Призрак мисс Миранды

Глава 3

Таня, моя сестра, всегда говорила, что у меня чрезмерно развито воображение, но я не сомневалась, что атмосферу в доме, особенно старом, давшем приют многим поколениям, каждый человек ощущает по-своему. И с первых же его шагов я преисполнилась убеждения, что мой дом не принимает его. И дело было не в том, что солнце майского дня сменилось прохладой вестибюля. Тут было что-то большее. Никогда раньше я не обращала внимания на тишину, стоящую в холле. Толстые стены и массивные двери заставили смолкнуть шум весеннего дня и щебет птиц. Не скрипнула ни одна из половиц, не шевельнулась ни одна из портьер. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было наше дыхание.

Но если бы даже дом и не отвергал его, это чувство поселилось во мне.

— М-да, — сказал он. — Неплохо. Очень даже неплохо. — Он стоял, сложив на груди руки и оценивая каждую деталь обстановки; у него был отнюдь не тот равнодушно-вежливый вид, который может позволить себе гость, — нет, он словно бы запоминал каждую подробность, каждую трещинку, каждую покосившуюся оконную раму, каждую щербинку на изъеденных жучком стропилах. — Теперь стоит прикинуть… — Он думал вслух, не утруждаясь обращаться ко мне. — У меня рост шесть футов и два дюйма… [6]Если я вытяну руки, то можно прибавить, самое малое, еще фут… М-м-м, вроде неплохо.

— В самом деле, очень хорошо. Для нашего времени — просто исключительно.

— В самом деле? Вы, как школьная учительница, конечно, должны это знать. Не сомневаюсь, что с исторической точки зрения все так, как вы говорите. Но вот что касается моей цели…

— В чем же заключается ваша цель, мистер Пембертон?

Но он был слишком занят, чтобы слушать меня, этот незнакомец. Я могла бы вообще не открывать рта. Он подошел к окну слева от дверей и быстрыми привычными движениями измерил ширину подоконника.

— Достаточно ли тут света по утрам? — бросил он мне из-за плеча.

— Вряд ли. Оно выходит на западную сторону.

— Жаль. Тем не менее, хорошо смотрится. Как и лестница… довольно широкая. — Он прищурился. — Чуть выше, чуть ниже. Да. Лучше и быть не может.

Проведя еще несколько секунд в задумчивом созерцании, он начал мерить шагами холл, любезно поддерживая разговор, словно я была горячей сторонницей всех его действий.

— Раз, два, три, четыре, пять… хотя вам не кажется ли, мисс Воген, что шаг у меня больше двенадцати дюймов?

— Куда больше. — Мне в голову пришла ужасная идея, от которой я не на шутку забеспокоилась. — Скажите, мистер Пембертон, — переведя дыхание, спросила я, — вы случайно не агент по продаже недвижимости?

— Силы небесные, конечно же нет. Неужели похож?

— Понятия не имею. Даже не догадываюсь, как должен выглядеть агент по продаже недвижимости.

— Могу рассказать. Это джентльмен устрашающего вида с длинным носом, которым он вынюхивает запахи трухлявого дерева. Вот как у вас тут. И с большими глазами, которыми выискивает просевшие балки. — Встав на цыпочки, он ткнул пальцем в дубовые перекрытия, и, блеснув в луче солнечного света, древесная труха посыпалась на пол.

— Но вы себя ведете именно так!

— Чушь. — Теперь он смотрел наверх, где тянулась узкая галерейка для менестрелей, украшенная изысканной деревянной резьбой; там же была ниша, в которой висел портрет одного из наших предков. — Я бы сказал, что она довольно шаткая. Стоит чуть нагрузить, и все рухнет. Кроме того, мисс Воген, у агента по недвижимости при себе куча разных штучек, с помощью которых он измеряет и оценивает все подряд. Уклоны, уровни — и вас заодно.

— Значит, на самом деле вы не агент по недвижимости. Но почему же вы вообразили, что этот дом выставляется на продажу? — От жестокой реальности слов «на продажу» голос у меня дрогнул. Впрочем, незнакомец этого не заметил. Он откровенно расхохотался — и в другое время я бы сочла этот взрыв смеха даже привлекательным. Затем бросил фразу в свой адрес, которую неподготовленному слушателю было не понять:

— Знаете, в свое время я тоже так считал. Когда речь зашла о цене, я подумал — она, видимо, предполагает, что я куплю это со всеми потрохами.

— О цене? — переспросила я. — Цене чего?

Но он снова не обратил на меня внимания. Не специально, а потому, что был занят своими размышлениями. Затем пожал плечами, осмотрелся и на этот раз без улыбки обратился ко мне:

— Не напрягайтесь, мисс Воген, не ломайте себе голову. Мысль о покупке вашего имущества никогда не посещала меня. Даже в самых необузданных мечтаниях. Вернее, не могу не уточнить… — он сделал паузу, — в кошмарах.

— В таком случае, — я решительно преградила ему путь, — прежде, чем вы сделаете еще хоть шаг, я должна потребовать от вас объяснения цели вашего визита.

— «Объяснения цели моего визита». — Он повторил мои слова, как любил делать мистер Бэкхаус, директор школы, имея дело с особенно тупыми учениками. — Ох, да бросьте, мисс Воген. Не вижу смысла отвечать на ваш вопрос. Кроме того, говорить я буду с вашей матерью.

— Но впустила-то вас я.

— Да, конечно, именно вы. Но если это вас беспокоит, — он развернулся, — я вполне могу подождать ее и за дверью.

— Не стоит, — выдавила я. — Конечно, не стоит.

— Ну что ж, — заявил он, — будем считать, что с этим мы покончили. Вам придется сдержать любопытство до возвращения вашей матери. Уверяю, у вас нет повода для беспокойства. Откровенно говоря, то, что у меня на уме, поможет вам содержать дом. Как вам это нравится? — И он улыбнулся мне, как добрый дядюшка капризному ребенку.

Не знаю, чем он расположил к себе, но я приняла протянутую руку. У него было твердое, уверенное и приятное рукопожатие. И когда он сказал:

— Значит, мы договорились? — я невольно повторила последнее слово:

— Договорились.

Затем, миновав арку в конце холла и повернув налево, я провела его в гостиную.

— Садитесь, — предложила я. — Кресла довольно шаткие, но удобные. — После чего заторопилась на кухню, чтобы скрасить мой нелюбезный прием хотя бы горячим чаем.

Когда я доставила поднос в гостиную, мистер Пембертон стоял у открытого французского окна. Наша гостиная была самым привлекательным помещением в доме. Она тянулась едва ли не по всей его длине, так что из окон на западной стороне была видна подъездная аллея, а с юго-восточной стороны открывался вид на чудесную цветущую долину, залитую золотистыми лучами, а когда к концу дня солнце склонялось к горизонту, долину заполняли величавые торжественные тени, отброшенные холмами Южного Даунса. На ту же сторону выходил и сад, а за стеклянной дверью, расположенной меж окон, начинались полукруглые ступени, которые вели к пруду с водяными лилиями и к Тропе мисс Миранды.

— Ваш удивительный сад вызывает искренний восторг, — заметил мистер Пембертон. — Кто им занимается?

— Все мы понемногу. — Я поставила поднос на широкий подоконник и налила ему чашку. Он взял ее, не отходя от окна. Я видела, что в его глазах было неподдельное восхищение скромной красотой нашего старомодного сада — зеленые посадки «Гордости Лондона» с их прямыми стеблями и розовыми пушистыми бутонами, прихотливо вьющиеся тропинки, трещины которых заросли изумрудным мхом, пруд, от берега до берега заросший ковром водяных лилий. Но я не сомневалась, что он не просто упивался этой красотой.

— Словно возвращаешься на пару столетий. Потрясающе! Просто чудо!

Я слушала, как струйки фонтана в центре пруда что-то шептали, разбиваясь о блестящие кожистые листья кувшинок. Порой в разлетающихся каплях отражалось солнце и возникали мгновенные радуги, которые столь же стремительно исчезали. Родившееся было беспокойство столь же быстро покидало меня.

Теперь я испытывала удовольствие, видя, с каким наслаждением он рассматривает сад; взгляд его остановился на небольшой груде камней, увенчанной плоской плитой, надпись на которой была недоступна прочтению. Время и погода Дервент-Лэнгли окончательно стерли ряд букв, но сохранилась дата — 1609 год.

Мы с Таней называли эту плиту «солнечными часами, которые не были часами». Ибо плита здорово смахивала на солнечные часы, но ее положение не позволяло определять время и, кроме надписи в углу, на ней не было никаких следов цифр.

Я ждала, что мистер Пембертон спросит меня, что это за штука, и приготовилась выдать ему привычную тираду — на самом деле никто не знает, что это такое, но вся груда камней покоится тут с незапамятных времен. Ныне она не служит никакой цели — и, хотя под основанием сохранились остатки какого-то ржавого механизма, он давно вышел из строя. Но его взгляд неторопливо проследовал дальше.

— Скажите, мисс Воген, — сделав глоток чая, он кивнул на дальний конец сада, — что это там такое, ради Бога? Смахивает на крытую мощеную тропу. Но с тем же успехом она могла быть и частью лоджии.

— Ах, это. — Я улыбнулась, ибо он спросил об одном из моих самых любимых мест. — Это ведет прямо к реке. И называется Тропа мисс Миранды.

— Ах да. Ваша мать упоминала о ней. — Он запустил руку в карман брюк и извлек кожаную записную книжку. Из кармашка на ее задней стороне он вынул тоненькую пачку писем. Я мгновенно узнала крупный своеобразный почерк матери. Не вызывал сомнений и снимок Холлиуэлла, потому что прошлым летом я сама его сделала. — Во втором письме. Совершенно верно. Какая-то история с привидениями, не так ли?

Я подтвердила, а мистер Пембертон выразил надежду, что сейчас привидение нас не побеспокоит, на что я заверила его, что нет, не побеспокоит, ибо оно появляется лишь в тех случаях, когда дому угрожает какая-то опасность. В ответ он отпустил одну из саркастических шуточек, на которые был большой мастер, что дому именно сейчас угрожает опасность — от древесных жучков и трухлявых стропил. У меня вертелся на языке вопрос, не представляет ли он одну из тех фирм, что заменяют трухлявые конструкции старых домов в обмен на право пользоваться им для своих целей. Но поскольку мы заключили перемирие, я лишь сдержанно усмехнулась.

— В таком случае расскажите мне о мисс Миранде. Я вижу, что вы прямо умираете от желания.

— В общем-то рассказывать почти нечего. С одной стороны, она была очень красивой. На галерее висит ее портрет — к сожалению, кисти неизвестного художника. Она уже давно тут не появлялась. Вроде ее видели, когда «круглоголовые» [7]окружили эти места. И еще в год ужасного пожара. Говорят, она появлялась в 1609 году во время зимнего наводнения, когда хлынула огромная приливная волна и Дервент размыл берега. Но это происходит не чаще раза в столетие.

— Понимаю. Она является лишь во времена тяжких испытаний. — Мистер Пембертон налил себе еще чашку чая. — И все же кем она была?

— Дочерью владельца этого дома. Думаю, кем-то из моих предков. Отец растратил ее деньги и хотел, чтобы она вышла замуж за богатого соседа.

Мистер Пембертон хмыкнул и сделал глоток. Он слушал меня, не прерывая.

— Но она… мисс Миранда… влюбилась… в юного рыбака. Люди говорили, что он подрабатывал контрабандой.

— Люди с романской кровью в жилах умеют устраиваться.

— Как бы там ни было, мистер Пембертон, ему все сочувствовали. Но в любом случае, был ли он контрабандистом или нет, семья мисс Миранды ее не одобряла.

— Еще бы.

— Так что они встречались тайно. Он спускался по реке и швартовался у берега. Если угрожала опасность, она подавала ему сигнал фонарем. Они встречались на этой крытой тропе. Если он не мог явиться, то передавал ей послание через бродячего лудильщика, и она мчалась на свидание верхом. Как-то он не появлялся несколько недель и вообще не давал о себе знать. Глубокой ночью она оседлала коня и поскакала на берег. И здесь она узнала, что он убит, застрелен стражниками. На обратном пути конь мисс Миранды попал в промоину в меловых скалах, и она сломала себе шею.

— Я бы сказал, грустная история. А что стало с ее бедным безденежным папашей? Насколько я понимаю, он так и не заполучил богатого зятя? Или у него была, еще одна симпатичная дочка?

— Нет. Только младший брат, вот и все.

— Но отец скончался отнюдь не в долговой тюрьме, если таковые существовали?

— Конечно же нет. Мисс Миранда оставила завещание, где пожелала быть похороненной на Тропе, и во время ее погребения был обнаружен клад контрабандистов.

Мистер Пембертон недоверчиво хмыкнул:

— Скорее всего, эта семейка сама занималась контрабандой. Они выдумали эту историю лишь для того, чтобы объяснить богатство, которое никак не могло оказаться на заднем дворе уважаемого землевладельца.

— Может, и так, — сказала я. — Тут многие занимались такими делами.

— Так что у вас, моя дорогая учительница, в жилах течет кровь контрабандистов.

Он коснулся моей руки и улыбнулся, а я улыбнулась ему в ответ. Тут же он снова забыл обо мне, поглощенный тем, что привело его сюда.

— Хотя в любом случае, — вскинулся он, — это в каком-то смысле подтверждает достоверность данной истории…

Больше я его не слушала. Я даже не смотрела на него. Чтобы лучше соображать, я прикрыла глаза руками. Теперь-то я все поняла. Словно наконец уловила смысл неясных намеков и сложила воедино куски головоломки. Последним из них было это случайное замечание — оно-то и стало ключом к разгадке.

— Пембертон, — переведя дыхание, тихо сказала я. — Николас Пембертон. — Это имя горело большими буквами перед моими закрытыми глазами, словно на большом киноэкране. Вот где я раньше встречала его. В широковещательных анонсах перед началом фильма. Я распахнула глаза. И громко произнесла:

— «Муха в янтаре». Так назывался тот фильм. А вы Николас Пембертон. Тот самый Николас Пембертон, режиссер фильма. Но, что вы здесь делаете, мистер Пембертон?.. — И прежде чем прозвучал вопрос, я уже сама нашла ответ. — Теперь-то я поняла. Я вспомнила статью в газете. Вы готовитесь ставить новый фильм по роману о том времени… «Лунные всадники», не так ли? — Я с трудом говорила. Казалось, что у меня дрогнул пол под ногами. — И ищете место для натурных съемок, да?

— Да.

— Какой-то старый дом?

— В сущности, я уже нашел его.

— Этот?

— Да.

— Вы хотите сказать, что вам нужен этот дом? Наш дом?

— Откровенно говоря, в этом и заключается идея.

— И вы хотите именно здесь разместить съемочную группу?

Он кивнул.

— Получив дом в полное распоряжение?

— Да.

Я с трудом перевела дыхание. Мне казалось, что легкие превратились в старый ржавый насос и воздух поступает в них маленькими порциями, словно вода с глубины.

— Мистер Пембертон, вы должны понять, что об этом не может быть и речи. Мы здесь живем. Это наш дом и скорее всего, мы не сможем ужиться со съемочной группой. Я должна сказать вам об этом прямо и недвусмысленно. Так что вы впустую теряете время. Моя мать скажет вам, то же самое. — Я решительно взяла поднос, дав понять ему, что разговор окончен, но чашки так задребезжали, что мне пришлось поставить его обратно.

Я увидела, что мистер Пембертон снова извлек свою омерзительную кожаную записную книжку с пачкой писем от моей матери, о которых я как-то забыла. И на этот раз в руках у него оказался какой-то документ официального вида, который он положил перед собой.

— Боюсь, — мягко пояснил он, — что это вы впустую теряете время, мисс Воген. Ваша мать уже даларазрешение на использование этого дома. К нашему взаимному удовлетворению.

Я не вымолвила ни слова в силу простых причин: мне было нечего сказать и у меня перехватило дыхание. В любом случае у меня не было слов, чтобы в полной мере выразить свои чувства. Теперь у меня почва ушла из-под ног, и я не могла отделаться от впечатления, что наш дом медленно оседает. Я была в таком шоке, что, услышав скрип гравия на аллее, нимало не удивилась бы, ворвись сейчас на полном скаку мисс Миранда, окруженная призрачным свечением, видным даже при солнечном свете.

Но звук усилился, и я поняла, что это двигатель автомобиля. Единственным отблеском был солнечный блик на ветровом стекле красного Таниного «мини». Все еще не в силах поверить происходящему, я проводила взглядом мистера Пембертона, который подошел к западному окну, откуда было видно, как Таня и моя мать вылезают из машины. Он положил записную книжку на стол и оперся руками о каменный подоконник.

Отнюдь не из любопытства, а скорее из-за потрясения, с которым смотрят на гонца, принесшего дурную весть, я уставилась на блокнот. Он лежал открытым — на этот раз не на письмах матери и не на официальном документе, а на фотографии обаятельнейшей рыжеволосой девушки.

Еще минуту назад я могла бы поклясться — ничто не в силах смягчить владевшие мной мрачные чувства, смешанные с гневом. Но при виде фотографии это случилось. Не потому, что неизвестная была самой красивой девушкой из тех, кого мне доводилось видеть. А потому, что она каким-то невероятным образом напоминала картину, висящую на галерее менестрелей. Картину, на которой была изображена мисс Миранда.