Райский остров

Глава 33

– Корабль! Смотрите, корабль! – кричала на бегу Лидия.

Маргарет схватила под мышку Аннабель и, вооруженная коробком спичек, помчалась за девочкой к пляжу.

На горизонте и вправду виднелся силуэт корабля. Маргарет огляделась в поисках Хэнка. Он стоял довольно далеко от нее, там, где соорудил свой сигнальный костер. Он не пришел в хижину прошлой ночью, и она не знала, где он провел ее. Она пристально смотрела за тем, что он будет делать, зажжет ли костер, или он в таком отчаянии, что просто позволит судну пройти мимо, не пытаясь привлечь его внимание. Для него это будет отличным выходом из положения. Он опять сможет убежать от жизни. Маргарет посмотрела вслед Лидии, которая бежала к Теодору. Мальчик сидел на камне и следил за кораблем. Потом, зажав спички в руке, взглянула на Хэнка. Едва заметный дымок закурился там, где он стоял. Слава Богу! Он зажег костер. Руки ее дрожали, когда она достала спичку и принялась разжигать свой.

Маргарет бродила по хижине, рассеянно собирая вещи, которые, по ее мнению, следовало взять с собой. Внезапно, обуреваемая сомнениями, она остановилась и взглянула в окно. Нет, все в порядке. Корабль становился все больше и больше, приближаясь к острову. Очевидно, их заметили. Впрочем, она беспокоилась уже о другом. Хэнка нигде не было.

Маргарет достала свое платье, вздохнула и упаковала его. Затем положила в чемодан фрак Хэнка. Через несколько минут ей удалось сосредоточиться на том, чтобы паковать вещи. Она делала все молча. Дети тоже притихли. Лидия уложила в маленький ящик куклу, гребни и ожерелья и теперь тихо сидела, обнимая Аннабель. Коза тоже была рядом, она, как обычно, жевала водоросли.

Теодор уселся на кучу своих вещей и бейсбольного снаряжения Хэнка. От него не было слышно и слова.

– Теодор!

Мальчик обернулся и взглянул на нее.

– А где Мадди? Где бутылка?

Ребенок отвел глаза.

– Ты уже взял ее с собой?

Он покачал головой. Внимательно присмотревшись, Маргарет подошла к мальчику и обняла его за плечи.

– Теодор?

– У меня нет больше бутылки. – Опустив голову, он разглядывал свою кепку.

– Ты потерял ее? Мы поможем тебе, поищем все вместе.

– Я бросил ее в море.

– Почему? Ты загадал свое последнее желание?

Он кивнул.

– Ты попросил, чтобы нас нашли?

Мальчик ничего не ответил.

Маргарет чуть-чуть подождала, потом спросила:

– Ты не хочешь сказать мне, что ты загадал?

Мальчик отрицательно покачал головой. Она минуту раздумывала, следует ли ей настаивать, но пришла к выводу, что теперь это уже не важно.

– Теодор, посмотри на меня.

Он медленно поднял голову.

– Все в порядке. Это твое дело. Положи свои вещи в этот сундук, чтобы мы могли отнести их на пляж.

– А как же Хэнк?

Лидия тут же подняла голову. Затаив дыхание, дети ждали ответа.

– Я не знаю, где он сейчас.

– Может быть, нам поискать его?

– Он же видел корабль, Теодор, и зажег сигнальный огонь. Он придет...

«Если захочет», – добавила она про себя.

Через полчаса они притащили вещи к кромке воды и стали ждать лодку с корабля, шедшую к ним на веслах. Маргарет одной рукой обнимала за плечи Теодора, другой – Лидию, которая держала Аннабель. Чем ближе подходила лодка, тем больший ужас охватывал Маргарет. Она обернулась и в который раз тщетно обвела взглядом пляж. Хэнка нигде не было: ни на пляже, ни в джунглях, ни на опушке пальмовой рощи.

Он может остаться на острове и больше не бояться прошлого. Избежать необходимости принимать решение. Может, он избрал такой путь?

Лодка уже приблизилась настолько, что были видны лица матросов, а Хэнка все не было. Он не придет. Маргарет обернулась к детям, не зная, что сказать, как им объяснить. Вот уже начали грузить их вещи, а Теодор и Лидия все ждали Хэнка, вглядываясь в берег.

– Это все, мадам? – спросил Маргарет старший матрос.

– Смотрите! – вдруг закричал Теодор и принялся прыгать от радости. – Вот он! Это Хэнк, смотрите!

Маргарет обернулась. Хэнк неспешно шел к ним по пляжу.

Хэнк стоял у поручней рыболовного траулера из Британской Новой Гвинеи и смотрел на исчезающий вдали остров. Он становился все меньше и меньше. Уже нельзя было различить белый песок и зеленые деревья, все слилось в тонкую полоску. Остров, на котором его жизнь началась снова, был неотличим от линии горизонта. Он услышал какой-то шорох и обернулся. Сзади стояла Смитти, держась за железные поручни трапа. Она тоже молча смотрела на остров. Они еще не разговаривали друг с другом ни разу со вчерашнего дня.

Внезапно Хэнк понял, что на ее лице написано то же самое чувство потери, которое ощущает и он сам. Он закрыл глаза, а когда открыл их, Смитти уже не было. Хэнк остался смотреть на исчезающие вдали контуры острова. Судно разрезало голубые просторы, направляясь к Папуа, Порт-Моресли, к территории Великобритании. Это получилось весьма удачно, достаточно безопасно, так как входило в зону юрисдикции Великобритании. Оттуда можно добраться до Австралии или Новой Зеландии, а там затеряться среди тысяч таких же, как и он, людей без прошлого.

Все складывалось отлично. Можно убежать и спрятаться. Он долго бездумно смотрел на воду, но в конце концов, глубоко вздохнув, принялся размышлять. Смитти права, он действительно изо всех сил всегда убегал от жизни. Сейчас ему это было так ясно. Но только он убегал не от прошлого. Все эти годы ничего не менялось. Он бежал от будущего. Именно будущее страшило его.

Легче было бежать, чем попробовать что-то по-настоящему стоящее, к чему можно привыкнуть, бежать, прежде чем попасть в ловушку, или затесаться туда, где ты чужой. Глядя на воду, он вспоминал то чувство, которое испытал тогда, в порту, после того как убежал из тюрьмы. Ему показалось, что он всюду чужой: вне стен тюрьмы и внутри ее. Он долго стоял так и думал: предавался любимому занятию Смитти.

Для него очевидно было, что у человека очень мало шансов изменить заданный порядок вещей. Может быть, Смитти – последняя для него возможность это сделать. Проклятие, нет, не это самое главное. Смысл в том, сумеет он удержаться и не убежать сейчас или нет. Ради нее и ради детей. Может статься, он всегда чувствовал себя всюду чужим потому, что у него не было Смитти, не было детей. Он никогда не любил настолько ни одну женщину.

Может, не важно, каков мужчина, важно то, кто с ним, чтобы он не был чужаком. Где-то в тайниках души (а он-то всегда был уверен, что и души у него нет) он знал, что ничего в жизни ему так не хотелось, как удержать Смитти и детей.

Но, черт побери, ему было страшно. Он боялся потерять их, как будто что-то внутри его дрожало от ужаса неминуемого расставания, как будто они могли выскользнуть, пройти как песок сквозь пальцы. И он не мог придумать, как их удержать.

Услышав свое имя, Маргарет оглянулась и увидела Хэнка в дверях их маленькой каюты. Сердце у нее сильно забилось. Он снова очень тихо позвал ее. Предательская дрожь прошла по всему ее телу, хотя Бог свидетель, как ей хотелось сдаться, утешить его, сказав, что все будет хорошо, подойти к нему, согласиться бежать куда глаза глядят, уверить, что ее сердце с ним и давно готово на жизнь вдали от всех, если ему этого хочется.

Он встал в полосу света. Господи, какой он огромный, особенно в этой маленькой каюте.

– А где дети?

– Там. – Она кивнула на соседнюю дверь.

Он посмотрел туда, куда она показала, и перевел взгляд на нее. Казалось, он не может насмотреться, как будто это самое важное занятие в его жизни. Привычным жестом засунув руки в карманы, он огляделся, тщательно избегая встретиться с ней глазами. Изучив как следует пол, он сообщил то, зачем, видимо, пришел:

– Я на этот раз не убегу.

Маргарет была не в силах пошевелиться, боясь поверить в то, что услышала. Сердце ее забилось так сильно, что казалось, его биение слышит и Хэнк. Она была смущена и испугана.

– Смитти.

Она отвела взгляд.

– Ты слышала, что я сказал?

Она покачала головой. Хэнк вдруг усмехнулся:

– Спорим, ты хочешь заставить меня сказать это дважды.

– Что?

– Я не собираюсь никуда убегать.

Она все еще не могла поверить, закрыла глаза и выдохнула, отметив как-то машинально, что, оказывается, сдерживала дыхание. В горле был комок, а в глазах стояли невыплаканные слезы. Через мгновение она была в его объятиях.

Они поженились в Морсби в маленькой церкви, стоящей на высоком утесе, у подножия которого волны разбивались о камни. Церковь была ослепительно белого цвета, с высоким шпилем и деревянными зелеными ставнями на узких окнах. В этой самой обыкновенной церкви происходила церемония венчания, подобной которой здесь не было никогда.

Невеста пришла в церковь босой и в шелковом розовом бальном платье. В ее светлых волосах были орхидеи. Щиколотки и запястья обвивали браслеты, сплетенные из местных цветов. Она шла по проходу между скамьями с двухгодовалым ребенком на руках – девочкой в белом платьице.

Рядом с невестой стоял маленький мальчик, одетый во все новое с ног до головы. На курточке блестели медные пуговицы, а лицо сияло от неописуемого восторга, даже счастья. С ними еще была девочка постарше, одетая в бело-розовое платье, с огромными бантами такого же цвета в косах.

Жених был одет в шикарный фрак с белым галстуком, на рукавах сияли жемчужные запонки.

Странным завершением его наряда была бейсбольная кепка, надетая козырьком назад. Все они были в прекрасном настроении, никто не нервничал, не суетился, ни о чем не спрашивал. Никакой сутолоки, ни одного гостя. Никого, кроме этой маленькой семьи.

Малышка вытащила цветок из прически невесты и пыталась украсить им свои волосы. Вскоре она захныкала, так как ей не удавалось его никуда пристроить, и цветок, конечно, упал на пол. Жених поднял его, заткнул за бантик девочки и, погладив ее по головке, сказал, что она великолепна, потом повернулся к невесте и добавил:

– Очаровательна, как твоя мама.

Маргарет стояла подле Хэнка и детей и слушала священника. Теодор ерзал на своем месте. Уголком глаза она видела, как Лидия ущипнула его, потом прошептала что-то на ухо. Наверное, убеждала стоять спокойно. Маргарет улыбнулась и обвела глазами церковь. Если бы даже она задумывалась раньше, какова будет ее свадьба, то такое никогда не пришло бы ей в голову. Маргарет Смит, известный адвокат, разутая, с одним ребенком на руках и двумя детьми рядом, выходит замуж за неотесанного дикаря, бывшего игрока в бейсбол, к тому же осужденного, пусть и ложно на пожизненное заключение. Впрочем, она точно знала про себя, что находится именно там, где ей суждено быть.

Священник обратился к Хэнку:

– Есть ли у вас кольца для благословения?

Маргарет знала, что их нет, но ей было наплевать. Ее совершенно не волновали формальности, иначе она пришла хотя бы в туфлях. Но Хэнк похлопал себя по карманам. Потом нащупал что-то в кармане брюк. Усмехнулся и протянул священнику раскрытую ладонь. Там лежала огромная розовая жемчужина.

– Благословите это, святой отец. Совсем скоро это будет ее обручальным кольцом.

Маргарет смотрела на своего мужа, удивляясь, что он предусмотрительно приготовился к вопросу священника. Мысленно она дала себе слово, что впредь никогда не будет недооценивать его. Хэнк подмигнул ей, пока остолбеневший святой отец благословлял залог их любви и передавал его обратно. Хэнк, улыбаясь, вложил огромную жемчужину в руку Маргарет и спросил потихоньку:

– Ты плачешь?

Она кивнула, глаза ее наполнились слезами волнения и восторга. Хэнк неодобрительно покачал головой, но это ее не остановило. Она плакала, когда священник наконец объявил их мужем и женой, плакала, когда Теодор, подпрыгивая, кричал:

– Поцелуй ее, поцелуй!

Плакала, и когда муж ее целовал, и когда вдруг подхватил ее и Аннабель на руки и понес из церкви, а дети бежали следом и смеялись от радости. Это было донельзя глупо – плакать сейчас, ведь никогда в жизни она не была так счастлива.

Хэнк стоял на балконе номера, который они сняли в отеле Морсби, расположенном в центре набережной.

Внизу лежал залитый лунным светом залив. Хэнк видел несколько судов, стоящих на рейде и у причалов. Свет их фонарей отражался в черной воде. Через два дня они и сами отплывали на американском лайнере, который должен был прибыть в Морсби завтра утром. Через три недели они будут в Сан-Франциско. Три недели.

Тяжело вздохнув, Хэнк оперся о деревянные перила и погрузился в не очень-то веселые думы о будущем. Несмотря на то что было уже поздно, на улице внизу кипела жизнь, грохотали пролетки и экипажи, чувствовалась близость порта.

– Они заснули.

Он обернулся на звук голоса Смитти и прислонился спиной к перилам. Она стояла в ореоле света лампы, горевшей в комнате. Судя по всему, она только что выкупалась, волосы были еще влажными, одета она была в платье с оборками, которое они купили утром вместе с детской одеждой в лавке за углом. Наверное, он должен был что-то сказать по поводу того, как она выглядит. Муж он или кто?! Но, честно говоря, ему было наплевать, что на ней надето. Лучшей, на его взгляд, одеждой Смитти была ее «иди-ко-мне» улыбка.

Хэнк подошел к ней, обнял за плечи и повел внутрь.

– Давай выйдем.

Он закрыл за собой балкон, потом на всякий случай проверил дверь комнаты, за которой спали дети. Теодор выходил оттуда раз пять после того, как разделся и лег спать.

– Он уснул. Я проверила.

Хэнк покачал головой.

– Этот ребенок говорил пятнадцать часов подряд.

Смитти засмеялась.

– Он был очень взбудоражен.

Они помолчали немного, потом Хэнк произнес вслух то, о чем думал:

– Интересно все-таки, какое последнее желание он загадал?

– Не знаю, он отказывается сказать даже Лидии.

– Может быть, он попросил у джинна, чтобы нас подобрало какое-нибудь судно?

– Я так не думаю. В церкви на лице его сияла довольная улыбка. Может, он попросил то, чего ему всегда недоставало?

Хэнк недоуменно уставился на нее.

– Чего?

– Теодор всегда хотел, чтобы у него был отец.

Он лукаво улыбнулся.

– И добился своего, только что он будет со мной делать?

– Лет тридцать будет висеть у тебя на шее.

Они рассмеялись, Хэнк нежно взял ее за подбородок и, глядя в глаза, тихо спросил:

– А ты, дорогая? Что ты собираешься со мной делать?

– Буду вешаться тебе на шею лет тридцать.

Хэнк расхохотался и крепко-крепко обнял ее. Она слегка отстранилась, одарила его улыбкой, о которой он мечтал, и прошептала:

– А что ты собираешься со мной делать?

Хэнк с готовностью стал расстегивать крючки на ее платье один за другим. Улыбка, другая, ласка, другая, сильнее забилось сердце, и платье куда-то соскользнуло. Он подхватил ее на руки и понес в постель.

– Я буду любить тебя, дорогая, лет тридцать.