Призрак мисс Миранды

Глава 15

При свете дня все смотрится веселее и радостнее. По крайней мере, внешне. И трудно было не поддаться общему веселью, царившему в эту субботу, — отснята последняя сцена, и команда была счастлива. Последняя сцена, как это часто бывает при съемках, по сути, открывала фильм. Технически она была достаточно сложной — всадник, стоящий на вершине одного из холмов Даунса, рассматривает долину: сначала появляется каминная труба нашего дома, а потом и сам Холлиуэлл-Грейндж, тонущий в туманной завесе, что ползет от реки и близлежащих морских просторов.

Весь день был полон приездов и отъездов. Николас Пембертон, ведущие актеры, часть остальной труппы, продюсер, художник — все спешили попасть в кинотеатр в Кастл-Лэнгли, чтобы просмотреть последние отснятые куски.

Мы с Таней присутствовали при их возвращении. Мисс Сильвестр обнималась со всеми подряд, включая, естественно, Николаса Пембертона, — и даже со своей бедной затюканной костюмершей Габби.

Гарри Хеннесси был в таком приподнятом настроении, что после чаепития залез на крышу и, подвергаясь риску, оседлал каминную трубу, дабы водрузить на ней флаг Сассекса, который был при нем во время съемок, — хотя, сколько я себя помню, никаких стягов над каминной трубой не развевалось.

Короче говоря, с этим хаосом не могло сравниться даже окончание учебного года в начальной школе Дервент-Лэнгли. И даже неожиданный штормовой порыв ветра, который пронесся где-то около шести, не сказался на всеобщем воодушевлении. Стремительные порывы ветра вызывали внизу веселое столпотворение — техники укрывали оборудование в огромном фургоне, а костюмеры и осветители набились в свободный автобус, направлявшийся в деревню.

— Нет, мэм, мы слишком счастливы, чтобы тут же пускаться в дорогу, — объяснил моей матери Гарри Хеннесси, пощипывая одну из ее запеканок с лобстером. — Но, черт побери, — иронически прищурился он на струи дождя за окном и проблески далеких молний, — у вас тут стоит добрая старая британская погода. И даже более того. Но все равно мы счастливы, что сняли хороший фильм, обреченный на успех.

Все мы уютно расположились в гостиной нашей квартиры на втором этаже — Николас Пембертон, звезды, капитан Коггин и мы трое.

— Я согласна с Гарри, — расплывшись в счастливой улыбке, объявила Сильвия. — Как хорошо нам было в вашем романтичном старом доме! Силы небесные! У вас тут часто так громыхает? Я терпеть не могу гром! Но все равно — какое чудо, что мы отсняли столь восхитительные сцены. Ник, ты в самом деле уговорил организатора кинофестиваля просмотреть отснятые куски? Ник, дорогой, он действительно сказал, что ты сделал настоящую звезду? — Она взяла его за руку и кокетливым властным движением повлекла за собой, уводя от нас.

Должна сказать, что из всей киногруппы на Николасе Пембертоне веселье сказывалось в минимальной степени. Но, как мать объяснила капитану Коггину, это объяснялось большим объемом предстоящей работы над фильмом. По возвращении в «Элстри» начнется монтаж, пленку придется резать и склеивать, и нет ничего удивительного, что режиссер уже сегодня ходит бледный и озабоченный.

Разговор как-то не клеился. Наша маленькая долина была известна в Даунсе своими штормами. Их мощь объяснялась расположением окружающих холмов и туннельным эффектом, связанным с формой устья. Когда шторм доходил до нас, он словно бы попадал в ловушку чашеобразной долины, из которой не мог выбраться.

— Не обращайте внимания, — попросила мама, когда особенно громкий раскат грома, от которого у нас вздрогнула земля под ногами, отразившись от холмов, скатился в долину. — Лучше давайте праздновать.

— Розамунда, я зажгу лампы, а ты пока налей чашку Сильвии. Господи, как быстро пришла ночь!

Но дело было не только в том, что в это время года быстро темнело. Черные штормовые облака, в толще которых поблескивали молнии, затянули все небо от края до края.

Поскольку я родилась и выросла в этих местах, то слишком привыкла к штормам, чтобы бояться их. Но относилась я к ним с привычным для местных жителей уважением. Человек должен считаться с силами природы, такими, как ураганы или приливы. И тем не менее я даже как-то сочувствовала Сильвии, когда она театрально ужасалась оглушительным раскатам и слепящим вспышкам.

Как и мать, я попыталась развеселить Сильвию, наливая ей кофе:

— Здесь говорят, что чем громче раскаты, тем скорее все кончится.

— Мне тоже кажется, что долго это не продлится, — пришла мне на помощь Таня. — Скорее всего, кончится ко времени прилива.

— Черта два с приливом! — Капитан Коггин был явно не из тех, кто верит женским фантазиям. — В жизни такой чуши не слышал! Ну почему сельские женщины ровно ничего не понимают в природе? Господи помилуй! — Он вытащил из кармана старинные часы и воззрился на них. Может, причиной моей обостренной чувствительности было присутствие мистера Пембертона, или наэлектризованный воздух, или же воспоминание о той странной тени на циферблате «солнечных часов», но мне показалось, что он томительно долго рассматривает часы, делая какие-то мысленные расчеты, после чего у него разительно изменилось выражение лица.

Голосом, который мама называла военно-командным, он обеспокоенно бросил:

— Прилив начался несколько часов назад. Высшая его точка придется на полночь. Через три часа.

Он поставил чашку, которая, к моему удивлению, задребезжала на блюдце.

— А теперь, если вы позволите дать вам совет, миссис Воген, нам пора собираться в дорогу. Похоже, что шторм не собирается стихать. И вплоть до высшей точки прилива он только усилится. — Он сделал несколько шагов к окну. — Аллея уже наполовину скрыта водой. Считайте, что вам крупно повезло, если не залило двигатель. — Он бросил взгляд на Николаса и перевел его на Гарри. — Хорошо, что остальные успели уехать.

Мисс Сильвестр вскочила и с театральной аффектированностью стала искать свою сумочку. Но, похоже, она внезапно растерялась и теперь не знала, что делать, раздираемая страхами остаться или оказаться в пути во власти шторма.

Меня не покидало убеждение, что капитан Коггин, как всегда, вмешивается не в свое дело, — вплоть до той минуты, когда Николас Пембертон тихо предложил:

— Что ж, сэр, ваша машина куда старее нашей. Так что мы уступаем вам право первым двинуться в путь. Не сомневаюсь, что вы справитесь с трудностями.

— Я, мой дорогой мальчик? — поразился капитан Коггин. — Конечно же, об этом не может быть и речи! В такой шторм никому не под силу вести машину. Тем более, что моя дряхлая колымага не выдержит прямого попадания, да и ведет она себя как старый упрямый мул. Стоит упасть капле дождя, как она отказывается заводиться.

— В таком случае, — спокойно сказал Николас Пембертон, — считайте, что моя машина ведет себя точно так же. — Но стоило очередной вспышке молнии озарить комнату, как Сильвия Сильвестр разрыдалась по-настоящему.

Показалось, что один из самых мощных юпитеров полыхнул с такой силой и яростью, что сжег генератор, ибо вслед за ослепившей нас вспышкой последовал оглушительный грохот. От его раската качнулся дом. И когда громовые отзвуки с ворчанием удалились в сторону моря, я услышала шелест осыпающейся каменной кладки.

— Попало прямо в нас?

— Что-то повреждено?

— Иисусе, удар был прямо рядом!

Первой моей реакцией было удивление, что разряд молнии не нанес никакого серьезного ущерба. Строго говоря, не было никаких оснований считать, что рухнула каминная труба или же разлетелись черепицы на крыше вместе с кирпичами стены. Был слышен только шум дождя, рокот бурлящих речных струй и испуганное ржание Леди Джейн. Я вместе с другими кинулась к окну и недоверчиво приникла к нему.

Открывшееся пространство озарялось постоянными вспышками молний, а сквозь тяжелую завесу туч пробивалось какое-то зловещее свечение. Только теперь стал ясен урон, который нанес последний удар молнии. Самый высокий из троицы древних сассекских дубов, что стояли рядом с подковообразной излучиной, рухнул в реку.

Вода бурлила и пенилась у этой неожиданной запруды. А затем прямо на наших глазах от реки отделился рукав, затопивший тропинку, что лежала ниже уровня сада. Миновав Тропу мисс Миранды, река, разделившись, отрезала нас от мира и, обогнув дом, снова слилась в единый поток.

Все происходило так спокойно и величаво, что я не верила собственным глазам. Река, наконец свершила то, к чему всегда стремилась, залив столь соблазнительную тропинку, пролегающую рядом с излучиной. И только сейчас меня внезапно осенило, что мы оказались на острове.

Как ни странно, Сильвию Сильвестр заставило впасть в истерику отнюдь не зрелище, что открывалось из окна, а потухшая лампа. Она погасла мгновенно и неожиданно, но мы, местные обитатели, к этому давно привыкли. Стоило разразиться шторму, как наши воздушные кабели выходили из строя. Но в эту ночь даже для матери и нас с Таней наступившая темнота лишь подчеркнула то ужасное положение, в котором мы оказались.

— Не обращайте внимания, — коротко бросила мама, как всегда в таких случаях сразу берущаяся за дело. — Для таких ситуаций у нас всегда есть в запасе свечи. И еще керосиновая лампа на кухне. Будьте любезны, капитан, приведите ее в порядок. — Хотя я не видела ее лица, но по тону голоса поняла, что она улыбается. — Обещаю, что нам тут будет очень уютно.

Но Сильвия Сильвестр не хотела, чтобы ее успокаивали. Ее то и дело сотрясали приступы хриплого визгливого смеха, перемежавшегося слезами и сетованиями.

— Я так и знала! — всхлипывала она, глядя, как мама водружает на столе канделябры. — И всегда это говорила, не так ли, Николас? Я знала, что мы обитаем в жутком доме.

— Чушь, — мягко сказала мама, потрепав ее по плечу. — В этом доме всегда царили мир и спокойствие.

В мерцании свечей лицо Сильвии было белым и застывшим, как бумажная маска; глаза потемнели, как куски антрацита, а застывший перекошенный рот приоткрылся. И из него хлынул бесконечный поток слов. Остановить его было невозможно, как разбушевавшуюся реку за стенами дома.

— Я всегда знала — тут что-то должно случиться. Я чувствовала это до мозга костей. Тут вовсе не безопасно. И все это знают. Дом может рухнуть. Вот что тут случится!

Должна признаться, что ее слова, сопровождаемые раскатами грома и ревом реки, в плену которой мы оказались — тем более, что я хорошо знала состояние стропил и фундамента, — заставили меня не на шутку встревожиться, но я прекрасно понимала, что худшее в нашем положении — это ее истерический смех.

Смешно, говорила она, вот уж жутко смешно, что когда она отыграла в таком фильме и когда все — тут уж она не ошибается, правда, Николас? — включая того типа из оргкомитета фестиваля, говорят, что лента войдет в историю киноискусства, а ее ставят вровень с Софи Лорен и Брижит Бардо, — надо же такому случиться! Да это же курам на смех. Как там говорил. Ник, тот парень, что пишет сценарий… трагедия из кухонной раковины — ну вот теперь это понятно. И в этот самый счастливый день дом, который всегда ненавидел ее, наконец отомстил. Честное слово, она прямо помирает со смеху!

Она откинула голову. Отблески свечей мерцали на золотисто-рыжеватых волосах, а тень ее падала на дальнюю стену.

Страх очень заразителен. Внезапно Сильвия вновь обрела столь разительное сходство с портретом мисс Миранды, что у меня замерло сердце, а руки покрылись гусиной кожей. С призраками, привидениями и прочими необъяснимыми явлениями лучше иметь дело при свете дня или же в компании у жаркого камина, но в древнем доме, у стен которого ревет река, где скрипят стропила и дребезжат двери, страхи кроются в каждом темном углу, а в вышине тем временем бушует шторм.

— Ох, да ради Бога, Сильвия, — взмолился Гарри Хеннесси, — успокойся! Это всего лишь доброе старое английское лето. Уж тебе ли этого не знать!

Сомневаюсь, что она услышала его. Разряд грома заглушил очередную вспышку ее истерического смеха, и, когда раскаты смолкли, она снова стала всхлипывать.

Конечно же, она все знала заранее. Ей рассказывали, ее предупреждали в деревне. Все тут знают, с этим домом что-то нечисто. Да она и сама видела привидение, разве не так? Ник ей не поверил. И вообще он ей не верил, что бы она ни говорила. Он ей вечно втолковывал, что она врушка и выдумщица. Ладно, порой она несколько преувеличивает, но не больше, чем другие. Но только не сейчас.

Ей и в деревне говорили, что если появится призрак мисс Миранды, то дом обречен. Обречен — вы это понимаете? Или Ник думает, что и призрак — всего лишь выдумка? Чтобы напугать ее? А если это и так, она-то знает, кто во всем виноват. Некая влюбленная личность, которая находится совсем близко…

И тут Николас Пембертон врезал ей оплеуху. И довольно увесистую.

Я хотела бы сказать, что он ударил ее не столько в гневе, сколько из сострадания. Но даже в своем состоянии, раздираемая тревогой, горем и беспокойством, я поняла, что истина заключается в обратном. Точно нацеленная пощечина была полна ярости и сказалась как нельзя лучше.

В первый раз с лица Сильвии сползла маска. Даже в неровном свете канделябров было видно, как у нее изменились черты лица. Рот искривился от ярости и удивления, глаза вспыхнули, и лоб пошел морщинами. Бледные щеки заалели гневными пятнами.

Она разрыдалась, как ребенок. Обозвала его животным и бандитом. Она кричала, что не может понять, как вообще взялась у него сниматься. Но спустя какое-то время Сильвия позволила ему уложить себя на диван, а когда рядом с ней присела мать, заснула от усталости. Словно передала весь груз ответственности за себя, полностью доверившись ему. А я всегда думала, что и это является частью любви.

Как только она уснула, Николас Пембертон взял нас с Таней за руки и отвел на кухню. Оглянувшись, он кивком головы пригласил еще двух человек.

И теперь я думаю, что, стоит мне ощутить запах горячего воска и парафина, я снова увижу нашу маленькую кухоньку, где мы сгрудились впятером на военный совет. Шторм крепчал. Он с завыванием обтекал углы дома, ревел в широком жерле камина, швырял в стекла пригоршни дождя и сотрясал оконные рамы.

Дом под нашими ногами содрогался и покачивался от громовых раскатов. И то ли от порывов ветра, то ли от нашего взволнованного дыхания язычки свечей колебались, бросая причудливые тени на стол и стены.

Как-то естественно и по молчаливому взаимному согласию Николас взял руководство на себя. И столь же естественно все мы, даже капитан Коггин, подчинились ему.

Как только за нами закрылась дверь, Николас, не тратя времени на предисловия, обратился к нему:

— У вас что-то на уме, сэр. Я это заметил еще в гостиной. Что именно?

Естественно, капитан Коггин, верный себе, сделал паузу, прежде чем ответить, и Гарри Хеннесси воспользовался ею:

— Послушайте, Ник. У меня тоже есть кое-что на уме. Все это мне совершенно не нравится. Нет, сэр! И заверяю вас, со мной согласится любой моряк. В этом долбаном шторме есть что-то зловещее! А за облаками висит огромная белая луна!

— Верно, — подтвердила я, вспомнив маленький циферблат «солнечных часов» и пугающую лунную тень. Я похолодела при этом воспоминании, словно чья-то ледяная рука сжала сердце, лишая меня мужества.

— А с неба так и льются потоки воды, — хрипло прошептал Гарри Хеннесси, в котором сейчас проявилось какое-то сходство с истеричной Сильвией, оставшейся в другой комнате. — Река вздулась, вот-вот выйдет из берегов, и…

— Именно это вы и хотели сообщить, сэр? — обращаясь к капитану, Николас нетерпеливо махнул рукой, чтобы Гарри замолчал.

— Не только. Нечто вроде, но это еще не все. Господи, да все куда хуже! — Капитан облизал губы и нахмурился. — Сегодня полнолуние, и идет прилив весеннего равноденствия. Прибой очень мощный, как вы видите. С моей точки зрения, Холлиуэлл стоит слишком близко к береговой полосе. И с каждым годом приближается к ней. Эрозия берега. Такое бывает. Я всегда обращал на это внимание. Но разве можно заставить женщин слушать? Вы же знаете, им чужда рациональность.

— Имеет ли весенний прилив отношение к сказанному? — Николас Пембертон решительно вернул его к теме разговора.

— В полной мере. Ну, может, не совсем в полной. Но в немалой. Так и есть. Несколько недель шли проливные дожди, скажу я вам. Впрочем, вы конечно же в курсе дела. А теперь еще и этот проклятый потоп, не говоря уж о шторме. И мне не нравится сочетание всех этих факторов. Это как в армии. Вы можете отбить последовательные атаки с фронта и флангов, отбрасывая батальон за батальоном. Но не в том случае, если наступление идет со всех сторон. Вот когда надо остерегаться!

— Остерегаться чего, сэр?

— Повторения истории. Что часто случается, как вы знаете. — Он помолчал, пока не стихли отзвуки очередного громового раската. Пока он говорил, я рассматривала лица присутствующих. У меня вспотели ладони, а во рту пересохло от тревожного ожидания. Внезапно я почувствовала, что, подобно Сильвии Сильвестр, могу разразиться истерикой. Словно и я заранее знала, что может случиться нечто подобное. Сомнения вызывали только сроки.

И затем я вспомнила приметы и знаки, которые можно было счесть предостережением. То странное чувство, которое я испытала в первую же минуту, стоило Николасу Пембертону ступить на порог Холлиуэлл-Грейндж, после чего нарушился и не вернулся привычный порядок вещей. Уверенность Сильвии Сильвестр, что перед ней на Тропе мисс Миранды предстало какое-то странное видение. Письмо в «Курьер», автор которого утверждал, что глубокой ночью видел свечение и слышал звуки. Загадочная лунная тень, которая зловещим предупреждением легла на циферблат «солнечных часов, которые не были солнечными часами»… Что еще?

Даже сходство Сильвии Сильвестр с обликом давно почившей мисс Миранды намекало, что время может вернуться вспять и что история, в самом деле повторяется. И что ей и ее возлюбленному придется сыграть очередную главу в трагедии, связанной с этим домом.

И хотя все это можно было отбросить, как туманные и запутанные истории о привидениях, годные лишь на то, чтобы пугать женщин, сейчас нам пятерым пришлось отнести их к разряду рациональных фактов, вызывающих если не мрачные предчувствия, то, по меньшей мере осознание неминуемой опасности.

— Значит, история? — повторил Николас Пембертон, пока капитан, прищурившись, оценивающе смотрел сначала на Таню, а потом на меня: думаю, он хотел убедиться, что мы скроены из более крепкого материала, чем мисс Сильвестр.

По всей видимости, именно так он и решил, ибо коротко бросил:

— Да. И я не собираюсь говорить обиняками. Вы можете и не знать, но история — мое хобби. И, будучи старостой приходского совета, я очень тщательно изучал церковные записи. Конечно, это может и не повториться. В последний раз по-настоящему тяжелое бедствие обрушилось на эти места триста пятьдесят семь лет назад. Случались и другие несчастья, но такие — никогда.

— Триста пятьдесят семь лет назад, — пробормотала я. — Тогда и водрузили те маленькие «солнечные часы, которые не были солнечными часами».

— Возможно, — бросил капитан Коггин, нетерпеливо восприняв женское вмешательство.

— «Когда Дервент, разлившись, до неба достанет», — громко сказала я. — Все думала, что бы это значило. Теперь я знаю. Конечно, именно так это и должно выглядеть — ярость Дервента.

С нескрываемым ехидством капитан Коггин сказал, что не имеет ни малейшего представления, о чем я веду речь. Но я угадала. Ярость.

Затем он пустился в описание обрушившейся на берег стены воды — это бывает, когда в устье реки сталкиваются мощное течение и напор прибойной волны, чему способствует и туннельный эффект речного русла.

— Конечно, этого может и не произойти. Будем надеяться, что этого не случится. Но луна, прилив, время года — все сошлось как нельзя лучше.

— Или хуже, — мрачно бросил Николас.

— И к тому же еще ветер и течение, — снова мы услышали хриплый шепот Гарри Хеннесси. — Силы небесные, да к нам ведь никто не придет на помощь!

— Именно так. Но даже в этом случае могут всего лишь повториться события двадцатипятилетней давности, когда вода затопила комнаты нижнего этажа.

— А если все сложится по-другому?

Капитан Коггин пожал плечами.

— Скажите, — спросила Таня, — а что было в тот раз? Триста пятьдесят семь лет назад?

— Насколько я мог понять из хроник, смыло все дома в деревне. Хотя они стояли высоко. А ваш дом расположен ниже всех. Я часто говорил вашей обаятельной матери…

— Но ведь Холлиуэлл не был тогда окружен водой, не так ли, сэр? Как сейчас. И до деревни не добраться никакими силами — ни за деньги, ни из-за любви к искусству?

— Совершенно верно.

— А что дом? — замерла я от ужаса. — Что случилось с домом?

— Он очень серьезно пострадал. Насколько я понял, вода дошла до крыши. Да вы и сами знаете, какие конструкции были полностью заменены. Но он устоял. Да, даже тогда он устоял.

— Устоит и теперь, — воскликнула я с убежденностью, которая была очень далека от того, что я на самом деле чувствовала.

Но меня никто не услышал. Не проронив ни слова, Николас Пембертон вышел в холл, и я услышала, как он вращает диск телефона, набирая номер.

— Ну что ж, ребята, — улыбнулся Гарри. — У нас есть то, чего не было в те давние времена. Старый добрый телефон Эдисона и Белла! Как я им благодарен! К нам, затерянным во времени и пространстве, придет на помощь какой-нибудь парень с яхтой… этот ваш приятель, девушки, поднимется по реке… или, может быть, спустится по течению и подберет нас. Ради Бога, — смеялся он, — вот это будет классный финал! Публике понравится! В завершение фильма всех спасают на лодке. Из ряда вон, правда? Или нет — так вот обычно и случается в нашем маленьком старом Сассексе!

Но пока он заливался смехом, думаю, я поняла то, что все уже знали. Ибо Николас до сих пор набирал номер. Мы на кухне замерли. Когда Гарри замолк, никто не проронил ни слова. Перед лицом угрожавшей нам беды любая фраза была бы банальной и несущественной. Я смотрела, как сквозняк колыхал язычки свечей, по потолку и стенам плясали причудливые тени, и к ним тянулись от фитилей темные дымки; я слушала тихое мягкое шипение маленькой керосиновой лампы.

Кроме ударов ветра о стены дома и громовых раскатов, не доносилось никаких других звуков, если не считать поскрипывания стропил, неумолчного треска телефонного диска и пару раз издалека прозвучавшего испуганного ржания Леди Джейн.

Снова возник Николас Пембертон. Он тщательно прикрыл за собой дверь и лишь затем обратился к нам подчеркнуто спокойно:

— Конечно, этого и следовало ожидать. Электропровода оборваны, и, скорее всего, телефонную связь постигла та же участь. Одно из неудобств жизни в сельской местности. — Он помолчал, прежде чем добавить обыденным деловым тоном: — Похоже, от внешнего мира помощи нам не дождаться.