Расставания и встречи

Глава 14

Агостино встретил Тони на пороге. Лицо у Тони было грустное, в этот день он не продал ни одной картины. Зато Агостино сиял.

— У меня для тебя сюрприз, — весело объявил он и помахал конвертом.

Сердце Тони бешено заколотилось: какие вести несет ему это письмо? Он нетерпеливо разорвал конверт, принялся читать письмо и помрачнел еще больше.

— Случилось что-то? ~ озабоченно спросил художник.

— Моя Мария, похоже, вышла замуж, мама пишет очень туманно, но мне кажется, что она имеет в виду именно это, — потерянным голосом сообщил Тони. — Если говорить честно, то она и моей-то стала после того, как отец пообещал ее руку другому.

— Я думаю, что ты должен быть рад этому известию, — не без иронии произнес Агостино. — Мне кажется, Камилия давно уже тебе по сердцу.

— Мария — самая большая любовь моей жизни, — упрямо повторил Тони. — Она первая моя любовь.

— После первой любви приходит вторая, потом третья, четвертая, — насмешливо сообщил художник.

— Точно так же говорил мой любимый дядя Джузеппе, — ~ припомнил Тони, — но я вам не верю, я люблю Марию по-прежнему.

Может быть, Тони давно уже отдалился от своей первой любви, может быть, чувства, которые внушала ему Камилия, были гораздо реальнее и живее, но, узнав, что Мария навек для него потеряна, он испытал такой прилив любви к ней, что ему показалось, будто его любовь не только жива, но и время над ней не властно.

И все-таки с этого дня Тони стал проводить с Камилией гораздо больше времени и стал с ней гораздо нежнее. Он нуждался в утешении, и его утешением была нежность и преданность Камилии. Все чаще, проводив ее до дому, он целовал Камилию, и Ципора, увидев это, окончательно потеряла покой. Она давно собиралась рассказать мужу о влюбленности дочери и теперь окончательно решилась. К удивлению Ципоры, Эзекиел не увидел ничего особенного в том, что рассказала ему жена.

— Я не слепой, милая, я все вижу. Мне кажется, что настала пора поговорить всерьез с Тони. Он славный мальчик, Агостино им очень доволен, и мы вполне можем сыграть свадьбу, если он примет нашу религию.

Ципора поцеловала мужа, но на этот раз его решение не принесло ей облегчения, она не верила, что эта любовная история уладится так легко.

Эзекиел поговорил с Тони, и тот признался, что чувства его к Камилии очень серьезны. Еще бы! Она помогала ему забыть его первую большую любовь! Признал он и то, что думает о женитьбе. А почему бы и нет, раз его Мария тоже собралась замуж?

— Я рад, что не ошибся в тебе, — сказал ему Эзекиел. — Вам с Камилией нужно лучше узнать друг друга, поэтому приходи к нам и проводи свое свободное время вместе с Камилией. За это время ты познакомишься с нашей религией, и после того как ты примешь наш обряд, мы благословим вас, и вы поженитесь.

На словах все выходило гладко, но совсем не так гладко все выходило в жизни.

Тони, узнав от Агостино, в чем состоит обряд перехода в иудаистскую религию, наотрез отказался принимать иудаизм.

— Я родился в католической вере, все мои предки, мои отец и мать были католиками, и я тоже останусь католиком, — заявил Тони.

— И не женишься? — удивился Агостино.

— Не женюсь, — ответил Тони.

— А мне показалось, что ты влюблен по уши. И потом, ты же собирался вернуться в Италию богачом? Так вот, богатство само плывет тебе в руки!

— Но не такой ценой! — Тони настолько напугал обряд обрезания, что он превратился в яростного католика.

Агостино рассмеялся:

— Будем надеяться, что Камилия окажется решительнее тебя.

— Моя религия гораздо снисходительнее, чем ее, — буркнул Тони.

Камилия с нетерпением ждала Тони, а он все не шел и не шел. Она стояла у окна и смотрела на улицу, на прохожих и молила: приди же, приди! Я жду тебя!

Шло время, но в дверь никто не стучал. И тогда Камилия опять, как вчера и позавчера, торопливо надев шляпку, схватив сумку и бросив на ходу: «Я в библиотеку», выскочила за дверь. Она мчалась едва ли не бегом, что-то подсказывало ей: Тони уходит от нее, он отдаляется!.. И сердце не обмануло ее: Тони встретил ее отчужденно.

— Что случилось? — спросила она запыхавшись. — Почему ты не идешь? Папа же пригласил тебя!

— Именно поэтому, Камилия. Пойми меня правильно, я не могу стать иудеем, а значит, никогда не буду твоим женихом, поэтому я и не принял приглашения твоего отца, — объяснил ей Тони.

Камилия, глядя в прекрасные и такие выразительные глаза своего любимого, сказала:

— Тони! Любимый! Я готова стать твоей женой, даже если ты останешься католиком!

— А твои родители?

— Я готова оставить их и идти за тобой на край света.

Мысль о том, что его Мария покорилась воле отца, больно кольнула его, и он с нежностью и благодарностью обнял преданную Камилию.

Теперь Тони и Камилия проводили вечера в доме Эзекиела под неукоснительным надзором Ципоры, раньше они могли поцеловаться хотя бы у входной двери, но отныне Тони церемонно прощался с Камилией, и они расставались до следующего дня.

— Я знаю, что такое искушение, — твердила Ципора дочери, изнемогающей от страсти.

— Значит, ты тоже была влюблена, мамочка! — с любопытством воскликнула Камилия. — Потому что прежде ты говорила, будто увидела папу только перед самой свадьбой!

Ципора прикусила язык: да, и она была влюблена, и она мечтала выйти замуж совсем за другого человека, но вышла замуж за Эзекиела и никогда не пожалела об этом.

— Слава богу, я всегда была послушна своим родителям, не наделала глупостей и прожила достойную и счастливую жизнь! — заявила Ципора, но сердце у нее чуть-чуть защемило, когда она вспомнила свои горькие слезы, узнав, что ее выдают за другого.

— Ты понимаешь меня, мама, — в восторге прижалась к ней Камилия, — ты понимаешь, что я люблю и не могу быть счастлива без Тони! Но пока ему трудно принять иудейство.

Узнав об отказе Тони, Эзекиел счел, что вопрос о Свадьбе отпал сам собой. Он не сомневался, что дочь не выйдет из повиновения, она всегда была кроткой и послушной девочкой. Но на этот раз он ошибся, он и не подозревал, какие страсти кипят в сердце внешне бесстрастной и спокойной Камилии.

Чувствуя, что Тони, пусть и без большой радости, но откажется от нее, что ради нее он не будет совершать никаких подвигов, Камилия сама готова была на любые подвиги.

— Я готова обвенчаться с тобой по католическому обряду, — сказала она, — и уйду из дома, раз отец не хочет благословить меня. Самое главное, что мы любим друг друга и исполняем Божьи заповеди. Богу не за что сердиться на нас.

Преданность Камилии бесконечно трогала Тони. Своей любимой Марии он невольно ставил в упрек недостаток преданности. «Она бы могла убежать из дома и поехать со мной», — твердил он себе, забывая, каким образом сам попал на пароход, забывая, что ничем не мог помочь своей любимой, забывая, что своим везеньем обязан исключительно милым и трогательным девушкам, которые принимали так близко к сердцу его несчастья. А может быть, и не забывая? Может быть, чувствуя себя за это виноватым и пытаясь избавиться от чувства вины?..

Камилия обвела взглядом свою уютную спальню — клетку, где ей в последнее время было так тесно и душно. Завтра утром она вырвется на волю! Завтра для нее начнется новая жизнь с ее любимым Тони! При одной мысли об этом сердце начинало колотиться у нее в груди, как большой колокол.

«Папа поймет и простит меня, — повторяла она себе, — я вовсе не хочу причинять вам горе. Но жить без своего любимого не могу!»

О своем решении уйти из дома она сказала матери, и та пришла в ужас.

— Одумайся, доченька, — просила она. — Не навлекай на нашу голову позор на старости лет. Мы с отцом растили тебя с такой любовью…

— И вырастили для любви — прервала ее Камилия. — Мама! Я имею право на свою жизнь! Я не враг себе, я постараюсь, чтобы Тони помирился с отцом. Мы пойдем с Тони к нашему раввину. Я уверена, мудрый реббе найдет такие слова, что сердце моего любимого раскроется им навстречу.

Кто хочет поверить, тот верит. Обещание дочери пойти с женихом к раввину стали бальзамом для сердца Ципоры, бальзамом для тех ран, которые нанесла ее сердцу та же Камилия.

Тони был потрясен, увидев Камилию на пороге. Эта девушка доказала свою преданность не словами, а делом.

Не меньшее потрясение испытал и Агостино. Но оно было связано совершенно с другим. Во-первых, он вовсе не хотел, чтобы пылкие страсти молодежи поссорили его с его другом Эзекиелом. Во-вторых, он представлял себе с трудом, где именно в их крошечной мастерской могут разместиться эти пламенеющие страстью молодые люди. Разумеется, в голове у них гулял ветер, который раздувал сжигавший их огонь, поэтому приходилось думать за них.

Но Агостино недооценивал Камилии, она была серьезной и основательной девушкой. Решившись на такой ответственный шаг, как самостоятельная жизнь с любимым человеком, она хотела сделать все, чтобы совесть ее перед родителями, которых она тоже очень любила, была чиста. Поэтому она предложила Тони отправиться с ней на беседу к реббе Иахиму, и Тони, разумеется, согласился.

Как только дверь за молодыми людьми закрылась, Агостино принялся прикидывать, что он может сделать, чтобы всем им разместиться в этой крошечной комнатушке. Постель у Тони была узкой, прямо скажем, девичьей, но другая тут и не поместилась бы. И не его дело было заниматься постелями, а вот ширмой, перегородкой — другое дело!

Агостино потрудился на славу, и из одной клетушки очень скоро получилось две. Оглядывая свою работу, он остался доволен: сделал даже больше, чем мог!

Зато Камилия пережила за это время не одну трудную минуту. Раввин долго беседовал с Тони, и пока речь шла о богословии, они прекрасно понимали друг друга, и Камилия уже начала надеяться, что они договорятся. Но когда раввин стал объяснять суть союза человека с Богом, то Тони вновь проявил упорство и сказал, что приобщен к Богу обрядом крещения и в других обрядах не чувствует необходимости. Несмотря на результат, Камилия осталась довольна беседой, которая была прекрасной и возвышенной. Раввин пригласил молодых людей приходить к нему, и они охотно пообещали это.

На обратной дороге Камилия была весела, как птичка: она сделала все, что могла. Совесть ее перед родителями была чиста, и она мигом забыла о них, глядя в глаза своего любимого Тони.

Более значительным потрясением оказалась для нее обстановка, в которой она отныне должна была жить. Камилия оглядела клетушку с узкой кроватью, потом посмотрела на Тони. Она не предполагала, что они останутся в этой самой мастерской, где и так трудно было повернуться.

— Разве мы будем жить здесь? — все еще не веря самой себе, спросила она.

— Нет, конечно, мы переедем отсюда, — поспешил уверить ее Тони, мгновенно догадавшись, о чем она думает. — Но не сразу. Через какое-то время.

На лице Камилии читалось такое детское огорчение, что Тони ей посочувствовал: она не привыкла к бедности, не знает, что это такое, ей придется трудно.

Он обнял ее, и она, прильнув к его груди, замерла в его объятиях, чувствуя всем своим существом: ей будет хорошо там, где рядом с ней будет Тони.

Агостино, покрутив головой, поднялся со своего места и сообщил, что отправляется на прогулку. Тони благодарно улыбнулся ему. Он не переставал удивляться душевной тонкости художника. В лице Агостино ему повезло обрести не просто старшего друга, но и близкого человека, который принимал его горести так, как мог бы принять их родственник, например, дядя Джузеппе.

Агостино со вздохом подумал, что с появлением Камилии его положение станет и вовсе не завидным: ему придется гулять на свежем воздухе в любую пору суток, днем и ночью.

— Счастливо оставаться, — пробормотал он и вышел.