Против часовой

Глава 28. НЕУЖЕЛИ САМА

Наташа беспризорно побродила по вокзалу, пока не нашла табло. Нужный поезд действительно в нем значился: Чиуауа. Почти так зовут китайскую лохматую собаку с лиловым небом, если вставить пару х — когда-то такая была у одного из Алкиных женихов… Здесь же был и сувернирный киоск. От страха и досады неизвестно на кого Наташа купила в нем красную ленту с узкими тесемочками на концах. И повязала ее на свою русую голову, почувствовала себя увереннее, но еще не вполне мексиканкой. И отправилась на поиски своего перрона.

Это, как выяснилось, тоже было не так сложно: перронов на этом вокзале было только два. Когда она оказалась на нужном, пустой поезд как раз подкатил задом — его с головы подпихивал тучно дымящий паровоз. Поскрипев и подергавшись, поезд остановился.

Наташа вошла в вагон, но номера места в ее билете указано не было. Она села, как пришлось, в среднем купе, не отделенном, как и в сортире, дверями от коридора. Села к окну, лицом по ходу. Она поставила свой небольшой чемодан на лавку к стенке, чтобы опираться на него локтем — предосторожность, чтоб не сперли, в ней заговорило крестьянское, от бабушки Стужиной, — а сумку решила держать на коленях. Если появятся симпатичные соседи, подумала она, то на каком языке я с ними смогу заговорить?

Но никаких соседей до самой отправки так и не появилось, хотя по коридору то и дело ходили какие-то люди, гортанно перекрикиваясь, — Наташе они напоминали цыган, что шастают по подмосковным электричкам. Но ничего купить ей не предложили. Впрочем, Наташа боялась оборачиваться, хотя, конечно, ей было очень любопытно. Она опасалась встретиться с этими мексиканскими цыганами глазами, как будто ехала незаконно. Некоторое ощущение своей преступности не оставляло ее, и тот факт, что в сумочке у нее лежало официальное разрешение, никак не успокаивало. Недолгое пребывание в этой стране породило у нее ощущение, что порядки здесь напоминают российские. Только люди значительно вежливее. И если местные милиционеры — должно быть, они зовутся полицейские — ее спросят в лоб, куда, а главное, зачем она едет, она не найдется, что ответить. К мужу? Но ведь только она одна знает, кто действительно на этом свете — на этом том свете, отметила Наташа, — есть ее настоящий муж.

Поезд дернулся, набрал ход, довольно прытко выбрался из грязных пригородов, больше похожих на деревню, завешанную сушащимся разноцветным тряпьем — Наташа не уставала дивиться этой мексиканской частной чистоплотности при том, что вокруг, в общественном пространстве, все было так грязно, — и покатил было кукурузным полем. Но тут же застучал по мосту над довольно глубоком оврагом, — каньоном, наверное, надо было привыкнуть говорить, — а там унырнул в черный туннель, и над окном включилась настолько тусклая лампочка, что при ней не только читать, но и разглядеть лица попутчика было бы нельзя. Разве что заниматься любовью, ни к селу ни к городу подумала Наташа. И, как всякая женщина, мыслящая в этом отношении много конкретнее, чем всякий мужчина, подумала но с кем же?

Когда поезд, наконец, снова вышел на свет божий, Наташу отвлекли виды. Поезд опять шел как бы по горе, а внизу теперь были видны буйно разросшиеся леса лиственного свойства. И Наташа подумала, что чем-то они напоминают уральские — своим буйством и дикостью, — интересно, растет ли в них на солнечных полянках земляника… И тут Наташа безусловно снова заснула бы, разжала руки и неизвестно — осталась бы она при сумочке, но в дверях началась какая-то толкотня. И в купе вошла старуха-индианка, толкая перед собой небольшую козу.

Коза, по-видимому, была совсем молоденькая и симпатичная, она умильно двигала розовыми губками и смотрела умными черными глазами из под белых бровей. Наташа вежливо улыбнулась сначала козе, потом старухе и поняла, что опять засыпает. Она успела подумать, что старуха с козой не украдет у нее ничего, сунула сумку под бок и все-таки заснула.