Привилегированное дитя

Глава 4

Таким было начало нашей дружбы с Клари Денч. Знакомство с ней излечило меня от суетных стараний стать юной совершенной леди. Не потому, что Клари разоблачила передо мной пустоту этого желания, но лишь потому, что в дружбе с ней я нашла убежище и спасение от догматов моей мамы и от моих намерений быть безупречной дочерью в настоящем и такой же безупречной женой в будущем.

С Клари я могла быть самой собой. Мне нравилось ее полное равнодушие к различиям в нашем образе жизни, равнодушие к нашей первой драке и ко всем последующим стычкам. Мы находили огромное удовольствие в общении друг с другом и не задавались вопросом, почему это так. Было чрезвычайно приятно выходить по утрам из дому вместе с Ричардом и, придя в деревню, оставлять его заниматься с викарием, а самой бежать к Клари и проводить два-три великолепных часа в ее компании.

Мы часто спускались к Фенни, и, когда мы проходили мимо мельницы, старая миссис Грин теперь встречала меня улыбкой. Иногда мне удавалось принести с нашей кухни щепотку чая, и она заваривала нам чудесный горячий напиток, а потом даже пыталась предсказать нашу судьбу по чайным листьям. Это делалось, конечно, в шутку, я не думаю, что она умела ворожить по-настоящему. Скорее, она копировала манеры цыган, которые каждую зиму разбивали табор на общинной земле и обязательно наведывались в деревню, предлагая на продажу вырезанные из дерева цветы и самодельные игрушки.

Если погода была теплой, мы срывали с себя одежду и бросались в реку. Ни одна из нас не умела толком плавать, но если Клари придерживала мой подбородок над водой, то мне удавалось проплыть несколько ярдов, отчаянно фыркая и оглашая округу далеко не изысканным хохотом.

У Клари дела с плаванием обстояли несколько лучше. Уже через неделю после наших первых занятий она могла переплыть Фенни, а вскоре научилась плавать под водой.

— Я, должно быть, родилась с жабрами, — сказала она как-то со смехом, — мне кажется, я никогда не утону.

Хотя в это время я грелась на солнцепеке, при этих словах меня охватила странная дрожь, мне показалось, что какая-то огромная тень загородила солнце, и мурашки побежали у меня по коже.

— Что с тобой? — спросила Клари, стоя по пояс в воде. — У тебя сейчас такое странное и испуганное лицо.

— Ничего, — торопливо пробормотала я. Перед моими глазами вдруг возник образ утонувшей Клари, будто она лежит глубоко под водой и волны шевелят ее распущенные волосы. — Ф-ф-фу, какая ужасная картина мне представилась. Клари, Клари, выходи скорей из воды.

— Выхожу, выхожу, — успокоила она меня и, выбравшись на берег, улеглась рядом со мной.

— Пообещай мне одну вещь, — серьезно обратилась я к ней. Перед моими глазами все еще стояла та страшная картина. — Пообещай, что ты никогда не станешь плавать одна.

— Почему, Джулия? — моя подруга повернулась ко мне и оперлась на локоть. — Почему ты так странно смотришь на меня? — Но, увидев выражение моего лица, тут же закричала: — Хорошо, хорошо, обещаю. Но мне хотелось бы знать, почему?

— Я видела… — начала я, но тут напряжение оставило меня и страшную картину будто смыло из моей памяти. — Мне показалось, будто я что-то увидела.

— Это предвидение, — важно произнесла Клари. — Один раз я слышала, как моя мама разговаривала с миссис Грин о тебе и Ричарде. Они сказали, что тот из вас, кто будет настоящим наследником, и будет обладать даром предвидения. Этот дар снизойдет на него, когда он вырастет.

— Настоящим наследником будет Ричард, — заявила я и, перекатившись на живот, сорвала и принялась жевать травинку. Ее сок был сладким, как нектар.

— В деревне говорят, что это будешь ты, — сказала Клари. — Потому что ты просто копия Беатрис, когда она была девочкой и приезжала сюда со своим отцом. Ты ужасно похожа на нее.

Я села и стала натягивать платье.

— Нет, — твердо проговорила я, пытаясь застегнуть пуговицы. — Я не хочу этого, даже если мне подадут на тарелочке богатое наследство. Ричард — сын Беатрис, вот пусть он и хозяйничает в Вайдекр Холле. Ричард будет сквайром, а я — его леди. Я выйду за него замуж. Вот как я себе представляю наше будущее.

— А-а, — протянула Клари и медленно улыбнулась. — Скажи, Джулия, а вы уже целовались?

— Нет, по-настоящему нет, — ответила я. — Думаю, что у знатных людей все происходит иначе, Клари. Он мне просто как брат. Иногда мы очень дружны с ним, иногда ненавидим друг друга. Но это совсем не так, как в книжках.

— Тогда жизнь знатных не для меня, — разочарованно заявила Клари. — Мы с Мэтью вечно ходим держась за руки и постоянно целуемся. И мы всем рассказали о нашей помолвке и даже вырезали наши имена на дереве. Но он такой слабенький, — в ее голосе прозвучала заботливость взрослой женщины. — Я бы так хотела, чтобы в деревне было много денег. Я боюсь за него. Все прошлую зиму он сильно кашлял, и его бабушка сказала, что она вряд ли вылечит его.

— Но, может, он найдет работу полегче? — попыталась я утешить подругу. — Ты говоришь, что он очень умный. Вдруг он станет клерком в Мидхерсте! Или даже в Чичестере! Я бы хотела, чтобы ты жила в красивом городском доме, Клари.

Мы обе рассмеялись, но Клари покачала головой:

— Я ни за что не брошу Вайдекр. Но мой Мэтыо и вправду очень умный и мог бы стать даже клерком. Когда мы были еще маленькими, он сам научился читать и всегда читал своим неграмотным соседям и писал для них письма. Еще он умеет сочинять стихи, и они такие же прекрасные, как в книгах.

Я охотно согласилась с ней и повернулась, чтобы Клари наконец застегнула мне платье. Подходило время моего визита к викарию, и мне следовало выглядеть более или менее прилично.

Клари была очень наивна. Я посмеялась над тем, как простодушно она поверила, что я истинная наследница и обладаю даром предвидения. Но легенда о хозяйке Вайдекра и взгляды, которыми смотрели на меня в деревне, сопровождали меня все мое детство, пока я росла и старалась быть самой обычной девочкой. Все эти годы меня не оставляла мысль о Беатрис и о боге тьмы, который явился за ней.

Я старалась выбросить из головы эту историю, не сомневаясь, что это всего лишь значительно приукрашенный народной фантазией рассказ о пожаре в Вайдекр Холле. Но легенда словно притягивала меня. Я не могла не верить словам о старом мудром божестве, которое единственное могло справиться с Беатрис.

С Беатрис, которая была прекрасной и жестокой богиней-разрушительницей. Эти образы не имели ничего общего с мамиными рассказами о тех днях, когда Гарри и Беатрис — брат и сестра — работали на земле в гармоничном союзе. Я приказывала себе забыть легенду, но образ лошади, оставляющей пламенеющие следы на полу террасы, вставал в моих снах каждую ночь.

Именно тогда я впервые увидела совсем новый, необычный сон.

Раньше я видела во сне только себя, хоть и надеялась, что наяву ничего из того, что мне снилось, со мной не случится. Но в этот раз героиня моего сна не была мной. Я чувствовала, что смотрю ее глазами, но это была посторонняя женщина.

Впервые я увидела этот сон вскоре после того, как Клари рассказала мне легенду. Но затем я видела его снова и снова, и каждый раз все ярче и ярче становились его цвета, все громче и отчетливей звуки. С каждым разом мое сердце билось чуточку быстрее от ужаса и восторга. И однажды, накануне моего шестнадцатилетия, я увидела мой сон так ясно и отчетливо, что это почти граничило с явью.

Во сне я шла по пустому дому. Большому, прекрасному дому. Мне он был совершенно незнаком, но, несмотря на это, я ощущала его самым родным, драгоценным местом в мире. Он, без сомнения, принадлежал знатным людям, жившим на богатой, плодородной земле. Но сейчас в нем царило безмолвие, и единственным звуком, нарушавшим глубокую тишину, были мои собственные шаги.

Я переходила из комнаты в комнату, как привидение, даже как тень привидения. И смотрела на все вокруг немигающим кошачьим взором, словно стараясь запомнить каждый дюйм моего возлюбленного дома и не надеясь когда-нибудь увидеть его снова. Каждая мелочь впечатывалась в мое сознание, будто я готовилась отправиться в изгнание.

Все было тихо, но это молчание на самом деле было наполнено голосами давно ушедших людей, только я не могла понять, кто они такие. В воздухе было эхо горьких слов и обидных упреков, иногда слышался хлопок закрываемой двери. И вот весь дом снова стоял пустой. Он принадлежал мне.

Проходя из комнаты в комнату, я притрагивалась к вещам, осторожно, как жрица в храме. Вот мои пальцы погладили резные перила на полукруглой лестнице, сладко пахшей воском и деревом. Чуть поодаль стояло в золоченой раме зеркало, и я повернулась, чтобы взглянуть в него. Но в темном старинном стекле возникло чужое отражение.

Это было лицо незнакомки, женщины, которую я прежде никогда не встречала. И, несмотря на это, мне были знакомы рыжевато-каштановые волосы, и раскосые зеленые глаза, и странная полусумасшедшая улыбка. Я долго глядела на отражение незнакомки и потом с тайной удовлетворенной улыбкой опустила глаза.

Далее я увидела огромный, махагонового дерева стол. Положив на его холодную полированную поверхность ладони, я почувствовала, как дерево согревается от моего живого тепла. В центре стола стояла красивая серебряная ваза с увядшими чайными розами. Едва я коснулась цветка пальцем, как лепестки осыпались на стол, словно хлопья снега. Вдруг послышался голос — он напоминал голос моей мамы, но я никогда не слышала от нее такого тона. Он произнес: «Ты разрушительница, Беатрис» с выражением глубочайшего презрения.

В стороне на полу стояла огромная китайская ваза, наполненная сухими розовыми лепестками и заостренными зернышками лаванды. Наклонившись, я зачерпнула ладонью горсть лепестков и понюхала их. Затем опустила руку, и они просыпались на пол. Это было не важно. Скоро все это не будет иметь никакого значения.

Вдалеке давно уже слышался шум бури, теперь она перевалила через округлые спины холмов и подступила к нашим лесам. Я подумала о двух детях, маленькой девочке и малыше-мальчике, которых увозят в страшной спешке из этого дома, а дождь барабанит по крыше кареты и лошади в страхе ржут и задирают головы. Я знала, что они будут в безопасности. Плоть от плоти моей, кость от моей кости. Они унаследуют Вайдекр, и один из них сумеет совершить то, что не удалось мне. Он научится слышать биение великого сердца Вайдекра. Он овладеет магией земли. Это будет привилегированное дитя.

Тисненые обои мягко подались под моими пальцами. Бархатные драпри на окнах были шелковистыми и нежными, как шерсть новорожденного теленка. Я прижалась лбом к толстому стеклу окна и улыбнулась.

В доме царствовала тишина. Я слышала, как в гостиной часы тонко и мелодично вели свою песню: тик… тик… тик… А в холле старинные дедушкины часы басовито поддакивали: ток… ток… ток… Теперь я услышала еще один новый звук. И я насторожилась, как крыса в норе.

Это был топот ног, многочисленных босых ног, бегущих к дому. Я так и думала, что услышу его. Я ждала этого. Я знала этот сон и знала, что случится потом. И я ничего не могла предотвратить. Для меня не было спасения. То, что ждало меня, было моей судьбой, жестокой, но справедливой. Поскольку я была Беатрис. Беатрис Лейси из Вайдекра, женщиной с дикой улыбкой на искривленных губах, напряженно всматривающейся в темноту. Я осталась одна в доме, ожидая людей, которых приведет получеловек-полубожество, скачущий на огромном вороном коне, оставляющем пылающие следы. Он заберет меня с собой в другой, таинственный мир.

Я в ужасе проснулась и непонимающе огляделась вокруг. Сон оставил после себя чувство странного удовлетворения. Та женщина, Беатрис, была довольна, потому что хотя окружающая жизнь гибла, но гибла по ее воле. Постепенно я пришла в себя, я не была больше медноволосой красавицей, я была просто Джулией Лейси в ветхой ночной рубашке, лежащей в знакомой холодной комнате.

Тогда я успокоилась и удобней устроилась в постели. Сон ускользнул от меня, а вместе с ним и богатство красок и восторг ощущений. Это был сон и ничего, кроме сна. Но он оставил по себе тоску и странную неудовлетворенность моей покорностью Ричарду и маминым догмам. Женщина по имени Беатрис никогда бы не позволила запереть себя в четырех стенах, она забрала бы себе Шехеразаду и скакала на ней каждый день. Она не стала бы наблюдать, как ее собственность пропадет втуне, она взяла бы взаймы денег и начала работать. И ее опыт и уверенность в своих силах сотворили бы чудо.

Я вздохнула. Я была другой. Я была слишком спокойной и податливой, мне даже в голову не приходило ослушаться маму. И я слишком всерьез воспринимала нашу детскую помолвку с Ричардом, чтобы позволить себе независимость в решениях.

Но тут я вспомнила, какой сегодня день, и забыла все свое недовольство. Я мигом спрыгнула с кровати и подбежала к окну, посмотреть, что там за погода. Затем я уселась, завернувшись в шаль, и стала ждать свою порцию утреннего шоколада и то, что за этим последует.

Я предвидела некоторые перемены в своей жизни. После завтрака мама вошла ко мне в комнату, неся свои черепаховые гребни и коробочку со шпильками. Усадив меня перед зеркалом, она стала расчесывать копну моих русых кудрей. А я размышляла о том, что теперь мои платья станут чуточку длиннее и я превращусь в настоящую молодую леди. Насколько это, конечно, будет соответствовать нашим возможностям: без денег, без лондонского сезона, без балов.

Ричард нетерпеливо забарабанил в дверь.

— Можно мне посмотреть?

— Конечно, нет, — смеющимся голосом ответила мама. — Ты должен терпеливо сидеть в гостиной и в почтительном молчании ожидать нашего выхода.

— Я не хочу, чтобы Джулия выглядела по-новому, — требовательным тоном сказал он.

— Но она должна выглядеть как леди, а не как сорванец, — твердо объявила мама. — А теперь уходи-ка отсюда, Ричард.

Услышав медленные шаги по лестнице, мы с мамой встретились в зеркале глазами и улыбнулись друг другу.

— К сожалению, я не смогу причесать тебя как положено, — сказала мама, словно извиняясь. — Но парикмахеры все очень дорогие. Я бы так хотела, чтобы у тебя был свой первый бал и торжество, но на это не приходится рассчитывать. Так что давай будем рассматривать сегодняшнюю вечеринку у нас в доме как торжественный выезд.

Я кивнула, совершенно не огорченная. Меня больше занимало то, что я видела в зеркале перед собой. Мама заплела мои волосы и уложила их круглой косой вокруг головы. С каждой стороны она выпустила по густой пряди и подстригла их, уложив затем с помощью пальцев мягкими волнами. Она трудилась над моими волесами не поднимая глаз и не видела результата, пока не заколола последнюю шпильку. Но когда мама взглянула на меня, улыбка исчезла с ее лица и она побледнела.

— Что случилось? — спросила я, улыбаясь и чувствуя себя на вершине блаженства.

— Ничего, — выдохнула мама. — Ты как-то очень быстро выросла, а я даже не заметила этого. Когда я была молоденькой девушкой, было принято пудрить волосы. Но мне кажется, что красивей оставлять их естественными. Особенно красиво это смотрится летом, когда волосы немного выгорают и делаются светлее. — И, поцеловав меня, она торопливо вышла из комнаты, будто спешила. Взглянув еще раз в зеркало, я прекрасно поняла, чем вызван ее внезапный уход.

Я знала, кого она увидела перед собой.

Она видела Беатрис.

Передо мной было лицо из моего сна. Волосы, обычно уложенные на уши, скрывали чистые линии моего профиля и овал лица. Теперь же ничто не мешало разглядеть высокие скулы и странно раскосые глаза, которые я унаследовала от своей тети. Но пока еще мое лицо было по-детски округлым и неопределенным. «Пожалуй, только через несколько лет, — подумала я, глядя в зеркало, — я стану по-настоящему хорошенькой. Но если так случится, то это будет красота Беатрис».

Меня это ничуть не встревожило, ибо мне было всего только шестнадцать лет и больше всего на свете я хотела быть красивой. Если я унаследую знаменитую красоту Беатрис, то о чем же еще можно мечтать.

В мой день рождения мне не хотелось думать ни о чем грустном. Я ждала обычных, простых радостей. Мне нравилось, что я стала достаточно взрослой, чтобы носить волосы зачесанными наверх.

— Джулия! Ты еще не готова? — донесся до меня голос Ричарда. — Если ты не поторопишься, мы не успеем к обеду вернуться из Хаверинг Холла.

— Иду! — откликнулась я и выбежала из комнаты.

Конечно, в глубине души я надеялась, что Ричард упадет в обморок от восторга при моем появлении. Для этого я была достаточно молода, глупа и тщеславна. Но, увидев меня, он только нахмурился.

— Очень мило. Но уж больно взросло. Наверное, теперь мы не сможем бегать к дедушке через лес, а станем ездить туда в коляске, как все скучные взрослые?

Я усмехнулась, и мое разочарование растаяло, как первый снег.

— Нет, — сказала я. — Мы еще можем бегать через лес. Но если моя прическа распадется, то тебе придется помочь мне закалывать волосы шпильками, поскольку сама я еще не умею этого делать.

— Думаю, это не труднее, чем завязывать узлы, — рассмеялся Ричард, и мы шагнули в утро, искрящееся словно персиковое вино.

Вайдекр блистал, как драгоценный подарок для меня. Ночью прошел дождь, и сейчас каждая травинка и каждый лист искрились капельками росы. Изгороди стояли покрытые первой ажурной зеленью, будто кто-то набросил легкую газовую вуаль на черные ветки. Бледные облака виднелись на горизонте, и благоухающий ветер Вайдекра дул мне в лицо. Слева вздымались до самого неба холмы, покрытые молодой травой и испещренные меловыми тропками. А впереди сплошной стеной стоял густой лес Вайдекра.

Без единого слова мы с Ричардом направились к лесу и стали спускаться вниз к реке. Фенни шумела и бурлила от весеннего половодья, мимо стремительно мчались ветки, прошлогодние листья и сучья. Мы помедлили на ее берегу, бросив по небольшой ветке и проследив, как мгновенно унесла их река сначала к мельнице, затем мимо плотины, мимо деревни и дальше на юг, к самому морю.

Мостом нам всегда служил ствол поваленного дерева, но сейчас его захлестывала вода, и мне пришлось подобрать юбки, чтобы не замочить их. Как и предупреждала меня мама, к новым длинным платьям еще предстояло привыкнуть.

— Подожди, Ричард, — нетерпеливо окликнула я своего кузена. — Помоги-ка мне управиться.

Он хмыкнул и подержал мое пальто, пока я подоткнула повыше юбку.

— Ты все-таки сорванец, — улыбаясь, сказал он, — а не молодая леди.

— Нет, я — леди, — рассердилась я, и перед моими глазами встали картины из сна. — Но не могу же я каждую минуту быть ею.

Теперь идти мне стало значительно легче, и скоро мы уже стояли на террасе Хаверинг Холла, и бабушка поздравляла меня и хвалила мою новую прическу, и была так великодушна, что ничего не сказала по поводу моего забрызганного грязью подола. Затем мы все вместе выпили чаю, и бабушка велела приготовить для нас карету.

— Мы можем вернуться пешком, леди Хаверинг, — вежливо предложил Ричард.

Бабушка улыбнулась.

— Моя внучка стала сегодня совершеннолетней, — сказала она. — И ей следует вернуться домой только в карете.

Поэтому к нашим дверям мы подкатили в некогда роскошной, но сейчас несколько обветшавшей карете Хаверингов с фамильным гербом на дверях.

— Вы — мои вторые важные посетители за сегодняшний день, — воскликнула мама, выйдя нас встретить. Ее глаза сияли. — У нас гости. Марш наверх переодеваться, да поживее! И ни в коем случае не появляйтесь в моей гостиной в таком виде.

И она со смехом скрылась за дверью, спасаясь от наших расспросов.

Ричард ринулся на кухню. Там царил хаос. Яркое пламя пылало в камине, белый чепец миссис Гау съехал набок, а лицо ее было распаренным и встревоженным.

— Кто к нам приехал? — осведомился Ричард. — Миссис Гау, кто у нас сегодня обедает?

— Потерпите и увидите! — поддразнила она его, шлепая огромный кусок теста на посыпанный мукой стол. — Мисс Джулия, ваша мама велела вам переодеться в лучшее платье, да и вам, мастер Ричард, велено надеть воскресный костюм.

— Наверное, лорд Хаверинг, — предположила я. Но миссис Гау, словно не обратив внимания на эту догадку, покрепче сжала губы и принялась раскатывать тесто.

— Леди де Курси, — настал черед Ричарда.

— Отправляйтесь-ка к себе, — в ее голосе зазвучали мягкие нотки, которые появлялись всегда, когда она говорила с Ричардом. — Разве вы не видите, что я просто с ног сбилась. Ступайте переодеваться, мастер Ричард, а вы, мисс Джулия, будьте хорошей девочкой, выгляните во двор посмотреть, не вернулся ли Джем из Мидхерста, он должен привезти фрукты, овощи и дичь с рынка. Мне они уже скоро понадобятся.

Я послушно вышла во двор, а Ричард остался на кухне и продолжил свои расспросы. Джем еще не возвратился, и миссис Гау настолько рассвирепела, что и Ричарду пришлось поскорее убраться с кухни. Тогда мы заглянули в холл. Там на столике лежала мужская шляпа и рыжевато-коричневые дорогие кожаные перчатки. Мы прислушались к голосам, доносившимся из гостиной, и услышали смех мамы. Я никогда прежде не слышала, чтобы она так смеялась, ее голос звучал как флейта.

Ричард нагнулся было к замочной скважине, но тут на лестнице возник Страйд, и нам пришлось срочно ретироваться.

— Кто там, Страйд? — шепотом спросила я, бочком пробираясь мимо него.

— Чем скорее вы оба переоденетесь к обеду, тем скорее вы все узнаете, — дал он холодный ответ.

У себя в спальне я быстро сбросила запачканный наряд и достала из комода новое шелковое платье кремового цвета. «Новое для тебя», — сокрушенно сказала про него мама. Оно было перекроено из платья одной из ее сводных сестер и уже слегка поблекло на швах, Но спереди оно еще было совершенно новым и блестящим, того прекрасного кремового цвета, какой имеет самая сердцевинка цветка первоцвета. Я казалась в нем выше и немного старше, и оно волнующе шелестело на каждом шагу. Я встала на цыпочки, чтобы получше разглядеть все это великолепие в своем маленьком зеркале. Мне даже показалось, что в этом платье глаза у меня стали зеленее и еще более вздернулись к вискам. Тут Ричард стукнул ко мне в дверь, я повернулась на каблуках, и мы поспешили вниз.

Нашим гостем оказался Джон Мак-Эндрю.

Я догадалась об этом в первую же секунду, как только дверь открылась. Не потому, что он, высокий и слегка сутулый, стоял очень близко к камину, будто ему было холодно после индийского солнца. Нет, скорее по маминому лицу, которое раскраснелось и сияло от счастья, словно у девочки. Такой я ее никогда прежде не видела.

— Джулия! Это…

— Мой дядя Джон! — прервала я маму и вбежала в комнату, протягивая к нему руки. Он просиял в ответ на мою радость и, схватив меня за плечи, притянул к себе для объятия. Затем поцеловал меня в лоб и отстранился, чтобы как следует рассмотреть.

И вдруг его улыбка растаяла, а глаза стали холодными. Он смотрел на меня так, будто видел перед собой врага, а не племянницу. Поверх моей головы он бросил взгляд на маму, которая даже привстала со стула, на ее лице был написан страх.

— Что случилось, Джон? — тревожно спросила она.

— Она напомнила мне… она напоминает мне… — пытался объяснить он, подбирая слова и не отводя от меня глаз. Я невольно будто в поисках защиты, отступила к маме.

— Нет! — резко сказала мама. Я даже вздрогнула от такого тона. — Она совершенно не похожа на Беатрис!

При звуке этого имени дядя Джон незаметно выдохнул.

— Ничуть не похожа! — повторила мама упрямо. — У нее совсем другого цвета волосы, другие глаза. Все совершенно другое. Вы просто слишком долго отсутствовали, Джон, и образ Беатрис запечатлелся в вашем мозгу. Джулия ни капли не напоминает Беатрис. Она моя дочь. Она совершенно такая же, как я. Временами слишком избалованная, но все дети одинаковы. И это ничего не значит. Джулия моя маленькая дочка! Если бы вы видели ее вчера, когда у нее была другая прическа, вы бы вовсе не заметили никакого сходства.

Дядя Джон пожал плечами.

— Конечно, — согласился он, убежденный силой здравого смысла, звучащего в словах мамы. — Конечно. Просто то, как она вбежала в гостиную… И ее голос, и улыбка, и посадка головы… Но она научилась грациозности от вас, Селия, я уверен.

— Мне приятно слышать это, — благодарно отозвалась мама, — но я лично считаю эту девочку далеко не образцом хороших манер.

Он улыбнулся, и тепло, заблиставшее в его глазах, заставило меня порадоваться за маму. Я сразу поняла, что он любит ее. И если в самую первую минуту этот усталый, с желтым лицом, нездоровый человек разочаровал меня своим видом, то теперь передо мной предстал веселый и умный дядя Джон, старающийся казаться серьезным, — такой, каким я знала его по рассказам мамы.

— Дядя Джон, — лукаво сказала я, — тут у нас еще кто-то…

Он резко повернулся к своему сыну, и его плечи поднялись, словно готовясь принять давно обещанную самому себе ношу. Он приветливо протянул руку вошедшему за мной Ричарду и улыбнулся ему.

— Ричард, — сказал он. — Я так раз видеть тебя. — И он обнял сына за плечи, крепко прижал его к себе, а затем повернулся к маме и рассмеялся.

— Селия, все эти годы я представлял вас себе в сопровождении маленьких детей. А теперь вижу, что Ричард, оказывается, почти с меня ростом, а Джулия достает мне до плеча.

Мама с готовностью рассмеялась, но я видела, что небольшое колебание дяди Джона не прошло незамеченным для нее.

— А сколько одежды они износили за эти годы! — смеясь, воскликнула она. — А сколько башмаков стоптали!

— Да, я вижу, что мне для их воспитания понадобятся все мои рубины и бриллианты! — просиял дядя Джон.

— А у вас, сэр, есть рубины и бриллианты? — быстро спросил Ричард.

— Целые копи, — был ответ.

— Мы их быстренько потратим, — пообещала мама. — Присядьте, Джон, отдохните, пока Страйд не пригласит нас к обеду. И рассказывайте ваши новости. Своих слонов можете распаковать позже.

Обед был лучшим из того, что могла приготовить миссис Гау в такой спешке, и его подали на фамильном серебре Хаверингов с их монограммой, и пили мы из наших лучших хрустальных бокалов. Посуду прислала с Джемом леди Хаверинг, когда тот во второй раз был отправлен к ней с известием, что вернулся Джон Мак-Эндрю. Она даже передала с ним бутылку охлажденного шампанского, которое мы пили за наше будущее.

— Нам следует поговорить, Селия, — сказал дядя Джон в конце обеда, когда мама приказала Страйду убрать со стола.

— Мы можем поговорить попозже, — и она с теплой и заботливой улыбкой взглянула на его утомленное лицо.

— Не стоит, — улыбнулся в ответ Джон. — Я действительно устал и не могу не признать это. В Индии у меня бывали приступы лихорадки, и я сильно ослабел после них. Но есть вопросы, касающиеся всей нашей семьи, и я хотел бы, чтобы мы обсудили их без промедления. Давайте перейдем в гостиную и устроим военный совет.

— Против кого мы собираемся воевать, дядя Джон? — спросила я, пока мама распорядилась, чтобы принесли свежих поленьев для камина, и мы все расселись вокруг стола.

— Думаю, что мы объявим войну прошлому, — серьезно ответил он. — Прежним неправильным идеям и прежним неправильным поступкам. Я хочу, чтобы мы восстановили Вайдекр, и это было бы нашей серьезной победой.

В Индии мне, должен признать, посчастливилось, — начал дядя Джон вместо вступления. — Мне удалось оказать серьезную услугу одному из независимых раджей. — Тут он криво улыбнулся. — Так сложились обстоятельства, что селения, вверенные моему попечению, миновала серьезная эпидемия, которая прошла по Индии. И раджа подарил мне за это огромный участок земли, где растет превосходный чай и различные растения, из которых делают специи. Кроме того, там имеется маленький рудник, который теперь является весьма прибыльным.

— Рудник? — поднял голову Ричард. — А что там добывают?

— Опалы, — ответил дядя Джон. И с иронией добавил: — Судьба предоставила мне еще одну возможность стать богатым человеком. Первое свое состояние я потерял в Вайдекре. Вторым надо будет распорядиться получше.

— Опалы! — тихо повторил Ричард и облизнул губы, словно съел что-то вкусное.

— Я вернулся домой, чтобы начать работать, — уверенно продолжал дядя Джон. — Чтобы принести пользу и земле и людям. Вайдекр имеет плохую репутацию, а его жители известны как смутьяны и не могут нигде найти работу. Никто не станет держать у себя поджигателей. Но это не их вина. Это вина Беатрис, — продолжал он спокойно. — Нищета в Экре, ненависть между нами и ими — недоброе наследство для детей.

— Дядя Джон, — прервала я его. — Я ничего не понимаю.

Он взглянул на маму.

— Вы ничего им не рассказывали?

— Как мы и договорились, — ровно ответила она. — Мы с вами договорились, что не станем отягощать их этими заботами, пока они маленькие. Я не рассказывала им только о пожаре и разорении Лейси, хотя они много раз просили меня об этом. Я думаю, что сейчас им можно рассказать нашу историю в общих чертах.

Мне показалось, что последние слова она произнесла с ударением.

— Что ж, очень хорошо, — кивнул Джон. — Вы, должно быть, слышали, что имением в полном согласии совместно управляли сквайр, отец Джулии, и его сестра, Беатрис. Но это не совсем так. Они отяготили поместье долгами, сделанными для того, чтобы изменить майорат в вашу, дети, пользу. Селия и я не были согласны с этим.

Крестьяне разорились, и целые семьи стали голодать. Они взбунтовались, и однажды ночью огромная толпа двинулась на Вайдекр Холл. Мы получили предупреждение и, взяв вас, покинули дом. Но Беатрис предпочла остаться. Она погибла в пожаре. Отец Джулии умер в ту же ночь от апоплексического удара. У него всегда было слабое сердце, это было наследственной болезнью.

Ричард и я обменялись изумленными взглядами.

— О… — проговорил Ричард. — Мою маму оставили совсем одну в пустом доме, лицом к лицу с бунтовщиками?

— Да, — ровно ответил дядя Джон. — Таков был ее выбор. Мы с ней уже довольно давно перед тем не жили как муж с женой, и я не считал своим долгом остаться с ней и защищать ее. Я должен был думать о вас. Если бы Беатрис захотела, она могла бы взять экипаж и уехать следом за нами. Но она предпочла остаться.

На столе стояла ваза с увядающими подснежниками, и они напомнили мне мой сон, осыпающиеся чайные розы в серебряной вазе на огромном столе и голос моей мамы: «Ты разрушительница, Беатрис».

Они оставили ее в порыве ненависти. Я знала это. Я только не понимала, почему. Но я помнила ощущение покоя и мира в брошенном доме, радость оттого, что все наконец уехали и дом пуст. Что вся бесконечная работа, ложь и обманы более не нужны. И я помнила, как жадно глядела Беатрис на дорогу, ожидая прихода толпы.

— У них был предводитель? — спросила я вдруг, вспомнив легенду о полубоге-получеловеке.

— Никого не нашли, — последовал ответ.

Я подняла глаза и встретила взгляд дяди Джона, устремленный на меня. Я поняла, что он открыл нам не всю правду. Беатрис все знала, она знала и того человека, которого сейчас называют в Экре полубогом. Но меня приучили с уважением относиться к тайнам взрослых, и мне ничего не было известно наверняка.

— Что это означает для нас? — спросила я.

— Это означает, что я хочу дать нашему имению еще один шанс, а всем нам — новую жизнь. У меня есть некоторые идеи о выращивании здесь новых культур — овощей и фруктов, которые мы могли бы продавать в Чичестере или Лондоне. И я хотел бы, чтобы мы делились прибылями с крестьянами. Пусть они встретят наступающий век новыми людьми.

— Я видел революцию во Франции, — продолжал дядя Джон с энтузиазмом, его глаза заблестели. — И я верю, что действительно наступает другое время, время науки и прогресса, время, когда люди отбросят прочь прежние суеверия и страхи. Когда они станут вместе работать и прибыль делить поровну. Эти дни уже не за горами, и пусть Вайдекр встретит их одним из первых.

Пораженные услышанным, мы долго сидели молча.

— Джулии нужен настоящий первый сезон в Лондоне, — тихо заговорила мама. Джон кивнул.

— И мы должны отстроить Вайдекр заново, — добавил Ричард.

— Отстроить поместье, заново разбить парк и снова сделать эту землю плодородной, — подтвердил Джон.

— И в деревне больше не должно быть бедных, — вставила я, думая о детях Экра.

— Это наша первая задача.

И мы опять все замолчали, захваченные грандиозными мечтами, которые могли скоро стать явью.

— В этом я рассчитываю на всех вас, — снова заговорил Джон. — Я, конечно, найду управляющего, но мне понадобятся ваши помощь и поддержка. Ведь это ваше наследство, дети.

— Значит, я не буду учиться в университете, сэр? — жадно поинтересовался Ричард.

Джон улыбнулся, и его глаза неожиданно потеплели.

— Обязательно будешь, — твердо ответил он. — Прошли те времена, когда сквайры знали только, когда сажать пшеницу и когда убирать ее. Ты поступишь учиться в Оксфорд, Джулия проведет свой сезон в Бате, а потом в Лондоне. Учиться хозяйствовать ты сможешь в течение летних месяцев.

— Хорошо, — ответил Ричард.

Дядя Джон посмотрел на меня.

— А вас это устраивает, мисс Джулия? — спросил он шутливым, дружеским тоном.

— Да, — просияла я в ответ. — Конечно. У меня есть друзья в деревне, и я мечтаю о том, чтобы они не жили больше в такой ужасной бедности. Я буду очень, очень счастлива, если это случится.

Дядя Джон обменялся взглядом с мамой.

— Отлично, — сказал он. — Тогда я могу распаковать мои сумки и посмотреть, не забыл ли я привезти вам подарки из моих странствий.

За ужином мы снова собрались вместе. Мы все еще чувствовали себя неловко с дядей Джоном, мама была нервной и влюбленной, я — смущенной и замкнутой, только Ричард оставался, как всегда, обворожительным и раскованным. Дядя Джон уселся во главе стола на место Ричарда и с любовью улыбнулся нам. Он наконец распаковал свои вещи и вручил нам с мамой несколько ярдов чудесных светлых шелков на платья.

Когда Страйд закончил убирать со стола и вышел, он достал из кармана изящную бархатную коробочку и с поклоном протянул маме.

— Что это, Джон? — спросила мама и открыла ее. Там оказалось ожерелье из прелестных одинаковых жемчужин, выловленных где-то в южных морях далеко от Вайдекра.

— Ах, какая прелесть! Они розовые! — воскликнула мама, поднеся ожерелье к свече.

— Да, это розовый жемчуг, — удовлетворенный произведенным впечатлением, сказал дядя Джон. — Я помнил, что вы любите жемчуг, Селия. И не мог устоять перед искушением и не купить его. Там еще лежит пара таких же серег.

— Где вы раздобыли такую прелесть? — спросила мама. — В Индии?

— Это была чертовски трудная работа, — лицо дяди Джона оставалось совершенно серьезным. — Нырять каждое воскресенье после службы в церкви в кишащее акулами море.

Мама звонко рассмеялась, как девушка, и приложила ожерелье к своей шее. Мне было интересно, не захочет ли дядя Джон помочь маме застегнуть его. Но он предпочел сидеть спокойно, а не разыгрывать роль влюбленного перед нашими блестящими от любопытства глазами.

— Жемчуг великолепен, — сказала мама с восторгом. — Может быть, мне лучше спрятать его до лучших времен?

— Нет! — ответил дядя Джон. — Со временем у вас появятся украшения гораздо красивее, я обещаю вам это. А этот подарок должен радовать вас каждый день.

Мама улыбнулась ему светлой улыбкой.

— Тогда я и буду носить его каждый день, — ответила она. — А если ожерелье не будет гармонировать с моим нарядом, я стану носить его под воротником. Самый большой подарок для меня — это то, что вы наконец с нами.

Их глаза встретились, и они замолчали.

— Я слышал, что ловля жемчуга — чрезвычайно опасное занятие, — заметил Ричард.

— Совершенно верно, — взглянул на него дядя Джон. — Но иногда жемчуг бывает на мелководье, и ныряльщики достают его безо всякого риска для жизни. В противном случае я не купил бы его.

Ричард не отводил глаз от стола, словно видел перед собой что-то новое и чрезвычайно интересное.

— Дядя Джон, — обратилась я к нему. — А что там за коробка?

— И в самом деле, что это за коробка? — улыбнулся он. — Будто бы ты не видишь, малышка, что на ней написано твое имя? — Он передал мне коробку, и я развернула ее. Там оказался прекрасный набор акварельных красок, и я поблагодарила дядю Джона, а мама заметила, что лучше бы он поберег деньги, ибо рисовальщица из меня никудышная.

— Зато Ричард рисует прекрасно, — мягко добавила она. — Он очень интересуется архитектурой и античной скульптурой.

— В самом деле? — и дядя Джон поощрительно улыбнулся своему сыну.

— Но, возможно, такие великолепные краски и мольберт вдохновят тебя, Джулия, — добавила мама.

— Вполне возможно, — пообещала я. — Встав с места, я подошла к дяде Джону и поцеловала его в лоб, в знак благодарности и в качестве извинения, что я не совсем такая племянница, какой он меня воображал.

— А что дядя Джон подарил тебе, Ричард? — спросила я его, увидев в его руках огромную коробку, высотой до плеча. Он разорвал обертку, и там оказались какие-то странные палки и дюжина тяжелых мячей.

Ричард непонимающе вертел их в руках, вопросительно глядя на отца.

— Это палки и мячи для поло, — ответил на его невысказанный вопрос тот. — Ты видел когда-нибудь, как в него играют, Ричард?

Мой кузен покачал головой.

— О, это замечательная игра для хорошего наездника и чертовски опасная для неважного! Мы наймем пару лошадей, пока не купим что-нибудь подходящее для тебя, и сразимся!

Не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, заметил внезапную бледность Ричарда. Глаза дяди Джона сверкали, когда он объяснял Ричарду правила игры, в это время Страйд уже водрузил на стол фрукты, десерт и портер. Мама тихо улыбнулась, подала мне знак, и мы вышли.

Мама сразу направилась к зеркалу над камином и стала поправлять волосы, улыбаясь своему отражению. Это были первые следы тщеславия, которые я заметила в ней, и я тихонько улыбнулась. В зеркале, освещенном лучшими восковыми свечами из Хаверинг Холла, отражалось очаровательное, сияющее счастьем лицо. Радость от приезда дяди Джона разгладила морщинки на ее лбу и вокруг глаз, и только серебряные нити в волосах выдавали ее возраст. Она увидела, что я наблюдаю за ней, и, смущенно покраснев, отвела взгляд.

— Я так рада, что они наконец заговорили о лошадях, — сказала мама. — Я боялась, что они не найдут общего языка. Так хотелось бы, чтобы они стали друзьями.

Я кивнула и подошла к окну. Раздвинув тяжелые занавеси, я взглянула на залитую загадочным лунным светом дорогу, на темный лес. Ветер завывал над деревьями, словно плакал о жизни, прошедшей зря.

Я замерла, прижавшись лицом к холодному стеклу. Я чувствовала, что дядя Джон рассказал нам не всю правду. Беатрис прекрасно знала — я поняла это из своего сна — человека, приведшего сюда толпу с факелами. Они пришли из Экра, и она заслужила их гнев.

Но мне также было известно, что теперь их ненависть к Холлу угасла. Они забыли то время, когда тень Беатрис, упавшая на человека, означала смерть и когда все молодые люди боялись ее. Они помнили только улыбающуюся девочку, благословившую их поля и луга. И, глядя в залитый лунным светом сад, я мечтала быть той девочкой. Всем сердцем я стремилась вернуть Экр к жизни и сделать землю плодородной. В этот вечер я впервые хотела стать избранным ребенком.

Когда дверь отворилась и вошли дядя Джон и Ричард, я даже вздрогнула от неожиданности. Ричард вопросительно поднял бровь и выглянул в окно. Но он ничего там не увидел.

Мы поздно пошли спать в тот вечер. И мне не снились ни Холл, ни бунтовщики, крадущиеся в темноте к поместью. Я видела во сне новые наряды и бальный зал. Я была обычной девочкой, которая становится молодой леди.