Против течения

5

Энн закрыла чемодан и бросила последний взгляд на платья, оставшиеся висеть в шкафу.

— Не бери с собой много вещей, — сказал сэр Джон. — Тебе захочется купить новые платья, и вы с Майрой сможете осуществить свои желания в Лондоне.

Новые платья! Энн не могла припомнить, с каких пор она мечтала хотя бы об одном новом платье, не говоря уже о полном приданом. И все же каким-то образом перспектива получить их не взволновала ее, как ожидалось.

Сэр Джон сказал… нет, надо привыкнуть называть его Джоном даже про себя. Но это трудно. Так же трудно, как поверить в то, что завтра утром она будет замужем, замужем за человеком, которого едва ли знает.

Энн подошла к окну и, собравшись в комок, уселась на низенькой скамеечке. Она хотела обдумать свое будущее, но почему-то мысли путались, она не могла сосредоточиться на чем-то дольше, чем на секунду.

Она выходит замуж. По крайней мере это — бесспорный факт. Но что это значит для нее? Что она ощущает? Трудно сказать. Все кажется нереальным, как во сне, и рано или поздно ей придется проснуться, когда позовет отец:

— Энн! Энн! Где ты?

Так он звал ее и по вечерам, и днем, когда возвращался домой к ленчу, появляясь обычно после того, как все уже давно встали из-за стола. Он шел прямо по коридору в сторону кухни, уверенный, что найдет ее там за мытьем посуды, а свой ленч — тщательно укутанным, чтобы не остыл.

— Энн! Ты здесь? Вот и я!

Папа был дома. Придавалось ли этому значение в прошлом? А теперь этот дом, их дом, приходится покидать. И все же благодаря Джону — она должна помнить об этом — прощание с родным гнездом не стало безнадежным, мучительным разрывом, как могло бы случиться, если бы они вынуждены были расстаться. Энн едва ли могла представить, что ощущала бы, если бы пришлось распрощаться с Майрой и близнецами. И хотя замужество — это тоже шаг в неведомое, но она не останется одна без близких. Разве что на несколько дней, которые она проведет в Галивере, чтобы познакомиться с матерью Джона. А потом все они соберутся в Лондоне и будут жить вместе.

Майра и близнецы отправляются туда сразу после венчания. Энн не раз ловила себя на желании остаться с ними, чтобы увидеть их восторг от первой встречи с Лондоном. Все будет для них настоящим приключением: и дом Джона с его неисчислимыми сокровищами, и уличное движение, и сама атмосфера города, такая не похожая на Литтл Копл. Но, вне всякого сомнения, ей придется делать то, что хочет Джон, а он хочет познакомить ее с матерью.

— У вас будет не очень-то длинный медовый месяц, — сказала удивленная Майра.

Энн ответила:

— Я не могу позволить вам одним долго оставаться в Лондоне. Бог знает, в какие переделки вы можете попасть.

— Если бы я вышла замуж за Джона… — начала Майра.

Энн поспешно прервала ее:

— Но вышла не ты, и не стоит сотрясать воздух разговорами об этом.

Перед откровенным любопытством Майры было трудно таить свое истинное отношение к предстоящему событию, а между тем Энн не хотелось выходить замуж, не хотелось менять имя и посвящать себя заботам о чужом человеке — и бесполезно было стараться думать о нем как-то иначе.

Девушка опустила голову на руки, опиравшиеся о подоконник, и попыталась представить себе Джона как личность, как мужчину, который завтра станет ее мужем. Что она знала о нем?

Он был высоким и привлекательным, и это несколько утешало; но его привлекательная внешность казалась Энн несколько аскетической, почти суровой. А еще он выглядел незаурядным человеком, и она могла предположить, что со временем будет с гордостью говорить: «Это мой муж». К тому же он не только выглядел незаурядным, он был незаурядным человеком.

Энтониета первая заметила вечером после того, как Энн объявила, что выходит замуж:

— Знаешь, Энн, ведь ты теперь будешь леди Мелтон. Ей-богу, забавно услышать, как тебе говорят: «Миледи».

Жена Джона, леди Мелтон! Что на самом деле это влечет за собой? Энн беспокойно поерзала. Он обещал им так много, а она очень опасалась, что не сможет выполнить свою часть соглашения. Она обязалась внести в его жизнь больше душевного тепла, постараться избавить его от одиночества. Сможет ли она когда-нибудь преуспеть в этом? Она относилась к Джону как к человеку намного старше себя, как будто он принадлежал другому поколению, он был таким серьезным, таким уверенным в себе, и она чувствовала, что ее разговоры должны казаться ему ужасающе бестолковыми и беспомощными, почти детским лепетом.

Что она знает о мире — о его мире, о людях одаренных, талантливых и значительных? О людях, занятых государственными делами, о людях, рожденных и вскормленных в роскоши? Она знает только, как любить своих близких и заводить дружбу с простыми, добрыми деревенскими соседями. Она научилась растягивать небольшие деньги на долгий срок, готовить вкусную еду из немногих продуктов так, чтобы ее хватало пятерым. Но что значат эти ее способности в таком доме, как Галивер?

Энн пыталась вспомнить, что слышала о Галивере, но в памяти возникали отдельные слова вне контекста и без всякого смысла: рококо, барокко, резной портик. Все, что она читала об этом доме, перемешалось с описаниями других домов, поместий и дворцов, ни один из которых она не имела возможности посетить. А теперь? Где она может оказаться? В каких дворцах и в каком обществе?

Энн подняла голову и посмотрела на сад. Вечерние тени, длинные и пятнистые, легли на траву. Алые розы пылали на фоне старого дуба, лилии, девственно белые, с золотыми сердечками в середине, плавно покачивались под порывами ветерка. Солнце зашло, и высоко в небе зажглась первая вечерняя звезда. Было очень тихо, безмятежно, и в этот момент все, что было перед взором девушки, показалось ей отрешенным, замкнутым и уютным.

Маленький мир, но мир, в котором она была королевой. Это ее дом — и она покинет его!

Она посмотрела на скамью под кленом, где Джон просил ее руки и где она так часто сидела вечерами с отцом. Там они вели свои беседы с тех пор, как она еще ребенком с радостью отозвалась на его приглашение, и до кануна того дня, когда его не стало.

Если бы только можно было поговорить с ним сейчас! Если бы он мог сказать ей, верный ли путь она выбрала. Энн мысленно обратилась к отцу:

— О папа, я боюсь. Правильно ли я поступаю? Хорошо ли по отношению к Майре, Энтони и Энтониете? И главное, хорошо ли по отношению к Джону?

Отец понимал Джона и любил его. Энн решила, что теперь он нравится и ей. Невозможно не оценить такого доброго, такого внимательного к тебе человека, готового охотно согласиться со всем, что ты предлагаешь.

Она вспомнила, в какой восторг пришла Майра, когда он сказал, что она и близнецы поедут в Лондон, и обещал договориться с кем-нибудь, кто покажет им достопримечательности и пригласит в театр, пока он сам и Энн будут в Галивере.

— Неужели это правда? О Джон, вы просто ангел. Может ли быть что-то более потрясающее?

Майра едва не пустилась в пляс, а Энтониета быстро спросила:

— Нам можно будет пойти в зоопарк? Энтони очень хочется туда пойти, но он не решается спросить сам.

— Конечно, вы пойдете в зоопарк, — улыбнулся Джон. Он назвал еще множество мест, которые они могут посетить: Тауэр, Вестминстерское аббатство, Монетный двор… Глядя на сияющие лица, Энн еще и еще раз говорила себе, как бы стараясь убедить, что сделала верный шаг.

Она вспоминала, что после разговора с Джоном она ненадолго оставила его в саду и пошла в дом.

— Мне надо подумать, — сказала она. — Майра и близнецы через несколько минут вернутся к чаю. Позвольте мне побыть одной до их прихода. Вы хотите, чтобы я сказала им?

— Я хочу, чтобы вы поступали так, как считаете нужным, — спокойно ответил он.

Энн нерешительно постояла, затем произнесла:

— Я скажу им до чая, до того, как вы присоединитесь к нам.

Она говорила еле слышно, как будто сама мысль о том, что ей придется сделать такое заявление, лишила ее голоса, и, не дав ему возможности ответить, повернулась и ринулась к дому, словно спасаясь бегством.

Джон Мелтон смотрел, как она удалялась, потом вздохнул и открыл портсигар.

Близнецы вошли в дом почти бесшумно, но Энн, занятая приготовлением чая, услышала, что они пришли, и сердце ее сжалось: она слишком хорошо знала, почему они стали такими смирными. Они очень немного говорили с тех пор, как Энн объяснила им, что папа умер, оставив долги, что поэтому им придется уехать и жить у тети Эллы. Они просто смотрели на нее полными боли глазами животного, которое терпит удары и уколы хозяина, зная, что жаловаться некому. Но с этого часа близнецы выглядели очень подавленными. Энн заметила, что они еще больше сблизились, даже ходили иногда, держась за руки, как будто без слов подбадривая друг друга.

И лишь когда она поднялась к ним, чтобы пожелать им доброй ночи, каждый из них приник к ней со страстью, которая выразила их чувства лучше, чем любые слова. В темноте спальни Энтониеты она ощутила влажные щеки девочки, прижавшейся к ней. Но она не смогла ничего произнести, чтобы успокоить ее, боясь потерять самообладание, и лишь поцеловала сестру и выскользнула в дверь, соединявшую спальню Энтониеты с комнатой Энтони. Шторы в его спальне не были задернуты, и он стоял на коленях на окне, глядя в сад. Увидев Энн, он спрыгнул, без слов забрался в постель и протянул ей руки. Она встала на колени рядом с кроватью, тесно прижав брата к себе. Некоторое время он ничего не говорил, только крепко обнимал ее. Наконец мальчик прошептал:

— Энн, ты думаешь, папа сейчас вместе с мамой?

Энн кивнула.

— Да, милый, — смогла она ответить через мгновение.

— И ты думаешь, она знает о том, что мы будем жить у тети Эллы?

Энн не нашла в себе силы для ответа: слезы слепили ее; она нежно высвободилась из объятий Энтони и на ощупь нашла свою комнату, где могла плакать так, чтобы ее никто не слышал.

На другое утро близнецы поздно спустились к завтраку с темными кругами вокруг глаз. Энн знала, хотя никто не говорил ей об этом, что они, в нарушение всех правил, сидели допоздна, обсуждая свое будущее. Вялые, они отправились в школу. Она позволила им уйти, хотя не имело никакого значения, пойдут они в школу или нет. Но видеть их в доме и знать, что они мысленно прощаются со всем, что им так дорого, она не могла…

Энн нарезала сэндвичи к чаю и уложила их на поднос. Затем услышала, как хлопнула входная дверь, и поняла, что вернулась Майра.

— Где Энн?

Энн слышала вопрос и догадалась, что близнецы сидят, как они часто это делали, на нижних ступенях лестницы в холле.

— Мы еще не видели ее. — Это был голос Энтониеты.

— По-видимому, она на кухне. Лучше бы вы помогли ей приготовить чай. Я проголодалась.

Майра говорила резко, что случалось всякий раз, когда она была взбудоражена или расстроена. Она бросила книги на стол, швырнула шляпку в кресло и пошла на кухню. Близнецы потянулись следом, шаркая ногами, как будто потеряли всякий интерес к еде или к чему бы то ни было.

Энн ждала их.

— Привет, — сказала она и обратилась к близнецам: — Я слышала, как вы пришли. Разве вы не хотите чаю?

— Не особенно, — ответила Энтониета. — Мы будем пить чай в саду?

— Послушай, Энн, — сказала Майра, — на той стороне улицы под деревьями стоит большой автомобиль. Это «роллс-ройс». Ты не знаешь, чья это машина?

— Знаю. Это машина сэра Джона Мелтона, — ответила Энн.

— О, так он здесь? — спросила Майра, но уже без того воодушевления, какого можно было ожидать неделю назад. Смерть отца и неизбежная разлука с домом сильно подействовали на энтузиазм и блеск Майры. Временами казалось, что в ней пропал даже интерес к людям, а воображение иссякло.

— Да, он здесь, — спокойно ответила Энн. — И если вы послушаете меня с минуту, я что-то скажу вам.

Она глубоко вздохнула и рассказала, как Джон приехал навестить ее, как она обещала выйти за него замуж, а это означало, что все они смогут быть вместе.

Энн слышала, как ее голос замер.

Повисло молчание, тишину нарушало лишь тиканье кухонных часов. Энн видела, как три пары глаз уставились на нее, видела изумление на лицах Энтони и Энтониеты, и внезапно раздался радостный вопль Майры:

— Энн! Этого не может быть! Как чудесно! Просто чудесно! — Она импульсивно обняла Энн.

Потом ее целовали близнецы, и все кричали одновременно.

— Вы все поедете со мной, все, — снова и снова повторяла Энн. — Нам не надо будет разлучаться… вам не надо ехать к тете Элле… Майра может не работать в офисе… мы будем жить вместе… всегда…

Несколько позже она вспомнила, что давно пора садиться за стол и что ее будущий муж ждет, когда подадут чай. И она, и Майра помчались в свои комнаты смыть слезы и попудрить носы, оставив близнецам возможность отнести подносы в сад.

Сойдя вниз, Энн обнаружила свою семью, сбившуюся вокруг Джона. Все смотрели на него с некоторым недоверием, в то время как он строил планы их будущего…

Все хлопоты, связанные со свадьбой, Энн доверила Джону.

— Мы поженимся через три дня, — сказал он. — Это значит, что твое приданое придется покупать после венчания, но вряд ли это так сильно заботит тебя. Думаю, ты хотела бы венчаться в церкви? Это улажено, у меня есть специальное разрешение. Поскольку вы в трауре, я уверен, ты не хочешь, чтобы присутствовал кто-то еще, кроме семьи.

Все согласились с ним, хотя после Майра сказала несколько жалобно:

— Я бы хотела быть настоящей подружкой невесты в соответствующем наряде, с букетом и всем прочим.

— Но, Майра, мы не можем… когда папа…

— Да, да, знаю, — перебила Майра. — Но… О, Энн! Какая жалость, что ты не можешь венчаться в белом атласном платье, в венке из цветов апельсина, с огромным тортом и твоей фотографией в «Тэтлере».

— Но я не хочу ничего подобного, — сказала Энн.

— Что ж, а я бы хотела. Особенно, если бы выходила замуж за сэра Джона Мелтона.

— Жалко, что выходишь не ты, — не подумав, сказала Энн и испытала облегчение, когда услышала, как Майра отозвалась:

— Какая разница, кому он достался, если мы теперь одна семья.

Энн подумала о вылинявшем от стирок голубом платье, которое наденет завтра, и снова пожалела, что Джон женится не на Майре. Она получала бы удовольствие от всей этой суеты и торжественности, ей нравилось быть на виду, нравилось, когда ею восхищались, она любила тратить деньги, ездить в дорогих машинах и хотела приобрести положение в обществе.

«А я боюсь, — откровенно призналась она себе, — все это приводит меня в ужас».

И снова она вернулась к мысли об отце: как хорошо было бы посоветоваться с ним! Она вспомнила, что снобизм всегда забавлял его. В ее памяти всплыл случай, когда какой-то важный деятель сломал ключицу на охоте и к нему вызвали доктора Шеффорда. Он вернулся, и взволнованная Майра с любопытством бросилась расспрашивать, каков из себя пациент и не привела ли отца в трепет сама возможность общаться с таким известным человеком. Доктор Шеффорд засмеялся:

— Когда ты будешь в моем возрасте, Майра, ты поймешь, что у всех мужчин и женщин, какое бы положение в жизни они ни занимали, потечет красная кровь, если их уколоть.

Энн вспомнила это, потому что была единственным застенчивым членом семьи. Майра никогда не возражала против того, чтобы встречаться с незнакомыми людьми: в сущности, она обожала самые разнообразные сборища, будь это собрание комитета прихожан в церкви или благотворительный базар.

А Энн, входя в незнакомый дом, чувствовала себя скованно и немного нервничала, но, стоило ей вспомнить слова отца, сказанные с усмешкой: «Уколи их — и увидишь красную кровь», она неосознанно приподнимала подбородок и улыбалась.

Ей надо стараться не быть стеснительной ради Джона. Она должна стать хорошей хозяйкой и научиться развлекать разных людей, не показывая ни того, что боится их, ни того, что боится себя. Все это будет частью ее замужней жизни.

А как насчет ее отношений с Джоном? Энн вздохнула. Почему-то она никогда не представляла себе, что будет охвачена подобными чувствами накануне замужества, и, в отличие от Майры, никогда даже на секунду не предположила, что влюблена. Она любила многих — отца, Майру, близнецов, и особенно Энтони, девочек, с которыми училась в школе, старушек в деревне, которых навещала, когда они болели. Она по-своему любила даже миссис Бриггс, потому что та была доброй душой и относилась к ее домашнему окружению.

Но она еще не встречала мужчины, который заставил бы ее сердце биться быстрее, или опустить глаза под его взглядом, или потерять дар речи от таинственного магического притяжения, возникшего между собой и им. Сейчас она думала, что вообще редко встречала молодых людей: то ли многие из них ушли на войну, то ли семьи в округе Литтл Копл не вырастили сыновей. И все же она представляла, что рано или поздно появится кто-то и полюбит ее так же, как она его, и они согласятся жить вместе и иметь детей.

Энн часто думала, что ей очень хотелось бы иметь собственных детей — малыша, нежного и пухлого, каким был Энтони, ребенка, который принадлежал бы только ей и которому она отдала бы всю любовь, переполнявшую ее сердце.

Она представляла и свою свадьбу, рисуя в воображении, как идет по проходу в церкви об руку с отцом, одетая в белое атласное платье, с фатой на голове — венчальной фатой матери, хранившейся в верхнем шкафу в ее спальне. Она держала бы в руках не лилии — их выбирали все невесты, и цветы стали чересчур обыденными, — а белые розы, каждое лето расцветающие на высоком кусте в саду, розы, которые, как сказал отец, были любимыми цветами матери.

Да, именно так она мечтала выйти замуж. Но реальность оказалась совершенно иной. Отца нет с ней, она будет венчаться в голубом платье, единственном приличном летнем платье, которому уже три года. Странный наряд для венчания, но папе он всегда нравился. Ему нравились яркие краски, и он часто говорил им, чтобы они никогда, никогда не носили черное после его смерти; он и сам не носил траура ни в каком виде после смерти жены.

— Мы оплакиваем не тех, кого нет с нами, а себя, потому что надолго остались без них, — говорил он.

Как часто повторял он эти слова, когда умирал кто-то из знакомых, и все же выйти замуж без папы, без поддержки его уверенной руки, без его негромкого напутствия… Только теперь Энн полностью осознала со всей мучительной болью, что значит быть одинокой.

Завтра она станет женой Джона Мелтона, но что она знает о сэре Джоне Мелтоне или что он знает о ней?

Он будет хорошо относиться к ней, в этом она была уверена. Но что было намного важнее — он будет хорошо относится к Майре и близнецам. И они договорились, что это будет не брак, но союз друзей и только друзей.

— Почему, почему он хочет жениться на мне? — спрашивала себя Энн, повторяя этот вопрос снова и снова, как и много раз до этого вспоминая те слова, которые он произнес, делая ей предложение.

Он оказался достаточно проницательным, чтобы понять, что она не возьмет его денег, что, как бы ни сложились обстоятельства, она не согласится жить на подаяние, даже если его предложит сэр Джон Мелтон, и это она считала его большим достоинством. И еще: он почувствовал состояние Энн после смерти отца и незаметно исчез из дома, устроив все так, что она хватилась его лишь через несколько часов. Все это говорит о натуре чуткой и внимательной. Что еще можно сказать? Очень, очень немногое. Но имеет ли это значение, если Джон доволен? А то, что он доволен, совершенно очевидно.

Энн вздохнула. В этот момент кто-то позвал ее.

— Энн! Энн! — кричала Майра.

— Я здесь, — откликнулась Энн и встала. Ее ноги затекли, и она осознала, что просидела на скамеечке у окна довольно долго.

Майра ворвалась в комнату:

— А, вот ты где! Я не могла понять, куда ты подевалась. Приехал Джон, он хочет видеть тебя.

— Джон! — воскликнула Энн.

— Да, он прикатил на машине. Он сказал, что особенно хочет видеть тебя. О Энн! Он привез тебе цветы для завтрашнего дня. Они великолепны. И мне тоже он привез букет. Не чудесно ли это с его стороны?

Энн повернулась к зеркалу и пригладила волосы.

— Он сказал, что не хочет встречаться с нами больше до завтрашнего утра в церкви, потому что это плохая примета, — тараторила Майра, — вот почему он привез цветы сегодня. Ты знала, что он собирается привезти тебе букет?

— Нет, — ответила Энн. — Но он спросил, какого цвета платье я надену.

— Ну хорошо, поторопись и спускайся к нему. Он в гостиной и хочет встретиться с тобой наедине.

Энн медленно спускалась по лестнице. В холле на столе лежал огромный букет цветов. Их запах напомнил ей, как тут несколько дней назад лежали цветы, которые принесли многочисленные друзья отца на его похороны. Затем она разглядела, что это за цветы: небольшие, совершенно белые орхидеи с малиновыми серединками, изысканные, экзотические цветы, по-видимому баснословно дорогие. Энн возмутилась.

«Эти цветы не подходят мне, — думала она. — Я хочу быть самой собой, я хочу жить, как жила всегда, среди простых, обычных вещей, подходящих для Энн Шеффорд».

Но знала, что это невозможно.

Тут же в кресле лежал другой букет, который она не сразу заметила. Должно быть, Майра положила его сюда, оставив неразвернутым. Розовые розы великолепной формы, бутоны, едва начавшие раскрываться во всей своей красоте.

«Как сама Майра», — подумала Энн и довольно усмехнулась.

Открывая дверь в гостиную, она улыбалась.

Джон стоял у пустого камина спиной к двери. Он повернулся, когда она вошла, и она подумала, каким высоким он выглядит в маленькой убогой гостиной. Она подошла к нему.

— Ты удивилась моему появлению? — спросил он.

— Я не ждала тебя, — ответила Энн.

— Я собирался позвонить перед отъездом из Лондона, но забыл. Я не останусь, так что не будь такой встревоженной.

— Нет, — сказала Энн. — Я не тревожусь. Я запаковала вещи, но их было немного. Рада видеть тебя.

Ее слова прозвучали по-светски очень вежливо даже для нее самой. Ей показалось, что Джон бросил на нее острый взгляд. Затем он опустил руку в карман и вынул маленькую коробочку из розовой кожи.

— Я хотел преподнести тебе это, пока не наступило завтра.

Энн не выразила желание взять коробочку, и он открыл ее сам.

— Какая прелесть! — Энн не могла удержать восклицания, сорвавшегося с губ: на кремовом бархате лежал самый большой синий камень из когда-либо виденных ею, камень цвета моря в летний день, окруженный бриллиантами, они сверкали и переливались, как пена на гребне волны.

— Твое обручальное кольцо, — с облегчением сказал Джон.

— О! Но ты не должен дарить мне таких вещей, — сказала Энн. — Это действительно прелестно, но…

— Никаких «но», — тепло сказал Джон. — Это сапфир. Знаешь, сапфир ведь олицетворяет дружбу.

Ей показалось, что в этом есть какой-то скрытый смысл. Она пытливо посмотрела на него, но он, избегая встретиться с ней взглядом, сказал:

— А теперь позволь мне надеть его тебе на палец.

Она протянула руку. Ее пальцы были длинные и тонкие, и кольцо оказалось слегка великоватым. Большой сияющий камень таил в своих глубинах обещание доверия и, как заметил Джон, дружбы.

— Спасибо.

Больше ей нечего было сказать. И сразу она подумала, что если бы на ее месте была Майра, она повисла бы у Джона на шее и поцеловала его в порыве благодарности; Майра способна выразить удовольствие так легко и естественно, тогда как она сама застенчива и не уверена в себе.

— Кольцо великолепно, — повторила она.

— Я рад, что доставил тебе удовольствие, — ответил Джон и снова сунул руку в карман. — Здесь у меня к этому кольцу кулон и серьги. — Он открыл коробочки. Драгоценности, крупные и роскошные, сверкали и искрились.

Энн слегка вскрикнула, не от удовольствия, а протестуя:

— О Джон! Я не могу, не могу взять все это.

— Моя жена должна носить драгоценности.

Энн восприняла эти слова как выговор. На мгновение она ощутила озноб, как это бывало в детстве, когда ее бранили за неуклюжесть.

— Да, разумеется. Я забыла.

Она смотрела на сапфиры, которые он держал в руке, но не выразила желания ни взять их, ни надеть. В следующий миг Джон захлопнул коробки с легким щелчком.

— В таком случае они твои. Я подумал, может быть, ты захочешь надеть их завтра.

— Конечно, я надену. И благодарю.

— Тогда все в порядке. А цветы ты найдешь в холле. Надеюсь, они тебе тоже понравятся. Орхидеи очень подойдут тебе.

Энн с удивлением смотрела не него. Он уже дошел до дверей.

— До свидания, Энн. Увидимся в церкви.

Он ушел раньше, чем она придумала, что бы еще сказать. Она осталась в гостиной одна и стояла с двумя коробочками в руках. Энн не могла бы объяснить почему, но она чувствовала себя смущенной, словно каким-то непонятным образом обманула ожидания Джона.

Но это, конечно же, было просто нелепо.