Пробуждение сердца

22

Дрожа от холода в промокшем платье, отяжелевшем и липнущем к ногам, Санча последовала за Ги в сумрачный коридор. Ноги путались в густых кустарниках куманики, глянцевито-зеленой там, где над головой просвечивало небо, и безжизненной, побуревшей и сухо шуршащей в местах, где сохранился потолок.

– Тут мы можем подождать графа де Северье, – объяснил Ги, подходя к двери просторной комнаты справа от храма. – Здесь сухо, а если вы продрогли, я разожгу костер.

Санча стояла на пороге, не решаясь войти. На миг ей показалось, будто Ги бросил быстрый взгляд на другую дверь в темном коридоре.

– Долго нам придется ждать? – поинтересовалась она, стараясь побороть подступающую панику.

– Нет, уверен, что совсем недолго.

– В таком случае не стоит разводить огонь, – сказала Санча и, вглядываясь в сумрак комнаты, опасливо переступила порог. – Вы не боитесь, что мы можем встретить здесь разбойников? Мне кажется, они любят прятаться в подобных местах. – Ее предположение развеселило его, и она смущенно замолчала.

Прошло несколько томительных минут. Ги беспрестанно расхаживал по комнате.

– Вы, я вижу, все-таки совсем продрогли, – наконец сказал он, – я схожу за хворостом и разожгу костер.

– Только не уходите далеко, – попросила Санча, которой было не по себе в этом заброшенном месте.

Оставшись одна в сумрачной комнате, Санча принялась внимательно осматриваться. Тьма быстро сгущалась, но в бледнеющем свете, льющемся в пустые провалы окон, еще можно было разглядеть на толстом слое пыли, покрывавшем пол, отчетливые следы ног. Среди них были и крупные, не принадлежащие ей или Ги. Она постаралась убедить себя, что следы давние и оставили их пастухи, паломники или разбойники, нашедшие в развалинах приют от ненастья.

С каждым мгновением становилось все темнее. Санча ждала уже довольно долго. «Куда он подевался?» – спрашивала она себя. Она прошла в другой конец комнаты, где из камня было сложено некое подобие очага. Кучка золы на камнях говорила о том, что кто-то когда-то грелся здесь у огня. Она опустилась на корточки, повинуясь совершенно абсурдной мысли, что от золы идет тепло, и дотронулась до камня. Камень был теплый. Она отдернула руку, словно обжегшись.

Теперь Санча была по-настоящему напугана. Ей почудилось, что в безмолвии ночи где-то неподалеку раздался слабый звон. Она мгновенно насторожилась, подняла голову и стала напряженно вслушиваться. «Это, может быть, конская уздечка», – успокаивала она себя, но сама не верила, что это так.

Вновь донесся тот же звук – словно прозвенели маленькие колокольчики. Санча окаменела. Звук повторился, отчетливей, ближе. Санча вскочила на ноги. Сердце ее бешено колотилось, глаза лихорадочно обшаривали темноту, слух предельно напрягся, стараясь уловить, откуда слышится звук колокольчиков. Да, колокольчиков, теперь она была совершенно уверена в этом!

Санча стояла не шевелясь и напряженно прислушивалась к тишине, которую нарушал лишь шелест падавших капель. Она подавила отчаянное желание крикнуть, позвать Ги. Где же он? Вместо этого она на ощупь, медленно двинулась к двери, ведущей в коридор. В этом месте над коридором не было потолка, и дверь вырисовывалась светлым квадратом в чернильной тьме комнаты.

Вдруг серебристо звякнули колокольчики, и темная фигура заполнила дверной проем. Санча завопила и отскочила назад. Когда она снова взглянула, фигура исчезла. Оцепенев от ужаса, Санча не сводила глаз со светлого квадрата.

«Это он!«– пронзила ее дикая, сумасшедшая мысль. Тот человек с колокольчиками на башмаках. Человек, который вытащил окровавленную голову Ричарда из мешка и гордо размахивал ею, как трофеем. Человек, который в ту ночь в Виндзорском замке хотел заставить ее замолчать навсегда.

Где же Ги? Неужели он не слышал ее крика? Почему не поспешил к ней? И тут ей все стало ясно. И то, зачем молодой француз заманил ее сюда и зачем искал предлог, чтобы оставить ее одну. Она подумала о кольце и о бродячем торговце. О Боже, какую ошибку она совершила!

Санча готова была разрыдаться. Она попыталась собраться с мыслями, но панический ужас лишил ее способности думать. Она видела перед собой только дьявольское лицо из своих кошмаров, ту фигуру в капюшоне. Серебристый звон колокольчиков стоял у нее в ушах. В гулкой со сводчатым потолком комнате он, казалось, звучал отовсюду.

Санча бросилась вперед. Единственной ее мыслью было добраться до двери и спастись в коридоре. Краем глаза она увидала его. Плащ развевался на нем, как крылья летучей мыши.

– Не-е-т! – закричала она громко и пронзительно, когда он схватил ее и прижал ее руки к телу. Она раскрыла рот, чтобы вновь закричать, но он зажал ей рот рукой. Она впилась зубами в жесткие пальцы. Яростно ругаясь, он отдернул руку.

Санча принялась что было мочи колотить его, брыкаться. Но тут сильный удар по голове сломил ее отчаянное сопротивление, и перед глазами поплыли огненные круги. Санча не потеряла сознание, она смутно сознавала, что ее волокут куда-то, слышала два мужских голоса. Один из голосов принадлежал Ги.

– Она и так умрет здесь от холода и голода, – убеждал молодой француз второго злоумышленника. Подняв фонарь, он еще раз взглянул на каменные ступени, круто уходившие вниз, в черную дыру глубокого склепа под полом храма. Он повернулся к Экстону. – К чему пачкаться и перерезать ей горло? – сказал он нетерпеливо. – Задвинем плиту, и ей отсюда никогда не выбраться.

– Хочу доставить себе удовольствие. Эта дрянь укусила меня! – прошипел Экстон, подхватил Санчу и поволок по мокрым листьям, устилавшим каменный пол храма. – Больше она не станет у меня на дороге. Уж на этот раз я перережу ее проклятую болтливую глотку. Тут нет Суинфорда, чтобы остановить меня!

Держа Санчу одной рукой, другой он вытащил нож с серебряной рукояткой.

В этот миг где-то поблизости заржала лошадь. Ей откликнулась другая. Экстон поднял голову.

– Я слышу лошадей. Пойди посмотри, в чем дело.

Ги тоже услышал. Поставив фонарь на землю и вытащив нож, он нырнул в коридор.

Санча уже пришла в себя. Туман в глазах рассеялся, и она увидела, как блестит сталь в руке Экстона. В ужасе она рванулась, не понимая сама, откуда силы взялись.

Экстон, застигнутый врасплох, не смог ее удержать. Пытаясь вновь схватить ее, он задел ногой фонарь, и тот, стуча по ступенькам, покатился в склеп.

Санча бросилась бежать, надеясь воспользоваться темнотой и скрыться, но Экстон оказался проворней. Его тяжелый кулак сбил ее с ног. Она упала на четвереньки и, скользя на мокрых листьях, пыталась подняться, но снова упала. Вскочила и, поскользнувшись, упала опять. Наконец она поднялась, шатаясь на ослабевших ногах, кинулась в одну сторону, потом в другую, отчаянно пытаясь найти в темноте выход в коридор, и, ослепленная ужасом, не находила его.

Санча металась, преследуемая звоном колокольчиков, и не переставая кричала. Опять кулак Экстона настиг ее, ударив в плечо. Санча закрутилась на месте от боли и снова бросилась бежать.

Он был всюду, куда она ни кидалась. Его пальцы поймали край платья. Она стала вырываться, но тщетно. Он тянул ее назад. Брошь, скреплявшая ворот платья, острым твердым концом вонзилась ей в горло. Полузадушенная, она упала навзничь.

Руки нащупали ее в темноте, рывком поставили на ноги. Санча принялась молотить невидимого врага кулачками, ударила ногой, потеряла туфельку, но продолжала лягаться и вопить, пока железные пальцы не сдавили ей горло. Санча хрипела, хватала воздух широко открытым ртом, чувствуя, что ее опять куда-то волокут. Сознание покидало ее, в глазах вспыхнул яркий свет, в ушах нарастал звон, способный, казалось, расколоть череп.

Однако она услышала донесшийся словно издалека мужской крик, короткий и страшный. Затем сильный удар отбросил ее в сторону. Почти без сознания она упала на пол. Железные пальцы отпустили ее горло.

Санча лежала, жадно хватая ртом сырой воздух. В глазах постепенно прояснилось, и она увидела, как две темные, темнее самой глубокой тени развалин фигуры сошлись в смертельной схватке. Она слышала их тяжелое дыхание, их звериное рычание, жестокие удары.

Хью прыгнул на Экстона, сшиб с ног и навалился на него. Экстон взвыл, придавленный к полу, и стал яростно извиваться. В руке у него сверкнул нож.

Хью отшатнулся, почувствовав, как лезвие вспороло воздух перед самым его лицом. Экстон, воспользовавшись этим, вскочил на ноги и бросился на Хью. Снова блеснул нож. Хью, защищаясь, поднял левую руку и одновременно выбросил вперед правую, с кинжалом.

Жгучая боль пронзила предплечье, и рука сразу онемела, но он почувствовал, как его кинжал пробил одежду и вошел в тело Экстона. Тот вскрикнул, осел и пополз, как краб, на четвереньках в сторону, загребая листья.

Однако через мгновение Экстон собрался с силами и попытался снова броситься на Хью.

В момент, когда он выпрямлялся, Хью ударил его ногой. Тяжелый удар пришелся противнику в грудь, и тот отлетел назад. Хью прыгнул на него, и теперь жестокая схватка продолжалась на каменном полу. Левая рука плохо подчинялась Хью, и он норовил прижать локтем горло Экстона к полу.

Экстон рвал ему пальцами рот, пытался выдавить глаза. Снова взметнулась его рука, и нож сверкнул серебряной рукояткой.

Хью почувствовал, как лезвие вонзилось ему в плечо. От боли он не мог вздохнуть. Ничего не соображая, ослепнув и оглохнув, Хью инстинктивно ударил правой рукой снизу вверх и, когда кинжал пронзил левый бок Экстона, дважды повернул лезвие. Потом исступленно ударил еще раз и еще. В горле Экстона забулькало. Он еще продолжал бороться, но с каждой секундой сопротивление его слабело. Но вот тело его напряглось в последней конвульсии, и он затих.

Хью скатился с него и несколько секунд лежал не шевелясь. У него не было сил даже на то, чтобы вытащить кинжал, который торчал в боку Экстона.

Постепенно слух его вновь стал различать окружающие звуки – капли дождя, мерно стучащие по листве, тихие всхлипывания где-то справа. Он пополз на животе в ту сторону, потом, превозмогая боль, поднялся на корточки. Передохнул немного и встал.

– Санча, – позвал он хриплым шепотом. Сухим языком облизал шершавые губы и снова позвал.

Санча бросилась к нему, вцепилась в камзол. Хью покачнулся и едва не упал – ноги были как ватные. Он прижал ее к себе, и волна радости и облегчения захлестнула его. Ни он, ни она не могли говорить – они просто стояли, обнимая друг друга дрожащими руками.

Вдруг Санча испуганно подняла голову; глаза ее округлились, лицо побелело.

– Там еще один, – выдохнула она.

– Ах тот! – пробормотал Хью. – Думаю, он мертв.

Санча вновь бессильно припала к нему и только тут почувствовала, что его рубаха пропитана кровью.

– Ты ранен! – вскрикнула она, пытаясь увидеть, куда он ранен и опасно ли.

Хью поймал ее руки.

– Не бойся, рана не смертельная, – сказал он и погладил ее по щеке, дрожащему подбородку. – А ты не ранена?

Она отрицательно замотала головой и, вновь упав ему на грудь, расплакалась.

Она упорно не отвечала на его расспросы, и Хью оставил бесполезные попытки узнать, что произошло. Потом внутри ее словно прорвалась плотина, и слова хлынули потоком. Не переставая плакать, Санча рассказала ему все. О том, как нашла в ризнице его донесение, как подслушала его разговор с Гилбертом.

– Ты отказался предупредить их об опасности, грозящей Мадам! Ты готов был позволить Нортумберленду похитить ее, вновь разбить ее сердце!

Она рассказала, как решила, что отец Антонио – шпион Болинброка. О многом они говорили в эти минуты. Наконец Санча призналась, ожидая вспышки его гнева:

– Я заплатила бродячему торговцу, чтобы он доставил Мадам письмо.

– Ты отдала ему свое обручальное кольцо? – догадался Хью.

Она кивнула с несчастным видом и – словно в свою защиту – сказала со слезами в голосе:

– Я не могла допустить, чтобы Мадам причинили зло. – Санча закашлялась – горло еще саднило после того, как Экстон едва не задушил ее. Отдышавшись, она добавила: – Когда Ги подошел ко мне в зале перед танцами и сунул в руку кольцо, он сказал, что это Мадам посылает мне его. Что она не верит бродячему торговцу. Что должна сама услышать все от меня. – Санча снова закашлялась. – Он! – воскликнула она, справившись с приступом кашля, и показала рукой на безжизненную темную фигуру, распростертую на полу. – Он убил Ричарда! Он отрезал ему голову! Голову Ричарда! И сунул ее в грязный мешок!

Хью поддерживал жену, слушая ее плач, слушая ее рассказ. Наконец он решил, что услышал достаточно. Остальное он знает сам. Теперь он размышлял, что следует предпринять. Еще было время замести следы и вернуться в Эвистоун, а Нортумберленд и Суинфорд пусть дерутся из-за маленькой королевы. Первым делом следует вытащить кинжал из груди Экстона. «Очевидно, что тела рано или поздно обнаружат, – рассуждал он, – но даже в этом случае подозрение падет на Нортумберленда – кому как не ему желать их смерти?»

Рассуждая так, он снял руки Санчи со своих плеч и, тяжело ступая, подошел к Экстону. Секунду он постоял над недвижным телом, потом наклонился, выдернул кинжал и, обтерев его о рукав мертвеца, сунул в ножны на поясе. Последний раз бросил взгляд на отвратительное, изрытое оспой лицо, отвалившуюся челюсть и вернулся к Санче. Она стояла, обхватив себя руками и вся дрожа.

– Я потеряла туфельку, – пожаловалась она.

– Где? – озабоченно спросил Хью и принялся шарить в темноте. Ничего не найдя, он вернулся к ней и положил руки ей на плечи. – Не огорчайся, наденешь другие туфельки. Нам необходимо поскорее вернуться в Эвистоун. Мы снова вместе, и мне больше нечего желать.

Он продолжал говорить, но Санча прервала его уверения в любви и обещания защищать ее:

– Я не могу ехать с тобой! Я должна предупредить Мадам! О, неужели ты не понимаешь! Нельзя допустить, чтобы она попала в лапы Нортумберленду!

Ее слова подействовали на Хью как холодный душ. Как она могла говорить подобные вещи? Неужели она не знает, что на карту поставлена ее жизнь? Суинфорд убьет ее, если узнает, что она не повредилась умом, а вполне здорова, а он, Хью, за свое отступничество заплатит жизнью или по меньшей мере лишится Эвистоуна. Все в нем кипело, рвалось вылиться наружу упреками.

– Успокойся! – резко сказал он. – Ты сама не знаешь, что говоришь.

– Знаю, – упрямо ответила Санча, ища в темноте потерянную туфельку. – Я собираюсь предупредить Мадам!

Он схватил ее за руку и, дернув, повернул к себе лицом.

– Ты соображаешь хоть что-нибудь?! Неужели ты думаешь, что Суинфорд позволит тебе увидеться с ней?

– Я так не думаю, но найду способ предупредить ее. Пойду к своему дяде, графу де Северье! Он выслушает меня и придумает, как помочь Мадам!

– Ты поедешь в Эвистоун.

– Нет! Я поклялась!

– Что? Поклялась навсегда оставаться фрейлиной? – с сарказмом воскликнул Хью.

– Да, поклялась в верности Мадам! Поклялась перед Богом! Или ты считаешь, что раз я женщина, то могу не следовать своей клятве? Что она ничего не стоит?

– Ты можешь погибнуть! Я этого не допущу!

Санча попыталась освободиться. Он взял ее за руку и в отчаянии воскликнул:

– Как ты не понимаешь, ведь я люблю тебя!

– Не меня ты любишь! Нет! Единственное, что тебе дорого, – это Эвистоун! – зло крикнула она в ответ. – Неужели графский титул так много значит для тебя, что ты позволишь погибнуть невинным людям? – Какое-то мгновение Санча ожидала, что он ударит ее, но когда этого не произошло, сказала: – Я собираюсь предупредить Мадам, и ты не остановишь меня.

– Остановлю, это в моих силах.

– Нет! Не иначе, как убив меня! Это ты хочешь сделать?

– Ты веришь, что я убью тебя? – Он был поражен. – Ради тебя я не пожалею жизни – в этом ты только что могла убедиться! – гневно воскликнул он. В ярости Хью выхватил кинжал и неожиданно сунул ей в руку. – Возьми, – сказал он, ударяя себя в грудь, – если я столь отвратителен тебе, убей меня! Я не хочу жить без тебя!

Санча смотрела на его лицо, едва различимое в темноте; губы ее задрожали. Она громко всхлипнула, уронила кинжал и, закрыв лицо руками, отвернулась, не желая показывать ему своих слез.

Хью присел и стал шарить по полу в поисках кинжала. Вдруг от двери донесся непонятный шум. Хью мгновенно вскочил.

– Милорд? – позвал Мартин неуверенно, вглядываясь в бездыханную фигуру на полу. – Вы живы?

– Да, – ответил Хью. Он вложил кинжал в ножны и оглянулся на Санчу.

Она продолжала плакать.

Мартин услышал ее рыдания, увидел, как сотрясаются ее плечи. Недоумевая, он посмотрел на Хью.

Хью только пожал плечами.

Мартин не стал ни о чем расспрашивать. Он постоял, поглядел на труп, стараясь разобрать в темноте, кто это.

– Там, снаружи, еще один, – сказал он. – Мертвый. – Он шагнул, споткнулся обо что-то, нагнулся и воскликнул: – Туфелька!

Хью взял у него туфельку и спросил:

– Как ты отыскал меня?

– Паромщик надоумил. Он все примечает. Я поехал, куда он показал, а там, где от дороги отходит тропа, увидел свежие следы.

– Молодец. Приведи лошадей. И еще: их лошадей отвяжи и прогони в лес.

Когда они опять остались одни, немного успокоившаяся Санча выхватила у Хью туфельку.

– Тебе придется посадить меня под замок, – сказала она с холодной яростью, надевая сырую туфельку на ногу. – Иначе я сбегу! Вернусь во Францию, даже если придется идти пешком! Я всем на свете расскажу, какое зло содеяли со мной англичане! Пусть все узнают правду.

– В таком случае я лучше посажу тебя под замок, – сказал Хью и, развернув жену за плечи, подтолкнул к двери в коридор.

Она резко обернулась, сняла с пальца кольцо с рубином и швырнула в него.

– Я тебе не жена! Я всегда была только пленницей!

В мертвой тишине Хью искал кольцо. Наконец он поднял его, сунул в карман и повел Санчу наружу. Когда появился Мартин с лошадьми, Хью подсадил ее в седло и они поехали к дороге.

В конце узкой извилистой тропы Хью повернул коня направо. Мартин нерешительно окликнул своего господина:

– Милорд, нам в другую сторону, там – юг.

– Туда мы и едем, в аббатство святого Болдуина, – ответил Хью и решительно сжал губы.

Глаза Санчи расширились от удивления. Она ничего не сказала, но в душе поняла, что победила. Она хорошо понимала, чего Хью стоило наступить на горло своей гордости и честолюбию.

Остаток пути они проделали молча; каждый был погружен в свои мысли. Снова прошел дождь и вымочил их до нитки, потом поднялся ветер, горестно завыл в ветвях над их головами и разогнал тучи – небо очистилось.

Мокрые и продрогшие достигли они наконец аббатства святого Болдуина. Монах, стороживший у въездной башни, отнес записку Хью.

Вот что, в частности, говорилось в ней:

«Я не вправе открывать имени дамы. Могу лишь сообщить, что она – родственница графа де Северье и прибыла по делу чрезвычайной важности».

Монах воротился с примечательной быстротой, распахнул ворота, и всадники въехали в темный двор. У резиденции епископа их уже поджидал слуга с фонарем.

Хью взял Санчу за талию и ссадил с лошади. Стоя между своим конем и ее лошадью, он положил руки ей на плечи. Торопливо, словно боясь, что другого случая не представится, он заговорил хриплым от волнения голосом:

– Я люблю тебя больше, чем могу выразить словами. Прошу тебя лишь об одном: не вспоминай обо мне плохо.

Его признание в любви, голос, исполненный горячей страсти, разрывали ей сердце. В напряженной тишине она боролась с желанием броситься ему на шею и умолять простить ее. Потом с мучительным вздохом Санча выдернула свои пальцы из его ладони и побежала на слабый свет фонаря.

Санчу и последовавшего за ней Хью встретил монах, который провел их в небольшую гостиную, убранную сарацинскими коврами. Слуга зажигал свечи в канделябрах; в камине пылал вновь разожженный огонь; из смежной с гостиной комнаты доносился торопливый шорох.

Наконец появился Арно де Северье, одетый в отороченный мехом халат. Вид у него был заспанный, глаза щурились от яркого света, взъерошенные волосы делали его немного смешным. Разглядев, что перед ним его племянница, он раскрыл рот от изумления. Француз стоял, переводя взгляд с девушки с растрепанными волосами, в мятом мокром платье на молодого человека, у которого под распахнутым камзолом виднелась окровавленная рубаха.

– Господи милосердный, – заикаясь проговорил он. – Доминик! Как ты здесь очутилась? Боже! Но ты же… как твоя болезнь?

– Причиною моей болезни была опийная микстура и ложь. Они хотели заставить меня молчать, не дать рассказать всю правду Мадам, вам, дядя, и всем на свете. – Взволнованный рассказ Санчи о страшной картине, свидетельницей которой она стала в Виндзоре, поверг де Северье в ужас.

Хью опустился в кресло, почувствовав невероятную усталость. Он сидел, стараясь не думать о боли, вполуха слушая быструю речь Санчи и не понимая ни слова. Голова его была откинута, глаза закрыты.

Послышались оживленные женские голоса и шорох шелка. В комнате появилось несколько женщин. С радостными криками они бросились обнимать Санчу и мгновение спустя повели ее к двери.

Хью насторожился. Он смотрел, как уводят его жену, потом нерешительно подался вперед, словно собираясь встать. Ему пришло в голову, что он никогда больше не увидит ее. Но он не знал, какими еще словами можно удержать ее, заставить остаться с ним. И, поняв бесполезность дальнейших усилий, снова откинулся на спинку кресла.

А она даже не бросила на него прощального взгляда. Резкая, жгучая боль пронзила ему грудь. Не почувствуй он, как вновь из раны на плече потекла кровь, то решил бы, что у него разрывается сердце.