Просто любовь

ГЛАВА 6

Энн наблюдала за игрой в крикет еще в течение нескольких минут перед тем, как ускользнуть, чтобы отправиться по подъездной дорожке в направлении коттеджа с соломенной крышей, на который она обратила внимание еще в день приезда. В конце концов, она была не единственной, кто не участвовал в игре. Герцогиня забавлялась с малышами чуть поодаль, а герцог наблюдал за супругой с обычным для него суровым выражением лица, хотя держал на руках их сына, тепло укутанного в одеяло. Никто, казалось, не заметил исчезновения Энн. Она понадеялась, что и Джошуа тоже не обратит на это внимания.

Сама мысль о том, что Бедвины знают, куда она идет, и сделают из этого совершенно неверные выводы, была ужасающей. Это не было романтическим свиданием, но они, конечно же, подумают, будто она пытается обмануть одинокого, искалеченного человека.

Свернув с дороги, Энн, с некоторым волнением, приблизилась к коттеджу. Были ли там слуги? Что они подумают о незнакомой женщине, стучащейся в дверь и спрашивающей мистера Батлера?

Однако ей посчастливилось не узнать этого. Энн еще не успела даже дойти до невысокой каменной стены и деревянной калитки, которые огораживали прелестный цветник перед беленьким домиком, как дверь отворилась, и вышел Сиднем Батлер.

Энн остановилась.

– Я все гадал, придете ли вы, – сказал Сиднем и направился навстречу Энн, закрыв за собой калитку. – С моей стороны было весьма самонадеянно просить об этом, ведь вы здесь в гостях. И этим утром вы были со своим сыном и Морган. Возможно…

– Мне хотелось придти, – прервала его Энн.

– И я хотел, чтобы вы пришли, – неуверенно улыбнулся Сиднем.

Рядом с ним Энн вдруг почувствовала смущение, словно это на самом деле было романтическое свидание. Как жалко и нелепо они, должно быть, выглядят со стороны, подумала Энн, надеясь, что никто из слуг не смотрит на них в окно. Вероятно, они столь же неуклюжи, как парень и девушка вдвое их моложе на своем первом свидании.

– Вы видели долину? – спросил Сиднем.

Она покачала головой.

– Только парк у дома, да утесы и берег.

– Сейчас не лучшее время года, чтобы любоваться долиной, – заметил Сиднем, указывая, что им следует вернуться к подъездной дорожке и пересечь ее. – Весной дикие нарциссы и колокольчики в лесах устилают землю ковром, создавая волшебную по красоте картину. Осенью над головой пестреет разноцветная крыша, а под ногами – разноцветный ковер. Здесь всегда красиво, даже зимой. Сейчас все зеленое, однако, если у вас взгляд художника, то непременно заметите в летних деревьях и травах такое многообразие оттенков зеленого, что, даже без цветов, этого совершенно достаточно для роскошного пиршества чувств.

Вскоре Энн увидела, что впереди действительно простиралась долина – они шли через рощицу, с редко растущими деревьями и кустарниками, пока тропинка неожиданно не ускользнула у них из-под ног перед густым лесом.

Они зашагали вниз по длинному, крутому склону с твердой почвой, покрытому зарослями грубой травы. Выступающие корни деревьев помогали им найти точки опоры для безопасного спуска вниз. Вскоре они достигли подножья спуска, где журчал широкий, но не глубокий ручей, петляя на своем пути к морю. С того места, где они стояли, не было видно моря, но Энн могла чувствовать его запах. Она также ощущала запах деревьев и тепло летнего воздуха, хотя густые ветви над головой не позволяли лучам солнца добраться до нее.

Здесь, внизу, царили уединение и покой, словно для того, чтобы попасть сюда, им пришлось преодолеть много миль. Слышался мягкий шелест листвы.

– Как красиво! – проговорила Энн, положив руку на шершавую кору дерева и откинув голову чуть назад. Послышался крик одинокой чайки, парившей над их головами.

– Уэльс – красивая страна, – сказал Сиднем. – Она довольно сильно отличается от Англии, хотя и здесь большинство землевладельцев – англичане. Этот край славится своими бесчисленными сокровищами: древней кельтской историей и мистицизмом, гармонией и музыкой, мисс Джуэлл. Пока вы не услышите, как валлийский мужчина или женщина играют на арфе, или пока не услышите песен на валлийском языке – предпочтительнее, если будет петь хор, вы не сможете понять, что музыка может сделать с душой человека. Тюдор Рис – местный священник преподает мне валлийский язык, однако это очень длинный и медленный процесс. Валлийский – очень сложный язык.

– Я вижу, – заметила Энн, – что вы влюблены в Уэльс, мистер Батлер.

– Я очень надеюсь провести здесь всю свою оставшуюся жизнь, – признался он, – хотя и не обязательно в Глэнвир. Мужчине необходимо найти свое место на земле, место, которое будет принадлежать ему, и которому будет принадлежать он сам. Свой собственный дом.

Энн ощутила внезапный прилив тоски и сильнее прижала руку к грубой древесной коре.

– И вы нашли для себя такое место? – тихо спросила она.

– Да, нашел.

Она подумала, что Сиднем Батлер скажет еще что-нибудь, но этого не произошло. Он отвернулся от нее так, что Энн могла видеть только его совершенный, прекрасный профиль. Тема, которую они затронули, была для него очень личной, поняла Энн. В конце концов, она была для него чужим человеком. И она завидовала ему. «Мужчине необходимо найти свое место на земле, место, которое будет принадлежать ему, и которому будет принадлежать он сам. Свой собственный дом». Да, все это необходимо также и женщине.

– Если мы отправимся вдоль ручья, – заговорил мистер Батлер, – то пройдем под мостом, по которому вы проезжали, когда ехали в Глэнвир. А потом выйдем на маленький пляж, который соединяется с большим пляжем во время отлива. Хотите увидеть его?

– Да, – кивнула Энн и зашагала за ним. – О, теперь я вспомнила мост и то впечатление, которое охватило меня, когда я увидела прекрасную лесистую долину. Но я забыла об этом. И вот теперь я нахожусь в этой самой долине.

Дружеское молчание, которое повисло между ними на минуту-другую, не тяготило Энн. Но, в конечном счете, именно она прервала его:

– С вашей стороны было очень великодушно провести сегодня утром какое-то время с Дэвидом. Ваши замечания о рисунке очень много значат для него.

– У вашего сына поразительное для девятилетнего ребенка художническое видение и превосходные навыки. Он заслуживает того, чтобы его хвалили. Но, конечно же, нет необходимости говорить это вам.

– Вы тоже были художником?

И прежде, чем Сиднем Батлер успел ответить, по тому, как он весь напрягся, Энн поняла, что ей вообще не следовало задавать этот вопрос. Но было уже поздно брать свои слова обратно. Чтобы ответить, ему понадобилось некоторое время.

– Я был, но теперь – нет, – кратко ответил Сиднем. – Я – правша, мисс Джуэлл.

Снова повисла тишина, но теперь она не была такой комфортной, как совсем недавно. Несомненно, Энн слишком глубоко вторглась в его внутренний мир, в его сокровенную боль, если то, что говорила графиня Росторн о его таланте художника, было правдой. Сиднем Батлер был правшой, но у него больше не было правой руки, и теперь он не мог рисовать.

Внезапно он остановился и прислонился спиной к дереву. Энн тоже замерла на месте и осторожно посмотрела на него. Сиднем Батлер пристально смотрел мимо нее на противоположный склон.

– Я сожалею, – проговорила Энн. – Мне не следовало задавать этот вопрос. Пожалуйста, простите меня.

Его взгляд остановился на Энн.

– Это часть проблемы, мисс Джуэлл. Существует так много тем, которые люди – особенно те, кого я люблю, – боятся обсуждать со мной. Безопасны только две – погода и политика. Но, даже обсуждая политику, люди боятся затронуть темы, касающиеся недавних военных событий. Каждый боится причинить мне боль, и, вследствие этого, я стал раздражительным. Некоторые части моего тела искалечены безвозвратно. Кажется, я всегда буду выглядеть подобно сломанному цветку.

– Но ведь вы не сломались?

Сиднем грустно улыбнулся ей.

– А вы? – задал он встречный вопрос. – Из-за того, что у вас есть внебрачный ребенок?

Ей еще никогда не говорили об этом так прямо.

– Я первая спросила. – Энн наклонилась, чтобы подобрать несколько мелких камешков, и подняла руку достаточно высоко, чтобы метнуть их по одному с тихим всплеском в воду.

– Я узнал, – начал Сиднем, – что люди могут быть весьма выносливыми существами, мисс Джуэлл. Я думал, что моя жизнь кончена. Но когда я понял, что это не так, то долго не мог с этим смириться. Я мог бы жить, жалея себя и принимая жалость других, и жил бы так несчастливо до конца своих дней. Но отказался от такой жизни. Я полностью изменил свою жизнь и, кажется, преуспел в этом. Я избегал любых упоминаний о живописи и художниках до сегодняшнего утра. Принять приглашение Морган посмотреть ее картину было весьма болезненно. Весьма мучительно. Даже запах красок… Что же, я пережил это и не умер, и по пути домой даже почувствовал некоторую гордость за себя. Вернувшись домой, я поработал с бухгалтерскими книгами и написал несколько писем, которые давно уже следовало написать. Как видите, жизнь продолжается.

– И вы счастливы?

Но ведь он признался в своем одиночестве.

– Счастлив? Счастье всегда мимолетно. Оно не остается с кем-то постоянно, хотя многие из нас упорно верят в глупую идею, что счастье настигнет непременно их, или что мы будем счастливы до конца своих дней. У меня бывали мгновения счастья, как и у других людей. Возможно, я научился находить счастье там, где другим и в голову не придет его искать. Я ощущаю сейчас летнее тепло, вижу деревья и воду, слышу крик чайки. Я испытываю приятное чувство новизны от того, что сегодня у меня имеется компания, в то время как обычно я прихожу сюда один. И все это делает меня счастливым.

Энн внезапно почувствовала, как ее глаза наполнились слезами, и отвернула голову в сторону. Этот мужчина был счастлив, находясь здесь с нею. Этому незнакомцу нравилось быть с нею.

– Ваша очередь, – сказал Сиднем.

– О, я не сломана, – проговорила Энн. – Моя жизнь изменилась, когда родился Дэвид, и иногда заманчиво думать, что это была ужасная перемена. Но Дэвид принес в мою жизнь любовь, которая была и остается настолько важной для меня, что я твердо уверена в том, что я – счастливейшая из смертных. А затем, как и вы, я с некоторой помощью повернула свою жизнь в новое русло, и сделала ее осмысленной, устроившись на работу в школу мисс Мартин. Вы правы, мистер Батлер. Мы устраиваем и направляем нашу жизнь в зависимости от обстоятельств, и находим счастье там, где никто его не ищет, даже если оно окажется мимолетным. Только от нас зависит принять или упустить шанс привнести благодать в нашу жизнь. Сейчас, здесь мы переживаем минуты счастья. Я буду помнить об этом.

– Привнести благодать в нашу жизнь, – мягко проговорил Сиднем. – Я запомню эту фразу. Мне она нравится.

Энн потерла руки друг о друга, стряхивая с них песок, попавший на ладони с галькой, затем подняла голову и улыбнулась.

– Вы любили его отца? – спросил Сиднем.

Энн испытала настоящий шок от этих слов. Прикрыв глаза, она почувствовала головокружение. Теперь он проник в ее внутренний мир, коснулся ее сокровенной боли. Хотя, это был справедливый обмен.

– Нет, – наконец, ответила Энн. – Нет, не любила. Да простит меня Господь, но я ненавидела его.

– Где он сейчас?

– Мертв.

Она никогда не испытывала даже печали по этому поводу, или угрызений совести из-за того что, возможно, в некоторой степени несла ответственность за произошедшее.

– Пойдем дальше? – предложил Сиднем, отстранившись от дерева.

– Да.

Было облегчением снова идти, и Энн смогла увидеть впереди мост, и конец долины, и травянистые дюны, которые отделяли долину от берега. Проходя под мостом, они полюбовались тремя каменными арками, поддерживающими его. Несколько минут спустя Энн и Сиднем Батлер пробрались через поросшие травой песчаные дюны на окруженный скалами маленький пляж с более плотным песком. Эти скалы обращали взгляд вперед – к синему, покрытому пеной морю и вверх – к бледно-голубому небу. Водный поток распался на множество мелких ручейков, которые тянулись к морю.

Вчера, подумала Энн, они признались друг другу в своем одиночестве. А сегодня – отрицали свою уязвимость. Вчера они говорили правду. Она подозревала, что сегодня они оба лгали.

Потому что оба были уязвимы. Он никогда больше не сможет рисовать. А у нее никогда не будет мужа, собственного дома и еще детей.

– Нельзя непрестанно думать только о том, что навсегда утеряно, – словно прочитав ее мысли, произнес Сиднем – Я не смогу вернуть свой глаз и руку, так же, как вы не сможете вернуть свою невинность или репутацию в глазах общества. И все же я кое-чего добился из того, что было возможным для меня. Я стал самым лучшим управляющим во всей Британии. А вы стали самой лучшей учительницей?

Он повернулся, чтобы посмотреть на Энн, и женщина увидела, как его губы снова сложились в ту удивительно привлекательную, кривую усмешку.

– В Британии? – прижав руку к сердцу, Энн посмотрела на него с притворным ужасом. – Я бы посчитала ниже своего достоинства устанавливать для себя столь низкую планку, мистер Батлер. Я стала самой лучшей учительницей во всем мире.

Они оба рассмеялись над этой глупой шуткой, и внезапно Энн ощутила его потрясающее сексуальное притяжение. Она повернулась и побежала по берегу, останавливаясь лишь тогда, когда ее ноги опасно погружались во влажный песок, оставленный отступившей волной. Она была очень расстроена из-за этого неуместного чувства. Обычно Энн достаточно хорошо контролировала себя. И испытать такие чувства к нему, к мистеру Батлеру! Ей все еще было очень трудно смотреть на него.

Сиднем Батлер шел за ней, поняла Энн. Повернув голову, она улыбнулась.

– Послушайте! – велела Энн.

– Некоторые люди даже не слышат этого, – после недолгой паузы проговорил мужчина. – Обычный шум моря можно легко спутать с тишиной.

Они стояли совсем близко друг от друга, внимательно прислушиваясь. Но спустя какое-то время Энн показалось, что она слышит удары своего сердца.

Или его сердца.

И с ужасающей ясностью Энн поняла, что жива. Не просто дышит и существует, но… на самом деле, живет полной жизнью.

Для Сиднема ее общество было волнующим и тревожащим.

Она задавала некоторые прямые вопросы, которых избегали его семья и близкие друзья, и о которых он сам предпочитал не думать. Но он тоже задал ей несколько весьма личных вопросов. Он предположил, что ее знакомые избегали расспросов об отце ее ребенка.

Она ненавидела этого человека.

Может, она была изнасилована? Или может, Энн возненавидела его потому, что тот отказался жениться на ней после того, как она забеременела?

Она была невероятно привлекательна, особенно, когда улыбалась, или когда о чем-то мечтала, словно растворяясь в окружавшей ее красоте. И все же она была с ним. Он пригласил ее на прогулку, и Энн согласилась. Когда он был с нею, то почти забывал о том, что она видит, когда смотрит на него. С нею Сиднем не чувствовал себя… ущербным.

Глядя на нее, трудно было представить, что она тоже по-своему ущербна и уязвима, как и он сам. Повернув голову, Сиднем наблюдал, как волны разбиваются в пену у береговой кромки, а затем откатываются назад, влекомые силой отлива.

А был ли он уязвим? Сиднем потратил последние шесть или семь лет своей жизни, пытаясь убедить себя, что стал сильным. Но в некоторых случаях Сиднем прекрасно осознавал, что кое в чем он так и не преуспел, и никогда не добьется успеха. Он признал свое одиночество, разве нет? Несмотря на приносящую удовлетворение работу и нескольких хороших друзей, он, по существу, оставался одиноким. Так же, как и она. И одной из причин, почему ему нравилось жить здесь, было то, что вероятность встречи с незнакомцами в этих краях была очень мала. При его внешности сложно было не испытывать раздражение от взглядов незнакомцев, когда они видели его впервые.

В то время как он с удовольствием наслаждался лицезрением прекрасной женщины, ей приходилось довольствоваться, по крайней мере, время от времени, видом чудовищного уродства. Он никогда не гордился своей привлекательностью, но… Ну, что же.

– Когда прилив полностью отступает, – указав направо, заговорил Сиднем, не дожидаясь, пока им полностью завладеет разрушающая жалость к себе, – тогда появляется возможность пройти вдоль края тех выступающих скал до главного пляжа. Но сейчас прилив, и этот пляж отрезан им и весьма уединен.

– Все это очень напоминает мне Корнуолл, – сказала Энн. – Каждая миля береговой линии являет новое и совершенно иное великолепие. А если мы взберемся на эти скалы, то увидим другой пляж?

– Да, но они высокие и достаточно труднопроходимые, – предупредил он.

Энн засмеялась.

– Это звучит как вызов, – заявила она и двинулась к скалам.

Ему всегда нравилось забираться на скалы, хотя иногда, пока он смотрел на раскинувшуюся вокруг него панораму или изучал образовавшиеся во время высоких приливов и отливов лужицы в поисках моллюсков и другой морской живности, они оказывались окруженными морем с трех сторон. Сиднему нравилось бросать вызов самому себе, забираясь туда, где отсутствие одной руки и глаза, а также довольно слабое колено, делало все это трудным, даже опасным.

Теперь некоторые вещи были для него недоступны. Но им следовало быть совершенно невозможными для него, а не просто маловероятными. Лишь после этого, с болью убедившись в собственной слабости, он отказывался от них.

Живопись была одной из этих бесспорно невозможных вещей.

Скалолазание – нет.

– О, смотрите! – воскликнула Энн, когда они вскарабкались на скалу, намного выше уровня маленького пляжа, но еще не достаточно высоко, чтобы добраться до вершины. Она заметила кучку морских ракушек в заполненной песком ямке у своих ног и наклонилась, чтобы осмотреть и подобрать несколько из них. Положив одну ракушку на ладонь, Энн протянула к нему руку. – Разве можно найти что-то более изящное?

– Не могу себе представить, – согласился Сиднем.

– Разве природа не удивительна? – спросила Энн, присев на выступающую часть скалы и положив ракушки к себе на колени.

– Всегда, – согласился Сид. – Даже когда ее влияние бедственно для человека, который пытается контролировать ее или бросать ей вызов. Природа – самый прекрасный художник, который может сотворить нечто столь хрупкое и изящное, как эти ракушки.

Он тоже присел на скалу возле нее и посмотрел вниз на пляж. Как кто-то может желать жить вдали от моря, во внутренней части страны, когда можно жить здесь?

Какое-то время они сидели в тишине, солнце согревало их, а морской бриз охлаждал лица. Как прекрасно, подумал Сид, что с ним сейчас кто-то есть. И это ошеломило его: хотя у него и имелись друзья, жившие по соседству, он никогда не гулял и не выезжал верхом ни с кем из них. Когда бы он ни приходил сюда, он всегда был один – до сегодняшнего дня.

Но теперь он всегда будет помнить о том, что Энн Джуэлл была здесь с ним. Он запомнит ее такой, какой она была в это мгновение: края ее шляпки, слегка колыхавшиеся на ветру, ее изящную расслабленную позу, длинные тонкие пальчики, почти благоговейно касавшиеся ракушки. Будет помнить скалы, позади одного ее плеча, и море – за другим плечом, тень, более темную, нежели ее платье, то же самое платье, которое она надевала вчера.

Энн подняла голову и встретила его взгляд.

– Как это произошло? – вдруг спросила она.

Её вопрос можно было понять по-разному, но Сид точно знал, что ее интересует.

– Я был офицером, – тихо начал Сиднем, – во время войны на Полуострове.

– Да, мне это известно.

Его взгляд устремился вдаль.

– Это была пытка, – так же тихо продолжил он. – Я был на специальном задании со своим братом, и в горах мы угодили в ловушку, подстроенную французской разведкой. С нами были важные документы, и только у одного из нас была возможность доставить бумаги по назначению, если второй предпримет отвлекающий маневр и в результате попадет в плен к французам. Кит был уже опытным военным, а я нет. И он был моим командиром. Я решил стать приманкой добровольно, чтобы ему не пришлось страдать, отдавая мне такой приказ. Мы были в штатском.

И этот факт, конечно же, все менял. Если британского офицера берут в плен в мундире, то с ним обходятся как с военнопленным, то есть довольно сносно. Если же он оказывается без формы – его ждет самое дикое обращение.

Один из ее пальчиков погладил ракушку, которую она показывала ему.

– Им была нужна информация о Ките и его задании, – сказал Сиднем, – и всю последующую неделю они систематически пытались выбить ее из меня. Они начали с моего правого глаза, а потом стали продвигаться вниз по этой же стороне. Кит и группа испанских партизан спасли меня, когда мои мучители уже добрались до колена.

– Они продолжали пытать вас, – заговорила Энн, и это не было вопросом. – Значит, вы не выдали нужные им сведения, не так ли?

– Нет.

Ее пальчики сомкнулись вокруг всех собранных на коленях ракушек и сжали их в кулаке так сильно, что побелели костяшки.

– Вы невероятно храбрый человек, – тихо заметила Энн.

Ее похвала согрела ему душу. Сиднем ожидал услышать от нее нечто вроде: «Ах вы, бедняжка…». Это было бы обычной реакцией. Это была и реакция его семьи. Долгие годы Кит мучил и обвинял во всем себя.

– Скорее упрямый, нежели храбрый, – не согласился Сиднем. – Я был самым младшим из братьев. По сравнению с двумя своими шумными и решительными братьями – тихий и чувствительный. Я хотел что-то доказать, когда настоял, чтобы отец купил мне офицерский патент. Но иногда мы получаем больше, чем желаем, мисс Джуэлл. Мне выпала возможность доказать нечто, что я и сделал… Но при этом заплатил немыслимо высокую цену.

– Они должны гордиться вами, – сказала Энн. – Ваша семья.

– Это так, – согласился Сид.

– Но вы не остались с ними? – робко спросила она.

– Семья – замечательное образование. Я ценю свою семью больше, чем могу выразить это словами. Но у каждого из нас есть своя собственная жизнь, которую надо прожить, своя дорога, по которой надо идти и своя судьба. Вы можете представить, как моей семье хотелось оградить меня от всего и защитить, сделав мою жизнь такой, чтобы я никогда не испытывал боли, страха и ни в чем не знал отказа. В конце концов, я должен был освободиться от них и освободить их от себя, иначе мог бы впасть в искушение и позволить им сделать это со мной.

Энн раскрыла ладонь, высвобождая ракушки, и Сиднем, протянув руку, осторожно забрал их и положил в карман сюртука.

– У вас есть семья? – вдруг спросил он.

– Да, – тут же ответила Энн.

– О, тогда вы понимаете, что я имею в виду, – сказал Сиднем.

– Я не видела никого из своих родных вот уже более десяти лет, – призналась Энн.

Неужели она не говорила, что ее сыну девять лет? Связь между этими двумя фактами была более чем очевидна.

– Они отказались от вас?

– Нет, они простили меня.

Повисло молчание. Две чайки, громко прокричав над их головами, сели на скалы неподалеку от них и начали клевать то, что там нашли.

– Простили? – мягко переспросил он.

– У меня был ребенок, но я не была замужем. Я была падшей женщиной, мистер Батлер. Или, по меньшей мере, являлась проблемой. – Энн крепко обхватила колени и пристально смотрела вдаль.

Для ее семьи? Их затруднительное положение значило для них больше, чем она и ее дитя?

– Но они, должно быть, хотели, чтобы вы вернулись домой, если они вас простили, – проговорил Сиднем. – Разве нет?

– Они никогда, ни в одном письме не упомянули имя Дэвида, – горько призналась Энн. – Очевидно, они понимали, что если я вернусь домой, то он приедет вместе со мной. И они ни разу не изъявили желания пригласить нас к себе.

– А вы не думали о том, чтобы просто поехать туда? Возможно, чтобы вернуться домой, не требуется приглашения. Возможно, они будут рады, если вы возьмете инициативу в свои руки.

– У меня нет желания ехать туда, – честно призналась Энн. – Это уже не мой дом. Это просто привычный оборот речи. Теперь мой дом – школа мисс Мартин.

Нет. Рабочее место, независимо от того, насколько оно приятное, никогда не будет домом. Глэнвир не был его домом. Он сомневался, что школа на самом деле стала ей домом. Как и у него, у Энн не было своего места в этом мире. Но у него, по крайней мере, была надежда на приобретение такого места, и у него имелись средства, чтобы осуществить свою мечту.

– Что произошло? – Сид почти протянул руку, чтобы коснуться ее руки, но вовремя себя остановил. Она, без сомнения, не будет в восторге от его прикосновения.

– Я была гувернанткой леди Пруденс Мор в Пенхэллоу в Корнуолле, – начала Энн. – В теле девочки-подростка жила редкая по совершенству душа милого, приветливого и солнечного маленького ребенка. А ее брат прикладывал все силы, чтобы… чтобы навредить ей. И я знала, что нет смысла обращаться к маркизу, ее отцу, которого не интересовали проблемы его детей, или к ее матери, которая до безумия любила своего сына и ненавидела свою дочь за то, что та была такой бесхитростной. Сестры были бессильны помочь ей, хоть и любили ее. А кузен Джошуа, нынешний маркиз, живший в деревне неподалеку от них, приезжал всего лишь раз в неделю, чтобы навестить Пру. Я пыталась отвлечь внимание Альберта от нее. Я отчаянно хотела помочь, хотела спасти ее. Думала, что смогу справиться с ним сама… Но не смогла.

На некоторое время она прислонилась лбом к коленям и перестала рассказывать, хотя, на самом деле, ей больше ничего было сказать.

– В результате появился Дэвид, – подняв голову, тихо добавила Энн. – Я бы хотела… О, как бы мне хотелось, чтобы он не был плодом этой мерзости.

И снова ему захотелось коснуться ее, но Сид опять этого не сделал.

– Я скажу то же, что вы сказали мне, – проговорил Сиднем. – Вы невероятно храбрая женщина.

– Скорее глупая, – не согласилась с ним Энн. – Я всего лишь одна из многих женщин, которые считают, что смогут урезонить мужчин и изменить их. Некоторые женщины даже выходят замуж, веря в это. Я, по крайней мере, избежала такой судьбы.

Сиднем понял, что если бы этот негодяй все же женился на Энн, то ее сын сейчас бы был маркизом Холлмером, а она – вдовствующей маркизой, богатой и с высоким положением в обществе.

– Но ребенок все же был спасен, – заметил он. – Я имею в виду леди Пруденс Мор.

Энн слабо улыбнулась, глядя на море.

– Несколько лет назад она вышла замуж за рыбака. У нее два сына-крепыша. Иногда она пишет мне с помощью своей сестры. Пишет безупречно правильно, крупным детским почерком. И если существует счастье, длящееся долго, мистер Батлер, то она живет счастливо.

– Только благодаря вам, – сказал он.

Энн резко поднялась на ноги и стала отряхивать юбку от налипшего песка. Сиднем тоже встал, но, поглощенный ее мучительной историей, был невнимателен. Под тяжестью его тела правое колено прогнулось, и Сиднем был вынужден резко повернуться, чтобы с помощью левой руки уберечься от падения. Этот неловкий момент очень смутил его. И даже когда ему удалось выпрямиться, он знал о руке, которую Энн протянула, чтобы помочь ему удержаться, хотя так и не дотронулась до него.

Они смотрели друг другу в глаза, стоя так близко, что испытывали неловкость.

– Я такой неуклюжий, – пробормотал Сид.

Энн медленно опустила руку.

– Когда я решила взобраться сюда, – начала она, – я не думала…

Она прикусила нижнюю губу.

– Я рад, что вы не думали, – быстро сказал Сиднем. – Мы оба искалечены, мисс Джуэлл, но мы оба прекрасно осознаем, как важно не относиться к себе, как к калеке.

И тут она совершила поступок, настолько заставший Сида врасплох, что он замер, как стоял, – одна нога выше другой – высоко на скалах, разделявших пляжи. Энн подняла руку, и ее пальцы коснулись его правой щеки.

– Мы оба научились понимать самую суть наших страданий, мистер Батлер, – заговорила Энн. – И поэтому мы изменились. К лучшему, я надеюсь. Мы не калеки. Мы – оставшиеся в живых.

А потом Энн, казалось, осознала, что она только что сделала, и даже тень, отбрасываемая ее шляпкой, не смогла скрыть от Сиднема румянца, вспыхнувшего на ее щеках, когда она поспешно и довольно резко отдернула свою руку.

– У вас был другой мужчина после… после Мора? – тихо спросил Сид.

Она быстро покачала головой.

– Нет, – ответила Энн, а затем после небольшой паузы:

– А у вас были женщины после… это нельзя назвать несчастным случаем, не так ли?

– Нет, – ответил он, – не было.

Понимание их долгого и одинокого воздержания связало их, хотя ни один не произнес этого вслух. Да и как они могли? В сущности, они до сих пор оставались друг для друга незнакомцами.

Замешательство от того, что им стали известны столь интимные вещи друг о друге, внезапно заставило Энн отвернуться и вновь начать карабкаться вверх до тех пор, пока она не добралась до гребня скал и, прикрыв глаза от солнца рукой, не начала смотреть в другую сторону. Сиднем оставался на месте еще несколько минут, прежде чем последовать за ней.

Он не мог скрыть от себя осознание того, что в поспешном отдергивании ее руки от его щеки было определенное отвращение.

Ему не следовало даже начинать думать о том, что возможно из-за ее одиночества – и такой же, как у него, сексуальной неудовлетворенности – у них может что-то…

Он никогда бы не смог склонить к этому ни одну женщину.

И, возможно, ей был нанесен такой ущерб, что ей нечего было предложить другому мужчине в этом плане.

Взобравшись на скалу, Сид встал рядом с Энн, но не слишком близко.

– Это внушает благоговейный ужас, – произнесла она, пристально разглядывая берег, вдоль которого они прогуливались днем ранее. И все же он почувствовал, что ей удалось подобрать точные слова, которые вполне соответствовали виду, открывавшемуся отсюда.

– Да, – согласился Сиднем. Он всегда мечтал о том, чтобы иметь два глаза, чтобы увидеть все это. Но один глаз был все же лучше, чем вообще ничего.

Отлив уже наступил, так что можно было прогуляться по совершенно обнажившейся скале, на которой они стояли. Они могли бы избежать изнурительного подъема, если бы немного подождали.

– Мы можем спуститься на пляж, или вернуться по дороге, по которой пришли, – предложил Сид. – Или же мы можем подняться по правой стороне скалы и оказаться на вершине утеса. Сделать это будет нетрудно, так как подъем довольно легкий. Выбор за вами.

На этот раз, когда Энн посмотрела на него, ее взгляд остановился на его подбородке. Она избегала смотреть ему в глаза.

– Уже поздно, – проговорила Энн. Ее голос прозвучал довольно весело, но отчуждённо. – Полагаю, нам следует вернуться по самой короткой дороге. Я даже не заметила, как быстро пролетело время. Этот день доставил мне огромное удовольствие, мистер Батлер. Спасибо вам.

Что-то безвозвратно исчезло из этого дня, казавшегося ему таким волшебным.

Они очень близко подобрались друг к другу, поделившись своими историями. На мгновение они, возможно, даже спутали дружескую симпатию с физическим влечением – пока она не дотронулась до него и не поняла, что это невозможно. До тех пор, пока Энн не прикоснулась к нему, Сиднем не осознавал, насколько сильно была ранена эта женщина, что, даже если бы ему дали шанс, завладеть ее чувствами было невозможно.

Сиднем отвернулся и, не сказав ни слова, пошел к вершине утеса, а затем – по тропинке к главной дороге, которая вела к коттеджу. Они очень мало разговаривали на обратном пути.

– Я провожу вас до дома, – сказал Сид, когда они поравнялись с коттеджем.

– О, в этом нет никакой необходимости, – попыталась убедить его Энн. – Вам потом придется возвращаться назад одному.

Они остановились и посмотрели друг на друга, словно два незнакомца, которые немного поговорили и которым уже больше нечего сказать друг другу, и поэтому они стремятся поскорее распрощаться и пойти каждый своей дорогой.

И действительно, они были незнакомцами друг для друга.

– Спасибо за то, что пришли, – заговорил Сиднем. – Это утро доставило мне огромное удовольствие. Надеюсь, что вы хорошо проведете здесь остаток месяца. Я не говорю «прощайте». Осмелюсь надеяться, что мы еще увидимся, прежде чем вы вернетесь в Бат.

– Да. – Энн улыбнулась его подбородку. – Полагаю, что увидимся. Спасибо за то, что показали мне место, которое я раньше не видела.

А затем она как-то резко повернулась и зашагала по дороге к дому.

Сиднем остался стоять, глядя ей в спину и испытывая какое-то опустошение. Она была просто гостьей в господском доме, человеком, который на краткий миг соприкоснулся с его жизнью, а теперь ушел. Его жизнь не изменится из-за пяти случайных коротких встреч с нею и, возможно, они еще не раз увидятся, прежде чем Энн вернется в Бат.

Но, наверное, ему не следовало гулять с нею вчера, или приглашать на прогулку сегодня. Больше это не повторится. Ему не хотелось совершить какую-нибудь глупость, вроде той, чтобы влюбиться в нее.

Сиднем тряхнул головой, словно заставляя эти мысли исчезнуть, когда она, даже не оглянувшись, исчезла из виду. Он медленно побрел к своему коттеджу. Сунул руку в карман, помня, что ее ракушки все еще там. И осторожно сжал их пальцами.