Призрачная жена

10

— Говорят, у тебя были галлюцинации, — послышался приятный голос Отто.

Я чудовищно устала, пока меня переводили из больничной палаты приюта в прелестную спальню, которую я с самого начала занимала в Монеборге. Очевидно, я спала, когда вошел мой муж, поскольку обнаружила его уже сидящим на стуле в ногах кровати и наблюдавшим за мной.

При виде знакомой фигуры я испытала такое облегчение, что забыла свое возмущение по поводу того, что он оставил меня одну, когда я была больна.

— Наконец-то ты вернулся. Я все время спрашивала о тебе. Тебе сказали?

— Мне сказали, что ты наговорила много всяких глупостей, — проговорил Отто, лениво поднимая свое большое тело со стула и подходя к изголовью кровати.

— Что-то насчет обручального кольца.

— О да, похоже, я потеряла его. Пожалуйста, найди его, дорогой, и тогда мы сможем доказать, что у меня не было галлюцинаций и я не говорила никаких глупостей.

— Я рад, что тебе стало лучше, — продолжал Отто, словно не замечая моих слов. — Это мамина идея перевести тебя сюда. Тут тебе будет гораздо удобнее, и, конечно, ты проведешь здесь столько времени, сколько тебе понадобится для полного выздоровления. Не меньше месяца, как говорит доктор. Удар, который ты получила, оказался очень скверным, и это, безусловно, моя вина. Могу я что-нибудь сделать, чтобы загладить ее?

Голубые глаза Отто смотрели на меня с нежностью и состраданием. Но разговаривал он со мной как с совершенно посторонним человеком…

— Произошел просто несчастный случай. Не надо ничего заглаживать. Я только прошу, чтобы ты нашел мое обручальное кольцо и снова надел его мне на палец. — Я посмотрела на его добродушное улыбающееся лицо, и какой-то странный холодок начал заползать ко мне в душу. — В самом деле, Отто, этот глупый фарс пора закончить. Я недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы в ближайшее время вынести еще одну брачную церемонию, поэтому давай лучше расскажем правду. Я пыталась это сделать, но никто меня не хотел слушать. Даже эти полусумасшедшие старухи. — И поскольку он по-прежнему ничего не говорил, а только терпеливо слушал, словно имел дело со слабоумной, я сердито продолжала:

— Твоя мать — вполне нормальный человек, и Эрик, и твои дети. И они поверят тебе, если ты все объяснишь им.

— Об обручальном кольце? — мягко сказал Отто. — Но не существует никакого обручального кольца.

— Ты хочешь сказать, что оно действительно пропало? — воскликнула я и, перехватив испугавшего меня выражение ого лица, откинулась обратно на по душку и закрыла глаза. Я чувствовала себя слишком слабой, чтобы бороться с раздражающими меня тайнами Отто.

Он вел себя очень заботливо по отношению ко мне, помог мне приподнять голову и напиться.

— Я лучше пойду и дам тебе возможность отдохнуть, Луиза. Сожалею, что расстроил тебя.

Я схватила мужа за руку.

— Ты расстроишь меня еще больше, если уйдешь. Ты должен сказать мне, что происходит? Кто взял мое обручальное кольцо?

Он погладил меня по голове.

— Дорогая моя девочка, нет никакого обручального кольца. Ты выдаешь желаемое за действительное, как утверждает доктор. Только и всего. Ты ведь хотела выйти за меня замуж?

Неужели? Я могла только изумленно уставиться на него.

— Не знаю, кого ты пытаешься разыграть, Отто, но если ты говоришь, что не существует ни обручального кольца, ни священника в Драгоре, ни свидетелей, пи той ужасной маленькой комнаты, тогда, я думаю, галлюцинации появились у тебя.

Отто, спокойно улыбаясь, выслушал мою тираду.

— Может быть, ты скажешь, что мы никогда не были в Драгоре?

— Ничего подобного. Мы действительно провели там несколько чудесных дней. Я не пытаюсь отрицать твою беременность, и в твоем выкидыше виноват, разумеется, я. И очень сожалею об этом. Но должен сказать тебе, что теперь мы не можем пожениться. Моя мать говорит, что я веду себя непорядочно, хотя совсем недавно она всеми силами старалась не допустить этого брака. Но тебе удалось завоевать ее расположение, а я оказался плохим мальчиком.

— Отто, Отто, не понимаю, зачем ты мучаешь меня всей этой чепухой.

— Это не чепуха, моя дорогая. — Убежденность, прозвучавшая в его голосе, заставила кровь застыть у меня в жилах.

Зачем он отрицает то, что мы женаты? Неужели я покалечена больше, чем предполагала? Я потянулась за зеркалом. Он перехватил мою руку и спрятал ее под одеяло.

— Нет, это совсем не то, что ты думаешь. Ты не утратила свою красоту. И по-прежнему нравишься мне. Я просто больше не хочу на тебе жениться. Что-то произошло с моими чувствами, а уж если они умерли, ничто не способно вернуть их к жизни.

— Это случилось потому, что я потеряла ребенка?

— Да, как это ни печально. И у доктора имеются еще более плохие новости для тебя. Он сомневается, что ты когда-нибудь сможешь иметь другого ребенка. Хотя тебе не следует отчаиваться. Доктора иногда ошибаются.

Я бесплодна! Осознание смысла этих ужасных слов придет ко мне позднее. А сейчас меня занимала только чудовищная ложь, прозвучавшая в словах Отто.

— Значит, ты отрицаешь, что мы уже поженились?

— Луиза, постарайся вспомнить, умоляю тебя. Мы приехали в Монеборг, чтобы обсудить предстоящую свадебную церемонию, познакомиться с моей семьей, убедиться, что ты сможешь быть счастлива здесь. Когда произошел несчастный случай, мы как раз ехали, чтобы посмотреть на церковь, где должно было состояться наше бракосочетание.

Когда я ничего не ответила, он сказал почти тоскливо:

— В Драгоре не было никакого священника, никаких свидетелей, никакого обручального кольца. Эти галлюцинации — следствие полученной травмы. Но они пройдут, и ты все вспомнишь.

Я посмотрела ему в лицо и почувствовала, что его нежное выражение вызывает у меня отвращение.

— Отто, как бы я ни сожалела об этом, но ты по-прежнему остаешься моим мужем.

— У тебя в голове все перепуталось, бедное дитя.

— И если ты женишься на другой женщине, ты окажешься двоеженцем.

На мгновение мне показалось, что в его взгляде мелькнуло беспокойство, но потом я засомневалась в этом. Он был слишком безжалостен. Старая Эмили говорила что-то о совести графа, но она ошибалась. Она у него отсутствовала вовсе. И этот человек стал моим мужем! Помилуй меня Бог.

— Двоеженцем? — удивленно переспросил он. — О чем ты говоришь? Мы просто провели несколько недель вместе. Жили в грехе. Мы, датчане, не придаем особого значения подобным вещам. У вас, англичан, другая точка зрения. Недаром вы семьдесят лет прожили со своей королевой Викторией.

— Королева Виктория не имеет никакого отношения к тому, что двоеженство считается преступлением. И меня мало волнует, что мы нарушили какие-то библейские заповеди. Но я не принадлежу к тем женщинам, которые рожают незаконных детей. И что бы ты ни говорил, я собираюсь рассказать правду.

— Бедняжка, тебе никто не поверит.

— Я буду твердить снова и снова, до тех пор пока мне не станут верить.

— Ты рискуешь надоесть всем, моя дорогая.

Я села в постели, возмущенная до предела.

— Как ты смеешь называть меня "моя дорогая"! Я начинаю ненавидеть тебя!

— Ах, это очень неприятно. Но я уже сказал тебе, что несчастный случай убил мои чувства,

— Отто, пойми раз и навсегда, я не из тех женщин, которых можно запереть в комнате в башне. Я приехала сюда как твоя законная жена и намереваюсь доказать это.

— Говорят, что галлюцинации бывают даже полезны, — пробормотал он, — особенно если с их помощью можно заполучить замок или титул.

— Я отправлюсь в Драгор и возьму копию нашего брачного свидетельства. Неужели ты думаешь, что я не догадаюсь сделать такую простую вещь?

На это он сказал только:

— Ты не должна сейчас думать о путешествии, Луиза. Тебе надо отдыхать. Останься с нами до конца лета. Кстати, уверен, моя мать будет на этом настаивать. Ей очень жаль, что твоя поездка в нашу страну оказалась столь неудачной. Во всяком случае, ты ей очень нравишься. Она только возражала против того, чтобы ты стала ее снохой.

— Твоя болезнь, очевидно, повлияла на твой мозг, сказала я.

Этой жестокой репликой я наконец-то испортила его хорошее настроение. Лицо у него потемнело, и я испугалась, что за этим последует один из его припадков.

— Твоя мать права, тебе не следует жениться и иметь детей. Я очень рада, что у меня не будет от тебя ребенка.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью, а я осталась на кровати, и слезы струились по моим щекам.

Я сама не понимала, как могла быть такой мстительной и в то же время совершенно сбитой с толку. Я начала подозревать, что поездка Отто в Копенгаген была вымыслом. На самом деле он, возможно, побывал в Драгоре, где встретился со священником, и уничтожил все следы нашего брака.

Не удивительно, что следующим моим посетителем оказался доктор, который сказал, что герр Винтер обеспокоен состоянием моего здоровья. Он пощупал пульс, поинтересовался, не вернулась ли головная боль, посветил лампочкой в мои глаза.

— Что, я уже схожу с ума? — саркастически поинтересовалась я.

Я никогда раньше не слышала такой безобразной воинственности в собственном голосе. Что ж, такой мне придется быть до тех пор, пока я не заставлю поверить в мою историю.

— Думаю, вы слишком перевозбуждены. Это и не удивительно после того, что произошло. Сейчас, если вы примете две… — пробормотал доктор, вытряхивая таблетки из бутылочки.

Я отвела его руку.

— Мой ум так же ясен, как и ваш. Я фру Винтер, как бы невероятно это ни звучало. А расстройство психики поищите у моего мужа. Он совсем но тот человек, за которого я выходила замуж. Или, скорее, я просто не знала человека, с которым вступила в брак. Доктор, это Отто сошел с ума, а не я.

— Да, да, возможно.

Я посмотрела в его невозмутимые глаза и поняла, что он просто не принимает мои слова всерьез.

— Пожалуйста, будьте умницей и примите эти таблетки, мисс Эмберли.

— Я не мисс Эмберли!

— Вы проспите около двенадцати часов и утром будете чувствовать себя значительно лучше, уверяю вас.

Я машинально положила руки на живот и резко спросила:

— Доктор, Отто сказал, что у меня никогда не будет детей. Это правда?

— Возможно, но необязательно. Вернувшись в Лондон, вы сможете проконсультироваться у хорошего специалиста. У него может быть другая точка зрения.

— Доктор, но почему же Отто задал вам этот вопрос, если я не его жена? Ведь это вопрос мужа!

— Или человека, собирающегося им стать. По крайней мере, так я понял герра Винтера.

Я потерпела поражение, поэтому покорно приняла таблетки и закрыла глаза. Доктор обещал мне двенадцать часов сна. Я уже почти погрузилась в желанную дремоту, когда вдруг услышала какое-то движение около моей кровати и услышала, как Бригитта говорит на своем ломаном английском:

— Вам следовало бы поговорить с Хельгой Блом, фрекен.

С трудом открыв глаза, я попыталась сфокусировать взгляд.

— Но где я могу найти ее?

Мне послышалось, что она ответила: "В башенной комнате", но, по-видимому, это мне просто послышалось. Эта комната была заперта, и только призраки жили там.

И все-таки серьезный маленький доктор оказался прав, утром я действительно почувствовала себя лучше. Достаточно хорошо для того, чтобы встать, одеться и спуститься вниз, но фру Доротея и Дина воспротивились этому. Они пришли навестить меня после завтрака.

— Вам в самом деле стало лучше, Луиза? — спросила Дина. — Выглядите вы хорошо. Глаза снова блестят. Я очень рада вашему выздоровлению, потому что хотела бы задать вам тысячу вопросов относительно Лондона. Бабушка говорит, что я смогу поехать туда, когда мне исполнится девятнадцать. Возможно, я навещу вас.

Мое радостное настроение сразу же улетучилось.

— Но я буду здесь!

— Вы можете оставаться в Монеборге, сколько вам захочется, — засмеялась фру Доротея. — Но ведь это будет только через два года. Боюсь, мы наскучим вам за это время.

— Я останусь здесь до тех пор, пока не получу развод, — упрямо заявила я. — Как с этим в Дании?

Дина наклонила свою прелестную головку и сказала:

— Мы с Нильсом говорили об этом, Луиза. Нам кажется, что англичане более щепетильно относятся к подобным вещам. Я имею в виду любовную связь до женитьбы. Мы, датчане, проще смотрим на это.

— И поэтому предполагаете, что мое обручальное кольцо существовало только в моем расстроенном воображении?

— Конечно. Вы собирались родить ребенка и подсознательно хотели уже носить обручальное кольцо.

— Думаю, Дина права, — мягко заметила фру Доротея.

Усилием воли я сдержала себя.

— Но у меня есть обручальное кольцо. Отто просил меня спрятать его в моей сумочке до тех пор, пока мы не поженимся вновь в церкви Монеборга. Мне не следовало слушаться его. Но я это сделала. А теперь кольцо потерялось. Или украдено.

— Но кто мог украсть его? — поинтересовалась фру Доротея, и в ее голосе почувствовался прежний холодок.

— Откуда я знаю? Возможно, одна из этих старух. Но скорее всего, сам Отто. После аварии он довольно долго оставался со мной наедине, пока не прибыла помощь.

— Но зачем это папе?

— В самом деле, Луиза, кто может поверить, что вы поженились, если носили обручальное кольцо в сумочке? Я готова согласиться, что вам оно понадобилось для того, чтобы поселиться в одном номере в гостинице. Мне не надо говорить, что мой сын не святой, но…

Пусть мне не верят. Я не отступлю. Я должна отыскать свое кольцо. Только его находка может ослабить позицию Отто.

— Ну вот, Луиза, вы снова разволновались, — упрекнула меня Дина. — Мы должны дать вам возможность отдохнуть. Может, вам что-нибудь нужно?

— Я хотела бы увидеться с Эриком, если можно.

— Жаль, но он уехал сегодня утром. Вернулся в свой офис. Он и так оставался здесь слишком долго. Он должен присутствовать на торжественном открытии одного из своих зданий. Дядя Эрик становится очень известным, Луиза.

— Значит, какое-то время он будет отсутствовать? — Я почувствовала совершенно необъяснимую грусть.

— Да, он не очень часто бывает в Монеборге, правда, бабушка?

— Но у него же здесь собака, — пробормотала я.

— О ней заботится Нильс. Анне хорошо здесь.

После их ухода я обнаружила, что, похоже, любой разговор с кем-либо в Монеборге приводит к тому, что я все больше расстраиваюсь. Эрик был единственным человеком, способным успокоить меня и снять напряжение. Я почувствовала себя одинокой и несчастной. Мне казалось, что я смогла бы убедить Эрика в правдивости моей истории, но для остальных требовались неопровержимые доказательства. И мне следовало раздобыть их, хотя бы потому, что я не собиралась становиться "двоемужницей", так же как и одинокой, отвергнутой женой.

К тому же я горела жаждой мести. Какие бы чувства я ни испытывала к Отто раньше, сейчас одна мысль о его предательстве заставляла меня кипеть от злости и возмущения. Как могла скрываться такая дьявольская, лживая натура за сияющими голубыми глазами? И у меня возникла твердая уверенность, что наш брак не единственный его тайный проступок. Я вспоминала намеки старух. Бедная Кристина, больная, несчастная узница, запертая в башенной комнате с Хельгой Блом… Я сползла с кровати и начала одеваться. Слабость делала меня неуклюжей, в глазах стояли слезы бессилия. Мне казалось, что я никогда не смогу одеться и подняться по лестнице без посторонней помощи. Но это была идеальная возможность заняться розыском, в то время как все считали, что я лежу в постели.

Но как отыскать Хельгу Блом? В башенной комнате… Именно эти слова я услышала от старой Бригитты. Возможно, мне только показалось это. Но так или иначе, а мне следовало подняться по лестнице туда.

Я так и сделала, хотя это потребовало от меня огромных усилий и мне пришлось несколько раз отдыхать. Но в конце концов мои подгибающиеся от усталости ноги привели меня к тяжелой деревянной двери. Я повернула ручку, зная наверняка, что это бессмысленно. Эрик говорил, что дверь в комнату заперта. Я постучала сначала тихо, потом громче, потом еще раз уже без всякой надежды.

— Есть там кто-нибудь? — крикнула я.

Я не сомневалась, что слышу чьи-то медленные шаркающие шаги. Кто-то захныкал — похоже на звуки, которые иногда издавала собака Эрика Анна. Но я видела ее на улице с Нильсом.

— Кто там? — упрямо повторила я. — Откройте дверь.

Мне снова стало нехорошо. В ушах зазвенело. За дверью что-то упало с глухим стуком. Или кто-то упал? Может, это ласточки, влетевшие в комнату через разбитое окно? Я вынуждена была сесть и опустить голову на колени. Когда слабость прошла, вокруг царила абсолютная тишина. Дверь по-прежнему была заперта. И как бы мне ни хотелось побывать в комнате, сейчас эта мысль ужасала меня. Я чувствовала себя все еще слишком слабой. Когда я поправлюсь, я приду сюда снова. Я буду кричать громче. Но откликнется ли кто-нибудь?

Во всяком случае, это будет не Кристина, поскольку двумя днями позже я стояла перед ее могильной плитой, обозначающей место, где она покоилась в церкви Монеборга. Я прочитала: "Графиня Кристина Сара Матильда Винтер" и дату смерти, менее года назад. Отто действительно поторопился жениться вторично.

В церковь меня привез Нильс. Поскольку состояние мое быстро улучшалось, я выразила желание прокатиться на машине, чтобы удостовериться, что не испытываю страха перед поездками после аварии.

Как и Дина, Нильс совершенно переменился в отношении ко мне. Он стал мягким, вежливым и очень внимательным. Я не знала, как он ведет себя с отцом, поскольку не видела Отто с той минуты, когда он вышел из моей комнаты два дня назад. Я намеренно обедала у себя и не спускалась вниз, когда он мог быть там. Я была не готова к еще одной схватке с ним.

Нильс мило согласился прокатить меня на машине, отремонтированной после несчастного случая. Он слегка удивился, когда я попросила его остановиться у маленькой церкви на противоположной стороне озера. Это было удивительно мирное, спокойное место. Отсюда Монеборг казался вырастающим прямо из озера, а его отражение в воде напоминало коричневатое пламя.

Мы стояли возле плиты с недавно высеченной надписью, юное лицо Нильса было невероятно грустным. Мне стало жаль, что я привела его сюда.

— Ты очень любил ее? — спросила я, заранее зная ответ.

— Да, — коротко ответил он.

Выйдя из церкви, я устремила взгляд на окно в башне.

— Она действительно все время проводила в этой комнате?

— Да. Это служило ей… — Он подыскивал точное слово.

— …Убежищем? — подсказала я.

— Возможно. Но скорее, местом, где она чувствовала себя счастливой. Моя бабушка любит сидеть около окна гостиной и шить, Дина — гулять в саду. У меня есть скаковые лошади и машины. А у мамы была башенная комната. Она говорила, что видит из ее окна весь мир.

Я обрадовалась, услышав это. Значит, мое предположение, что Кристина была узницей, ошибочно.

— Нильс, — повинуясь внезапному импульсу начала я, — я знаю, прошло слишком мало времени со дня смерти твоей матери, чтобы твой отец мог жениться вновь, но уверена, что это не единственная причина того, что ты так отвратительно вел себя со мной?

— Отвратительно? — повторил он явно незнакомое ему английское слово. Или он притворялся?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Грубо. Невежливо. А теперь ты вдруг стал таким милым. Что случилось?

— Понимаете, мисс Эмберли, я испытывал неприязнь не к вам лично.

— Но к женщине, которая хотела занять место твоей матери?

— Допустим.

— Тебе следует быть справедливым. Твоему отцу чуть больше сорока. В таком возрасте жизнь еще не заканчивается.

Лицо Нильса изменилось, в нем появился арктический холод.

— Возможно, для него было бы лучше, если бы она закончилась, — сказал он и, резко повернувшись, направился к машине.

Я последовала за ним гораздо медленнее. Мои ноги все еще недостаточно хорошо слушались меня.

— Нильс, ты не можешь говорить такие вещи, не объясняя причин. Как бы ты ни думал, ты говоришь о моем муже.

Он запустил двигатель, казалось, знакомый звук помог ему успокоиться. Когда он заговорил, то уже вполне владел собой.

— Мой отец утверждает, что никогда не вступал с вами в брак. Считайте, что вам повезло. Но почему вы остаетесь здесь, мисс Эмберли? Поверьте, вам следовало бы радоваться своему освобождению. Или вам нужен Монеборг?

Мне захотелось ударить по этому молодому нахальному лицу.

— Это произошло только потому, что я влюбилась в твоего отца. Я даже считала, что по-настоящему люблю его. Все, что мне нужно теперь, это избежать обвинения в двоемужестве в будущем. Впрочем, возможно, твой отец проделывал такой трюк и с другими женщинами?

Нильс порывисто повернулся ко мне.

— Тогда докажите это, мисс Эмберли! Докажите!

Помня о том, что недавно произошло, я попросила Нильса не отвлекаться от вождения и тихо поинтересовалась:

— Почему ты так ненавидишь своего отца?

— Потому что он ненавидит меня.

— Но в чем причина этого?

— В том, что я здоров. В том, что я не унаследовал болезнь Винтеров.

— Нильс! Этого не может быть!

— Но это так. Спросите у бабушки, и она вам подтвердит: причина только в этом.

Услышав новое подтверждение душевного нездоровья Отто, я почувствовала искушение последовать совету и вернуться в Англию, навсегда забыв о моем датском замужестве. Но мое собственное чувство справедливости помогло мне справиться с минутными сомнениями. Мне следовало остаться и добиться расторжения брака. Я никогда не смогу выйти опять замуж, если надо мной будет висеть эта тайна. К тому же где гарантии, что Отто в минуты умственного расстройства не выступит в роли человека, который и обвинит меня в двоемужестве. Боже, о чем я думаю? Кто захочет жениться на мне, бесплодной и с двумя несчастными любовными историями за спиной? Мысль об этом так расстроила меня, что Нильс не мог не заметить этого.

— Вам следовало бы радоваться, зная, от чего вы избавились.

— Но я ни от чего не избавилась, — слабо возразила я. — Твой отец женился на мне. Сразу же, как почувствую себя достаточно сильной, — через день — два, надеюсь, — я отправлюсь в Драгор и попрошу у священника копию свидетельства о браке.

— И вы думаете, что сможете его получить?

— Конечно. Мне следовало взять его сразу. Но тогда я доверяла твоему отцу.

— Да, это будет убедительней, чем обручальное кольцо, которое исчезло, — после паузы сказал Нильс. — Кольцо может надеть кто угодно.

Его замечание напомнило мне о старушках, сплетничающих в саду.

— Башенная комната осталась пустой после смерти твоей матери?

— Да. Отец приказал запереть ее.

— Мне показалось, что я слышала там какие-то звуки.

На мгновение мне почудилось, что он собирается обвинить меня в том, что я сую нос в чужие дела, но он только проговорил:

— Это, наверное, ласточки. Одна парочка каждый год вьет гнездо над окном. Мама любила наблюдать за ними.

— А что случилось со старой служанкой, которая ухаживала за твоей матерью? Я слышала, как старушки упоминали о ней.

— Вы имеете в виду Хельгу? О, она стала совсем… Как это сказать по-английски?..

— Сумасшедшей?

— Да, Что-то с головой. Она живет в приюте для престарелых.

— Но они говорили, что ее нет там.

Нильс вновь бросил на меня острый взгляд.

— Откуда они могут это знать? Они все там более менее сумасшедшие.

На подъезде к замку Нильс остановил машину и показал мне странные каменные изваяния лиц, украшающие высокие стены, окружающие замок.

— Это изображения врагов семьи Винтер. Они сохранены для напоминания последующим поколениям. Когда я был маленьким, няня пугала меня рассказами о том, что происходило в подземной тюрьме замка.

— Но это было так давно!

— Да! Но мы остались все той же семьей Винтер.

Замок, залитый лучами солнца, выглядел таким мирным, и мне в голову пришла странная мысль, что он похож на Отто — под его спокойствием и безмятежностью прячется мрачное нутро.

— Бабушка любит Монеборг, — заговорил Нильс. — Она приехала сюда юной невестой, ей исполнилось всего семнадцать. Дедушка умер много лет назад. Я никогда не встречался с ним. Но, думаю, он был одним из "хороших" Винтеров.

— У него не было эп… болезни Винтеров?

— Была. Но он все равно оставался хорошим. Как дядя Эрик. Когда я женюсь, у меня тоже будет хороший сын.

В его словах звучал оптимизм, свойственный молодости. Теплые лучи солнца падали на мое лицо, и я в первый раз порадовалась, что мое нерожденное дитя никогда не появится на свет.

Чувство безмятежности, возникшее у меня после прогулки с Нильсом, продолжалось весь вечер. В первый раз со времени аварии я настолько хорошо чувствовала себя, что спустилась вниз к обеду. К счастью, Отто не пришел, и поэтому Нильс и Дина вели себя весело и непринужденно, и даже фру Доротея выглядела добродушной. Я видела, какой могла бы быть жизнь в этом замке, если бы исчезли мешающие ей тени. Фру Доротея захотела показать мне из окна гостиной озеро, освещенное лучами заходящего солнца. Нильс включил граммофон, и они с Диной начали танцевать: оба такие красивые с белокурыми волосами и великолепными фигурами. Фру Доротея легко похлопывала ладонями в такт музыке.

— Мы с мужем любили танцевать, — сказала она. — И устраивали чудесные балы. Когда Нильс объявит о своей помолвке, нам придется превратить оранжерею в бальный зал. Он, конечно, будет не тот, что прежде, но…

— Нильс собирается жениться?

— Вопрос еще не решен, но, я думаю, скоро мы объявим о помолвке. Невеста очень милая девушка из Оденса. Ее зовут Лизелотта.

— А ей известно о болезни Винтеров? — не могла не спросить я.

Фру Доротея сжала губы.

— Нет. И в этом нет никакой необходимости. Она будет очень подходящей хозяйкой Монеборга.

Итак, момент настал. Мне пришлось нарушить мирное течение вечера.

— Но хозяйка Монеборга я!