Призрак мисс Миранды

Глава 16

Нет, все же выход был. Именно поэтому я отвела глаза от Николаса Пембертона. Я опасалась, что если он встретит мой взгляд, то поймет, что у меня на уме. Не знаю, почему я этого боялась, разве что слышала, что люди, которых любишь, часто наделены способностью читать твои мысли, а я не хотела, чтобы он догадался о моей идее и разрушил ее.

Причина ее возникновения в немалой мере объяснялась той неожиданной слепящей вспышкой, которая поразила дубы. Но думаю, на самом деле ее можно было объяснить совпадением реплики Гарри, что в те давние времена не было телефонов, и моих размышлений об отчаянной скачке мисс Миранды навстречу своему любимому. Заржала Леди Джейн. Вошел Николас и объявил, что от внешнего мира помощи нам не дождаться. Так оно и появилось — единственно возможное решение.

— Я всего лишь на минуту, — взялась я за ручку двери. — Леди Джейн волнуется. Она боится шторма. — Это было не совсем правдой. В действительности она боялась всего лишь грома. А встречный ветер и дождь приводили ее в восторг. — Хочу убедиться, что с ней все в порядке.

Похоже, никто не заметил моего ухода. Или точнее, сей факт был отмечен, но все были заняты совсем другими проблемами. Когда я закрывала за собой дверь, мужчины обсуждали возможность сколотить плот и прикидывали, как разжечь костер, чтобы подать сигнал тревоги.

На лестнице было темно, и стоял какой-то странный сырой и зловещий запах речной воды, который проникал даже сквозь эти толстые, некогда надежные стены. Их поверхность была сырой на ощупь. Ступеньки лестницы скрипели и стонали. Окна дребезжали, словно в них кто-то ломился. Сам дом подрагивал и содрогался, как древний парусник, застигнутый ураганом. Разряды молний, пусть и не такие мощные, полыхали за большим лестничным окном, освещая серое водное пространство, волны которого плескали лишь в броске камня от дома.

Меня колотило и от страха, и от холода. Несколько секунд я стояла на нижней ступеньке, мучась опасениями, в которых смешались и суеверия, и достоверные факты. Мне совершенно искренне хотелось, чтобы мои фантазии воплотились в жизнь и грубо остановили меня.

Не знаю, сколько времени я не могла сдвинуться с места, сотрясаемая трусливой дрожью. Скорее всего, несколько секунд. Затем я услышала, как в холле ожили дедушкины часы; их неумолчный звон дал понять, что близится опасное время, когда прилив достигнет высшей точки. Их гулкие удары падали в пустоту один за одним, как капли воды.

Я решительно миновала лестницу, ощупью проложила путь по знакомому коридору, то и дело спотыкаясь о наваленные ящики с кинооборудованием, и, наконец, коснувшись теплой зеленой байки на двери, распахнула ее.

Я на ощупь знала каждую плиту двора, но этой ночью они были холодными, сырыми, и от них, казалось, тоже шли запахи речной воды, как на Тропе мисс Миранды. С трудом заставив себя сделать первый шаг, я пустилась бегом, разбрызгивая лужи дождевой воды и пригибаясь под порывами ветра, который обрушился на меня, стоило открыть тяжелую дубовую дверь.

Наконец я добралась до конюшни.

Мы так и, не провели в нее электрическое освещение, поэтому на крючке у двери всегда висел массивный фонарь. Снимая его, я надеялась, что батарейки не сели.

Со вздохом облегчения я увидела, как на двери конюшни заплясал мощный луч света. Когда я подняла щеколду, меня встретило тихое ржание Леди Джейн.

Как только я толчком распахнула двери, она ткнулась носом мне в руки. Я почувствовала ее трогательно доверчивую, теплую и шелковистую морду.

— А теперь слушай меня, — шепнула я, накидывая уздечку ей на голову. — Тебе предстоит важная задача.

Хотя я не принадлежу к тем людям, которые разговаривают с животными человеческим языком, не сомневаюсь, что Леди Джейн неподдельно удивилась, когда я заправила ей в рот удила. Но безропотно взяла их, не закусив.

В конюшне звуки шторма слышались отчетливее и вызывали, куда большую тревогу. Мне казалось, что из-за стен доносится рев реки, которая прокладывала себе новое, столь опасное русло.

— Знаю, что такая ночь не для скачек, — бессвязно бормотала я. — Но это очень важно. — Она всхрапнула, раздув ноздри, пока я возилась с упряжью, и, почувствовав на руках ее теплое дыхание, я, как ни странно, приободрилась, видя, что Леди Джейн слушается меня.

— Сахара у меня нету, — объяснила я ей, когда она ткнулась носом мне в карман. — Но обещаю, что Робби вывалит его тебе целую кучу. — Я должна была уточнить: «если мы до него доберемся», но вместо этого сказала: — Когдамы до него доберемся. — Затем из дальнего угла конюшни я притащила седло.

В знак протеста Леди Джейн заплясала на месте, когда я торопливо забросила седло ей на спину, и удивленно повернула голову. Мне показалось, что она вздрогнула, когда я затягивала подпругу и прянула ушами, прислушиваясь к звукам снаружи.

— Вот так. — Я выпрямилась и пригладила волосы. — Предстоит нелегкая работа. Но нам придется с ней справиться. — Я натянула поводья, и она тут же послушно двинулась за мной. Не упираясь и не возмущаясь. Словно мы собрались на обыкновенную прогулку. Преодолевая сопротивление старого ржавого засова на двери, я кинула поводья ей на шею.

— А теперь Леди Джейн, — перекрикивая шум ветра, я говорила с ней не столько для того, чтобы успокоить ее, сколько чтобы привести в порядок сумятицу собственных мыслей, — первым делом придется пуститься вплавь. Мы-то оба знаем, что тебе это под силу. Помнишь, как ты плавала по реке? Затем — к «Высоким полянам». Ты готова. Леди Джейн?

Мне хочется думать, что она всхрапнула в знак согласия, когда, наконец я распахнула дверь. Но скорее всего, я ошибаюсь. Кроме того, ее начала сотрясать крупная дрожь, когда, наконец мы вышли в штормовую ночь.

И все небо от края до края, и весь окружающий мир, казалось, превратились в серое бушующее водное пространство. Конюшенный двор был залит темными лужами, которые вскипали пузырями. Ветер швырял в лицо потоки воды, струи которых били по щекам, стучались в окна и грохотали в водосточных трубах. И что хуже всего, при вспышках молний было видно, что прямо перед нами простирается кипящая водная гладь.

— Идем, Леди Джейн, — велела я, заставив ее сделать первые несколько шагов. Лошадь переступила порог конюшни, и я вывела ее во двор. Я видела, что она вздрагивала при каждой вспышке, рассекавшей небо у нас над головами.

— О'кей. Минутку!

Это были не мои слова. Я дернулась, как Леди Джейн при вспышке молнии. Это был чужой голос. Мужской голос откуда-то из-за спины. Мужская рука легла мне на плечо, и мужская рука перехватила у меня поводья.

— Куда это вы собрались? — насмешливо осведомился знакомый голос.

— Конечно, в «Высокие поляны». К Робби.

Николас Пембертон не поинтересовался, почему именно к Робби. Но вопрос этот витал в воздухе, и я торопливо продолжила:

— Разве вы не видите, сэр, что это наша единственная возможность…

— Отнюдь. Я прекрасно это понимаю. — Но, тем не менее он не вернул мне поводья.

— Леди Джейн умеет плавать. И знает дорогу. Она найдет путь там, где мне это не под силу. Нужно только задавать ей направление. Держать повод, а она сама справится.

— Так я и думал. А теперь возвращайтесь в дом. — С силой, оправданием которой могло быть только напряжение этих минут, он подтолкнул меня к дверям. Но отчаяние, причину которого я боялась признать, заставило меня отчаянно сопротивляться.

— Я не вернусь. Я сказала, что собираюсь сделать, и не отступлю…

— Нет, — отрезал он. — Это собираюсь сделать я.

— Вы? — Перекрывая звуки шторма, у меня криком вырвалось это единственное слово. — С ума сошли, вы этого не сможете! Вы не усидите в седле! Вы не знаете эту лошадь. — Ветер срывал слова с губ, и я задыхалась.

Я, то ли кричала, то ли плакала. Дождь залил мне волосы, и они прилипли ко лбу, а струи воды, как слезы, бежали по щекам.

Подчеркнуто не обращая внимания на мои эмоции, Николас Пембертон подогнал стремена под себя и застегнул их пряжки. А когда я попыталась остановить его, он высвободил руку и отстранил меня.

Наконец, когда он примерился сесть в седло, я успела перехватить поводья. С гневным восклицанием он стремительно развернулся, подхватил меня на руки и перекинул через порог конюшни. Затем, к моему ужасу, плотно захлопнул за собой тяжелую массивную дверь.

Когда мне удалось снова распахнуть ее, он уже оседлал Леди Джейн; по осанке его высокой фигуры я видела, что он уверенно держится в седле, легко придерживая поводья. Не в силах сдержать отчаяние, я вскрикнула, увидев, как он взял лошадь в шенкеля.

— Почему? — заорала я. — Почему вы мне не позволяете? Я бы справилась! А у вас нет ни малейшего шанса!

Выкрикивая свои возмущенные вопросы, я не надеялась получить ответ. Но к моему удивлению, он нагнулся и сказал тихо и спокойно, словно в его распоряжении была бездна времени:

— Потому что я мужчина. И девушку в такой ситуации отпустить не могу.

И тут у него резко изменилось настроение. Он что-то крикнул мне, посылая Леди Джейн вперед. Но из-за предательского ветра я не смогла разобрать его слов. И их смысл дошел до меня, лишь, когда он скрылся в сером кипящем месиве, и поверить им было невозможно, как обманчивому зову Лорелеи.

— Потому что, — сказал он, — потому что, черт возьми, я люблю тебя!

Так начались два самых длинных часа в моей жизни. Измотанная так, словно только что выползла из реки, я с трудом поднялась наверх, где в мрачном молчании ждали все остальные. Не произнеся ни слова, я присоединилась к небольшой компании, сгрудившейся у окна, и уставилась в темноту, дожидаясь языка пламени от факела.

Всем нам на мгновение показалось, что в бурлящей воде мелькнула белая голова и шея Леди Джейн. Но всадника я так и не разглядела, и, хотя все утверждали, что видели его, выражение их лиц свидетельствовало, что уверенности в том ни у кого не было.

И еще раз мне показалось, что порыв ветра донес ржание Леди Джейн и вроде бы стук копыт по плотной земле. Но когда я уставилась в ту сторону, откуда из темноты донеслись эти звуки, мне показалось, что я вижу слабое свечение, колышущееся над Тропой мисс Миранды; мне пришло в голову, что я вижу призрачное сияние и слышу стук копыт, говорящих об обреченности нашего дома.

Но страшнее всего была настойчиво преследовавшая меня мысль об истории мисс Миранды и об ужасном конце, которым завершилась ее ночная скачка по Даунсу. Слезы сами собой покатились по щекам, как капли дождя по стеклу.

— Он доберется, — успокаивала Таня. — И ты это знаешь. Скорее всего, он просто не мог отпустить тебя. Он настоящий мужчина, не то, что Робби. Иначе он никогда бы не смог взглянуть тебе в глаза.

— Как глупо, — заплакала я. — Да у меня было в десять раз больше шансов. Я бы пробилась. А он просто пожертвовал жизнью.

Таня прижала мне пальцы к губам и кивнула на спящую Сильвию.

Сдавленным шепотом я продолжила:

— Я ведь легкая, и любая погода мне нипочем.

— Я знаю, милая, но не надо так убиваться.

— И Леди Джейн слушается меня. Она сделает для меня все, что угодно.

— Может быть, — с загадочной серьезностью сказала Таня, — она сделает это и для него. — И почему-то эта мысль успокоила меня.

Но ненадолго. Минуты текли одна за другой. Я старалась не смотреть на часы, и так уже просчитав, сколько времени должно пройти. Пятнадцать минут, чтобы форсировать реку. Пятнадцать — чтобы пересечь болотистую пустошь. Полчаса, чтобы галопом домчаться до перевала и преодолеть еще милю вниз, которая приведет с другой стороны к «Высоким полянам». Если Робби дома — полчаса, чтобы снарядить судно и прийти сюда.

— Может, его и нет, — задумалась Таня.

— Чего нет? — Я спохватилась, что, наверно, вела расчеты вслух.

— Робби. Дома.

— Откуда ты знаешь?

Таня пожала плечами:

— Он мог уехать на какую-то вечеринку. Чтобы похитить очередную девушку.

Но в ее голосе не было уверенности. Это была полуциничная, полуотчаянная попытка подготовить себя к самому худшему. Она рассеянно бродила по комнате, поглядывая на мрачную тусклую тьму за окнами и прислушиваясь к завываниям дождя и ветра.

— Но если он у себя, — у нее внезапно изменилось и выражение лица, и тон голоса, — то не слишком ли сложно будет подойти сюда на «Морской нимфе»?

Ее слова адресовались всем присутствующим. Никто не ответил, хотя капитан Коггин чуть склонил голову. И, теперь уже не скрывая своего волнения, она продолжила:

— Ведь река так разлилась. Господи, да его самого может унести в море. Нам стоило бы подумать об этом. Как это похоже на нас, — бросила она чудовищные в своей несправедливости слова, — думать только о себе. — И Таня отвернулась к окну.

— Если мне будет позволено возразить вам, — заметил капитан Коггин, — скажу, что молодой Фуллер — очень способный молодой человек.

— Еще бы, — резко бросила Таня. — Уж это-то я знаю. И тем не менее в таком шторме…

— Если кто-то и может пробиться, — мягко увещевал капитан Коггин, — то только он.

Но настала очередь Тани отказываться от всяких попыток ее успокоить.

— В этом-то и беда Робби. Он слишком смел и безрассуден.

— Ну, это тот порок, с которым можно смириться. — Мне показалось, что в его улыбке мелькнула тень грусти.

Опровергая все, что говорила раньше, Таня продолжила:

— В таких ситуациях он всегда предпочитает, чтобы кто-то занял его место.

Я заметила, что капитан Коггин собирался ответить какой-то мудрой сентенцией, замершей у него на губах, но он промолчал. Делая вид, что выбивает трубку, он надолго приковал взгляд к окну, после чего сухим деловым тоном обратился к Гарри:

— Вода быстро поднимается. Думаю, все решится… — он откашлялся, — в течение ближайшего часа.

Они с Гарри Хеннесси обменялись взглядами поверх наших голов. Мне показалось, он думал, что Робби не сможет сюда пробиться, а если и сможет, то слишком поздно, хотя тогда мне это показалось совершенно не важным.

Встав, я присоединилась к Тане, стоящей у окна.

Раскаты грома стихали и удалялись, подтверждая местные приметы, с последней приливной волной. Высоко в небе висела луна, и ее яркий желтый диск проглядывал сквозь разрывы летящих облаков. Время от времени она осторожно бросала призрачный свет на окружающее пространство — бурлящая река, рукава которой, окружив нас, словно двумя огромными змеями, подступали все ближе и ближе.

И еще. Присутствовало нечто странное. По какой-то причуде то ли ветра, то ли прилива небольшие валы с белыми пенными верхушками не катились в сторону моря, а толклись на месте, словно щепки, застигнутые противоборством двух гигантских сил.

Мисс Сильвестр резко села:

— Что это?

— Всего лишь гром.

Но, едва только произнеся эти слова, я поняла, что ошиблась. Поняла, увидев выражение лица капитана Коггина, на мгновение озарившегося желтой вспышкой спички, когда он тщетно пытался раскурить свою трубку. Меня осенило, стоило увидеть, как он посмотрел на Гарри и кинул грустный покровительственный взгляд в сторону матери.

Я поняла, услышав сам этот звук, низкий рокот, напоминавший отдаленное ворчание грома, но он не удалялся, рассыпаясь на отдельные раскаты, а продолжал неуклонно нарастать, словно издалека в долину втягивался экспресс. Слушая эти звуки, я преисполнилась глупой надежды, что до нас доносится рокот маленького двигателя «Морской нимфы».

— Только не говорите мне, что ураган усилился, — капризно потребовала Сильвия, и ее глаза снова наполнились слезами. Она посмотрела на меня чуть ли не с обвинительным выражением.

— Он стихает, — уверила я. — Но река вышла из берегов. Ваш жених отправился в «Высокие поляны» за помощью.

— Мой жених? — Как это бывает у многих, страх повлек за собой раздражительность.

— Николас.

— Он вовсе не жених, — возмутилась она. — А это вовсе не гром. — Она вскочила на ноги, перепугано глядя на капитана Коггина, Гарри Хеннесси, Таню, меня и маму, словно пытаясь прочесть по нашим лицам свою судьбу.

Думаю, что мои намерения в немалой степени объяснялись силой любви, в которой, увы, я слишком поздно себе призналась, и многозначительным молчанием окружающих, ибо даже в ту минуту, когда Сильвия была полна страха, а мы ощущали лишь надвигающуюся опасность, мне больше всего на свете хотелось задать ей несколько вопросов, чтобы пролить свет на то, чего я не понимала. Влюблена ли она в Николаса? Состоялась ли их помолвка? И почему она, Сильвия, так себя вела?

Но меня выручил капитан Коггин.

— Можете ли вы оценить, — спросил он у Гарри, — как далеко опасность?

Я вспомнила, что Гарри плавал в районе Кейп-Кода и научился там разбираться в ветрах и переменах погоды. Вспомнила я и надпись на старинном циферблате псевдо-солнечных часов — как полная луна, застывшая в ночном зените, заставляет подниматься к небу вздувшиеся волны.

— Трудновато. — Вцепившись в спинку стула, он склонил голову, прислушиваясь к шуму. — Мили три, может, четыре.

— И с какой скоростью движется?

Гарри пожал плечами:

— Кто знает? Восемь миль в час? Десять?

Я поняла то, что, как мне казалось, я знала всегда. Свершился полный цикл длительностью в триста пятьдесят семь лет. И луна, и прилив, и ветер — все так, как и должно быть. И прилив, эта устрашающая стена воды, медленно приближается к нам вверх по реке.

Я погрузилась в новые расчеты. Скажем, волна от нас в четырех милях и движется со скоростью восемь миль в час. Простая арифметика, даже Дженис Пибоди под силу справиться с ней. Ночь превратилась в гигантскую грифельную доску, на которой я, полная страха, вела фатальные расчеты. Восемь миль в час — значит, на милю уходит шесть с половиной минут. Следовательно, волна доберется до нас через полчаса.

А что, мисс Воген, если она движется со скоростью десять миль в час и нас отделяют от нее всего три мили? Значит, нам остается восемнадцать минут…

И к тому же — сколько времени отняли расчеты? Вода, скорее всего, уже прошла очередные полмили. А может, и милю, если учитывать туннельный эффект, который действует в долине между холмами.

Внезапно это неотвратимое приближение ее напомнило мне рассказ Эдгара Аллана По — кажется, по нему был снят фильм «Колодец и маятник»: стены камеры медленно сдавливают жертву, и над ней качается острый как бритва маятник, спускаясь все ниже и ниже.

Теперь вот эти звуки. Они все громче и громче. Невидимый экспресс без руля и без ветрил мчится по долине. Мне оставалось лишь проклинать эти уступы холмов Даунса и изгиб фарватера, скрывающий пологое русло реки, — в противном случае мы могли бы увидеть чудовище, готовое поглотить нас. Но потом я возблагодарила Бога, что мы лишены этой возможности.

Я заметила, что капитан Коггин поглядывает на часы.

— Сколько нам еще осталось? — спросила я тихо, чтобы никто не услышал.

— Судя по звукам, еще минут пятнадцать.

Судя по звукам. Да, они явно становились все отчетливее. И приближались быстрее, куда быстрее, чем ровный рев прилива. Звук, пропавший было и снова возобновившийся — и окончательно смолкнувший. Непонятно, то ли он в самом деле был, то ли пригрезился — как стук призрачных копыт час или два назад.

Затем я снова услышала его. Хриплый и надсадный, заглушаемый порывами ветра. Я не осмелилась привлечь к нему внимание остальных, ибо понимала, что он мог мне почудиться.

— Мне что-то послышалось? — Капитан Коггин насторожился. Казалось, в реве урагана мчался таинственный всадник, и никто не был уверен в происхождении звуков.

Но по прошествии какого-то времени, пока все мучились сомнениями, ко мне пришла уверенность. Как и к мисс Сильвестр. Она вскочила. Вслед за ней поднялась мама, затем капитан, и вместе с Гарри и Таней все кинулись к окну.

Из темноты выступили два неясных расплывчатых световых пятна — одно красное, другое зеленое, — которые подпрыгивали и метались из стороны в сторону. Отчетливо доносился звук двигателя, и я уже видела белый фонарь, луч которого прыгал по палубе. Затем послышался голос из громкоговорителя, и капитан Коггин настежь распахнул окно.

— Мы подойдем с фронтальной стороны и бросим к дверям канат. Как можно быстрее спускайтесь вниз. Не тратьте времени на сборы. Вы слышите нас? Не медлите!Сразу же спускайтесь!

Я лишь надеялась, что это может случиться, — и это, в самом деле произошло. Я испытывала лишь благодарность за спасение Николаса и не могла думать ни о чем ином, кроме того, что мы должны спешить.

Стряхнув оцепенение, мы послушно подчинились приказу — все это напоминало детские ночные кошмары, когда видишь приближение опасности и не можешь сдвинуться с места, словно ноги приросли к земле, а руки не слушаются. Через открытое окно доносился приближающийся рев, от которого закладывало уши, как бывает, когда, нырнув слишком глубоко, не успеваешь выскочить на поверхность и глотнуть воздуха. Должно быть, это еще предстоит испытать, когда на нас обрушится волна и погребет под собой.

Но, тем не менее, сопровождаемая мерцающим светом канделябров, наша маленькая процессия отправилась вниз, и кто-то из мужчин закрепил канат на засове старинной двери.

Думаю, что именно в этот момент радость, что Николас жив, уступила место осознанию реальности.

А реальность была такова, что сегодня случилось то, чего еще несколько месяцев назад я опасалась. Мы навсегда оставляем Холлиуэлл-Грейндж. И действительность превосходит худшие опасения — мы оставляем его не на милость чужих людей или кинематографистов, а на гибель и разрушение.

Мы спускались, расплескивая воду, залившую ступени террасы, а Робби, маневрируя, подвел «Морскую нимфу» поближе к портику. Капитан Коггин и Гарри, стоя по пояс в воде, помогли нам подняться на борт. Сначала маме, затем мисс Сильвестр и Тане. Затем Николас протянул мне руку и втянул на борт.

Вдруг и горе, и усталость перестали иметь для меня значение. Ибо, хотя я оставляла дом своего детства, где родилась и выросла, я делала это, как подобает любой девушке — держа за руку человека, которого она любит.

— Объяснения и все прочее подождут. — Это был голос Робби, новый голос, властный и резкий, которому даже Таня покорно подчинилась. — Дайте-ка ей хороший шлепок, капитан Коггин, а потом мы поднимем вас!

— Кстати, — Николас поймал мой взгляд и мягко улыбнулся, — если мужчина не может быть хозяином на своем судне, где еще ему быть таковым?

— Естественно, в своем доме, — из-за плеча откликнулся Робби. — Сам убедишься.

И несмотря на грозящую нам опасность, они весело переглянулись. Видимо, события последнего часа сблизили их настолько, что между ними завязалось нечто вроде дружбы. Но сейчас не было времени спрашивать, как и почему это произошло.

— Теперь нам нужно ее развернуть. Ник, — крикнул Робби, — и побыстрее! — Поднеся ко рту мокрые пальцы, он облизал их и заорал: — Вода-то соленая!

Должна признаться, что, несмотря на опасность, несмотря на присутствие Николаса рядом со мной, зрелище обреченного Холлиуэлла разрывало мне сердце.

— Не смотри, — шепнул Николас, закрывая ладонью мне глаза.

— Ты не понимаешь! — Я должна была смотреть, как дом горделиво высится посреди воды, уже омывающей фундамент, как величественно вздымается в сумрачное небо высокая каминная труба. Тонкий луч пробился сквозь завесу облаков, и дом, должно быть, в последний раз наяву предстал передо мной. Призрачное лунное сияние отразилось в окнах так, словно во всех комнатах сияют яркие огни. Даже в этом слабом свете я видела, как рдеют темно-красным кирпичные стены, как остается нетронутой удивительная шахматная кладка трубы древнего камина, на которой по-прежнему трепещет флаг, водруженный Гарри Хеннесси.

Робби включил двигатель на полную мощность и повел «Морскую нимфу» на стремнину, подальше от скрытых опасностей в виде обвалившихся стен, притопленных стволов и веток. Мы миновали подковообразный изгиб реки, и уступы холмов, закрывавшие поле зрения, остались позади. И я увидела ее.

Думаю, это самое устрашающее зрелище, которое мне только доводилось видеть. Залитая лунным светом, серая, как речная вода, сливавшаяся с таким же серым небом, на нас надвигалась огромная стена воды, бурлящая на стыке двух потоков.

Когда Дервент поднимется в небо…

Могучая, как скала, она вздымалась выше коньков крыши и двигалась ровно и неудержимо, издавая глухой низкий гул; в призрачном свете ее гребень дымился белой пеной.

Печаль уступила место страху. И только присутствие Николаса не позволило страху перерасти в панику. «Морская нимфа» с трудом пробивалась вперед. И теперь, казалось, именно она стала жертвой ночного кошмара, ибо, изо всех сил стремясь вперед, яхта оставалась на месте, словно приклеенная. Но, конечно же это был не бред ночных видений, а самая доподлинная реальность. Ибо, как бы ни надрывался двигатель, стараясь преодолеть мощное течение, оно неумолимо тащило нас к стене воды, приближающейся к нам с каждой секундой.

Я продолжала всматриваться в знакомые приметы берега, прикидывая по их положению, какое расстояние отделяет нас от катастрофы.

Пару раз я испуганно глянула назад. И больше не смотрела в ту сторону. Я вспомнила строчки из «Старого моряка», которые класс учил в прошлом году. Тим Броклбенк читал их с большим воодушевлением.

Стена приближалась. Теперь казалось, что и вздувшаяся река, и низкое небо, и далекое морское пространство за нами — все превратилось в огромный водоворот, захвативший нас, и, кроме стоящего вокруг рева, ничего не было слышно. Вокруг было сплошное кипение воды. Мимо нас, угрожая столкновением, ныряя и вновь показываясь из воды, плыли обломки стволов деревьев, ветки с листьями; мелькнула и исчезла какая-то старая металлическая кормушка.

На нас обрушилась высокая волна, накрыв холодным потоком, который тут же раздробился на миллионы колющих струек, и Робби пришлось резко развернуть «Морскую нимфу», чтобы она не зарылась носом в воду.

Стоящий за нами капитан Коггин крикнул:

— Так мы никогда не доберемся до «Высоких полян»!

Робби быстро глянул из-за плеча, и я догадалась, что он оценивает расстояние до морских рифов.

— Боюсь, вы правы…

— Что вы собираетесь делать?

— Держать курс на ближайшую мель.

— Чтобы выкинуться с «Морской нимфой» на берег?

— Ага. Посадить на мель, откуда можно выбраться на берег.

— Что ж… Единственно возможный вариант.

Подумалось, что Робби, возможно, испытывает к этому маленькому суденышку те же чувства, что я к Холлиуэллу, но на лице его не проявилось ни малейшего намека на них.

— Я предполагаю, что лучше всего идти в промоину около фермы Уайтсайда. Она затоплена только наполовину, и если поторопимся, то мы успеем пришвартоваться к дереву.

— М-м-м… — помолчав, решил Робби, — пожалуй, это неплохой вариант. Вот только времени у нас почти не осталось.

Сердце у меня замерло. Я понимала, что удобное место найти непросто и Робби придется нелегко: он не мог выгрузить нас за борт где угодно, ибо под килем должно оставаться достаточно воды, и в то же время надо подойти вплотную к берегу, иначе мы не доберемся до суши. Но есть же бухта Уайтсайда!

Вода поднималась так стремительно, что неузнаваемо изменился привычный пейзаж. Из воды, как овощи на грядке, торчали верхушки дубов, берез и орешника.

— Можете выжать максимальную скорость? — спросил капитан Коггин.

— Уже.

Шторм стих, и даже дождь прекратился. В обманчивом лунном свете все вокруг фосфоресцировало, создавая мрачное впечатление, что мы уже на дне. Но даже и сейчас закладывало уши от мощного неумолчного гула.

Двигатель «Морской нимфы» чихнул и захлебнулся. Корму дважды подкинуло вверх, лопасти винтов впустую рассекали воздух. Не менее двадцати томительных секунд они рубили и мяли плававшую вокруг листву, и еще больше времени Николас потратил, багром очищая винт.

Мы снова двинулись вперед. Я уже видела, как из тумана выплывают очертания расположенного в низине ячменного поля фермера Уайтсайда, куда уступом была врезана спасительная бухточка. Туда мы и целились. Капитан Коггин посмотрел на часы.

— Шестнадцать минут первого! — крикнул он. — Смотрите! Прилив отступает!

Я увидела неторопливое движение воды в Дервенте, которое несло и нас, и стену воды.

— Кажется, она ускорила движение? Волна? Не так ли?

— Да.

Теперь мы оказались в критической ситуации — стоит Робби хоть чуть ошибиться и раньше времени посадить «Морскую нимфу» на мель, нам останется лишь сидеть и ждать, как Холлиуэлл-Грейндж, те несколько минут, после которых все будет уничтожено.

Я услышала скрежет грунта под килем, а Николас, Гарри и капитан Коггин, ухватившись за верхушки нависающих деревьев, с силой подтянули яхточку. Несколько раз она угрожающе качнулась с борта на борт, но Робби мгновенно пустил в ход дроссель, и яхта, подрагивая, на самой малой скорости выползла из топкой трясины.

Отлично! А теперь все на палубу! И выгружаться!

Вплоть до сего дня не могу понять, как ему это удалось. Мастерство моряка, лихость: «пусть дьявол меня заберет», отчаянное желание спасти Таню — словом, в ту ночь он убил для нее дракона — или спас от ревущего монстра.

Николас первым прыгнул за борт, пока Робби с трудом удерживал «Морскую нимфу» как можно ближе к берегу. Утопая по грудь в воде, Николас подтянул судно, пока оно не чиркнуло днищем по грунту, и надежно закрепил канат вокруг дубового ствола.

Затем он принял на руки маму, Сильвию, Таню и меня. Наконец мы, мокрые и вымотанные, очутились на твердой земле.

— Не стойте тут! — заорал Робби, когда мы замерли в ожидании. — Бегите вверх по тропе! Как можно выше! Мы за вами!

Один за другим мужчины спрыгнули в воду, и наконец, я услышала, как они бегут по тропке вслед за нами.

— Быстрее! Бегом!

У меня жгло в груди, перехватывало дыхание. Капитан Коггин и Гарри помогали маме преодолевать подъем. Без всякой ревности я смотрела, как Николас нес за ними Сильвию, а замыкали шествие Робби и мы с Таней.

— Все в порядке! — крикнул Робби. — Отдыхаем. Здесь мы в безопасности.

Мы с облегчением повалились на сырую землю. От нее шел непередаваемо свежий запах утесника и колокольчиков, в который вплетались свежие ароматы земли после дождя. Я вспомнила, как благоухал сад в Холлиуэлле и, как тянуло стылым водянистым холодом от Тропы мисс Миранды.

Я услышала, как сдавленно всхлипнула мать, и увидела, как капитан Коггин сжал ей предплечье.

— Вот она! Подходит! — подчеркнуто спокойным голосом сказал Гарри Хеннесси. Рука Николаса Пембертона скользнула по мокрому дерну в поисках моей ладони.

Стена воды огромным белым привидением ворвалась в подковообразную излучину реки. Может, виной тому было мое воображение, или же объяснение капитана Коггина, что это проделки эха, но мне показалось, что рев обрел всесокрушающую мощь. И откуда-то из-за затопленного сада, от залитых плит Тропы мисс Миранды, из-за дома донесся жалкий отзвук.

И все кончилось.

Вот дом стоял перед нашими глазами — и в следующую секунду исчез. На него обрушилась огромная, кипящая пеной стена воды. Под ее бурлящей массой исчезла даже каминная труба.

Я услышала оглушительный грохот, треск кирпичей и камней. Я даже почувствовала, как в лицо мне полетели брызги, когда могучий водяной вал разбился буквально у наших ног. Закрыв глаза, я слушала, как трещит и осыпается каменная кладка.

Кроме этих звуков и рева воды, ничего не было слышно. Хотя до меня доносился скрежет — это «Морскую нимфу» приподнимало и кидало на берег бухточки, — я уловила резкий сухой треск, словно кто-то беззаботно раздавил спичечный коробок.

Я скорее почувствовала, чем услышала сдавленный вздох Николаса и открыла глаза. Стена уходила выше по реке и вскоре исчезла из виду, но до меня еще донесся ее стихающий гул, когда она скрылась за ближайшим к «Высоким полянам» поворотом реки. И только тогда я перевела взгляд туда, где должна была остаться груда щебня, некогда бывшая Холлиуэллом.

И не увидела ее. Не было той кучи обломков, которой полагалось выситься посреди реки, отмечая место моего дома. На этом месте красовался сам Холлиуэлл-Грейндж. Я сосчитала его гордо вскинутые трубы. Прошедший в свое время крещение огнем, теперь он блестел в лунном свете, мокрый, но нетронутый, готовый выстоять еще пятьсот лет.

В «Высоких полянах» нас ждал горячий кофе, а миссис Джексон делала круглые сандвичи и одновременно советовалась с Таней, какие комнаты отвести для гостей. Но мужчины не собирались оставаться. Они набились в «лендровер» Робби и отправились в долину выяснить, нужна ли помощь деревне.

К счастью, как отмечал капитан Коггин, никто из ее обитателей не был столь туполоб, как Вогены, чтобы ставить свой дом так близко к воде, но оставалась опасность, что кто-то пострадал, прежде чем волна ушла вверх по реке. Не исключено, что кого-то из жителей деревни затопило или же соседи беспокоятся о судьбе обитателей Холлиуэлла.

Конечно, никто из нас не мог умолчать об удивительном спасении дома.

— Точно, как в те времена, когда «круглоголовые» окружили дом — и их смыло наводнением, — рассказывал капитан Коггин. — И я думаю, что эта ночь останется в истории Холлиуэлла. А вдохновенная сага о скачке Леди Джейн станет столь же известной, как судьба бедной мисс Миранды.

— Две стороны любви, — произнес Николас, собираясь в дорогу с Робби. И я не могла не согласиться с его словами.

Таня и миссис Джексон разогнали нас по постелям, хотя, предполагаю, мало кто из нас смог уснуть. Слишком много событий свалилось нам на головы, чтобы мы забылись в блаженном сне.

Я бодрствовала, слушая, как далеко внизу под «Высокими полянами» шумит река. Ближе к рассвету пришел сухой восточный ветер, от которого дребезжали оконные переплеты. И должно быть, под его завывания я и погрузилась в сон, ибо мне грезилось, что ни одно из событий этой ночи не происходило и что все вернулось к своему началу, как было прежде.

Сон этот я вспомнила с отчетливой яркостью сразу же после завтрака. Наши мужчины, не дав себе толком отдохнуть, встали пораньше и помогли домоправительнице справиться со стряпней. После яичницы с ветчиной и сассекских блинчиков миссис Джексон, Николас настоял, что отвезет меня в Холлиуэлл.

— Робби сказал, чтобы мы взяли «лендровер», — сообщил он, — так что мы сможем форсировать вброд то, что осталось от реки.

— Робби очень обязательный человек, — улыбнулась я.

— И столь же настойчиво старался сбить нас с пути, как я — идти своей дорогой.

— Ох, — только и выговорила я, ибо ничего иного мне не пришло на ум. — А почему?

— Объясню, когда доставлю тебя в Холлиуэлл.

— Есть особая причина?

— Да, конечно.

Вот поэтому я и вспомнила сон, когда он пообещал:

— Я все скажу тебе, когда мы снова вернемся к началу. На то самое место.

Так что мне оставалось лишь хранить молчание, когда мы осторожно спускались по сырым склонам к затопленной дороге внизу. Бледное солнце все же порадовало нас теплом и светом, и земля парилась, подсыхая буквально на глазах. В воздухе стояла золотистая дымка, и пахло сочными запахами подступающей осени.

По Хай-стрит все еще текли потоки, а заливной луг превратился в озеро. Поворот в конце Джипси-Лейн наполовину был скрыт водой, и деревня выглядела пустынной и молчаливой, ибо все сидели по домам, убирая последствия ливня, который вчера хлестал сквозь прорехи в крышах.

Когда мы, подпрыгивая в промоинах и расплескивая фонтаны грязной воды, добрались до дороги у реки, я не выдержала:

— Если твой рассказ и потерпит до Холлиуэлла, то я думаю о вещах, которые ждать не могут.

Николас снял одну руку с руля и сжал мою ладонь:

— Ты о чем?

— В самом ли деле ты был обручен с Сильвией Сильвестр?

Николас испустил характерный для него короткий обаятельный смешок.

— Силы небесные, женщина, — с ироническим возмущением воскликнул он, — неужели человек, обрученный с Сильвией, бегал бы за тобой? Или вообще за кем-либо?

Я не смогла удержаться от смеха, признавая его правоту. Но, несмотря на его напускной цинизм, я уже понимала, что Николас не из тех людей, которые легкомысленно относятся к такому понятию, как любовь. И когда я отрицательно помотала головой, он поинтересовался:

— А с чего ты это взяла?

— Но все же… она говорила, что вы помолвлены.

— Если бы я только знал!

— А почему она… как ты думаешь?

В его словах звучали мягкость и печаль, потому что Николас был очень добрым человеком:

— Бедная Сильвия! Тому есть масса причин. Во-первых, она считала, что это отличный рекламный ход…

— В чем я неоднократно убеждалась, — сухо оборонила я. — Почему еще?

— Ну, видишь ли… — Он развернул «лендровер», чтобы объехать огромную лужу, и по обе стороны машины взметнулись огромные столбы желтовато-коричневой воды. — Она выдержала нелегкую борьбу за право, наконец появиться на экране. Главная идея, которая снедала бедняжку, — она должна стать первым номером. Сильвия никогда не верила, что ей что-то дадут совершенно бескорыстно, и потому готова была душу заложить, чтобы увидеть свое имя в титрах.

— И увидит?

— Думаю, что да. Но она решила, что я сделаю для нее гораздо больше, если… — Он смущенно улыбнулся. — Ну, если будет известно, что мы обручены или влюблены, назови как угодно…

— Порой ты весьма искусно изображал эти чувства.

— В самом деле? Как ты с Робби?

Он отвел взгляд от ухабистой дороги и испытующе посмотрел на меня. Нахмурившись, изобразил насмешливый укор в мой адрес.

Я почувствовала, как у меня пылают щеки. Чтобы отвлечь его внимание, я продолжила:

— Подумать только… я переживала, что ты ужасно расстроился, когда прочел то неуклюжее сочинение и узнал, что Сильвия целовалась с Робби. Помнишь? Его написала Дженис Пибоди.

— Могу ли я это забыть? — рассмеялся он. — Я страдал лишь из-за того, что Робби тебя унижает.

Я промолчала. Мы подъехали к берегу. Утреннее солнце и порывистый ночной ветер сделали свое дело, и теперь от потока, еще вчера бушевавшего здесь, осталось не более двух футов разлившейся воды.

— Держись крепче! — скомандовал Николас.

Я вцепилась в металлические поручни «лендровера». Николас повел машину на самой малой скорости, и в следующее мгновение вокруг нас уже плескалась мутная вода, грязными фонтанами вставая по обе стороны. Ее потоки заливали ветровое стекло. «Лендровер» шатало из стороны в сторону, как прошедшей ночью «Морскую нимфу». Наконец мы выбрались на берег и, пробравшись меж двух обломков, которые недавно были нашими воротами, миновали обломанные у самого основания деревья, поднялись по подсыхающей аллее и завернули за угол дома.

И передо мной снова предстал Холлиуэлл-Грейндж.

Я думала было, что чудесное спасение прошлой ночью исчерпало тот запас удивления, которым мог меня одарить Холлиуэлл. Но открывшийся вид несказанно поразил меня, — и в то же время я была готова к нему.

Место, которое должно было представлять собой пустынную груду обломков, дышало жизнью. Все мужчины, женщины и конечно же все дети Дервент-Лэнгли собрались здесь, занятые гигантской операцией уборки.

Я видела, как мистер Броклбенк, кузнец, тащит половину дилижанса мисс Сильвестр, а Тим, следуя за отцом по пятам, волочит одну из створок ворот, которую удар волны забросил на ветки уцелевшей ивы.

Фред и Чарли Данн из «Белого оленя» на пару с констеблем Барбером через разбитое французское окно выплескивали на террасу океанские потоки воды. Мистер Бэкхаус где-то раздобыл лестницу и, взгромоздившись на нее, внимательно изучал поврежденную крышу. И весь мой класс, возглавляемый не кем иной, как Дженис Пибоди, увлеченно не только спасал остатки киноаппаратуры, но и собирал обломки мебели, разбросанные по дорожкам сада.

Объяснения выпали на долю констебля Барбера, который присутствовал здесь в полуофициальном качестве:

— Мы знали, что вам будет неприятно, вернувшись домой, увидеть хаос и мусор.

Но как ни странно, он адресовал объяснение не мне, а Николасу.

Тот же извлек меня из «лендровера» и, взяв на руки, понес по выщербленным и влажным остаткам ступеней. Даже влюбленный, он оставался режиссером и, может, поэтому настоял, чтобы заключительный кадр стал первым — я стою в дверях.

Он даже вспомнил:

— Я предполагаю, что это и естьХоллиуэлл-Грейндж?

Но не дал времени ответить репликой, что прозвучала при первой нашей встрече, ибо смущенно продолжил:

— Предполагаю, ты и не знала, что именно тогда я влюбился в тебя? — Он оперся рукой на старый, выцветший от ветров и дождей косяк двери. Думаю, что в его восприятии, как и в моем, дом олицетворял любовь — сильную, надежную, готовую противостоять всем невзгодам времени. И, словно прочитав мои мысли, он гордо и застенчиво произнес: — И никакие силы ада, никакие наводнения этого не изменят.

— Знала, — помедлив, призналась я. — Не то, что ты влюбился в меня, но что каким-то образом изменишь мою жизнь.

— Это точно, — назидательно сказал он. — Кто-то ведь должен это знать.

— В таком случае, — переполненная счастьем, я улыбнулась, подразнивая его, — почему же ты не узнал меня? На маскараде?

Он положил мне руки на плечи и удивленно воззрился в лицо:

— Но я узнал тебя! Как только ты оказалась в моих объятиях. Сразу же!

— Значит, ты дразнил меня?

— Чуть-чуть.

— И ты догадался о планах Сильвии? Или о замысле Робби?

— Конечно же нет! Я подумал, что вы решили отколоть какую-то шутку. Но я узнал Робби в костюме китайца и понял — что-то он замышляет.

— Потому ты и примчался в «Высокие поляны». Чтобы помешать ему, сделать мне предложение.

— Кстати, — тут же вскинулся он, — ведь и у меня есть основания для упрека. Почему ты целовалась с Робби, если хотела выйти за меня замуж?

И снова он не дал мне возможности объяснить, что тот поцелуй носил чисто братский характер. Потому, что заключил меня в объятия и стал целовать так, что его ласки не имели нечего общего с братскими. Я вспомнила тот вечер на кухне в «Высоких полянах». Как я была права, считая, что поцелуи могут сказать все, и даже больше того. Полная блаженства, я закрыла глаза. А когда вновь открыла их, солнце уже поднималось над уступами Даунса.

Оно брызнуло сиянием сквозь голую путаницу ветвей на Тропе мисс Миранды, и древние истертые плиты засверкали мириадами бриллиантовых капель. И там, где когда-то витали призраки и качались тени, осталась лишь хрупкая кружевная паутинка — как пронизанная солнцем вуаль на лице невесты.