целовать ваши ноги за одно это.

Он поднял ее на руки и посадил на софу. Его слова оказали странное воздействие на ее сердце. Никогда еще ни один мужчина не говорил с ней так. Она всегда воображала, что обожание составляет большую часть любви и что мужчину и женщину сближает, прежде всего, духовная преданность. Вместо этого он говорит, что обожает ее нрав, хотя должен был бы сказать, что презирает ее за него! Мег едва могла видеть его сквозь слезы, обжигавшие ей глаза. Он был полной противоположностью тому, что она желала бы видеть в своем муже. Но почему же тогда ее сердце жаждало слушать его еще и еще? В то же время она со страхом ожидала, как он поведет себя дальше. Поцелует ли он ее? Ей хотелось этого больше всего на свете, хотя рассудок и твердил ей об опасности.

Когда он опустился перед ней на колени и осторожно приподнял ее ноги в туфельках, Мег чуть не вскрикнула. Ей казалось, что она сходит с ума.

— Прошу вас, лорд Уортен! Перестаньте! Умоляю, избавьте меня от этого! Встаньте! Встаньте сейчас же!

Слезы лились у нее по лицу.

— В следующий раз, когда Монтфорд станет говорить вам, что он боготворит вас, я хочу, чтобы вы помнили об этом!

Наклонившись, он прижался губами к носку каждой туфельки.

Он встал и, подняв Мег на руках, привлек ее к себе. У нее не было сил противиться. Обнимая ее, он сказал:

— Я люблю вас, Мег, и я не успокоюсь, пока не услышу от вас эти слова!

Сжимая ее в объятиях, он прильнул к ее губам обжигающим поцелуем.

Возникшая где-то глубоко внутри ее боль прокатилась по ней, как мощная океанская волна. Она с силой потянула его за волосы у затылка, отвечая на его поцелуй. Одной рукой держал ее за талию, он запустил пальцы другой в ее локоны. Его поцелуи стали нежными, почти воздушными.

— Не стану отрицать, мне нужно твое приданое, — прошептал он, — но ты мне нужна больше. Люби меня, Мег.

Нахлынувшая волна внезапно разбилась. Мег с рыданием оттолкнула его от себя.

Он не стал ее удерживать.

Вбежав в свою спальню наверху, Мег зарылась лицом в вышитые подушки на изумрудно зеленом покрывале постели. Она плакала, пока не обессилела. Наконец она заснула, пошевелившись, только когда горничная прикрыла ее плотным шерстяным одеялом.

На следующее утро Мег проснулась под пение жаворонка у себя за окном. Солнце расцветило яркой мозаикой ковер на полу. Она не пыталась остановить нахлынувший на нее поток воспоминаний: Филип, обучающий ее танцевать вальс; Монтфорд, просящий у нее разрешения вызвать Уортена; взгляд Уортена, когда он целовал ее вчера вечером, и ощущение губ сквозь шелковый чулок.

Она застонала вслух от сердечной боли. Что он за человек, который всегда так умеет возмутить ей душу? Если бы он не поцеловал вчера ее ноги, она бы уже послала записку Монтфорду, умоляя его помочь ей бежать из Шропшира.

Но Уортен целовал ей ноги, он сказал ей, что любит ее такой, какая она есть. Филип называл се ангелом; Монтфорд назвал ее лучшей из женщин, что было неправдой. Она была вспыльчива, избалована и всегда норовила настоять на своем.

Она понимала теперь, что Филип любил ее, совсем ее не зная, так же как и она любила его, даже не подозревая о его склонности к картам, обнаруживавшей в нем все признаки игрока. Быть может, он бы и остепенился со временем, а если нет? Мег знала, что она почувствовала бы себя чудовищно обманутой, открыв это свойство в своем возлюбленном.

Монтфорд любил ее, не испытывая никакого стремления понять ее.

А Уортен? Мег закрыла себе голову подушкой. Уортен любил ее, потому что она была такая, какая она есть, и ее снова охватил страх. Она поняла, что боится его, как он и говорил. Она боится его способности читать каждую ее мысль и проникать в тайники ее души, узнавая скрытые желания, о которых никто и не догадывался.

Позже в тот же день Мег получила от лорда Уортена записку, извещавшую ее, что брату сообщили, что у его жены начались роды. Блейк счел необходимым немедленно вернуться в Оксфордшир. Уортен намеревался его сопровождать и должен был вернуться обратно с хорошими новостями. Ему предстояло стать дядей в шестой раз, и ничто ему не доставляло большего удовольствия, как общество его племянников и племянниц. Он сожалел, что ему приходится расстаться с Мег в такой момент, но он выражал надежду, что она его поймет.

Мег прочитала записку, сидя в своем любимом кресле, и вздохнула с облегчением. Два дня его отсутствия дадут ей время разобраться в собственных мыслях и обрести душевное равновесие, утраченное ею со времени его приезда две недели назад.

Может быть, она поймет, что делать и просить ли ей Монтфорда увезти ее из Шропшира.