Притяжение любви

Глава 5

— Я подумал, что это должны быть вы. — Линдсей обернулась и увидела Алдена, переходящего через дорогу. Уже не впервые она отмечала плавность его походки. Его движения напоминали ей движение волн в океане, радующее глаз своей свободой. Тело у него было великолепное — мускулистое, с узкими бедрами и широкими плечами. Она была уверена, что другие женщины отмечали и его походку, и стать, и синеву глаз в сочетании с бронзой волос, и типично мужские очертания упрямого подбородка.

— Привет! — Линдсей отвернулась от поля, смущенная, что ее здесь застали.

— Вам хотелось побыть одной? — спросил Алден. — Я проходил мимо и могу уйти.

— Нет, я как раз собиралась уходить.

— Если вы идете домой, я вас провожу.

— Вы гуляли?

— Я слышал, что это полезно.

Она улыбнулась. Ее больше не волновала замедленность его речи. Она была уверена, что это просто нерешительность, а никакой не расчет.

Будучи очень интересным и привлекательным мужчиной, Алден Фицпатрик, казалось, не был слишком уверен в себе.

— Вы рисовали? — Он показал на альбом, который она держала под мышкой.

— Пыталась. Но здесь так пустынно. Я сегодня уже была здесь дважды, но ничего у меня не получилось.

— Можно посмотреть?

— Нет.

— Извините. Я слишком назойлив?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю.

Она вздохнула.

— Алден, вы действительно тот, за кого себя выдаете? И если у вас есть какая-то другая причина общаться со мной и моими детьми, мне бы лучше знать об этом.

Они прошли немного в молчании, потом он сказал:

— Я тот, за кого себя выдаю.

— Это хорошо.

— И мне нравятся ваши дети. И вы.

— Это тоже хорошо.

— Что же может быть еще?

Она колебалась, сказать ему или нет. Случай с ней не был тайной. Весь остров Келлис гудел об этом. Она дважды была в городке после приезда, и оба раза ее городские друзья просили снова и снова рассказать свою историю. Они не хотели причинить ей никакого вреда. Напротив, они были полностью на ее стороне. Просто эта невероятная история внесла некоторое разнообразие в их жизнь.

— Разве вы не слышали, что со мной случилось на этом поле? Разве вам никто не рассказал?

— Никто мне ничего не говорил.

— Я приезжала сюда в мае, хотела приготовить все к приезду детей. Когда стемнело, отправилась на прогулку. Была прекрасная ночь. В небе сияли мириады звезд. Я шла по дороге и подошла к этому полю. А потом увидела огни…

— Огни?

— Да. — Линдсей закончила свой рассказ единым духом. Казалось, что он слышит все это впервые. — А потом я очнулась утром на дороге, надо мной склонились двое местных жителей.

— Как же вы, наверное, перепугались!

Его реакция принесла облегчение.

— Немного.

— И растерялись?

— Все кругом были растеряны. Я же знала, что со мной произошло. В конце концов, я знала что-то о сути происшедшего. Все же кругом думали, что я сошла с ума.

— Людям очень трудно поверить в то, что сами они не испытали.

— Ну а вы что думаете? Я сошла с ума?

— Нет.

— Вы считаете, что там где-то может быть другая жизнь? — Она протянула руку к небу.

— Если бы мы не верили в возможность существования того, что мы не видим, то не было бы никаких открытий.

— Хотелось бы, чтобы все так думали.

— А это не так?

Она покачала головой.

— Очень жаль.

Казалось, что он на самом деле так думает. Он действительно жалел ее. Она сказала себе, что, может быть, его сочувствие вызвано желанием разговорить ее. Но она в это не верила.

— Что же вы надеялись найти на этом поле?

— Ответы. — Разговор принял другое направление. Об этом в прессе еще не упоминалось. До сих пор она не открыла ему ничего нового. Но ни с кем, кроме Стефана, она не обсуждала своих чувств. Бульварные газеты могли бы все ее чувства превратить в сенсацию.

— И вы их нашли?

— Ни одного.

— Но ответы редко находят там, где их ищут.

— Но я не представляю, где еще я могу их получить.

Если он и мог подсказать ей, то не сделал этого. И к ее облегчению, сменил тему.

— А где дети?

— У отца.

— А вы чувствуете себя одинокой?

— Как вы догадались?

На мгновение Алден показался ей удивленным. Он медлил с ответом больше обычного. Наконец он сказал:

— Это же очевидно.

— Кажется, я не умею скрывать свои чувства.

Он улыбнулся. Улыбка была очень искренней и доброжелательной.

— А зачем? Для чего это делать?

— Это защищает от обид и разочарований.

— Но я не собираюсь обижать вас.

Она верила ему, хотя он, очевидно, и был человеком, могущим очень легко причинить боль женщине. Его глаза потемнели в ожидании ответа. Что-то шевельнулось у нее в груди. Она была ему небезразлична, он был добр и находился здесь, рядом, а она так нуждалась в сочувствии.

Наступал ранний тихий вечер, в доме было тоже тихо, лишь тиканье стенных часов нарушало тишину. Линдсей приготовила себе сандвич — хлеб она испекла еще утром — и вышла во дворик. На горизонте проплывали облака, все обещало прекрасный закат. Она закончила ужин и отправилась по тропинке к озеру.

Она редко пропускала восход или закат солнца. Иногда ей казалось, что только они связывают ее с ходом времени. Они начинали и заканчивали день, и в тех случаях, когда она их пропускала, то как бы теряла чувство времени.

Дойдя до озера, Линдсей поняла, что не ошиблась по поводу заката. Небо переливалось оранжевыми и золотыми красками, чередуясь с фиолетовыми лучами. Присев на каменную скамейку, она наслаждалась этим зрелищем, радуясь, что вокруг никого не было. Небо было так же молчаливо, как и ее дом. Даже утки, пролетавшие на горизонте, не издавали ни звука.

Интересно, а любуются ли закатом Стефан и дети? Стефан редко останавливался на несколько минут полюбоваться закатом или сумерками.

За исключением одного случая.

Ей почему-то вспомнился тот вечер. После развода она старалась не вспоминать дни своего замужества, дни, проведенные со Стефаном. Она надеялась, что наступит день, когда эти воспоминания не будут вызывать боль. Но не теперь. Она еще не была в состоянии спокойно принять проникающую теплоту и яркость воспоминаний, преодолевавших ее защиту и наполнявших ее чувствами, о которых она старалась забыть.

Это случилось вечером того дня, когда они впервые встретились. И закат! Против воли воспоминания захватили ее. Тот закат был самым прекрасным из всего, что она видела.

Наконец-то после трех лет напряженной учебы она заканчивала колледж. Эти три года были наполнены танцами, поэзией и искусством. Ее руководитель — эклектик, склонный к экспериментам, которые призваны были развивать творческое начало в учениках. Правда, наличие творческого начала не гарантировало стабильной работы в будущем. Но это ничего не значило. Переполняли ее тогда жизненная энергия и уверенность в своих силах. Она была как жаворонок, вылетевший из гнезда, где требовательные и любящие родители направляли ее, помогая преодолеть собственную незрелость. Теперь, вдалеке от дома, она начала расправлять крылья.

Она училась в небольшом колледже в Мичигане. Здесь студенты обращались к профессорам по имени, а профессора усаживались за парты и приглашали студентов занять их место на кафедре. В общежитии ежедневные споры затягивались почти до утра, устраивались разные демонстрации, в том числе и протеста, и стихийные концерты. В кафетериях висели плакаты, призывающие свести к минимуму употребление сахара, мяса и муки высших сортов; плакаты, рекламировавшие равноправие полов и зовущие к правильной политической ориентации, были и на дверях комнат отдыха. Линдсей все это впитывала моментально, жила и любила, переполненная молодой радостью и жаждой жизни.

Тогда она и встретила Стефана.

В начале октября солнце стало заходить все раньше, и у нее было мало шансов успеть после окончания занятий добраться до места, где она любила наблюдать закат. Тем вечером у нее были танцевальные занятия, и она не успела снять танцевальное трико, торопясь к своему любимому месту.

Небо было темно-синим, густого синего цвета — цвета любимого карандаша ее детства. Тропинка шла наверх, но она не чувствовала усталости. Она никогда не станет профессионалом, это не ее дело, но внутри у нее звучала музыка, она ее слышала так же, как чувствовала краски во время рисования, форму — занимаясь скульптурой и рифмы, — когда писала стихи.

Тропинка была безлюдна. Становилось холодно — еще одна причина поторопиться, — и другие студенты уже вернулись в общежитие или сидели в кафе. Кругом — ни души. Правда, в студенческом городке было довольно безопасно, и она ничего не боялась. Сам закат защищал ее. Она не могла себе представить, что можно совершить что-либо дурное в тот удивительный момент, когда солнце скрывается за горизонтом.

Любимым местом наблюдения был холм, возвышавшийся над долиной, где стояли дома. Отсюда можно было видеть все небо. Слово «долина», конечно же, было преувеличением. Территория вокруг колледжа была холмистой, но этот холм был самым высоким на многие мили вокруг. Стоя на холме, она не обращала внимания на разбросанные внизу на полях домики, и ей казалось, что она единственный человек в целом мире.

Когда она добралась до холма, небо еще больше потемнело. Широкая полоса яркого золотого цвета охватила горизонт, и исходившие от нее солнечные лучи освещали все небо. Рядом не было никого, кто разделил бы с ней восторг от этой непостижимой красоты. Она бросила книги на скамейку и побежала к ограждению.

Интуиция подсказала ей, что это последний закат, которым она любуется в этом сезоне. Сегодня солнце начало опускаться за горизонт до ее прихода, а завтра и в последующие дни закат начнется еще раньше. Она затаила дыхание, стараясь вобрать в себя каждую частичку света, форм и узоров. Небо являло собой калейдоскоп красок, медленно переходящих одна в другую. Ее та, что она начала танцевать.

Разогретая танцем, она сбросила свитер на землю. Это был какой-то ритуальный танец. Она кружилась и прыгала, протягивая вверх руки, как бы умоляя заходящее солнце задержаться еще на несколько мгновений. Она делала высокие балетные прыжки, и ей казалось, что она устремляется прямо в небо, что она птица и вот-вот полетит.

Наконец, тяжело дыша, она остановилась. Бросив последний взгляд на заходящее солнце, она вдруг заметила то, чего не видела раньше. Мужчину.

— Простите, — сказал он. — Я понимаю, что нарушил ваше одиночество…

На мгновение она замерла. Затем схватила свитер и зарылась в него лицом. Подняв глаза, она улыбнулась — настолько симпатичным, располагающим к себе выглядел этот человек.

— Если бы я знала, что у меня есть зритель, я бы старалась еще больше.

— В это трудно поверить!

— Вы здесь уже давно?

— Достаточно, чтобы пожалеть, что не пришел еще раньше.

— Вы любите смотреть на закат?

— Закат? — Его взгляд обволакивал ее как самая нежная ласка. — Не совсем. Скорее на красивых женщин. — Он пожал плечами.

Ей показалось, что он дотронулся до нее, как будто его руки, а не глаза двигались и обнимали ее.

— Вы тоже здесь учитесь?

— Я учусь на последнем курсе медицинского факультета в университете.

— И вы хотите посмотреть, какие мы все здесь ненормальные, как думают многие?

— Я должен кое с кем встретиться. Я припарковался здесь недалеко и собирался пройти коротким путем.

Ей хотелось спросить, с кем он встречается, с мужчиной или с женщиной. Вместо этого она протянула руку. Он взял ее, и теплота его руки была как объятие.

— Я — Линдсей Паркер.

— Стефан Дэниелс. — Он не отпускал ее руку, затем взял другую ладонь и стал внимательно рассматривать.

— Собираетесь предсказать мое будущее?

— Свое собственное. Вы не замужем, не обручены, если, конечно, ваш избранник не настолько беден, чтобы купить кольцо.

— Я свободна как птица.

— Когда вы танцевали, вы и казались птицей. Я думал вы улетите и оставите меня на земле.

— Если бы я могла летать, я бы взяла вас с собой. Согласны?

— Наверное, нет.

— Гм, очень плохо.

Их пальцы переплелись. Заинтересованная, она не сопротивлялась.

— Некоторым из нас не суждено летать.

— Почему?

— Прежде всего мы хотим понять все, что нас окружает, а уж потом стремиться познать неизведанное.

— Именно поэтому вы хотите стать врачом?

— Именно поэтому.

— И вы уже начали свой путь к пониманию окружающего?

Он притянул ее к себе. Она не сопротивлялась.

— Я как раз обнаружил кое-что, о чем мне хотелось бы узнать побольше.

— Тогда я вам помогу. Мне двадцать один год. В конце года я заканчиваю курс и стану бакалавром искусств. Мне хочется сделать свою жизнь созидательной, но я не знаю как.

— А еще?

— Что еще?

— Личная жизнь?

Дразнящая улыбка появилась на ее лице.

— У меня дюжина поклонников, но в настоящее время — ни одного любовника. Последние три года — самые лучшие в моей жизни. По окончании я хотела бы жить на всех континентах…

— Одновременно?

— Если бы смогла.

— Я почти уверен, что у вас получится.

— Мне хочется испытать все!

— Все хорошее?

— Да, ну и немного плохого тоже. Я хочу знать, что чувствуют другие. Я хочу это чувствовать.

— А я хочу прекратить их боль.

Она уставилась на него. Даже тогда, в эти первые минуты знакомства, она сознавала, насколько они разные. Однако это ее не обескуражило.

— Две половинки одного целого, — мягко произнесла она.

С явным нежеланием он отпустил ее руки.

— Можно мне пригласить вас на ужин сегодня вечером?

— Но ведь вы кого-то ждете?

— Мне просто надо передать бумаги моего профессора здешнему преподавателю. Они вместе занимаются исследованиями.

— У меня хватит времени принять душ и переодеться?

Он улыбнулся. Это была первая его улыбка, обращенная к ней, и она обещала так же много, как и этот закат.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы переодевались.

Она нашла золотую середину. Пока он относил бумаги, приняла душ, надела облегающую майку темно-вишневого цвета с длинной замшевой юбкой, убрала волосы, скрепив их серой блестящей лентой, завершив туалет изящными вышитыми туфельками, которые вполне могли сойти за балетные тапочки. Когда он приехал в общежитие, она уже ждала в гостиной.

Они ели пиццу: он — мясную, начиненную пепперони, она — с грибами, так как была убежденной вегетарианкой. Они болтали до закрытия ресторана, затем пошли в другой, открытый всю ночь. После кофе и пирога он рассказал ей о родителях и своем детстве. Она поняла, что он очень одаренный молодой человек, который серьезно относится к занятиям, а еще более серьезно к своему будущему, которое он собирался посвятить лечению людей. Он был не обычный, не такой, как его ровесники, и это началось еще в детстве, когда он развивался так быстро, что далеко позади оставлял своих сверстников, которые все еще наслаждались детством и отрочеством. Она рассказала ему о своем одиноком детстве, о разводе родителей, которым была необходима моральная поддержка, пока они не устроили свои жизни заново. Рассказывала о преподавателях, девушках-скаутах, учителях танцев, которые помогли ей преодолеть ее собственные проблемы, когда родители были заняты новыми семьями. Поделилась своими мечтами, которые она надеялась претворить в жизнь.

Они говорили о любимых книгах, фильмах, оставивших наибольшее впечатление, музыке. Их вкусы были диаметрально противоположны. Она любила Дебюсси. Ему нравился джаз и игра на клавикордах. Он читал философов, она предпочитала готический роман. Он не досмотрел до конца «Энни Холл», ее любимый фильм.

Он не дотронулся до нее, пока они не дошли до дверей общежития. Их разговор длился всю ночь, и солнце начало уже появляться на горизонте, когда они поднялись по наружной лестнице общежития на крышу, чтобы полюбоваться восходом.

— Я прихожу сюда всегда, когда у меня есть время.

— А ты когда-нибудь спишь?

— Мне не требуется много времени для сна.

— Тебе надо было учиться на медицинском факультете.

— Я увижу тебя опять? — Она смотрела на него, а не на восход. — Или мы настолько разные? Я пугаю тебя, или тебе со мной неинтересно?

— Я могу задать тебе тот же самый вопрос?

— Но ты не спросил меня.

Он протянул руки, и она охотно оказалась в его объятиях. Никогда прежде ее так не волновала близость мужчины. Он был уверен в себе и достаточно опытен. Ему ничего от нее не требовалось, только то, что она хотела бы ему дать. Она провела руками по его телу под распахнутым пальто, затем крепко обняла за шею. Пристально посмотрела в глаза, когда он притянул ее ближе. И в этих первых лучах восходящего солнца она уже знала, что всей жизни вдвоем не хватит, чтобы по-настоящему узнать его.

Если он когда-нибудь позволит ей это.

За мгновение до того, как их губы соединились, в ее сердце вкралась легкая тревога. Ее чувства к нему уже были слишком сильны. Она понимала, что, если он ее поцелует, пути назад уже не будет. А они были такие разные! Может быть, даже слишком.

Но все барьеры, разделявшие их, вдруг исчезли, как только она ощутила прикосновение властных губ. Поцелуй был жадным и требовательным, таким, каким — она подсознательно это чувствовала — он и должен быть. Ее тело таяло от близости Стефана, жар проникал глубоко внутрь. Она узнавала его вкус, чувства, сущность. Линдсей знала теперь, как сильно он в ней нуждается и насколько осторожным и внимательным он будет, добившись того, чего так жаждет.

Стефан посмотрел ей в глаза. Она не знала, сможет ли дальше сдерживать себя.

— Солнце уже встало.

— Да. — Она склонила голову на его плечо.

Он обнимал, но не очень крепко.

— Нам лучше остановиться сейчас, если мы вообще собираемся останавливаться на этом.

— Да.

— А мы собираемся?

Он оставлял за ней право принять решение.

— А что хочешь ты?

Его рука откинула прядь волос с ее щеки.

— Увидеть тебя снова.

Улыбнувшись, она поняла, что только эти слова и будут доказательством его чувств.

— Тогда мы увидимся.

Они обменялись еще одним страстным поцелуем. Затем она осталась на крыше, наблюдая, как он сбегал вниз по ступенькам лестницы. Перегнувшись через перила, она ждала его появления. Он махнул ей рукой и исчез в направлении городка.

Она ждала на крыше, пока он не исчез и небо не наполнилось обещанием ясного нового дня. Затем она исполнила танец в честь восхода солнца.

Солнце уже зашло, когда Линдсей медленно вернулась в коттедж. Здесь не было городских огней, которые смягчали бы темноту, и поэтому ночь опускалась на остров плотным черным покрывалом. Она споткнулась, но не обратила на это внимания. Голова болела, и она передвигалась с трудом. Ее тело было странно опустошенным и неповоротливым. Она все еще вспоминала первую ночь со Стефаном, эту удивительную ночь открытий и восторгов. Почему так печально закончилось то, что обещало столько радости?

Бросив взгляд на небо, она не нашла ответа и там. За годы их совместной жизни она узнала много об одиночестве, но никогда не испытывала чувства такой полной опустошенности, чувства, что она одна во всей Вселенной.

Войдя в дом, она включила свет и приготовила постели для детей. Нашла старое одеяло и устроила убежище для Конга на полу в холле, разделявшем их комнаты.

Когда все было закончено и делать было совсем нечего, она уселась на ступеньках и расплакалась.