Пышка замуж не желает (СИ)

3

Неделя до отъезда пролетела в каком-то сумасшедшем, интересном и невероятно странном вихре. Мои новые — и пока ещё чужие — родители, герцог и герцогиня ди Валенс, с упоением бросились готовить свою «оправившуюся после падения» дочь к предстоящему отбору. Видимо, моё неловкое молчание и растерянные взгляды они списали на последствия травмы, что было мне только на руку.

Каждый день начинался с того, что в мои покои входил целый выводок служанок во главе с суровой экономкой, и начинался настоящий маскарад. Меня заковывали в невероятные по красоте и невероятно тесные платья, зашнуровывали корсеты, от которых перехватывало дух, и укладывали мои новые, непослушные волосы в замысловатые причёски, украшенные жемчугом и лентами. Я покорно крутилась перед огромным зеркалом, ловя на себе восторженный взгляд герцогини и оценивающий — герцога.

— Ах, Лиарра, как тебе идёт этот шёлк! — восклицала мама, а я в это время думала, что сейчас задохнусь от нехватки воздуха. — Его Величество просто не сможет отвести от тебя глаз!

— Полностью согласен, — вторил ей отец, отпивая вино из хрустального бокала. — Ты дочь одного из древнейших родов, дитя. Помни об этом. Ты рождена для трона.

Эти слова заставляли меня внутренне сжиматься. Для трона? Я-то была рождена для офисного кресла, вечерних сериалов с пачкой чипсов и жизни тихой серой мышки, которую в итоге променяли на длинноногую красотку. Мысль о том, чтобы снова выставить себя на всеобщее обозрение, на оценку — пусть даже в качестве знатной девицы — вызывала тошнотворный спазм где-то под ложечкой. Нет, мой план был твёрд и неизменен: на отборе я буду серой, скучной, невыразительной мышью. Король, этот, по слухам, самовлюблённый красавец, должен пройти мимо, даже не заметив меня.

Однажды после очередной примерки, когда герцогиня, довольная, удалилась, я осталась наедине со своей новой служанкой, юной Элис.

— Скажи честно, — прошептала я, с облегчением срывая с головы шпильки с крупными брилиантами. — Я же в этих нарядах выгляжу как перетянутый лентой свиной окорок? Говори правду, не бойся.

Элис вспыхнула и опустила глаза, но я заметила, как дрогнули уголки её губ.

— О нет, леди! Вы выглядите… очень солидно. Очень… по-аристократически.

— То есть я права, — безжалостно заключила я. — Ничего, я не обижаюсь. Я сама это знаю. И знаю, что на отборе будут девицы, похожие на фарфоровых куколок. Я на их фоне буду смотреться как добротный, но громоздкий буфет в будуаре королевы.

Девушка сдержанно улыбнулась:

— Буфет — это очень надёжно, леди. И в него складывают самое ценное.

Её ответ тронул меня до глубины души. Может быть, в этом мире не всё так однозначно? Но память о смехе Серёжи и его друзей, о слове «корова», брошенном в след, была слишком свежа. Нет, я не позволю себе снова надеяться на что-то. Моя броня — это безразличие и полное отсутствие претензий на чьё-либо внимание.

Вечерами мы собирались в малой гостиной, и герцогиня пыталась вложить в мою голову основы придворного этикета, который был сложнее квантовой физики.

— Нет, дитя моё, вилку нужно держать вот так, — её голос звучал мягко, но в нём сквозила сталь. — И никогда не смотри прямо в глаза тому, кто выше тебя по статусу. Это вызов. Или дерзость.

— А если я просто хочу рассмотреть цвет его глаз? — поинтересовалась я, и герцогиня замерла с таким видом, будто я предложила плюнуть в фонтан.

— Лиарра, милая, ты всё ещё не в себе после падения, — вздохнула она. — Цвет глаз короля интересует только его будущую фаворитку. Твоя задача — произвести впечатление скромной, воспитанной и добродетельной девицы. Всё остальное — неприлично.

«Скромная, воспитанная и добродетельная», — мысленно повторила я. Идеально. Это как раз то, что мне нужно. Я буду самой скромной, самой незаметной, самой скучной девицей на всём этом празднике жизни. Я заставлю его зевать. Я превращусь в тихую, блеклую тень, которую никто не захочет разглядывать.

И вот день отъезда настал.

Карета ди Валенсов оказалась огромным лакированным монстром на рессорах, внутри обитым тёмно-бордовым бархатом, от которого пахло дорогой кожей, воском и лёгкой пылью. Меня усадили на мягкие сиденья, словно хрустальную вазу, и мы тронулись в путь под меланхоличные напутствия слуг. Дорога обещала быть долгой, и уже через полчаса я прознала всю прелесть средневекового транспорта: каждая кочка отзывалась в моих неподготовленных костях глухим стуком, а тугой корсет, в который меня затянули на совесть, с каждым километром напоминал о себе всё настойчивее, мешая сделать полноценный вдох. Я сидела, как надутая кукла, глядя в запылённое окошко на проплывающие мимо ухоженные поля, аккуратные домики с черепичными крышами и стада овец, лениво пасущиеся на изумрудных склонах. Красота — да, но осознать её мне мешала одна навязчивая, тёмная мысль, лезущая в голову с самого утра.

Если я здесь, в этом теле… то что там, в моём? Лежит ли оно неподвижно в больничной палате под монотонный писк аппаратов? Или его уже… нет? Может, я умерла тогда, в том фонтане, и всё это — лишь странный сон моего угасающего сознания? А может… и Лиарра, настоящая Лиарра, тоже… Я инстинктивно зажала себе рот рукой в перчатке, чтобы не выдавить наружу крик или судорожный вздох. Нет, только не это. Думать о плохом было так страшно и так бесполезно, что я с силой тряхнула головой, прогоняя прочь дурацкие, навязчивые мысли. Я здесь. Я дышу. Я чувствую каждую колдобину на этой чёртовой дороге. Значит, надо жить. Вернее, выживать.

Несколько часов тряски в душной, хоть и роскошной, карете показались вечностью. Когда же мы наконец въехали в столицу, а затем и подкатили к златоглавым воротам королевской резиденции, моё тело онемело от усталости, а голова гудела. Ворота были исполинскими, коваными, украшенными сложным гербом, и, проезжая под ними, я почувствовала себя букашкой, попавшей в гигантский муравейник. Внутренний двор кишел людьми: слуги суетились вокруг других карет, знатные гости чинно выходили из экипажей, сверкая драгоценностями, повсюду сновала стража в начищенных до блеска доспехах.

Меня и мои бесчисленные чемоданы быстро взяла в оборот худая, как жердь, женщина с лицом бухгалтера в конце квартала и с ключами на поясе. Она представилась мадам Ренар, главной по хозяйству в женской половине дворца.

— Леди Лиарра ди Валенс, — произнесла она без единой радостной нотки в голосе, окинув меня беглым, но пронзительным взглядом. — Добро пожаловать. Правила просты: вы будете жить в отведённых покоях, обязаны посещать все мероприятия, связанные с отбором. Прогулы, попытки передать записки или устроить тайные встречи караются немедленной дисквалификацией и позором для вашего рода. Интрижки и флирт со слугами или стражей — строжайше запрещены. Вам всё понятно?

— Совершенно, — кивнула я, стараясь выглядеть смиренной, и немного блаженной овечкой.

Меня провели в замок, и я едва сдерживала желание раскрыть рот от изумления. Мраморные полы сияли так, что в них можно было разглядеть отражение расписных потолков, увешанных хрустальными люстрами. Стены были украшены гобеленами и портретами суровых предков королевской династии, а в огромные арочные окна лился свет от закатного солнца, играя бликами на золочёных карнизах. Мои покои оказались целой анфиладой комнат: спальня с огромной кроватью под балдахином, гардеробная и даже маленький будуар с выходом на крошечный балкон, с которого открывался вид на королевские сады. Всё было выдержано в нежных пастельных тонах, обставлено изящной мебелью и дышало таким невозмутимым спокойствием и роскошью, что по сравнению с этими апартаментами даже поместье ди Валенсов казалось немного провинциальным.

Едва я успела снять неудобные туфли и прилечь на шелковое покрывало, как в дверь снова постучали. На пороге снова была мадам Ренар.

— Леди, — произнесла она без предисловий. — Сегодня, всю ночь и до рассвета, в честь прибытия всех участниц, состоится бал-знакомство. Его Величество соблаговолит лично приветствовать каждую из вас. Вам следует быть готовой через два часа. К вам направлены две служанки. И… — она сделала знак, и одна из девушек-служанок подошла, держа в руках небольшую шкатулку из тёмного дерева. — Вам приветственный подарок от Его Величества.

Она открыла крышку. На чёрном бархате лежал изумительной работы гребень для волос, усыпанный мелкими сапфирами, которые переливались, как капли ночного неба.

— Сапфиры — символ добродетели и мудрости, — сухо прокомментировала мадам Ренар. — Его Величество возлагает на каждую из вас большие надежды. Не оплошайте.

С этими словами она удалилась, оставив меня наедине с драгоценностью и нарастающей паникой.

В ту же минуту в покои впорхнули две служанки с охапками одежды и ящиками с косметикой. Началась спешная подготовка. Меня снова затянули в корсет, на этот раз ещё более жёсткий, нацепили невероятно пышное платье цвета морской волны, которое шипело шёлком при каждом движении, и принялись сооружать на голове сложную причёску, вплетая в неё тот самый злополучный гребень. Я смотрела на своё отражение в огромном зеркале: незнакомая, напудренная, напомаженная девица в дорогом платье смотрела на меня испуганными глазами.

Через два часа, ровно в полночь, я, как во сне, шла по бесконечным коридорам дворца за слугой к звенящим звукам музыки. Высокие двустворчатые двери распахнулись, и моим глазам открылся ослепительный бальный зал.