Разлучница

ГЛАВА 22

Если бы Фальк пришел на три дня позже, Глория не сказала бы ему ни слова. Но тогда она еще не знала, что Жасмин уехала на Бодензе, чтобы устроить свадьбу, которую пыталось сорвать ее агентство.

Жасмин приехала к графу в Нонненгорн, в его замок на берегу озера, и показала рекламку Глории, объяснив, что сотрудники этой организации получили заказ — помешать его отношениям с дочкой алльгейского сыровара. Кроме того, Жасмин, имея за плечами огромный опыт в подобных делах, посоветовала графу пригласить несговорчивого папашу в гости и пообщаться с ним. Улыбаясь, Жасмин добавила, что графу следует быть не просто вежливым с упрямым стариком, но дать ему понять, что он — именно тот тесть, о котором граф мечтал всю жизнь. Такого отношения будет вполне достаточно, если граф действительно хочет взять в жены богатую красавицу. Потом Жасмин поехала в Кристацгофен, где проживал владелец сыроварни со своими коровами и биогазовой установкой. Встретившись с ним, она сразу заявила, что знает о поручении, которое он дал агентству, занимающемуся расторжением отношений, и таким образом пытается заставить графа отказаться от его дочери. Жасмин авторитетно заявила ему, что он просто выбросил деньги на ветер, потому что обычно из таких затей ничего не получается. К тому же это агентство уже привлекло к себе внимание полиции.

Сложнее всего было найти дочку. Когда она обнаружила ее в кафе на бульваре Линдау с видом на мокрый от дождя маяк, та сидела с молодым человеком, которого Жасмин хорошо знала, — это был загорелый от серфинга, с крепким прессом под майкой и курткой Goretex Георг, бывший коллега Жасмин.

— Привет, Георг! — сказала она. — Или как тебя сейчас зовут? Как поживает Ванесса?

Ромео из агентства делал ей отчаянные знаки.

— О! — оживленно продолжала она. — Все те же трюки? — И, повернувшись к испуганной девушке, сказала: — Не верьте ему, он занимается этим профессионально. Как только вы расторгнете помолвку с вашим женихом, он испарится.

Ромео вскочил и задел стул, напугав при этом несколько пожилых пар, наблюдавших в окно, как белый корабль отправляется в длительную поездку по Бодензе. Он выбежал из кафе под моросящий дождь, ни разу не оглянувшись. На бульваре было пустынно: ни гуляющих, ни торговцев, ни художников.

— А кто теперь заплатит за его кофе? — растерявшись от неожиданности, спросила девушка. От испуга она почему-то подумала о самом незначительном, что могло бы случиться в этой жизни. Жасмин просидела с ней два часа, объясняя положение дел.

Когда она вернулась из своей недельной поездки, ее пригласили на внеочередное собрание, чтобы решить вопрос, имела ли Жасмин право исчезнуть на несколько дней не во время отпуска. Оказалось, что приходили рабочие, но никто не знал, что им говорить. Дело с перестройкой флигеля, затеянное психологом, застопорилось. Жасмин извинилась. Ее извинения приняли. Чтобы не потерять государственную субсидию, она принялась разыскивать новый социальный проект. В ее порыве было что-то такое, что напоминало ей об одной вдове, которая внезапно прониклась любовью к бездомным.

Так прошел апрель.

Над Германией непрерывно шел дождь, но было тепло. На кустах и деревьях распускались почки. Улицы и парки зазеленели. Однажды в воскресенье Жасмин и Лизелотта пошли гулять по берегу Музейного острова. Оглядываясь по сторонам, Жасмин с удивлением обнаружила, что снова наступил май. Год назад она занималась разводом Ахима и Ксандры, и тогда же пришло приглашение на свадьбу от Николь. Помнится, она взяла отпуск и познакомилась в поезде с Фальком.

Крик чаек на Шпрее вызвал в памяти запах моря. Ей снова показалось, что она слышит скрип такелажа, а под ногами качается «Santa Lucia» и держит курс на Фишланд. Бездыханный Северин, лежащий на досках; отчаянный и удачный удар Фалька, продливший жизнь брата на два дня. Когда она отвлекалась от повседневных забот, воспоминания приходили сами собой — под струями воды в душе, в трамвае, у плиты на кухне «Розеншток», — и каждый раз ей приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы прогнать их.

Чем ярче цвела весна, тем хуже ей становилось. И видимо, плохо было не только ей, потому что жаркий ветер из Испании принес вести от Николь. В один из майских дней раздался звонок.

— Вот решила тебе позвонить. Хотела сказать, что у меня все в порядке. Мы теперь вместе с мамой живем на Майорке. У нас прекрасная вилла с видом на море. Нам здесь очень хорошо. У меня неплохая работа в немецкой газете. Правда, платят они смехотворно мало, но мне нравится. А у тебя как дел а?

— Хорошо.

— Жасмин, я хочу поблагодарить тебя. Ты так помогла, когда мы нуждались. Мама тоже передает тебе привет и говорит, что она очень ценит твою дружбу. Но я всегда знала, что на мою подругу можно положиться. Когда я думаю о своем отце, этом предателе… Ну его! Мама подала на развод. В июле начинается процесс. Так что эту страницу нашей жизни можно будет перевернуть. Наш адвокат считает, что нам не придется выступать свидетельницами. У меня нет ни малейшего желания возвращаться в Германию.

«Слава Богу», — подумала Жасмин.

— Да, мне еще хотелось сказать, что тебе не стоит волноваться по поводу денег для меня. Я больше никогда не попрошу у тебя помощи. Для меня это было слишком унизительно — надеюсь, ты понимаешь. Но теперь все плохое позади.

Фальк оказался очень щедрым.

Жасмин промолчала.

— Ты не знала? Он купил нам виллу и назначил очень приличную ренту.

— Поздравляю.

— Ты действительно не знала?

— Нет.

— Тогда ты, наверное, не знаешь, что Фальк собирается жениться. — Николь засмеялась глубоким смехом победительницы, который так часто слышала Жасмин раньше, когда подруге удавалось блеснуть на вечеринке.

«Да, она победила», — подумала Жасмин. Спустя четверть часа она уже не помнила, чем закончился их разговор.

— Что может быть хуже врага? — прокомментировала Лизелотта. — Только подруга.

— А ты кто, в таком случае? — спросила Жасмин.

— А я — толстая подруга. Мы, толстые подруги, безобидные.

Вечером следующего дня позвонила мать.

— Представляешь, мы с отцом выиграли поездку на выходные в Хайлигендамм. Мы, которые ни разу в жизни не выигрывали! Что мне теперь надевать? У меня же ничего нет. А ехать надо уже в эти выходные. Не могли раньше… — Она закашлялась. — А отец твой снова начинает выдумывать. Говорит, что ему нечего делать среди рыбаков. Если там не будет его любимого «Ротхауса» и полной тарелки макарон, он не поедет. Это макраме, или как там оно называется…

— Икебана? — предположила Жасмин.

— Ну, ты знаешь, эти крошечные порции на огромных тарелках — это не для него. Но я боюсь, ему придется привыкнуть. Теперь, когда ты… — Она оборвала себя на полуслове и снова закашлялась. — Так что я хотела сказать? Мы обязательно встретимся. Ты же говорила, что Балтийское море недалеко от Берлина.

Когда телефон снова зазвонил, Жасмин даже не хотела брать трубку. Звонила Глория.

— Собственно говоря, ты не заслуживаешь того, чтобы я тебе звонила, — сказала бывшая начальница. — Особенно после того, как ты вмешалась в наше дело на Бодензе.

— Это было наше дело. Они познакомились через «Золотую Розу». Радуйся, что госпожа Розеншток не успела натравить на вас прессу.

— Ну, ладно. Слушай, золотце, ты знаешь, что Фальк Розеншток женится?

Жасмин вздохнула.

— Знаю.

— Я понимаю, золотце, что тебе это известно, поскольку ты работаешь в брачном агентстве Адельтрауд Розеншток.

Но я хотела сказать, что если тебе понадобится помощь…

— Спасибо, не нужно.

— Но тебе следует что-то сделать, иначе он уйдет!

— Нет, Глория, я не собираюсь ничего делать, а тем более расстраивать его свадьбу.

На другом конце молчали. Жасмин положила трубку.

— А на ком, если не секрет, женится Фальк? — спросила Лизелотта, когда Жасмин рассказала ей о странном звонке Глории.

— Я забыла спросить.

— Какая же ты глупая! — воскликнула Лизелотта, — Ладно, я выясню.

— Лизелотта, не нужно подвергать себя риску. Глория выставит тебя, если узнает о нашей дружбе.

— Тогда придется устроить меня на твое предприятие.

— Хорошо, но наркотиками мы не занимаемся.

— Жаль.

Но Лизелотте не пришлось рисковать. Жасмин сказала на работе, что заболела, и осталась дома на три дня. Поэтому, когда на следующий день позвонила Роня, Жасмин все узнала. С тех пор как у Рони появился мобильный телефон, она иногда звонила в совершенно невероятное время: например, в семь утра, когда собиралась в школу, или в полночь чтобы пожаловаться на бессонницу и гномов, которые копошатся у нее под кроватью и не дают спать. Чаще всего такие страхи возникали, когда девочка переживала по поводу предстоящей контрольной.

— Жасмин, мне нужно тебе кое-что сказать, — без всякого вступления заявила Роня. — Очень страшную вещь. Немедленно приезжай в Пеерхаген. Это очень важно, очень-очень, о-о-очень важно.

— Боже мой, что случилось? Кто-то заболел?

— Папа заболел.

У Жасмин перехватило дыхание, кровь прилила к лицу, а в глазах потемнело.

— Что с ним?

— Он хочет жениться. Это — самая страшная болезнь. Он собирается жениться на моей маме!

— Он… э-э… Он хочет жениться на Лауре? Это… Это же очень хорошо для тебя!

— Если мама и папа будут вместе, у них ничего хорошего не получится. Их ожидает одна сплошная война. С ума можно будет сойти! Мама не выносит папу, а он не любит ее. Они хотят пожениться ради меня. А я этого совсем не хочу.

— Так скажи им.

— Я говорила папе. Но он считает, что так будет лучше для меня и что позже я все пойму. Но я точно знаю, что для меня лучше. Если они поженятся, я уйду к тебе. Я убегу.

— Не надо.

— Но он не желает со мной считаться! И бабушка с дедушкой тоже. Поэтому ты обязательно должна приехать. Ты ему нравишься. Папа сам говорил. Ты должна его образумить. И как можно скорее. Свадьба, между прочим, уже послезавтра. Ты приедешь, Жасмин? Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Дай мне немного подумать, Роня, — попросила Жасмин. — Я тебе сегодня вечером перезвоню. Хорошо?

Она упала на диван и так безудержно расхохоталась, что на глазах выступили слезы. Послезавтра Фальк женится на полусумасшедшей ведьме, матери дочери своего умершего брата. Бред какой-то! Она посмотрела на часы. Была половина третьего, но ей хотелось убедиться не в этом. Сегодня среда. Фальк женится в пятницу. Опять в пятницу. И поехать туда совершенно невозможно. Фальк моментально поймет, зачем она явилась, и вышвырнет ее вон. Вот только как объяснить это Роне? Что же делать?

Два часа спустя она настолько пришла в себя, что в ее голове созрел план. Можно, например, поехать в Кюлюнгсборн и там договориться о встрече с Роней, а потом объяснить девочке ситуацию. Вот только что она скажет Роне?

В дверь позвонили, прервав ее размышления. Жасмин сняла трубку домофона.

— Да?

— Это я, Адельтрауд.

Жасмин нажала на зуммер, и через минуту Адельтрауд уже выходила из лифта, приветливая и добродушная, как всегда.

— Как у тебя дела? Хорошо? Нет? Не очень хорошо? Ты сегодня не была на работе? Заболела? В таком случае воздух Балтийского моря пойдет тебе на пользу. Ты уже собрала вещи? Моя машина стоит во втором ряду. Я собралась ехать в Пеерхаген и подумала, что надо взять тебя с собой.

— Что?

— Ну ты же приедешь на бракосочетание? По крайней мере, так мне сказала Роня по телефону. И не спорь со мной, малышка. Ты будешь свидетельницей. Я понимаю, что надо было раньше тебе сказать, но Фальк так долго не мог решиться, а потом все завертелось, так что я упустила момент. Давай, Жасмин, поторопись. Много не бери. Платье купим завтра.

И четверть часа спустя ошеломленная Жасмин сидела рядом с Адельтрауд в серебристом БМВ с автоматическим управлением. Всю дорогу фрау Розеншток что-то рассказывала, а Жасмин страшно боялась, потому что голос навигатора был таким властным, что Адельтрауд постоянно прислушивалась к нему, не обращая внимания на красный свет. Только на автобане Жасмин немного расслабилась.

— Мы тоже не понимаем, — говорила Адельтрауд, — почему Фальк внезапно решил жениться на Лауре. И это после стольких лет! Еще пару недель назад он решительно отказывался жениться. Но для Рони это будет очень хорошо.

— Девочка, по-моему, так не считает, — заметила Жасмин.

— Ну ты же знаешь Роню. Ей всегда нужно немного времени, чтобы привыкнуть к новым обстоятельствам. А потом ей понравится. Она очень изменилась. Ты ее вряд ли узнаешь. Роня очень выросла, и у нее начала вырисовываться фигурка. Она сейчас много времени проводит у нас, потому что Лаура находится в Ростоке — изучает этнологию или что-то в этом роде, что вообще никого не интересует.

Всю дорогу им светило красноватое солнце, медленно закатывающееся за горизонт. Ветряные электростанции под Виттенштоком работали вовсю. На восток простирались пологие холмы Мекленбургской Швейцарии. На обочинах трассы пробивалась молодая травка. Ветер играл с пшеницей и кукурузой на огромных, социалистических размеров, полях. Небо выгибалось дугой — чем дальше на север, тем все выше и выше. Жасмин не могла сдержать свою радость от предстоящей встречи с морем, Пеерхагеном и Фальком.

Роня бросилась ей на шею, как только они с Адельтрауд вышли из машины. Теперь волосы девочки стали короче и чуть светлее. Сдержанно улыбаясь, Гюнтер Розеншток подал ей руку. Роня хотела немедленно повести ее играть в шахматы, но Адельтрауд не позволила.

— Дай ей сначала прийти в себя после дороги и отдохнуть в своей комнате.

Это была все та же небольшая комната, в которой Жасмин жила год тому назад. Ее окна выходили на Хайлигендамм, слева виднелся Кюлюнг, за которым садилось солнце.

Жасмин переоделась. Из зеркала на нее смотрела молодая женщина, бледная и слегка осунувшаяся. Она была в зелено-коричневом костюме и красных кедах на ногах, потому что в спешке забыла положить в сумку тапочки.

Вскоре на подгибающихся от страха ногах Жасмин спустилась в столовую.

Ей все время казалось, что вот-вот войдет Фальк. Она так волновалась, что чуть ли не грезила наяву. Но он появился позже, когда все уже собрались садиться за стол. Его взгляд устремился не на нее, а на Роню, которая выскочила из-за стола, подбежала к нему, чтобы поздороваться, и сообщила:

— Жасмин приехала!

И тут наконец их глаза встретились. Фальк подошел к ней, взял ее руку в свою и сказал:

— Жасмин, я очень рад, что ты приехала. Очень рад.

— Привезти ее сюда было довольно трудно, — заметила Адельтрауд, садясь за стол. — Пришлось организовать самую настоящую психическую атаку и похитить ее.

— Правда? — Фальк усмехнулся и сел напротив нее.

Правило седьмое в инструкции по соблазнению гласило: если ты действительно любишь человека, никогда не садись напротив него, потому что он может заметить твой настойчивый взгляд. А если он ответит тебе и при этом еще слегка улыбнется, весьма вероятна опасность, что ты упадешь со стула, опрокинешь прибор или горошек. Одна горошина укатилась прямо к тарелке Фалька. Остальные Жасмин собрала.

Роня украдкой хихикала.

Фальк тоже заметно нервничал. Его голос звучал взволнованно. Он что-то рассказывал о пластиковом заводе под Лейпцигом, который можно было бы купить, чтобы производить еще более дешевые детали для «Клариссы». Идея Фалька могла, в лучшем случае, увлечь его отца, но и тот, похоже, не очень заинтересовался ею. Фальк ни разу не заговорил с ней. В какой-то момент он чуть было не опрокинул свой бокал с вином и только в последнюю секунду успел подхватить его.

Жасмин хотелось одновременно смеяться и плакать, и она так крепко сжимала зубы, что почти не могла есть. Зиглинда молча убрала ее почти полную тарелку.

После ужина Роня раскапризничалась, не желая уходить к себе, но ее все равно отправили спать. Фальк тоже ушел, чтобы немного поболтать с дочерью перед сном. Через полчаса он вернулся и, улыбаясь, сказал:

— Жасмин, Роня хочет пожелать тебе спокойной ночи.

— Все будет хорошо, — заявила девочка, когда Жасмин зашла к ней. — Ты мне нравишься.

Жасмин вытерла внезапно выступившие слезы. К счастью, было темно, и Роня, скорее всего, ничего не заметила. Жасмин еще немного посидела на краешке кровати, чтобы прийти в себя. Она с удовольствием не выходила бы из комнаты, легла бы сразу же спать, а завтра рано утром уехала бы домой, но ей так хотелось еще немного побыть рядом с Фальком. Прошлым летом она рассчитывала, что они в конце концов серьезно поговорят, но теперь говорить было не о чем. Слишком поздно.

Когда она снова спустилась вниз, Понтер Розеншток уже закурил сигару и молча попыхивал, выпуская дым. Адельтрауд накрывала стол для кофе, а Фальк сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Тем временем он успел переодеться, и теперь на нем вместо костюма был удобный шерстяной свитер и джинсы. Если бы Адельтрауд не болтала о всяких глупостях, в гостиной, возможно, царила бы тишина. На самом деле мужчины упрекают женщин в болтливости только потому, что сами ленятся поддерживать разговор, если он им неинтересен. Молчать — неоспоримое право мужчин. Женщины не могут позволить себе подобную роскошь.

Вдруг Фальк встал и вышел на террасу. Адельтрауд вспомнила, что ей нужно разобрать письма, извинилась и вышла из комнаты.

Жасмин осталась в гостиной с Понтером Розенштоком, которому, казалось, это нисколько не мешало. Она не осмелилась прервать процесс созерцания сизых колечек дыма и сообщить, что намерена уйти спать, потому что устала. Но встать и молча выйти было бы некрасиво. И поэтому ей оставался только один выход — на террасу.

Там в темноте на ступеньках сидел Фальк. Он обернулся. Свет из гостиной отражался в его глазах. Он сделал жест рукой, приглашая ее сесть рядом. Некоторое время они молча смотрели на ночной сад, где росли розы и тихо шелестели березки. Ежик, пыхтя и фыркая, вышел на ночную охоту.

— Сегодня ровно год с тех пор, как ты была здесь, — задумчиво произнес Фальк — Через одиннадцать дней будет ровно год со дня смерти Северина. Мне не хватает его.

С этим Жасмин при всем желании не могла согласиться. Ни за кем она не скучала так мало, как за Севериной, но сказать об этом сейчас было бы бестактно.

— Да, я за ним сильно скучаю, — повторил Фальк и бросил на нее короткий взгляд. — У Северина были свои слабости, но все равно мне не хватает брата. И не только потому, что мне приходится выполнять его работу…

— Разве тебе не нравится делать такие покупки, как Лейпцигский завод пластмасс? — выдавила из себя Жасмин.

— Ради удовольствия я не стал бы его покупать. Кроме того, не подумай, что я жалуюсь. Просто я еще не привык тратить те деньги, которые зарабатываю, а их сумма неуклонно растет. Даже страшно. К сожалению, я еще не умею этим наслаждаться. Правда, приходится много работать. Три недели назад я первый раз спустил на воду «Santa Lucia», но еще ни разу не выходил на ней в море: нет времени…

Жасмин не нашлась что сказать.

— Н-да, — ничуть не смутившись, продолжал он. — Наверное, мне не на что жаловаться. Прости, я не спросил, как у тебя дела.

— Все хорошо, спасибо.

В его глазах что-то блеснуло.

— А мама думает иначе. Она говорит, что тебе в этом году досталось. И вероятно, я в этом тоже виноват.

— Не стоит об этом говорить.

— Жасмин, у меня еще не было возможности поблагодарить тебя за твою заботу, за то, что ты помогла Ахиму и Ксандре помириться. Но кажется, они все-таки не слишком хорошо понимают друг друга.

— Жаль.

— Но прежде всего я благодарен тебе за то, что ты сделала, когда приезжала Николь.

Сердце Жасмин бешено забилось. Он знает!

— Это… это не имеет к вам никакого отношения. Все, что произошло, касалось исключительно меня и Николь.

— Да ну? Но ведь…

— Фальк, я прошу тебя, ни слова больше об этом. Я надеюсь, что никогда больше не услышу имени Николь.

— Но ты же…

— Пожалуйста!

Он сжал губы, и Жасмин глубоко вздохнула. Она чувствовала, что его одолевают сомнения.

— Надеюсь, — начал Фальк спустя некоторое время, — Роня и мама не слишком давили на тебя, когда попросили приехать?

Что на это можно сказать?

— Думаю, ты не жалеешь, что приехала в Пеерхаген?

Жасмин заставила себя улыбнуться.

— Нет, конечно же. Твоя мама — чудесная женщина. Кто мог бы противостоять ее напору и энергии? И Роня просто замечательная. Я очень к ней привязана.

Она услышала, как Фальк тихонько засмеялся.

— Странно, — продолжил он. — Я никогда точно не могу сказать, что ты имеешь в виду. Ты всегда приветлива и вежлива, в нужный момент говоришь приятные вещи. И не то чтобы возникало ощущение, будто ты говоришь неискренне, нет… Я верю, что мама тебе нравится. Это мне, как маменькиному сынку, очень льстит. И то, что вы с Роней замечательно понимаете друг друга, тоже очевидно. Все, казалось бы, так просто, но в то же время так сложно!

— И что я должна ответить тебе? — недовольно откликнулась Жасмин. — Я такая, какая есть, уже не переделаешь…

— Я вовсе не собирался критиковать тебя, Жасмин. И уж совсем не хотел, чтобы ты изменилась. Но я, честно говоря, не понимаю одного.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты… Ты даже не поинтересовалась, почему я женюсь на Лауре.

Жасмин горько усмехнулась, чувствуя, как ее раздражение начинает перерастать в ярость.

— Но это же очевидно. Кроме того, Роня мне все очень хорошо объяснила. Она, между прочим, против этого брака и жаловалась мне, что ты не считаешься с ее мнением. Девочка заявила, что снова собирается сбежать от вас.

Глаза Фалька блеснули.

— Представляешь, она попросила меня, чтобы я приехала и расстроила вашу свадьбу.

— И что? — Что «и что»? — Жасмин заметила, что ее руки дрожат.

— Я хочу предупредить тебя: Роня не получит больше денег на карманные расходы, а значит, не сможет оплатить твои услуги.

Жасмин вскочила. Неужели ему мало? Если все это видится именно так, то терять действительно нечего. Не говоря ни слова, она повернулась и стала подниматься по ступенькам террасы. Фальк тут же встал.

— Погоди!

Свет из окна упал на его лицо. Глаза Фалька сверкали, губы приоткрылись.

Жасмин глубоко вздохнула.

— Какой же ты… самоуверенный идиот! Ты что, действительно думаешь, что мне, кроме денег, ничего не надо? Да, признаю, я вела себя не всегда порядочно. Да, иногда я лгу. У меня очень сложная жизнь. Но одно ты должен знать, Фальк: у тебя нет права на то, чтобы тебе никто никогда не лгал. Ни за какие деньги мира ты не купишь себе эту привилегию. Никто не может решить за тебя, честен с тобой человек или нет. И никаких гарантий при этом тебе никто не даст. Это не так-то просто. Наоборот, это очень трудно, потому что в тот момент, когда люди научились говорить, они, наверное, изобрели ложь. Возможно, ложь и была единственной причиной, ради которой человек заговорил.

Фальк стал на одну ступеньку с Жасмин, вплотную приблизившись к ней, но она тут же отступила в сторону.

— Ты спрашивал себя, — продолжала она, — почему Северин так боялся впасть в немилость. Ты, несомненно, смелый человек. Но ты тоже боишься, Фальк. Ты боишься обмануться и поэтому не хочешь полагаться на незнакомого человека. Именно поэтому ты женишься на Лауре. Что тут еще скажешь?

Фальк стоял словно громом пораженный.

Жасмин резко повернулась и убежала через гостиную в прихожую, а оттуда по лестнице к себе в комнату.

На диване сидел Понтер Розеншток и, вынув сигару изо рта, с удивлением смотрел, как его сын с искаженным лицом ворвался в гостиную секундой позже и остановился как вкопанный, увидев, что ее уже нет.

— Она бежала так, как будто черта увидела, — заметил Понтер Розеншток. — Но по-моему, ты выглядишь вполне прилично.

Фальк подошел к бару и налил себе в стакан содержимое первой попавшейся бутылки. Стакан в его руке дрожал. Отец тем временем снова закурил, видимо не рассчитывая, что сын ему что-то объяснит. Фальк подошел к креслу и рухнул в него. То, что он налил себе в бокал для виски, оказалось самой настоящей вишневкой.

— На пару слов, папа, — сказал Фальк.

Тот поднял на него серые глаза.

— Послезавтра я женюсь. А потом я хочу подыскать для нашего холдинга хорошего управляющего.

— Как? — Понтер Розеншток отложил сигару. — Тебе не нравится работать?

— Подожди, папа! Не начинай снова. Я ничего не имею против работы. Я просто хочу заниматься тем, что мне нравится. Я — дизайнер. Я создал проект очень успешной линии «Кларисса». Если ты позволишь, я останусь в фирме «Розеншток», но в качестве руководителя отдела разработок.

Понтер Розеншток молчал, взвешивая его слова. После небольшой паузы он спросил:

— Но не за ту же самую плату — это, я думаю, понятно?

— Мне все равно, пап.

Отец снова взялся за сигару и откинулся на спинку дивана.

— А что с этой… Жасмин Кандель?

— А что с ней должно быть? — Фальк недоуменно посмотрел на него. Какое отношение имеет Жасмин к его предложению найти нового управляющего? Он вдруг вспомнил, как однажды она заявила ему, что его высокомерие мешает ему спорить с отцом и отстаивать собственную точку зрения. Но об этом патриарх не знал.

— Я имею в виду, — пояснил Понтер, помахивая в воздухе тяжелой сигарой, — что она очень красивая и умная девушка. Что это с ней?

— Жасмин, — задумчиво ответил Фальк, — именно та женщина, которая мне нужна. Я полюбил ее всем сердцем, каждой клеточкой, очень сильно и навсегда.

— Вот как? Так зачем же ты женишься на Лауре, а не на ней?

— Очень просто, папа: она за меня не пойдет.

— Глупости. — Розеншток-старший пожал плечами. — Ты же хорошая партия. С ее стороны весьма неосмотрительно отказывать тебе.

— Папа, есть еще такие вещи, как любовь, симпатия, приязнь, желание. Она должна чувствовать что-то по отношению ко мне. Тут дело не только в деньгах.

— Она мне нравится. Стильная. Но ты, наверное, недостаточно порядочно вел себя по отношению к ней. Женщины любят, когда за них борются, сынок.