Путешествие в прошлую жизнь

Выздоровление

Нельзя сказать, чтобы полковой доктор был сильно удивлен, а может, по-немецки сдерживал чувства, но после осмотра девушки, он уверил Никиту, что теперь она сможет поправиться, правда на это уйдет очень много времени, терпения и сил. Как ни сопротивлялся молодой человек, но к княжне неотлучно отправили Машу. Одно дело, когда девушка без сознания, другое, когда за ней нужен постоянный уход, и забота, в конце концов, мужчина не может ухаживать за юной девушкой, это невозможно.

В общем, Никита и сам это понимал, но каждый день утром и вечером он заходил в госпиталь, Маша ворчала, но на несколько минут пускала его к княжне. Так, через несколько дней после того, как она пришла в себя, состоялся очень непростой для Никиты разговор.

— Почему, — девушка закашлялась, прошептала еле слышно, — почему напали на обитель? Кто-нибудь остался в живых?

Никита вздохнул тяжело, он боялся этого вопроса, — Это был махновский отряд, они должны были выяснить, насколько сильны наши тылы, и чтобы выманить на бой напали на монастырь. Думали успеть быстро атаковать и скрыться, но наша разведка помогла, и мы ответили с таким напором, что от махновцев не осталось и следа, отряд разбит, командир был допрошен на месте, даже пленных не брали.

— А монахини? — ее голос дрожал.

Никита не знал, что сказать, как смягчить ее боль, отвел взгляд, тихо промолвил, — игуменья и пятеро сестер мертвы. Остальные живы, наши офицеры помогли им с похоронами.

Он услышал, как участилось ее тяжелое неровное дыхание, и все же через мгновение отважился взглянуть. Из ее глаз бежали крупные горькие слезы.

— Я хочу побыть одна, ступайте к себе.

С того нелегкого разговора княжна всячески пыталась отгородить себя ото всех и даже Никиты. Новая потеря тяжелым камнем давила на хрупкие плечи. И вновь накатывала такая апатия, что жить и вовсе не хотелось.

Особенно после того, как сегодня она увидела свое отражение в зеркале. Елизавета настойчиво просила Марию принести его, девушка отговаривалась, как могла, но упорство княжны было сильнее.

Когда Елизавета увидела то, что отразилось в поднесенном к ней зеркале, она пришла в ужас. Бледное с серым отливом осунувшееся лицо, впалые щеки, заострившейся подбородок, бесцветные потрескавшиеся губы, слипшиеся от пота волосы. Только в нереально огромных на исхудавшем лице глазах еще теплилась жизнь.

— Убери, — еле слышно прошептала Елизавета Марии, — я не хочу это видеть и не пускай ко мне никого, только доктора, — это маленькая фраза и потрясение от собственного отражения обессилили девушку, она закрыла глаза и провалилась в беспамятство.

Так прошло две недели. В течении которых Никита опять находился в томительном ожидании поговорить с ней, да что там говорить, хотя бы просто увидеть. Между тем, девушка шла на поправку очень медленно. Маша уже оскомину ей набила своими разговорами о чуде Господнем, ведь попади пуля чуть в сторону и все… Но операция и потеря крови, а главное ее психологическое состояние сделали свое дело.

Мало того, что организму тяжело было восстанавливаться, так и сама Елизавета не стремилась к этому, отказывалась есть, принимать лекарства. Она часами смотрела отрешенным взглядом, погруженная в свои мысли, или спала, или тихо плакала. Это и беспокоило Егора Карловича больше всего, в конце концов, физическое здоровье поправиться, а вот как залечить душевные раны. Сначала надежды возлагались на Марию, потом на Филипповну, но Лиза просто отказывалась говорить, односложное «да», «нет», или кивок головы. Последнюю надежду Егор Карлович связывал с Никитой, уж если и с ним она не захочет поговорить, тогда… Никита, конечно, обо всем этом знал, очень волновался, но тем не менее, настроен был решительно.

Маша предупредила девушку о его приходе, тщательно расчесала и заплела в косу ее волосы, поудобнее устроила девушку в кровати, укутала в пуховой платок и тихонько скрылась. Никита с наигранной полуулыбкой и тяжелыми предчувствиями появился за ширмой у девушки. Она полулежала на подушках. Даже в неярком свете осеннего дня была видна чудовищная без кровинки бледность ее лица, синие круги под глазами, впалые щеки, и взгляд страшно — безжизненный.

— Здравствуйте, Елизавета Николаевна, как Вы? Мне наконец-то позволили увидеть Вас и поговорить, я так ждал и…

— Зачем Вы спасли меня, Никита? — в ее тихом голосе было столько тоски, — Вы же обещали, что не будете мне мешать, что больше не появитесь в моей жизни.

— Но, Елизавета, я…, - молодой человек просто опешил, но взял себя в руки, — Да я обещал, но при тех обстоятельствах, я клянусь, что никогда не помешал бы вашему постригу, но это страшное нападение, оно поставило под угрозу Вашу жизнь и…я не мог поступить иначе.

— Никита, по-моему, я говорила Вам накануне, что с большим удовольствием предпочла бы погибнуть еще тогда, вместе с моей семьей. Вы думаете, я случайно оказалась в тот роковой день на колокольне. Вовсе нет, да, я несомненно хотела привлечь внимание вашего полка, но в тоже время я осознавала и всю опасность для себя, втайне надеясь…

— Нет, не говорите так, не смейте. Елизавета никому, кроме Господа Бога не дано распоряжаться нашими жизнями!

— Да, но неужели же Вы не понимаете, как это тяжело, как больно, погибли все дорогие мне люди, никого не осталось, даже матушка Варвара, — по щекам девушки бежали тихие слезы, — вокруг меня только смерть, Никита и я не удивлюсь, если что-нибудь случиться с Вами…

Молодой человек тяжело вздохнул, взял ее руку в свои, прижал к щеке.

— Лизонька, я не знаю, что сказать Вам, то, что пережили Вы это ужасно, жестоко, страшно, но здесь нет Вашей вины, так сложились обстоятельства, провидение, все что угодно, но Господь уже третий раз дарует Вам жизнь. Егор Карлович говорит, что это первый случай в его карьере, когда при таком ранении ни сердце, ни легкое не пострадали, Вы не задумывались над этим?

— Да, и я хотела посвятить себя Господу, Вы же знаете.

— Да, но так случилось, что на обитель напали, это ли не указание свыше?

— Возможно, — девушка надолго задумалась.

— Я помогу Вам, Вы можете располагать мной, как Вам будет угодно, только не уходите в себя, не закрывайтесь от этого мира, от жизни, ведь Вам только 18 лет!

— Никита, — она посмотрела на него долгим, грустным взглядом, — оставьте меня, пожалуйста, я устала, я обещаю подумать над Вашими словами, только не зовите Марию, я хочу побыть одна. И можно еще просьбу?

— Все, что только возможно.

— Я не могу больше оставаться здесь, за этой ширмой, я чувствую, что за ней совершенно чужие мне люди, мне страшно, я…

— Лизонька, не волнуйтесь, я поговорю с полковником и думаю уже сегодня к вечеру, Вы и Маша переедете в отдельный дом с кухней, печкой и двумя комнатками. Честно говоря, я уже думал об этом и кое-что присмотрел. Но я считал, что пока слишком рано Вас беспокоить.

— Ничего, я справлюсь… Вы поможете мне?

— Конечно.

— Только, пожалуйста, вечером, чтобы не привлекать внимания. Маша и так болтает без умолку, что обо мне говорит весь полк.

Девушка тяжело задышала, видимо этот разговор отнял у нее много сил, откинулась на подушки, на лбу выступили капельки пота.

— Отдыхайте, Елизавета и не беспокойтесь ни о чем.

Вечером, когда стемнело, несмотря на ворчание Егора Карловича, состоялся скромный переезд в пустую, брошенную хозяевами, но крепкую избу. Маша всю ее вычистила еще днем, натопила печь, вещей у девушки не было, только то, что принесла Мария из своей одежды, на несколько размеров больше, поэтому собственно главное заключалось в самой княжне. Никита осторожно, как величайшую драгоценность на свете, взял ее, укутанную в пуховой платок и одеяло, ночи уже были холодные, на руки.

На пороге ждала Маша, Елизавету уложили в постель, она не стонала, не жаловалась, но Никита успел заметить по ее лицу, что ей больно. Она дышала прерывисто и тяжело, закрыв глаза, на лбу выступила испарина, а руки наоборот были ледяными.

— Елизавета, что с Вами, плохо? Воды? Что?

— Не стоит, сейчас пройдет, просто… — она не смогла сдержать стон.

— Лиза? Маша, да что ты стоишь, как пень, за доктором быстро. Лизонька, сейчас, потерпи.

Она только кивала в ответ.

— Так больно?

— Кровь опять пошла…

— Что??? — он аккуратно отодвинул одеяло, через повязку и рубашку действительно выступила кровь. — Рана открылась, неужели из-за того, что я нес Вас. Я… — Никиту бросило в холодный пот, — Лиза, держись, хорошо? Я здесь, рядом. — Она протянула ему дрожащую ледяную руку, закрыла глаза.

Кровотечение удалось остановить, Егор Карлович быстро делал последнюю перевязку, Никита и Маша помогали.

— Все, но теперь полный покой, никаких резких движений, я знал, что этим все кончится, молитесь, молодой человек, чтобы рана не открылась вновь. Хотели выслужиться, пожалуйста, вот, довольны, хоть бы носилки взяли. Нет, на руках романтичнее, верный рыцарь прекрасной дамы.

— Егор Карлович, пожалуйста, не надо, на нем и так лица нет, сейчас откачивать придется, никто не знал, Елизавете Николаевне лучше было, а теперь мы его и на порог не пустим. Честно, пока, Вы не разрешите. А барышня спит уже, все позади.

— Так совершенно невозможно работать, все лучше всех знают, что нужно, ну так и лечите сами. Никита Александрович, Вы свободны, идите уже, спать. Маша, ты здесь неотлучно, я к себе.

— Никита Александрович, не переживайте Вы так, — Маша с неподдельным сочувствием посмотрела на молодого офицера — это не из-за Вас случилось, а нам здесь лучше, спокойнее будет, да и Вы, если не ошибаюсь в пяти минутах квартируете. Ступайте спать, все устали, был трудный день. А пускать я Вас, буду, не волнуйтесь, мы Егору Карловичу не скажем.

А дальше жизнь побежала своим чередом. Медленно, но верно княжна поправлялась. Через месяц она уже начала вставать с постели, делать несколько шагов по комнате. Правда, это отнимало у нее почти все силы, но все же. Егор Карлович был доволен и уверен, что к исходу зимы она окончательно поправиться.

Все складывалось как нельзя лучше. Первый офицерский полк оставался зимовать здесь, в этой деревне. Станица Тимашевская стала некой невидимой линией фронта. За ней была освобожденная Белыми Кубань, впереди еще не захваченные ни белыми, ни красными земли. Полк Никиты Добровольского по распоряжению Деникина оставался в тылу и должен был прикрывать позиции, поэтому никакие переезды не грозили девушке. Как только княжна начала вставать, она немедленно попросила Машу помочь ей искупаться и наконец-то после полутора месяцев в постели помыть голову.

Это была главная мечта последних недель. Поскольку полк был разбит в деревне, практически в каждом доме здесь была баня. И княжна с наслаждением и помощью Маши накупалась всласть. Потом Мария ловко перевязала заживающую рану, укутала девушку потеплее и принесла чай на травах.

— Ну вот, барышня, накупались и ладно, сейчас начну Вам платье свое перешивать, а то и гостей принять не в чем.

— Каких гостей, мне не нужен никто, а Никита меня уже всякую видел.

— Ну будет Вам, вот сейчас, косы Вам заплету и мерки снимать буду.

— Машенька, какое это счастье, когда голова чистая, она даже легче стала.

— А волосы у Вас, Елизавета Николаевна, какие чудесные. Уж как я боялась-то, чтобы вши не завились, каждый день прочесывала, но Слава Богу, Вы этакую красоту никогда не стригите.

— Да, пожалуй, теперь это единственное мое достояние.

— Опять за свое, ничего выкормим Вас и щечки зарозовеют и поправитесь, это же надо, какая же Вы худенькая, совсем девочка. Вона платье насколько ушивать, чуть не в половину. Дайте-ка померю.

Мария ловко сняла мерки, стараясь не задеть повязку, потом взялась за работу, а Елизавета между тем уснула.

На следующий день состоялась примерка, как ни старалась Маша, платье все же было великовато-то. Но это лучше чем ничего, и потом сегодня ждали Никиту, не просто так на пару минут проведать, а на настоящий ужин. Елизавета с тяжелым вздохом вглядывалась в маленькое зеркало. Несмотря ни на какие переживания она оставалась женщиной, и собственная внешность невольно волновала юную барышню.

Отражение между тем не радовало. Как она ни покусывала губы, как ни терла щеки, исхудавшее личико оставалось таким же бледным, словно прозрачным. Под глазами лежали глубокие тени, отчего они казались еще больше и глубже. Чтобы хоть как-то скрыть страшную худобу Елизавета поплотнее закуталась в шерстяную шаль и попросила Машу распустить волосы. Они красивым каштановым водопадом окутали стан и лицо.

— Маша, ступай, Никита обо мне позаботится.

— Конечно, барышня, я на столе все оставила, пойду в госпиталь, а на ночь к Вам вернусь.

Никита не заставил себя долго ждать, это приглашение так обрадовало его. Ведь все это время он видел ее лишь урывками на несколько минут. Он осторожно постучал и зашел в комнату.

— Добрый вечер, Елизавета Николаевна, — молодой человек галантно поклонился, поцеловал тонкую почти прозрачную руку.

Ужинать начали в молчании, обменявшись парой ничего не значащих фраз. Украдкой Никита наблюдал за девушкой. Она еще явно не оправилась от болезни, чудовищно бледна, ручки, худенькие словно палочки, не без труда держат нож и вилку. А глаза, глаза такие большущие и при тусклом свете керосинки кажутся совсем темными.

Елизавета тоже осторожно поглядывала на офицера. От Никиты веяло бодростью и здоровьем, румянец во всю щеку, отменный аппетит, во взгляде затаилось что-то непонятное, смущение что-ли. Неужели передо мной, думала Елизавета, хотя неудивительно в моем теперешнем положении, в таком виде, что еще остается только смущенно молчать.

Заговорили оба одновременно.

— Никита Александрович, Вы…

— Елизавета… простите, что Вы хотели сказать?

— Ничего, пустяк, это я перебила Вас.

И опять молчание. Елизавета неожиданно громко звякнула чашкой о блюдце, выплескивая содержимое на скатерть, рука не выдержала тяжести чашки. От горячего чая ее бросило в жар, комната поплыла перед глазами, под сердцем в ране прострелило неожиданно остро и больно. Не сдержавшись, она застонала, закрыв глаза.

— Елизавета, Вам плохо? Я… Может за доктором?… Черт, да что же это такое, стоит мне остаться с Вами наедине.

— Ничего, сейчас пройдет, так бывает.

— Вы вся дрожите, сейчас, потерпите, я Вас отнесу.

— Нет, я сама могу дойти, — но легкое движение вызвало новую боль, и Елизавета послушно отдалась его сильным рукам.

Никите показалось, что она ничего не весит, он осторожно уложил ее на кровать. Вытер капельки пота со лба.

— Лизонька, милая, что мне сделать, Господи, помоги ей, я бы тысячу раз умер за тебя, только, чтобы тебе не было больно.

— Не надо, не говори так, — прошептала она, открывая глаза, — сейчас пройдет.

— Я доктора сейчас позову и Машу.

— Никого не надо, Никита, пожалуйста.

Под ее взглядом он был бессилен.

— Останься со мной, прошу, Маша сама скоро придет, не бросай меня, пожалуйста, — из закрытых глаз потекли слезы.

Сердце Никиты сжалось. Ему так хотелось помочь ей, защитить уберечь от всего.

— Никита, я так устала от одиночества, от воспоминаний, от всего, ты теперь единственный близкий, родной.

Он наклонился к ней, поцеловал в висок, зарылся лицом в разбросанные по подушке волосы, осторожно взял прозрачную руку в свою большую ладонь.

— Успокойся, ангел мой, все будет хорошо, ты поправишься, я никогда тебя не оставлю, и всегда буду защищать, родная моя, нежная, любимая.

Под его тихий голос, она скоро успокоилась и заснула, так и не выпустив свою руку из его ладоней. Никита боялся пошевелиться, чтобы не потревожить ее. В его голове сейчас все смешалось, в висках билось только одно, — «поправляйся скорее, душа моя, это сейчас самое главное».