Приди, весна

ГЛАВА 16

Приняв решение не обращать на Бака внимания, Анника занялась обычными делами по дому. Первым делом, однако, она сделала очередную запись в своем дневнике, хотя у нее и не хватило духу описать все, что произошло между ними прошлой ночью. Бак тем временем приготовил завтрак. После того, как они все поели, она вымыла посуду и стала ждать, когда Бак отправится на охоту. Но сегодня он явно не торопился уходить. Он бродил по комнате взад и вперед, пил кофе, играл с Бейби, и все это время взгляд его неустанно следовал за Анникой.

Они не разговаривали друг с другом, ограничиваясь односложными фразами, если в том возникала необходимость.

Бейби, вновь потребовав, чтобы они назвали ее Баттонз, заявила, что хочет надеть свое новое атласное платье. Анника делала вид, что не прислушивается к их разговору.

Бак, импровизируя, назвал племянницу Бейби-Баттонз, добавив, что такая большая девочка, да еще с новым именем, заслуживает отдельной кровати, которую он тут же и примется для нее делать. Пока он сколачивал во дворе кровать. Анника приняла ванну и выкупала затем и Бейби. Они обе сидели перед камином в чистых платьях и сушили волосы, когда дверь наконец распахнулась и Бак внес в комнату новую кровать.

– Где ты хочешь, чтобы я ее поставил? Анника подняла на него удивленно глаза, решив, что он спрашивает ее мнения, словно она была хозяйкой дома. В следующее мгновение, однако, до нее дошло, что он обращается не к ней, а к Бейби.

Вскочив на ноги, девочка подбежала к задней стене, где стоял ее ящик с игрушками, и ткнула пальцем.

Бак опустил кровать на пол.

Анника не сводила с него глаз. Уж не рассчитывает ли он, мелькнуло у нее в голове, отныне она будет спать с ним в его постели? Не поэтому ли он и сделал кровать для Бейби?

– Подумай еще раз, Бак Скотт, – высказала она вслух свои сомнения.

– Что?

Мгновенно смутившись, она опустила голову, так что ее длинные волосы свесились вниз, закрыв ей лицо, и вновь взялась за щетку.

– Ничего, я просто размышляла вслух.

– О чем?

Она продолжала расчесывать волосы, не поднимая головы, хотя и почувствовала, что он стоит прямо позади нее.

– О том, что не стану спать с тобой, хотя ты так ловко освободил место на своей постели, сколотив ребенку отдельную кровать.

– Насколько мне помнится, несколько недель назад ты сама сказала, что у Бейби должна быть собственная кровать.

– Тогда почему ты сделал ее только сейчас? – Она встала и откинула волосы с лица. Бак стоял к ней ближе, чем она предполагала.

– Почему бы и нет?

– Не строй только себе никаких планов.

– Не волнуйся. Это ты строишь у нас планы, вроде того, как я буду жить в долине, занимаясь работой, которая мне и на дух не нужна. Вероятно, ты подумала уже о том, как бы приодеть меня, не так ли?

Анника промолчала. Да и что она могла сказать? Он был прав.

– Ха! Я так и знал.

Бак налил себе еще кофе, сел за стол и вновь уставился на нее.

Анника, стараясь не обращать на него внимания, убрала щетку и принялась искать, из чего бы сделать постель для Бейби-Баттонз. Когда, наконец, постель была готова, у нее не осталось больше сил выдерживать его пристальный взгляд, следовавший, казалось, за каждым ее движением.

– Ты так и собираешься сидеть здесь и сверлить меня глазами, словно я вызываю у тебя жгучую ненависть?

– С чего ты это взяла? Я, кажется, никому не мешаю. Сижу здесь себе тихо и пью кофе. Или мои привычки тоже относятся к тому, что тебе хотелось бы во мне изменить?

Анника шагнула к столу и, выдвинув с грохотом стул, села напротив Бака.

– Прости, – сказала она, глядя ему в глаза. – Я искренне прошу у тебя прощения. Забудь все, что я говорила о твоем переселении в город, ладно?

– Означают ли твои слова, что ты хочешь остаться здесь?

На глаза у нее навернулись слезы. Почему все происходит так быстро? Ей хотелось сказать ему «да», но как сможет она жить без городского шума и суеты, без своей семьи? Как сможет выдержать жизнь в этой глухомани, полностью отрезанная от цивилизации?

– Не знаю.

Бак допил кофе и поставил чашку на стол.

– По крайней мере, ты откровенна. Я с самого начала знал, что ты уедешь отсюда, как только перевал очистится от снега.

– Но я не хочу уезжать без тебя. – Она прямо впилась в него глазами, словно вопреки всему надеялась прочесть на его лице то, что дало бы ей хоть какую-то надежду.

– А я не хочу покидать свой дом. Ну и в каком положении мы с тобой оказываемся в результате?

– Думаю, в том же, в каком находились, когда ты снял меня с поезда.

Но она понимала, что это было не так. Они не могли изменить того, что произошло между ними прошлой ночью, и ей никогда не забыть, какой восторг она испытала в его объятиях. Все это казалось таким правильным в тот момент, таким чудесным, что ей была невыносима сама мысль о том, чтобы провести без него всю свою оставшуюся жизнь.

Бак не мог оторвать глаз от ее лица, на котором ясно отражались проносящиеся у нее в голове мысли. Он понимал, что она потерпит поражение в том сражении, какое вела сейчас сама с собой. Что же до него, то он был тверд в своем решении и не изменит его, какую бы боль это ему ни причинило. В его жизни никогда больше не будет женщины, подобной Аннике Сторм – это было бы видно и слепому, – но даже ради того, чтобы остаться с ней, он не станет жить в городе, вызывая насмешки как невежественный мужлан и охотник на бизонов. Он сталкивался с этим все те годы, что отец таскал их всех за собой с места на место, и будь он проклят, если добровольно согласится на такое сейчас, когда у него был выбор.

Если Анника любит его по-настоящему, она останется с ним здесь, приняв таким, каков он есть. Место женщины было рядом с ее мужчиной. Так повелось еще с незапамятных времен. Она, черт побери, вполне может быть счастлива, живя здесь с ним и наезжая в город раз или два в год, чтобы сделать покупки, но он никогда не станет там жить. Никогда.

Не в силах долее смотреть в небесно-голубые глаза, в которых застыло выражение уныния, Бак поднялся. Взгляд Анники последовал за ним к двери. На пороге он обернулся.

– Я с тобой полностью согласен. Ситуация не изменилась и не изменится, если только кто-нибудь из нас не передумает. Но могу сказать тебе прямо сейчас, что это буду не я.

Схватив куртку, он вышел.

Анника уронила голову на руки и разрыдалась.

– Я отморожу себе яйца, – проворчал Дентон Мэттьюз, пробираясь через сугробы к горевшему день и ночь костру, который они разложили чуть ниже того места, где начинались деревья.

– Этот способ делать деньги будет получше всех твоих дурацких авантюр вместе взятых.

Вердж Клемменс выпустил коричневую от табака, тягучую слюну туда, где на снегу уже темнело большое пятно.

– Заткнитесь вы, оба. Я скоро чокнусь, слушая вашу постоянную перебранку.

Клиффу Вайли уже до чертиков надоели эти два вечно ругающихся друг с другом придурка, как и снег, мороз и продуваемая ветром палатка, в которой они жили вот уже почти три недели.

– Сколько нам еще здесь торчать, Клифф, как ты думаешь? А? Сил моих больше нет, – заныл здоровяк Дентон. – Я уже изголодался по приличной еде.

– Надо было привязать тебя к дереву, да и оставить так на всю зиму. Тогда бы ты уж точно не изголодался, – пробормотал сквозь зубы Вердж.

– Я сказал вам, заткнитесь, – с угрозой в голосе произнес Клифф.

– Черт. – Расстроенный Дентон вытащил из кармана кусок вяленого мяса и вонзил в него зубы в явной попытке утешиться.

– Еще пара таких же теплых дней, как сегодня, – продолжал Клифф, – и мы сможем пробраться через перевал.

– Может, начнем рыть проход прямо сейчас? – предложил Вердж.

На лице Дентона появилось испуганное выражение. С набитым ртом он пробормотал что-то вроде:

– Лавина.

Клифф поднял глаза на гору.

– Снег лежит слишком плотно. Ветер припечатал его к горе, превратив в настоящий камень, так что проход мы прорыть не сможем.

– Какой сегодня день? – спросил Дентон, отрывая зубами от мяса здоровенный кусок. – Я совсем сбился со счета.

– Конец марта, – ответил Клифф.

Вердж, которому никогда не изменял оптимизм, вскочил на ноги и, вытянув вперед руку, радостно воскликнул:

– Глядите-ка. Видите вон тот выступ сбоку? Вы помните, чтобы он был там вчера? Я – нет. Бьюсь об заклад, очень скоро мы проснемся утром и, как Моисей по Красному морю, пройдем через этот перевал, отыщем девчонку и заработаем кучу денег, которых нам всем хватит до конца жизни.

– Мы устроим с тобой чудесный пикник, Баттонз, вот увидишь.

Завязав узлом кухонное полотенце, в которое она сложила еду, Анника обвела взглядом комнату, проверяя, не забыли ли они чего.

– Как ты считаешь, нам что-нибудь еще понадобится? – спросила она Бейби, не ожидая, впрочем, ответа. В последнее время она привыкла разговаривать преимущественно с Баттонз, поскольку Бак почти постоянно отсутствовал. После их разговора прошла уже неделя, и все это время он старался держаться от нее как можно дальше.

– Жаль, что я не умею делать koekjes, как моя мама. Это такое печенье. Ты ела когда-нибудь печенье? – Анника посмотрела вниз на Баттонз, которая стояла возле стола и внимательно ее слушала. Она была уже одета и готова тронуться в путь.

– Печенье? – повторила она, не сводя с Анники глаз.

Анника вздохнула. Она все еще пребывала в нерешительности, не зная, как поступить, и мысли ее вновь и вновь обращались к дилемме, перед которой она стояла. Ей хотелось быть с Баком, хотелось дать Бейби-Баттонз все то, что должно быть у каждого ребенка – любовь, хороший дом и другие преимущества, какие были у нее самой, когда она росла. Но она не могла остаться на всю жизнь в этом забытом Богом уголке. Как не могла и забрать с собой Баттонз. Место Бейби было рядом с Баком. Он любил девочку и был для нее единственной семьей, какую та знала. Но, глядя сейчас на Бейби, которая вдруг бросилась в дальний угол за своей жалкой деревянной куклой, она не могла не думать о том, как много сделала бы для ребенка ее собственная семья.

Анника легко могла представить, как отреагируют ее родители, если она явится в Бостон с Бейби и заявит им, что желает удочерить ребенка своего похитителя. Калеб, остающийся в любых обстоятельствах прежде всего юристом, примется задавать ей вопросы и не отстанет от нее до тех пор, пока у него не исчезнут последние сомнения в правильности ее решения, или пока он не убедит ее отказаться от этой мысли. Мама, наоборот, сначала все обдумает, посоветуется с Калебом и только потом сообщит ей свое мнение. Тетя Рут, разумеется, согласится со всем, что она скажет. Однако тут же займется изучением астрологических схем и таблиц, после чего примется советовать, как и когда ей следует приступить к осуществлению своих планов.

– Мы идем? – Бейби дернула Аннику за пальто.

– Да, сейчас. – Анника наклонилась и взяла девочку на руки. – Нельзя упускать такой чудесный день.

Подхватив узелок с едой, Анника направилась к двери. Не успела она, однако, дойти до нее, как дверь распахнулась и на пороге возник Бак. Окинув быстрым взглядом их одежду и узелок в руке у Анники, он похолодел, и у него противно засосало под ложечкой.

– Собрались куда-то?

От Анники не укрылось мелькнувшее в его глазах подозрение.

– На пикник. День сегодня такой чудесный.

– На пикник? Правда?

Анника видела, что Бак не верит ей. Неужели он и вправду полагает, что она собиралась сбежать вместе с ребенком, не сказав ему даже «до свидания», как вор?

– Хочешь пойти вместе с нами?

Он быстро проговорил, беря у нее ребенка:

– Она становится тяжелой. – Взгляд его упал на узелок в ее руке. – Ты хоть на минуту задумалась над тем, что подвергаешь себя опасности, отправляясь одна на этот свой пикник?

– День такой прекрасный… – начала было она, но тут же умолкла, вспомнив вдруг, как Бейби едва не утонула. – Я не собираюсь даже приближаться к реке.

– Я думал не об этом. Неподалеку отсюда я видел следы кошки.

Анника рассмеялась.

– Кошки?

– Пумы.

Она мгновенно посерьезнела.

– О!

– Вот именно, о!

Внезапно она сообразила, что у нее появился предлог, которым можно было воспользоваться, чтобы убедить Бака отправиться на пикник вместе с ними.

– В таком случае, как мне кажется, будет лучше, если ты пойдешь вместе с нами. Еды я взяла с собой более чем достаточно. По правде говоря, я задумала эту прогулку, чтобы доесть лосятину, в надежде что ты принесешь домой что-нибудь другое.

Он не придал значения тому, что она употребила слово «домой». Вряд ли это было сделано ею сознательно.

– Что еще ты положила?

– Кукурузный хлеб.

Бак отошел в сторону, давая ей пройти, после чего вошел в дом и крикнул через плечо:

– У меня есть вино.

– Вино? Где ты его прятал?

Сунув со смехом голову в комнату, Анника увидела, что он передвигает стоявшие в углу бочки и мешки. В следующее мгновение в руках у него появилась высокая, янтарного цвета стеклянная бутылка с торчащей из горлышка пробкой.

– Если бы я знала, что ты прячешь здесь вино, то давно бы его выпила.

– Вот поэтому я и спрягал бутылку. Даже я слыхал, что благовоспитанные барышни в городе любят время от времени пропустить стаканчик.

Возможно, он лишь поддразнивал ее, но почему-то она сомневалась в этом.

– Я такая, какая есть, Бак, тут уж ничего не поделаешь.

– То же самое можно сказать и обо мне.

День был слишком прекрасен, чтобы опять затевать ссору, и, ничего не сказав на замечание Бака, Анника зашагала вперед. Вскоре они поднялись достаточно высоко по склону близлежащего холма, и взору их открылась раскинувшаяся внизу за хижиной долина.

Анника показала рукой на небольшую поляну между сосен, где снег уже слегка подтаял и обнажилась каменистая поверхность. Тающий снег стекал ручейками вниз, так что казалось, будто склон покрыт десятками сверкающих на солнце атласных лент. Высоко над их головами в верхушках деревьев шумел ветер. Ветер был теплым, по-настоящему весенним. Он предвещал скорее наступление хорошей погоды, но Аннике вдруг почудилось, будто она слышит в его шепоте грустные нотки прощальной песни. Она тряхнула головой, прогоняя мрачные мысли, и принялась раскладывать еду на плоском валуне, который был достаточно велик для того, чтобы сидеть на нем и одновременно использовать его в качестве стола.

Бак положил на землю ружье и поставил на полотенце в центре импровизированного стола бутылку с вином.

– Стаканы я не захватила, – сказала Анника.

– Мы можем по очереди пить из горлышка, если ты, конечно, не возражаешь.

Их взгляды встретились.

– Разумеется.

Вначале бутылки будут касаться его губы, затем ее. При мысли об этом по спине Анники пробежал холодок. Прошла целая неделя, сказала она себе. Семь долгих дней. И каждую ночь у нее возникал соблазн поддаться чувству, которое пробудил в ней Бак Скотт. Когда огонь в камине догорал и Бейби-Баттонз крепко засыпала в своей кроватке, Анника готова была, отбросив всякий стыд, признаться Баку, что он нужен ей, что она хочет, чтобы он вновь занялся с ней любовью. Но она знала, что с наступлением рассвета перед ними встанет все та же дилемма: должен ли он покинуть горы или лучше ей остаться навсегда в этом Богом забытом углу и стать женой ему и матерью Бейби? Ответом на последнее было определенное «да», но, какой бы сильной ни была ее любовь к нему, она была не готова вот так, одним махом, отказаться от прежней жизни, избрав вместо нее прозябание в этом безлюдном, далеком от цивилизации месте.

Растянувшись на нагретом солнцем камне, Бак смотрел на плывущие по синему небу облака. Ему хотелось забыть обо всем, выбросить из головы мысли, не дававшие ему последнее время покоя, и в полной мере насладиться моментом. Он был жив, над головой у него сияло солнце и рядом сидела женщина, которую он любил.

Он попытался взглянуть на себя с Анникой как бы со стороны, глазами стороннего наблюдателя. Они вдвоем расположились на большом плоском камне, здесь же разложен их ленч и стоит бутылка вина, кажущаяся еще более янтарной в лучах солнца. Анника сидит в одном костюме, подстелив под себя свое новое пальто. Отвесно падающие на поляну лучи солнца согрели воздух, и ей не холодно.

Бак бросил на нее взгляд украдкой и увидел, что она сейчас лежит на камне на боку, спиной к нему, и наблюдает за Бейби, собирающей камешки. Ее костюм от постоянной носки немного истрепался и был сильно измят, а на подоле виднелись подпалины. Насколько он мог судить, у нее изорвались даже манжеты белой блузки, выглядывающие из-под рукавов облегающего жакета. А ее когда-то прекрасные и, очевидно, весьма дорогие ботинки из козлиной кожи, испытавшие на себе воздействие воды и грязи, были безвозвратно испорчены. Она бы, вероятно, сказала, если бы ее спросили об этом, что вид у нее сейчас хуже некуда. Он же, глядя на нее, подумал, что никогда еще она не выглядела такой красивой, как в этот момент.

Машинально Анника провела пальцем по еле заметному шраму на виске. Бак был весьма горд своей работой. Сняв швы, он тут же велел ей постоянно втирать в ярко-красный рубец медвежье сало. И теперь на месте швов остались лишь крошечные отметинки.

Бейби побежала вокруг скалы. Анника, следя за девочкой, повернулась, и их взгляды встретились.

Анника вновь дотронулась до шрама.

– Ты когда-нибудь думал о том, чтобы стать врачом?

Ее слова обожгли его как виски, выплеснутый на открытую рану. Он весь напрягся, не желая ответить грубостью на ее в сущности невинное замечание, и ровным голосом произнес:

– Оставь это, Анника.

Она села, согнув ноги в коленях, и уткнулась в них подбородком.

– Я серьезно. Мне вдруг пришло в голову, что из тебя вышел бы замечательный врач, и я решила узнать, думал ли ты сам когда-либо об этом.

– Нет, – соврал он.

– И, однако, у тебя несомненные способности к врачеванию. Взгляни-ка на мой шрам. – Она откинула назад выбившуюся из косы прядь, которая закрывала ей висок.

Ему не нужно было смотреть, чтобы убедиться, что рана хорошо зажила и шрам едва заметен. Он проверял его каждый день, украдкой глядя на ее висок, когда она не знала, что он на нее смотрит.

– Он почти не виден, – продолжала Анника. – Твои швы были столь совершенны… и когда я думаю, что ты вылечил Бейби, когда у нее был жар, и меня от боли в горле… Сколько, по-твоему, людей знают толк в лечебных травах?

– Множество.

– Может быть, но многие ли из них являются также и превосходными хирургами?

Опершись на локоть, Бак повернулся к Аннике лицом. Взволнованный ее близостью, он и так уже почти ничего не соображал, а теперь затеянный ею разговор о том, что из него мог бы получиться отличный врач, грозил окончательно лишить его рассудка.

– Что ты хочешь этим сказать?

Обрадованная его готовностью выслушать ее, Анника, удостоверившись, что Бейби играет неподалеку, продолжала:

– Бак, я еще не видела никого, кто бы умел оперировать так, как ты.

– Не сомневаюсь. Ты также никогда не видела и как освежевывают кролика, пока я тебе не показал. Так что тебе в сущности не с чем и сравнивать мое умение.

Она вздернула подбородок.

– Человек не так уж и отличается от других животных, если говорить о таких вещах, как печень, сердце и… – она сделала широкий взмах рукой, – и так далее. Ты уже знаешь, где найти эти органы у животных. Бьюсь об заклад, что ты не растеряешься, если попадешь в анатомический класс.

– Мы здесь уже довольно долго, и разреженный воздух тебе вреден. Давай-ка поедим и начнем собираться в обратный путь.

– Где ты научился так лечить?

– Передай мне хлеб. – Бак вытащил из бутылки пробку. За что только он любит, мелькнуло у него в голове, эту женщину, которая в сущности вызывает у него почти постоянное раздражение? Ответа на этот вопрос он не знал. – Бейби, иди кушать, – позвал он.

– Не Бейби! – ответила сердито девочка.

– Ладно. Баттонз, иди кушать.

– Бак, – продолжала настаивать на своем Анника. – Ты меня слушаешь или нет?

– Я пытаюсь не слушать, но мне это не удается, поскольку ты продолжаешь зудеть у меня над ухом.

– Ты раньше зашивал кому-нибудь раны, или моя была первой?

В раздражении он откусил кусок хлеба и тщательно его прожевал, прежде чем ответить.

– Конечно, я зашивал людей и раньше. Кто еще мог это сделать?

Охваченная возбуждением Анника отказалась от предложенного им хлеба, но взяла бутылку с вином, и, поднеся ее ко рту, машинально сделала большой глоток.

Бак уставился на нее в изумлении. Вот это да! Ну и женщина!

– А как все было в те дни, когда ты охотился на бизонов?

– Было что?

– Тебе приходилось тогда кого-нибудь оперировать? Я имею в виду, кого-нибудь не из членов твоей семьи?

Мгновение поколебавшись, он ответил:

– Ну… в общем, да.

– Кого?

Бак пожал плечами.

– Не могу сказать точно.

– И почему это сделал ты, а не кто-то другой?

– Потому.

– Потому что это получалось у тебя лучше, ведь так?

Отец говорил всем вокруг то же самое, но он не собирался признаваться в этом Аннике.

– Я права? – Она явно ждала от него ответа.

– Идем, Анника.

– Откуда ты так много знаешь о травах, мазях и настоях, которые готовишь?

Как мог он объяснить ей, что он, похоже, всегда умел лечить людей? Он схватывал, казалось, все на лету. Его Ма была повитухой и выращивала лечебные травы везде, где бы они ни жили, поскольку жители гор всегда обращались к ней, если заболевали. Когда же его Па забрал их и они покинули свой дом, он еще многому научился, путешествуя по стране. Он собирал цветы и травы, в каких могла возникнуть нужда, и экспериментировал с незнакомыми образчиками. Он всегда заботился о них всех: о Па, Сисси и Пэтси. И упустил их всех троих.

– В этом нет ничего невозможного, – продолжала Анника давить на него.

Бак вздохнул. Вздох был тяжелым и глубоким. Неужели она никогда не успокоится?

Его вздох лучше всяких слов сказал Аннике, что она зашла слишком далеко, и он опять замкнулся в себе. Вспомнив об отце и его вечных расспросах, она пожалела, что вообще заговорила с Баком о возможном выборе им врачебной карьеры. В конце концов, чтобы стать врачом, ему потребуется учиться много месяцев, даже лет в университете или медицинском колледже. А для этого нужны деньги. К тому же кто-то должен будет заботиться о Бейби-Баттонз, пока он учится. И потом, ему тогда придется покинуть свою драгоценную долину.

Вне всякого сомнения, Бак Скотт ни от кого не примет милостыни. В особенности от нее. И она слишком хорошо его знала, чтобы понимать, что он не захочет уехать из Блу-Крик.

– Ты будешь есть или разговаривать? – Он посадил Баттонз себе на колени и протянул ей второй кусок хлеба с вяленым мясом.

– Я не хочу есть, – ответила Анника и вновь потянулась к бутылке.

– Поосторожнее с этим. Я не смогу нести вас двоих.

– За меня не беспокойся, – сказала она, чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло.

Бак протянул руку к бутылке со сливовой наливкой. Может, как следует выпив, он наконец сумеет забыть о своих старых, невозможных мечтах, которые она пробудила в его душе своими расспросами? Он окинул взглядом залитую солнцем поляну, ветви сосен и островки тающего снега, которые, казалось, отступали назад, в тень деревьев, прямо у него на глазах. Поднеся бутылку ко рту, он сделал большой глоток. Хорошо бы наливка помогла ему забыть о том, что Анника Сторм очень скоро его покинет, перестав терзать своими постоянными расспросами.

Как только солнце скрылось за горой, на поляне сразу же похолодало. Бак с Баттонз на руках начал спускаться по склону, и Анника, сложив остатки ленча, последовала за ними. К тому времени, когда они достигли хижины, Баттонз уже крепко спала на плече у Бака.

– Огонь погас, – сказала Анника, когда они вошли в темную холодную комнату. Она энергично потерла себя по плечам и пока решила не снимать пальто. Бак положил Бейби-Баттонз не раздевая на кровать и занялся камином.

Холодный дом казался нежилым. Пока Бак разжигал огонь, Анника засветила лампы. Вскоре воздух в комнате потеплел, и она сняла с себя пальто и повесила его на крючок рядом с курткой Бака.

– Хочешь есть?

– Я съел достаточно днем.

Анника убрала остатки хлеба в хлебницу и встряхнула полотенце, в котором остались крошки. Поскольку делать ей было больше нечего, она взяла свой дневник, чернильницу с пером и села за стол с намерением записать свои мысли.

Бак уселся за противоположным концом стола, вылил остатки наливки себе в кружку и откинулся на спинку стула, протянув ноги к огню. Взгляд его был прикован к Аннике, делающей записи в своем дневнике, и, хотя ему не было видно, что она пишет, он различал красивые аккуратные буквы, которые выводило ее перо на белой бумаге.

Неожиданно Анника подняла голову и увидела, что он пристально смотрит на нее поверх края кружки.

Встретившись с ней взглядом, он заметил:

– Перевал очистится от снега через пару дней.

У нее на глазах выступили слезы. Она тут же опустила голову и несколько раз яростно моргнула. Слезы упали на страницу и расплылись по аккуратно написанным строчкам. Не в силах смотреть ему в глаза, она обвела взглядом комнату: толстую деревянную доску над камином, на которой стояли жестяные банки и горшочки с травяными настоями и мазями, грязный пол под ней, метлу в углу. Она была готова смотреть куда угодно, но только не на него.

Бак видел, что она прилагает неимоверные усилия, стараясь не плакать, но слезы так и текут из глаз, не замечаемые ею, у нее по щекам. Вид ее страданий не доставлял ему ни малейшего удовольствия, поскольку у него самого еще никогда в жизни не было так тяжело на душе. Залпом он осушил кружку и со стуком поставил ее на стол.

Анника вздрогнула от неожиданного звука, прорезавшего царившую в комнате напряженную тишину, и отложила в сторону перо. Затем смахнула ресницами слезы, шмыгнула носом и наконец осмелилась поднять глаза на Бака.

– Я… я не… не хочу… тебя покидать, – проговорила она, запинаясь на каждом слове.

– Тогда оставайся.

Мгновение они молча смотрели друг на друга.

– Поедем домой со мной, – заговорила она первой.

Бак отодвинул стул и поднялся. Медленно подошел к камину, обхватил обеими руками висевшую над ним полку и прижался к ней лбом. Какой, подумал он, станет его жизнь, если ему опять придется жить в городе? Он чувствовал себя уютно только в двух местах – в холмах Кентукки и здесь, в долине Блу-Крик. Здесь ему не нужно было мириться с ограничениями и насмешками цивилизованного общества. Он понимал, что не сможет выдержать это снова.

– Я не могу, – ответил он ровным голосом.

Не в силах долее выдерживать напряжение, Анника рывком поднялась и подошла к нему сзади. Он весь напрягся, но даже не повернул головы. Она обняла его за талию и прижалась щекой к широкой спине. Фланелевая рубашка Бака была необычайно мягкой, и кожа под ней источала тепло. Анника ощущала каждый его вздох, слышала ровное, но учащенное биение его сердца. Удары ее сердца словно вторили этому биению, что напоминало постукивание метронома.

Анника начала раскачиваться из стороны в сторону, раскачиваться медленно, сладострастно, прислушиваясь к биению его сердца. Вот уже несколько недель она не слышала никакой музыки. Привыкнув посещать камерный концерт или суаре по крайней мере раз в неделю, она вдруг с удивлением подумала, что музыка всегда была неотъемлемой частью ее жизни.

Интересно, танцевал ли Бак когда-нибудь? Согласится ли он станцевать с ней сейчас?

– Бак, потанцуй со мной, – прошептала она у его широкой спины.

Он отвернулся от огня и обнял ее за плечи. Они двигались в такт с ударами своих сердец, вынужденные ограничиваться, из-за тесноты, небольшими, скользящими па, которые вскоре сменились медленным покачиванием. Через какое-то время, словно действительно танцевали под музыку, которая вдруг смолкла, они остановились. Анника откинулась слегка назад, на обнимавшую ее за талию руку Бака, и окинула взглядом его волосы, глаза, губы.

– Люби меня сегодня ночью, Бак. Люби меня еще раз, прежде чем я уеду.

Бак впился ей в рот поцелуем, и его язык скользнул между ее губ. Анника застонала и обхватила его руками за шею. Ей хотелось поглотить его, впитать целиком в себя, чтобы в конце от них обоих осталось лишь одно всеохватывающее пламя.

Бак прижался к ее груди почти что с яростью, не в силах оторвать от нее своих рук сейчас, когда она опять оказалась в его объятиях. Они поменялись ролями, и если вначале она была его пленницей, то теперь пленником стал он сам. Она привязала его к себе тысячами нитей, околдовав вначале своей лучезарной улыбкой и добротой, а потом и своим прекрасным телом. Он не мог и помыслить о том, чтобы позволить ей уйти из его жизни, но не мог и удерживать ее подле себя против воли. Он знал достаточно о том, как приручать диких животных, чтобы понимать, что насильно их к себе не привяжешь. Порой ты должен был отпускать их, чтобы сильнее привязать к себе.

Анника прижималась к нему всем телом, и он не отрывал своих губ от ее рта. Она запустила ему пальцы в волосы и тут же решила, что ей очень нравятся его буйные, непослушные кудри, его широкие плечи и тугие мышцы на плечах и шее. Стоя сейчас в кольце его рук, она вдруг с необычайной ясностью поняла, что никогда она не сможет полюбить другого мужчину так, как Бака Скотта. И если ей суждено было прожить свою жизнь старой девой, как тетя Рут, то она хотела, по крайней мере, запомнить эту ночь и поклялась самой себе никогда о том не жалеть впоследствии.

Она оторвала от его губ свои и шепнула:

– Люби меня, Бак.

Ее просьбы, к ее несказанному облегчению, было достаточно, чтобы он отбросил последние сомнения и, подхватив ее на руки, отнес на кровать.

– На этот раз, – сказал он у самых ее губ, – мы сделаем все как следует. Никаких столов.

– А как же Баттонз?

– Она, как все шотландцы, спит всегда как убитая. Она же не проснулась прошлой ночью, ведь так?

– Да, но…

Видя, что она колеблется, Бак подошел к столу, взял два стула и, поставив их возле кроватки Бейби, накинул на спинки одеяло. Теперь если она и проснется, то не увидит Бака с Анникой, пока не вылезет из кровати.

– Так лучше?

Бак вернулся к кровати и начал расстегивать брюки.

– Ты снимаешь брюки?

– Так принято. Раздевайся, или в следующую минуту я сорву с тебя одежду и ты не сможешь покинуть меня, пока ее не починишь – а на это могут уйти годы.

На глазах Анники, начавшей дрожащими пальцами расстегивать пуговицы на жакете, выступили слезы.

– Не говори об этом, Бак. Пожалуйста, не напоминай мне. Я не могу остаться, а ты не хочешь уехать со мной.

Сняв рубашку, он отбросил ее в сторону. Вслед за ней на пол полетели брюки. Он сел на кровать и, обняв одной рукой Аннику за плечи, протянул другую к застежке на ее юбке. Губы его приблизились к ее рту:

– Заткнись, Анника.