Проверка на любовь

Глава 7

По-моему, у агентов по недвижимости имеется свой собственный словарь. Я права?

То есть они произносят всем известные слова, но под ними имеется в виду совсем не то, к чему мы привыкли. Возьмем пример. Район Лондона, в котором я только что побывала, был расписан мне агентом как «перспективный и многообещающий», хотя он мог бы просто сказать «посмотрела, вздохнула и отвернулась». А уж проходя по этой «спокойной идиллической улочке, с обеих сторон обсаженной деревьями» (перевод: рай для воров-взломщиков), так и кажется, что здесь каждый дом тихо оплакивает свою трухлявость.

Нет, я человек непривередливый и многого не прошу. Мне нужная очень скромная квартирка. Ну, как в рекламе по ящику про «рено» или вот еще, что на прошлой неделе показывали, в передаче «Вог Декор».

Пятьдесят один, пятьдесят три, пятьдесят пять… ага, вот он, номер пятьдесят семь «А».

Ну, конечно. Так я и знала. Это даже не смешно.

Знакомство с квартирой на первом этаже начинается с полуразрушенной кирпичной кладки, двери с облупленной краской и окон, занавешенных портьерами ранних семидесятых прошлого века. Сам номер 57-А кто-то вывел дрожащей рукой, словно специально выбрав отвратительную краску цвета зеленовато-желтой слизи, прямо на кирпичах. Короче говоря, сейчас мне будет предлагаться одна большая куча дерьма. Ну, что ж, остается надеяться, что первое впечатление иногда бывает ошибочным.

Сажусь на ступеньки и принимаюсь ждать агента. Он запаздывает на пять минут, а когда появляется, то, не отрывая мобильника от уха, продолжает разговаривать с кем-то, если верить его интонациям, о чем-то очень важном.

Он приветливо приподнимает брови, показывая тем самым, что узнал меня и, открыв входную дверь, приглашает пройти следом за ним в квартиру. Внутри она оказывается еще хуже. Теперь я начинаю серьезно подумывать о том, что французское «бижу», должно быть, просто какое-то сокращение или аббревиатура из слов, означающих что-то вроде «смерти от клаустрофобии». В гостиной довольно сыро и пахнет плесенью. На полу лежит задравшийся по краям ковер, а сама комната обставлена мебелью давно ушедших времен.

Наконец, агент захлопывает крышечку мобильника, притворно улыбается и начинает подробно рассказывать о преимуществах окон, выходящих на юг, а также о счастье иметь в квартире настоящий камин. На все это я только изредка вставляю ничего не значащие «хм» и «а-а». После этого он показывает мне раковину, душ и крохотный стенной шкафчик с унитазом, и все это шутливо обзывает «ванной комнатой». В заключение мы проходим в кухню, которая оказывается настолько узкой, что нам приходится поворачиваться на девяносто градусов и ретироваться из нее боком.

— Ну, и каково ваше мнение? — в итоге интересуется он.

М-да… Я еще не совсем сошла с ума и считаю себя полноценным человеком, обладающим нормальным зрением и обонянием. Кроме того, я привыкла жить в условиях европейских стандартов, как минимум.

— Я думаю, что мне надо еще подумать, — неуклюже сообщаю я и удаляюсь.

Примерно тот же плачевный эпизод повторяется еще четыре раза в течение дня, но в разных районах города, а отчаявшиеся агенты наперебой пытаются произвести на меня впечатление: кто авторитетно и маняще позвякивая ключами, кто уговорами, а кто и просто заученными манерами и стеклянными улыбками. Мне даже показалось, что одного из них я уже видела раньше, на прошлой неделе, в передаче «Агенты по недвижимости, вышедшие из Ада».

Но у меня нет другого выхода, и нужно пройти через все это самой. Дело в том, что Карл приезжает уже завтра вечером, и хотя, конечно, он выразит свое сочувствие по поводу нашего с Люком разрыва, думаю, он не очень-то обрадуется, узнав, что я нашла, пусть и временное, но все же прибежище, устроив свой бивуак в его гостиной. А Карл не принадлежит к той категории людей, с кем мне бы хотелось портить отношения. Не знаю, что уж в нем такого особенного, это, наверное, очень трудно объяснить. Но все это время он прекрасно устраивал Фиону. Дело в том, что он как будто постоянно начеку, и это так заметно со стороны, что невольно начинаешь думать, в чем тут причина. А их может быть две: либо он что-то тщательно оберегает, либо скрывает.

Но как бы там ни было, мне нужно найти себе жилье в самом ближайшем будущем. И неважно, насколько невыполнимой кажется эта задача. А судя по тем развалюхам, которые я исследовала сегодня, она и впрямь почти нереальна.

Когда погоня за квартирой заканчивается, я почти физически ощущаю, как усталость опускается на меня тяжелым влажным одеялом. Именно поэтому, когда мне на мобильник звонит Фиона, я сообщаю ей, что никак не могу пойти на презентацию «Ликвид Эн-Эр-Джи», куда она достала нам пригласительные билеты, поскольку завтра утром мне необходимо присутствовать на заседании редколлегии.

— Тебе это поможет забыться и перестать думать о Люке, — не отступает Фиона. В ее голосе звучит столько искренности и участия по сравнению с сегодняшними лицемерами и словоблудами, что я легко сдаюсь.

— Ну, хорошо, хорошо, как скажешь. — В конце концов, я ей обязана слишком многим.

Через пару часов мы начинаем приготовления. Если бы мы отправлялись на вечеринку в возрасте восемнадцати лет, это означало бы следующее: перемеривание, как минимум, двадцати нарядов, сопровождаемое пением с гримасничением под дерьмовую музыку с псевдомикрофоном из щетки для волос, а все для того, чтобы получить халявную бутылку дешевой водки.

Теперь, когда нам уже почти по двадцать пять, наша подготовка выглядит несколько по-другому. Это: перемеривание, как минимум, двадцати нарядов, сопровождаемое пением с гримасничением под дерьмовую музыку с псевдомикрофоном из щетки для волос, а все для того, чтобы получить халявную бутылку дорогой водки.

Вот что значит зрелость!

Фиона сегодня в удивительно хорошем настроении и отчаянно пытается «высушить мое одеяло усталости и отчаяния», прежде чем мы начнем веселиться на вечеринке. Выбрав себе костюм, она забралась на кровать с щеткой-микрофоном и вовсю распевает вместе с хором «Я выживу». Со стороны очень похоже. Ну, просто королева эстрады, поющая своим голосом. Правда, меня это не сильно впечатляет, и тогда она переключается на более душещипательную вещицу «Почему моему сердцу так больно?», и после нее плавно переходит на сумасбродную версию «Уцелевшего». Она поет вместе с группой «Дестиниз Чайлд», и все это записано на одной из тех пленок, которые мы когда-то с удовольствием слушали во время каникул.

Может быть, это глупо, но я всякий раз чувствую себя как-то по-особенному, когда Фи вот так дурачится. Наверное, потому, что я — единственный человек, знающий ее именно с этой стороны. Мне хорошо знакомо это дитя, обычно закованное в доспехи СМИ-атташе.

На презентации «Ликвид Эн-Эр-Джи» присутствует обычная для таких случаев толпа: это в основном представители Сохо — люди известные и откровенные посредственности, разбавленные трезво выглядящими представителями пивоваренных заводов. Фиона притащила меня на дегустацию довольно рано, поэтому я отлично себя чувствую и уже успела завестись этой зеленой шипучей смесью с добавлением водки-текилы-гуараны-кофеина и еще чего-то. Ну, теперь, как мне кажется, я могу провеселиться весь остаток недели.

— Прости, — бросает Фиона, как только мы отыскиваем свободные места, куда можно присесть.

— За что?

— За то, что заставила тебя притащиться сюда, — поясняет она, преданно глядя на меня своими сказочными глазами.

— Ничего подобного. Ты только высказала предположение, что мне здесь будет хорошо, и я перестану думать о Люке. Так оно и есть.

— Как?

— Я перестаю думать о Люке.

— Ты уверена?

— Уверена в том, что уверена.

Да, я действительно уверена в том, что уверена. И хотя я перестала думать о Люке, я не думаю и ни о ком другом. То есть, конечно, мой мозг сейчас полностью заполнен водкой, текилой, кофеином и так далее.

Мимо нас проходят два трансвестита, разукрашенные перьями, и раздают всем желающим леденцы на палочке.

Фиона, несмотря на уже пятую выпитую бутылочку «Ликвид Эн-Эр-Джи», не забывает о работе и, заметив неподалеку редактора известного сайта танцевальной музыки, только что появившегося в толпе, предлагает отправиться к нему и побеседовать.

— Что, если я тебя подожду здесь? — предлагаю я.

— Хорошо. Тогда я постараюсь вернуться побыстрей.

Я вжимаюсь в стул и пытаюсь слиться с мебелью, хотя это практически невозможно, поскольку она сияет флуоресцентными красками.

Ах, черт, вот на меня уже обратили внимание! Какой-то тип с невообразимой прической уставился на меня и глаз не сводит. Даже не старайся. Мне это не интересно. В самом деле. Однако на него моя телепатия не действует, и он, явно нацелившись на меня, начинает зигзагами пробираться вперед через прокуренный зал.

Куда запропастилась эта Фиона?!

И тут, впервые за всю неделю, что-то получается так, как этого хочу именно я.

Откуда ни возьмись, какая-то женщина, внезапно оступившись, пролетает три ступеньки и приземляется точно у моих ног. Я наклоняюсь, чтобы помочь ей подняться.

— С вами все в порядке?

Женщина выпрямляется и очень смешно, почти по-клоунски, смахивает пряди волос с лица. Хотя она, как это сразу видно, здорово набралась, ее внешностью нельзя не восхищаться. Она выглядит фантастично, даже нереально, если хотите.

— Все нормально, сестренка, — кивает она и тут же громко икает. — Мои подушки безопасности, как всегда, смягчили удар. — И она кивком указывает на свою пышную грудь.

Ее огненно-рыжие волосы, пухлые губы и удивительные формы создают потрясающий эффект. Поймите меня правильно. Это не та внешность, которая сразу же вызывает либо зависть, либо ненависть с первого взгляда. Это именно та заразительная красота, когда начинаешь сознавать, что и сама неплохо выглядишь, да и все те, кто находится поблизости, сразу становятся как-то симпатичней.

И хотя тот подвыпивший урод уже отступил, все же остальные обладатели членов тут же начинают пялиться в нашу, вернее, в ее сторону.

— Можно, я присяду? — спрашивает женщина, экстравагантно склонив голову набок.

Я не возражаю, и она представляется:

— Джеки Фальстаф.

— Марта Сеймор.

Мы обмениваемся визитками, и я узнаю, что она является одним из промоутеров «Доллар Диско» в престижном клубе высшего света «Зюк» в Клеркенуэлле, который она почему-то довольно грубо рекламирует, как «лучшее место во всем городе, где можно попытать счастья и получить свою долю ВИПов. Под «П» имеется в виду «пенис», разумеется».

Когда возвращается Фиона, она, как я замечаю, немного обескуражена появлением этой неукротимой огненно-рыжей бури, хотя очень быстро приходит в себя и, будучи женщиной разумной и сильной, подключается к нашей беседе.

В ходе разговора мы обнаруживаем, что Джеки имела половую связь почти что с половиной присутствующих здесь мужчин. Один из них, вон тот, одетый во все от Версаче, симпатичный юноша с изумительными зубами, находящийся от нас метрах в пяти, был даже влюблен в нее по-настоящему.

— Неужели? — хором произносим мы с Фионой с преувеличенным удивлением.

— Да, именно так, — подтверждает Джеки. — У нас были самые настоящие любовные отношения. Правда, уже через три недели я поняла, что ничего хорошего из этого все равно не выйдет.

— Почему же? — интересуюсь я.

— Он сексуально примитивный человек и совершенно не знает, чего хочет женщина, — задумчиво отвечает Джеки. — То есть он относится к тому типу парней, которые твердо уверены в том, что «кунилингус» — это название ирландской авиакомпании или что-то в этом роде. — Она так заливисто начинает хохотать над своей собственной шуткой, что мне начинает казаться, будто она сейчас грохнется со своего стула еще раз. — Простите, — старается успокоиться Джеки. — Я понимаю, это старо и вы уже слышали.

Мне становится спокойно и приятно. В самом деле, не часто увидишь такого раскрепощенного человека на подобном мероприятии, в противоположность целому собранию зажатых в журналистов, ди-джеев, всевозможных администраторов, представителей связей с общественностью и прочих деятелей СМИ, бросающих слова на ветер и лижущих друг другу задницы с одинаковым рвением.

И хотя Джеки Фальстаф является членом клуба Красивых Людей, она все равно отличается от всех остальных. Для начала, она действительно по-настоящему красива. То есть, если у нее отобрать Гуччи, снять фальшивый загар, изменить изысканную прическу, она все равно останется своеобразным, уникальным человеком. Вернее, останутся те, кто с удовольствием будет восхищаться ею и исполнять все ее желания.

Я понимаю, что сейчас у меня начнется сентиментальное излияние чувств. Со мной это происходит всякий раз, когда я напиваюсь вдрызг. Ну, с этим уже ничего не поделаешь. Но есть в ней что-то непостижимое, что-то располагающее в ее честных голубых глазах, и мне хочется выплеснуть все, что у меня на сердце, словно я пришла в исповедальню.

Именно так я и поступаю, к большому удивлению Фионы. Сама себе поражаюсь. Меня просто несет. И самое главное, я рассказываю ей абсолютно все, что связано с Люком, как бы парадоксально это ни звучало. Я говорю о том, что вы можете знать человека и в то же время не знать его совершенно. Я распространяюсь о том, как это странно — быть влюбленной. Я распинаюсь на тему о разнице между любовным сексом и сексом плотской страсти, заканчивая тем, что, возможно, на самом деле никакой разницы-то и нет. Я продолжаю что-то бубнить в течение, как мне кажется, часов семи, не менее, и к тому времени, как я иссякаю, я уже готовлюсь увидеть свою новую знакомую в состоянии, близком к коматозному.

Но — ничего подобного. Она продолжает внимательно слушать меня, сидя на краешке стула, все так же склонив голову к плечу.

— Хотите услышать мою теорию? — вопрошает она и тут же выпускает из ноздрей две тонюсенькие струйки дыма.

Мы с Фионой синхронно киваем.

— О верности мужчины можно судить при наличии у него свободы выбора.

Я улыбаюсь. Что ж, неплохое утверждение. Хотя идет вразрез со всем тем, что я когда-то читала в учебных пособиях относительно любовных отношений. Но вот сейчас мне почему-то кажется, что Джеки может быть права. Вернее, это только один из вариантов правильного ответа. Один из тех, с помощью которого мы можем успокаивать или наказывать самих себя.

Простите великодушно, но, кажется, мне пора еще немного выпить.