Призрачная жена

9

У меня в голове вспыхнули мириады цветных искорок, красных, зеленых, синих, золотых. Я увидела их только на мгновение, потом почувствовала, что моим глазам больно на них смотреть. Хотя секундой позже поняла, что боль сосредоточилась вовсе не в глазах, а в голове.

Я пошевелилась — оказалось, что я лежу на кровати, а надо мной навис пололок, окрашенный в радужные цвета. Но легкое движение было ошибкой, заставившей меня содрогнуться от острой боли. Она определенно сконцентрировалась у меня в затылке и пульсировала там. Я неподвижно замерла, когда услышала чьи-то голоса.

— Английская леди открывала глаза, — сказал кто-то с огромным воодушевлением.

Этот "кто-то" находился около моей кровати, и, превозмогая боль, я подняла веки и увидела сиделку в белой шапочке и фартуке, а позади нее — морщинистые лица и седые волосы. Их было слишком много. Возможно, у меня просто двоилось в глазах. А может, рядом вовсе никого не было и меня просто мучили ночные кошмары. Присутствие женщины в медицинской униформе наводило на мысль, что я в больнице, а не в приюте для старух.

Сиделка с милым молодым лицом что-то резко сказала старушкам, и те, как черные тени, исчезли из поля моего зрения. Одна из теней прихрамывала и выглядела очень костлявой, другая казалась выше остальных. Я уже видела их раньше, но где? Чувство триумфа, вызванное пониманием, что эти тени являются реальными людьми, сразу же испарилось, когда я обнаружила, что не могу ничего вспомнить.

Сиделка о чем-то спросила меня, но я не поняла.

— Что? — Я подумала, что не расслышала, но женщина повторила неизвестное мне слово.

Моих губ коснулась жидкость. Значит, это слово означало "пить", облегченно подумала я. У меня все-таки осталось что-то в голове, хотя это "что-то" и причиняло боль. Я проглотила теплую жидкость и поняла, что ужасно хотела пить. Мой живот был совершенно пустым.

Пустым… это слово почему-то встревожило меня. Я попыталась удержать это ускользающее ощущение, но безуспешно.

Я не понимала, что уснула, пока не открыла глаза снова и не обнаружила, что яркие краски над моей головой поглотил мрак. Лишь слева мерцал неяркий огонек, но мне было больно поворачивать голову, чтобы выяснить, что это. Странный шум напоминал звук кипящего чайника. Я опять задремала, балансируя на грани яви и сна. Чуть позже я услышала бой часов и насчитала семь… десять… двенадцать ударов. Кто-то говорил мне, что часы производят слишком много шума. Кто-то был болен, умирал. Кто? Конечно, не я!

Ощущение паники быстро рассеяло туман в моей голове. Я начала вспоминать. Кристина — всплыло в моей памяти. Пятно света стало приближаться ко мне. Я услышала невнятное бормотание и шаркающие шаги. И, повернув голову, ощутила знакомую уже вспышку боли. За пятном света расплывался нечеткий силуэт. Старческий голос старательно произнес по-английски:

— Как вы себя чувствуете, мисс Эмберли? Вы хотите чашечку чая?

— Да, я слышу, как кипит чайник, — сказала я.

— Чайник?

Может быть, она глуховата? Ведь шум не прекращался ни на минуту.

— Прислушайтесь!

Я услышала негромкое хихиканье.

— О, это храпит фру Харбен. Это беспокоит вас?

— А кто это, фру Харбен? — Иностранное имя снова вызвало у меня внезапную тревогу.

— Просто старуха. Она приехала сюда с острова Фюн.

Фюн! Моя тревога превратилась в очередной приступ боли, так как я вздрогнула. Я начала вспоминать!

— Где я?

— Вы в больнице для престарелых дам. Находитесь здесь уже три недели. Вы знаете, это первый раз, когда вы полностью пришли в сознание. Это хороший знак. Вы поправляетесь.

— От чего поправляюсь?

— Поправляетесь после аварии, мисс Эмберли. Но вы не должны больше разговаривать. Я пойду и принесу вам чашечку чая.

Пятно света стало удаляться, прыгая по стенам. Шаркающие шаги направились к двери. А я осталась лежать, поняв, что нахожусь в бальном зале Монеборга, который превратили в больничную палату для старух.

Не помню, дождалась ли я чая или нет, но снова заснула, и, когда в следующий раз открыла глаза, наступил день. Я размышляла о невероятности происходящего. Как могла я пробыть здесь три недели? Что со мной случилось? Неужели я сошла с ума. Старуха говорила об аварии. Что это значит? Я инстинктивно прижала руку к животу, ощущая там все ту же ужасную пустоту. Мой ребенок! Был ли он еще там?

— Сестра! — закричала я, но мой голос был едва слышен.

Кто-то позвонил в колокольчик. Я попыталась сесть, но не смогла. Мое тело покрывала испарина. Что произошло? Покалечена ли я?

Я услышала знакомые шаркающие шаги и голоса, говорящие на датском языке. Минутой позже надо мной склонилась сиделка.

— Что случилось, мисс Эмберли? Фру Харбен говорит, что вы звали меня.

— Мне нужен мой муж, — сказала я, и по щекам моим потекли слезы.

Почему мой вопрос вызвал у нее замешательство, сменившееся сочувствием? Меня охватил ужас. Неужели Отто тоже пострадал в этой загадочной аварии?

— Герр Винтер… — прошептала я.

— Сейчас узнаю, — сказала сиделка и ушла.

— Герр Винтер в Копенгагене, — послышался голос справа от меня.

По-видимому, это была фру Харбен, дама, которая храпела. С большим усилием я повернула голову и посмотрела на нее. Она сидела на кровати — высохшая старушка с совершенно белыми волосами.

— Вы ошиблись, вы говорите об Эрике, — проговорила я, довольная, что начала все вспоминать. — Мой муж Отто.

Старушка смотрела на меня выцветшими голубыми глазами.

— Вот как, — задумчиво протянула она.

Мне хотелось расспросить ее, как долго мы лежим с ней бок о бок, но я чувствовала себя слишком усталой и растерянной. Мне нужен был Отто, который объяснил бы мне все.

Но пришел не Отто, а незнакомый молодой мужчина в темном строгом костюме.

— Я слышал, вам стало лучше, мисс Эмберли, — одобрительно произнес он на хорошем английском. — Прекрасно.

— Но никто не говорит мне, что со мной случилось, — раздраженно пожаловалась я.

— А вы ничего не помните?

— Ничего. Я пришла в себя здесь. Мне сказали, что в больнице я уже три недели, но это не может быть правдой.

— Это правда. Вы получили сильный удар по голове. Несколько раз вы пытались что-то сказать, но, к сожалению, мы не поняли.

— В какую аварию я попала?

— В автомобильную. За рулем был герр Винтер.

Отто погиб! Теперь я поняла это. Поэтому сиделка на стала со мной говорить.

— Герр Винтер мертв?

— Ну что вы! Он получил только несколько ссадин и синяков. Автомобиль врезался в дерево с вашей стороны, поэтому вы пострадали больше. Но это все в прошлом.

Однако в глазах доктора мелькнуло что-то еще.

— А мой ребенок? — прошептала я.

— Сожалею, мисс Эмберли, но вы потеряли его. Мне очень грустно сообщать это вам. Мы вынуждены были произвести небольшую операцию. Именно это отсрочило ваше выздоровление. К счастью, вы находились на ранней стадии беременности. — Он улыбнулся. — А сейчас вы должны поправляться: есть, спать, ни о чем не беспокоиться. Фру Доротея спрашивает о вас каждый день.

Снежная королева с ледяным взглядом. Я не поверила этому. Мой ребенок, мой обожаемый крошечный ребенок потерян. Что скажет Отто? Слезы ручьем потекли по моему лицу. Я пыталась заговорить, но не смогла. Мне был нужен Отто.

— Мой муж, — наконец удалось мне прошептать, но, похоже, никто не услышал меня. Доктор сказал что-то на датском языке. Сестра кивнула в ответ. Затем он мягко произнес:

— Я зайду к вам завтра, мисс Эмберли. — И перешел к следующей кровати.

Сиделка улыбнулась и сказала, что принесет мне кусочек цыпленка, который я должна попытаться съесть.

Я ничего не ответила. Меня удивило, что доктор называл меня мисс Эмберли, в то время как он знал, что я собиралась стать матерью. Отто должен был раскрыть ему наш секрет. Тогда почему меня не называют фру Винтер?

Монеборг переполнен тайнами, подумала я. Как я устала от них. Теперь все должно проясниться. Я закрыла глаза и попыталась вспомнить аварию, о которой сказал мне доктор.

В голове у меня проносились обрывки видений. Вот мы мужем едем посмотреть церковь, в которой будет проходить брачная церемония. Мы спорим о чем-то, и Отто слишком быстро ведет машину. Потом в мозгу возникли приближающиеся деревья, мои крики и побледневшее лицо Отто… Так вот что это было! У него произошел один из его приступов, и теперь мне не нужно больше беспокоиться о том, что мой ребенок унаследует болезнь Винтеров…

Когда сделка принесла еду, я так рыдала, что не могла есть. Кончилось тем, что мне дали успокаивающее средство. Проснувшись, я услышала тихий мужской голос:

— Твоя белая прядь, Луиза. Ее больше нет.

Я открыла глаза и, увидев Эрика, поискала рядом с ним Отто. Но Эрик пришел один.

— По-видимому, ее отстригли, когда ты получила ранение. Надеюсь, она отрастет снова. Это выглядело очень привлекательно.

Я подняла руку и коснулась пластыря, приклеенного у меня на лбу. Увидев мое встревоженное лицо, Эрик сказал успокаивающим голосом:

— Не беспокойся, твое лицо не пострадало. Может быть, останется шрам на затылке, но волосы закроют его. Мой братец не получил никаких повреждений. Дьявольски несправедливо, не правда ли?

Я молча покачала головой. Приятно было видеть Эрика здесь, но где же Отто? Если с ним все в порядке, почему он не пришел навестить меня?

— Ты хмуришься, Луиза. Тебе нельзя много говорить, но, может быть, тебе больно?

Да. Мне было больно. И моя боль была не только физической. Но я солгала:

— Немного.

Лицо Эрика расцвело радостной улыбкой. Какой он все-таки милый! Теплые карие глаза, приятна и улыбка. Но у Отто тоже добрые глаза, и что из этого. Постойте, что это за мысль? В чем я могу его упрекнуть? Только в отсутствии у постели больной жены.

— Луиза, я просто посижу здесь немного без всяких разговоров. Тебя это не побеспокоит?

— Нет.

— Тогда поспи, если хочешь.

Я закрыла глаза, но тут же снова открыла их.

— Отто приходил ко мне?

— О, много раз.

— Тогда почему его нет сейчас?

— Когда ты очнулась?

Но он, к сожалению, не знал, что именно сегодня ты придешь в сознание. Он был вынужден уехать в Копенгаген. Скоро вернется.

За последние часы я получила два неприятных известия: во-первых, я потеряла ребенка, а во-вторых, Отто уехал в Копенгаген, оставив меня в таком тяжелом состоянии.

— Но ведь дела в Копенгагене могут быть у тебя, а не у Отто, — решительно заявила я.

— Луиза, думаю, тебе не следует так много разговаривать.

— Но кто-то же должен поговорить со мной.

— Тогда это сделаю я. Что ты хочешь узнать? Тебе уже известно, что произошло?

— Да. И я знаю, что мы потеряли ребенка.

— Мы все огорчились, узнав об этом.

— Ты не кажешься шокированным, — агрессивно начала я.

— А чем я должен быть шокирован? Тем, что ты ждала ребенка от Отто? Но такие вещи случаются сплошь и рядом. Ты по крайней мере собиралась выйти замуж. Возможно, сейчас…

— Что?

— Я только хотел сказать, что сейчас ты более свободна в принятии решений. У тебя будет масса времени, когда ты поправишься. А сейчас мне, пожалуй, надо идти, я только расстроил тебя. Мама придет немного позднее, если ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы принимать посетителей.

Он поднялся. Я умоляюще протянула руку. Кто-то же должен поговорить со мной или выслушать то, что мне было необходимо сказать!

— Эрик! Скажи Отто…

Вдруг лицо Эрика стало странным образом расплываться перед моими глазами, потом исчезло, и я опять провалилась в темноту.

Когда я снова пришла в себя, то услышала от сиделки, что меня приходила навестить фру Доротея. Она оставила мне вежливую записку и прекрасные цветы: розы, дельфиниум, душистый горошек.

Странно, что она проявляла ко мне такое внимание, когда Отто уехал, оставив меня на произвол судьбы — умереть или выжить. Не знаю почему, но именно в этот момент я решила не только выжить, но и выздороветь как можно быстрее. Я не могла позволить фру Доротее засыпать меня цветами и беспокоиться о моем здоровье.

Это решение, должно быть, успокоило меня, поскольку я прекрасно спала и на другой день проснулась, чувствуя себя намного лучше. Я набралась храбрости и попросила сиделку принести мне зеркало. Это оказалось ошибкой, потому что мое отражение огорчило меня. Но рано или поздно мне все равно пришлось бы увидеть себя, так почему не сейчас.

Сиделка попыталась успокоить меня, сказав, что я буду выглядеть иначе, когда волосы отрастут. Она дала мне мою сумочку с косметикой и туалетными принадлежностями, оставленную для меня фру Доротеей.

Неужели владелица Монеборга пытается как-то загладить свою холодность по отношению ко мне?

Я постаралась, насколько это было возможно, привести себя в порядок. С соседней кровати за мной наблюдали старческие голубоватые глаза. Потом фру Харбен поинтересовалась:

— Вы ждете, что он навестит вас сегодня, мисс Эмберли?

— Кто? — холодно спросила я.

— Граф, конечно. Он приходил сюда, когда думал, что вы умираете. А теперь уже несколько дней не появляется.

К моей кровати приблизились еще две старушки в длинных рубашках. Я в первый раз смогла как следует рассмотреть огромную комнату, в которой лежала. В ней стояло восемь кроватей, из которых только четыре были заняты. Тумбочки, раковины, медицинское оборудование контрастировали с блестящим полированным полом, стенами, обитыми выцветшим зеленым шелком, и роскошным расписным потолком.

Отто, видимо, пришлось сделать над собой усилие, чтобы отдать такую красивую комнату в распоряжение старых и больных женщин. Здесь, наверное, устраивали роскошные балы, где играл оркестр и пары скользили по натертому до блеска паркету. В такие вечера люстры с хрустальными грушевидными подвесками, должно быть, сияли тысячами огней. Старушки в саду уверяли, что в бальном зале появляется призрак. Мне стало интересно, увижу ли я его до того, как выйду отсюда. Или вид страдающих старух отвратил его от этого места?

Старушки, окружившие мою постель, не собирались дать мне возможность помечтать о призраках. Одну из них я узнала. Это была Эмили, с которой я разговаривала в саду.

— Значит, вы все-таки собираетесь жить, фрекен Эмберли, — сказала она, занимая место у моей подушки.

— Я никогда и не собиралась умирать.

— Конечно нет. Для этого вы слишком молоды.

— Графиня Кристина тоже была молодой, — пробормотала фру Харбен с соседней кровати.

— Но не такой, как фрекен Эмберли, — возразила Эмили — В любом случае, у нее была болезнь крови. Мы все знали это.

— А фрекен Эмберли попала в аварию. И это произошло из-за графа. Я всегда говорила, что не следует позволять ему управлять машиной. Это очень опасно. Он потерял сознание за рулем, и эта бедная молодая женщина чуть не погибла.

— Несчастный случай есть несчастный случай.

— А графиня Кристина умерла от болезни крови, — повторила фру Харбен. — Вернее, так говорят.

— Перестаньте, фру Харбен, а то своими разговорами вы заставляете бедную мисс Эмберли волноваться.

Третья женщина, которая, вероятно, не говорила по-английски, стояла молча и только смотрела на меня.

— Фрекен Эмберли следовало бы поговорить с Хельгой Блом, — снова заговорила фру Харбен, садясь на кровати.

— А кто она такая? — поинтересовалась я, пытаясь наконец включиться в этот не очень приятный для меня разговор.

— Старая Хельга, — презрительно протянула Эмили. — Она все перезабыла.

— Не все. Она многие годы служила горничной графини Кристины.

— Она все перезабыла, — стояла на своем Эмили. — Она работала здесь на кухне, пока могла. Говорят, что после смерти хозяйки у нее в голове что-то сдвинулось.

— Она такая же старая, — проговорила фру Харбен, — как все мы, даже старше.

— Но где она сейчас?

— Об этом спросите у графа. Или у фру Доротеи. Возможно, они ответят вам, а возможно, нет. — Эмили неожиданно хихикнула. — Ну, я должна идти играть в карты с Софи. Она будет ждать. У нас здесь своя жизнь, мисс Эмберли, важная для нас.

— Почему вы сказали, что я могу не получить ответа? — упрямо продолжала я.

— Все зависит от положения, которое вы занимаете здесь, мисс Эмберли, Если вы понимаете, о чем я говорю.

Я понимала и сразу же ответила:

— Мое положение? Я замужем за герром Винтером. Разве этого мало?

На старушечьих лицах отразилось удивление.

— Тогда где же ваше обручальное кольцо? — спросила Эмили.

— Разве вы не помните, я показывала его вам в саду? Оно в моей сумочке.

— Я всегда думала, что замужним женщинам следует носить кольцо на пальце, — вмешалась фру Харбен.

— Были причины, которые не позволяли мне так поступать. — Я почувствовала, что моя головная боль усиливается. Мне не понравилось недоверие, появившееся на лицах моих собеседниц. Даже та старушка, которая не говорила по-английски, поджала губы и покачивала головой.

— Но сейчас я так и сделаю, — заявила я.

Я потянулась за сумочкой, которую мне принесли вместе с туалетными принадлежностями. Чтобы не искать кольцо, я вывалила ее содержимое на кровать. Все было на месте — деньги, компактная пудра, губная помада, носовой платок, ключи, духи — словом, все мелочи, которые женщина обычно носит с собой. Не было только обручального кольца. Оно исчезло.

Все три старушки скептически наблюдали за мной, а на лице Эмили мелькнуло вдруг Что-то похожее на жалость.

Фру Доротея пришла в этот же день. В бальном зале, превращенном в больничную палату, произошел небольшой переполох. Одна из сиделок поспешила открыть для нее дверь, старушки стали прихорашиваться, с почтением ловя взгляд хозяйки замка. Но фру Доротея, не останавливаясь, подошла прямо к моей кровати, и мне показалось, что ей была неприятна вся эта суета вокруг ее прихода. Она остановилась около меня, и я увидела, что она улыбается. Я подумала, что это улыбка торжества, пока не увидела в ее глазах сочувствие. Неужели я так пострадала, что даже Снежная королева пожалела меня?

— Как вы себя чувствуете сегодня, моя дорогая. Наконец-то мне удалось застать вас бодрствующей.

— Мне говорили, что вы приходили, — пробормотала я.

— Да, много раз. И Дина также. Она плакала, когда узнала, что с вами случилось. Она очень добрая девочка.

Неужели? Девушка могла проявить хоть немного этой доброты раньше, но сейчас меня интересовало вовсе не отношение ко мне Дины.

— А Отто?

— И Отто приходил, разумеется. Но сейчас он уехал по делам в Копенгаген.

В ее больших светлых глазах светилось явное сострадание. Они больше не казались ледяными. Возможно, она тоже проливала слезы из-за меня. Хотя это казалось слишком фантастичным.

— Дорогая моя, вы не должны беспокоиться об Отто. Он очень тревожился о вас до тех пор, пока доктор не сказал, что ваша жизнь вне опасности. Вы должны знать, что он очень переживал из-за этой аварии. Смотреть, как вы лежите здесь, без сознания, было слишком тяжело для него. Он постоянно упрекал себя.

Я хотела быть справедливой.

— У него произошел одни из его эпилептических припадков, — сказала я. — Видимо, это моя вина. Я ссорилась с ним. Мне не следовало делать это, когда он вел машину.

Если фру Доротее и хотелось узнать из-за чего мы ссорились, она подавила свое любопытство. Вместо этого она сказала достаточно странные слова:

— Итак, теперь вы понимаете, какова была бы ваша жизнь с Отто. Я испытала это с его отцом. И бедная Кристина часто чувствовала себя несчастной. Вы, вероятно, сочли нас негостеприимными. Но нато была причина.

Была бы… была… Все в прошедшем времени.

— Если доктор позволит, — продолжила фру Доротея, — я хотела бы перевести вас завтра в нашу часть замка. Вы не можете лежать здесь в компании этих старушек. Это слишком печально. Мы приглашаем вас пожить у нас столько, сколько вам захочется.

Моя головная боль усилилась, когда я попыталась сосредоточиться. По-видимому, я неправильно поняла фру Доротею. И предприняла огромное усилие, чтобы включиться в этот односторонний разговор.

— Я не сомневалась, что меня с радостью примут в моем собственном доме.

Эта реплика, похоже, дала мне преимущественное положение в диалоге, поскольку фру Доротея явно очень удивилась. Она помолчала какое-то время, потом мягко сказала:

— Не совсем в вашем собственном доме, бедное дитя. Боюсь, вы не знаете моего сына так же хорошо, как я. Дело в том, что он обманул вас.

Обманул. Звучит совсем как в викторианскую эпоху. Очень мелодраматично. Это заставило меня засмеяться. Но смех только усилил головную боль и боль внизу живота, откуда, как я полагала, извлекли моего крошечного ребенка, оставив только это эхо страданий.

— Вы имеете в виду, что он обольстил меня, ввел в заблуждение? Но это неправда.

— Нет? — Продолговатое лицо фру Доротеи с большими блестящими голубыми глазами склонилось ко мне.

— Конечно нет, — нетерпеливо сказала я, опасаясь, что она загипнотизирует меня.

— Отто следовало самому сказать вам. — Хотя лицо ее находилось так близко ко мне, что почти расплывалось, голос, казалось, шел откуда-то издалека. Сердце мое бешено колотилось, голова гудела. Я вынуждена была закрыть глаза, и, когда я это сделала, что-то прохладное коснулось моего лба. — Бедное дитя. Теперь, когда вы потеряли ребенка, мой сын не считает, что у него есть какие-то обязательства по отношению к вам. Я могу осуждать его поведение, но ничего не могу предотвратить. Я только мать. А ему уже сорок шесть лет. Но он сам должен был поговорить с вами.

Жестокая… жестокая тварь… Не притворяйся, что ты делаешь это с неохотой… Я не верю твоим словам…

— Мне не хочется выглядеть злой, Луиза. Но вы должны узнать это как можно скорее, прежде чем начнете строить планы.

Какие планы? Планы жизни в этой огромной конюшне, Монеборге? Планы поимки моего неверного мужа? Нет, фру Доротея, вы ошибаетесь. Мне не нужен ни Монеборг, ни ваш сын. Единственное, что я хочу, бежать отсюда. Но я не могу этого сделать. У меня есть обручальное кольцо. Где бы оно ни находилось.

Я была не в состоянии открыть глаза. У меня возникло ощущение, будто я тону в черной воде. Все слова, которые я хотела бы сказать, клубились внутри моей головы.

— Я причинила вам сильную боль. Мне очень жаль, но этого нельзя было избежать. — И снова это сочувствие в голосе — Бедное дитя. Как несправедливо!

Уже смеркалось, когда я снова проснулась. Что-то холодное и мокрое ткнулось в мою руку, и я услышала девичий смех.

— Это Анна, — весело сказала Дина. — Мы с Эриком привели ее поздороваться с вами.

Я и не подозревала, какой очаровательной может быть Дина. С самого начала, когда я увидела ее, она выглядела недовольной и надутой, сейчас же — сплошное дружелюбие, видимо, потому что не опасалась получить меня в качестве мачехи. Интересно, почему она и ее братец так настроены против подобной перспективы? Но это уже свершившийся факт. И они скоро узнают об этом.

Собака положила огромные лохматые лапы прямо на кровать и всем своим видом демонстрировала такое же расположение ко мне, как и ее хозяева. Громкие неодобрительные возгласы фру Харбен заставили сиделку появиться в комнате. Но Дина тут же властным жестом отослала ее обратно.

— Анна совершенно чистая. Мы выкупали ее в ванной специально ради визита к вам, Луиза. Не так ли, дядя Эрик?

— Да, с шампунем, — подтвердил Эрик. — Я нахожу запах, который исходит от нее, восхитительным, но уверен, что Анна со мной не согласна.

— Вы заставляете меня смеяться, а это причиняет мне боль, — запротестовала я. И все-таки было так приятно видеть дружеское отношение ко мне и Дины, и Эрика… и Анны. — Садитесь и поговорите со мной. Я уже настолько хорошо себя чувствую, что скоро встану на ноги.

— Да, об этом мы и хотели побеседовать, — сообщила Дина. — Бабушка приглашает вас вернуться к нам сразу же, как только позволит доктор. Но мы с дядей не считаем, что нужно ждать так долго. Вы можете перебраться в свою комнату немедленно, а мы с Бригиттой будем ухаживать за вами.

Я взглянула в лицо Дине и не могла не сказать:

— Еще совсем недавно ты едва удостаивала меня своим разговором. Почему ты вдруг так переменилась?

Дина покраснела.

— Я знаю, что вела себя грубо. Так же как и Нильс. Мы оба просим у вас прощения.

— Потому что я едва не погибла? Или потому, что вы считаете, что после всего случившегося я не буду вашей мачехой?

Эрик взял мою руку. Я почувствовала нежное прикосновение его пальцев, но не была уверена в искренности этого жеста. Так дьявольски трудно прочитать что-либо в этих темных глазах!

— Сейчас не время говорить о мачехах и других проблемах. Просто поверь, что мы хотим заботиться о тебе. Неужели это так трудно?

— А почему ты не в Копенгагене? — поинтересовалась я. — Ведь это у тебя там дела, а не у Отто.

— Ты права, и, к несчастью, я скоро должен туда вернуться.

— Дядя Эрик остался, чтобы дождаться, когда вы будете в безопасности, — сообщила Дина. — Он считал, что кто-то должен быть рядом с вами. Особенно когда папе пришлось уехать. Пожалуйста, Луиза, не расстраивайтесь из-за его поведения. Нехорошо говорить, что твой отец не очень порядочный и честный человек, но я все-таки немного люблю его, в отличие от моего брата, который его просто ненавидит. — Дина по-взрослому пожала плечами. — Такое случается в семьях, как это ни печально.

— Но уже слишком поздно, — сказала я, глядя в потолок.

— Слишком поздно для чего, Луиза? — спросила Дина.

— Что ты пытаешься этим сказать? — склонился надо мной Эрик.

— Я не пытаюсь сказать, я говорю вам. У меня есть обручальное кольцо, и я найду его. Мне не следовало поддаваться уговорам Отто снять его. Но мы были женаты еще так мало, что мне не хотелось огорчать его, и я согласилась держать все в тайне.

Я посмотрела в голубые глаза Дины, в темные глаза Эрика и увидела в них удивление и нечто похожее на неудовольствие.

— Таким образом, у Дины и Нильса все-таки есть мачеха, — устало проговорила я. — Им придется смириться с этим.