Призрачная любовь

30

АСПЕН

Когда я переступаю порог родительского дома, мои руки угрожают отвалиться от тяжелых пакетов с продуктами, висящих на них. Не знаю, почему я решила, что могу готовить для всех. Я даже готовить то не умею. Но когда Остин позвонил и сказал, что у него есть потрясающие новости о ресторане, слова, казалось, сами собой слетели с моих губ.

В любом случае, сегодня я отвечаю за наше питание и очень серьезно отношусь к своей работе. Даже если им это не понравится, им лучше изобразить гребаные улыбки на своих лицах и сказать мне, как это чертовски вкусно.

У меня не хватает рук, чтобы закрыть за собой дверь, и мне ничего не остается, кроме как толкнуть ее задницей, и в ту секунду, когда стук двери эхом разносится по дому, я чуть не падаю.

— На пооооомощь, — стону я, едва способная переставлять ноги.

Смех разносится по фойе, и я поднимаю взгляд и вижу Айзека, прислонившегося к перилам лестницы.

— Ты не могла сходить дважды?

Мой взгляд в панике мечется влево-вправо, а сердце бешено колотится.

— Какого черта ты здесь делаешь? — говорю я себе под нос, когда он отталкивается от перил и шагает ко мне. Он осторожно забирает пакеты у меня из рук, оставляя меня ни с чем, кроме бутылки вина, и я крепко сжимаю ее, понимая, как сильно она мне может понадобиться.

— Ты думаешь, что Остин собирается сделать какое-то важное объявление и не пригласить меня?

Черт. Он прав.

Он наклоняется и прижимается поцелуем к моей щеке, как всегда делал в подобной ситуации, только на этот раз он позволяет своим губам задержаться, и мое сердце начинает бешено колотиться. Прошло всего несколько дней с той злополучной прогулки домой из бара “У Джо’, с заправки, с лучшего поцелуя в моей жизни и, конечно же, с его постели.

Будь моя воля, я бы никогда не покинула безопасность этой кровати. Тепло. Счастье. Шесть невероятных оргазмов, которые я испытала между тем судьбоносным поцелуем, изменившим мою жизнь, и моментом, когда я была вынуждена скатиться с кровати и тащить свою задницу обратно в свою квартиру, потому что мне нужно было на дневную лекцию. Я даже не думаю, что мы останавливались отдышаться, но это было все.

Услышав шаги в коридоре, Айзек отстраняется от меня и направляется вглубь дома моей семьи, надеюсь, к кухне со всеми моими продуктами, и, глядя, как он уходит, я начинаю по-настоящему паниковать. Как, черт возьми, я должна скрывать это от своей семьи? Одно дело, когда мы тайком встречаемся с Айзеком, когда у нас у обоих есть свои дома, но находиться в одной комнате, в окружении моей семьи? Черт. Я не знаю, способна ли я скрыть радость от любви на своем лице.

— Фу, — говорит Остин, проходя мимо Айзека и направляясь ко мне. — Кто тебя пригласил?

— Ты это сделал, придурок, — говорю я, и он закатывает глаза и неловко притягивает меня к себе в первое и, надеюсь, последнее странное объятие сбоку. Только он делает все еще хуже, когда целует меня в щеку.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда?

Я отталкиваю его от себя, уставившись на него с открытым ртом. Должно быть, он болен. Может быть, он подхватил что-то, пока его не было в городе.

— Что, черт возьми, на тебя нашло? — спрашиваю я, стирая его поцелуй со своего лица, как будто он мог каким-то образом отравить меня.

— Разве брат не может просто проявить немного привязанности к своей младшей сестре?

— Нет, — усмехаюсь я. — Ты ведешь себя странно. Ты скорее пукнешь на меня, чем проявишь привязанность. Что происходит?

Я задыхаюсь, мои глаза расширяются от ужаса.

— Вот дерьмо. Ты умираешь? Можешь оставить мне ресторан в своем завещании?

Остин закатывает глаза и тяжело вздыхает, а когда я ухмыляюсь и иду искать остальных членов семьи, он останавливается в фойе и притягивает меня обратно, заключая в крепкие объятия, а бутылка вина оказывается зажатой между нами.

— Я действительно рад, что с тобой все в порядке, — бормочет он. — Я чувствую себя дерьмово из-за того, что меня не было рядом с тобой в понедельник вечером. Не знаю, что бы я делал, если бы Айзек не нашел тебя вовремя. Мне так жаль, Аспен. Моей работой всегда было защищать тебя, и я подвел тебя.

Я вырываюсь из его объятий и одариваю его настоящей улыбкой, а не одной из обычных усмешек, которыми нам так нравится осыпать друг друга.

— Ты не подвел меня, Остин. Это была дерьмовая ситуация, и ты прекрасно с ней справился. Тебя не было достаточно близко, чтобы добраться до меня вовремя, поэтому ты позаботился о том, чтобы был кто-то другой, кто защитил бы меня так же яростно, как и ты. И он это сделал. Он все время разговаривал со мной по телефону и успокаивал меня. Он даже заставил меня сделать оружие из ручки, а потом выбил дерьмо из этого засранца. Ты все сделал правильно, и я так благодарна, что ты был рядом и ответил на звонок, когда я в тебе нуждалась.

— Фу, — говорит он, и его лицо искажается от отвращения. — Слишком много сентиментальности. Мне это не нравится.

— Ты первый начал.

— Ага, — усмехается он. — Напомни мне никогда больше так не делать.

Я закатываю глаза, и мы, наконец, выходим из фойе, оставляя это сентиментальное дерьмо позади. Когда мы проходим мимо гостиной на кухню, я обнаруживаю, что мама уже роется в моих сумках, а папа стоит рядом с ней, пытаясь сложить все это обратно.

— Привет. Руки прочь. Сегодня это мое шоу, — говорю я маме, подходя с другой стороны от нее только для того, чтобы получить от нее такие же крепкие объятия, может быть, даже крепче, чем у Остина.

— О, моя милая девочка, — говорит она, отказываясь отпускать. — Мне так жаль, что ты прошла через все это. Ты, должно быть, была так напугана.

Волна эмоций захлестывает меня, и я крепче прижимаю ее к себе, на мгновение не в силах выдавить ни слова из-за комка, образовавшегося у меня в горле. Несмотря на то, что прошло уже несколько дней и я долго разговаривала с ней по телефону, в материнских объятиях все еще есть что-то такое, что дает мне чувство безопасности, которого я никогда не смогла бы получить нигде больше, даже с Айзеком.

Ее рука блуждает по моей спине, и, когда я наконец начинаю обретать самообладание, я поднимаю взгляд. Поймав на себе пристальный взгляд Айзека, я вижу, что воспоминания о той ночи будоражат множество эмоций в нас обоих. Он выдерживает мой взгляд всего лишь мгновение, а затем неохотно отводит глаза, потому что, если бы он этого не сделал, я бы точно выдала нас.

Папа наклоняется и обнимает маму и меня, прежде чем поцеловать меня в висок.

— Ты правда в порядке, милая? — спрашивает он. — И даже не думай, чтобы лгать своему старику.

— Правда, — говорю я, вырываясь из их мертвой хватки. — Я в порядке. Я была немного потрясена, и ситуация определенно была не из лучших, но я в порядке. Скорая помощь увезла его в сопровождении полиции, и мы с Айзеком дали свои показания. Так что, если вы не против, я была бы очень признательна, если бы вы все убрали свои задницы с кухни, чтобы я могла приготовить нам всем потрясающий обед.

Мама закатывает глаза, а папа что-то бормочет себе под нос, и я вздыхаю с облегчением, когда они наконец направляются в гостиную. Только Айзек остается там, где и был.

— Эээээ. Неужели никто больше ни капельки не обеспокоен? — спрашивает он, заставляя маму, папу и Остина остановиться и оглянуться. — Аспен ни хрена не умеет готовить, и я не знаю, как вы, ребята, но у меня впереди напряженная неделя. Я не могу рисковать пищевым отравлением.

Моя челюсть практически отвисает до пола. Он не просто так это сказал.

— Хочу, чтобы ты знал…

Начинаю спорить я, когда вмешивается Остин.

— Да, не буду врать. Я тоже переживаю по этому поводу. На этой неделе я провожу собеседования с потенциальными сотрудниками, и будет не очень хорошо выглядеть, если я буду постоянно бегать туда-сюда из туалета.

Мальчики хихикают, как будто это самая смешная вещь в мире, а я подхожу к Айзеку и хватаю его за руку, прежде чем вытолкнуть его прямо из кухни к моему дебильному брату.

— Уносите свои задницы отсюда. Единственная причина, по которой кто-либо из вас проведет следующую неделю, обделываясь, заключается в том, что вы наконец поняли, как глубоко зарылись в задницы друг друга, и это превратится в кровавое соревнование, кто быстрее выберется наружу.

Остин просто смотрит на меня.

— Как ты смеешь так отзываться о моей заднице?

— Если уж на то пошло. Я ставлю на мудака номер 2, — говорю я, указывая на Айзека. — Не пойми меня неправильно, он определенно похож на любителя задниц, но, когда дело доходит до твоей, даже женщины бегут в противоположном направлении.

— Вот и пропал мой аппетит, — бормочет папа, прежде чем уйти с мамой.

Айзек ухмыляется, встречая мой взгляд.

— Спасибо. Я ценю твой вотум доверия, — говорит он. — И поскольку ты заговорила об этом, я действительно любитель задниц.

Остин изумленно смотрит на своего лучшего друга, а затем шлепает его по голове.

— Не говори таких вещей моей младшей сестре. Какого хрена, чувак?

Я едва могу сдержать смех. Если бы он только знал, что еще ему нравится говорить мне. Черт, если бы он только знал, какие вещи он делал со мной, в каких разных позах нагибал меня, и как он засовывал этот большой, восхитительный чле…

Смех Айзека прерывает ход моих мыслей, и я быстро отворачиваюсь к своим пакетам, пока румянец не появился на моих щеках.

— Ладно, вы оба убирайтесь. Мне нужно сотворить волшебство.

Остин усмехается.

— А у меня есть пицца, которая будет ждать, когда ты облажаешься.

— А у меня есть толстый двенадцатидюймовый розовый фаллоимитатор, который я засуну тебе прямо в задницу, — бросаю я ему в ответ. — В конце концов, Айзеку, должно быть, там одиноко. Я уверена, что компания ему не помешала бы.

Айзек заметно сглатывает, а его лицо морщится.

— Мне вдруг стало очень не по себе.

— Мне тоже, — бормочет Остин. — Должна ли так сильно сжиматься моя задница?

Я широко улыбаюсь, и с этими словами мальчики выходят из кухни, бормоча что-то друг другу, и я могу только предположить, что это бормотание во многом связано с тем, что я несу чушь, но все в порядке. Это был бы не семейный обед, если бы мы втроем не поиздевались друг над другом.

Наконец-то я могу приступить к работе и начинаю разгружать пакеты, а затем готовлюсь приготовить свои знаменитые спагетти с фрикадельками, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, это единственное, в приготовлении чего я хоть немного разбираюсь. На самом деле, если подумать, я действительно не знаю, как я выжила в колледже, живя одна.

Остин, Айзек и папа выходят на задний двор и стоят на террасе, любуясь видом с пивом в руках. Они стоят прямо перед кухонным окном, и я не могу не заметить, как Айзек незаметно наблюдает за мной. Каждый мой шаг отслеживается его темным взглядом, отводя глаза только тогда, когда Остин привлекает его внимание.

Мое сердце бешено колотится, и мне это безумно нравится. Это могло бы стать нашей вечностью, и я никогда не хотела ничего большего.

Еда почти готова, и я абсолютно уверена, что не собираюсь всех отравить, но, черт возьми, если бы это случилось, я бы точно выбрала Остина счастливым победителем, чтобы пожинать плоды такого подарка. Я начинаю доставать все тарелки и столовые приборы, а затем мчусь в кладовку, чтобы найти мамины модные солонки. Если Остин хочет сделать нам какое-то объявление, то, конечно, нам не помешают модные солонки.

Зайдя в кладовку, я окидываю взглядом полки, проклиная маму за то, что она вечно реорганизует свою кухню. Клянусь, с тех пор как мы с Остином переехали, она занимает свое время тем, что делает нелепые вещи вроде перестановки в доме. Должно быть, она получает нездоровое удовлетворение от того, что папа никогда ничего не может найти и постоянно просит ее о помощи. Наверное, это даже мило.

Найдя на одной из верхних полок солонки, я поднимаюсь на цыпочки и тянусь за ними, как раз когда кладовка погружается в темноту. Я задыхаюсь, когда большое тело прижимается ко мне, а теплые руки опускаются на мою талию. Я резко оборачиваюсь, и не успевает улыбка растянуться на моих губах, как губы Айзека оказываются на моих.

Он целует меня глубоко, и я таю в нем, каждый нерв в моем теле на пределе, пока я не вспоминаю, где, черт возьми, мы находимся, и не отталкиваю его от себя.

— Какого черта, по-твоему, ты делаешь? — я кричу шепотом. — Из-за тебя нас поймают.

Он снова делает шаг ко мне, и я упираюсь рукой в его сильную грудь, заставляя себя не распускать пальцы и не щупать упругие выпуклости его грудных мышц под рубашкой. Неужели мне будет так плохо, если я хоть на секунду почувствую их?

Черт.

— Притормози, Ковбой. Мы не будем делать это здесь.

— Давай, — стонет он. — Спорим, я смогу заставить тебя кончить еще до того, как кто-нибудь поймет, что нас нет. Это будет идеальная закуска к тому, что ты пытаешься здесь приготовить.

— Во-первых, мои спагетти с фрикадельками будут потрясающими. А во-вторых, я не сомневаюсь, что ты сможешь так быстро заставить меня кончить. На самом деле мы оба прекрасно знаем, как быстро ты можешь это сделать, но это произойдет не в маминой кладовке, — говорю я ему. — И раз уж мы заговорили о неподобающих вещах, которые любит делать Айзек Бэнкс, не мог бы ты хотя бы попытаться не делать это таким очевидным?

— Это все часть веселья, Птичка. Разве тебя не возбуждает мысль о том, что нас могут поймать в любой момент? — спрашивает он. — Кроме того, Остин слишком занят сексом с Бекс, чтобы обращать внимание на то, чем мы занимаемся.

У меня отвисает челюсть.

— Что он делает?

Дверь кладовой распахивается, и моя мама стоит перед нами, ее понимающий взгляд прикован к тому, как его руки сжимают мою талию, и к тому, как наши тела, кажется, слились воедино.

Мои глаза расширяются от ужаса, и между нами троими воцаряется тишина, а когда она поднимает на меня взгляд, эта тишина начинает меня пугать.

— Мам, я…

— О, это будет весело, — говорит она, и на ее лице расплывается лукавая ухмылка.

Руки Айзека опускаются с моей талии, но они не отпускают меня, поскольку его пальцы скользят вниз по моей руке, минуют запястье, прежде чем схватить мою ладонь.

— Энджи, я могу объяснить, — начинает Айзек, готовый к последствиям.

— Не нужно ничего объяснять, любимый. Я надеялась на это долгое время.

— Правда? — я выдыхаю.

Нежность мелькает в ее глазах, когда она с любовью смотрит на меня.

— Конечно, милая. Я всегда знала, как много он для тебя значит, и какое-то время переживала, что этого никогда не случится, поэтому то, что между вами наконец-то что-то начало расцветать, согревает мое сердце так, как ты и представить себе не можешь. Лучшей пары для своей девочки я и желать не могла. Однако, — говорит она, и ее взгляд темнеет, когда она переводит его на Айзека. — Это моя кладовка, и она не предназначалась для твоих антисанитарных ласк. Если ты хочешь делать с моей дочерью непристойные вещи, то, пожалуйста, делай это в своей собственной кладовке.

Вот дерьмо.

Айзек прочищает горло, и я смеюсь, потому что никогда не видела его таким пристыженным за миллион лет, что я его знаю.

— Я, э-э-э… я позабочусь об этом.

— Позаботься, — говорит мама.

Айзек морщится и делает шаг, чтобы пройти мимо мамы в дверной проем, когда она останавливает его, положив руку на его широкую грудь. Его взгляд устремляется на нее, и напряженность в ее глазах говорит мне о том, что именно сейчас сорвется с ее губ.

— Он убьет тебя.

Айзек кивает.

— Я знаю.

— Не держи его долго в неведении, — предупреждает она. — Чем дольше ты будешь ждать, тем труднее ему будет преодолеть это.

— Есть какой-нибудь совет, как мне сообщить новость?

Мама усмехается и указывает на свою любимую кладовку.

— Не так.

Айзек снова кивает, как болванчик.

— Принято к сведению.

И с этими словами он уходит, оставляя меня разбираться с мамой, но вместо того, чтобы получить нагоняй за то, что я залезла пальцами в банку с печеньем, она подходит ко мне и заключает меня в свои теплые объятия.

— Я так счастлива за тебя, милая.

— Спасибо, но не забегай вперед, — предупреждаю я, отстраняясь, пока мы зависаем в кладовке. — Это что-то новое. Типа, совсем новое. Кто знает, как все обернется?

— Ты забываешь, Аспен. Я знаю этого парня почти всю его жизнь. Мне приходилось накладывать пластыри на его раны и наблюдать из зала, как он получал награды в школе. Я такая же мать для Айзека, как и его собственная мать, и поэтому я знаю его сердце так же, как знаю твое или Остина. Он хороший мальчик и безумно любит твоего брата. Он бы не шел на риск с тобой, если бы не планировал, что это будет иметь значение.

Я морщусь.

— А если я как бы вынудила его к этому?

— Я придерживаюсь того, что сказала. Он сильный и знает, как сказать "нет", поэтому, что бы ты ни заставила его сделать, он бы этого не сделал, если бы не видел, к чему это приведет. Но с хорошим приходит и плохое, и у него много шрамов, полученных еще до усыновления, так что когда нужно быть терпеливой, будь терпеливой, а когда нужно подтолкнуть, подталкивай.

Я снова подхожу к ней и обнимаю.

— Спасибо, мам.

— О-о-о, какая гадость, — голос Остина гремит по кухне. — Что это за запах?

Мое лицо вытягивается, и ужас пронзает меня.

Фрикадельки.

— ЧЕРТ!

Я выбегаю из кладовки и обнаруживаю, что Остин навис над моими фрикадельками, в ужасе глядя на них. Я отталкиваю его с дороги, и когда заглядываю в сковородку, меня охватывает опустошение.

— Ах, черт, — говорю я, как раз в тот момент, когда звук дверного звонка наполняет дом моего детства.

— Как раз вовремя, — говорит Остин. — Это наша пицца.

Я изумленно смотрю на него.

— Ты ожидал, что я все испорчу?

— Нет, — смеется он, когда входит Айзек, и его лицо морщится от запаха подгоревших фрикаделек. — Я, блядь, надеялся на это.