Они устроились сбоку полукруглого амфитеатра, где каждый ряд столиков стоял чуть выше предыдущего и был отгорожен чем-то вроде циновок так, что соседей не было видно. Хоть и было слышно. Эстрада, увитая цветочными гирляндами, тоже полукруглая, оказалась внизу, почти под ними. На столике их уже ждали закуски и шампанское в серебряном ведерке со льдом.
Больше всего Наташу поразил темп, в котором все вокруг как-то разом закрутилось. Тенями скользили официанты, но не в черном, как в ресторане, а в каких-то национальных одеждах — быть может, это были легкие стилизованные пончо. Невидимый оркестр заиграл увертюру. Потом на эстраде оказался очень смуглый черный господин, конферансье, по-видимому, который стал что-то очень быстро говорить. Наверное, его шутки были уморительны, потому что за невидимыми соседними столиками то и дело громко смеялись мужчины и, повизгивая, вторили им женщины. Вслед за мужчиной на сцене оказался кордебалет и принялся за канкан… Наташина голова уже кружилась от ветра с моря, от запахов южной ночи, от текилы и бурной музыки. Тем более, что дамский канкан сменили молодые люди, и, глядя на то, как зажигательно и сексуально они двигаются, Наташа — к собственному удивлению — ощутила волнение очевидно плотского толка. Во время пряного выступления ансамбля гитаристов совместно с арфистами Наташа и вовсе разволновалась, махнула еще шампанского и не сразу заметила, что на ее руке лежит ладонь Виктора. Руку она убирать не стала. Потом был ксилофон, на котором играли одновременно четыре человека: маримба, шепнул Виктор, но Наташа не поняла, к чему относится это слово. И тут Наташа обомлела: под эту томную мелодию она когда-то целовалась на танцплощадке с совершенно незнакомым парнем. Это была Ла Мамба. И Наташа склонила голову на его плечо…
Странно, насколько плохо она помнила дальнейшие перипетии этой новогодней ночи, настолько чуть не до слова могла повторить то, что шептал ей на ухо Виктор. А говорил он — о России. О том, что там, в снегах и дипломатических заботах, ему очень помогла одна русская женщина. Звали ее, конечно же, тоже Наташа…
У Наташи было чувство, что ей рассказывают сказку, причем знакомую: свирепое КГБ охотится за мексиканским рыцарем плаща и кинжала по заметенным улицам неприятной русской столицы; и прекрасная русская женщина, без памяти влюбленная, пренебрегая смертельной опасностью, дарит себя шпиону. Что-то среднее между «Доктором Живаго» и Ле Каре. Но эта мелодрама звучала так ностальгически в вихре мексиканского карнавала, приуроченного к тому же к новогодней ночи, что казалась упоительной. Сейчас довольно чопорная Наташа с удовольствием услышала бы какие-нибудь пикантные подробности, но сказки Виктора были и патетичны, и сентиментальны… Наконец, Наташа шепнула:
— А где же вы встречались?
— О, это было так нелегко. У меня в отеле было невозможно. И нельзя было снять гостиницу. Она принимала меня у себя… как это называется… в коммуналке… Но страсть приходилось сдерживать, хоть мы и заводили громкую музыку…
О, это все мы проходили, подумала Наташа, вспомнив давнего коммунального соседа своего мужа, тогдашнего лейтенанта, но вслух лишь восхитилась отваге своей тезки. Потом она вдруг на удивление явственно вспомнила Валерку, и обрадовалась, что встретятся они совсем скоро… Виктор говорил и еще что-то о своей снежной королеве, но Наташа уже была в забытьи…
Она проснулась в своем номере — жалюзи были сомкнуты и тихо журчал кондиционер — Наташа уже привыкла к этому постоянному мексиканскому звуку. Она нашла себя одетой на не разобранной постели. Ее дивное новое платье было нещадно помято. И некоторое странное чувство она испытала внизу тела. Оказалось, что на ней отсутствуют трусы. С ужасом Наташа потрогала у себя между ног, но там, слава Богу, было сухо. Но он мог использовать презерватив, подумала она.
Ее охватил гнев. Конечно, вечер был на славу, но ведь дело кончилось тем, что ее изнасиловали. Такой идальго, с горечью думала она, изнасиловал женщину, которую сам же напоил до бесчувствия. Права была Женька, все мужики… Наташа не додумала эту свежую мысль, потому что в номер постучали. Она еще ничего не успела ответить, как вошел Виктор.
Она попыталась приподняться, но голова закружилась, номер чуть покачнулся, и ее едва не стошнило. Она опять откинулась на подушку, только сейчас осознав, до чего ей плохо.
— Вот, — сказал Виктор, — выпейте.
Сил на препирания у нее не было. Она с трудом приподняла голову и глотнула из длинного стакана что-то холодное и отдаленного знакомого вкуса. Струйка побежала по подбородку и капнула на шею.
— Я уезжаю сейчас же, — только и сказала Наташа и опять заснула.