Раздвоение чувств

12

Дом был продан так быстро, что я даже удивилась. Но после сообразила, что для всех наше жилище оставалось домом знаменитого писателя Джеффри Халса, духом которого до сих пор пропитаны все стены. Я чувствовала, что так и было, только не могла понять, почему отец не защитил меня в тот страшный день? Или он заранее знал, что все обойдется, но почему-то хотел, чтобы я прошла через весь этот ужас?

В подарок новым жильцам я оставила запасной комплект всех отцовских книг, и в последнюю ночь в Гринтауне, которую я провела в лучшем отеле города, представляла, как они обрадуются. Хотя могло оказаться, что дом купили совсем не потому, что там жил Джеффри Халс, и книги они просто выбросят, чтобы лишняя пыль не скапливалась.

Номер в отеле я выбрала подороже, чтобы своим великолепием он вытеснил из моей памяти наш старый дом. Столько лет я мечтала, как можно дальше уехать от Гринтауна, а теперь не могла избавиться от тоскливого нежелания отрываться от этой земли.

О Дэвиде я запрещала себе даже вспоминать, но стоило на улице появиться высокому черноволосому парню, как мое сердце падало в холод, и подкашивались колени. Однако самого Дэвида я так ни разу и не встретила. К счастью, конечно, иначе я могла бы и не удержаться на том уровне достоинства, который мне хотелось сохранить. Он ведь должен был думать, что я не испытываю к нему ничего, кроме презрения.

Но Дэвид снился мне каждую ночь. И темные глаза его улыбались, как в ту нашу единственную ночь. И тело мое во сне раскрывалось ему навстречу с тем же нетерпением. И снова все было так, как мне и не мечталось еще накануне. Мы снова твердили друг другу, что счастливы. И этим утром, и следующим, и через десяток лет. Мы должны были быть так счастливы…

Почти всегда я просыпалась в слезах, которых сама стыдилась, и долго лежала в постели, вживаясь в ту реальность, от которой отвыкала за ночь. В реальность, в которой не было счастья, не было любви, не было Дэвида. А были только притворство, ложь, ненависть, жадность… Зачем я возвращалась сюда снова и снова? Пока я не находила ответа. Но, проснувшись окончательно, опять запрещала себе думать о нем.

Для этого необходимо было постоянно забивать свою голову чем-то другим, хоть старыми стихами, хоть детским считалочками, если ничего поумнее не приходило на ум. А я совсем отупела за это время, потому что Дэвид просто высасывал мои мысли, и все заполнял собой.

Новости я не слушала, и не знала: начала ли Джун действовать. Она могла решить выждать, но могла и все провернуть быстро, пока Том не пришел в себя и не стал охотиться за ней. Впрочем, что с ними будет, мало волновало меня.

Порой мне даже казалось, что это было не со мной. Что я просто вспоминаю какой-то триллер с ярко выписанной любовной линией, который посмотрела несколько лет назад. Оттого воспоминания так смутны, а лица словно подернулись дымкой. Кроме одного лица…

Последний вечер в Гринтауне я решила отметить в ресторане отеля. Вечернее платье у меня было только одно, отец подарил мне его на восемнадцатилетие, но здесь меня в нем никто не видел, и я смело могла появиться в своем единственном наряде. Честно говоря, я не часто носила платья, и опасалась, что буду выглядеть в нем нелепо. Но нельзя же было прийти в хороший ресторан в старых джинсах!

Спустившись вниз часов в девять, я попросила метрдотеля:

— Столик на одного, пожалуйста.

Пожилой метрдотель с загорелым, живым лицом («Тертый тип!» — почему-то подумалось мне) отвесил легкий поклон и повел меня через зал. Мне казалось, что я держусь довольно неуклюже, от непривычки носить платье и ходить на каблуках. И собрала в кулак всю волю, что преодолеть этот бесконечный путь до своего столика.

А там уже съежилась (только внутренне, спину я продолжала держать!) и затихла, уткнувшись в меню. От волнения мне нисколько не хотелось есть, но необходимо было выбрать что-то, раз уж я сюда явилась. И выпить вина, чтобы перестали трястись поджилки.

Только сейчас мне со всей ясностью открылось, до чего же я одинока: во всем городе не нашлось ни одного человека, который согласился бы разделить со мной этот последний ужин. Я не сумела ни с кем подружиться, меня никто не смог полюбить. Из родных у меня больше не было даже мачехи… Хотя видеть напротив себя Джун мне бы сейчас и не хотелось.

Я заказала целую бутылку красного вина, хотя сомневалась, что могу столько выпить, тем более, в одиночку, и какое-то мясное блюдо со сложным французским названием. Отец владел этим языком почти свободно, по крайней мере, во французских ресторанах объяснялся с официантами без труда. И все собирался заняться языком со мной, но так и не успел. И еще он обещал мне найти лучшего парня в Америке…

Вино оказалось очень вкусным, оно явно стоило тех денег, которые за него запрашивали. От одного глотка у меня приятно заволновалась кровь, но это был уже не стыд и не неловкость, а легкое возбуждение, какое испытываешь перед выступлением на сцене, когда точно знаешь, что зрители любят тебя и ждут. Я знала это состояние только со слов отца, который иногда встречался с читателями, которые только что на руках его не носили.

Я успела сделать только пару глотков, когда за спиной раздался голос, от звука которого у меня едва не выпал стеклянный бокал.

— Это получше пива, правда? Красивая, нарядная, богатая девушка пьет хорошее красное вино. Ее жизнь похожа на сказку…

Удержавшись от резкого движения, я медленно повернула голову и посмотрела Дэвиду в лицо. Все еще любимое лицо… Меня поразило, что он был небрит, и выглядел каким-то больным. Глаза казались воспаленными. Одет он был не в смокинг, как все остальные, а в обычный, серый костюм, и поэтому я спросила, стараясь не выдать того, как заколотилось сердце:

— Как тебя пустили сюда?

Он двусмысленно отозвался:

— Всем нужны деньги.

— Ты сунул метрдотелю пару долларов?

— Ты слишком дешево ценишь его услуги.

— Я плохо разбираюсь в финансовых махинациях, — сказала я. — Это ты в этом дока.

Дэвид поморщился:

— Не преувеличивай. Я могу присесть?

— Это столик на одного, если ты не заметил. Я не нуждаюсь ни в чьем обществе.

— Эшли, нам надо поговорить.

— О чем? Неужели ты думаешь, что-то осталось неясным для меня?

— И все же я хотел бы…

Перегнувшись через столик, я поманила официанта, совсем юного, но крепкого мальчика с круглым, веснушчатым лицом. Я с опаской подумала: «Еще один простой парень из Техаса».

— Слушаю, мисс? — подскочил он.

— Пожалуйста, проводите джентльмена, — попросила я подчеркнуто вежливо.

У Дэвида дернулось лицо:

— Не надо, Эшли, прошу тебя.

— Прощай, Дэвид. Больше мы не увидимся.

Я не смотрела, как он уходит. Сжавшись, я слушала, как все внутри меня вопит от горя: «Он уходит навсегда! Я никогда его больше не увижу!» У меня даже не хватило сил улыбнуться официанту, который подлил мне вина. Мне больше не хотелось вина…

Я повторяла себе вновь и вновь, что он обманул меня, что он только притворялся влюбленным, что он пытался меня обокрасть. И все это было правдой, только ничего не значило в те минуты, когда Дэвид уходил из моей жизни. Теперь уже наверняка, потому что утром я покидала Гринтаун. И он не знал, куда я поеду.

«Почему он пришел? — трепетала во мне какая-то жилка, в которой еще теплилась последняя надежда. — Может быть, не все было ложью?»

Я удивлялась самой себе: неужели я способна простить его? Неужели такое можно простить? Разве можно поверить человеку, обманувшему в самом главном?

Но я не знала не только ответов на эти вопросы, я не знала главного: хочет ли Дэвид, чтобы я простила его? Или он приходил совсем с другой целью? Мало ли о чем ему хотелось поговорить? Может быть, они с Томом хотят выследить Джун, и он хотел выведать, не известно ли мне что-нибудь о ее планах?

«Нет, — ответила я себе. — Если кто из них и может что-нибудь знать о том, как планировала свою жизнь Джун, какие города или страны предпочитала, так это только Том. Хотя, как выяснилось, Джун совсем не глупа. Она вряд ли поедет хоть в один из тех, о котором говорила с ним. Она же понимает, чем ей это грозит…»

Вопрос так и завис в воздухе: зачем он приходил? Как же я могла прогнать его, не выведав этого? Теперь всю оставшуюся жизнь мне придется терзаться этим вопросом. Но я понимала, что если б предложила Дэвиду присесть, и согласилась поговорить, это уже значило бы, что я пошла на попятный, и мне до того плохо без него, что я готова закрыть глаза на все его подлости…

«А ведь так оно и есть, — я смотрела на расплавленный рубин в бокале, и чувствовала, как глаза мои втягивают его цвет. — Мне до того плохо без него… А ведь была одна только ночь. Разве можно влюбиться за одну ночь? Вот так — на смерть…»

В романах отца подобное случалось с теми героинями, что были списаны с моей мамы. Значит, он не только считал, что такое возможно, но и одобрял это. У них с мамой все именно так и произошло: чужая вечеринка, и — единственное родное лицо. Они просто увидели друг друга и все поняли, зачем нужно было тянуть время? И они не тянули, насколько мне известно. Я всегда радовалась за них, ведь им было отпущено так мало…

Я попыталась представить: что она сделала бы на моем месте? Постаралась бы понять. Поставить себя на его место, на время забыв свои обиды. Я сделала попытку рассуждать хладнокровно: Дэвид сказал, что деньги нужны были на операцию Криса. Судьба предоставила ему такой шанс раздобыть их сразу, почти без усилий. Но тут же подкатило к горлу: они, наверное, здорово повеселились, планируя эту операцию, делая ставки, в кого я влюблюсь скорее…

У меня вспыхнули щеки, и мне припомнилось, как, то и дело, краснел Том. Почему? Неужели в нем тоже не умерло все человеческое, совестливое? И он тоже время от времени ужасался тому, что делает?

В это верилось с трудом, но ведь он не был законченным уголовником. Кто знает, возможно, у него тоже была какая-то важная причина обокрасть меня… Всем нужно было это письмо безумного, гениального Винсента. А досталось оно одной Джун.

От этой мысли у меня опять заныло сердце: а как же теперь Крис? Дэвид накопит денег лет через сто… И вдруг меня осенило: он приходил потому, что у меня вновь появились деньги. Дэвид не мог знать, что на этот раз я все-таки доверила их банку, а туда ему вряд ли удалось бы забраться. Если только… Если они с Томом не собирались вновь запереть меня в каком-нибудь подвале и пытками не заставили бы подписать чек.

Похолодев от этой догадки, я несколько минут сидела, как парализованная. Потом отхлебнула вина и съела все мясо, рассудив, что силы могут мне пригодиться. Проще всего было обратиться в полицию, но я понимала, что могу и ошибаться. Дэвид мог и не планировать ограбить меня снова, и если я подставлю его напрасно, то не прощу себе этого. Вдруг он приходил совсем за другим… Но то, что он следил за мной, было очевидно. Невозможно было случайно оказаться в этом ресторане в один час со мной.

И все же я решила, что справлюсь с этой ситуацией сама. Просто буду начеку каждую секунду, и не позволю Дэвиду подкрасться ко мне. Тома я не опасалась, вряд ли он уже встал на ноги. По крайней мере, убежать от него я была в состоянии даже на каблуках. Но Дэвид мог бы справиться со мной, если б напал неожиданно.

Оставаться в ресторане мне не хотелось, все казалось, что Дэвид наблюдает за мной через окно. Я расплатилась и отправилась к себе в номер. Но перед этим я подошла к молодому, улыбчивому портье и очень настойчиво попросила никого — никого! — ко мне не пускать.

— А на шесть утра, пожалуйста, закажите мне такси. Только никому — никому! — не говорите, во сколько и куда я уезжаю.

Чтобы портье, с лица которого сошла улыбка, не заподозрил неладного, я сделала оговорку:

— Разумеется, это не касается полиции. Неприятностей с законом у меня нет. Это сугубо личное дело.

Почувствовалось, что он испытал некоторое облегчение, и заверил, что все будет выполнено в лучшем виде. Чтобы он не забыл о своем обещании, я выложила сотню, решив, что моя безопасность этого стоит. Всем нужны деньги, как сказал Дэвид.

Я запланировала уехать так рано, чтобы Дэвид еще не прибыл на пост, если он действительно выслеживает меня. Наверняка он убедится, что я легла спать, а утром примчится к завтраку. Только меня в это время уже не будет. И я никогда больше его не увижу…

Признаюсь, была минута слабости (или приступ великодушия?), когда я подумала: а не отдать ли мне еще и эти деньги — для Криса! — и уйти из этого города нищей, но свободной. Тогда я наверняка знала бы, что мне нечего больше бояться. Разве ощущение полной безопасности не стоило того?

Но потом я подумала, что в этом случае Дэвид с Томом решили бы, что победили, напугав меня до смерти. А мне было противно даже думать о таком. Мне искренне хотелось помочь Крису, но как это сделать теперь, когда мы с Дэвидом стали врагами, я не могла придумать.

Я уснула, положив рядом единственный нож, который нашла в номере, — нож для фруктов. Вряд ли он сумел бы защитить меня, но так мне все-таки было спокойней. Сны были короткие, я то и дело вскакивала и прислушивалась. Сердце у меня так и норовило выскочить из груди. Я то пила воду, то высовывалась в окно и осматривала улицу, но ничто не могло успокоить меня. Я ругала себя за то, что не уехала из Гринтауна еще вечером.

В шесть утра, когда позвонил все тот же портье и сказал, что такси ждет внизу, я уже была одета. Свитерок, джинсы и кроссовки показались мне самой подходящей одеждой для грядущего дня. Нельзя сказать, что я была свежа и готова к бою. Несмотря на принятый контрастный душ и чашку кофе, голова моя была тяжелой, а душу наполняла малознакомая апатия. Больше всего мне сейчас хотелось плюнуть на все, подписать чек, положить его на пороге номера и забраться в постель. Только врожденная, видимо, внутренняя строптивость мешала мне поступить именно так.

Не проснувшийся коридорный вынес мои чемоданы, не зная, что половину багажа составляют отцовские книги. И несколько особенно любимых других авторов. Остальные — так и не проданные в тот злополучный день — я подарила местной библиотеке. Мысль о своей школе, которая появилась было вначале, я отвергла, как совсем недавно школа отвергала меня.

— Благодарю вас, — светским тоном сказала я портье, когда мы спустились вниз.

Он улыбнулся:

— К вашим услугам, мисс. И, кстати, вам только что принесли письмо.

У меня ослабели ноги, и едва не села прямо на мраморный пол. Кажется, рука моя тряслась, когда я брала письмо, и портье не мог не заметить этого, но не сказал ни слова. В этом отеле все было на высшем уровне. Я и не ожидала такого в Гринтауне.

— Отнесите в машину, — попросила я коридорного, и когда он скрылся с моими чемоданами, распечатала конверт, на котором значилось мое имя.

Чей это был почерк? Я не знала. Дэвид никогда не писал мне раньше. Да и никто другой.

Опустившись на низкий диванчик, я развернула сложенный вдвое листок. На нем было всего несколько фраз: «Тебе не нужно бояться меня и убегать. Криса больше нет. Том проболтался ему, и малыш наглотался снотворного. Мне больше не нужны твои деньги. Я хотел еще раз извиниться и поговорить о нас. Но, видимо, поздно».

Подписи не было, но я и так знала, кто это написал. Апатия сегодняшнего утра обернулась тоской — Криса больше нет. Я зажмурилась от стыда: в то время, когда я собиралась драться за свои паршивые деньги, этот ребенок уходил из жизни, чтобы из-за него брат не пошел на еще одну подлость.

— Мы оба недостойны тебя, Крис, — прошептала я, закрыв губы листком бумаги, на котором было его имя.

И продолжением проявилось явное: и мы с Дэвидом достойны друг друга. Парочка мерзавцев, дерущихся из-за долларов. Сможем ли мы стать лучше, пережив эту боль? Пережив ее вместе…

Я закрыла лицо руками, но слез не было, все во мне словно выгорело. Найдется ли на свете такое, что сможет оживить это пожарище? Опустив руки, я попыталась представить, каково же сейчас Дэвиду. И снова увидела его лицо, каким оно было вчера в ресторане: давно не бритое, измученное… Как же я могла не понять, что случилось нечто ужасное?!

Он пришел ко мне за помощью, ко мне! а я даже не пожелала выслушать. Приказала выставить его из ресторана, как назойливого попрошайку, хотя Дэвид искал всего лишь сочувствия. Ему уже были не нужны мои деньги, а я думала только о них…

Вскочив, я быстро пошла к выходу, забыв попрощаться с портье, о чем вспомнила гораздо позднее. Такси все еще ожидало меня у крыльца, дверца была распахнута. Юркнув внутрь, я на секунду задумалась: «Не пожалею?», потом назвала водителю адрес. И, откинувшись на спинку, закрыла глаза.

Мне больше не хотелось спать, и не о чем было подумать. Все было решено, все теперь зависело только от того, как примет меня Дэвид. Заставит ли он меня снова пройти через немыслимые унижения? Или молча прижмет к себе, чтобы мы напитались теплом друг друга, и обоим стало легче? Я полностью отдавала себя в его власть.

Возле знакомого домика я попросила таксиста подождать, может, мне еще придется уехать из города, как и собиралась. Осторожно прикрыв дверцу, я бесшумно подошла к калитке, оказавшейся не запертой, и, крадучись, пошла к дому.

Только сейчас я вспомнила, что, скорее всего, Том тоже все еще здесь. Вряд ли его нога уже зажила. Вот кого мне меньше всего хотелось бы видеть… Или Дэвид выставил его после того, что случилось с Крисом? Мне все это предстояло узнать прямо сейчас…

Но в доме не оказалось вообще никого. Я постояла возле пустой инвалидной коляски, оглядела заваленный грязной посудой стол, перешагнула через пару пустых бутылок из-под виски, и вышла на задний двор. И тут увидела Дэвида. Присев возле одной из грядок, он возился в земле, и не заметил меня сразу.

— Что ты делаешь? — спросила я так, будто мое появление здесь было вполне обычным делом.

Вскинув голову, Дэвид долго смотрел на меня молча. Лицо у него было все таким же заросшим и темным, а глаза больными. Потом он сказал:

— Сажаю желтые тюльпаны.

Это поразило меня:

— Ты сажаешь цветы?

— Он любил тюльпаны. Вообще любил цветы. Он давно просил посадить их здесь, а я все тянул… Вот, что надо было сделать для него!

Сморщившись, Дэвид опустил голову. Я быстро подошла к нему и присела рядом.

— Почему именно желтые? — спросила я, чтобы как-то отвлечь его.

Дэвид громко шмыгнул и проговорил, не поднимая головы:

— Это ведь цвет надежды.

Я взяла его перепачканную землей руку и прижала к своей щеке. Он поднял покрасневшие глаза:

— Ты заехала выразить соболезнование? Такси ждет на улице, верно?

— Ждет, — подтвердила я.

Он зло усмехнулся:

— Не стоило менять маршрут. Я и так знаю, что тебе жаль Криса. Но не меня. И я заслужил это, сам знаю.

— Глупый, — я погладила его спутанные волосы. — Я здесь не проездом. Я приехала помочь тебе посадить тебе эти тюльпаны. Чтобы в нашем домике поселилась надежда. Солнечного цвета.

Дэвид с недоверием переспросил:

— В нашем?

— Или ты против? — я убрала руку. — Тогда я действительно могу уехать. Такси ждет.

— Глупая, — подражая мне, сказал он. — Думаешь, я позволю себе потерять тебя еще раз?

Я улыбнулась ему:

— Не знаю. Нет?

Улыбнувшись в ответ, Дэвид лукаво спросил, на миг став собой прежним:

— И потом, разве ты сможешь жить без меня?