Разлучница

ГЛАВА 24

«Santa Lucia» на всех парусах неслась по морю. Вода тихо плескалась о борт. Сначала исчезла из виду прибрежная полоса, потом утонули в туманной дымке белые домики, и наконец не стало видно даже верхушек деревьев.

Фальк включил автопилот, поднялся на палубу, проверил еще раз паруса и пошел на корму, где сидела, подставив лицо ветру, Жасмин. Еще на крыльце ратуши он предложил ей эту поездку в Борнхольм, правда только на выходные, потому что в понедельник им снова нужно было возвращаться в Берлин. Она с радостью согласилась. После обеда они уехали, и он снова смог обнять ее и отнести на руках в свою каюту. Точнее, они скатились в трюм.

— И как меня теперь зовут? — спросила она, когда Фальк сел рядом с ней.

— Ты подписалась Розеншток. Но если ты снова хочешь быть Кандель, то это еще можно изменить. Я узнавал. Трудновато было убедить работников загса, что при подаче документов заявления невесты не будет. Ясное дело, подкупить их невозможно, но город все-таки принял нашу помощь на оздоровление леса.

— Вы даже моих родителей привезли! — Жасмин засмеялась. Ее волосы блестели на солнце. — Я думала, у меня что-то со зрением. Спускаемся по лестнице, а там стоит мой отец и фотографирует нас. Этот черный костюм он уже лет двадцать надевает на разные торжества, в основном на похороны. И мама в своем платье с зимним мехом. Я теперь поняла, что за чушь она несла о том, что ей нечего надеть, а папе придется привыкать к мизерным порциям на огромных тарелках.

— Идея с выигрышем поездки принадлежит Адельтрауд, — пояснил Фальк — На случай если вы встретились бы здесь раньше положенного. Когда мама сказала, что понадобятся твое свидетельство о рождении и прочие бумажки, я поехал в Карлсруе. Мы выпили с твоим отцом много «Ротхауса», и я попросил твоей руки. Он согласился сразу же. Единственное, что было трудно, — это убедить твою маму, что невеста не должна ничего знать о собственной свадьбе. Боже мой, как я боялся, что ничего не выйдет!

— Неужели все, кроме меня, знали об этом?

— Отцу мы тоже не говорили: он плохой актер.

— А Глория?

— Мама звонила ей. Как женщина женщине. Она сказала ей, что не имеет ничего против того, чтобы эта свадьба расстроилась.

Жасмин засмеялась.

— Мне кажется, ты должен был предусмотреть, что я не приеду. Я, между прочим, не собиралась.

— Поэтому мы поручили это дело Роне. Она замечательно справилась, правда? Ей нужно было не засмеяться, когда она звонила тебе. По ней не заметно, лжет она или говорит правду, — это мы поняли благодаря твоему замечательному детектору лжи. По-моему, она сыграла убедительно, а ты как думаешь?

Жасмин невольно рассмеялась.

— Да уж. Но это, боюсь, могло не сработать.

— Мама так и говорила. Поэтому она развернула свою кампанию. И все, как видишь, получилось.

Жасмин покачала головой.

— Я все время думала о том, как бы сбежать.

— Поэтому я две ночи пропел чуть ли не на коврике в прихожей. Мама, Роня и я караул или тебя все время.

— И ты поехал с нами кататься на велосипедах…

— Роня очень темпераментна, но ей не хватило бы сил убедить тебя остаться, если бы ты попрощалась с ней на вокзале. Когда я сегодня утром увидел из окна своей спальни, что ты садишься в машину, то понял, что ты воспользовалась единственным шансом. Мне не стоило, конечно, оставлять ключ на видном месте.

— Ты мог сломать себе шею. Я перепугалась до смерти.

— Я тоже, — сказал Фальк. — У меня внезапно возникло чувство, что это мой последний шанс. Глупо, конечно. Всегда остается в запасе еще один. Я мог поехать в Берлин, ухаживать за тобой, просить твоей руки.

— А почему ты этого, собственно говоря, не сделал? Я имею в виду, почему ты просто не спросил меня, выйду ли я за тебя замуж?

Фальк взял ее за руку.

— Я боялся, что ты, такая милая и послушная, согласишься и потащишь меня в загс.

Жасмин засмеялась.

— Нет, честно, — продолжал Фальк. — Мама тоже считала, что мне хватит двух дней, чтобы объясниться. Я даже попытался, Жасмин, в первый же вечер. Правда, несколько неуклюже. После твоей очередной проповеди я понял, что ты меня любишь. Я хотел побежать за тобой, признаться, что мы затеяли. Но тогда у тебя было бы две ночи и еще день, чтобы подумать над тем, подходят ли твои кредиторы и мясники ко двору заносчивых Розенштоков и не будут ли говорить люди, что ты выходишь за меня из-за денег. Поэтому я стал заниматься садом.

— Да, невысокого ты мнения о моем уме.

Он засмеялся.

— Конечно, ты могла сомневаться, тот ли я человек, который тебе нужен, — игрок, шкипер, любящий только свою яхту, мужчина, у которого на руках ребенок с неуравновешенной психикой, сын богатых родителей, некогда страшно боявшийся ответственности…

Жасмин прижала палец к его губам.

Всю ночь они просидели, обнявшись и слушая плеск играющих на ветру волн. Когда появились первые проблески зари, «Santa Lucia» вошла в гавань Борнхольма. У них еще оставалась пара часов, чтобы поспать, прежде чем управляющий портом не начал свой утренний обход.

Фальк оставил Жасмин в постели и поднялся на палубу, чтобы поговорить с ним.

Крик «Так!», раздавшийся с грот-мачты, заставил его вздрогнуть.

— Ю-ху!

— Он здесь уже год, — пояснил управляющий. — Некоторые шкиперы подкармливают его. Но когда корабль выходит в море, попугай возвращается на берег. Он перезимовал у меня дома, а весной словно сошел с ума. Поэтому я выпустил его из клетки, и с тех пор он летает тут по гавани.

В этот момент Жасмин поднялась на палубу, немного заспанная и такая красивая…

— Соня! — сказал попугай и свесился с такелажа.

Жасмин широко открыла глаза.

— Кико! — радостно воскликнула она. — Откуда ты здесь взялся?

Фальк обнял жену.

— Он ждал нас целый год.