Превратности судьбы

ГЛАВА ВТОРАЯ

Доминик проснулся утром с противным привкусом во рту и головной болью. Нечему удивляться, ведь он почти опорожнил бутылку виски накануне вечером.

Но и пил-то он по одной причине… Катриона, черт бы ее побрал, портила ему жизнь настолько, что иногда он думал: угораздило же моего отца на ней жениться! И умереть так рано, оставив меня в этом двусмысленном положении. Отбросив простыню, Доминик сел и облокотился на подушки. Если бы отец, Лоренс Реддинг, был жив, все было бы куда проще.

Доминик не без труда поднялся и, мысленно давая себе клятву больше не доходить до такого состояния, направился к окну.

Сквозь легкие жалюзи он увидел, что крыши кабинок, окружавших бассейн, позолотило солнце. Пышная, роскошная зелень радовала глаз, и Доминик с удовольствием подумал, что все-таки здесь он в родном доме.

Дальше, позади бассейна и садов, протянулась полоса пляжа с белым песком. Еще дальше виднелся залив Копперхед, превосходно завершавший эту декорацию. Волны лениво лизали берег, оставляя в углублениях песка лужицы, в которых отражалось небо. Отец строил виллу с учетом того, чтобы пейзаж был виден во всей красе, и Доминику никогда не надоедало им любоваться.

Отец… Он женился на Катрионе, когда Доминику исполнилось шестнадцать. Кто же знал, что не пройдет и двадцати лет, как отца не станет.

Может, освежиться в бассейне, размышлял Доминик и тут увидел, что из-за угла дома появилась женщина. Высокая, в брюках и спортивной рубашке, с толстой рыжей косой, перекинутой через плечо. Весь ее вид говорил о том, что она толком не знала, куда ей направиться.

Ага, сказал себе Доминик, новая секретарша моей мачехи, вчера прилетевшая из Англии. Катриона скрыла, что поручила своему агенту в Лондоне приискать ей секретаря вместо уволенной Кристин. Умолчала о том, что уволила Кристин, пока он был в Нью-Йорке…

Губы его дрогнули от жалости к прежней секретарше: ему бы следовало предупредить ее, что Катриона ревнива. Судя по виду этой новенькой, мачеха на сей раз предпочла красоте деловые качества.

Я становлюсь циником, недовольно подумал Доминик. Прежде всего виновата Катриона, ну а я виноват в том, что поддаюсь ее влиянию. Может быть, если бы мне больше, чем отцу, повезло с женитьбой, я бы вел себя тверже. Но я стал смотреть на все глазами мачехи и, если не остановлюсь, буду так же, как она, брать от жизни все, что хочется, не задумываясь о последствиях.

Интересно, что заставило эту молодую женщину оставить совсем неплохую работу в Лондоне и приехать сюда, на Бермуды? Конечно, сначала привлекает экзотика, но вполне возможно, что по прошествии какого-то времени новенькая — как это случилось с Кристин — начнет искать, чем бы развлечься. Усадьба находится в двенадцати милях от города Гамильтон, и здесь практически нечего делать, кроме купания и пребывания на пляже. Местные жители ежегодно проводят отпуск либо в Англии, либо в Штатах. Я хорошо знаю, думал Доминик, что, если бы мне пришлось жить здесь круглый год, я очень скоро спрыгнул бы с катушек.

Катриона упомянула, что новая секретарша — поклонница ее таланта, что оставила приличную должность в университете, чтобы работать с ней, любимой писательницей. Но Доминик не очень в это поверил.

Наконец Доминик оторвался от окна и направился в ванную; холодный душ освежал, чего сейчас не дала бы морская вода. Вытершись насухо жестким полотенцем, Доминик провел рукой по подбородку. Не мешало бы побриться, но заниматься этим было лень. Надев обрезанные у колен, обтрепанные джинсы и черную майку, Доминик вышел из своей комнаты.

В доме царила тишина. Мачеха редко вставала раньше восьми, хотя, как правило, много работала. В отличие от Доминика сон у нее был крепкий, несмотря на случавшиеся неприятности, и она всегда появлялась из спальни с сияющим лицом.

Спустившись по витой лестнице в холл с мраморным полом, Доминик пересек примыкавшую к кухне маленькую столовую, открыл балконную дверь и вышел во внутренний дворик.

Отсюда хорошо просматривался бассейн, и, глядя в ту сторону, Доминик, к своей досаде, обнаружил, что незнакомка исчезла. Да зачем она мне? — одернул он себя. Доминик знал, чем кончается его интерес к секретаршам мачехи. Впрочем, его интриговала лишь причина, побудившая девушку взяться за эту работу.

Вздохнув, Доминик взглянул на часы: было всего лишь семь утра, и если не считать телефонного звонка в офис — что может подождать, — надо как-то убить целый день. Перспектива эта не очень радовала Доминика, и он снова пожалел о том, что согласился приехать по просьбе Катрионы на Бермуды, чтобы восстановить силы после болезни. Какая-то паршивая простуда, которую он запустил, перешла в воспаление легких, и Доминику пришлось уехать из Нью-Йорка в самое горячее для деловых людей время года.

Катриона пригласила его как раз тогда, когда настроение у него было хуже некуда, и он согласился, не думая о последствиях. Прошло уже больше года со дня смерти его отца, и Катриона сочла, что вполне можно снять траур по умершему мужу.

В дальнем конце бассейна мелькнула какая-то тень: значит, я ошибся, подумал Доминик, девушка оставалась возле бассейна, просто ее скрывал полосатый тент над шезлонгом, в котором она сидела. Теперь она встала. И явно смутилась, увидев его, о чем говорила ее поза.

Доминик колебался: самое простое сейчас — повернуться и уйти в дом, чтобы избавить ее от всяких объяснений. Однако непонятная причина — видимо, все же любопытство — удержала его. Он двинулся навстречу, чтобы не дать ей убежать.

— Доброе утро, — произнес Доминик, засунув руки в карманы своих импровизированных бермудов, так как хотел избежать формальностей, обычных при знакомстве. — Прекрасная погода, не так ли?

— Вы правы, — ответила девушка как-то неохотно. И, видимо считая, что она помешала, добавила: — Простите, если я вас побеспокоила.

— Да что вы, нисколько. — Что-то в ее внешности показалось ему странно знакомым. Она была явно не первой молодости, впрочем, обладала приятными чертами лица. — Вы — мисс Харрисон?

— Харрис, — тут же поправила она. — Меня зовут Джейми Харрис. — Она подняла руку к шее, и соскользнувший рукав обнажил локоть красивой формы. — А вы — мистер…

— Реддинг, — ответил он. — Доминик Реддинг. Катриона — моя мачеха.

— Ах так? — произнесла она с некоторым облегчением. Или ему только показалось? — Как поживаете?

Боже, до чего официально!..

— В основном неплохо, — ответил он, усмехнувшись. — А вы?

— Я… ну в общем, ничего. — Джейми смущенно облизнула губы, а Доминик с удивлением понял, что довольно внимательно изучает ее лицо.

В первом впечатлении он не обманулся: она, конечно, старше, чем Кристин, и ведет себя сдержаннее. Но есть какое-то очарование в этих серых, широко расставленных глазах, избегающих его взгляда, в губах, явно чувственных, при всей ее нервозности.

— Вы здесь живете, мистер Реддинг?

— Иногда, — сказал он уклончиво.

— Иногда? — эхом повторила она. — Значит, это не ваш дом?

— Это был дом моего отца, а я живу в Нью-Йорке. — Он решил, что пора удовлетворить свое любопытство. — Скажите, мисс Харрис, почему вы, имея ученую степень и постоянную работу в Лондоне, бросили все ради того, чтобы наняться секретаршей к моей мачехе?

Она растерялась, но ненадолго.

— Ну… мне очень нравятся ее романы. И это был для меня просто счастливый случай. — Сказано было с излишней горячностью.

Неужели на самом деле нравятся?..

Доминик помолчал. С одной стороны, почему бы ей не говорить правду? С другой — что-то мешает поверить в ее объяснение. Однако что за причина привела ее сюда, если не эта? Господи, да почему нужно ее в чем-то подозревать? — одернул себя наконец Доминик.

— Ну что ж, пусть ваши надежды оправдаются, — сказал он, желая положить конец разговору. Какое ему до всего этого дело? Катриона ее наняла — по крайней мере, на время. А он через несколько дней улетает в Нью-Йорк.

— Спасибо.

Она повернулась и направилась в сторону своей квартирки.

Доминик начал было стягивать через голову майку, намереваясь искупаться, но вдруг услышал ее вопрос, донесшийся издали:

— Вы сказали, ваш отец умер?

Доминик снова дернул майку вниз и повернулся к девушке. Глаза его сердито блеснули.

— Вы меня о чем-то спросили?

— Простите, но вы сказали: «Это был дом моего отца». Значит, мисс… или миссис Реддинг — вдова?

— Хорошая догадка, — бросил он. — А что?

— Да нет, ничего. — Легкая улыбка мелькнула на ее губах. — Пожалуй, я пойду: пора одеться к завтраку.

А я наконец… Рука Доминика потянулась к молнии на джинсах-бермудах. И тут он вспомнил, что не надел плавки. Дело не в застенчивости: он давно вышел из того возраста, когда боятся обнажить свое тело. Просто ему не хотелось купаться голым, когда в доме появилась она. Что-то в ней было такое, что нарушило его покой.

Настроение упало. Доминик повернулся и зашагал назад к дому. Резко открыл входную дверь и лицом к лицу столкнулся с мачехой.

— Черт побери, Кэт, что ты делаешь здесь в такую рань? — пробормотал он, отшатываясь от нее, протянувшей к нему руки.

Мачеха внимательно оглядела его. Шелковый халат кораллового цвета делал ее стройной и элегантной, а грим был легким, но безукоризненным, несмотря на ранний час.

— Я услышала голоса, дорогой, — объяснила она, легко касаясь его руки. — Это что же, Софи опять шпионит?

— Нет. — Доминику не хотелось отвечать на вопрос, но он знал, что Катриона ни за что не отстанет. А врать было бы опасно. — Просто я встретил твою новую секретаршу.

— Мисс Харрис? — Катриона сжала подкрашенные губы, и Доминик приготовился к защите. — И что же ты о ней думаешь? Полная противоположность Кристин, правда? А как старомодна! Неужели все университетские крысы таковы?

Доминик почувствовал странное желание заступиться за девушку, но удержался. Пусть Катриона считает ее уродиной: по крайней мере, мисс Харрис не останется без работы. Сам-то он теперь думал, что новенькая секретарша Катрионы не лишена сексапильности.

— Кто знает, — проговорил Доминик в ответ. — Она в самом деле восхищается твоим творчеством.

— Ммм. — Катриону, казалось, больше всего сейчас занимали губы пасынка. Она облизнула свои. — Скажи мне «доброе утро», поцелуй меня, дорогой. Я прикажу Софи накрыть для нас стол на террасе. Мы так редко остаемся наедине в это время дня.

Наклонившись, Доминик коснулся губами ее щеки, но, как только попытался выпрямиться, Катриона удержала его в кольце своих рук.

— Еще, — пробормотала она, покусывая его ухо. — А знаешь, приятнее будет, пожалуй, позавтракать в постели.

Доминик разомкнул ее объятие.

— Не сегодня, Кэт, — сказал он, хотя кровь ускорила бег в его жилах. Он давно желал ее, всегда желал, но находил немыслимым предавать память отца, сделав ее своей любовницей.

— Почему же — нет? — надулась Катриона. — Когда ты наконец поймешь, что мы и так слишком долго ждали? Мики, твой отец скончался уже больше года назад!

Чтобы избежать ее недовольного взгляда, Доминик принялся стягивать майку. Дьявол, подумал он, я не хуже тебя знаю, когда мы похоронили отца. И какая же мешанина царит в моей голове с тех пор!

— Пожалуй, я начну думать, что ты меня больше не любишь, — сказала Катриона. — Ты нужен мне, Мики, я хочу быть с тобой. Я надеялась, что и ты чувствуешь то же самое.

— Так оно и есть.

Доминик сжал челюсти; желание отбросить сомнения и заключить ее в объятия почти что победило здравый смысл. И все же еще слишком рано. Он должен отцу гораздо больше, чем формальные двенадцать месяцев траура.

— Так в чем же дело?

— Ну ладно, позавтракаем вместе, — сухо сказал Доминик. — А для такого разговора сейчас неподходящее время. Я отдам распоряжение Софи, а ты пойди и оденься. Кстати, ты упоминала, что будешь завтракать с секретаршей. Не обижать же ее.

— Зато меня можно обижать, — огрызнулась Катриона, затягивая поясок халата потуже на тонкой талии. — Ты жестокий тип, Доминик. Я часто думаю — за что я тебя люблю?

— Кэт… — вздохнул Доминик.

— Помолчи, — прервала его Катриона, направляясь к двери с высоко поднятой головой. — И не заботься о нашем совместном завтраке: для меня моя работа, а в данном случае секретарша, на первом месте.

Лицо его исказила гримаса. Но Доминик остался доволен, что настоял на своем, хотя и знал, что позже за это поплатится. За последний год его отношения с мачехой развивались слишком стремительно, и он понимал, что пора бы замедлить ход событий.

Странно, но он так ясно помнил дни их первого знакомства, словно это случилось вчера. Мать его погибла, катаясь на лыжах, когда ему было всего шесть лет. Отец спасался от тоски, с головой уйдя в работу. Издательство, основанное еще дедом Доминика, всегда требовало неусыпного внимания, а Лоренсу Реддингу не приходило в голову перепоручать дела кому-то еще.

Катриона Маркхем, как ее тогда звали, была начинающей писательницей из Англии. К тому времени Катриона произвела на свет два-три довольно бледных детективных романа, их не взял ни один издатель, и тогда ее агент выслал последнюю рукопись в Нью-Йорк, в издательство «Голдман и Реддинг», — в надежде пробиться на выгодный американский рынок.

Доминик так и не узнал, решил ли его отец, что рукопись Катрионы достойна публикации, или, познакомившись с писательницей лично, был ослеплен ее красотой. Так или иначе, через полгода она стала миссис Лоренс Реддинг, а еще через полгода вышел ее первый любовно-исторический роман, и имя под ним стояло — Катриона Реддинг.

Для Доминика не было тайной, что романы ее стали пользоваться успехом только благодаря его отцу: первой книге жены Лоренс Реддинг обеспечил шумную рекламу. К тому же она блистала красотой на каждом ток-шоу, передаваемом по телевидению на всю страну. Как не прославиться при таком натиске! Доминик прекрасно понимал, что книга далеко не всегда попадает в списки бестселлеров благодаря своим достоинствам. Книги же Катрионы одна за другой завоевывали читателя и наконец стали настольными в каждой семье. Катриона-писательница нашла свою нишу, удачно выбрав жанр любовно-исторического романа.

Отношение Доминика к тому факту, что он приобрел мачеху, было неоднозначным. Прежде всего, Доминик с самого начала считал, что Катриона слишком молода для его отца. А потом, в свои шестнадцать, он сознавал, что она его привлекала. Впрочем, в этом он винил ее, потому что Катриона, оставаясь верной мужу, ни в коей мере не отталкивала пасынка.

Будучи на десять лет старше Доминика, она всегда давала понять, что у них больше общего, чем у нее с мужем, и только в присутствии последнего вела себя с Домиником как мачеха.

Положение несколько исправилось, когда Доминик поступил в колледж и уехал. Избавившись от влияния мачехи, он стал обращать внимание на других женщин и в возрасте двадцати двух лет женился на сестре своего товарища. Мэри Бет была покладистой и мягкой по характеру, то есть обладала чертами, отсутствующими у Катрионы. И хотя на свадьбу мачеха все-таки приехала, в скором времени она заявила, что не желает видеть невестку в своем доме на Бермудах.

Вместо того чтобы совершенно справедливо обвинить во всем Катриону, он обвинил жену. Убедил себя в том, что жена плохо относится к мачехе. И Мэри была вынуждена поставить вопрос: или она, или его семейство…

Конечно, Мэри не была соперницей Катрионе. Влечение Доминика к мачехе перевешивало чувства к жене. И мачеха всегда это знала.

Смерть Лоренса Реддинга от инфаркта в возрасте шестидесяти четырех лет очень многое изменила. Прежде всего, Катриона могла поступать теперь, как ей заблагорассудится. Всего лишь через три месяца после похорон она дала понять пасынку, что всегда признавала свой брак с Лоренсом ошибкой, но у нее, слава Богу, еще много времени на то, чтобы ошибку исправить.

Когда зачитали завещание, оказалось, что отец оставил Доминика фактически главой фирмы «Голдман и Реддинг». Юноша попал в настоящую западню. Ведь он никогда раньше не испытывал желания работать в фирме отца. Что до чувств его к Катрионе, они не ослабли, Доминик желал ее, как и раньше. Но он не позволил бы себе оскорбить память отца, залезая в постель к его жене, когда, как говорится, покойник еще не остыл.

Оставались, однако, соображения собственности. Катриона унаследовала дом на Бермудах, где писала свои бестселлеры, и большую часть денежных вкладов мужа. Издательство же Лоренс завещал сыну. И хотя Доминик был по специальности не издателем, а адвокатом и работал в процветающей конторе в Бостоне, он счел своим долгом подчиниться воле отца и перебрался в Нью-Йорк.

Наверное, это была величайшая ошибка моей жизни, думал он сейчас, задумчиво глядя на воду бассейна. С одной стороны, Катриона в роли моего клиента, с другой — в роли возможной любовницы… Но если Катриона станет отдавать свои романы в какое-нибудь иное издательство, положение «Голдман и Реддинг» пошатнется.

Однако что он, Доминик, мог сделать? Не нарушать же завет отца! Лоренс Реддинг вручил ему бразды правления фирмы и хотел, чтобы сын печатал произведения Катрионы так же, как до тех пор — он сам. Боже, неужели отец не подозревал о наших чувствах? Или устроил все нарочно, как бы благословляя нашу любовь?

От этой мысли лицо Доминика исказилось. Ну что ж, пожалуй, нет смысла противиться неизбежному. Катриона права: прошло больше года со дня смерти отца, значит, никто и ничто не должно мешать нашему счастью. Итак, почему бы не подняться к ней в спальню и не заняться тем, чего они оба жаждут?

Однако Доминик остался на месте — может, потому, что чьи-то все понимающие серые глаза возникли перед его мысленным взором. А как, интересно, отреагировала бы на мои размышления эта девица с серьезным лицом? — подумал он. Пришла бы в восторг, представив меня с Катрионой? Или переполнилась бы ужасом, осознав кроющийся за этим факт кровосмешения?

Конечно, последнее… И решимость исполнить желание мачехи покинула Доминика.