Привилегированное дитя

Глава 9

День торжества лени, проведенный мною в саду, в лесу и потом в гостиной, оказался последним днем безделья. С того самого вечера, когда дядя Джон и Ральф Мэгсон пожали друг другу руки, подтверждая договоренность о справедливом разделе прибылей между хозяевами и работниками, ни один из нас не имел и часа свободного времени.

Меньше всего изменилась жизнь Ричарда, поскольку дядя Джон настоял, чтобы он продолжал свою учебу, и он каждое утро все так же отправлялся на занятия к доктору Пирсу.

— Вполне может быть, что ты решишь поступать в университет, — ответил дядя Джон на его жалобы, — да я и никогда не соглашусь на то, чтобы юноша, вверенный моему попечению, остался невеждой.

Поэтому Ричард трусцой отправлялся с книжками под мышкой на занятия и отсутствовал дома до обеда. Иногда он даже задерживался. Старая антипатия между ним и деревенской детворой, казалось, канула в Лету. Теперь Ричард воспринимался всеми как будущий сквайр. Деревенские девочки краснели как маков цвет, когда он проходил мимо, и, приседая в реверансе, скромно склоняли головы, но глаза их смеялись. Замурзанные приятели моего детства постепенно превратились в молоденьких девушек, охорашивающихся в новых платьях и непременно старающихся найти себе дело поблизости от возможного маршрута Ричарда.

Если ему случалось отправляться в Мидхерст, то в его коляске обязательно оказывалось две-три спутницы, которых неотложные дела звали туда же. А уж если он ездил в Чичестер, то возвращался оттуда не иначе как с охапкой разноцветных лент в качестве подарков для них. Деревенские парни тоже любили его. Старые обиды улетучились, будто приезд Ральфа был порывом свежего весеннего ветра, разогнавшим все тучи в отношениях между нами и деревней. И хотя девочки почти боготворили Ричарда, ребята его совсем не ревновали, поскольку он не выказывал явного интереса ни к одной из них. Я льстила себя мыслью, что он влюблен в меня и потому ведет себя так скромно. Но, наверное, дядя Джон был ближе к истине, когда утверждал, что Ричард слишком молод для романов с деревенскими девушками.

— Он не ведет себя высокомерно в деревне? — поинтересовалась мама.

Дядя Джон отрицательно покачал головой, но все-таки глянул в мою сторону.

— О нет, — ответила я. — Он очень старается, чтобы его любили. Кроме того, он ведь сын дяди Джона.

Это было правдой. В деревне, где из четырех детей трое умирали, доктор Мак Эндрю оказался посланником небес. Один раз в неделю он устраивал бесплатный прием больных прямо в деревне, и женщины приносили к нему своих плачущих детей.

— Он будет жить? — тихо спросила Марджори Шарп дядю Джона. Я сидела там же, в освещенной солнцем ризнице, в которой дядя Джон устроил себе временное пристанище.

— Будет, — успокоил он ее, и ее глаза мгновенно наполнились слезами, будто он сказал ей что-то плохое.

— Я боялась, что он умрет, как умерли все остальные.

— Сколько у вас было детей? — мягко спросил дядя Джон, сгибая маленькие ручки и ножки. Ребенок был совсем крохотный, наверное, месяцев восьми, и ужасно костлявый, все его ребрышки торчали наружу, обтянутые кожей. А сама кожа была покрыта укусами блох и клопов и расчесана до сыпи. К тому же от него пахло. И его пеленки, и само тельце пропахли экскрементами и мочой. Но дядя Джон прикасался к нему так, будто его кожа была из шелка, а ручки и ножки — из хрусталя.

— Четверо, — ответила она. — Нет, пятеро.

Я сидела, окаменев от ужаса, что может найтись женщина, которая не знает, скольких детей она похоронила.

— Последний из них — это была девочка — умер, не прожив и дня, — объяснила она. — Я не успела даже дать ей имени.

— Ее не крестили? — спросил дядя Джон, зная, какое значение это имеет для глубоко верующих деревенских женщин.

— Крестили, — удовлетворенно ответила она. — Я упросила доктора Пирса, и он окрестил ее, потому что знал, как невыносимо для меня то, что она попадет в ад. Он крестил ее уже после смерти. Он добрый человек.

— Да, добрый, — согласился дядя Джон. — А теперь, миссис Шарп, я объясню, что вам нужно делать. Прежде всего, вы должны достать для этого парня чистое белье. Пойдите в школу и найдите там леди Лейси, она даст вам все необходимое. И ни в коем случае не пеленайте его слишком туго.

Она подняла было голову, чтобы начать протестовать, и дядя Джон устало улыбнулся.

— Я знаю, как вы все любите пеленать своих детей, — заговорил он. — Потому что от этого они перестают плакать. Но они не плачут только потому, что им не хватает воздуху, они не могут вдохнуть достаточно глубоко, чтобы начать плакать. Вы должны беречь этого ребенка, чтобы он выжил, миссис Шарп. Не отнимайте у него шанс на жизнь.

Она кивнула, отзываясь на нотки сочувствия в его голосе.

— И его необходимо купать, — продолжал дядя Джон. У нее вырвался вопль протеста, но дядя Джон проигнорировал его, и его голос стал звучать тверже. — Его необходимо купать каждый раз, когда он запачкается. Выкупать и перепеленать в чистые пеленки. Все лето его обязательно нужно выносить на солнышко. Попросите кого-нибудь из деревенских детей присматривать за ним.

Марджори Шарп едва удерживалась, чтобы не рассмеяться от таких смешных инструкций.

— Обязательно выносите его на улицу, ибо если он будет все время находиться в помещении, то он будет плохо есть. Свежий воздух улучшит его аппетит, и он станет крепко спать по ночам и перестанет капризничать.

— Но купать… — попыталась протестовать молодая женщина.

— Мисс Джулия как раз занимается снабжением деревни дровами, — ровным голосом прервал ее дядя Джон. — И теперь у вас в коттедже всегда будет чем топить очаг. Вы сможете постоянно держать на огне чайник с водой. И как только малыш запачкается, вы тут же его вымоете и перепеленаете. И так же сделаете в следующий раз.

— Но мне же придется целый день перепеленывать его, — возмутилась молодая женщина.

— Да, — согласился дядя Джон. — Я тоже ухаживал за маленьким ребенком, да будет вам известно. Если держать детей в чистоте, то у них не будет болячек, они станут меньше плакать и прекратят болеть. Я обещаю вам, что это поможет, миссис Шарп. Вы попытаетесь сделать так, как я говорю?

Женщина все еще колебалась, на ее лице было написано сомнение.

Голос дяди Джона стал еще более теплым и убеждающим.

— Вы попытаетесь сделать это, если я вас попрошу? — с нажимом спросил он очень тихо.

Она залилась краской и бросила на меня смущенный взгляд.

— Ох, доктор, — заговорила она, и я увидела, что в облике этой изнуренной, уставшей женщины все еще живет влюбчивая деревенская девчонка. — Хорошо. Раз вы говорите, что это поможет. Но если он заболеет от мытья, я сразу же прекращу это, имейте в виду.

— Согласен, — легко сказал дядя Джон и принялся заворачивать малыша в его пеленки. — А теперь ступайте в школу, и леди Лейси разыщет для вашего ребенка пеленки, полотенце и все, что нужно. И покажет вам, как нужно его мыть. Вы же знаете, как ее милость любит малышей!

Женщина успокоенно улыбнулась дяде Джону, не отводя глаз от его лица.

— Как хорошо, что вы опять с нами, — сказала она убежденно, забирая своего малыша, единственного выжившего из ее шестерых детей, и ушла.

— Дядя Джон, вы кокетничали! — воскликнула я, как только за ней закрылась дверь.

Его лицо, когда он повернулся ко мне, светилось озорством.

— Исключительно чтобы научить Экр растить здоровых детей, — парировал он.

— Возмутительно! — продолжала наступать я. — Вы говорили таким сладким голосом и притворялись, что у вас такой сильный шотландский акцент, будто вы только вчера спустились с гор и на вас до сих пор надета шотландская юбочка. Вот я расскажу маме об этом. Пусть вам будет стыдно!

— Только не говори, пожалуйста, Селии, — громко рассмеялся дядя Джон. — А то она публично назовет меня шарлатаном. Честное слово, Джулия, это только в медицинских целях.

Мы оба рассмеялись, но тут раздался стук в дверь и вошла еще одна женщина, ведя ребенка за руку.

— Это миссис Майлз с ее сыном Питером, — объяснила я Джону, — Питер не совсем здоров, миссис Майлз?

— У него пища не держится в животе, — принялась объяснять женщина, обращаясь прямо к Джону. — Вся эта новая хорошая пища, которую вы с мистером Мэг-соном привозите к нам в деревню, проходит через него не задерживаясь. Это не глисты, и не понос, и не резь в желудке…

— Мне, пожалуй, пора идти, — заторопилась я при этом скорбном перечислении.

— Трусишка, — вполголоса бросил мне дядя Джон. — Пусть я кокетничаю, но это лучше, чем трусить, как ты.

— Вот и кокетничайте, — ответила я и направилась к двери.

— Одну минутку, миссис Майлз, — обратился к ней дядя Джон. — Джулия, если ты собираешься к мистеру Мэгсону, то он сейчас на лугу у Трех Ворот. Передай ему, пожалуйста, что яблони для посадки прибудут сегодня после обеда. Ему нужно собрать бригаду, чтобы посадить их.

— Но она уже готова, — возразила я. — Вчера закончили пахоту на общинной земле, я сейчас поеду проверю, не осталось ли там камней, и если все в порядке, то завтра уже можно заняться другой работой.

— Отлично, — и дядя Джон устремил все свое внимание на маленького бледного Питера, который тонким голоском утверждал, что теперь, когда настали хорошие времена, он не согласен есть ничего, кроме сладостей.

Снаружи ярко светило солнце. Я вышла из ризницы в церковный двор и огляделась, прищурясь. Ряд свежих могильных холмиков, появившихся этой зимой, покрылся зеленой травой, и работа дяди Джона служила обещанием, что такой безжалостной зимы и таких нелепых смертей больше не будет. Я прошла мимо фамильного склепа Лейси и мимо того уголка кладбища, который почему-то называли «уголком Беатрис». Именно там я оставила коляску, запряженную нашим новым пони по кличке Расти. Отвязав его, я подобрала юбки своей новой амазонки, уселась в коляску и направилась к школе.

В школу, по маминой воле, превратили старый амбар, около которого и стояла сейчас наша карета. Подъезжая, я уже издалека услышала гул детских голосов и чистый мамин голос, перекрывающий их. Я едва могла поверить своим ушам. За все мое детство она повысила на меня голос только однажды. А сейчас я ясно слышала ее крик!

— Хватит, в конце концов! Джон Смит, Салли Купер и вы, двойняшки! Перестаньте драться и сядьте наконец спокойно!

Послышался новый всплеск шума, и я поняла, что дети рассаживаются по местам.

— Вот так-то лучше, — спокойно заговорила мама. — Итак, кто из вас скажет мне, что это такое? Кричать не надо, просто поднимите руки!

Я не стала больше слушать, имея довольно ясное представление о том, что она делала сейчас в этом классе с несколькими детьми, сидевшими перед ней на скамейке. Она учила их, как нужно умываться и причесывать волосы. Она собиралась в дальнейшем научить их шить, зажигать лампы так, чтобы не обжечься, готовить еду.

— Дети стремятся к знаниям, — говорил ей дядя Джон. — И они должны иметь стимулы, которые заставляли бы их учиться читать и писать. Их нужно учить задавать вопросы. Тогда они смогут понимать ответы на них. Все философы согласны…

— Философы, возможно, и согласны, — перебила его мама. — Но это деревенская школа для деревенских детей. И когда ваши философы будут править этой страной, пусть тогда и объясняют мне, что должны знать работающие люди. А пока что я собираюсь учить их, как надо ухаживать за собой, как надо питаться и как надо растить детей.

— Тори! — дядя Джон бросил маме наихудшее из обвинений.

— Радикал! — парировала она и продолжала управлять школой по своему разумению.

Я повернула коляску налево мимо коттеджей сквоттеров, туда, где лежала общинная земля. Сейчас она была ничьей. Когда-то Беатрис велела расчистить ее от деревьев, кустарников, от всего того, что росло там естественным порядком, одновременно оттуда ушла и вся живность: олени, зайцы, лисы. Как только Беатрис не стало, здесь перестали сеять, и о поле пшеницы больше ничего не напоминало.

Сейчас здесь стояла другая девушка из той же семьи, пришедшая изменить лицо земли, и я шепотом пообещала себе, что в этот раз изменения приведут к лучшему и продлятся дольше, чем один сезон.

Даже заброшенная, эта земля была прекрасна. Но я велела вспахать и огородить ее. Через три дня здесь уже не будет видно пологих склонов холмов, зеленеющих вереском. Они превратятся в сплошной массив вспаханной земли, испещренный острыми зубьями плуга. Я подогнала коляску к самому краю поля и внимательно взглянула на него.

Едва уловимый звон снова послышался мне.

— Все хорошо, — сказала я себе и сама удивилась своему голосу, так громко и незнакомо он звучал.

Это было так, будто сама земля говорила со мной. Говорила, что поле будет вспахано отлично, и что планы у меня хорошие, и что даже если тут не останется захватывающей дух красоты, то зато пшеница, выращенная на этом поле, накормит Экр.

Ветер тихонько налетел с холмов и обдул мое разгоряченное лицо. Беатрис буквально двигала горы, чтобы завоевать это поле. Она засеяла овраги и выкорчевала огромный старый дуб. Но чувствовалось, что работа эта делалась в большой спешке: всюду виднелись следы старых тропинок, и зияла огромная яма, оставшаяся от корней старого дуба. Именно в этой яме и произошла моя давнишняя стычка с Клари.

Я улыбнулась. Здесь творила историю не только Беатрис. Каждый из Лейси оставил свой след на этой земле, и я тоже оставлю свой. Экр помнит, как Беатрис боролась с людьми за это поле. Теперь он запомнит, что Джулия Лейси посадила здесь яблони. Следующим летом эта битва за поле может быть выиграна.

Я повернула пони и направилась через Экр домой. Около школы уже не было нашей кареты, и я предположила, что мама уехала домой, забрав с собой Ричарда и Джона. Теперь мне оставалось только одно дело, которое нужно было сделать до обеда, и я повернула к лугу у Трех Ворот.

Ральф сидел на скамье у изгороди вместе с рабочими, но, услышав цоканье копыт, тут же поднял голову. У них был сейчас обеденный перерыв, и остальные только приветственно помахали мне, продолжая есть. Я помахала в ответ, спрыгнула на дорогу и набросила поводья на плетень.

— День добрый, мисс Лейси, — поздоровался Ральф, подходя и улыбаясь мне.

— Добрый день, мистер Мэгсон, — ответила я. — Дядя Джон просил меня передать вам, что яблони будут доставлены сегодня после обеда. Я проверила поле, похоже, что оно хорошо вскопано и очищено от камней. Думаю, что завтра мы уже можем и засадить его.

Ральф нахмурился.

— У меня сегодня нет свободных рабочих, — сказал он. — А завтра я сам уезжаю в Питерсфильд купить несколько овец для новой отары. Так что рабочие-то здесь будут, но я не хочу, чтобы они занимались этим без меня. Не то чтобы я много понимал в посадке фруктовых саженцев, но я хочу все делать по книгам Джона.

— Если дело только в этом, — возразила я, — то читать и я умею. Хоть и ничего не понимаю в сельском хозяйстве.

— Вы очень хорошо понимаете в сельском хозяйстве, не так ли, мисс Джулия? — с нажимом, но чрезвычайно ласково произнес он. — Как бы иначе вы определили, что поле готово к посадке деревьев?

— Да, правда, — коротко ответила я, не желая продолжать дискуссию. — Во сколько мне прийти завтра работать?

— Рабочие соберутся в поле часам к семи, — ответил Ральф. — Затем будет перерыв для завтрака в десять. К часу они разойдутся по домам на обед, затем будет небольшой перерыв в четыре, и дальше будете работать дотемна. Думаю, что раньше вам не справиться.

— Я тоже так думаю, — сказала я с чувством. — Это огромное поле. Я почти уверена, что работы там хватит на два дня, не меньше.

— Есть, сквайр, — шутливо согласился Ральф и притронулся к картузу.

— Никогда не зовите меня так, — нахмурилась я, — даже в шутку. Здесь будет сквайром Ричард. Мы оба — наследники, но он — мальчик.

— Но наследники все-таки вы оба, — сказал Ральф. — Вам следует настоять на своих правах.

Я вспомнила утверждение моей бабушки, что женщине никогда не следует ни на чем настаивать, и грустно покачала головой, но ничего не сказала.

Ральф улыбнулся.

— Тогда вы совсем не Лейси, — сказал он очень тепло, — ибо любой из них не задумываясь наступил бы на горло другому ради пяди земли. И Беатрис была хуже всех из них. Она ни перед чем не останавливалась, лишь бы владеть землей. А вы — законная наследница Лейси — толкуете о каких-то глупостях, будто кровь и плоть Вайдекра не поет в ваших жилах.

— Я — не Беатрис! — со внезапным нетерпением воскликнула я. — Меня воспитала моя мама, и я буду следовать ее советам. Доля женщины давать, а не брать. Кроме того, если я буду великодушна и справедлива с Ричардом, то он…

Тут я оборвала себя, ибо и так уже сказала слишком много.

— Вот в чем дело… — протянул Ральф вполголоса. Он подошел ближе к воротам, приоткрыл их и подошел ко мне.

— Земля и любовь, — в его устах эти обычные слова вдруг приобрели зловещее звучание, — вот то, что нужно Лейси. И женщинам Лейси в особенности. Беатрис выбрала землю. Я полагаю, что вы выберете любовь.

Я изучала его смуглое лицо, добрые глаза в сети морщинок.

— А любовь мастера Ричарда стоит того? — мягко поинтересовался он. — Стоит ли его любовь лоскутка этой земли, лучше которой не найти во всей Англии?

— О да, — ни минуты не колеблясь, ответила я. — Я любила Ричарда с самого детства. И я обещала любить его всегда.

— Ну, что ж, тогда вы сделали свой выбор, — кивнул Ральф. — Это любовь. Любовь, и затворническая жизнь, и все, что положено молодой леди, и не больше того. — Он издал короткий смешок. — Беатрис хорошенько бы вздула вас, если б была жива.

— Но быть молодой леди — мой долг, — начала я протестовать. — У меня нет другого выбора. Я рождена леди. Это часть меня самой.

— Вовсе нет, — уверенно произнес он. — Вы совсем не кисейная барышня. Но вы провели в затворничестве всю свою жизнь, словно молодой ястреб в клетке, и это сделало вас слабой и неувереной в себе. И теперь вы воображаете, что влюблены в этого щенка, и позволяете ему третировать вас. Вы ведете себя как маленькая Дурочка и не знаете сами, что же вам нужно. Вы должны выбрать землю, только вы можете заставить ее плодоносить. Вы — наследница Беатрис. Ваша жизнь будет пустой и скучной, если вы намерены провести ее в гостиной, не думая ни о чем, кроме любви своего прекрасного кузена и других таких же глупостях.

Ральф бросал слова подобно проповеднику, и я, слушая их, понимала, что эта истина всегда была мне известна, но никогда не была облечена в такие простые фразы. Внезапно Дауэр-Хаус представился мне темницей, в которой маленькую свбодную девочку насильно превращают в чопорную леди, на которую можно кричать, где можно грубо обращаться и которая будет гордиться тем, что она отвечает любовью на зло и жестокость. Я слегка нахмурилась, пытаясь понять, что же я сама думаю об этом всем.

— Что же мне в таком случае делать? — спросила я.

— Расти, — в голосе Ральфа не было и следа сочувствия. — Работайте над собой, Джулия. У вас есть мозги — пользуйтесь ими. У вас есть сердце, которое способно любить землю и говорить с людьми. Растите и старайтесь больше понять.

Я ответила укоризненным взглядом на его нервный тон. Но мой взгляд остался незамеченным. Ральф озорно усмехнулся мне и слегка подтолкнул к коляске.

— Поезжайте, мисс Джулия, — велел он. — Когда я голоден, я всегда бываю несколько раздражен. И запомните, пожалуйста, — никогда нельзя мешать рабочему человеку вовремя поесть. Ступайте домой — и не размышляйте слишком много. И не обещайте никому ничего, пока вы не уяснили для себя, что же вы хотите. — С этими словами он отвязал поводья и помог мне сесть в коляску.

— Извините, что была вынуждена оторвать вас от обеда, — сказала я тоненьким голоском, опустив глаза. — Я не собиралась сердить вас.

— Ничего, ничего, — воскликнул он, внезапно озадаченный. Но тут поймал мою улыбку и понял, что я смеюсь над ним. — Ступайте домой, Джулия Лейси, вам пора! — сердито заговорил он. — Ступайте дразнить кого-нибудь другого, кто больше подходит для этого. А я простой человек, да и голоден я сейчас.

Я громко расхохоталась, кликнула пони и, счастливо помахав Ральфу, отправилась домой.

Но мне было совсем не до смеха на следующее утро, когда Дженни разбудила меня в половине шестого с сообщением, что идет дождь и похоже, что он затянется на целый день.

— О нет! — простонала я и спрятала голову в подушку.

— К тому же там очень холодно, — добавила она с тайным злорадством человека, давно уже вставшего.

Я уселась и выглянула в окно. Да, день был действительно ненастный, с густым промозглым туманом и с мелким моросящим дождем.

— Сегодня слишком влажно, чтобы сажать яблони, — заявила я.

— Правда? — доверчиво переспросила она, тоже выглядывая в окно.

— Нет же, — рассердилась я. — Не слишком. Только затопите, пожалуйста, камин, я не могу вставать в такую погоду без огня.

Она кивнула и поспешила в кухню за растопкой. Я следила за ее работой, попивая свой утренний шоколад, и не стала вставать, пока комната достаточно не нагрелась. Только тогда я нашла в себе силы выпрыгнуть из кровати и быстро одеться.

Благодаря стараниям мамы у меня появилась еще одна новая амазонка, и сегодня я решила надеть ее в честь первого дня моей работы на полях. Она была из теплой шерсти светло-серого цвета, и к ней полагалась такая же шляпка. Мне шел этот цвет, поскольку он подчеркивал мои глаза, к тому же все последние дни у меня был зверский аппетит, и узкое платье делало меня стройнее, выше и элегантнее.

Растопив камин, Дженни одобрительно взглянула на меня.

— О, мисс Джулия, вы очаровательно выглядите в этом платье! — воскликнула она. — Вам идет серый цвет.

— Будем надеяться, что кто-нибудь разглядит меня в нем, — проворчала я, глядя на густой серый туман. — По-моему, я просто растворюсь в этом тумане и меня никто не заметит.

Она рассмеялась на мою мрачную шутку и спустилась на кухню. Миссис Гау и Страйд еще не встали, но меня ожидала на кухне корзинка с завтраком.

— Мы не знали, вернетесь ли вы домой к завтраку, — объяснила Дженни, — миссис Беатрис всегда брала завтрак с собой, так что миссис Гау оставила его для вас тоже. — Мы обе замолчали при этом неожиданном сравнении. — Миссис Гау просила узнать у вас, вернетесь ли вы домой к обеду.

— Если я не вернусь домой к двум, то не могли бы вы передать мне на поле что-нибудь поесть? Скорее всего, я вернусь. Погода явно не для пикника.

Я попрощалась с Дженни и вышла с заднего хода. Верхушка высокого кедра в нашем саду утопала в тучах, с листьев падали капельки дождя, все вокруг сочилось влагой, но дождь уже прекратился. Яблони должны были приняться. Я знала, что они примутся. Знала это так же хорошо, как знала свое собственное имя и линию холмов на горизонте.

Джем уже был в конюшне, он запрягал пони в коляску.

— Спасибо, — поблагодарила я его. Джем был совсем сонным, и я даже разглядела, что он накинул пальто прямо поверх ночной сорочки. — Если бы дядя Джон увидел вас в таком виде, вам бы пришлось распроститься с местом, — заметила я.

— Я проспал, — просто сказал он. — И решил, что будет лучше, если я запрягу вовремя лошадь, чем надену ливрею, но зато опоздаю на несколько минут.

— Я бы предпочла, чтобы вы запрягли лошадь вовремя, но при этом были в ливрее.

Он подал мне руку, и я улыбнулась ему. Это была моя первая попытка сделать выговор прислуге, и я не была уверена, что сделала его правильно.

— Вы не обиделись на меня, Джем?

Его грязное лицо расплылось в улыбке.

— Вы правы, мисс Джулия. Не переживайте, я совсем не обиделся.

— Спасибо, — еще раз зачем-то поблагодарила его я и с новой уверенностью отправилась в путь. Эта уверенность сопровождала меня весь день, и когда тележка с саженцами перевернулась и нам пришлось вытаскивать их из грязи, и когда первые ряды посадили слишком тесно и нам пришлось все переделывать заново, и даже когда мои работники отправились на обед слишком рано и вернулись слишком поздно.

— Нет, так не пойдет, — сердито заявила я Теду Тайку. — Я управилась за час, а мне ведь пришлось ехать в Дауэр-Хаус. Если между нами существует партнерство и сотрудничество, я не хочу быть здесь в качестве надзирателя и присматривать за вами. Вам следует приходить вовремя, поскольку это наше общее дело.

И Тед, давний товарищ моего детства, согласно кивнул и протянул мне руку, чтобы помочь выпрыгнуть из коляски.

— Ты права, — признал он. — Просто пока еще трудно в это поверить.

После этого короткого разговора работа пошла быстрее. И хотя половина поля была засажена безнадежно кривыми рядами, мы учились прямо по ходу дела, и я училась вместе со всеми. Поэтому, когда, после того как я дотошно рассчитала, сколько деревьев должно быть в каждом ряду и сколько рядов на поле, у нас осталось одно лишнее деревце, одиноко лежащее на повозке, все разразились таким гомерическим смехом, что у Теда на лице остались грязные полоски от слез.

— Фу, какая я глупая! — нетерпеливо воскликнула я. — Я все посчитала неправильно, и теперь для него нет места. Давайте посадим его в деревне на лужайке, и пусть детишки срывают с него яблоки. Может, это удержит их от этого сада.

— Н-н-ничего их не удержит, — возразил мне Мэтью Мерри. — Они просто р-р-разбойники. Помнишь, мы были точно такими же?

— Помню, — ответила я. — А посмотри на нас сейчас.

Клари, закончив работу, подошла к нам, и мы все посмотрели на поле. Ральф был не прав. И точно так же была не права я. Мы управились со всем всего за один день, и, хотя уже было темно и уже давно пора было вернуться домой, мы сделали то, что обещали себе. Мы сделали даже больше.

— Я устала, — простонала Клари.

Я глянула на нее с сочувствием. Ее мать только что родила еще одного ребенка, и Клари всю ночь нянчилась с ним, чтобы дать ей немного поспать.

— Давай я подвезу тебя, — предложила я, и они все вместе направились со мной к коляске.

— Мы пойдем следом, а то коляска будет перегружена и пони не сможет ее везти, — сказал Тед. — Увидимся завтра, Джулия.

Я молча кивнула и улыбнулась, слишком усталая для долгих разговоров. Но Мэттью придержал Клари за руку, когда она, усевшись, в изнеможении откинулась назад.

— Я забегу к вам сегодня вечером, — предложил он, — примерно около девяти. Я могу погулять с ребенком, когда он проснется.

Клари кивнула и потрепала его по щеке. Я тронула поводья, и коляска покатилась по грязной дороге. Дождь давно перестал, но здесь, под деревьями, было темно и мокро.

— Мэттью помогает тебе нянчиться с ребятами? — спросила я Клари.

— Угу, — пробормотала она. — Он даже готовит им еду, когда я позволяю. Его уже поддразнивают из-за того, что он возится с нашими меньшими.

— Какой он добрый, — сказала я. — Но он всегда любил тебя.

— Да. Знаешь, Джулия, мы помолвлены. Теперь уже по-настоящему. И мы уже разговаривали с Ральфом Мэгсоном насчет коттеджа для нас. Он разрешил нам занять тот пустой дом возле лужайки.

Я сжала ее пальцы.

— Я рада за тебя, — тихо сказала я. — Мне всегда нравился Мэтью. И нравилось, как он относится к тебе. Но как же твоя мама справится без тебя?

— Я заберу двоих старших с собой, а Алиса пойдет служить в Мидхерст. Так что с мамой останутся только Джо и маленький.

Я кивнула. Клари нянчилась со своими братишками и сестренками так долго, что я даже не могла представить ее без них. Да и когда я говорила с ней, меня переполняло какое-то странное чувство. Такое же, как было, когда мы сажали эти яблони, когда я осматривала землю. Чувство, что все в Экре идет правильно. И для земли, и для людей.

— А как насчет тебя? — коротко спросила Клари. — Это будет Ричард?

Я кивнула.

— Но это секрет, — предупредила я.

— Ужасный секрет, — произнесла она с улыбкой. — Весь Экр знал, что вам предназначено пожениться, еще когда вы только родились.

— Экр, может, и знал, — сухо ответила я, — но если это дойдет до мамы или дяди Джона, то у меня будут неприятности.

— Они все еще против? — Клари метнула на меня косой вопросительный взгляд. — Даже теперь, когда появились деньги?

— Да, деньги здесь никакой роли не играют.

— Может быть, твоя мама хотела бы для тебя кого-нибудь получше? — испытующе спросила Клари.

— Едва ли может быть лучший вариант для поместья, — возразила я, но Клари покачала головой.

— Не для поместья, Джулия, а для тебя. Кто-то, кто больше бы подходил тебе, кто больше любил бы тебя, а не смотрел на тебя как на часть своего состояния. — Ее голос был так тих, что я едва слышала ее. — Кто-то, кто обращался бы с тобой лучше.

Тут мы добрались до ее коттеджа, и я остановила пони.

— Не у каждой из нас есть такой Мэтью, — ответила я. — Я люблю Ричарда и не жалуюсь.

— Я знаю. — И мы обе помолчали.

— Черт возьми, — совсем другим голосом заговорила она. — Опять огонь в очаге потух.

— Давай я пойду с тобой и помогу, — предложила я.

— Не надо, — мягко отказалась она. — Ты тоже целый день работала. И, думаю, работала еще больше, чем мы, бегая все время и подсчитывая эти чертовы ряды.

— Да, и в конце концов ошиблась.

Клари весело расхохоталась:

— Это было самое смешное из всего, что я когда-либо видела. Мне показалось, что Тед даже икать начнет от смеха.

— Зато в Экре теперь будет собственная яблоня. Ты уверена, что мне не стоит заходить к тебе?

— Нет, нет, не надо. Чем скорее я начну, тем скорее закончу. — И она выпрямилась, поднявшись устало, словно была старухой, а не семнадцатилетней девушкой. — Ох, не хотела бы я танцевать сегодня вечером.

— Я тоже, — подтвердила я. Она повернула на тропинку к дому, а я, помахав ей на прощанье, направила пони домой.