Радуга в твоих ладонях

3

Ольга готовила ужин, с нетерпением поджидая возвращения мужа. Заниматься хозяйством ей нравилось, и она категорически отказывалась от предложения Кости нанять домработницу. Ольга считала, что за нее и так почти всю работу делает кухонный комбайн, купленный ее заботливым супругом. Микроволновая печь моментально готовила блюда, и Ольга очень мало времени проводила на кухне. Но сегодня она хотела сама завести разговор о необходимости домработницы. Сама она обошлась бы и без нее, но Костя, который устает после напряженного рабочею дня, конечно же, должен, возвращаясь, нормально питаться и отдыхать. А Ольга даже в минимальном объеме заниматься хозяйством не сможет очень длительный срок — ей повезло так, как редко везет молодым актрисам. Она получила предложение от известного режиссера Кондратенко сняться в кинопробах на главную женскую роль в его новом фильме. Все это Ольга и собиралась сообщить мужу и очень боялась, не зная, как он отреагирует. Костя, который поощрял любую ее прихоть, был готов купить ей любую одежду, любую безделушку и украшения, сколько бы они ни стоили, который сам заставлял ее быть такой, как жены его друзей: посещать бассейны, массажистов, теннисные корты, иметь собственного парикмахера, был категорически против ее карьеры. Он не возражал против ее учебы, финансировал их студенческие кинофильмы, но, когда речь заходила о том, что Ольга мечтает стать профессиональной актрисой, он становился нервным и раздражительным:

— Тебе чего-то не хватает? Ты хочешь дополнительно заработать? Ты скажи мне, сколько тебе нужно, и я дам тебе любую сумму, — говорил он. — Я не понимаю, зачем тебе работать? Пусть работают те женщины, которые не нравятся мужчинам, умеющим зарабатывать.

— Костя, но я готовила себя к этому с детства, я занималась в драмкружках и мечтала о том, как стану великой актрисой, — возражала Ольга. — Это не прихоть. Я жила чувствами героинь, я не представляю себя без своей работы. Я тоже человек, и мне нужно как-то выражать себя, то, что есть во мне…

— Оленька, — устало говорил Костя, — нет ничего странного в том, что ты увлекалась театром и кино. Все девчонки этим увлекаются, а если есть личико и фигурка, все едут поступать в Москву. Чего они хотят? Красивой жизни. Я могу тебе ее дать и так. Ты хочешь пообщаться со знаменитыми? Говори, с кем. Я соглашусь быть у них спонсором, и они будут лучшими друзьями и мне, и тебе. Ты хочешь за границу? Говори, в какую страну. Конечно, ты мечтала… Но ты не знала, что встретишь меня. Ты прирожденная жена, а не актриса. С тех пор как ты со мной, мне сопутствует удача. Ни одна женщина не смогла бы дать мне такой заботы, ласки, любви.

— Костя, но я прежде всего актриса. Там, в душе, — говорила Ольга, но он не слушал ее.

— Перестань, какая ты актриса, — морщился он. — Ты порядочная, верная женщина, а там нужно быть проституткой, как твоя подруга, чтобы быть первой. Нужно ложиться со всеми, чтобы получать хорошие роли. Я просто счастлив, что могу избавить тебя от этого.

Ольге в студенческие годы все же удалось сняться в трех кинофильмах. Но каждый раз были скандалы, сцены ревности.

«Он чувствует, что я не люблю его так, как нужно», — думала Ольга, анализируя его необоснованную ревность.

Мужа она, конечно, любила. Такого человека невозможно было не любить. За пять лет брака, если исключить их размолвки из-за ее желания сделать карьеру, она видела от него только хорошее. Ей завидовали даже жены его деловых партнеров, которым материально жилось не хуже.

— У моего скряги пока выпросишь новое платье, сколько сил потратишь, — жаловалась Ольге Аллочка, жена Сергея, генерального директора фирмы, конкурирующей с Костиной. — Чем больше денег зарабатывает мужик, тем сильнее развивается в нем страсть к экономии. Мы все поражаемся, что с твоим Костей все наоборот. Он ради тебя, кажется, и фирму готов продать.

Ольгу же поражало как раз обратное — как пропорционально росту дохода мужей растут потребности ее новых так называемых подруг. Но ей было приятно, как все замечают, как сильно любит ее муж, даже после стольких лет брака. И потерять его как любящего, внимательного и заботливого мужа она не хотела бы…

«Почему я думаю, что мое желание сняться в кинофильме приведет к разрыву, — отгоняла она от себя неприятные мысли. — Он умный человек, он должен понять меня».

Под окном раздался знакомый сигнал. У джипа Константина был гудок с особенной мелодией — такой больше не было ни у кого. Ольга проверила готовность пиццы, включила рычажок кофеварки «Тефаль», стала накрывать на стол, думая, как бы поубедительнее сказать ему о том, что ей просто необходимо… жизненно необходимо начать делать карьеру. «А может, я хочу этого лишь потому, что не люблю его так же сильно, как он меня?» — терзалась она. Ее чувство было ровным и спокойным. Она не ревновала Костю, хотя его окружали молоденькие девочки, работающие и в его офисе, и в сети магазинов, открытых его фирмой и по Москве, и по России. Она спокойно спала ночами, когда он уезжал в командировки, и не изводила его бесчисленными телефонными звонками среди ночи, проверяя, находится ли он в номере гостиницы один, как изводил ее он, когда она уезжала в Днепропетровск. А ведь на первом курсе ее чувство к другому человеку было таким, что заставляло ее ревновать его к девушке, о которой прочитала на машинописном листе сценария. «Я была тогда совсем дурочкой, это была первая влюбленность, не имеющая под собой реальной почвы. Такой прекрасный воздушный замок», — убеждала она себя. Но не признать, что никогда не чувствовала в интимной жизни с мужем того счастья, которое чувствовала с первым мужчиной, не могла. «Может быть, так и должно быть, сначала все кажется острее, необычнее, потом привыкаешь к этому и уже не испытываешь тех ощущений», — думала Ольга. Но эти ощущения притупились именно тогда, когда она поменяла мужчину… «Зачем вспоминать то, что никогда не вернется? Я была другая, по-другому относилась и к себе, и к мужчинам, поэтому нет ничего странного в том, что изменились и мои чувства», — решила она для себя этот вопрос.

— Оленька! — На кухню, не раздеваясь, зашел муж, наклонился, чтобы поцеловать Ольгу.

На Ольгу пахнуло холодом, который он принес с улицы, и смесью французского одеколона с едва заметным запахом алкоголя.

— Извини, малышка, я задержался, ты, вижу, заждалась уже, — сказал он. — Но подписывали один очень важный документ, нужно было быть гостеприимным и делать вид, что я рад безумно торчать в офисе вечером и пить на голодный желудок водку «Абсолют», когда меня дома ждет моя волшебница с таким ужином!

Зима была на редкость снежной, и, пока Костя шел к подъезду от машины, его успело обсыпать снегом. И Ольга стряхивала тающие снежинки с плеч его длинного коричневого кашемирового пальто и искала слова для начала разговора. «Нужно как-то издалека, поделикатнее», — думала она, вспоминая советы подруг, которые, по их словам, только и занимались тем, что исподволь добивались желаемого от неуступчивых мужей. Но одно дело кольцо с бриллиантом… она бы его получила и без ухищрений, а другое — разрешение на киносъемку. Там есть сцены, которые вообще снимать придется не в Москве, а в деревне… Костя сразу скажет… И по ходу фильма у нее, как у любой нормальной главной героини, будут любовные сцены…

Костя прошел в коридор, снял верхнюю одежду. За пять лет он немного располнел, сильнее обозначились залысины. Но любая женщина признала бы его красивым. Ему очень шел и черный костюм «от Кардена», и белоснежная рубашка с бордовым в полоску галстуком. На работе он выглядел важным и строгим, только Ольга знала его нежным и мальчишески влюбленным.

«Я начну разговор после ужина, — подумала Ольга. — Если мужчина сытый, его уговорить легче».

— Тайваньская фирма предложила партию факсов, — рассказывал Костя. — Если они действительно в работе такие, как описано в документах, они будут успешно расходиться у нас. Конечно, соответствующую рекламу мы сделаем… Все дело в том, что технология изготовления новая, и, пока я лично не удостоверюсь в надежности и самой фирмы, и их продукции, подписать с ними договор не смогу. Придется, видимо, ехать самому. Чтобы быть уверенным в успехе.

— Ты напрасно не доверяешь своим специалистам, они могли бы сделать это и без тебя, сказала Ольга.

— Доверяй, но проверяй, — засмеялся Константин. — У меня есть масса конкурентов, и я не могу быть уверенным на сто процентов, что мой специалист не окажется куплен ими. Все, девочка, в нашем мире продается и покупается.

— Кроме… — начала Ольга, смеясь.

— Кроме тебя, поэтому тебя я люблю. — Константин отставил пустую тарелку и опять поцеловал жену.

— Костя, если ты меня действительно любишь… — Ольга решила, что теперь самый удобный момент начать разговор.

— Извини, детка. — Костя вытащил из кармана пиджака сигналящий пейджер. — А, это ерунда, — махнул он рукой, — подождут. Так что ты хотела бы, если вдруг выяснится, что я тебя действительно люблю, а не прикидываюсь любящим пять лет?

— Я… я хочу вернуться в кино, — выпалила Ольга, забыв все свои благие намерения подходить к вопросу деликатно.

— Придется все-таки позвонить, я забыл, что там были важные вопросы, — сказал Костя. Извини, дорогая, но звонок безотлагательный, они бы не стали беспокоить меня так поздно по пустякам. Переключи, пожалуйста, телефон с пейджера на наш номер.

Ольга сделала то, что он просил, и принесла ему трубку радиотелефона. То ли он не хочет разговаривать с ней, то ли у него действительно важный разговор… Она впервые разделяла мнение своих подруг в том, что быть женой бизнесмена — адский труд. Костя вел какие-то переговоры о каких-то поставках. Ольга давно научилась их не слушать, все равно не понимая из них ни слова.

— Понимаешь ли, — Костя отложил телефон и посмотрел на жену, — все дело в том, что я тебя действительно люблю, и поэтому я категорически против.

— Костенька, это такой шанс! — Ольга подсела к нему на мягкий угловой кухонный диванчик из белой кожи. — Мне двадцать два года. Если я не начну сейчас, я не начну никогда. А это главная роль, он — талантливый режиссер, фильм должен быть удачным, там такой занимательный сценарий! Я смогу выразить себя, я смогу заставить людей радоваться, принесу им счастье… Ради этого стоит жить. Ну не будь собственником.

— А я собственник, — сказал Костя, обняв ее. — Но не в том смысле, о котором говоришь ты. Я собственник в том плане, что не хочу класть свою жену в чужие постели.

— Костя, но я уже играла в трех кинофильмах, и ты же знаешь, мне не пришлось ни с кем спать, — убеждала Ольга.

— Да, потому что на эти роли тебя рекомендовал твой мастер, и они были не главными, да и то это просто странно, что тебя никто не соблазнил, — возразил он. — Если бы отказ от участия не мешал бы получению диплома, я бы никогда не согласился. Вот скажи мне, как этот твой режиссер познакомился с тобой.

— Он со мной не знакомился, он искал актрису на роль, смотрел кинопробы, в том числе и мою прежнюю, к первому кинофильму, и разыскал меня, сказав, что ему кажется, я соответствую образу героини, — рассказывала Ольга.

— Все не совсем так. Он расстался с любовницей. Ну, надоела или еще что-то, и решил завести новую. А дальше так, как ты и говоришь. Сел, посмотрел кинопробы… Потом вызвал лично? Так? — переделал на свой лад Костя.

— Да, он позвонил мне и предложил сняться в кинопробах на его фильм, — призналась Ольга.

— Да, он посмотрит на тебя в жизни, сравнит еще с несколькими кандидатурами для занятия сексом и кого-то выберет, — завершил Константин, поднимаясь с дивана. — Уже поздно, мне завтра вставать чуть свет… И забудь об этом. Ты поедешь со мной на Тайвань. Хватит мне мотаться одному. Я тоже не из железа, а девочки в поездках ко мне льнут без конца. Представь, там сейчас лето… Позагораешь, развеешься… Пока я буду работать.

— Ты просто тиран, для тебя я ничего не значу, — разрыдалась Ольга. — Разве нельзя верить хотя бы собственной жене? Почему ты думаешь, что меня так легко соблазнить?

Она хлопнула дверью и ушла в свою комнату. «Я расстанусь с ним, но буду сниматься, — думала она. — Но как я расстанусь с ним?»

— Ольга, — в дверь постучал муж.

Ольга не открывала, продолжая плакать и чувствуя себя самой несчастной на земле.

— Ольга, я хочу с тобой поговорить, я согласен, — объявил ей через дверь муж.

Ольга открыла и вышла из комнаты.

— А я уже думала о том, что нам придется расстаться, — призналась она, прижимаясь к нему.

— Ну уж нет, — сказал он, ведя ее в спальню.

Его пальцы развязывали тесемку ее теплого халата, белого и пушистого, украшенного розовыми фламинго, искали ее грудь, и Ольга была счастлива, думая, как ей повезло в жизни. Ссоры, конечно, бывают у всех, но всегда ли они так быстро и хорошо заканчиваются? И как, наверное, мало таких мужей, как Костя, если все ее знакомые женщины постоянно жалуются на своих мужей.

— Я люблю тебя, — прошептала она, желая выразить ему свою признательность, и потом, когда акт любви был завершен, она гладила пальцами щеку мужа, коря себя за устроенный скандал и злые мысли.

— Только у меня одно условие, — сказал Константин, накрывая рукой ее руку.

— Какое? — насторожилась Ольга.

— Если я окажусь прав и ты встанешь перед выбором: спать с твоим начальством или нет, ты все расскажешь мне и прервешь съемку. А я без скандала улажу все так, что у тебя не будет неприятностей из-за нарушения контракта с киностудией, — сказал он.

— Конечно, но никто меня насильно там в постель не потащит, — с облегчением рассмеялась Ольга. — Но у меня еще одна просьба. Я ведь не смогу теперь заниматься хозяйством, как прежде. Ты извини.

— Никаких проблем, наймем домработницу, — обнял ее Костя.

Кинопробы были назначены на послезавтра. На следующий день, вернувшись из косметического кабинета, Ольга, включив автоответчик, услышала приятный баритон Кондратенко. Ольга прослушала запись до конца, и лишь когда голос режиссера сменился женским голосом с певучими интонациями, принадлежавшим ее портнихе, которая извещала ее о том, что новое платье готово, Ольга выяснила, что не поняла ни слова из речи режиссера, так взволновал ее его звонок. Люди такого ранга не звонят лично актрисам, которых хотят лишь попробовать на роль в числе десятка таких же актрис. Это могло означать только то, что она наиболее, как считает мастер, подходит к задуманному им образу и именно ее, а не кого-то другого, он хотел бы видеть в главной роли. Она перемотала запись и, стараясь успокоить колотящееся сердце, внимательно прослушала его сообщение еще раз.

— Здравствуйте, Ольга. Говорит Владимир Владимирович Кондратенко. Завтра в десять утра заеду за вами. Встречаемся у вашего подъезда. Я буду на белой «Волге». До встречи, — повторил послушно магнитофон.

Ольга, не смея поверить, прокрутила запись еще два раза. Можно считать, что ее мечта получить главную роль сбылась. Режиссеру нужна именно она, иначе он не стал бы тратить на нее личное время. Но, если он уверен, что снимать будет ее, в этом нет ничего удивительного: любой человек, знакомый с миром кино, знает, что для успешной творческой совместной работы нужен не только деловой, но и духовный контакт. А уж Кондратенко, признанному мастеру режиссуры, снявшему не один кинофильм и раскрывшему не один талант, это известно лучше, чем кому бы то ни было.

Ольга не стала рассказывать мужу о звонке, предусмотрительно стерев запись. Он-то как раз — человек, далекий от искусства. В мире бизнеса, к которому принадлежит он, вероятно, все не так, и он, как всегда, расценит этот звонок по-своему, и неизвестно, разрешит ли он ей после этого участвовать в кинопробах.

— Чем так взволнована моя пташка? — спросил Константин, вернувшись с работы.

— Да завтра ведь кинопробы, — ответила Ольга.

— И больше ничего не произошло? Для простого участия в кинопробах, которое для тебя — дело обычное, ты выглядишь слишком счастливой, — заглядывая ей в глаза, улыбнулся муж. У меня даже складывается впечатление, уж не влюбилась ли ты в кого?

Ольга отметила про себя, как хорошо она сделала, что уничтожила запись. Сейчас Костя шутит, но стал бы он шутить, сопоставив ее настроение и звонок? Неужели она действительно уделяет мужу так мало внимания, что дает ему повод бесконечно ревновать ее?

— Костя, ты же знаешь, что я люблю только тебя, — сказала она. — И мне неприятна твоя подозрительность. А счастлива я потому, что ты такой добрый и замечательный и разрешил мне сниматься… А для меня это так важно…

— Не было чего-то важного и для меня? — спросил Костя, подходя к магнитофону автоответчика.

— Для тебя вообще ничего не было. С тех пор как у тебя появился пейджер, тебе на автоответчике вообще не оставляют информации. — Ольга говорила правду, но в то же время чувствовала себя лгуньей. — Были звонки для меня, но я их стерла.

— Потому что был звонок от любовника? — расхохотался муж, вынимая воображаемый кинжал.

— Костя, твои шутки уже переходят все границы! — воскликнула Ольга, перехватывая у него из рук невидимое оружие и приставляя его к своему сердцу. — Это уже становится невыносимым.

Но ей, несмотря на хорошо разыгранное веселье, было не по себе. Она просто не сказала правды, но это ведь уже ложь. «Он сам заставляет меня скрывать от него то, что и скрывать-то не стоит», — убеждала она себя, но ей было стыдно, и она нервничала ночью и утром, боясь, что что-то задержит Костю дома до десяти. Но он ушел, как обычно, в полдевятого, а без четверти десять Ольга стояла, как условлено, у подъезда и высматривала в потоке машин белую «Волгу».

Режиссер оказался пунктуален, ровно в десять его машина затормозила у краснопресненской высотки. Он распахнул дверцу и ждал, не выходя из машины, когда Ольга подойдет.

Ольга часто видела Кондратенко по телевидению, несколько раз — из зала, когда он был на сцене, несколько раз мельком, сталкиваясь с ним в коридорах «Мосфильма», но никогда она не разговаривала с ним лично, если не считать телефонного разговора, и только мечтать могла о том, что настанет день, когда она сможет сидеть с мим в машине и он будет подводить ее к киностудии.

— Доброе утро, Оля, — сказал режиссер, слегка наклонив голову, чтобы видеть девушку, когда она, робев, взялась за ручку дверцы, не решаясь сесть рядом с такой величиной. — Как вам сегодня спалось? Надеюсь, прекрасно, и вы готовы к работе?

Он так добродушно улыбался, что разогнал все Олины страхи, и она, улыбнувшись в ответ, села в машину.

Ее как-то сразу покорила атмосфера простоты и непринужденности, которую излучал этот всемирно известный человек. Но первые минуты знакомства все же были омрачены. Устраиваясь на переднем сиденье рядом с режиссером, Ольга заметила, что за ней, видимо давно, наблюдает соседка — полная женщина пенсионного возраста, наверное вышедшая в магазин и увидевшая, как Ольга подошла не как обычно, к серому джипу, а к белой «Волге». Соседка была с мужем, и он безуспешно тянул ее в подъезд, но она приросла к месту, а когда Ольга захлопнула за собой дверцу автомобиля, пошла им навстречу и изогнулась всем телом, стараясь рассмотреть Олиного знакомого. Увидев Кондратенко, которого вся страна знала в лицо, она ахнула, прикрыла рот рукой и пошла обратно к подъезду, что-то возбужденно говоря своему мужу.

— Ох уж эта мировая слава, — засмеялся режиссер, тоже заметивший Олину соседку. — Теперь пойдет молва, что я завел себе новую очаровательную пассию, и никому ведь ничего не объяснишь… Вот как рождаются слухи… А вы, Ольга, слышали, что я ловелас и сердцеед? — Он вел машину и продолжал шутить. — А вы чего-то испугались?

До Ольги такие слухи доходили, но о ком из известных людей не сплетничают? А сейчас она думала о том, что будет, когда соседка расскажет обо всем всему дому, и что будет, если слухи, искаженные, как обычно, сплетниками, дойдут до ушей ее мужа. И ей стало так неловко под внимательным взглядом соседки, словно она, замужняя женщина, и в самом деле садилась в автомобиль с какой-то определенной целью. Это ощущение, которое смущало ее, возникло из-за того, что она все-таки чувствует вину перед мужем, потому что лжет ему. Но не рассказывать же это Кондратенко? И она, притворно вздохнув, спросила:

— А вы бы не боялись, если бы были начинающей актрисой и сидели в машине с таким режиссером, как вы? Я, даже когда была студенткой ВГИКа, так не волновалась.

— Браво, браво, — засмеялся Кондратенко. — Я даже поверил вам и чуть не взлетел в заоблачные дали от слов молодой красавицы. Но вы — актриса, дорогая, и актрисам доверять нельзя, и смутились вы из-за чего-то еще. Я, кажется, понимаю, из-за чего. Мне, кажется, говорили, что у вас ревнивый муж… Видите, я навел о вас справки. Я вам сочувствую, но я рад вашим эмоциям, они помогут вам лучше войти в роль. Она ведь у вас соответствующая. Сначала — неверная жена, потом — убийца. А, скажу я вам, женщина-убийца с таким милым взглядом, как у вас, это не шутки, да-с. И, главное для вас, пройти пробы. И, может быть, они именно из-за этого инцидента окажутся удачными, и соседка-сплетница поможет рождению звезды…

Слова режиссера, его шутки развеяли Олины страхи. В самом деле, разве важна Костина необоснованная ревность? Важно только искусство, и, может быть, через мною лет она будет в своих интервью с теплотой вспоминать соседку, заставившую ее испытать чувства женщины, обманувшей своего мужа перед тем, как сняться в таком же эпизоде. И ее радовало, что Кондратенко оказался таким простым и милым в общении, что с ним так легко и, вероятно, так же легко будет работать.

— Как ни странно, я чувствую, что это моя роль, — больше не стесняясь его и забыв о том, что она эту роль еще не получила, делилась Ольга своими мыслями. — А говорят, Достоевский, сочиняя своих убийц, избавлялся тем самым от страшною соблазна. Может быть, и у актеров так же? Хотя в себе тяги к убийству я не замечала…

Через полчаса они уже ехали по Мосфильмовской улице. Слева высилось огороженное решетчатым забором пространство — территория «Мосфильма», целый городе павильонами, с картонными нарисованными замками и прудами, рощами и полями сражений — манящий мир, где делалось большое кино. Потом все вот это, искусственное, ненастоящее, будет казаться реальным зрителю, а игра актеров будет казаться правдой. А мастер, который вдохнет жизнь в иллюзию, сидит рядом с Ольгой и выглядит вполне рядовым человеком. Но это тоже до поры до времени, пока не началось таинство творческого процесса, заставляющего превращать в сознании людей картонные стены в каменные, а изображаемые чувства в настоящие, способные вызывать сопереживание, ответные радость и боль в сердцах и душах зрителя.

Это место было давно знакомо Ольге, но каждый раз она словно рождалась заново, пересекая эти священные для любого актера границы.

Попав внутрь, они зашли в маленькое здание, стоящее первым, — в актерский отдел. Пожилая женщина, занимающаяся картотекой, заулыбалась, увидев Кондратенко, и быстро отыскала Ольгины фотографии и карточку с данными.

— Ну а теперь все самое трудное позади, и остались пустяки, — снисходительно и добродушно подшучивал Кондратенко, пропуская Ольгу в другое здание, где проходили кинопробы. Всего лишь предстать перед комиссией и понравиться ей.

Он оставил Ольгу в небольшом холле, где на мягких креслах уже сидели несколько молодых актрис, как поняла Ольга, ее конкуренток. Девушки вскочили, как школьницы, приветствуя появление режиссера.

Он кивнул им, став сразу каким-то недосягаемым и деловитым, и пошел к двери одной из комнат.

— Подождите здесь, — сказал он Ольге тоже деловито и сухо, словно только что не шутил и не смеялся с ней всю дорогу.

Ольга поняла, что делается это для девушек, которые смотрят на них, но даже совместного ее появления с режиссером было достаточно, чтобы они начали обсуждение. И когда Ольга тоже опустилась в одно из кресел, она то и дело ловила на себе изучающие завистливые взгляды, а если девушки, разговаривая между собой, понижали голос, ей не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что речь идет о ней.

Молодой парень с длинными черными волосами, которые не мешало бы хорошенько вымыть, появился на пороге комнаты, где скрылся режиссер, пригласил туда одну из девушек. Несмотря на уверенность, что она получит роль, Ольга заволновалась. Когда девушка вышла, настала очередь Ольги. Ольга вошла и очень удивилась, обнаружив, что комиссия состоит из Кондратенко и этого парня, представившегося помощником режиссера. Был еще в комнате оператор, снимающий пробы на видеокамеру. Ольгу это обрадовало, и волнение ушло, уступив место знакомому Ольге чувству актерского вдохновения, когда забываешь самого себя и начинаешь думать и переживать, как того требует твой персонаж. Ольга еще до проб из разговора с режиссером знала, что за сценку ей предстоит сыграть: это был эпизод с главной героиней фильма, в котором ее уличают в неверности и позже она становится убийцей мужа. Что такое пробы, она тоже хорошо знала, и совершенно необорудованная для игры комната, где отсутствовали соответствующие сцене декорации и стояло лишь несколько стульев, не смутила ее. Таковы правила. Актерский талант или его отсутствие легче разглядеть без декораций, в обычной комнате, где актеру предстоит разыграть свою роль, садясь, например, на стол так, как будто это край небоскреба, и смотреть куда-то в стену так, словно ты видишь перед собой марсианский пейзаж. Только потом, если комиссия одобрит, актер отправляется на съемочную площадку, где окажется и небоскреб, и марсианский пейзаж.

Помощник представил Ольге ее партнера, актера Белова, пожилого мужчину, хорошо известного зрителю по множеству кинофильмов и уже утвержденному на главную мужскую роль. От актера, которому незачем было переживать из-за проб, веяло на расстоянии равнодушием к предстоящему процессу, и Ольгу это даже обрадовало.

На фоне его усталости и безразличия ее эмоциональность будет смотреться выигрышно.

— Начинайте! — скомандовал Кондратенко.

Жена усталой походкой вошла в прекрасно обставленную собственную квартиру и опустилась на стул, хотя рядом стояло кресло. Так чувствовала Ольга, хотя на самом деле она прошла от стены к стулу в пустой комнате, обойдя стул, стоящий у нее на дороге, и, умудрившись его не заметить, села.

— Ты не снимешь туфли? — окинул ее глазами вошедший муж, точнее, актер Белов, который двинулся от другой стены ей навстречу. — С чего бы это?..

— Извини, голос жены был чуть счастливее, чем нужно. — Я очень устала, и вообще мне удивительно хорошо сегодня.

— Мне тоже, — сухо усмехнулся муж, — особенно после того, как я вымыл весь пол.

— Я же извинилась, Боря, — чуть ли не мечтательно произнесла жена.

— Я принимаю твои извинения, — отчеканил муж. — Но ведь дело-то не в них.

— А в чем же?

— В том, что ты всегда, в любом настроении снимала туфли.

— Я? — рассеянно пробормотала жена и повернула голову, словно видела своего мужа впервые. — Но…

— Ты встречалась с ним? — вдруг, остановившись посреди комнаты, в упор спросил он.

Она улыбнулась и мгновенно, вся преобразившись, быстро взглянула ему в глаза и ответила:

— Да!

Это была импровизация, неожиданная для самой Ольги. Так полагалось сказать гораздо позже, через несколько реплик, но Ольга, которая в этот миг была не Ольгой, а неверной женой, вернувшейся от любовника, чувствовала, что должно быть именно так. На секунду придя в себя, Ольга посмотрела на членов комиссии. Она заметила в глазах молодого помощника огонек восхищения. Сам режиссер, как и положено мэтру, сидел невозмутимо и безучастно.

— Да, — твердо повторила Ольга, повинуясь внутреннему чувству, управляющему ею, — чувству, которое диктовало ей и слова, и манеру поведения, не совпадающие с текстом сценария. — Я была у него дома, у твоего лучшего друга, который признался мне в любви. — Она сделала паузу, внимательно наблюдая за лицом мужа.

Актер Белов оторопел. Признания партнерши шли совсем не по тексту, заученному им и только недавно проигранному с другой девушкой.

— И… и что же дальше? — наконец спросил он, найдя выход.

Включился тот же, что и у Ольги, механизм, — слова находились точно и интуитивно. В голосе была подлинная растерянность обманутого мужа, подозревающего, что он рогат, но не ожидающего и не желающего слышать подтверждение этому. Помощник режиссера довольно потирал руки и привстал со стула. Режиссер вдруг помрачнел. А Ольга стояла прямо и ясно ощущала в себе реальную благородную гордость женщины, решившейся на такое. Теперь, когда в игру включился и партнер, иллюзия подлинного разговора мужа и жены была полной.

— Ты хочешь сказать, — нервно усмехнулся муж — легко и свободно импровизирующий актер Белов, — что мой друг в тебя влюбился? И давно? Впрочем, ты уж не переживай. Чувства, как известно, мимолетны, природа их неизвестна, поэтому…

— Поэтому я сказала ему «нет», — внезапно ослабевшим голосом произнесла жена.

Муж подошел ближе, внимательно всматриваясь в ее лицо.

— Можешь ты поверить только одному? — слабо улыбаясь, сказала она. — Можешь ты поверить, что он для меня ничто?

Он открыл было рот, но она быстро, взволнованно опередила его.

— Ты должен мне ответить, — убедительным тоном требовала она.

Опустив голову, он стал разглядывать свои руки.

— Ну хорошо, — внезапно охрипнув, проговорил он. — Предположим, я верю.

— И ты веришь, что я люблю тебя одного? Ты веришь, я знаю… Я тебе давно об этом не говорила, а сейчас… вот… — Ольга положила голову на плечо актеру Белову и натурально, искренне расплакалась, как женщина, у которой сдали нервы.

— Ничего себе… — прошептал помощник режиссера.

— Все, хватит! — захлопал руками режиссер и встал, потирая руками подбородок.

— ЗдОрово, Владимир Владимирович! — воскликнул помощник. — Ведь зритель уже знает, что она каждую ночь мужу рога наставляет, и вдруг такое коварство… явно задумала его вместе со своим любовником убить, и…

— Оставьте эмоции, Дима, мы на работе, — сухо сказал режиссер, продолжая в задумчивости потирать подбородок, и добавил: — Над этим нужно подумать, да-с.

Он вдруг посмотрел на Ольгу, словно забыл о ней.

— Вы пока свободны, — произнес он.

— А как вообще… Вам понравилось, Владимир Владимирович? — спросила Ольга, после поездки в машине видя в нем друга. — Возьмете меня?

— Не знаю, у меня еще несколько проб, — удивившись ее бестактному вопросу, сурово сказал Кондратенко. — У нас есть ваш телефон, вам сообщат.

— С вами было интересно играть. — Актер Белов проводил Ольгу до двери. — Надеюсь, моей партнершей будете вы…

— Завтра будет известно, он вам сам и позвонит, — шепнул Ольге на ухо помощник, который тоже шел к дверям приглашать следующую претендентку.

— Ну как дела, актриса? — спросил, улыбаясь, вернувшийся с работы Костя.

Ольга обняла мужа. Как удачно складывается ее жизнь. Повезло и в личной жизни, начинает везти и в творческой.

— Костенька, спроси меня об этом завтра, — попросила она, боясь сглазить счастливое начало.

На следующий день она не отходила от телефона. Старалась говорить как можно короче, чтобы не занимать номера, чтобы дозвонились с киностудии сразу, отменила встречу с массажистом, с портнихой. Только когда стало уже совсем темно и вернулся муж, поняла, что звонка не будет.

— Ну, как дела, актриса? — с пафосом спросил Костя. — В вашем деле это, кажется, называется, дубль два?

— Боюсь, что будет дубль три или даже четыре, — удрученно сказала Ольга и рассказала мужу, как напрасно прождала целый день звонка режиссера.

— Да, у вас все не так. Если бы мой партнер обещал и не позвонил, он упустил бы выгодное для себя дело, — пожал плечами Костя. — Разве только оно для него не слишком выгодно…

— Может быть, я не понравилась ему, — грустно предположила Ольга. — Да нет, не может быть… Завтра будет известно…

— Я не могу видеть тебя такой расстроенной, — возмутился Костя. — И зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Не звонит, позвони сама, — он вынул толстый том телефонного справочника. — Как, ты говорила, фамилия твоего режиссера? Кондратюк?

— Кондратенко, — поправила Ольге. — Но так нельзя…

— Можно, — Константин набрал номер на трубке телефона и протянул Ольге: — Говори.

— Владимир Владимирович? — дрогнувшим голосом спросила Ольга, услышав знакомый бас Кондратенко. — Это Ольга Преображенская. Простите, пожалуйста, что беспокою вас, отвлекаю от…

— Ах, Оля, конечно, я вас узнал, ваш голос нельзя перепутать, — прервал ее извинения режиссер. — И не извиняйтесь, извиняться должен я… Я ведь не позвонил вам, и мосфильмовцы наверняка забыли сделать это… Не проследишь за ними, так и… да-с.

— Так что решила комиссия, Владимир Владимирович? — Несмотря на то, что Кондратенко был сама любезность, Ольге было неудобно отнимать у него драгоценное время.

— Подъезжайте завтра на киностудию к пяти вечера, — сказал Кондратенко. — Это, видите ли, не телефонный разговор, нужно встретиться лично, обсудить кое-что. И, прошу прощения, не смогу заехать за вами, занят с утра.

— Что вы, Владимир Владимирович, я буду завтра ровно в пять, — сказала Ольга, и режиссер повесил трубку.

— У тебя даже на щеках румянец заиграл, — усмехнулся Костя. — Такое впечатление, что ты не из-за работы так расстроилась, а теперь так радуешься. Не помню, чтобы я когда-нибудь так реагировал на сообщение по работе. Если это только не личное? — Он подозрительно посмотрел на жену.

— Костя, опять ты за старое! — воскликнула Ольга. — Я думала, ты все понимаешь и захотел мне помочь, найдя его номер…

— Я хотел помочь, но и проверить… слишком ты была грустна, словно любимый не позвонил. — Костя скрестил руки и уставился в окно, где все также безостановочно падал хлопьями февральский снег.

— Я им восхищаюсь, можно сказать, боготворю его… но люблю я не его, я люблю кино, а им восхищаюсь, потому что он снимает отличные кинофильмы. И я хотела бы с ним работать, вот и все, — Ольга обняла мужа за плечи положила голову ему на плечо, и вдруг, не выдержав, рассмеялась. Ей вспомнилась сцена, которую они не разыграли — прожили с актером Беловым. Там она чувствовала все остро, пронзительно, а сейчас была только досада, что Костя не хочет поверить ей, а в общем, в объяснениях было сходство.

— Ну что ж, ты смеешься надо мной, — отводя ее руки, сказал Костя. — Смейся, пока смешно. Но если я что-то узнаю, тебе тоже будет не до смеха. — Он ушел в свой кабинет и, когда Ольга легла, не пришел.

Ольга смахнула две или три слезинки, ей было обидно, что самый близкий человек, вместо того чтобы разделить ее радость, заперся у себя в кабинете. А ей так хотелось, чтобы все у нее было хорошо и дома, и на работе, но, видно, так не бывает, и нужно чем-то расплачиваться. И вместо того чтобы лежать в объятиях мужа и предвкушать, как завтра Кондратенко объявит ей о том, что выбрали на роль ее, она лежит, чувствуя себя одинокой и непонятой.

Утром Константину стало стыдно за вчерашнее, он ушел на работу позже, не обращая внимания на трезвонящий телефон и сигналящий пейджер, сидел на кровати рядом с Олей и держал ее за руку.

— Ты такая красивая, — говорил он, — и ты пойми и меня тоже, мне трудно смириться, что, кроме меня, тебе нужно еще что-то. Вот мне и начинает казаться, что тебе нужен еще кто-то.

— Но ведь меня не обижает, что, кроме меня, тебе нужно что-то еще — твоя работа, твои друзья, — возразила Ольга.

— Но я мужчина, дорогая, — веско аргументировал Костя.

Ольга поняла, что разговор опять зашел в тупик. Это было так странно. Костя был умнейший человек, но понятия о женщинах у него были на уровне «домостроя».

— Ты опоздаешь, у тебя будут неприятности, — только и нашла что сказать Ольга.

— Да, ты права, — Костя резко поднялся, его мягкость как рукой сняло, он пошел к двери, обернулся. — Я заеду за тобой в полпятого, отвезу на киностудию и подожду, посмотрю ваши пробы. Мне это интересно.

— Нет, Костя, нет! — Ольга вскочила с кровати, как была, в короткой ночной рубашке на тоненьких бретелечках, побежала вслед за ним в коридор, хотя зимой там было достаточно холодно. — Костенька, так не делается, это не принято, — умоляла она, сжав руками покрывшиеся мурашками плечи и поджимая пальцы ног, леденеющие на холодном паркете.

— Иди в комнату, ты замерзнешь, — сказал Костя, надевая пальто. — Делай что хочешь, только не стой на ледяном полу босиком, — он мягко вытолкнул жену из коридора.

Ольга бегом вернулась в теплую постель, зарылась, как зверек в норку, в одеяла. «Если бы он научился меня не ревновать, он был бы самым замечательным мужем на свете, — думала она. — Хотя это все мелочи. Он и так самый замечательный, а ревность пройдет, когда на экраны выйдет фильм и он посмотрит его. Тогда он поймет, что его женой можно гордиться и что женщина способна на что-то большее, чем быть просто женой».

Кондратенко Ольга нашла в той же комнате, где проходили пробы. Он был один.

— Пойдемте, Оля, сегодня проб не будет, и мы с вами должны поговорить. — Он провел девушку в свой кабинет, расположенный на том же этаже.

Кабинет Ольге понравился. Такой и должен быть кабинет у гения. Два кожаных кресла, письменный стол, кожаный диван и никаких излишеств. На стенках — полки с книгами о нем, о его фильмах и афиши. Ольга зачарованно смотрела, как много книг написано при жизни режиссера о его творчестве. Она открыла было рот, чтобы выразить свое восхищение, но режиссер, перехватив ее взгляд, понял ее состояние.

— Не стоит говорить об этом, вся околокиношная шумиха не значит ровно ничего по сравнению с тем ощущением, которое получаешь от творчества, — махнув рукой, сказал он и усадил Ольгу на кожаный диванчик.

Сам, подкатив кресло на колесах, сел напротив.

— Итак, о чем мы с вами хотели побеседовать? — спросил он, внимательно глядя Ольге на ноги.

Ольга интуитивно захотела натянуть юбку ниже колен. «Почему он задает такой странный вопрос? Он сам пригласил меня для беседы, — думала она, а его взгляд все блуждал по ее ногам. — Может, ему вдруг не понравилась их форма, и он только сейчас разглядел в них изъян и заколебался?»

— Мы хотели побеседовать о пробах. Как я играла, Владимир Владимирович? — покраснев, спросила она, на всякий случай скрестив ноги.

— Как играли? — Он словно не понял, о чем она, и с трудом оторвал взгляд от ее ног. — Ax, да… Должен сказать, что вы играли очень неплохо, да-с. Но вот в чем дело… — Он замолчал, и Ольга напрасно ждала продолжения.

У Ольги что-то оборвалось внутри, и по телу от сердца стал разливаться холод.

— Не тяните, пожалуйста, Владимир Владимирович, — попросила она. — Вы сразу говорите, в чем дело.

— Хорошо, Оля, вы взрослая женщина. Сколько вам? Двадцать? Двадцать один?

— Двадцать три скоро, — сказала Ольга.

— Ну вот видите, — словно обрадовался Кондратенко. — Значит, вы меня быстрее поймете. Я лично не считаю, что двадцать три — это много, и героине фильма не шестнадцать, это женщина, уже успевшая выйти замуж и разлюбить мужа, завести любовника… Но зрителю хочется видеть юные смазливые личики… Или большой талант.

— Вот как… — пробормотала Ольга. — А у меня…

— Буду с вами откровенен, Оля. — Режиссер стукнул кулаком по мягким кожаным подлокотникам. — У вас есть талант актрисы, но это маленький обычный талант.

— Понятно. — Ольга поднялась с дивана. — Значит, вы эту роль мне не даете… — Она постаралась улыбнуться, но улыбка не получилась, дрожали губы.

— Зря вы сразу делаете такие выводы. — Кондратенко привстал и, положив Ольге на плечи руки, с силой опустил ее на место. — Разве я сказал, что не дам вам роль? Я этого положительно не говорил, да-с.

— Так в чем же дело, Владимир Владимирович, я ничего не понимаю! — воскликнула Ольга.

— Понимаете ли, Оленька, вы как выпускница ВГИКа должны знать, что сейчас творится в кино. Вам ведь предлагали роли, и что? Разве они были замечены кем-то, кроме меня? А почему? Потому что талантливых молодых актрис много — они все, по существу, талантливы. А нужен большой, особый талант. Кино, настоящее кино, знаете ли, как и поэзия, не терпит середины, да-с.

Ольга молчала, по-прежнему понимая лишь одно: для роли у нее нет таланта. Тогда почему же он не отпускает ее?

— Есть и другая возможность — компромисс, так сказать. Среди актрис, пробующихся на роль, была одна совсем юная девочка, таланта там нет совсем, но она соответствует модному сейчас типажу современной девушки — бойкая, самостоятельная и сексуальная. Комиссия остановила выбор на ней, но я смотрю на вас, и я не хотел бы, чтобы у меня снималась она.

— Но почему? Ведь у меня, как вы говорите, тоже весьма маленький талант, — прошептала Ольга.

— Понимаете ли, милая моя, я ведь переживаю за вас. — Режиссер задумчиво потер подбородок. — Мне тоже тяжело… Все ведь не так просто, ведь я… я влюблен в вас всей душой.

— Что? — Ольга смотрела на Кондратенко, широко открыв глаза.

— Да бросьте вы, Оленька, вы же актриса. А вторые роли не для вашего брата, вам нужны первые… Это третий вариант. У моего друга, Инокентьева, сейчас снимается в главной роли актриса примерно вашего дарования. Думаете, Инокентьев стал бы так, за здорово живешь рисковать картиной? И девочка была умненькая, сообразительная, в отличие от вас, Оленька… Ей, чтобы роль получить, через многое пришлось пройти. Не всем ведь Гретами Гарбо рождаться. Но тут и зарыта собака. Режиссер, если он велик, может и из посредственности сделать звезду, если захочет. Его таланта хватит на двоих… Вот Инокентьев захотел, и эта девочка еще призы на фестивалях хватать будет… И я хочу, — говоря это, он встал и пересел на диван, почти вплотную к Ольге. — Вы понимаете, о чем я? — Его полная рука обняла ее за плечи.

— Да как вы можете?! — Ольга вскочила как ужаленная, прошлась по кабинету несколько раз, бессильно опустилась в кресло, вглядываясь в лицо Кондратенко.

Еще недавно оно ей так нравилось. И мешки под усталыми глазами, и глубокие морщины на лбу и около губ — все это делало его привлекательным, говоря о нем, как о человеке, который отдает все силы работе и безмерно устает. Ольга боготворила его как творческую личность и совсем не думала о нем как о мужчине. А как мужчина он показался ей отталкивающим.

— Я ведь ваши фильмы еще ребенком видела, я ими жила, — говорила она. — А вы такое говорите… Это же грязь…

— Ах, Оля. — Режиссер вдруг опустился перед ней на колени и обхватил руками ее ноги, плотно сжал их, не давая встать и уйти. — Милая Оля, какая грязь? Откуда? Если и есть грязь, то лишь та, которой вы поливаете меня, старика. Ну как вы могли подумать, что я ищу какую-то выгоду для себя? Бог с ним, с этим миром кино. Ну да, здесь царят такие законы, как и везде, и все друг с другом спят, чтобы чего-то добиться. Это нормально, ничего просто так нигде не делается, а искусство — это жертвенность, вот и жертвуют. Но у нас с вами все будет совсем не так, совсем не так! Я искренне люблю вас, чисто, от всего сердца. Давайте будем вместе, создадим творческий союз двух сердец. Одного — старого, доброго и любящего, другого — молодого, нежного, порывистого. Я буду вашим кормчим в мире кино, я сделаю вас настоящей звездой, и никто не посмеет сказать, что здесь замешана грязь… Никто не скажет, что я ради постели продвигаю бездарность…

Ольга, окаменев, слушала его и не могла вымолвить ни слова. Его лицо, усталое, доброе и насмешливое, которое она с детства видела в кинопанорамах, прижимаясь к ее коленям, то смотрело на нее снизу вверх, то пряталось, тычась носом, в ее ноги. Отчаяние, отвращение, ужас — все смешалось в ней, а он вдруг поднялся и, видя, что она сидит недвижимо, пытался ее поцеловать. К ее губам прикоснулись мягкие мокрые губы, и она уловила неприятный старческий запах. Сбросив оцепенение, она оттолкнула его, желая подняться, но он с непонятно откуда взявшейся юношеской ловкостью просунул правую руку ей за спину, а левую — между ее стиснутых колен и, приподняв ее, повалил на диван, навалясь сверху и вновь прильнув губами к губам. Ольга схватила его за плечи, стараясь с силой оторвать от себя, но тут хлопнула дверь, и Ольга замерла, услышав знакомый голос мужа.

— Ага, вижу, репетиция в самом разгаре, — зло произнес он. — А я все никак понять не мог, отчего же находиться на репетициях близким людям не положено… Не принято, так ты сказала, дорогая супруга?

Владимир Владимирович сразу обмяк, сполз с дивана так, словно его сзади ударили, и сел в кресло, состарившись лет на двадцать, как-то ссутулившись и прикрыв голову руками, будто обороняясь от нападающего. Но бить его никто не собирался. Константин стоял у двери, плотно прикрыв ее за собой, засунув обе руки в карманы своего длинного пальто, и даже не смотрел на него — его взгляд, выражающий презрение и брезгливость, был направлен на жену, все еще лежащую на диване с задранной юбкой.

Когда Константин широким шагом быстро пересек кабинет, направляясь к дивану, Ольга, вскрикнув, испуганно закрылась рукой.

Но Константин не ударил, он взял ее за руку и дернул, поставив на ноги.

— Не бойся, я, к сожалению, не бью женщин, даже таких, как ты, — сказал он, поправляя ее юбку, потом принес ей шубу, брезгливо сказал:

— Одевайся.

У Ольги дрожали руки, она никак не могла попасть руками в рукава.

— А вы, — Константин властно взял ее под руку, повернулся к Кондратенко, все еще сидящему в кресле, — вы мне отвратительны со всем вашим искусством, хоть виноваты вы и меньше, чем моя жена.

За ними захлопнулась дверь, потом ворота «Мосфильма». Ольга покорно шла рядом с мужем, села в джип. Костя сел за руль и закурил, достав пачку сигарет, хотя курил только в исключительных случаях — если курили его деловые партнеры, от которых он зависел.

— Ты понимаешь, надеюсь, что такая жена не нужна ни одному мужчине, — выкурив вторую сигарету, наконец заговорил Костя.

А джип продолжал стоять у мосфильмовских ворот.

— Костя, поехали домой, я тебе все объясню, — сказала Ольга.

— Не нужно ничего объяснять, я ведь все видел. — Костя нервно засмеялся. — Нужно было зайти попозже, вы бы уже разделись… Но с меня достаточно и того, что между вами было… Ты обнимала его, целовала…

— Костя, но все не так, я отталкивала его, а не обнимала, он насильно уложил меня. — Ольга заглядывала в холодные глаза мужа.

— Вот что. — Костя вдруг зло посмотрел на нее, повернувшись к ней всем корпусом. — Мне ли не знать, что, если ты не хочешь мужчину, ты будешь бороться как пантера… Ты найдешь способ не быть изнасилованной. На даче моих родителей ты хорошо соображала, когда собиралась разбить подсвечником стеклянную стену, чтобы сработала сигнализация и приехала милиция… А здесь тебе было достаточно крикнуть, и тебя бы услышали люди. Так что не морочь мне голову, а то я забуду, что ты женщина, и не сдержусь.

— Костя, милый, я ни в чем не виновата. — Ольга положила ладонь ему на руку, но он отдернул ее. — Ну что мне сделать, чтобы ты поверил мне?

— Поверил? Ты думаешь, я не знаю, что он ухаживал за тобой и заезжал за тобой в наш дом? Уже даже мои сотрудники в курсе твоего романа, знают, что вы встречаетесь за моей спиной…

— Но это неправда, между нами ничего не было, — настаивала Ольга.

— Даже если и не было, то лишь потому, что мне это надоело, и я решил вам помешать. И так или иначе, а мне не нужна жена, которая подрывает мою репутацию. — Костя включил двигатель и нажал на газ. Машина поехала.

— Ты… ты из-за этого подашь на развод? — побелевшими губами спросила Ольга.

— Да, если ты еще раз переступишь порог какой-нибудь киностудии, — ответил Костя.

— Но это же глупо, ведь это простая ошибка, не все режиссеры такие, — молила Ольга. — Костя, я умоляю тебя, подумай сам. Это моя жизнь.

— Подумать только, — зло засмеялся Костя. — И это вместо того, чтобы умолять меня о прощении после того, как я… — он оборвал фразу, махнув рукой.

— Но, Костя, я не смогу без… — начала Ольга и проглотила конец фразы. Костя резко затормозил, так что джип тряхнуло, и, если бы не ремень безопасности, Ольга не удержалась бы на сиденье.

Костя вышел, открыл дверцу с той стороны, где сидела Ольга.

— Выйди, пожалуйста, — спокойно сказал он.

— Зачем? — Ольга выполнила его просьбу.

— Если ты не можешь без этой грязи, без секса со своими режиссерами, партнерами, продюсерами, то твой дом вон там, — он показал пальцем в сторону мосфильмовского городка, повернулся, сел в машину, захлопнув обе дверцы.

Ольга, оторопев, смотрела на него сквозь стекло автомобиля, не веря происходящему. Ей казалось, что это происходит не с ней или что она видит дурной сон и сейчас проснется.

— А если ты поймешь, что не сможешь без меня, позвони, и телефон, и пейджер ты знаешь. А я всегда готов выслушать тебя и простить, — сказал он, опустив стекло, потом он медленно поднял его, и машина уехала.

«Этого не может быть», — думала Ольга, и ее мысли совпали с мыслями мужа. Ольга, которая все еще не могла двинуться с места, увидела, что машина возвращается. Джип затормозил рядом с ней, и Ольга, улыбнувшись, подошла к дверце, подергала ручку, но она не открывалась. Если он не хочет ее впускать, то зачем приехал?

— Я совсем забыл, — сказал Костя, опуская стекло. — Ты больше со мной не живешь, так что верни ключи.

— Возьми. — Ольга опять попала во власть тягучего странного сна.

— Прощай, — сказал Костя, — но, если передумаешь, звони. — Он поднял стекло, и машина сорвалась с места, на этот раз скрывшись окончательно.

Ольга еще долго стояла в оцепенении, не веря случившемуся. Но февральский пятнадцатиградусный мороз постепенно привел ее в чувство. Ольга, привыкшая ездить на машинах, давно уже не относилась к одежде как к чему-то утилитарному. Да, в общем, и одевал-то ее муж, привозя ей из загранкомандировок красивую дорогую одежду. Шуба из голубого соболя была не только безумно дорогой, но и теплой. Даже о том, что в морозы носят головные уборы, Ольга не вспоминала давно, и сейчас стояла на ветру, под хлопьями снега без шапки, и изящные полусапожки тоже не спасали от холода. В сумочке было немного денег, их хватит на то, чтобы нанять такси. А куда она поедет на этом такси? Близких подруг у нее не было. Она — человек семейный, а Костя любил после рабочего дня тишину и покой, и его раздражало присутствие в доме посторонних. Самую близкую подругу Ольги — Вику — он вообще запретил приглашать к ним в дом, даже на праздники, когда собирались его друзья.

— Мои друзья — люди солидные, женатые, я не могу сажать с ними за стол проститутку, — говорил он.

— Костя, она не проститутка, я знаю ее с детства, — возражала Ольга. — А вот Регина…

Регина была женой Сергея, друга и партнера Кости, и, увидев ее на Ольгиной свадьбе, Вика, которая неоднократно встречала ее в ночном клубе, куда она ходила вместе с Лешей, рассказала о ней Ольге много скандальных историй.

— Да, были времена, когда Регина танцевала для нас на столе голой, — усмехнулся тогда муж. — Но теперь она жена Сергея, и мы все об этом забыли. А Вика продолжает свое занятие, и мне не нужны скандалы, и, смею тебя уверить, я знаю ее гораздо лучше, чем ты… Имел честь…

Ольга приглашала Вику в его отсутствие, приходила к ней в общежитие, но Вика сама прервала общение, обвинив Ольгу в том, что та заигрывала с Аликом, когда уже собиралась в загс с Костей, что она плохая подруга, потому что опасается взять ее в избранный круг, чтобы та не нашла там своего счастья… Сейчас Ольга ничего не знала о Вике, после окончания ВГИКа их пути разошлись. Кто-то из общих знакомых видел Вику в обществе Игоря в одном из ночных клубов. «Вероятно, поженились», — подумала тогда Ольга, и, несмотря на то, что у нее самой все было хорошо, у нее заныло сердце. На киноэкранах Вика несколько раз мелькнула в эпизодах — в главных ролях и на показах фестивалей Ольга ее не видела.

Оставались жены Костиных друзей, так называемый свой круг, с которыми Ольга вместе ходила в бассейн, на теннисный корт, к массажистам и парикмахерам, с которыми вместе встречала праздники. Промерзнув насквозь, Ольга пошла разыскивать телефонный автомат, потом еще долго ходила вдоль коммерческих киосков, пытаясь купить жетоны.

Она позвонила Лане, юной жене Алексея, того самого, с которым когда-то ехала в поезде, а потом была на даче у будущего мужа. Ланочке было лет восемнадцать, она была невысокой, пухленькой и напоминала Ольге хорошо сделанную куколку своими светлыми кудряшками и синими глазами, обрамленными густо накрашенными ресницами. Лана при встречах по пятам ходила за Ольгой, ловила каждое ее слово, подражала ей и в одежде, и в манерах.

— Лана, можно я переночую у вас сегодня? — спросила Ольга, когда та взяла трубку. — Я рассталась с Костей. Это только на одну ночь, а завтра я придумаю что-нибудь.

— Оленька, я бы с радостью, прости, но к Лешеньке приехала мама с сестрой и детьми. У нас в доме такая теснота… Дети пищат, просто ужас. Извини.

Ольга повесила трубку, представив огромную четырехкомнатную квартиру Алексея. Для гостей он, как и сам Костя, держал двухкомнатную квартиру в том же подъезде, где жил сам.

Похожий разговор был у Ольги и с Милочкой, и с Верой. Кто-то был болен, к кому-то приехали гости… Оставалась Регина.

— Знаешь, подружка, — голос у Регины был хрипловатый, и манеры она сохранила из времен детдомовского детства, — я не буду юлить, как эти цыпочки. Я просто еще не сбрендила, чтобы приглашать в дом шикарную бабенку, оставшуюся без мужика. Все мы знаем, что наши козлы шляются на сторону, но подкладывать в постельку им свою подружку не стану ни я, ни кто другой.

— Регина, как ты могла подумать?! — возмутилась Ольга.

— А что тут думать? Твой мужик тебя послал, ты будешь нового искать, и уж, конечно, не инженера безденежного. А все наши ребятки в один голос твое первенство над нами признают и все Косте завидуют. Не знала, что ли, как они нас по шкале ценностей распределили? Мне Серега по пьяни под большим секретом выболтал. Ты у них на первом месте, как набравшая большее количество очков, потом я иду. С меня за манеры и еще там всякое очки списали. А девочки с большим отрывом далеко в хвосте, даже дальше секретарши твоего мужа. Так что поищи кого поглупее, подружка, и не злись. Мы наших мужиков ценим и бережем как зеницу ока. А вот если проблемы с деньгами будут, звони. Только не девочкам, а мне.

— Спасибо, — сказала Ольга. Если ее разрыв с Костей затянется и ничего с работой она не придумает, то деньги ей понадобятся.

— Чего спасибо-то? Я же тебе денег просто так не дам, даже взаймы. Ты же гарантировать не сможешь, что отдашь… Я вот что предложить хочу, в случае чего — продавай свою шубу, желающих купить больше чем за полцены, я найду. — Она хрипло засмеялась. — Да чего и я врать начала, как наши цыпочки. Я сама ее куплю. Ладно?

— Я позвоню, если понадобится, — сказала Ольга.

Именно на Регину Ольга и не рассердилась. Та сказала то, что думала, не стала врать и выпутываться, как остальные, не стала участливо выпытывать подробности разрыва с Костей, чтобы потом посплетничать.

Ольга вышла из автомата, уже не чувствуя пальцев на ногах от холода. Ветер швырнул в лицо пригоршню колючего снега, в душу Ольги стало заползать такое же холодное отчаяние. Казалось, даже природа не понимает ее.

Ольга посмотрела в сторону павильонов «Мосфильма». Там горели огни, было тепло, шли какие-нибудь ночные съемки…

«Твой дом теперь там», — всплыла в мозгу фраза мужа.

«Пойти, что ли, туда? Прийти и сказать: мне негде ночевать, приютите бедную актрису, иначе она замерзнет на улице», — мрачно пошутила Ольга.

Из ворот выехала машина. Ольга сошла на обочину, пропуская ее, и, когда машина была совсем близко, она узнала белую «Волгу» Кондратенко. Она даже встретилась с ним глазами, когда он поравнялся с ней, и он, конечно, узнал ее, потому что вдруг отвернулся и прибавил скорость. Ольге стало еще хуже и еще холоднее. Она медленно шла по дороге. То ли от холода, мешающего думать, то ли оттого, что ей действительно некуда было пойти, в голову не приходила ни одна умная мысль. Когда сзади послышался шум приближающейся машины, она не отошла в сторону, не отскочила даже тогда, когда услышала сигнал, и свет фар, находящихся близко, отбросил на усыпанную снегом дорогу ее длинную темную тень.

«Пусть задавит, все равно», — подумала она.

Машина с визгом затормозила за спиной у Ольги.

— Какого дьявола! Жить надоело? — резко схватив ее за руку и поворачивая к себе, заорал водитель.

— Надоело… — едва выговорила Ольга, замерзшие губы отказывались ей повиноваться.

— Преображенская? Оля? Ты что тут? — Ольга узнала в водителе своего партнера по пробам.

— Актер Белов, — пробормотала она, силясь улыбнуться.

— Между прочим, Саша, — проворчал он, стряхивая снег, облепивший Ольгины распущенные волосы. — Срочно садись в машину, актриса Преображенская, ты же замерзла как сосулька.

Оля села в его «Жигули» — такие устаревшие модели она привыкла не замечать, ее муж и друзья на таких не ездили.

— Куда поедем? — спросил Белов.

У Ольги от тепла мучительно заболели кончики пальцев, ушей.

— Некуда, — сказала она.

— Прямо мелодрама для «Мосфильма», — засмеялся он. — Но если некуда — значит, ко мне.

— Мне все равно, — призналась Ольга.

— Зато мне не все равно, — усмехнулся он.

— А у вас большая квартира? — спросила Ольга. — Я вас не стесню?

— Места хватит, — отрезал он. — Ну, рассказывай, моя несостоявшаяся убийца, что стряслось? Кондратенко другую на роль берет? Ты и решила красиво замерзнуть в честь этого? Самосожжение, знаешь, и красивее, и теплее. Если бы все актеры так поступали, сплошные факелы вдоль дорог полыхали бы…

Ольга отогревалась по дороге, сжавшись в комочек, и ей ничего не хотелось рассказывать, ее клонило в сон.

— Приехали, выгружайся, актриса Преображенская. — Александру, видимо, очень понравилось такое обращение.

Квартира оказалась двухкомнатной, Белов жил в ней с женой, тещей и двумя детьми.

— Клава, это девушка не моя любовница, но она у нас переночует, — сказал он своей жене, полной женщине с круглым добрым лицом.

— У тебя, Сашенька, и не может быть такой любовницы, — засмеялась жена. — Ты стар, глуп и беден и никому не нужен, кроме нас.

В коридор из комнаты выглядывали две девочки-близняшки лет десяти, похожие на мать. Они с восхищением разглядывали гостью.

— Клавочка, ты напои гостью чаем и попробуй узнать, что с ней случилось, у женщин это как-то лучше получается, а я смертельно устал после работы. И ты не бойся ее, она не принцесса, она актриса, по твоим меркам, еще бОльшая неудачница, чем я. — Он ушел в комнату, где Ольга услышала знакомый позывной американского телесериала.

Клава суетилась, разыскивая малиновое варенье, ставя кипятиться чайник, моя для шикарной гостьи, никак не вписывающейся в интерьер их старенькой кухни, чашку и блюдце из сервиза. Потом на кухне появилась восьмидесятилетняя старушка, тоже похожая на Клаву. Она спорила с дочерью, чем лучше напоить Ольгу — чаем с малиной или с медом. Ольга, привыкшая к чайнику «Тефаль», закипающему моментально, никак не могла дождаться горячего чаю, пусть даже без всего. Но ей было хорошо в этом доме. Он напоминал ей детство. Такая же атмосфера была в доме у Вики, такая же добрая, заботливая мать, бабушка. Не может быть, чтобы две девочки выросли такими же, как Вика… Потом Ольга пила чай, и с одного конца стола ей все пододвигала вазочку с вареньем Клава, а с другого — розетку с медом бабушка Таня. Чтобы не обидеть обеих, Ольга ела то из вазочки, то из розетки, а они торопились подлить ей еще чаю из обычного старенького чайника с полустертым цветком.

— А мне казалось, такие известные актеры, как ваш муж, должны жить как-то особенно, — говорила Ольга Клаве.

— Сейчас особенно живут только те, кто занимается этой, как ее… — баба Таня забыла трудное слово.

— Коммерцией, — подсказала Клава. — Ему предлагали сняться в новых коммерческих фильмах, он отказывается, говорит, я не предам настоящее искусство. А за настоящее сейчас платят? Его и не снимают почти…

Ольга не представляла себе, как можно разместиться на ночь вшестером в двух комнатах. Но, оказалось, можно, и она даже была одна — на кухне стоял маленький диванчик. Ольга не ожидала, что она уснет — так рычал старенький холодильник, возмущенный тем, что его не отправляют на пенсию. Но волнения на морозе вылились в крепкий сон, и проснулась Ольга лишь оттого, что на кухню утром пришла Клава — приготовить детям, собирающимся в школу, завтрак.

— Ты спи, спи еще, — уложила она обратно вскочившую Ольгу. — Я девчонок в комнате покормлю, а Саша по утрам не завтракает, он часов в двенадцать заскочит, тогда и поест.

Ольга прожила у Беловых три дня, пока продавала Регине свою шубу. Заартачился Сергей, который сказал, что у него таких денег на руках нет, все вложены в дело. Но Регина уверяла, что деньги у него есть, просто он из мужской солидарности помогает Косте.

— Я его раскручу, — обещала Регина и раскрутила, правда, даже не на две трети цены, а на половину. Но Ольга была рада и этой сумме. Она накупила подарков Клаве, бабе Тане, двум близнецам, имен которых так и не запомнила, потому что дома их называли общим именем «близнецы», и сняла комнату в трехкомнатной коммунальной квартире на три месяца, надеясь за это время заработать денег и снять отдельную квартиру.

У нее еще оставались деньги, и Клава с девчонками повели ее на дешевый Петровско-Разумовский рынок.

Ольге и в молодости не приходилось бывать на дорогих «толкучках», не ходила она по рынкам и когда вышла замуж — одежду покупали или за границей, или в бутиках. И она впервые толкалась в старом Клавином пуховике, удивляясь, как можно что-то выбрать, если к прилавку и пробиться невозможно. Но глаз Клавы как-то выхватывал из массы продаваемых вещей нужные, и она расталкивала людей грудью, а девчонки, как винтики, проскальзывали туда же, а потом тащили Ольгу.

— Вот шапка теплая, ангорка с шерстью, — сказала Клава, и продавец, у которого на прилавке лежала гора таких шапок, протягивал Клаве зеркало и говорил:

— Для вас десять тысяч скину, если купите. Всем за шестьдесят продаю, а вам за пятьдесят.

— За сорок берем, — веско сказала Клава, стаскивая с Ольги капюшон и напяливая на нее шапку.

Потом Клава выбрала для Ольги недорогую куртку-пальто из плащевки, утепленную тремя слоями синтепона, с машины купили сапоги фирмы «Ле Монти», не очень изящные, из искусственной кожи, зато внутри выложенные толстым слоем натурального меха.

— Теперь ты у нас не замерзнешь до весны, — радостно сказала Клава и, спохватившись, ударила себя по лбу. — Ты же в чем была осталась. Тебе всякие там женские мелочи понадобятся…

— Ты покупай их сразу побольше, — просвещала Ольгу одна из девочек-близнецов, когда Ольга остановилась в удивлении перед разложенным на прилавке нижним бельем, показавшимся ей слишком дешевым. — Это китайское, оно через неделю разлетится.

Потом прошли в универмаг купить мыло, зубную щетку. Ольга, которую сразу же на рынке нарядили во все новое, поднимаясь по лестнице универмага, в конце которой было огромное зеркало, некоторое время не могла отыскать себя в потоке людей, поднимающихся вместе с ней, настолько она сливалась с основной массой женщин, как оказалось, одетых стандартно — в такие же куртки, такие же шапки и сапоги. Ее это не обрадовало и не огорчило. Были времена, когда она одевалась хуже всех, но была счастлива и верила в свое будущее. А теперь ей предстоит собрать все силы, чтобы добиться того, о чем она мечтала и ради чего принесла в жертву свою семью.

Костю Ольга встретила через четыре дня после разрыва. Она заходила на «Мосфильм», все еще надеясь, что в Кондратенко возьмет верх порядочность, что он преодолеет предвзятое к ней отношение и согласится снимать ее в фильме. Но ее даже не пропустили к нему, хотя она по телефону договорилась о встрече. В картотеке актерского отдела женщина, превратившаяся из приветливой в деловитую и небрежную, сообщила ей об окончательном отказе. «Если будут новые предложения, вам позвонят», — сказала она и повернулась к Ольге спиной, занявшись разбором каких-то бумаг. Разговор был окончен, и Ольга, повернувшись, выйдя на улицу, пошла к троллейбусной остановке. Одежда у нее была теплая, но устойчивые февральские морозы все-таки пробирались и сквозь синтепон, и сквозь мех. Из-за снеговых заносов транспорт ходил плохо, на дорогах были автомобильные пробки, и дожидаться пришлось долго. В потоке машин она заметила джип мужа — он медленно полз вместе с другими машинами. И Ольга едва сдержала порыв — так ей хотелось подбежать к нему и сесть рядом с Костей, как она делала это все пять лет.

Джип встал, поравнявшись с Ольгой. Костя приспустил окно и закурил. Костя курил редко, и он показался Ольге побледневшим и усталым. Она почувствовала себя такой виноватой за причиненную ему боль… Но что она могла поделать, если в тот момент, когда ей приходится делать выбор: он или кино — она выбирает кино? Жалость к мужу сжимала сердце, и Ольга не выдержала.

— Костя! — окликнула она его.

Он повернул голову, удивленно, не узнавая, посмотрел на нее, потом узнал, выехал из потока машин, подогнал джип к тротуару, вышел.

— Ты что-то хотела мне сказать? — спросил он, продолжая курить.

— Как ты? — Ольга не знала, зачем позвала его.

— Замечательно. — Он пожал плечами. — А тебя я сразу не узнал, одежда, оказывается, меняет людей…

— Костя, я… — Ольга начала и не знала, как продолжить, о чем сказать. Что ей очень жаль? Но он ждет, что она откажется от своего дела…

— А слова не нужны, я вижу, откуда ты идешь. — Он бросил окурок и растоптал его носком ботинка. — Ну как, ты сделала правильный выбор?

— Костя, ты подал на развод? От меня требуется что-нибудь подписать? — стараясь не расплакаться, спросила Ольга.

— Нет, я не подавал и пока не собираюсь… Ты можешь вернуться… Конечно, на моих условиях… — Он закурил вторую сигарету. — Но слишком долго не затягивай, кто знает, может, даже такая сильная любовь, как моя, зачахнет без поливки, и я встречу другую, которую захочу видеть своей женой, и она, в отличие от тебя, будет любить именно меня.

Задняя дверца джипа с затемненным зеркальным стеклом открылась, и к ним подошла Костина секретарша Ирина, искусно крашенная, стриженая блондинка в эффектной расклешенной французской дубленке, открывающей колени, в изящных бежевых туфельках на высоких каблучках.

— Константин Аркадьевич, мы давно можем ехать, — сообщила она. — Дорога свободна, а мы опаздываем на встречу. — Она удивленно разглядывала Ольгу: — Здравствуйте, Ольга Игоревна. — В тоне секретарши была заученная приветливость.

— Спасибо, Ириша, сейчас поедем, садись в машину, простудишься, — сказал Костя, шагнул к дверце, повернулся к жене: — Скажи свой номер телефона, если тебе будут звонить, я смогу переадресовать их.

— Там, где я живу, нет телефона, — призналась Ольга.

— Даже так… — удивленно сказал Константин.

Ольга заметила, как Ирина, приспустив заднее стекло, смотрит на нее, отбросив вышколенную вежливость, и в ее взгляде насмешка и торжество.

«Метит на мое место, — подумала Ольга. — Может быть, она сможет дать Косте то, чего не могла дать я, ведь он достоин самой нежной и теплой любви».

Джип уехал, а Ольга, продрогнув до костей, еще долго ждала троллейбус, а потом долго ехала в почему-то не отапливаемом салоне. Остальные пассажиры тоже были нахохлившиеся, как замерзающие птицы. «Все так живут, и нечего делать трагедию из этого, — уговаривала себя Ольга. — Я просто вернулась к жизни, которой живут все обычные люди».