Путы любви

ГЛАВА 5

Бранн Райланд перешел границу Шотландии в первом часу ночи, ведя за собой группу тщательно отобранных воинов. Каждый был сильным, умелым и преданным. Ни один из них не испытывал к Шотландии ничего, кроме свирепой ненависти. Воины представляли собой устрашающую силу. Неосторожность шотландцев сыграла бы им на руку, но Лаоклейн выслал наездников на охрану границы. Приближение англичан заметили и быстро сообщили о нем Лаоклейну. Его людей не надо было торопить готовиться к сражению. Им, как и англичанам, не терпелось вступить в бой.

Тяжелый стук в дверь нарушил чуткий сон Дары. Не успела она подняться, как дверь широко распахнулась. Кто-то сильно ругался.

Лаоклейн высоко поднял факел и осветил ее стройную фигуру. Дара почувствовала себя беззащитной на широкой кровати. Он смотрел на нее без сожаления. Его голос прогремел в тишине:

– Я иду встречать твоего брата. Молись за него, если хочешь, чтобы он остался жив. Пощады не будет!

Она ничего не ответила. Он повернулся и ушел. Звук его шагов гулко раздавался в пустом доме. Прошло довольно много времени, прежде чем она смогла заставить себя подняться. Она одевалась трясущимися руками. При свете свечи, зажженной от углей в камине, она завязала в узел волосы и заколола их сзади несколькими дорогими деревянными шпильками, которые ей дала Лета. Дара не находила слов для молитвы и от этого горевала. Вера в Бога была частью ее жизни. Дара никогда не представляла, что она может пошатнуться. Но она все время думала, принесли ли пользу Кервину ее молитвы и ее вера.

Свет свечи был слишком слаб, чтобы осветить совершенно темную верхнюю часть замка. Пустые комнаты молчаливо свидетельствовали о торопливом отъезде. Дара медленно спустилась по лестнице, не зная, куда идет. Факелы в большом зале не горели, тусклый огонь в камине освещал Лету и служанку. Они сидели, съежившись от страха. Их молчаливые взгляды проводили ее до двери. По их лицах Дара поняла, какая судьба ее ждет, если Лаоклейн не вернется живым. Ее разорвут на части задолго до того, как Бранн сможет пробиться к замку. У нее не было страха, хотя сразиться ей придется не только с женщинами. В замке оставались юноши, которые были слишком молоды, чтобы участвовать в сражении, старики и, возможно, несколько крепких мужчин, которых оставили защищать Атдаир. Дара боялась лишь за брата. Высоко подняв голову, она твердой походкой прошла через зал, потом вышла во двор. Не останавливаясь, она дошла до ворот, прижалась к холодному железу и стала вглядываться в темноту, окутавшую холмистые пустоши.

Лаоклейн встретил Бранна в тени холмов, вдали от Атдаира. Его резкая команда задержала нетерпеливых воинов, готовых напасть на англичан при первом же их появлении. Райланд тоже сдержал свое войско. Сам выехал вперед, остановился и стал ждать. В мерцающем свете луны, которую заволакивали облака, не было видно, что он одет в богатые одежды, какие когда-либо видели при дворе короля Генри. На нем был шелковый камзол с вышитыми яркими виноградными лозами, черная бархатная накидка, отороченная соболем. Оружие, висевшее у него сбоку, не шло к его одежде. Эти твердые, крепкие клинки предназначались для одной-единственной цели.

Лаоклейн остановил своих людей и вышел вперед, навстречу англичанину. Ниалл был в нескольких шагах позади него. Дункан встал впереди воинов, он был готов отдать им команду атаковать в случае предательства, – команду, в которой едва ли нуждались мужчины, стремящиеся начать битву. Сердце старого хозяина переполнялось гордостью, когда он видел своих сыновей. На их широких спинах были пледы с эмблемой рода Макамлейдов. Они тяжело раскачивались у их ног, затянутых в шерстяные чулки.

Руод держал свою лошадь с краю этой группы. Его нетерпение передавалось лошади, которая пританцовывала и фыркала от того, что ее сдерживали. Криво усмехаясь, он не спускал своих полных ненависти глаз с Лаоклейна. Руод не знал, что Гервалт ни на минуту не выпускал его из своего поля зрения. Рыжеволосый воин был готов на все, если Руод все же решится проигнорировать строгую команду Лаоклейна ждать.

Они встретились лицом к лицу. Два лорда, живущие по разные стороны границы, прошедшие через испытания. Оба с настороженным взглядом, оба напряжены и быстры. Лаоклейн спокойно ждал. Наконец Бранн заговорил голосом, ясно доносившимся до воинов обеих сторон:

– Я пришел за моей сестрой. Если ее вернут мне, не причинив ей зла, мы уйдем, так же как и пришли. Это приказ короля. Но, – его голос стал резким, – если ей пришлось пережить какие-то страдания, ты тут же умрешь, Атдаир. И пусть тебя не беспокоит, чьими приказами я пренебрегаю!

Когда заговорил Лаоклейн, с обеих сторон перестали перешептываться.

– Твои угрозы здесь бессильны. Мои люди – достойные противники. И у меня воинов больше, чем у тебя. Твоя сестра находится в заточении, ее хорошо охраняют. Если я не вернусь, то я не смогу гарантировать, как сложится ее судьба, я могу только догадываться. – Его следующие слова опередили взрыв гнева Бранна. – Пока ее не трогали, но сколько так будет продолжаться, зависит от тебя.

– Я пришел за ней. Неужели ты думаешь, я уйду без нее? – Слова Бранна были наполнены злобой.

– Ты ничего больше не можешь сделать, чтобы обеспечить ее безопасность. Ты можешь лишь согласиться с моими требованиями. Оставь Атдаир и Шотландию. Тебе придется дорого заплатить за ее свободу. Твои поступки говорят, что она стоит твоей жизни, а стоит ли она твоего богатства?

– Она стоит всего, чем я владею, и даже больше. Ты хочешь, чтобы я поверил слову шотландца. Слову человека, чьи воины залили кровью мой спящий дом, поверить слову человека, чей брат убил моего. Могу ли я оставить свою сестру на такую сомнительную милость? Чем ты гарантируешь ее безопасность, если я поступлю так, как ты просишь?

– Мое слово и мое оружие будут охранять ее.

Бранн не торопился с ответом и хранил напряженное молчание, взвешивая свои возможности успешного освобождения Дары. Успех возможен в сражении. Бранн верит своим людям, но его победа может означать опасность, даже смерть для его сестры. Возможно, уже сейчас у ее горла держат клинок, ожидая исхода этой встречи. Нет, слишком высоки ставки в игре. Только он решил высказаться, как вперед выехал мужчина и направился к нему. Он был хрупкого телосложения в отличие от Бранна, который был высок и строен. Его лицо было искажено злобой и ненавистью, его глаза сверкали желанием драться.

– Ты и дальше будешь слушать шотландские байки, господин? А Кервин? Я отомщу за своего друга! А ты за своего брата!

– Нет, Тирелл, – мрачно ответил Бранн. – Я – нет. Жизнь Дары гораздо важнее, чем месть. Мой брат мертв, я должен сберечь мою сестру. Теперь она – вся моя семья, за исключением дяди, который любит меня не больше, чем шотландцев. – Досада Бранна прошла, и он ответил Лаоклейну. – Хорошо, Макамлейд. Я уйду, но у тебя мало времени, чтобы доказать свое слово. Если оно окажется лживым, то я камня на камне не оставлю от твоего дома и ни одного человека не оставлю в живых.

Он развернул свою лошадь, не дожидаясь ответа. Спину он держал прямо, с достоинством. Лаоклейн мог только восхищаться столь спокойным мужеством и признал, что Дара обладает им в той же степени, что и брат. Он замечал это не раз, считая его редким качеством для девушки. Да, Райланды – достойные противники на любом поле битвы, с любым оружием. Наблюдая за отъезжающими англичанами, Лаоклейн не заметил, как Руод поднял свое оружие и пришпорил коня, но, услышав рев Гервалта, Лаоклейн увидел, что крепкая лошадь с громадным рыжеволосым воином в седле преградила путь Руоду. В воздухе послышался лязг оружия, и Гервалт своей огромной силой выбил у Руода топор.

Слова Лаоклейна прервали поток проклятий Руода:

– Тебе следовало бы его благодарить, а не ругаться. Не вмешайся вовремя Гервалт, не уйти тебе от моей немилости. Ты считаешь себя неприкосновенным, но нет человека, который ослушается меня!

Не обращая внимания на кипевшего Руода, Лаоклейн быстро направился домой. В лучах розово-серого восхода его ждал замок Атдаир, огромная глыба древнего камня. Застывший на фоне темного леса, замок-твердыня стоял здесь в течение веков. Чтобы дать воинам войти, ворота широко открыли, но быстрый взгляд Лаоклейна поймал тень стройной фигуры, стоявшей около каменной стены. Он попридержал своего коня, а остальным приказал продолжать путь в замок.

Дара шагнула вперед, бледная, прозрачная, как испаряющийся туман. Ее волосы пылали на фоне ее бледного лица. Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Эта проклятая земля, наконец, поглотила все, что было дорого для меня?

Она сохраняла самообладание, и ее голос не выдавал ее страха. Но Лаоклейна нельзя было обмануть. Она пережила смерть одного своего брата и теперь может потерять другого. Он боролся с незнакомым ему и неприятным чувством. Его голос стал грубым, когда он ответил:

– Твой брат жив.

Неожиданно он пришпорил коня, и это застало Дару врасплох. Зная, что конь не подведет, он наклонился и поднял Дару на руки.

Находясь рядом с ним, она думала, насколько отличаются объятия одного врага, обнявшего тебя насильно, от объятий другого человека, который был, наверное, не меньшим врагом. В этих объятиях она чувствовала себя в безопасности, ее держали крепко, но жестокости она не чувствовала.

У конюшни Рос взял поводья. Лаоклейн слез с коня и протянул руки Даре. Сняв, он не отпустил ее, а понес по широкой лестнице в дом, где царили радость и теплота по случаю его возвращения. Легко усадив ее на стул с высокой спинкой, он отошел в сторону, все еще глядя на нее.

Стул стоял так, чтобы можно было согреться у огня, но щеки ее не порозовели. Ей хотелось отвести свои глаза от него, но она чувствовала, что он испытывает ее своим взглядом. Она знала, что нужно выдержать это испытание, не думая о последствиях.

– Кажется, тебя не волнует, что твоему брату не удалось освободить тебя.

Хотя это и не было вопросом, она все равно ответила уверенно:

– Он не оставил бы меня здесь, не обеспечив мою безопасность. И я не сомневаюсь, что если бы он оказывал на тебя давление, то ты запугал бы его грозящей мне опасностью.

– Да. Ты, также как и он, веришь моему слову?

Она посмотрела на него, чувствуя, как бьется ее пульс.

– Тебя знают как опасного человека, Лаоклейн Макамлейд, но честного. Да, я тоже доверяю тебе.

Его взгляд коснулся ее лица, бесстыдно лаская.

– Тебя не обидят, я обещаю, но я не дал обещания освободить тебя. Если твой брат понял меня иначе, он ошибся.

Атдаир спал. В тускло освещенных комнатах было тепло, в каминах горел огонь. В зале на соломенных постелях крепко спали слуги. Даре же не спалось. У нее было плохое предчувствие. Оно пришло на смену той легкости, которую она ощущала целый день. Бранн был в безопасности. Да хранит его милостивый Господь!

Эта надежда была утешением в бесконечных мучительных днях. Дара отдала себя во власть скучному времяпрепровождению. Когда Лаоклейна не было в замке, ей надо было избежать присутствия Руода, она уединялась в своей комнате. Правда, Руод не угрожал ей физически, он был слишком осторожен, чтобы совершить такое безумие, но он постоянно смотрел на нее, взгляд был грубым и похотливым. Ниалл, Гервалт или любой другой мужчина не позволяли ему грубостей, но только в присутствии Лаоклейна. При нем он не осмеливался так смотреть на нее.

Издевательства Дункана было переносить не легче, хотя они были не такими очевидными. Его враждебность выражалась в насмешках и взглядах, полных отвращения, остановить которые не мог даже Лаоклейн. Старый хозяин не хотел видеть ничего хорошего в английской девушке. Ее английская кровь была проклятием, ее красота и обаяние – злом. Он ругался и говорил, что она принесла Атдаиру несчастье, потому что ничего другого от нее ждать нельзя. Взгляд его ярких глаз упрекал ее на каждом шагу. Его глаза были такими же голубыми, а взгляд их таким же осуждающим, как и у его внебрачного сына Руода.

Однажды вечером, когда Дункан уж слишком долго испытывал терпение сына, Лаоклейн заставил его замолчать неожиданным, резким замечанием.

– Хватит, Дункан! Твой язык, такой же злой, как у старой карги, и такой же острый, как лезвие моего топора. Своими шутками ты больше не испортишь ни одного вечера.

В зале наступила почти осязаемая тишина. Старик поднялся, но промолчал, как молчали и все остальные, но своим взглядом послал проклятие на голову Дары.

Ниалл изрубил в крошки кусок овсяного хлеба, раздумывая над тем, надо ли встать на защиту отца или нет. Но он уважал Лаоклейна и понимал, что Дункан сам виноват в том, что его унизили. Все это остановило Ниалла.

И это действительно было унижение. Зал был полон мужчин, каждый из которых осознавал происходящее, за исключением Руода. Его лающий смех обратил на себя внимание. На Руода посмотрели с такой злостью, какой не было даже во взгляде Дункана, смотрящего на Дару. Когда старик покинул зал, мужчины продолжили разговаривать и смеяться, снова был слышен стук кружек.

Дару ошеломил этот случай с Дунканом, и она бросала быстрые взгляды на Лаоклейна. Казалось, его ни в малейшей мере не волновали непредвиденные осложнения. Он шутил с Гервалтом по поводу упрямого жеребенка, который не давал оседлать себя. Любовь, с которой он говорил о лошадях, оживляла его лицо. Дара поняла, что он больше не думает о случае с Дунканом. Она поняла также и то, что он уже не уважает и не любит своего отца так, как это было когда-то в детстве.

Она не знала, почему так происходит. У нее все было по-другому. Ее отец был другим человеком. Он был мужчиной, с которым считались, а Дункан давно подчинился обстоятельствам, не предпринимал ничего, чтобы изменить их.

Лаоклейн поймал один из быстрых взглядов Дары и не отпускал его с усмешкой. Она покраснела, испытывая смешанные чувства, и отвела от него глаза. Какая бы у него ни была причина отругать Дункана, он облегчил затруднительную ситуацию для Дары. Мысль о том, что он мог сделать это специально, отогнала все другие мысли. Дара стала раздумывать над тем, к чему это могло привести.

Несколькими часами позже, когда свет свечи превратил дамастовый полог над ее кроватью из розового в серый, а ветер бился о ставни, в дверь раздался стук, который нельзя было спутать ни с чем. Дара сравнивала здешнюю комнату со своей в замке Чилтон. Обе они были одинаково удобны. Несомненно, с ней обращались лучше, чем с другими англичанами, попадавшими в течение веков в стены этого замка. Она сделалась задумчивой. Это настроение отразилось у нее на лице. Оно заставило Лаоклейна остановиться, когда она открыла ему дверь.

В руках он неловко держал узел с одеждой, бросил его Даре и отрывисто сказал:

– По случаю праздника Всех Святых у нас будут гости, невеста Ниалла и ее семья. Я хочу, чтобы ты была хорошо одета.

Он ушел так же быстро, как и пришел, не дав ей возможности ни поблагодарить, ни отказаться. Оставшись одна, она погладила мягкую красивую ткань и вспомнила, как он стоял перед ней.

На следующее утро, до того как она спустилась к завтраку, Лета стола у двери с подносом, на котором были еда и изящный сундучок для рукоделия. Войдя в комнату, Лета уютно устроилась со своим рукоделием. И она, и Дара были искусными рукодельницами. Ни разговор на практические темы, ни спокойное выражение лица Дары не отражали ее отношения к этому вторжению в ее обычную жизнь.