Путы любви

ГЛАВА 25

Свежий ветер шелестел в высокой высохшей на солнце траве, и молодая кобыла нервно шагнула в сторону, вскинув голову. Дара немного подтянула поводья, чтобы удержать ее, и тихо засмеялась над притворством своей лошади, над ее поддельным страхом. За долгие, долгие недели Дара засмеялась впервые.

Она подняла глаза и посмотрела на крестьян, собирающих урожай на холме. В первые недели сентября на шафрановом небе не было ни облачка. Теперь же на небе все чаще появлялись тяжелые облака, предвещавшие несчастье, если урожай не будет вовремя убран. Слишком часто беспощадные осенние ветры уничтожали плоды длительного труда, которые должны были бы стать подспорьем в зимние месяцы. Благодаря постоянной бдительности Макамлейду удалось преградить путь в долину кланам, любившим совершать набеги. Но природу, которая нередко бывала жестокой к крестьянам, он не мог изменить. Они сами должны были перехитрить ее.

Сейчас сентябрь. Скоро наступит октябрь. Круг замыкается. Год быстротечной радости и затяжной болезни. Исполняется год ее отношениям с Лаоклейном. Они снова стали чужими, но слишком хорошо знают друг друга, чтобы быть безразличными.

Она уехала из замка до рассвета. Ночью ее мучила бессонница, а если она и засыпала, то это был беспокойный сон. К полудню голод заставил ее вернуться. Во дворе ее встретил конюх и взял у нее поводья. Другой же подставил свои руки ей под ноги и помог сойти с лошади.

– Миледи понравилась поездка?

Дара подарила ему улыбку в награду за его беспокойство.

– Да, конечно. Но обратите внимание на ноги лошади. Боюсь, что она вот-вот потеряет подкову.

– Да, миледи. Я сам за этим прослежу.

Она замедлила шаг, подходя к дверям дома, но потом высоко подняла подбородок и распрямила плечи.

Лаоклеин был в зале с Бретаком, Никейлом и каким-то незнакомцем. Даре стало любопытно и необъяснимо страшно. Она поняла, что как только она вошла, Лаоклеин прекратил разговаривать и следил за ней. Она не остановилась, а сразу же пошла в свою комнату.

Завтрак и обед прошли без нее, но когда она только вошла в дом, одна служанка пошла вслед за ней в комнату, чтобы налить горячей воды в умывальник, другая вскоре принесла еду, которой было достаточно для нескольких человек.

Когда она ела, то совершенно не думала ни о Лаоклейне, ни о незнакомце. Вместо этого она стала рассматривать красивый гобелен, натянутый на раму для вышивания. В дни апатии, когда Дару могло заинтересовать очень немногое, Гарда принесла кусок тяжелой шерстяной материи и предложила ей, как его лучше использовать.

На гобелене блестящими нитями изображалось начало истории Галлхиела. Огромный корабль во всем своем великолепии разрезал волны. Гордые язычники приближались к каменистому берегу. Волны пенились, разбиваясь о валуны. Весла были подняты, корабль был готов причалить. На носу корабля стоял мужчина. Его красивая властная осанка не оставляла сомнений в том, кто это был. Его портрет создавали по образу его потомка. Дара уже обдумывала последующие картины: смерть первого хозяина Галлхиела, замужество его дочери. Последняя картина будет изображать отплытие норвежца, его старший сын стоит рядом с ним. На берегу – его жена и младший сын, впоследствии положивший начало ветви Макамлейдов, возглавивших род.

Ее занятие прервал стук в дверь. Она не успела ответить, как дверь открылась и вошел Лаоклейн. Она встала, полная ожидания. Это была его комната, но его нога не ступала сюда с той ночи, когда Каристиона потерпела поражение и умерла, – с той ночи, когда они потеряли своего сына. Ей стало интересно, связано ли его присутствие здесь с визитом незнакомца.

Он жестом указал на стол:

– Продолжай, я не хочу мешать тебе.

Его тон был холодным и сдержанным. Дара же ответила легко:

– Я закончила. Тебе что-нибудь нужно от меня?

– У тебя хватает сил, чтобы ездить целое утро? – спросил он неожиданно.

Она улыбнулась. Он знал, чем она занимается, и ему это было небезразлично.

– Да, хватает. Я уверяю тебя.

– Тебе бы лучше ездить с конюхом.

– Я предпочитаю ездить одна.

Она упрекнула себя за то, что почувствовала разочарование, когда он больше не стал проявлять свою заботу. Он глядел вокруг, как бы ища повод для разговора. Его взгляд упал на гобелен.

– Вот как ты проводишь свое время? А я удивился, что тебя держит в закрытой комнате так долго.

– Я могла бы проводить время, ухаживая за моим сыном, – с волнением сказала она.

Он всматривался в нее прищуренными глазами.

– Я бы тоже мог это делать.

Эти слова ей показались вызовом, их последняя горькая ссора все еще терзала ее, и она все еще не простила Лаоклейна. Она поняла, что дрожит, а слезы застилают ей глаза. Ненавистная слабость! Она отвернулась, и он видел лишь ее прямую спину и слегка наклоненную голову.

– Пожалуйста, – умоляла она, – пожалуйста, оставь меня сейчас.

Очень долго он молчал.

– Да, – ответил он наконец, как бы размышляя. – Я оставлю тебя. Но осторожно, миледи, как бы тебе не пришлось сожалеть о своей просьбе.

Когда она услышала, как дверь за ее спиной громко захлопнулась, она опустилась на пол и зарыдала. Но ее слезы были вызваны не ее злостью, которая так быстро охватила ее. Причиной ее рыданий было страдание. Всепожирающая любовь к этому мужчине, ее мужу, горела в ней неистовее, чем когда-либо. Свернувшись на полу, она заснула в изнеможении.

Через несколько часов, успокоившись, что далось ей ценой больших усилий, она оделась. Испытующим взглядом она рассматривала свое отражение в зеркале. Уже не было болезненной бледности, волосы вновь стали блестящими. Фигуру, стройную, как и прежде, плотно облегало платье. В ней не было больше той безрассудной наивности, которая была у нее, когда она впервые встретила Лаоклейна. Но она была все так же хороша. Однако, несмотря на это, возможно, вместе с наивностью она потеряла свою власть над ним. Она подняла подбородок. В ней не было той простодушной молодости, какая была год назад. Было также очевидно, что она стала женщиной, обладающей огромной решимостью, которой может похвастаться не каждый мужчина.

С этими мыслями она вышла из комнаты. Гарда была у входа в зал. Дара попросила ее подождать.

Гарда улыбнулась, когда она подошла, и сказала:

– Добрый вечер, Дара. Ты выглядишь более отдохнувшей, чем утром, когда я тебя видела.

– Я спала днем, – ответила Дара. – Когда я вернулась с прогулки, вместе с Лаоклейном был какой-то мужчина. Он мне незнаком. Кто он, и что он здесь делает?

– Да ведь это посланник короля Джеймса. Я не знаю, почему он приехал и какое у него поручение. – Они пошли к лестнице, Гарда шла рядом с Дарой. – Не сомневаюсь, мы скоро узнаем, зачем он здесь.

– Может быть, он доставил секретное сообщение?

– В этой крепости трудно что-либо утаить.

Лаоклейн, как и большая часть его челяди, был за столом. Взглянув на него, Дара почувствовала знакомую острую боль. Проходя мимо него, Дара с трудом сдерживала желание дотронуться до его темных, пружинистых волос с завитками на шее. Она села на свое место. Разговор затих, когда начала играть волынка. Дара скучала по Банаину, менестрелю, после того как он ушел.

Тогда в замке появились волынки, ублажавшие ее своими красивыми звуками.

За трапезой ей на ум пришел план. План, от которого нельзя было отказаться, хотя он был очень рискованным. Может быть, с его помощью она вернет себе все то, что потеряла, а может быть, останется ни с чем. Она выжидала. Она ела, пила, играла в кости, мало говорила и много слушала. В поздний час, когда очень многие в замке легли спать, она вновь оставила свою комнату. Она не раздевалась. Ее тяжелые волосы были распущены.

Факелы в зале были потушены, а свеча, которую она держала в руках, не более чем пугала, причем безрезультатно, черный покров ночи. На ее стук Лаоклейн быстро открыл дверь. Его комната была хорошо освещена. Стул, отодвинутый от стола, ждал его возвращения. Не счета и не письма задержали Лаоклейна в столь поздний час. На маленьком столе ничего не было, кроме красиво переплетенного томика поэзии. В комнате были еще кровать и умывальник. Должно быть, это было безрадостное жилище слуги. Конечно, эта комната не подходила для главы рода Макамлейдов.

Он смотрел на нее, слегка нахмурившись. Она заставила себя взглянуть на него.

– Я должна стоять в двери, милорд?

Он отошел в сторону, она вошла, сердце ее сильно билось. Ей было трудно начать, и она боялась, что сделала это плохо.

– Я не могла не слышать за столом, что Джеймс женится на Маргарите Английской. Это произойдет в январе. Но самого Джеймса на свадьбе не будет. Его доверенным лицом при венчании должен быть граф Ботвел?

Лаоклейн кивнул головой:

– Да, так об этом договорились.

Вдруг он оказался совсем близко. Она отошла к открытому окну не для того, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а чтоб быть подальше от Лаоклейна. Стоя спиной к окну, она смотрела на него, пытаясь понять, хочет ли он расстаться с ней или, наоборот, она ему была нужна. Она молила о последнем.

– Последние недели я часто думаю о Чилтоне, о Бранне. Мне бы хотелось восстановить с ним отношения.

– Ты думаешь, это возможно? Я помню, как ты с ним рассталась.

– Если бы я смогла увидеться с ним, все было бы хорошо. Я знаю. – Он нахмурился еще больше, и из его груди вырвалось что-то похожее на рычание, но она продолжила: – На границе сейчас спокойно, Галлхиелу больше не угрожают, так что сопровождение мне не понадобится. Мне нужна будет только Аилис. Твой покой не будет нарушен. Я поехала бы прямо сейчас, до начала зимних вьюг.

– Сейчас ты не поедешь, и вообще не поедешь, – заключил он. – Ты думаешь, тебе разрешат вернуться? Твой брат все еще мой враг. Или, может быть, ты как раз этого и хочешь?

Она не возражала против его обвинения.

– Ты огорчишься, если потеряешь меня?

– Ты жена главы рода Макамлейдов. Они не так-то просто уступают. – Его глаза были холодными, серыми, как вода в озере. – Если ты только стремишься к тому, чтобы избежать моего присутствия, тогда не беспокойся. Я уступлю уговорам Джеймса и проведу зиму в Эдинбурге при дворе. Там состоятся большие празднества по случаю его женитьбы. – Он остановился. – Можешь не волноваться, я не вернусь до весны.

Дара была ошеломлена. Он отреагировал так, как она хотела, но результат оказался совершенно иным. Вместо того чтобы заставить его признаться в своих чувствах к ней, она еще глубже вбила клин в их отношения. Призвав на помощь всю свою гордость, она быстро поклонилась.

– Тогда я желаю тебе спокойной ночи, милорд, боюсь, что нам не о чем больше разговаривать. Пожалуйста, не откладывай с отъездом ради меня. Желаю тебе приятного путешествия.

У Дары были все основания сожалеть о своей гордости, об этих словах, сказанных в порыве отчаяния и обиды. Утром он собрался, и к полудню его уже не было. Он уехал, даже не попрощавшись с ней.

Казалось, дни без него проходили очень медленно. Время тянулось бесконечно, дни сменялись ночами, их не нарушало ни волнение, ни небольшие радости. Дара не томилась, она была слишком сильной, преодолеть эту слабость помогал ей дух Райландов, переполнявший ее. Но она сильно страдала.

Наступило беспокойное время сбора урожая. Она подолгу работала вместе со своей челядью, так как с крестьян собирали натуральную ренту. Надо было перебирать овощи и фрукты, сушить их, закладывать на хранение. Из некоторых фруктов варили варенье. Ячмень, в котором была постоянная нужда, хранили самым тщательным образом. Она смотрела за кормом для скота, следила за заготовкой говядины, баранины и рыбы. Скоро привыкли к тому, что она появлялась повсюду. Или верхом на Хафён или на молодой, менее послушной кобыле.

Днем ее можно было застать где угодно: на кухне, в кладовой, на маслобойне, в пивоварне, в пекарне или в своих комнатах за вышиванием. Только те, кто по-настоящему переживали за нее, знали, что за всем этим трудолюбием скрывается боль. Когда они осмеливались говорить с ней об этом, она замыкалась в себе.

В течение вот уже нескольких дней Гарда воздерживалась от разговоров, но пришло время, и она не смогла выдержать. Она принесла еду ей в комнату, так как во время трапезы Дары не было в замке, что случалось с ней очень часто. Гарда недовольно сжала губы, увидев хозяйку, склонившуюся над счетами.

– Дара, – начала она говорить тоном, выражавшим ее настроение. – Ничего хорошего не будет, если Лаоклейн по возвращении увидит, что от тебя остались кожа да кости. Урожайная страда прошла. Тебе уже не нужно работать так усердно. Да и потом, в Галлхиеле достаточно слуг, чтобы справиться с делами, которые ты взвалила на себя.

– Работа успокаивает меня.

– И то, что ты голодаешь, тоже скажется на тебе. – Гарда резко повернулась, показывая на поднос. К еде, стоящей на нем, Дара чуть притронулась. – Что хорошего от того, что ты о себе не заботишься?

– Я делаю это не умышленно. – Дара печально посмотрела на свои руки, короткие, обломанные ногти, кожа перестала быть гладкой и белой. – Я выгляжу больной?

Рассудительная жена Дунстана внимательно изучала свою графиню. Ее платье было изношено, волосы небрежно забраны в пучок на затылке. Но все это стало незаметным, когда Гарда увидела все такие же яркие, живые глаза и розовые, обветренные щеки.

– Ты хороша, как всегда, – ответила она правдиво. – Но ты мало заботишься о своей внешности.

– А зачем? – прозвучал короткий ответ.

– Ты его так легко отпустишь?

Дара была близка к тому, чтобы разозлиться.

– А разве у меня есть выбор? Его нет.

Гарда посмотрела на нее с любопытством, испытующе:

– Когда это ты мирилась с поражением? И ничего не предпринимала, чтобы одержать победу? Да, он уехал, но ты его не потеряла. Во всяком случае, до тех пор, пока у тебя есть твоя красота, твой ум и твоя воля.

Она больше ничего не сказала, но Дара никак не могла забыть этот короткий разговор и все время думала о нем. И в одно прекрасное прозрачное октябрьское утро того самого дня, когда год назад она впервые увидела Макамлейда Атдаира, этот разговор принес свои плоды, о которых мечтала Гарда. Нет! Ее не так-то легко победить. Ей совсем не хочется быть отброшенной в сторону! Лаоклейн этого не дождется!

Ее приготовления были спешными, но тщательными. Накануне отъезда она собрала в большом зале основные силы защитников Галлхиела. За стенами замка пылал пожар, один из первых этой осенью.

До того как начать говорить, Дара оглядела их всех.

– Я намереваюсь последовать за моим мужем в Эдинбург. Я знаю, что он верит в ваше послушание и способность исполнять все его желания. И я тоже. Но прежде чем я смогу уехать со спокойной душой, я должна быть уверена, что все будет хорошо до его возвращения. Тамнаис, – она поймала его взгляд и не отпускала его, не обращая внимания на его явное неодобрение, – твои люди довольны? У них есть какие-либо жалобы?

– Они сделают все, что смогут, – ответил он. – У меня нет жалоб.

– Очень хорошо, – сказала она спокойно. – Никейл, ты здесь управляющий, я, так же как и ты, хорошо знаю, что люди обеспечены продуктами на зиму. Но я, однако, не уверена по поводу продажи скота. В этом году нужно продавать какой-нибудь скот?

– Нет. Стадо пригнали с пастбища на холмах. До весны оно в безопасности. Через год, осенью, его поведут на юг, на рынки.

После этого Дара подошла к самой большой опасности, когда-либо угрожавшей Галлхиелу, опасности, которой она все еще боялась.

– В замке спокойно, но дочь Киарра все еще бродит по своей горе. Ваш хозяин убил ее отца и мать. Необходимо узнать, не замышляет ли она что-нибудь? Дунстан, ты должен продумать, как лучше всего все разузнать.

Он кивнул, а она в заключение сказала:

– Если она не даст нам повода бояться ее, тогда я уеду через четыре дня. Я желаю, Никейл, чтобы ты сопровождал меня с четырьмя мужчинами, которых ты выберешь.

– Миледи, четырех человек едва ли будет достаточно, – протестовал он. – Защищать вас будет невозможно.

Дара покачала головой:

– Защищать придется не так много. Я возьму с собой только Аилис. Одной лошади будет достаточно для моего багажа. Вся эта процессия будет маловпечатляющей, поездка будет легкой.

Она знала, что большинство из них подумает, что такая свита совсем не подходит графине. Гарда высказалась против столь спешных приготовлений, когда она, Дара и Аилис сидели за вышиванием и разговаривали о будущем.

– Не сомневаюсь, что четверо мужчин вполне достаточно для защиты. Никейл будет выбирать охрану с головой, а вот одна лошадь едва ли унесет все, что необходимо для целого сезона при дворе!

– Я совсем не перегружена вещами. Из драгоценностей у меня только одна нитка жемчуга, которую Лаоклейн подарил мне в день нашей свадьбы, и кольцо. Платьев совсем мало. У меня мало нарядов, в которых можно появиться в хорошем обществе!

– У нас есть ткани, можно сшить новые.

Дара упрямо покачала головой:

– Даже если бы я и согласилась отложить свой отъезд и подождать, пока их сошьют, я все равно не стала бы появляться немодно одетой среди прекрасных дам короля Джеймса. Я оденусь в Эдинбурге, и милорд найдет мой вкус вполне экстравагантным!

Они вместе посмеялись.

Вновь обретя надежду, Дара успокоилась. Ей больше не хотелось искать забвения в работе до изнеможения. К ней вернулся аппетит. В ту ночь она не просыпалась каждый час. На следующее утро она весело играла с Маири в салоне.

Никейл нашел ее там, чтобы поговорить наедине. Его сообщение оказалось совершенно неожиданным:

– Миледи, тебе больше нечего бояться. Леди Лесли больше не сможет совершать ничего дурного. Она сошла с ума.

– Сошла с ума? – повторила Дара, не в состоянии поверить этому. – Ты не ошибаешься?

– Дунстан и я видели ее. Ее люди оставили ее, за исключением немногих, самых преданных. Ее служанки все еще вместе с ней, но она их не узнает. Она то бродит по крепости, бормоча что-то бессвязное, то разговаривает с теми, кто умер. Ее слуги не выпускают ее за пределы Аирдсгайнна, боясь, что она может что-нибудь натворить.

Дара молчала. Она пыталась представить себе красавицу Лесли умалишенной. Безумные темно-синие глаза, крепкое молодое тело, которое никогда не испытает радости прикосновения мужа. Дара думала о том, что Лесли лишилась и радости материнства. Она решила, что сумасшествие Лесли началось давно, несколько лет назад, а после того как она потеряла своих близких, это умопомешательство стало явным. Дара содрогнулась и вспомнила о Никейле, только когда он вновь заговорил.

– Миледи, я сделал все возможное, чтобы обеспечить тебе удобства, но, я думаю, этого все равно будет недостаточно. Если у нас будет такая небольшая охрана, нам придется избегать больших дорог, где хозяйничают разбойники. Лаоклейн убьет меня, если я допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Ничего со мной не случится. – Она вдруг улыбнулась, просияв. – Однако хорошо, что ты не стараешься меня отговорить.

– Я бы даже и не пытался, – ответил он.

Никто другой тоже не пытался ее отговорить. На следующий день она покинула Галлхиел так, как и предполагала. Их встретил серый рассвет. Все яркие краски осени были размыты приближающейся зимой. Путешественники были тепло одеты, но их одежда не была роскошной, дабы не привлекать к себе внимание разбойников. Аилис ехала на Хефен, она была неопытной наездницей. А на эту серую, как небо, кобылу можно было надеяться при любых обстоятельствах. Дара же выбрала себе молодую смелую гнедую кобылу, которую полюбила в последнее время.

Никейл ехал впереди, его люди – по бокам и сзади. В центре ехали Дара, Аилис и мальчик, в чьи обязанности входило присматривать за лошадьми и выполнять роль слуги. К его седлу была привязана сильная лошадь, навьюченная багажом.

Дороги, по которым они ехали, были прорезаны колеями. На реках, через которые им приходилось переправляться, почти не было мостов. Иногда они пользовались паромами, что было небезопасно, но чаще всего они переходили реки вброд, на лошадях. К счастью, дожди еще не переполнили водой ручьи и реки, и путешественники преодолевали их, почти не замочившись.

Как оказалось, Никейл действительно самым тщательнейшим образом позаботился об удобствах для Дары. Днем они останавливались в городах, встречавшихся на их пути, чтобы перекусить в приличной таверне. Они устраивались на ночлег в уютных гостиницах, о чем договаривался человек, которого Никейл посылал вперед. Дара никогда не встречала этого человека, но у нее были причины быть ему благодарной. Он должным образом исполнял данные ему поручения.

Но не каждую ночь они проводили в гостиницах. Дважды они останавливались в усадьбах, которые, как сказал ей Никейл, были собственностью ее мужа. Доход от этих усадеб пополнял его казну. В одной из них им пришлось задержаться из-за снежной бури, бушевавшей в течение двух дней. Дару все вокруг радовало, но поведение хозяев привело ее в замешательство. Они были неотзывчивы и угрюмы. Аилис это тоже не понравилось, а Никейл обрадовался не меньше, чем Дара и Аилис, когда они покинули этот дом. Никейл дал себе слово, что расскажет Лаоклейну об их недоброжелательности, о том, что они не оказали должного гостеприимства его жене, английской леди. Вполне вероятно, что очень скоро им вообще не придется оказывать гостеприимства путешественникам, так как они лишатся места, где могли бы их принимать!

Эдинбург встретил их ледяной сыростью. Все было покрыто сырым туманом. И земля, и звезды. Из-за тумана не была видна вечная грязь этого города. Дара старалась сидеть поглубже в седле, таким образом борясь с холодом и усталостью – они были в дороге с самого рассвета. Солнце начало садиться. Никейл спросил Дару, остановятся ли они на ночь, или будут продолжать свой путь. Но Дара даже не могла себе представить, что будет где-то задерживаться, когда всего несколько часов отделяют ее от встречи с Лаоклейном.

В городе она смогла увидеть мало. Ее память запечатлела лишь высокие, узкие, каменные дома. Районы бедняков можно было определить по жуткому запаху мусорных куч и помоев. Около района Касл Хил в красивых домах сквозь ставни был виден золотой свет свечей и факелов. Ставни не могли заглушить полностью звуки веселья, вырывавшиеся наружу, когда открывали двери, чтобы впустить элегантного гостя. Лорды и леди прогуливались по этой фешенебельной части города в сопровождении крепких и сильных пажей. Было еще не поздно, вечер был приятным, но Дара была настолько уставшей, что ей казалось, вот-вот рассветет.

Никейл даже с большим волнением, чем она, ожидал прибытия в замок Эдинбург. Он не так сильно устал, мороз ему тоже был нипочем. Главной его заботой была безопасность его хозяйки. Он за нее отвечал. Пока они двигались по лесным тропам, по полянам, по холмам и пустошам, он был совершенно спокоен. Разбойники же обитали здесь, около людей и их жилищ.

Когда они поднимались по эспланаде к замку, Дара заговорила с Аилис. Минуту стояла тишина, а потом Никейл ответил глубоким голосом:

– Она спит.

Дара удивилась нежности, прозвучавшей в его голосе. Неужели она была действительно слепа, или сейчас выдумывала все эти вещи?

Она вгляделась в туман. Нет. Никейл был рядом с Аилис. Она спала на его широком плече.

При входе в замок они перепутали пароль и ответ. Но их впустили. Вышел королевский управляющий, проявив должное уважение к жене одного из самых преданных и любимых графов короля.

Дара попросила, чтобы ее провели в комнату, предназначенную для ее мужа, хотя ей сказали, что весь двор все еще находится за столом вместе с его величеством.

– Я не хочу, чтобы моему мужу сообщили о моем приезде. – Это было ее последнее указание, до того как она вместе с Никейлом и Аилис отправилась в покои Лаоклейна.

Неожиданно у нее появилось мрачное предчувствие, но она быстро отогнала его от себя.

– Никейл, как ты устроишься? Аилис останется со мной, но…

– Не волнуйтесь, миледи. У меня все будет в порядке. Я в замке не новичок. – Он передернул плечами, вспомнив соломенную постель на холодном полу рядом с храпящими слугами.

Дара видела, какими глазами он смотрел на Аилис, когда говорил. Сказав что-то о своей усталости, она удалилась из передней в спальню. Пусть побудут наедине. Если Лаоклейн не одобрит этот союз, то тогда у них очень мало времени побыть вместе.

Прошло немного времени. Аилис вернулась очень быстро. Глаза ее блестели, лицо раскраснелось. У нее был вид девушки, которую обняли и поцеловали.

Дара вымылась в холодной воде над умывальником, отказавшись от предложения Аилис поторопить слуг в замке помочь Даре.

– Я буду спать, когда ты вернешься, – сказала она откровенно, – Если бы ты могла расчесать мои спутанные волосы, я бы больше ни о чем тебя не просила.

Аилис медленно расчесывала ей кудри, и это успокаивало Дару, а когда она закончила, Дара сняла платье и скользнула под тяжелые одеяла. В комнате было тепло. Ресницы ее стали тяжелыми, и она уже сквозь сон слышала, как Аилис застегнула распахнувшееся платье и задула свечи. Она уже спала, когда Аилис вышла из комнаты.