Рай милостью Божией. Обретение

8

Лето 1785 года

Двухэтажная хижина, окруженная клумбами наперстянки, петушиных гребешков и чернушки, стояла на высоком пригорке, откуда открывался чудесный вид на реку и впадавший в нее Выдряной ручей. Из ее окон можно было полюбоваться чистой голубеющей водной гладью реки, уходящими до горизонта волнистыми лесами. Хижина была построена из хорошо отесанных прямоугольных бревен и имела две большие комнаты, разделенные сквозным коридором через все сооружение, над которым был возведен второй этаж: тут было приятно посидеть летом, слушая, как шелестят свежие ветры с реки. Подвал и амбар с закромами для хранения зерна находились метрах в ста от дома.

Китти вышла из амбара с ведром, до краев наполненным парным молоком. Слева на большом поле созревал урожай маиса, за ним почти до границы леса простирались пышные зеленые заросли табака, облитые утренним солнечным светом. Огород находился чуть поближе к дому.

Около ручья виднелись две хижины Латтремов: в одной семье с одиннадцатью отпрысками было тесно, и они построили новую хижину для четырех старших сыновей. Латтремы, как и многие другие, утратили законное право на земельный участок — то ли из-за ошибки землемера, то ли из-за неправильного оформления документов, — и Том Латтрем с удовольствием работал на Романа за ежегодное вознаграждение и часть урожая. Это был хороший, честный мужик, привыкший к тяжелому труду, и сыновья его, по словам Романа, были сделаны из того же теста.

Китти думала в эту минуту о Дэниэле и Ребекке, которые тоже утратили право на владение застолбленным участком в фактории Бун. «Я так надеялась остаться здесь навсегда», — плача, сокрушалась Ребекка.

Дэниэл перевез всю семью на Мраморный ручей, покинув могилу Израила; там и получил новый земельный участок.

Сегодня Буны должны были навестить их, и Китти заранее радовалась случаю снова повидаться с ними. Дэниэл подумывал о переезде в Лайм-стоун в верховьях Огайо. Если задуманное получится, то они с Ребеккой долго не увидятся…

— Честер говорит, что сегодня после полудня к нам нагрянет куча народа. Целая сотня. Это правда, госпожа Китти?

Обернувшись, Китти увидела Селию Латтрем, которая в свои двенадцать вымахала уже выше ее, раскрасневшуюся, с усыпанным веснушками круглым лицом и соломенными волосами, которые девочка заплела в тугую косу. Она тоже вышла из амбара с двумя полнехонькими ведрами молока. Честер, ее брат на два года старше ее, был любимчиком Селии, и она постоянно ссылалась на него.

Китти рассмеялась.

— Надеюсь, не сотня, Селия! — успокоила она девочку. — У нас для такой оравы еды не хватит, не говоря уж о месте для ночлега.

Она посмотрела туда, где Роман с Томом Латтремом и его сыновьями следили за горящими углями в яме, над которой на вертелах медленно жарились три больших поросенка, два бока коровы и олень. Индейки и прочая мелкая дичь, принесенная мальчиками, дожидались своей очереди. Китти видела Романа, стоявшего с высоко поднятой головой и широко расправленными плечами, — все в его облике говорило о том, что он очень доволен сегодняшним днем.

Это Роману пришла в голову идея организовать своеобразную вечеринку, а заодно и отпраздновать дни рождения мальчиков — Майкла и Трейса. К тому же он хотел пригласить на праздник несколько своих товарищей по службе и тех, с кем ему приходилось часто встречаться в Данвилле в мае прошлого года, когда его избрали делегатом на проходивший там съезд…

— Я сейчас унесу молоко на кухню, Селия, — сказала Китти, которой уже стало не по себе от мысли, сколько и в самом деле гостей пригласил ее муж, — а ты поставь свои ведра в подвал — может, среди гостей найдутся любители густого молочка.

На кухне Эстер кормила маленького Трейса-Эйбла Джентри, которому завтра исполнялось два года. Этот пухленький карапуз с иссиня-голубыми глазами во всем был копией отца и унаследовал от Китти лишь копну черных, как у Майкла, волос. Иногда Китти удивлялась, как это ей удалось родить двух сыновей, столь похожих на своих отцов, и благодарила Бога за это.

Мальчуган улыбнулся матери, обнажив зубки, сполз со стула и, протянув ручки, заковылял к Китти. Как и Роман, он был очень неразговорчив: мог произнести только «папа», «мама» да «Мишка». Поставив ведро с молоком, Китти крепко обняла малыша и высоко подняла его на руках. Сейчас она думала о Майкле, бегущем вприпрыжку к стоявшему у костра Роману, о Мишке, который с лаем бросился за ним вдогонку, об этой чудесной земле, о реке и о своем новом доме.

— Господи, Эстер, — вырвалось у нее, — как мне хорошо здесь!

Эстер, смахивая крошки со стола, выпрямилась и улыбнулась.

— Мне тоже, — сказала она непривычно мягким голосом.

Уже поздно вечером мужчины собрались за круглым столом в столовой и по приглашению Романа живо разобрали стоявшие на полке оловянные кружки. По кругу пошел кувшин с виски.

— Клянусь Вечным Отцом, — начал Исаак Шелби, — нам не дают покоя как домашние дела, так и все остальные! Индейцы на севере присмирели — ждут своего часа, — но теперь эти проклятые испанцы закрыли нам доступ к Миссисипи и лишили права отправлять на плотах товары в Новый Орлеан на выгодные рынки… Джентльмены, мне кажется, что единственный выход из такой ситуации — провозгласить Кентукки штатом, ибо у нашей матери, штата Виргиния, так много дел, что ей некогда заниматься нашими проблемами.

— Вы тоже придерживаетесь этого мнения? — спросил Романа генерал Уилкинсон.

— Да, и об этом всем хорошо известно. Этот вопрос встанет во главу угла на выборах в следующем месяце, на которых будут названы делегаты августовского конвента.

— Насколько я понимаю, именно вы выставляете свою кандидатуру на выборах в вашем округе? — спросил Уилкинсон.

Роман кивнул.

— А вы, генерал? Вы прожили здесь около года. Вероятно, у вас сложилось и собственное мнение по этому вопросу.

— Ну… — Уилкинсон подался вперед, положив локти на вишневую скатерть, и одарил присутствующих своей чарующей улыбкой. — Никто из нас не сомневается, что Кентукки ожидает блестящее будущее. Тот курс, которому ваш край должен следовать и впредь, выработают люди значительно опытнее и старше меня. Но несомненно одно: первым шагом должно стать отделение от Виргинии, и с этим я целиком согласен.

— Но многие придерживаются другого мнения, — возразил ему кто-то из делегатов майского конвента, — и считают, что выход из-под эгиды Виргинии означает гибель округа.

— Джентльмены! — Уилкинсон не спеша попыхивал своей трубочкой, украшенной резьбой и длинным мундштуком. — Мне кажется, что проблема индейской угрозы разрешится сама собой: растущее численное превосходство белых отныне не позволит дикарям действовать безнаказанно.

— А ты, Дэниэл, почему до сих пор молчишь? — с расстановкой произнес с дальнего конца стола Генри Портер. — Что скажешь по поводу идеи сделать наш край штатом?

Дэниэл небрежно покачал головой:

— Я не обладаю талантом политика, да у меня и нет к ней вкуса, Генри. Все эти дела я переадресовываю Роману.

Роман, взглянув на Дэниэла, которому было уже за пятьдесят, вдруг почувствовал щемящую глубинную боль: последние годы круто обошлись с ним, но Дэниэл не собирался сдаваться. По крайней мере, внешне…

Недавно Роман хотел одолжить своему старому другу денег, но Дэниэл наотрез отказался.

Наверху над кухней все затихло.

— Майкл пошел спать с мужчинами и со старшими мальчиками? — спросила Ребекка.

Китти с улыбкой кивнула:

— Он упросил Романа позволить ему ночевать в амбаре. Иначе ему пришлось бы спать в одной кровати с Трейсом, а тот наверняка обмочил бы его ночью.

Ребекка засмеялась:

— И Роман уступил.

— Да. Он балует и того и другого.

— Кажется, он совсем не делает между ними различия…

— Абсолютно! Глядя на них, можно подумать, что Майкл его родной сын. Но это понятно: Каллен ведь был его другом…

— Ну а что с дочерью Романа Хелли? — спросила Ребекка. — Ты что-нибудь знаешь о ней?

Китти вспомнила о полученном месяц назад письме, хранящемся в ящике письменного стола Романа.

— Мариэтта сообщает нам о ней один, а иногда два раза в год. — Она тяжело вздохнула. — Мы очень хотим взять ее к себе, ты же знаешь…

Ребекка кивнула.

— Но мы и понятия не имели, как глубоко ранит наше предложение Мариэтту с Сэмюэлом… и даже саму Хелли: она считает их своими настоящими родителями, других не знает. Я была так разочарована, даже обижена, когда он вернулся без девочки. Я так рассчитывала, что она будет жить с нами… Мне всегда хотелось сделать это ради нашей любимой Сары… Но… — оживилась Китти, — я обещала Роману родить дюжину и намерена сдержать свое обещание!

Ребекка засмеялась.

— Он так счастлив! — сказала она. — Это сразу видно по его умиротворенному лицу.

— Потому что занимается тем, чем хочет.

Ребекка задумалась. Она смотрела в темные окна, словно могла пронзить взглядом стены и черноту ночи и увидеть переходящие один в другой холмы, долины, гигантские деревья, родники, ручейки и реки — все то, что так манило сюда Дэниэла.

— Никогда не думала, что Роман с такой легкостью откажется от разведки… не захочет все время быть там, в этих диких зарослях.

Китти покачала головой:

— Нет, он все равно любит эту глушь! Он всегда мечтал о Кентукки — всегда, с самого начала, и я это прекрасно знала.

Помолчав немного, они прислушались к звонкому стрекоту кузнечиков, кваканью лягушек, доносимым теплым ветром с реки.

— Тебе очень повезло, Китти, — наконец сказала Ребекка, чуть наклоняясь к ней. Лицо ее скрылось в тени. — Для него это поистине благословенно, и для тебя тоже… Все здесь так изменилось, и Роман умеет меняться вместе со всем. А Дэниэлу… — Она глубоко вздохнула. — Дэниэлу очень трудно приспособиться к этим переменам.

— Он все еще хочет переехать в Лаймстоун? — спросила Китти.

— Да. Теперь, когда на Огайо началась навигация, он хочет открыть там таверну. Можешь себе представить? Дэниэл — хозяин корчмы! — Она вздернула свои сильные широкие плечи. — Может, это и к лучшему… Все эти годы я повсюду хвостом таскалась за ним вместе с детьми. Надеюсь, сумею выдержать еще один переезд… если только Дэниэл обретет там счастье и успокоится.

Китти принесла Роману в гостиную кофе, источающий аромат добавленного в него бренди: ему нравилась эта смесь, и Роман всегда выпивал по кружке даже в самую жаркую погоду. С бренди или ромом. Такая процедура стала в их доме чем-то вроде ритуала: Роман сидел на своем виндзорском стуле перед чашкой кофе с трубкой в руке, а Китти рядом с ним принималась либо за починку белья, либо за вязание. Сегодня ей было вдвойне хорошо: Роман только что вернулся из Данвилла после конвента — как раз к ужину.

Мальчики крепко спали, да и незаменимая Эстер улеглась несколько минут назад… Китти, устроившись поудобнее в одном из стульев-качалок, пододвинула к себе корзинку с рваными носками.

— Ну а теперь, — сказала она, заглянув мужу в глаза, — расскажи-ка мне поподробнее о том, что происходило в Данвилле.

Роман фыркнул, вынимая изо рта мундштук:

— Любимая, наконец-то я дома, и ужасно этому рад! Неужели нам не о чем больше поговорить, кроме как о политике? Судя по всему, мальчики чувствуют себя отлично. Чем они здесь занимались в мое отсутствие?

— У Трейса прорезались зубки. Кажется, он так обрадовался твоему приезду, что забыл сообщить тебе об этом, а Полли Латтрем через несколько дней после вечеринки родила еще одного мальчика и после восемнадцатичасовых родов призналась нам с Эстер, что больше никогда не будет заниматься с Томом любовью!

Роман несколько оживился, но Китти видела, что две морщинки у него на переносице так и не разгладились — значит, что-то по-прежнему беспокоило его. И она отважилась спросить его напрямую:

— Что с тобой, Роман? Что тебя тревожит?

— Ничего, — неохотно буркнул он.

— Роман…

Он криво усмехнулся:

— Боже мой, Китти Джентри, тебе крупно повезло, что я из породы верных мужей! Ты, наверное, прогнала бы меня, если бы я был другим.

— Несомненно! — с притворной суровостью воскликнула она.

Пожав плечами, он все рассказал ей.

— Меня выбрали делегатом и поручили вместе с Джорджом Матером представить петицию легислатуре. Но теперь я жалею, что не отказался. — Трубка его потухла, и Роман напрасно нетерпеливо прижимал ее большим пальцем.

— Роман, я ничего не понимаю, — сказала Китти, поднеся ему горящую свечу.

Он прикурил трубку, и облачко дыма поднялось у него над головой. Роман откинулся на спинку стула.

— Ты мне так и не ответил, — напомнила она мужу.

Он громко рассмеялся и перетащил ее со стула к себе на колени.

— Роман! — взвизгнула она, стараясь держать подальше пламя свечи.

Улыбаясь, он взял у Китти свечку и воткнул ее в подсвечник.

— Никогда не думал, что моя жена превратится в зануду… но если тебе непременно хочется докопаться до всех моих мыслей… — Он замолчал, не зная, как ей получше объяснить. — Я хочу отказаться от этой миссии, потому что понимаю, как сильно буду по тебе тосковать… и по мальчикам тоже. Эти двенадцать дней вдали от вас показались мне вечностью… И если теперь еще новая разлука…

Китти вздохнула, заглядывая в его глаза. Она испытывала к нему такую нежность, что готова была разреветься… или закричать. Разве можно быть такой счастливой?! Она провела пальцем по его щеке.

— Тебе нужно ехать, — серьезно сказала она. — Кроме того, лучше тебя с этим никто не справится.

Роман поморщился, на лоб его набежали морщины, рыжие брови сошлись на переносице.

— Нужно строить мукомольную мельницу в устье ручья — лучшего места не найти: можно будет молоть не только наше зерно, но и зерно других фермеров за небольшое вознаграждение или за часть урожая. И еще этой осенью я хотел соорудить канал со шлюзом на реке, пока вода в ней не поднялась, — задумчиво произнес он.

— Ну и что же? Можешь заняться и этим! — не возражала Китти. — У тебя до отъезда еще куча времени! И потом, во всем можно положиться на Тома Латтрема: он со своими парнями продолжит работы, когда ты уедешь.

Отложив трубку, Роман привлек Китти к себе. Поцеловав ее, он запустил руку под ее тонкую блузку.

— Может, поговорим об этом завтра?

— А вдруг Эстер еще не уснула? — прошептала Китти, почувствовав знакомое теплое набухание, которое росло с каждой секундой. Двенадцать дней они не виделись — слишком долгая разлука.

— Ну, тогда…

Глаза его заблестели, он улыбнулся, поставил Китти на ноги и, взяв ее за руку, потянул к двери. Они выбежали из дома. Оказавшись во дворе под необъятным ночным небом, они добежали до родника и, сдерживая смех, устремились в лес. Остановившись возле высоких густых кустов бузины, они, запыхавшиеся, наконец громко рассмеялись.

— Господи, Господи… как же я тебя люблю, родная моя… — сказал Роман, опускаясь с ней на мягкую, сладко пахнущую траву и прижимая ее к себе.

— Роман! — полусерьезно упрекнула она его. — Нельзя же здесь заниматься этим!

— Почему?!

Он лег на нее, и снова в ее горле забулькал смех, ставший вдруг совершенно другим из-за охватившего ее острого желания.

— Нас могут увидеть… — тревожно прошептала Китти, невольно выгибаясь под ним, когда он начал расстегивать пуговицы на ее платье. Его руки жадно гладили ее столь желанное тело.

— Кто же… скажи, кто услышит? — он нашел губами ее губы и крепко прильнул к ним.

— К-кто-нибудь, — пыталась выдохнуть она между поцелуями. — Может… кто-нибудь из Латтремов… или…

— Все уже давно спят.

И она, отбросив стыдливость, крепче прижалась к нему всем телом.

Роман вернулся с востока с хорошими новостями: легислатура с одобрением отнеслась к представленной кентуккийцами петиции, хотя и с некоторыми оговорками. В принятом законодателями билле говорилось, что вопрос об отделении должен быть ратифицирован Континентальным конгрессом не позднее первого июня следующего года, и в соответствии с этим Кентукки «в надлежащее время» мог быть принят в Федеральный союз. Законодатели постановили, что необходимо созвать новую ассамблею делегатов в Данвилле на которой они от имени всех добропорядочных людей округа заявят, что народ действительно требует превращения Кентукки в отдельный, независимый штат.

Роман был доволен результатами как своей поездки, так и возвращения домой: Том Латтрем с сыновьями поддерживал полный порядок в доме, работы по строительству мельницы не останавливались, и все с нетерпением ожидали доставки больших каменных жерновов, заказанных Романом на востоке.

Весна пролетела незаметно, наступило лето, и дни рождения их мальчиков снова были отмечены вечеринкой, но на сей раз без участия Дэниэла и Ребекки, которые теперь жили в Лаймстоуне. Китти никак не могла поверить, что целый год прошел с того момента, когда они сидели с Ребеккой на кухне, разговаривая всю ночь. Она так скучала по ней!

Когда Трейсу исполнилось три годика, Китти начала удивляться тому, что не забеременела снова, и поведала свое разочарование Эстер и Полли. Это происходило явно не от их с Романом плохого старания…

— Одна старая врачиха, с которой я была знакома долгие годы, сказала мне, что если мы будем заниматься этим с Плизом в полнолуние, — сообщила Эстер, — то я точно попадусь. Но, как видишь, ее предсказания не сбылись.

А Полли сказала:

— Это все потому, что Бог любит тебя и бережет! Он хочет, чтобы ты немного отдохнула перед очередными родами. Ты только посмотри на меня! — запричитала она, указывая на свой округлившийся живот.

И они втроем пошли в глубь двора, чтобы полюбоваться клумбой Эстер, на которой она посадила наперстянку…

После того как колесо, приводящее в движение жернова мельницы, было поставлено на место, Роман приступил к проведению своей избирательной кампании по выборам в конвент. Он раздавал написанные от руки листовки, в которых разъяснял свою позицию в отношении будущего округа.

Фландерс Кэллоувэй по пути в Крэб-Орчард, где он собирался купить лошадь, остановился у них переночевать и за кружкой бренди сказал, что Роман выиграет, стоит ему лишь пошевелить пальцем.

— Ни одному человеку люди в округе Мэдисон так не доверяют! — заверил он женщин.

Фландерс сообщил Роману, что получил письмо от Дэниэла. Вся семья Бунов жила хорошо, открытая ими таверна процветала, но в тех местах с каждым днем росла угроза нападения индейцев: они крали у поселенцев лошадей, унесли даже одного мальчика, который безрассудно далеко отошел от своей хижины, а мужчине, работавшему на участке, проломили череп и сняли скальп. Не проходило и недели, чтобы не пропал кто-нибудь из поселенцев, плывущих по Огайо к Лаймстоуну: индейцы нападали на них в пути. Дэниэл утверждал, что шоуни все больше наглеют, и, по его мнению, нужно было что-то предпринимать, иначе снова наступит время, когда никто не сможет чувствовать себя в безопасности.

В тот день Роман получил известие о своем избрании делегатом на созываемый в сентябре конвент, но в это время прибыли жернова, и о предстоящем конвенте на время забыли.

Жернова были установлены за сутки, и впервые воду направили по каналу к шлюзу. Русло канала все время сужалось, сдавливая поток с обеих сторон, и наконец он со свистом стремительно вырвался на свободу. Большое колесо, вздрогнув, начало медленно, со скрипом вращаться, поднимая фонтаны брызг.

Весть о том, что мельница семьи Джентри заработала, быстро разнеслась по всему округу. Сбор нового урожая был не за горами, и многие поселенцы приезжали к Роману домой или останавливали его на улицах города, чтобы договориться о помоле зерна и о приемлемой для обеих сторон цене. Бунсборо стал теперь открытым городом — частокол вместе с воротами давно снесли.

Один парень, сухопарый и такой же изношенный, как лемеха от плуга, которые он привез поточить, подошел к нему в кузнице Оливера Бурдетта.

— Но у меня мало денег! — предупредил он, выдвинув вперед тяжелую челюсть, словно ожидая, что придется дать бой и за то, что еще осталось в кармане.

Роман вспомнил, что уже видел его: он приехал в Бунсборо около года назад, может и раньше, как и многие подобные ему, которые, прослышав о плодородных землях Кентукки, перевалили через горный хребет с одним только выводком детишек да превратившейся в старуху женой — без сельхозорудий и без гроша в кармане — в надежде приобрести все на месте, решительно настроенные поймать удачу за хвост.

— Неважно… — тихо сказал Роман. — Будем молоть на паях.

Собеседник, засунув руки в карманы бриджей, подозрительно изучал Романа.

— И каким же будет этот пай, мистер Джентри?

— Таким, какой ты сочтешь справедливым! — резко бросил Роман.

Его сузившиеся глаза сразу расширились, а кадык заходил ходуном. Кивнув, парень подошел со своими мехами к Оливеру, который старательно прятал улыбку.

Роман привел подковать Заката. Загнав его в донник с грязным полом, покрытым соломой, он снял седло. Это была та самая лошадь с отметиной на копыте, за которой он шел по следам до лагеря шоуни, где увидел скальп старого полковника… и едва не погиб. Он ласково поглаживал стройное животное по холке.

В кузнице пахло сеном, дымом от горна и свежим конским навозом. Роман хлопотал возле лошади, когда услышал, как парень, с которым он только что разговаривал, позвал его.

— Меня зовут Морган, — представился он. — Енох Морган. И у меня пока нет ничего, кроме честности, мистер Джентри, а потому хочу признаться, что не голосовал за вас на последних выборах. Но в следующий раз проголосую.

С этими словами он подошел к видавшему виды фургону. Его старая кляча гуляла под жарким бронзовым послеполуденным солнцем.

— Судя по всему, вы приобрели еще одного избирателя, Роман, — улыбнулся Оливер.

Роман, сдвинув на затылок кожаную шляпу, глядел вслед фургону, пылившему по дороге. «Нет, — думал он, — я не хочу завоевывать голоса таким способом… Но все равно сделаю все, что смогу, чтобы помочь таким людям, как Морган, прочно встать на ноги».

И в этом большую помощь может оказать свободное передвижение товаров по Миссисипи, если удастся переубедить Континентальный конгресс не идти на сделку с испанцами, передавая им все права западных поселенцев на этот водный путь…

Вернувшись домой, он приказал Тому Латтрему разрешить Еноху Моргану самому установить приемлемый для него размер пая, когда тот привезет для помола свое зерно.

Стремительно приближался день, когда ему предстояло отправиться в Данвилл, и Китти спешила привести его одежду в порядок. Просто неприлично, убеждала она его, делегату конвента являться на заседание в чем-нибудь ином, кроме черного шерстяного камзола и новомодной жилетки.

— Я бы явился туда и в этих грязных бриджах, — ухмыльнулся Роман, но было ясно, что он, конечно же, уступит ей, как это бывало и прежде.

Однако накануне его отъезда прискакал курьер с коротким, нацарапанным на клочке бумаги посланием от Бена Логана, который требовал, чтобы Роман немедленно явился в Лаймстоун. Записка была подписана Логаном с перечислением всего состава его командования. Роман сразу понял, о чем идет речь: независимо от того, получат или не получат они разрешение из Ричмонда, административного центра Виргинии, они собираются выступить против индейцев.

Гонец, наскоро опустошив тарелку с едой, поскакал дальше. Выезжая со двора, он чопорно приподнял свою грязную потную шляпу перед Китти и Эстер. Роман еще раз прочитал послание и протянул его Китти.

Пробежав его глазами, она тревожно взглянула на мужа:

— Значит, ты едешь?

— Конечно. Полицейский скаут обязан подчиняться своему генералу, как и любой другой боец.

— Но ведь конвент, Роман…

— Подождет.

О камзоле, жилетке и лучших полотняных рубашках Романа сразу было забыто. Китти положила в седельную сумку холодную маисовую лепешку с ветчиной; схватив два больших яблока с вазочки на столе, отправила их туда же.

Роман сообщил Тому Латтрему о том, что произошло, и отдал ему распоряжения по хозяйству в свое отсутствие. Потом подошел к дому, ведя под уздцы Заката.

Он поднял на руки Трейса.

— Ну, ты будешь послушным, малыш? Будешь делать все так, как велит мама?

— Буду! — важно пообещал Трейс, крепко обнимая его за шею.

Его личико исказилось от смутной тревоги: он чувствовал, что сегодня отец, уезжая, настроен не так, как всегда. Роман тоже стиснул его в объятиях и, крепко поцеловав, спустил на землю.

— Ну а на тебя, сынок, — повернулся он к Майклу, — я могу целиком положиться.

— Да, сэр, — ответил Майкл и, спохватившись, поправился: —…папа.

Роман крепко обнял его. С улыбкой обернувшись к Китти, он воскликнул:

— Ну вот видишь — еду все-таки в грязных бриджах!

Оба испытывали какое-то странное чувство, словно вернулись в давно ушедшее прошлое. С кухни до них донесся металлический лязг дверцы плиты — это уже попрощавшаяся с Романом Эстер ставила в печь кастрюлю с яблоками. Возле хижины Латтремов Селия с одной из сестер поливала кусты смородины… Коровы паслись возле кромки леса.

Ветер ворошил пряди волос Китти, и Роман видел давний тревожный испуг в ее глазах, хотя она изо всех сил бодро улыбалась.

— Я скоро вернусь! — твердо пообещал он. Помолчав немного, добавил: — Как только смогу. — Он наклонился поцеловать ее, и она порывисто прильнула к нему.

— Побереги себя, Роман Джентри… — прошептала Китти давнее заклинание.

Вскочив в седло, он с места пустил жеребца рысью. Доехав до стоявших вдалеке деревьев, он обернулся и прощально махнул рукой. Им овладело какое-то непонятное возбуждение. Прошло уже четыре года после их похода под предводительством Кларка на север, к реке Огайо; четыре года он был фермером и политиком. Ему уже тридцать пять. Сохранились ли у него сейчас тот же острый глаз, та же уверенная, твердая рука?

— Конечно, черт подери! — вдруг громко воскликнул он, почувствовав одушевление от возможности еще раз испытать себя.

Роман легко постукивал пятками по красно-коричневым бокам лошади, постоянно наклоняя голову, чтобы избежать ударов хлестких веток. Он улыбался. Он сделал выбор и был им вполне доволен.

Общий зал в таверне Дэниэла был просторным и радовал глаз, несмотря на простые, немудреные столы и стулья. Полы из белого дуба, выскобленные речным песком, тускло блестели. Оловянные кружки выстроились на полке, а железные кастрюли теснились на громадном камине. Дэниэл явно процветал.

Роман разглядывал старого друга, сидя за столом напротив. Ему показалось, что он никогда еще не видел такого… домашнего Дэниэла. Он сильно располнел с тех пор, как Роман видел его в последний раз.

— Я получаю намного больше заказов на обмер участков, чем могу справиться. К тому же мне удалось кое-что застолбить для себя и детей, — сказал Дэниэл. — Пару участков.

— Ничего себе пару! — фыркнул сидевший слева от Романа Саймон Кентон. — Ты, Роман, разговариваешь с мужиком, который очень быстро сколачивает себе состояние… по крайней мере, занимаясь землей.

Дэниэл ухмыльнулся, а Бен Логан, сидевший напротив Кентона, утвердительно кивнул:

— Он прав, и я не знаю человека, который достоин этого больше, чем Дэниэл.

Было уже поздно, но за столиком возле камина все еще сидели посетители — два речных лоцмана, направлявшихся в Луисвилл. К ним подошла Ребекка — узнать, не принести ли еще отличного тушеного мяса или пару кружек пунша. Но они, позевывая, отказались, после чего Ребекка подошла к столику мужа.

— Не хотите еще пунша? — Она улыбалась, но по лицу было видно, как устала она за день.

— Мы и сами можем принести. Почему ты не ложишься спать? — спросил Дэниэл.

— А майор Макгэри? Разве он не должен поесть, когда вернется?

— Неужели Макгэри здесь? — удивился Роман и услышал, как тихо выругался Саймон Кентон.

Майор не пользовался уважением среди офицеров, особенно после его роковой роли в разгроме у Голубых ручьев.

— Да, — ответил Дэниэл. — Он вчера приехал. — И обратился к Ребекке: — Можно оставить для него тарелку с едой у камина. Он, скорее всего, сейчас играет: говорят, у него страсть к азартным играм.

Ребекка кивнула.

Мужчины потягивали из кружек крепкий напиток, и когда в зале никого кроме них не осталось, перешли к обсуждению поставленной перед ними задачи.

— Мы располагаем сведениями, — начал Логан, — что племена вобаш, майами, пианкешо и веа ведут переговоры с племенем шоуни о создании конфедерации.

— Да, — откликнулся Кентон. — И если сейчас им не помешать, то потом придется заплатить дорогую цену.

Брови Логана почти сошлись на переносице.

— Детройт до сих пор занят этими проклятыми англичанами, несмотря на то, что по Парижскому договору это американская территория. Похоже, британцы опять взялись за старое: недавно недалеко отсюда были захвачены несколько их воинов-индейцев с новенькими, с иголочки, британскими ружьями.

— О небо! — поморщился Логан. — Хорошо им на востоке говорить о «законе, не допускающем вторжения», который запрещает нам переправляться на тот берег Огайо ради собственной защиты! Ведь вырежут не их жен и детей!

Роман кивнул.

— Джордж Кларк уже выступил?

— Да, — ответил Дэниэл. — Две недели назад. Они отправились к лагерям индейцев вобаш. Он нанесет удар там, а мы выступим против шоуни.

— Переправим под покровом темноты наших людей через реку, — предложил Логан, — и попытаемся застать их врасплох. Захватим в плен как можно больше индейцев, чтобы потом обменять их на белых пленников.

— Сколько всего бойцов? — спросил Роман.

— Около семи-восьми сотен. Нам пришлось хорошо потрудиться, чтобы собрать отряд Джорджа, а мне не нужно было даже повторять приказ: кентуккийцы сразу же выступили против шоуни.

Не сговариваясь, мужчины дружно подняли кружки.