Пробуждение сердца

1

Год от Рождества

Христова 1400

– Туфу! Туфу! – наперебой взывали к игривому щенку с длинной вьющейся шерстью три девичьих голоса, но тот, не выпуская из зубов разноцветный тряпичный мяч, весело носился по спальне, виляя хвостом и ловко увертываясь от смеющихся девушек. Наконец песик вспрыгнул на алое бархатное покрывало, прямо в руки своей улыбающейся хозяйке, королеве Англии.

– Что тут творится? – резко, как щелчок хлыста, прозвучал строгий голос госпожи де Куаси. Решительно подойдя к кровати, она наклонилась и выхватила болонку из рук юной королевы.

Утопавшая в подушках маленькая Изабелла, чье лицо пылало от жара, вздрогнула и молча смотрела на даму испуганными глазами. Госпожа де Куаси захватила девушек врасплох. Смех замер у них на губах. Они стояли с виноватым видом, словно напроказившие дети, чьи проделки вышли наружу.

– А ну, марш отсюда! – Голос госпожи де Куаси напоминал карканье вороны. – И захватите с собой мерзкую собачонку! – С гримасой отвращения она сунула вырывавшегося щенка Доминик де Северье. – Мадам нужен покой, а не глупые забавы! – язвительно выговаривала госпожа де Куаси трем перепуганным фрейлинам. – Марш! – шикнула она и жестом, каким крестьянки прогоняют кур, стала выпроваживать девушек из покоев.

Направляясь к двери, светлокудрая Мари д'Ормонд, которой недавно минуло шестнадцать, споткнулась, наступив на длинный подол своего платья. Ее лицо с молочно-белой кожей, усеянной веснушками, исказилось от гнева.

Круглолицей Алине де Канневиль, следовавшей за подругой с недовольно надутыми губками, едва исполнилось пятнадцать. Она была невысокой и пухленькой, с каштановыми волосами того же мягкого оттенка, что и карие глаза.

Третьей девушке, Доминик де Северье – для подруг просто Санча, – вскоре предстояло встретить шестнадцатилетие. Госпожа де Куаси не слишком ласково называла ее «маленькой сиреной», может быть, потому, что своей обворожительной улыбкой она притягивала взоры. Хотя она не относилась к типу классической золотоволосой красавицы, ею нельзя было не залюбоваться – в любом окружении она затмевала всех благодаря сияющим глазам, пышным черным вьющимся волосам и лицу, в котором белизна снега соседствовала с нежным румянцем розового бутона.

Дойдя до середины комнаты, девушки замедлили шаг и, проявляя характер, обернулись к королеве. Но де Куаси налетела на них, не дав сказать ни слова, вытолкала прочь и захлопнула дверь.

– Ненавижу ее! – забывшись, горячо зашептала Мари, даже не посмотрев по сторонам. Хорошо, что в передней не было слуги, который мог услышать ее слова.

Более сдержанная и осторожная Алина огляделась, прежде чем сказать:

– Эта ведьма де Куаси много мнит о себе! Настоящая тюремщица!

Тем не менее, вынося свой вердикт, Алина понизила голос, а когда они входили в свою комнату, расположенную в верхней части замка, снова огляделась, нет ли поблизости любопытных ушей.

Дневной свет проникал в комнату через узкие сводчатые окна, и сейчас косые лучи солнца с пляшущими в них пылинками падали на огромные гобелены, на которых были изображены мужественные охотники и своры гончих, преследующие оленя в причудливом лесу сверкающих золотых деревьев.

Санча, задумавшись, шла между Мари и Алиной. Песик лежал у нее на руках, и она нежным голосом успокаивала его, поглаживая шелковистую шерстку.

– Бедняжка Туфу, – вздохнула она. – Бедняжка королева. Может быть, нам разрешат увидеть ее завтра? Сыпь у нее уже проходит. – Заставив себя улыбнуться, она ободряюще взглянула на подруг. – Думаю, королева скоро поправится. Нам надо придумать, как развлечь ее. Можно, например, отгадывать загадки. Мадам это любит.

– Как ты можешь думать о развлечениях, когда нас окружает измена! – упрекнула ее Мари.

Санча ответила не сразу, сознавая правоту Мари. Королева и ее фрейлины были, по сути дела, пленницами в этом уединенном замке. О, обращались с ними великолепно, и все же они оставались пленницами, окруженными тюремщиками и шпионами Генри Болинброка. Так было с того самого дня, когда король Ричард оказался в его руках. Теперь Ричард содержался в заточении, и никто не знал где. О его судьбе ходили самые невероятные слухи. Болинброк позаботился о том, чтобы королева не имела о нем никаких известий. Исполнить это было довольно просто. Многочисленную свиту юной королевы отправили восвояси, разрешив остаться только трем, самым молодым – поскольку проследить за ними было куда легче – фрейлинам, и то лишь потому, что одиннадцатилетняя королева так горько рыдала, умоляя не разлучать ее с ними.

– Что еще нам остается делать? – наконец проговорила Санча, прижимая к груди собачку. – Если мы можем подарить Мадам хоть миг веселья, это будет ей только на пользу. Она видела так мало радости в жизни.

– Ты права, – согласилась Мари, забыв на минуту, какая им угрожает опасность. Она нерешительно улыбнулась. – Я могла бы играть на лютне, Алина – петь, не правда ли, Алина?

– О да! – На округлом лице Алины расцвела улыбка. – А Санча могла бы рисовать что-нибудь смешное, вроде того, что она рисовала в Лондоне. Мадам любит это больше всего.

Санча хихикнула, вспомнив свои прежние рисунки, на которых самые разные животные в пышных придворных костюмах изображали приближенных Болинброка. Свиньи, гуси, коровы казались еще смешней из-за издевательских историй, которые она, Мадам, Мари и Алина придумывали о них.

Так, в уединении своей комнаты, Санча, Мари и Алина провели остаток дня, строя подробные планы на грядущий день. Ужин им, как обычно, принесли довольно рано. Весенние сумерки еще не успели поглотить розоватый отблеск закатного неба, когда явились служанки, чтобы приготовить их ко сну. Долговязый паж, в чьи обязанности входило выгуливать собачку, вывел Туфу и привел его назад, после чего свечи в комнате были погашены…

Как ни крепко спала Санча, среди ночи ее разбудили какие-то странные звуки. Она резко села в постели и, напряженно прислушиваясь, уставилась во тьму. Непонятный звук раздался опять, как будто кто-то тихо скребся, однако на мышь было не похоже. Ничего не понимая, полусонная Санча посмотрела туда, где у другой стены спокойно спали на своих кроватях Мари и Алина. И тут Санча обратила внимание на то, что Туфу, обычно устраивавшегося у нее в ногах, нет на месте.

Снова послышалось, как кто-то завозился, тихонько поскуливая. Быстро обернувшись, она увидела Туфу, который скребся в дверь.

– Туфу! – шепотом позвала она. Песик перестал кидаться на дверь и посмотрел на нее, но тут же вновь принялся яростно скрестись; временами он замирал и, поскуливая, принюхивался к щели под дверью.

– Туфу, иди сюда! – ласково, чтобы успокоить собачку, позвала Санча. – Иди ко мне! – терпеливо повторила она. Но тот не только не обращал внимания на ее призывы, но скребся с еще большим усердием. Раздосадованная Санча выбралась из постели, сунула ноги в комнатные туфли, не сразу нашарив их в темноте, и подошла к двери.

Наклонившись, чтобы взять Туфу на руки, она заметила, как в щели под дверью промелькнул свет, и услышала мелодичный звон колокольчиков. Ей показалось, что он похож на звон маленьких колокольцев, какие привязывают к лапе охотничьих соколов, а может быть, она ошибалась: серебристый звон был таким необычным, что она не была в этом уверена. Санча выпрямилась и напрягла слух, но больше ничего не было слышно, только Туфу продолжал упорно царапать дверь и поскуливать. Сгорая от любопытства, она протянула руку к задвижке, слегка приотворила дверь и почувствовала, как потянуло сквозняком. За дверью было темно, как в преисподней, но гулявший по коридору ветерок еще хранил запах смоляного факела. Глаза ее быстро освоились в кромешной тьме, и Санча разглядела, что слуги, который обычно стерег их, нет на привычном месте.

Пока девушка в нерешительности стояла у приоткрытой двери, Туфу проскочил в щель и проворно, как черт от ладана, помчался по коридору.

– Туфу! Назад! – сдавленным шепотом крикнула она и бросилась вдогонку за шустрым мохнатым песиком. Санча знала, что ей, как всем им – и королеве в том числе, запрещалось самовольно покидать отведенные покои и разгуливать по замку, но не могла сейчас думать ни о чем другом, кроме любимой собачки королевы. Что она скажет Мадам, если Туфу убежит? Из всех, кого любила королева, он один остался у нее.

Подобрав подол ночной рубашки, Санча бежала за Туфу. Тот, не слушая ее приглушенных призывов, стремглав несся вперед по темным коридорам, мимо многочисленных дверей. Как блуждающий огонек, белый песик скатился по крутой лестнице, спускающейся в мрачную галерею, стены которой были увешаны оружием. Здесь Санча едва не поймала его. Ее пальцы уже коснулись шелковистой шерсти, но щенок метнулся в другой коридор и сквозь сводчатые двери вбежал в тускло освещенный зал.

Санча в нерешительности остановилась, не зная, на что решиться. Вид зала заставил ее поежиться. В неверном свете факелов, укрепленных на стенах, она разглядела длинный стол возле очага, уставленный серебряными блюдами с мясом и фруктами, рядом поставец, на котором поблескивали кувшин для вина и кубки. Санча опасливо осматривала зал. Ни души, лишь пылали факелы, да щенок бегал, обнюхивая незнакомые вещи и виляя коротким хвостиком. Заметив, что Туфу поднял заднюю лапу у отдельно стоящего небольшого стола, покрытого расшитой золотом скатертью, Санча бросилась вперед, но песик оказался проворнее.

– Ах ты, негодник! – упрекнула она щенка, поспешно схватила Туфу на руки, надеясь исчезнуть прежде, чем кто-нибудь их заметит.

В этот момент раздался отдаленный перезвон колокольчиков, тот же необычный серебристый перезвон, что она слышала недавно наверху, и сердце у нее оборвалось. Послышались смутные голоса, определенно мужские, но слов было не разобрать. Шаги доносились от галереи и с каждым ударом ее сердца становились все громче, ближе.

У Санчи перехватило дыхание – спасаться бегством было поздно! Что произойдет, если ее застанут здесь? Она всхлипнула, отчаянно обшаривая глазами зал в поисках укромного места, где можно было бы спрятаться. Но безжалостный свет факелов проникал в каждый уголок. Оставался только небольшой стол, который недавно облюбовал Туфу. Быстро, как преследуемый кролик в нору, Санча нырнула под длинную парчовую скатерть. Забившись подальше, она сжалась в комок у стены, крепко прижимая к себе извивавшегося в ее руках песика, и натянула подол ночной рубашки на колени. Под столом пахло плесенью, к лицу прилипла паутина, но Санча была рада и этому укрытию.

Громкие голоса, грубый смех и топот ботфортов возвестили о том, что мужчины вошли в зал. С перепугу Санча не разбирала их слов, звучавших уверенно, угрожающе и хвастливо. Однако ошибки быть не могло: один из голосов, перекрывавший остальные, был ей знаком. Это был голос Болинброка, который прилюдно вынудил Ричарда, своего кузена, отдать ему корону.

Мужчины остановились у пылающего очага и оказались совсем близко. Санче достаточно было лишь немного вытянуть шею, чтобы край златотканой скатерти не мешал ей все видеть. Конечно, подглядывать нехорошо, этот урок она усвоила с детства. Но зато она убедилась, что была права: это в самом деле был Болинброк – широколицый, выделяющийся своей мощной фигурой даже среди рослых приспешников. Некоторых из них Санча узнала – они принадлежали двору Ричарда, других видела впервые.

Неожиданно внимание присутствующих переключилось – все столпились у стола и принялись что-то разглядывать. Санча напряженно пыталась понять, что они разглядывают с таким сосредоточенным вниманием. Однако все было напрасно, пока один человек не отошел в сторону, а другой не подступил ближе к столу. То, что Санча увидела в образовавшийся просвет, потрясло ее. Она закрыла глаза и закусила губу, чтобы не закричать от ужаса.

Вдруг раздался звон колокольчиков. Санча вздрогнула, и Туфу вырвался у нее из рук.

Когда Мари проснулась, то с удивлением обнаружила, что кровать Санчи пустует. Она быстро оглядела комнату: ни Санчи, ни любимца Мадам, Туфу. Мари была существом нервным, всегда ожидала самого худшего, и предчувствия редко обманывали ее. Она кинулась к другой кровати.

– Алина! Алина! – принялась она звать подругу, тряся за округлое плечо, высовывавшееся из-под одеяла. – Санча пропала! – воскликнула она. – Случилось что-то ужасное, я это чувствую!

Алина относилась к числу тех, кто долго раскачивается. Она забормотала что-то бессвязное, ничего не соображая спросонья, и, широко зевая, села в постели. Когда до полусонной Алины наконец дошло, о чем ей взволнованно твердит Мари, она откинула свесившиеся на глаза волосы и вяло спросила:

– Куда она подевалась?

– Не знаю! Туфу тоже пропал, – беспомощно вздохнула Мари.

– Но как? Когда? Нас же постоянно охраняют…

Мари в ответ лишь пожимала плечами, не находя правдоподобного объяснения. Вскоре и Алина была в таком же смятении. Девушки испуганно шептались, склонившись голова к голове: воображение рисовало им самые страшные картины случившегося. К счастью, им недолго пришлось оставаться в неведении.

Прежде чем служанки явились одевать их, в дверях возникла госпожа де Куаси. Позади нее виднелся долговязый юный паж, крепко прижимавший к себе своенравного щенка. Де Куаси стремительно вошла в комнату, велев пажу оставить собачку и удалиться.

– Где Санча? – тут же спросила Мари.

Де Куаси холодно взглянула на нее, словно не расслышала вопроса, и сказала:

– Смотрите, чтобы эта отвратительная собачонка снова не сбежала. Ее взбалмошность уже привела к довольно печальным последствиям.

Перепуганный песик поскуливал и жался к ногам Алины. Девушка наклонилась и взяла его на руки.

Госпожа де Куаси направилась к двери, но тут Мари, забыв о почтительности, с какой подобало обращаться к столь важной даме, как де Куаси, забыв вообще о всяких приличиях, выкрикнула:

– Что вы сделали с Санчей? Я расскажу королеве, как вы…

– Я уже сообщила Мадам о несчастном случае с леди де Северье, – раздраженно, почти грубо ответила де Куаси.

– Несчастном случае? Не было никакого несчастного случая! – воскликнула Мари таким тоном, словно уличала ее во лжи.

Госпожа де Куаси ядовито ухмыльнулась:

– Ошибаетесь, был, и виной всему эта мерзкая собачонка.

– Я вам не верю! – закричала Мари.

– Я тоже не верю, – поддержала ее Алина, чьи глаза сверкали гневом.

– Хотите верьте – хотите нет, это ничего не меняет, – с высокомерным видом ответила де Куаси и добавила: – Этой ночью леди де Северье упала с лестницы и сильно расшиблась. За ней ухаживает врач Болинброка.

Проговорив это, де Куаси проворно подошла к двери, впустила служанок и поспешила прочь, словно ее ждали неотложные дела.

В обществе юной королевы Мари и Алина не подавали виду, что чрезвычайно встревожены. И без того у нее тяжело было на сердце. Но со свойственной детям чуткостью Изабелла быстро поняла, что скрывается под их напускной бодростью. В этот день она провела намного больше, чем всегда, времени в часовне за молитвой, а потом долго бродила с печальным видом по покоям. Маленькая Изабелла очень переживала за свою милую фрейлину. Как ни старались Мари и Алина развеселить ее играми и пением, им не удалось вызвать улыбку на ее лице. Даже уморительные выходки любимой собачки не могли заставить ее рассмеяться.